Неправильный Поттер. Пуффендуй

             

***

— Сев, а откуда ты столько знаешь про нефть?       Спросил я, с кряхтением откидываясь назад и ложась на спину. Здорово было так лежать, подложив руки под затылок, и смотреть на яркие, как и везде в сельской местности, звёзды. Не то чтобы над нашим коттеджем звёзды тусклее были, но дома всегда столько дел, столько дел, что и… Ну дальше понятно. Как очень образно сказал недавно Северус, дел столько, что и хер на них положить некогда.       Вроде бы… Вроде так он и сказал… Или как-то покультурнее?       Мой столь красноречивый партнёр…       Как-то безлико звучит это «партнёр»… А как мне его называть? «Любимый»? Вот вроде и любимый, но как-то это… Слишком пафосно? Наверное… Или это я сам себя стесняюсь? Нет, всё же скорее чересчур пафосно. Или стесняюсь?.. Ладно, потом подумаю. У Сева спрошу. Он умный, может, чего придумает… Пока просто полежим, отдохнём… На звёзды вот поглядим… Думать завтра будем.       Пока я лениво гонял в голове неважные бытовые и мелкоромантические мыслишки, Северус, точно так же кряхтя и постанывая, улёгся рядом.       Романтично лежим, бля… Над головами небо, под свешенными с обрыва ногами — море… Красота! — Про нефть откуда знаю?..       Лениво, в полном соответствии с моим настроем, переспросил он и, повозившись где-то у меня под мышкой, стал объяснять: — Читал старые учебники Петуньи, когда ночевал во время каникул у твоей матушки на чердаке. Делать было нечего, вот и почитывал, пока не успокаивался до такой степени, что мог заснуть. Я же туда вечно раздраконенный прибегал, после батюшкиных пиздюлин.       Я потянулся со стоном и хрустом, выпрямляя и вытягивая руки и ноги. Потом перекатился на бок и ещё ближе притянул к себе Северуса, подсунув руку ему под шею и осторожно обняв поперёк груди. Хотелось если уж не защитить его от всего мира, то хотя бы стереть из памяти тяжёлые воспоминания. Зарывшись лицом в чужие стоящие дыбом, спутавшиеся после купания в озере и очищающих чар волосы, я вдохнул…       Ох зря я это сделал! Ох зря!       На этом моменте романтика вечера умерла в корчах. Мой чувствительный волчий нос тут же наполнился вонью палёной мертвечины. Пока я чихал, кашлял и тяжело дышал, борясь с рвотными позывами, Северус молчал, только хмыкнул разочек. Молчание его в толковании не нуждалось, и так было понятно, какими именно эпитетами он в это время награждал про себя мои умственные способности. Я сел, в надежде, что так будет проще отдышаться, но даже наполненный сладким цветочным ароматом ветер с пустошей слабо помогал. Мне даже на миг показалось, что этот тошнотворный запашок теперь вечно будет наполнять мои лёгкие до самых ноздрей. — Хорошо хоть костюмы от загрязнений зачарованы, достаточно будет просто ополоснуть — и готово. А то любые шмотки смело можно было бы выбрасывать. Такие запахи въедаются на очень и очень долго.       Констатировал очевидный факт Северус, с некоторым трудом вернувшись в сидячее положение. Я, обиженный на весь свет, разворчался: — Всё равно у меня теперь каждый раз, как костюм надену, ассоциации будут возникать с жареной падалью. Фууу…       Правда, ворчал я, стараясь не повторить свою ошибку, и слегка отворачивался от своей любимой вонючки, чтобы сделать вдох поглубже. — И ведь даже не раздеться прямо сейчас! Сначала надо домой попасть, а для этого надо в себя прийти чуток.       Возмутился я напоследок, размышляя о том, что лично мне и в волка пока перекидываться не стоило бы.       Потому как, если я сейчас превращусь, мои воняющие жареной лежалой мертвечиной одёжки пропитают мне весь пространственный карман своей вонью!       Да даже если и не пропитают — Хотя они, готов поспорить, пропитают! На сто процентов уверен! — всё равно. Раз уж мысль такая в голове у меня возникла, значит, подсознательно я буду постоянно к себе принюхиваться. После каждого обратного превращения в человека, буду бояться, что одежда пропахнуть успела.       На фиг!       Чуть помолчав, Северус с тихим смехом возразил: — Нет, ну почему «не раздеться»? Можно ведь аппарировать голышом и сразу убежать в спальню. Почему нет? — И действительно, «почему нет»?       Всплеснув руками передразнил я его, а потом насторожился: — Это вот ты сейчас молчал потому, что представлял себе, как мы, два Диана-охотника возникаем в прихожей с писюнами наперевес? А потом, вместо луков и колчанов со стрелами прижимая к груди костюмчики, скачкàми несёмся в спальню?       Я смерил его многозначительным взглядом и, поиграв бровями, озвучил вывод: — Я смотрю, душа моя, твоя сексуальная раскрепощённость вышла на абсолютно новый уровень.       Ну не мог же я его не подстебнуть! — Ну а что? Это даже могло бы быть забавно, в каком-то смысле.       Задумчиво протянул Северус, словно уже прикидывая, каково оно было бы. — Возможно. Но что-то меня останавливает от такого варианта прибытия домой с по сути боевой миссии.       Возразил я, а мой зельевар с лукавой усмешкой тихонько меня подначил: — Н-да? И что же?       Я с удовольствием продолжил этот не особо глубокомысленный обмен фразочками, наполненными нашим излюбленным флиртом на грани фола: — Хотел бы я сказать, что моя внутренняя испорченность ещё не достигла такого уровня, при котором возвращение домой с голым задом стало бы нормой, но… Боюсь, что дело тут не в нравственности. Не хотелось бы конечно тебя разочаровывать, но лично мне помехой в этом деле стала бы только банальная ревность. Вдруг кто увидел бы твой очаровательный зад, кроме меня? Пупс, например? — Н-дааа… Инфаркт пацану был бы гарантирован.       Согласился со мной Северус, тихонько посмеиваясь.       На самом деле, шутки шутками, но такой вариант тоже нельзя было исключать. Ведь перенестись мы смогли бы только в прихожую, в специально выделенную зону. «Вход» только там. А вот «выход»… Из любого места в доме можно аппарировать, но только во вне. И по дому аппарацией тоже перемещаться нельзя, любая попытка всё равно закинет экспериментатора в прихожую, на тот самый пятачок. Понятное дело, что домовиков это правило не касалось, только людей.       Зачем я так сделал? Да чтобы ноги не атрофировались на фиг!       Лично я счёл такую причину запрета на аппарацию внутри строения вполне достойной, и Северус был со мной полностью согласен. Не настолько большой у нас дом, чтобы не добежать за несколько секунд из одного его конца в другой. Зачем эта аппарация? Только будем пугать друг друга внезапными появлениями. Да и хочется чувствовать себя спокойно и защищённо в собственной спальне. У меня до сих пор свежи воспоминания об одном инциденте… — Кстати, Сев. А я тебе не рассказывал, как на меня ночью близнецы свалились, прямо в кровать?       Оживился я, откопав в памяти забавный случай. — Что-то не припомню такого.       Подумав, тихо отозвался он, как-то преувеличенно аккуратно укладываясь головой мне на колени. Болван я, не обратив внимания на скованность его движений, воодушевлённо продолжил: — Мы тогда на Гриммо все торчали, а Фред с Джорджем только-только лицензию на аппарацию получили и навыки отрабатывали. Ну и ёбнулись на меня среди ночи! Ух!..       Северус аж передёрнулся: — Да уж, действительно «ух»… И что им за это от тебя было?       Вяло поинтересовался он. А я, в очередной раз не заострив внимания на чужом состоянии, поспешил повеселить его: — К их счастью, я даже палочку из-под подушки достать не успел. Рон с соседней кровати так заверещал, что близнецы подумали, будто в спальню к своим родителям попали. Типа, на папашу упали, а мамаша развизжалась. И свинтили. — Угу. Забавно. Давай ты нам костюмчики прямо сейчас почистишь и доставишь нас домой, хорошо? А то что-то я себя чувствую… Не очень.       Попросил меня Северус, и вот тут я всполошился:       Блин! Вот я дурак-то! Ему же больно наверняка! Сам же видел синяки от верёвки. И если с ногами ничего страшного быть не может, потому как… Ну что там на ляхах, кроме простых синяков может быть? Не бедренную же артерию я ему раздавил? Или?.. А ещё ведь и живот!.. Кишки там всякие…       Я всерьёз заволновался: — Так, душа моя, ну-ка, давай я тебе помогу встать, и мы к дяде Гиппи ломанёмся! И даже не спорь со мной!       Спорить он и не пытался. Видать, и правда нехорошо себя чувствовал. Я мигом почистил нам всё-всё: костюмы, руки, волосы, даже по ботинкам не забыл кое-как «Экскуро» пройтись. И мы аппарировали в Лондон, к «шикарному» универмагу «Чист и Лозоход Лимитед». Мелькнула у меня мыслишка, на излёте, так сказать, когда нас уже засосало в воронку пространственного перехода, что слишком часто мы там в последнее время появляемся.

***

      В Мунго мы сразу поковыляли… Нет, мы пошли. Правда, небыстро. Но это можно было списать не на полученные травмы, а на желание перемещаться с достоинством. Можно было бы. Если бы молоденькая медиведьмочка в регистратуре не пялилась так отчаянно на наши с Северусом, обтянутые кожаными брюками зады. Под настолько хищным взором любой лорд Малфой послал бы достоинство куда подальше и бодро прибавил бы шагу. — Мне кажется, у меня щас жопа задымится.       Пробормотал мой зельевар, медленно поднимаясь с моей помощью по лестнице. За минуту до этого самцовая гордость Северуса его устами заявила, что он не настолько дерьмово себя чувствует, чтобы на второй этаж на лифте ехать. — Ты сам захотел пешком топать, теперь терпи.       Нервно огрызнулся переживающий я, про себя желая наглой девице, чтоб той муха в глаз залетела.       А лучше — снитч! Лучше — на скорости!

***

      Гиппократ, вызванный мной патронусом на рабочее место поздно вечером, обозрел нас с сомнением, принюхался и выдал: — Вы чо, опять фламбе жрали? Только явно какое-то несвежее. Оно, видимо, с прошлого раза так вас на столе и дожидалось… Фууу.       И тот брезгливо поморщился. Я в это время помогал Северусу снять куртку, расстегнуть брюки, улечься на кушетку, поэтому отвечать пришлось ему: — В этот раз скорее фламбе нас жрало, Гиппократ. — Во-во!       Пробурчал я и отошёл в сторонку, давая целителю доступ к пациенту: — Вот. Смотри. — Ебёна мааать!..       Присвистнул Гиппократ, глядя на пересекающие тело и ноги Северуса багровые полосы, с чётко пропечатавшимся — в виде синяков разной насыщенности — рисунком чешуи. — Я желаю прямо сейчас узнать, откуда вот это вот всё: и вонь, и вот это… непотребство.       Заявил тот, не тратя время даром, а уже вовсю накладывая диагностические чары.       Пришлось каяться рассказывать про не самую дурацкую — хотя реализация явно была сыровата — идею предварительного визита в пещеру. Благо Гиппократ не стал ругаться, а задумку оценил: — А чё? Крутяк! Я б тоже туда дракона затащил, если бы имел. Чур, второй раз пойдёте — я с вами! С Северусом нехорошо конечно получилось, но ничего смертельного. Просто сдавление внутренних органов. Вот, держи мазь. Сейчас намажешь синяки своему ненаглядному. Я-то не рискну к нему ручки совать, зная тебя!       И этот придурок заржал совершенно несерьёзным образом. — Ладно-ладно, не скрипи зубами, Гарри. Правду говорю, с ним к утру всё будет хорошо. Ты только синяки смажь как следует. Исцеляющие чары я наложил, зелья эльф вам в палату принесёт. Переночуете здесь. Хватит ему аппарацией кишки растрясать. Я вам ВИП-палату выделю.       Сопротивляться мы не стали — Ну не совсем же дураки! — я только послал патронуса Младшему, предупредил, что мы загуляем до утра.

***

             Палату нам, и правда, выделили очень даже ВИП. Ту самую, в которой я пришёл в себя около полутора лет назад, проспав больше суток после того, как хорошенько выложился, приводя в сознание — с помощью того же Гиппи и прочих целителей Мунго, Люциуса Малфоя и старшекурсников Хогвартса — моих окаменевших «цыпляток». Наряженный в лимонную целительскую мантию домовик — Мода у них, что ли, своя какая-то? У домовиков, в смысле. Или Мунго с давних пор с Визенгамотом в сговоре? — притащил уменьшенную вторую кровать, медицинскую кушетку, разную мелочовку, наподобие: тумбочки, торшера, графина и прочей бытовой белиберды. И через буквально пять минут помещение ничем, кроме кушетки, не напоминало больничную палату, а походило скорее на номер в не самом плохом отеле.       А ещё эльф забрал в чистку наши костюмы и ботинки, выдав взамен — хотя мы спокойно могли бы сами, например из полотенец, трансфигурировать — чёрные махровые тапки и халаты, тоже ни разу не больничного вида. Но магическая химчистка явно была бы очень кстати. Не знаю почему, но шлейф не самых аппетитных ароматов преследовал нас, куда бы мы ни шли. — А сервис у них тут на высоте.       Признал Северус, когда я, хорошенько помыв в душе, уложил его на кушетку и принялся обмазывать многочисленные — даже не считая самых жутких — синяки на его теле жирным слоем мази из врученной Гиппократом банки. Ни нагибаться, ни поворачивать корпус в стороны сам он не мог совсем, так что вся эта возня была именно помощью боевому товарищу, а не чем-либо иным. А синяков у него хватало. Костюмы наши плотные конечно, но ведь не рыцарские же доспехи. Разорвать почти невозможно, магией не пробить, но сдавить — запросто.       Себя я тоже не забыл: и отмыл, и смазал…       В смысле — намазал. Только ноги. Только мазью. Только намазал. Снаружи! Да. И спать!       Правда, спать мы всё равно улеглись в одной постели. Северусу было однофигственно, он шевелиться не мог, поэтому в просторе не нуждался, а я не мог выпустить его из рук. Пока. Так что угнездились на достаточно скромной ширины больничной кровати, даже увеличивать не стали.

***

      Ну и вполне закономерно, что утро моё началось с приземления жопой на пол. Но кроме падения, никаких неприятных ощущений в организмах у нас с утра уже не было. Синяки прошли, а внутренние органы расправились. Ну и не внутренние тоже, некоторые наружные тоже о-го-го как расправились.       С утра-то пораньше…       Так что сегодня мы вполне комфортно реализовали одно давнишнее наше начинание. Довели до логического завершения то, что затеяли как-то раз, давно: после превращения Сэра Севера в обычного кота и инцидента с Люпином. Закрыли гештальт, так сказать.       Но не на полу, как тогда!..       Нас и больничный душ устроил. Тот, в отличие от кровати, был очень даже просторным как для двух немелких мужиков.

***

      Лопатками и ягодицами я упираюсь в прохладную стену, а на грудь и плечи мне льются сверху струи горячей, но не обжигающей воды, стекают по животу, через пах, по ногам. Я любуюсь тем, как губы Северуса скользят по моему члену. Яркие, блестящие от слюны, такие соблазнительные. Так и хочется прикоснуться, провести по ним пальцем, смять, стереть этот блеск. И я, не видя смысла сдерживаться, протягиваю руку…       Теперь его губы уже на моём пальце, а чёрные глаза смотрят из-под слипшихся мокрыми стрелочками ресниц так понимающе. И вот уже два моих пальца захвачены в мягкий горячий плен его рта. Три пальца… Я глажу его язык, и он стонет, прикрывая веки на мгновение.       Очень чувственная ласка, на самом деле. Да, очень…       От ощущений под подушечками, от его низкого стона у меня сердце замирает на миг и опять несётся вскачь. Северус выпускает мои пальцы и заменяет другим органом, успевшим чуть заскучать…       Хотя кому я вру? Меня любая твоя ласка возбуждает неимоверно, а на подушечках пальцев нервных окончаний ничуть не меньше.       И я снова смотрю… Смотрю, как втягиваются его щёки, как язык проходится от яичек до головки, порхает на вершинке, слизывая капли воды. И снова он, выпустив с развратным чпоком мой член изо рта, принимается гладить языком мою ладонь и щекотать чувствительные местечки между пальцами. И я даже не понимаю, что возбуждает сильнее: то, что я ощущаю, или то, на что смотрю.       У меня дыхание перехватывает, когда его пальцы подбираются к другому моему весьма чувствительному местечку. Всё тело словно тяжелеет, а ноги как-то сами, без участия мозга, расставляются пошире, облегчая ему доступ. Он пару раз широко и мокро лижет, словно большой кот, мою ладонь и кладёт мне же на член, направляя… Обхватывая мою кисть своими пальцами и двигая вверх-вниз медленно, чувственно… Усевшись ягодицами на пятки, вылизывая и щекоча отверстие на головке, он смотрит мне в глаза снизу-вверх.       Как самый послушный на свете и самый развратный юноша…       Да, именно юноша. Потому что здесь и сейчас Северус со мной без скрывающего его внешность артефакта, позволяет мне любоваться собой. А пар, наполняющий кабинку, и вовсе растворяет и прячет ещё десяток лет, превращая его в…       Да, в юношу… Я уже говорил. Но какой же ты… Самый желанный, самый красивый! Сердце сжимается, так хочется сказать, показать, донести в подробностях, как же я тебя люблю! Как хочу… — Сев… Пожалуйста…       Я и сам не знаю, что прошу, но хочется очень… Неважно что, просто его. Всего, что он захотел бы сейчас мне дать. — Терпи, Малыш…       Мурлычет он своим бархатным низким тембром, а у меня мурашки пробегают по коже, несмотря на обнимающий нас жар. — Поласкай себя. Покажи, как ты меня хочешь.       И всё это — глядя на меня снизу-вверх… Мне нечем дышать! У меня словно все мышцы разом сводит, и пальцы на ногах поджимаются от этого голодного взгляда, голоса, этой откровенной просьбы-приказа.       Я бы показал. Это нетрудно. Наверное… Но у меня последние мысли вышибает из головы, когда ты так откровенно демонстрируешь мне свои желания, когда я вижу вот такое…       Но чуть припухшие яркие губы так и манят. И снова мои пальцы на его языке. А вот его язык в ложбинке между средним и указательным…       Твой юркий язычок… Как порхает, как лижет, как проходится самым кончиком. А мне ещё как-то надо ласкать себя… Но я могу только смотреть на тебя, делать два дела одновременно — непосильная сейчас задача для моего мозга. Я даже дышать забываю.       Когда я наконец понимаю, что второй рукой он ласкает меня между ягодиц, стон из моей груди вырывается сам собой. Низкий, долгий, предвкушающий. — Повернись, Малыш.       Просит… — Нет, велит… — велит мне он, и я с радостью подчиняюсь.       Ноги дрожат, и мне приходится убрать руку от своего уже очень и очень твёрдого члена. Мне просто необходимо за что-нибудь держаться, хотя бы упереться в стену, прижаться к ней грудью и пылающей щекой, иначе я сползу на пол бессильной желейкой, дрожащей от возбуждения.       Соски сжимаются от прикосновения к прохладному камню, и я прикусываю губу, зачем-то пытаясь удержать очередной стон. Его руки скользят вниз: по моей пояснице, по ягодицам, по ногам. И обратно вверх: по внутренней стороне бёдер, по поджавшимся яичкам, по животу. Он надавливает мне на поясницу, и я понятливо прогибаюсь. Вот — лёгкий укус на ягодице, вот — его руки возвращаются на мой член и… Я ничего не могу. Только пытаться впиться пальцами в гладкую стену. Только хватать раскрытым ртом воздух: от избытка ощущений и эмоций, от нехватки кислорода в заполненной тёплым паром и водяными струями кабинке.       Мне хватает совсем чуточку… Его руки оказываются на моём члене и яичках, а его язык то щекочуще порхает, то мягко и медленно проходится по моему отверстию. Минута, наверное столько я задыхаюсь от переизбытка нежности, от тягучих стыдных ласк. Но даже когда из меня вместе с очередным вибрирующим стоном выплёскивается всё моё удовольствие, он не выпускает меня, не даёт стечь к нему на пол. Держит. Держит руками за бедренные косточки, держит кончиком языка, уже проникающим в меня. Держит своим неутолённым желанием, своей страстью, нежностью…       Это утро сливается для меня в какую-то мутную от пара и возбуждения пелену. Он ласкает меня, пока я не прихожу в себя настолько, чтобы понять, что во мне уже и не язык, а пальцы, а я снова возбуждён. Его прохладное, как и всегда, тело прижимается сзади к моей пылающей нечеловеческим жаром спине. Ошеломляющий контраст температур. Теперь его язык посылает во все стороны мурашки, проходясь по моей шее, плечам, ушам… Укус в то самое место, где ещё недавно были шрамы от зубов Сивого.       Ах ты мой собственник!.. Я же весь твой, неужели не понимаешь?.. Возьми, всё твоё… — Возьми…       И он берёт. Нежно, осторожно. Входит в меня не торопясь и замирает, давая привыкнуть, насладиться ощущениями, осознать свою принадлежность.       Мне хочется кричать в голос, но страшно даже единым звуком разрушить этот момент. Но он начинает двигаться во мне, и я перестаю сдерживаться. Он во мне, его руки блуждают по моему телу, даря прохладу и ласку. Тонкие пальцы замирают, накрыв ареолы, и я дышу тяжело, вдыхаю раскалённый пар жадными глотками, выдыхаю короткими стонами. Пальцы на моих сосках сжимаются, и я сжимаюсь невольно, всем телом ощущая свой подбирающийся оргазм и наполняющую меня, сводящую с ума твёрдость.       Движения Северуса всё быстрее, жёстче. Нежность осталась где-то позади, отстала, не успевая за нашим ритмом. Его пальцы с силой впиваются в моё тело, а его член врывается в меня глубоко и резко. Кабинку душа теперь наполняют не только наши стоны, но и частые шлепки мокрых тел. Он уже не ласкает меня, а просто держится изо всех сил, не даёт отстраниться ни на полдюйма. Спешит, срывается на какой-то совершенно дикий, умопомрачительный темп. Я не понимаю, стою я сам, или только он удерживает меня вертикально, зажав между собой и стеной.       Как хорошо, что стена прохладная, как хорошо, что тело твоё прохладное. Иначе я, наверное, просто сгорел бы от удовольствия.       Где-то посередине между нами: между моим членом, елозящим по стене, и его, проникающим глубоко-глубоко в меня, какой-то точке внизу моего живота зарождается комок невесомости. Невесомость растёт, захватывает всё тело, устремляется в голову, сдавливает горло, заставляет замереть на выдохе и… Обдав ещё большим жаром от раздавшегося у меня за спиной низкого стона, устремляется прямо в мошонку, скручивает спазмом удовольствия, выворачивает наизнанку и покидает, забрав последние силы. — Сееев…

***

      Надо ли говорить, что после столь бурно проведённого утра мы проспали до обеда?              В общем, мы проснулись около полудня.       В этот раз еду принёс не эльф, а сам Гиппократ. Он присоединился к нам и, пока мы трапезничали, уговаривал — и уговорил-таки — на очередную авантюру. А именно — повторить вчерашнее, но уже с ним вместе. Мы с Северусом посомневались, попереглядывались, повздыхали и согласились. Благо диагностические чары показали, что мой зельевар полностью восстановился. Но это я и сам уже понял несколькими часами ранее.       Убедился на собственном филее, так сказать.       Я послал патронус Гору с сообщением на парслтанге, чтобы тот зарядил огнемёты плотным перекусом и летел туда, где мы были вчера. Извинился, конечно же, что не предупредил заранее, но, думаю, Гор прекрасно понимал, что доделывать всё равно когда-нибудь пришлось бы.       А чего откладывать-то всякие неприятные дела? Сделал и свободен.       Ну а у нас было два — два с половиной часа, пока дракон «заправляется» и летит, на то, чтобы донести до Гиппократа суть облома, постигшего нас в отлавливании Шеклболтов. — Ну ты прикинь, бля! У него брат-близнец, оказывается, есть! Каково, а? Причём куда более умный, умелый и хер знает какой ещё! Теперь всё заново делать придётся!       Возмущался я, вгрызаясь в третий по счёту стейк. — Да ты чё?! Вот же ж… Кто бы мог подумать. Ну я своим «тайнюкам» задàм! Ну надо же такое не учесть в досье на фигуранта!       Поддерживал моё возмущение Гиппократ, обгладывая утиную ножку. — Так вам опять алиби, что ли, надо?       Поинтересовался он чуть позже, сыто откидываясь на спинку трансфигурированного из тумбочки стула. Ответил ему Северус, методично нарезавший на кусочки вторую порцию телячьего филе: — Зачем нам алиби? Если будем действовать тихо, то ничто на нас не укажет. Никто ведь не знает, что Шеклболтов двое. Ну кроме Дамблдора. А озвучивать, что их двое и оба здесь — весьма подозрительно, разве нет? — Ну да, пожалуй…       Подумав, неуверенно согласился Гиппократ, а Северус продолжил: — Дамблдор выставлял Кингсли таким прекрасным, нежным и безобидным. А теперь, получается, у них вся семья такая? И вся здесь, в Британии, вместо Африки? Зачем, спрашивается, им тут быть? Подозрительно же, согласитесь? — Нууу… Пожалуй, да. Тем более, если узнают, что они близнецы. Ведь вместо одного всегда может оказаться другой.       Покивал уже более убеждённый Гиппократ. Но мой зельевар не остановился на достигнутом: — Именно! Так что надо просто побыстрее отловить второго — то есть Первого — пока соседи не поняли, что в доме кто-то есть. Так общественности непонятно будет, когда Кингсли пропал на самом деле. А что там Дамблдор будет думать, нам плевать. Главное, по закону он нам ничего предъявить не сможет. Хотя, конечно, алиби наше газетное немного утратило смысл. Так у нас была ночь исчезновения Кингсли, и было алиби на эту ночь. А теперь вроде как «Кингсли» всё равно есть, а алиби уже вовсе и не алиби, а просто так. Вот поэтому нам надо отлавливать папуаса-Изингому побыстрее, пока он в Годриковой Лощине не засветился. Чтобы сроки хоть как-то совпадали, и алиби совсем не обесценилось.       Тут Гиппократ оживился пуще прежнего: — Так и когда ловить будем?       Вот уж тут я вмешался: — Не-не-не, Гиппи. Это мы сами! Тогда ты нам с алиби помог, за что спасибо тебе большое, а сейчас мы сами. Вот в пещеру мы тебя возьмём, а на охоту за вудуистом номер два — нет. — Ну и ладно.       Не обиделся Гиппократ, только уточнил: — А книжечками поделитесь африканскими? Хотя бы копиями!       Северус закатил на это глаза: — Поделимся. Но только копиями! — Ага, меня устроит. Надо же Отделу библиотеку пополнять. А Вы не хотите ещё и Шеклболтами поделиться, а? Один вам, другой нам, не?       Тут уж я возмутился: — Гиппи! Имей совесть! У нас на них планы! Ну если удастся и Первого живьём отловить, в чём я, честного говоря, ооочень сомневаюсь. Это Кингсли был тюфяк и алконафт, а этот Изингома — дитя дикой Африки — не производит такого впечатления совершенно! Так что, боюсь, Шеклболтов делить и не придётся.       Гиппократ покивал опять головой задумчиво, вроде как даже сочувствующе, и тут же задал следующий интересующий его вопрос: — А что за планы? Ну если второй Шеклболт, который Первый, живьём попадётся?       Но тут уж я совершенно не горел желанием откровенничать: — А вот просто планы! Давай ты не будешь спрашивать, а мы не будем тебе врать, договорились?       Гиппократ был далеко не дурак — Дураки на таких должностях не служат! — и конечно же понимал, что в планах наших было отнюдь не вечное содержание Шеклболтов в нашем подвале. Но и мораль у секретного главы Отдела тайн была куда как гибче, чем у среднестатистического обывателя. Так что, я уверен, даже точно зная о наших планах на Кингсли — ну а теперь и на Изингому — Гиппократ не стал бы ни возмущаться, ни пытаться отговорить, ни предпринимать что бы то ни было иное ради спасения «граждан дружественной Африки».       Что он тут же и подтвердил, приняв без возражений мои условия: — Договорились. Я тогда побежал собираться, сейчас пришлю домовика с вашими костюмами.       И он бодро унёсся куда-то.

***

      Мы тоже не стали терять время даром: допили кофе и встретили эльфа, вернувшего нам из чистки вещи, обувь и… Та-даммм! Пакетик с костями инферналов! — Эээ… Откуда?       Только и мог спросить обалдевший я. Не менее обалдевший Северус вообще молча стоял рядом, но в глазах его уже горел огонёк профессиональной жадности. Пока он вертел в руках стеклянную баночку с мелкими осколками костей, среди которых попадались и целые фаланги, больничный эльф-домовик обстоятельно рассказал, откуда моему зельевару этакое богатство привалило.       Всё было до банальности просто и логично. В рисунке мощных протекторов наших ботинок поназастревали куски того, по чему мы ходили. И наравне с мелкими камушками там оказались и мертвяковые пальцы и прочее дерьмо.       Дерьмо, к сожалению, и в прямом смысле тоже.       А так как эльфы живут куда дольше, чем существует запрет на тёмную магию на территории магической Британии, то больничные домовики были очень даже в курсе того, каким ценным ингредиентом является порошок из костей инферналов. Вот и не поленились их выковырять для мастера Снейпа.       Северус домовика искренне поблагодарил. И по требовательному взгляду, направленному на меня, легко было понять, что сегодня мне придётся не просто тупо жечь мертвяковые «запчасти», а и поработать собирателем костей.       На что только не пойдёшь, чтобы порадовать своего любимого… Или всё-таки партнёра?.. — Так вот почему от нас так воняло! Подошву-то мы не чистили!..       Дошло до меня, когда я свежим взглядом оценил глубину протекторов наших ботинок и количество косточек в баночке. Мы с Северусом одновременно передёрнулись: — Фууу… — Гааадость!

***

      У пещеры мы оказались, на удивление, позже Гора. На мой вопрос, как же так получилось, дракон ответил, что вчера просто боялся, как бы «человека человека» не сдуло с его спины, потому летел на культурных скоростях.       Ну чё? Спасибо ему. Заботливый.       Мы решили, что в этот раз своей кровью жертвовать будет Гиппократ, и в озеро полезет тоже Гиппократ. Тот сам очень хотел побывать в центре событий, так сказать, и никто не стал спорить. Северусу, я думаю, острых ощущений вчера хватило. Мне тоже.       Так что пусть наш целитель купается на здоровье, мне так только спокойнее. Если выбирать между Северусом и любым другим человеком, ясно, в чью пользу будет сделан выбор.       И нет, мне не стыдно!       Нам очень повезло, что Гор дракон боевой, многое повидавший, что тот пастью зря не щёлкал, на волны не любовался, а стоял головой ко входу в пещеру и задержав дыхание на вдохе. Потому что, когда стена, получившая свою порцию крови и магии, стала уже привычно разъезжаться театральным занавесом, во всё расширяющееся отверстие посыпались мертвяки. Вот действительно «посыпались», как гигантские отвратительные личинки из разворошённого муравейника. Посыпались потому, что они валялись у самой стены, навалившись, как вчера на мелководье, друг на друга кучей. Видимо, эти создания были настолько тупы, что запрограммировать их было возможно только на одно-единственное действие. Для именно этих — пещерно-озёрных, так сказать — таким единственным императивом было, очевидно, «затащить под воду любого, нарушившего покой». Вот и выполняли как могли.       Но всё это мы, ясное дело, уже потом осознали. Обсудили после того, как разобрались с неожиданным комитетом по встрече. Сейчас же Гор жёг, мы с Гиппократом добивали подёргивающиеся и ползущие куски, а Северус подтаскивал к себе поближе мелкие кусочки, тут же очищал от плоти и распихивал по контейнерам.       В этот раз мы справились гораздо быстрее. Инферналов в действительности оказалось намного меньше, чем лично мне виделось вчера. То ли прав был автор пословицы «у страха глаза велики», то ли в пещере на самом деле присутствует некая магическая иллюзия, которая не только добавляет визуально протяжённости подводному озеру, но и умножает в глазах непрошеных гостей количество прущей из воды нежити.       Поделив добычу Северуса между ним самим и исследователями Отдела тайн, мы осторожно, ожидая следующей волны мертвяков, вошли внутрь.

***

      Но как бы мы ни шумели и ни прыгали все втроём на мелководье, больше никто из возможных жителей озера на такую наглую провокацию не откликнулся. Обсудив, имеет ли смысл бояться второй линии обороны, мы всё же решили плыть к островку и попробовать достать тело Регулуса Блэка. Покряхтели и поматюгались, таща обратно тяжеленную лодку с цепью. Поплыли: я — на лодочке, Северус и Гиппократ — на шее у Гора.       Этому тоже, видите ли, приключения подавай!       Доплыли до островка. Совершенно без проблем извлекли со дна тело. Повозиться пришлось только чуть-чуть, освобождая ногу Регулуса, точнее, ступню в прекрасно сохранившемся ботинке, застрявшую в проломленной грудной клетке достанного вместе с телом инфернала. Похоже, самого последнего в этом озере. Мои боевые товарищи тут же разобрали вяло подёргивающегося мертвяка на части, лишили осклизлой плоти, а вместе с ней и двигательной активности, и расфасовали.       В подтверждение теории, что водо-жижа всё же обладает консервирующими свойствами, на камнях перед нами лежало совершенно нетронутое тленом и разложением тело. Тело семнадцатилетнего паренька. Невысокого хрупкого подростка, совсем ребёнка. Никакой гримасы на лице, никаких повреждений на теле. Полное умиротворение и покой. Думается мне, осознание выполненной задачи и вера в то, что его верный Кричер сможет уничтожить крестраж, подарили Регулусу это успокоение.       В полном молчании я сотворил для него гроб. Прямо вокруг тела. Не потому, что брезгливо было дотрагиваться и перекладывать потом, а потому, что не хотелось лишний раз нарушать этот чужой выстраданный покой.       Таким же порядком, каким добрались сюда, мы двинулись назад, от островка к берегу озера. Сомнительная честь доставить туда скорбный груз выпала мне. А вот уже от самого входа мы запустили внутрь пещеры Адское Пламя. И если заклинание Гиппократа не приняло никаких анималистических форм, спокойно и без спецэффектов оторвавшись струёй багрового огня от кончика его волшебной палочки, то наши с Северусом заклинания призвали уже знакомых волков. Огненная парочка, в этот раз сотворённая не мной одним, радостно спрыгнула на галечный берег. Сияющие разрушительным пламенем животные? духи? стояли и ждали, глядя нам в глаза, пока не сомкнуться стены, перекрывая проход к обречённому на исчезновение озеру.

***

      Естественно, Гиппократ не мог упустить случай полетать на драконе, тем более если уже поплавал на нём.       А когда мы поднялись над обрывом, берег над пещерой — и горизонтальный, покрытый пыльной, выгоревшей на солнце зеленью; и вертикальная скальная поверхность — сначала пошёл трещинами, в которые устремились струйки дыма и языки огня, а потом с оглушительным грохотом обрушился внутрь себя. Морские волны, тушà тоннами солёной воды подземный пожар, радостно ринулись осваивать новые территории; к небу рванули клубы пара; мы же поспешили свалить от учинённого катаклизма.       Так и закончила своё мрачное существование пещера медальона. И да, судя по размерам провалившегося внутрь выгоревшей полости куска береговой линии, на самом деле пещера не была настолько огромной, какой казалась.       Эх, «Володя»! Твой бы ум и умения, да в мирных целях…

***

      Домой мы притащились морально опустошённые количеством приключений.       Младшего с гостем, ясное дело, в коттедже уже не было. Они, как и было обговорено, утром отправились к Дарсли. Нам об этом доложил встречавший нас Кричер, ранее доставивший по адресу и парней, и выданный мною Пупсу ещё вчера артефакт-пропуск. У Изингомы в телевизере царили тишь и благодать, тот всё это время потратил на бумажную работу.       Простой деревянный гроб с телом Регулуса был передан плачущему Кричеру, и тот был отпущен на время необходимое для проведения погребальных обрядов. И мы наконец-то остались вдвоём, если не считать незаметных Тимми и Симу. Очень хотелось отдохнуть от суеты.       Но когда я, снимая с себя на ходу защитный костюм, ввалился в нашу спальню, там меня ожидал сюрпризец. Не сказать, что плохой, но… Как-то подустал я за сегодня от событий. Сейчас мне хотелось только уединения и привычной рутины. А по факту я стоял посреди комнаты и разглядывал новшества, каким-то образом там возникшие, вынужденно напрягая уставший мозг попытками сообразить, откуда что взялось.       Вопросы напрашивались сами собой, а задать их я мог, естественно, одному-единственному человеку. Ну я и вопросил бесхитростно, в лучшем стиле Хагрида: — А ета чёй-та такоя?       Следом за мной зашедший в спальню Северус даже споткнулся.       Не иначе как сражённый потоком моего «красноречия». — Это?       Непонимающе переспросил он, и тут же протянул: — Ах эээто… — Ага. Вот это самое.       Потыкал я пальцем в странного вида резную высокую мебелюшку, незнамо как появившуюся за время нашего отсутствия в очень скупо по-мужски обставленной комнате. — Это Сима попросила у меня разрешения заменить нам мебель в спальне. Ну чтобы в едином стиле было. Ты же сказал ей у Младшего и в гостевой сменить меблировку и… Сейчас вспомню, как это звучало. Она же у меня выясняла даже, что ты имел в виду. Процитировала… Сейчас… А! «Избавиться от минимализма»… Ну… Что-то вроде того. Разве нет?       Пояснил посмеиваясь Северус, аккуратно складывая кучкой снимаемые с себя вещи. Я припомнил, чем занимался перед уходом из дома. Получалось, что да, я выдал Симе мутное техзадание и свалил к парням на водопад, надевать налапники. А после в спальню уже и не заходил. Значит, сам виноват. — Угу… Было дело.       Признал я и тут же опять ткнул пальцем в ту же мебелину: — Но почему — вот это?       Северус, уже откровенно лыбящийся во все тридцать два, «приценился» к изменениям в обстановке и выдал своё экспертное заключение: — Именно «это», как я понимаю, здесь как раз для избавления от минимализма. А вот всё остальное — чтобы весь этаж был обставлен в едином стиле. Тебе не нравится?       Я задумался — Ну не то чтобы прям задумался, но так… Слегка… — и попытался на бегу, за пару секунд, осмыслить своё отношение к происходящим в моей жизни и моём — а теперь уже нашем общем — доме переменам. И понял, что перемены-то, в общем, неизбежны. И смирился.       Ну почти. — Да не то что бы… Просто… Ну вот кровать нравится, сразу видно — на века делалась, крепкая! Ну вот комод неплох. Тумбочки ещё тоже хорошие. Но… Вот это вот что? — Это? Это, Гарри, конторка.       Просветил меня кусающий губу от смеха Северус. — Ну и… и на хуя, позвольте спросить?       Совсем растерялся я.       Ну если эта фиготень — «конторка», то она должна же вроде как в конторе… Ну в кабинете стоять. Нет? — Ну… Если ты про полезность спрашиваешь, то за конторкой можно что-нибудь записать, что в голову пришло и срочно надо зафиксировать, а письменный стол далеко. А если про эстетику, то… Но она ведь явно из этого мебельного гарнитура, да и смотрится неплохо. Попросить Симу убрать?       Я прикинул, чего бы мне сейчас хотелось меньше: объяснять обиженной Симе, почему «хозяин ею недоволен», или самому разбираться с мебелью. Понял, что ничего из этого, и пошёл на попятный: — Да ладно… Хрен с ней, пусть стоит, раз из гарнитура. Тебе нравится?       Веселящийся — И опять всё веселье за мой счёт! — Северус оглядел конторку, поразглядывал остальную мебель и заключил: — Ну недурно смотрится в целом. Не?       Внутренне я был уже согласен, но всё равно не мог не побухтеть:       Очень уж устал от впечатлений за день, а тут опять! Да там, где я совсем не ждал. — Ну если «в целом», то, действительно, выглядит неплохо. Но я не очень вообще понимаю, за коим фигом эта конторка может пригодиться. Мы же маги! Мы же можем вообще бумагу с ручкой в руки не брать, а надиктовать всё «Прытко Пишущему Перу», всего-то и делов! Письменный стол для этого уж точно никто искать не станет.       Северус — Гад мой любимый! — уже не скрываясь наслаждался происходящим и, как я пусть не сразу, но всё же понял, совершенно не собирался помогать мне с адаптацией в новой обстановке. Он явно хотел извлечь из ситуации максимум веселья для себя, а потому поддразнил: — Так убрать? — Да ладно… Не надо, раз тебе нравится.       Я тоже стал снимать костюм, но тут взгляд мой зацепился за ещё одну… — Ху… Фигулину? — штуку на изящных гнутых ножках: — А вот это чё? — «Это»?       Мой зельевар — думается мне, от тщательно сдерживаемого смеха — уже был розового цвета. А я чувствовал себя так, словно перенёсся в прошлое и снова стою в кабинете директора Хогвартса. В одном из тех моментов, когда Северус — тогда ещё для меня только профессор Снейп — и Флитвик веселились вовсю за счёт Гарри Поттера и наездов на него/меня МакКошки, Дамблдора, Люпина и прочих. — Это шуфлядка называется. — Чё?       Я обалдел от названия, а Северус, уже откровенно ржущий, с наслаждением повторил: — Шуфлядка.       Я молча развернулся и, полностью голый, гордо удалился в ванную, слыша за спиной сдавленное похрюкивание, очень быстро перешедшее в громкий хохот.

***

      Набрав бассейн и подогрев до нужной температуры — на что, как любой настоящий маг, потратил меньше минуты — я загрузился покряхтывая в приятно-горячую водичку и стал выбирать: какую хочу пену и хочу ли я её вообще. Выбрать было трудно, потому что мысли все сплошь были вовсе не о пенах и ванных.       Естественно, мой уход из спальни, сверкая голым задом, не был вызван обидой. Просто наш полушутливый разговор смысла особого не имел, а потому и неважно было, как он закончится. Плевать мне на все это фитюльки, пусть стоят, раз Северусу нормально. С ними неплохо, просто…       Просто… просто иначе. Теплее, что ли? Уютнее.       Я ведь сознательно не занимался меблировкой коттеджа, хотя мог бы поработать над интерьером ещё несколько лет назад, когда только «вырастил» себе дом. Но тогда мне это делать было абсолютно не для кого. Вот я и отложил на потом. А теперь… Очевидно, это «потом» и настало. Просто я не сразу понял. Не понял тогда, когда в моём доме впервые появился Северус. Не задумался тогда, когда стал называть коттедж именно домом, имея в виду не дом как строение, а дом как убежище для нас двоих от остального мира. Не вспомнил тогда, когда начал строить планы на будущее и стал считать этот дом не своим, а нашим.       Да даже обзаведясь типа ребёнком, я и то не озаботился привнесением тепла и уюта в обстановку! Балбес, воистину!       И вот нашёлся кое-кто — не кто иной, как эльфийка-блондинка, с грузом тяжёлого прошлого, со страстью к человеческим шмоткам и, очевидно, уюту — кто помог мне разглядеть, что происходит в моей жизни. Помог понять, что мы — это действительно МЫ, а не я и он, ткнув носом в конторку и шуш… шух… — Сееев!       Проорал я со всей дури, даже не думая, что Северус уже может быть поблизости. Ответом мне послужило громкое: «Блядь!» и звон бьющейся об плитку пола посуды. Договаривал я уже куда тише, созерцая случившийся по моей вине бардак: — А повтори ещё раз, пожалуйста, как правильно эта хуйня на «ш» называется?.. — К-хм!

***

      Когда мы вдосталь насмеялись над собой, сбрасывая остатки нервного напряжения этого долгого дня; когда убрали осколки, лужи и собрали с пола то, что ещё можно было использовать; когда Северус загрузился со стоном удовольствия в воду рядом со мной… Вот тогда — наслаждаясь расслабляющей забитые мышцы горячей водой и холодным вином; любуясь на звёзды, ничуть не менее яркие, чем на берегу у пещеры — мы и продолжили обмен приколами, временами, готов признать, совершенно дурацкими. — Бля, Сев, ты откуда все эти слова знаешь? Мужчинам такое знать неприлично даже. Это опасно!       Изо всех сил стараясь казаться серьёзным, заявил я.       Но это же Северус! Невозмутимость — его второе имя!       Глоточек за глоточком смакуя своё любимое красное сухое, он, пытаясь сбить меня с темы, использовал свой главный отвлекающий момент: — Я старше тебя на двадцать лет, вот оттуда и знаю. Раньше такое модно было.       Ага. На «двадцать лет» он меня старше. Ну телом, может быть, и старше. Но и тело это я видел утром в душе, так что… Не-а! Не выйдет! Мне на эти годы разницы — покласть! Да и кому бы было не покласть? Вот кому, а? При предполагаемых трёх с лишним сотнях лет жизни истинных оборотней, двадцать лет составляют шесть-семь процентов.       И тут он с треском провалился в расставленную мною ловушку: — И почему это «опасно»?       Ага! Попался! Подвело тебя твоё любопытство, шпиончик мой носатенький!       Я поставил подальше на пол свой бокал и повернулся к Северусу, нависая сверху, прижимаясь грудью к груди и сознательно проезжаясь соском по соску. Услышав чужой рваный выдох, я задавил довольную улыбку, и, легонько скользя подушечками пальцев по его влажной коже, подцепил цепочку с медальоном и потянул вверх, снимая через голову. Отложил к своему бокалу его маскирующий артефакт и снова склонился, медленно и дразняще шепча прямо в ухо: — Если знать все эти словечки… То и сам не заметишь, как…       Я нарочно задевал губами то мочку, то краешек ушной раковины, сбивая его дыхание и пуская по коже мелкие, но отчётливо различимые мурашки. Рука моя в это время осторожно кружила по его груди, задевая то один сосок, то другой, намеренно отвлекая от смысла произносимых слов. — …Не заметишь, как сначала уменьшатся… А потом вообще… Внутрь организма…       Я наклонился ещё ниже и провёл языком по его шее, от ключицы до уха. Чуть отодвинувшись, я увидел, как Северус разок тяжело моргнул, а потом веки его так и не поднялись до конца. — Сееев, ты меня слушаешь?       Тихонько прошептал я, сжимая пальцами его сосок и получая в награду тихий стон: — Ммм…       Полуприкрытые глаза, приоткрытый рот, язык часто смачивает быстро высыхающие от поверхностного дыхания губы, голос хриплый: — Что?..       Обожаю смотреть на то, как ты реагируешь на меня! Но пока ещё рано этим пользоваться.       И я, уже громко и чётко, произнёс: — Яйца твои втянутся внутрь организма! И ты превратишься в девчонку!       Ему понадобилось пять секунд на возвращение из мира чувственной неги и осознание сказанного: — Вот же!.. Идиот! Сам ты девчонка!       В меня полетела посланная его рукой волна брызг. Я рассмеялся. Сдаваться я совершенно не собирался. Прикрываясь от брызг просто руками — Ну не интересно же использовать магию по такому поводу! — я продолжал дразнить Северуса, на самом деле любуясь им: — Ну не знаааю… Я таких слов в жизни не слыхивал! Я бы эту хуёвинку обозвал «ящик на ножках», а ты — «шуфлядка»! На те, пожалуйста! Мне кажется, ты уже…       Я замер, скорчив максимально озабоченную и печальную рожу…       И он повёлся!!! — Что «уже»?       Непонимающе переспросил Северус, тоже замирая и переставая брызгаться. А я накинулся на него со щекоткой: — Я уверен, что они у тебя уже втянулись!       Вопил я, хохоча и пытаясь добраться до нижней половины его тела, стараясь вытянуть его из воды и усадить на пол. — Надо срочно проверить! Сейчас же предъяви яйца для осмотра!       Мне было так легко! Легко щекотаться и брызгаться, устраивая потоп в ванной. Легко по-дурацки, даже совсем по-подростковому шутить и скрывать свои попытки облапать его под… под якобы попытками…       Ну под чем? Под другими попытками облапать его!       Не знаю, откуда взялась эта лёгкость. Возможно, данное годы назад и наконец выполненное сегодня обещание роду Блэк сняло некий незаметный, но весомый груз обязанности с моих плеч. А возможно, такой молодой вид Северуса — Который я, со свойственной мне тормознутостью, осознал в целом только сегодня! — смог в моём сознании в какой-то мере обнулить мой трагический опыт отношений со Снейпом один точка ноль в моей прошлой жизни. Короче говоря, не знаю почему, но мне было легко и весело. Хотелось и моглось дурачиться, глупо шутить, откровенно лапать его и… и конечно, хотеть.       Не знаю, как воспринимал меня Северус, но моё волчье либидо всегда с радостью было готово перевести в горизонтальную плоскость абсолютно любой эпизод нашего общения. Вот и сейчас желание, несмотря на прекрасно проведённое утро, нарастало, стекая в низ живота, придавая твёрдости намерениям и неким органам. Можно было пошутить насчёт жабр — в том плане, сколько времени за последние полтора суток мы провели в воде — но теперь уже сбивать настрой не хотелось совершенно.       Щекотка и смех сменились страстными поцелуями и попытками урвать вздох между столкновениями губ и даже зубов. Я таки ухватил его за бока, поднял и усадил на край бассейна. Прямо перед лицом у меня гордо возвышалось доказательство того, что и я у своей пары вызываю отнюдь не умиление. С каким-то прямо-таки голодным стоном я наделся ртом на его влажный член, сдвигая кожицу к основанию плотно сжатыми губами и сразу принимая на максимальную глубину.       Поперхнулся, ясное дело.       Но желания это ничуть не уменьшило. Я отчаянно насаживался горлом на его плоть, стонал и развратно причмокивал, будто сосал самую вкусную в мире конфету. Мои пальцы мяли и тискали его ягодицы, наверняка оставляя синяки на этой прохладной нежной коже. Но нам было плевать. Не только мне, ему, я уверен, тоже. Северус чуть откинулся назад, оперся на поставленные по бокам руки и наблюдал за мной из-под опущенных век. Когда мне необходимо было отдышаться, я оставлял его член на попечение моих шаловливых ручек. Я нежил его яички, перебирая пальцами, тёр шовчик под мошонкой, гладил головку, а сам смотрел ему в лицо. Я наслаждался видом его полуприкрытых глаз, дрожанием длинных ресниц, покрасневшими от поцелуев-укусов губами. Он выглядел настолько порочно, настолько возбуждающе, что наверное я мог бы кончить только глядя ему в лицо.       Но не сейчас… Ведь у меня столько всего, столько Северуса!       Я снова вернул всё своё внимание его члену, уже роняющему на мои пальцы прозрачные капельки. Пройдясь несколько раз губами вверх-вниз, так втянув от усердия щёки, что стало больно, я понял, что ему осталось совсем недолго. И уж я постарался доставить своему любимому максимум удовольствия. Перехватив основание рукой, я принялся ласкать головку, то посасывая, то легко порхая языком. И когда чужое дыхание сменилось стонами на каждом выдохе, я разжал пальцы и скользнул губами вниз, ощущая как пульсирует у меня во рту его плоть. Самому мне хватило буквально нескольких секунд активных движений своей руки и вкуса Северуса на языке, чтобы последовать за ним.

***

      Отдышавшись, я затащил моего зельевара обратно в воду, греться. Удобно устроившись на скрытой под водой скамье — плечом к плечу, с бокалами в руках — мы продолжили наслаждаться отдыхом и друг другом. Ровно до тех пор, пока Северус не завёл серьёзный разговор.       Не то чтобы мне категорически не хотелось сегодня ночью никакой серьёзности, но… — Гарри, я считаю, что нам с тобой необходимо поговорить. Нам надо… Точнее, мне надо донести до тебя кое-что. Чтобы не повторялось в будущем таких сцен, как сегодня у озера.       Я тяжко вздохнул. Примерно как привидение Кровавого Барона в своём самом печальном настроении. То, что поговорить необходимо, я и сам понимал. Не понимал только, что же надо говорить именно мне. — Да. Давай поговорим. Только можно, Сев, говорить будешь ты? Мне, в общем-то… Нечего сказать. Я ещё там всё сказал, что хотел.       Признался я, приобнимая его за плечи. Потом подумал пару секунд и счёл нужным добавить: — Могу извиниться за резкость.       Северус отпил вина и согласно кивнул: — Извинения приняты. Хотя я не считаю, что они заслужены мной.       Он отодвинулся от меня чуть подальше, скользнув по скамье так, чтобы не сбросить мою руку с плеч, но чтобы иметь возможность смотреть мне в лицо, чем тут же и занялся. Я же не сказал ничего, но постарался выразить максимальную заинтересованность в сочетании с немым вопросом. Северус ласково провёл пальцами по моей щеке: — Да, Гарри, я не считаю, что ты в чём бы то ни было передо мной виноват. Тем более даже высказывался ты тогда очень культурно. И я понимаю суть твоих претензий, так что да, извиняться тебе абсолютно не за что. Разговор наш будет не об этом. Выслушай меня, пожалуйста, и постарайся понять.       Он тоже ненадолго замолчал, отпил вина и пояснил: — То есть понять-то тебе меня будет нетрудно, а вот принять такой расклад… Вполне возможно, что и трудновато. В общем… Давай я тебе приведу простой пример.       Я согласно кивнул, а Северус, ободрённый отсутствием возражений с моей стороны, дальше пустился в объяснения: — Вот когда мы собирались входить в пещеру и договорились, что руку резать буду я, а не ты. Ты помнишь? Ладно, не так я сформулировал, это ты конечно помнишь, но вот почему именно я? — Потому, что, если бы что-то пошло не так, я тебя по-любому смог бы вытащить, так как у меня больше сил.       Как отличник на уроке вставляет заученную реплику в рассуждения учителя, так и я послушно дал ожидаемый ответ на практически риторический вопрос. — Вот именно. Именно! У тебя больше сил.       Подтвердил он и уселся на скамью боком, окончательно разворачиваясь ко мне лицом. Я понял, что разговор предстоит действительно серьёзный и тоже повернулся к нему. — Волчонок, пожалуйста, запомни эти слова и никогда не забывай. И никогда со мной по этому поводу не спорь. Во-первых потому, что это совершенно не дело — стоять и препираться посреди… посреди дела. Извини за тавтологию, но думаю, ты всё понял. Посреди дела, посреди улицы, посреди толпы чужих людей — в любой экстренной ситуации нет места препирательствам. А иногда и размышлениям может не быть места. Времени, в смысле. Понимаешь?       Прочувствованно спросил Северус, заглядывая мне в глаза. Я осторожно кивнул: — Да, конечно. Про препирательства я всё понимаю. И я с тобой согласен. — Но я слышу «но»… Я прав?       Уточнил он, а я кивнул. Северус невесело хмыкнул и тоже кивнул: — Я думаю, ты хочешь спросить, почему я прошу тебя не забывать никогда о том, что ты сильнее. И тут всё просто, милый мой Волчонок. Всё очень просто. Я всегда — ВСЕГДА! — буду слабее тебя. И не спорь!       Решительным жестом, даже чуть расплескав вино, он вытянул руку перед собой, желая остановить все мои возражения разом. Пока я, закусив губу — чтобы тут же не начать его переубеждать — следил, как расплываются в воде винные кляксы, он старательно доносил до меня правильную, просто не слишком красивую идею: — Даже если я восстановлю свой резерв в полном объёме, даже если я смогу увеличить объём доступной мне магии ещё вдвое… Втрое! Я всё равно буду слабее тебя!       Тут уж я — хоть и понимал уже, к чему он ведёт — не мог совсем промолчать: — Но, Сев! Ты не обязан первым лезть во всяческое непроверенное дерьмо. Я, наоборот, должен тебя оберегать. Это моя обязанность, как более сильного.       Северус оценил искренность моего рыцарского порыва, хотя мы оба прекрасно осознавали бесполезность и даже глупость этого высказывания. Так что он просто свёл всё к шутке: — То есть ты хочешь посадить меня, словно верную жёнушку, в башню и «оберегать»? Сам будешь лезть во всё то, как ты сказал, «всяческое непроверенное дерьмо», а меня собираешься держать на коротком поводке? Ты же, по-моему, только что проверил собственными глазами, руками, языком и, кажется, даже зубами пару раз убедился в том, что яйца у меня всё ещё на месте.       Но, несмотря на лукавую усмешку и игривый тон, окончательно уйти от серьёзной темы он ни себе, ни наивному мне не позволил: — Так как? Неужели ты думаешь, Волчонок, что я буду терпеть такое к себе отношение? — Не будешь.       Я конечно же понимал, что ничего подобного он терпеть не станет, но и решения я не видел. То есть…       Кому я вру?       Я всегда был уверен, что врать себе — последнее дело. Стоит только начать — и реальная жизнь будет кончена. Останется сплошная выдумка. Врать себе — значит: не оценивать трезво себя; не видеть объективную картину мира; видеть и в себе, и в мире только то, что ты желаешь там увидеть. В лучшем случае это сделает тебя смешным заносчивым дураком, в худшем — мёртвым заносчивым дураком. Так что я себе никогда не врал. Даже когда соблазн был велик, потому что картина мира не устраивала ни в каком виде. Так что нет, я себе не врал… И я понимал прекрасно: и к чему клонит Северус, и насколько стратегически верно его предложение. Но понимать — это одно, а вот убедить самого себя согласиться действовать сообразно понятому — совсем другое. — Но тогда как?..       Промямлил я, по большому счёту просто малодушно перекладывая на его плечи всю ответственность за решение, которое предстоит сейчас принять нам обоим.       И конечно же, Северус не подвёл: — «Тогда», милый мой Волчонок, тебе придётся смириться с тем, что я всегда буду лезть в дерьмо впереди тебя. — Угу… Поперёд батьки в пекло…       Пробурчал я, стыдясь и того, что вынудил Северуса озвучить не самые радостные для него перспективы, и того, что решение хоть и верное, но некрасивое. — Потом объяснишь мне свои русские философские сентенции, а пока не отвлекайся, я на тебя ругаюсь!       Ухмыльнулся он. — Да я понял… — Ну а раз понял — молчи и слушай. А главное — запоминай! Я в любое дерьмо буду лезть первым. Уясни себе. Не потому, что я стремлюсь доказать всем и в первую очередь тебе мои силу, смелость и значимость, а потому, что для нашей пары это такая избранная стратегия на все времена. Ты ведь и сам это понимаешь, правда?       Я вздохнул и сделал вид, что целиком поглощён дегустацией содержимого своего винного бокала. Промямлил только: — Ну… Так… — «Так»…       По-доброму передразнил меня Северус, забираясь на скамью с ногами и скользя под водой своей стопой по моему бедру. — Объясняю сейчас, чтобы понял на «отлично», а не на «так».       Зачем объяснять мне то, что я прекрасно понимаю? Я понимаю… понимаю, что так — правильно и выгодно. Просто я не вижу, как с этим можно согласиться и остаться мужиком в собственных глазах.       Но Северус в очередной раз доказал, что из нас двоих умный не я. Начав с простого и очевидного, он перешёл к для меня вовсе даже неочевидному: — Пойми. Как мы и говорили — у тебя всегда хватит сил вытащить меня. Но! Не надо думать, что у тебя задача простая — смотреть за мной и во время выдернуть. Нет. Так как я прекрасно понимаю, что просто «смотреть» ты не будешь никогда — да и не требую я от тебя ничего подобного — то задача твоя на всю оставшуюся жизнь усложняется. Как? Ты должен будешь всегда помнить о том, что тебе ещё надо «выдернуть» меня. Из стычки, из любого дерьма, что мы найдём на свои задницы. Ты всегда должен будешь помнить о том, что тратить силы до дна тебе нельзя. Ты в нашей паре — ведущий. Ты, а не я. Хоть я и буду делать первый шаг, но последний шаг всегда — ВСЕГДА! — будет за тобой. Ты ведь понимаешь?       И он, придвинувшись, пытливо заглянул мне в глаза. — Теперь — да.       Задумчиво произнёс я, пытаясь осознать меру свалившейся на меня нежданно-негаданно ответственности за жизнь самого дорогого человека.       Северус как будто прочёл мои мысли. Его следующий вопрос был даже составлен из тех же слов, что мелькали у меня в голове: — А осознаёшь всю тяжесть ответственности? — Более чем.       Вздохнул я, отставляя в сторону пустой бокал. — То есть ты мою идею одобряешь?       Уточнил он, придвигаясь обратно. Я ещё раз вздохнул, словно лишний кислород, попав в организм, смог бы мне помочь придумать иную стратегию, но вынужденно признал: — Не то чтобы вот прям одобряю, но я понимаю, что это достаточно… достаточно здраво, должен признать. — Именно!       Отсалютовал он мне бокалом, одним глотком допивая остатки и отставляя тот в сторону: — Гарри, тебе будет тяжело. Тебе нужно будет научиться сдерживать своё «гриффиндорство», не лезть тупо следом за мной, а отслеживать всю ситуацию и приходить на помощь в нужный момент. А придя на помощь — помнить, что ты наш шанс на спасение, если обстоятельства повернутся против нас. Ты же понимаешь, Волчонок? — Конечно.       Безрадостно подтвердил я. — А выдержишь? — Ради тебя? Что угодно.       Я усмехнулся, чтобы хоть маленько снизить градус пафоса. А Северус, видимо, решил довести всё до полной ясности: — Тогда, может быть, теперь ты сам ответишь на вопрос: почему же я не спросил твоего согласия, когда собрался лезть в озеро? — Отвечу. Потому что незачем было спрашивать. Ведь очевидно, что это самая выигрышная стратегия для такой пары магов. Самое выгодное распределение ролей. Ты — разведка боем. Я — или подкрепление, или эвакуация. В зависимости от выясненного тобой. Но тогда, Сев, ты был на адреналине. Потому я и задавал все эти ненужные вопросы, чтобы тебя отвлечь и замедлить. — Спасибо. Ты всё сделал правильно.       Признал он, подбираясь ко мне совсем уж близко и произнося моим любимым низким вибрирующим тембром: — А раз ты всё понял и согласен, то ты заслуживаешь награды…       И он, скорее держась за мою шею, нежели желая обнять, ловко подогнул под себя ноги, становясь на колени, а потом и садясь верхом мне на бёдра, сразу же притираясь пахом к паху.

***

      Мы целовались, а я думал о том, что секс в воде — такая гадость несусветная, какой бы романтичной штукой не казался. Ведь вода, буквально при каждом движении, смывает смазку, и проникновение превращается в мучение. Но пока я размышлял, в какой бы позе нам закончить сегодняшний вечер, Северус просто направил в себя мой член и… Когда я ощутил, как легко головка проскальзывает внутрь его тела, я ещё ничего не понял, кроме того, что он явно подготовился. А вот когда он двинулся на пробу вверх, а потом медленно, со стоном, опустился до упора вниз и повторил… Вот тогда я понял, что вода-то ничему не мешает. — Сееев?.. Ты… ты что-то сделал?       Прошептал я, поглаживая кончиками пальцев края его дырочки и ощущая там приятную скользкость. — Ну зельевар я или кто?       Простонал он, замерев от откровенной ласки, и наградил меня лёгким укусом за ухо. — Пока ты зеркала и окна делал… Я готовил один рецептик. А то как же не опробовать такую чудесную ванную комнату, не так ли?..       Задыхаясь и спеша, выдал он и настолько явно переключился с разговора на ощущения от моих рук и члена, что мне показалось просто кощунством отвлекать столь занятого человека. — Дааа…       Выдохнул я ему в шею и прикусил ароматную, слегка солоноватую кожу.       Он настолько откровенно наслаждался моими ласками, так чувственно стонал, что всё уже полученное сегодня удовольствие совершенно не помешало мне мгновенно втянуться в процесс. Мне так нравилась его реакция, что я никуда не убирал руки, а продолжал ласкать его в том месте, где наши тела соединялись. А Северус то подставлялся, прогибаясь в пояснице, то, наоборот, выгибал спину по-кошачьи, прижимаясь членом к моему животу, скользя кожей по коже. Цеплялся за шею, обнимая крепко-крепко.       Я задыхался в его объятьях от избытка впечатлений, от запаха его разгорячённого тела, от хриплых коротких стонов и тяжёлого дыхания. Его член время от времени чуть показывался из воды, на особенно активных движениях вверх. Розовая головка так и манила прикоснуться, так и дразнила. Очень хотелось обхватить его пальцами и сжать. Я буквально сдёрнул Северуса с себя и, изогнувшись нелепо, просто-таки впился в эту дразнящую розовину, нырнув в него самого пальцами. Продержался он недолго и кончил, вцепившись мне в волосы, выдвинув вперёд бёдра и окончательно перекрыв мне доступ кислорода своим пульсирующим горячим членом.       Потом мы долго медленно и лениво целовались. А когда я задумался было о себе, он, уже расслабленный и томный, осторожно скользнул назад и позволил мне вернуться в тесный жар его тела. Он медленно покачивался на моих коленях, на моём члене, по-прежнему обнимая и глубоко целуя. Его язык скользил по моему, нежно гладил, завлекал, заманивал… А заманив к себе в рот, принимался посасывать в определённом ритме… Таком знакомом… И когда он одновременно как-то по-особенному сжал меня собой и втянул в рот мой язык, я не смог выдержать этот накал удовольствия и прижал его к себе, входя до упора и замирая, чтобы переждать скрутившую нервы сладкую судорогу.       

***

      Но на этом всё не закончилось. Спать нам не хотелось совершенно, эйфория по-прежнему кружила голову, а потому, открыв очередную бутылку вина, мы продолжили болтовню. Только воду чуть подогрели. Мы опять сидели на такой удобной скамье, повернувшись друг к другу. Опять — с бокалами в руках. А я, например, так и опять с планами на его тело.       Не вотпрямщаз, но… В ближайший час точно.       Моё разнеженное тело казалось мне лёгким, как никогда.       Вот насовсем бы тут остался! И хрен бы с ними, с жабрами. — А ты расскажешь мне всё то, что в пещере обещал?       Спросил я, любуясь Северусом, накручивая на палец прядь его отросших волос. Он усмехнулся лениво: — Мой наивный Волчонок верит людям на слово? — Нет, я только тебе верю. Ну, Сев, ну расскажи, ты обещал!       Законючил я, придвигаясь к нему поближе. — Ммм… Обещал… Знаешь же, как говорят: обещать, не значит жениться.       Подразнил он меня, поглаживая нежно место моего исчезнувшего шрама. — Фу, тебе не идёт таким быть. Дурацкие шутки — это для таких балбесов, как я, а ты у меня не такой. Тебе не идёт.       Высказывал я свою точку зрения, придвинувшись к нему близко-близко и медленно ведя шаловливыми ручками по его спине и ягодицам. — Так я и не девочка, чтоб переживать на счёт: идёт — не идёт.       Фыркнул Северус, явно догадываясь, что именно является конечной целью моего «путешествия» по его телу. Прогнулся призывно и пошутил, глядя мне в глаза понимающе и одобряюще: — Ты же сам только что проверил. Не девочка. Убедился?       Так. По-моему, сроки сдвигаются. Час тут явно никто ждать не намеревается.       Я облизнулся и провокационно проурчал: — Вроде как убедился. Но я ведь мог и ошибиться второпях… Надо повторить проверку. Я пока начну готовиться к повторению, а ты всё-таки рассказывай потихоньку, договорились? — Конечно.       Покладисто согласился — Только вот на что именно? — он, целуя меня в уголок рта и переходя поцелуями на линию челюсти и вверх, на скулу, на висок, на ухо.       Ох как быстро мы движемся к новому раунду «проверки на девочковость». Может, не обошлось без афродизиаков?..       От упоминания афродизиака меня аж передёрнуло:       Фу! У меня после Шеклболтов отношение ко всему на «афро» стало резко негативным. Вот так расистами и становятся!       Но тем не менее все эти мыслишки не могли отвлечь от ласкающего меня Северуса. — Душа моя, а скажи своему глупенькому Волчонку…       Я притянул его совсем близко и снова затащил к себе на колени, усадив на этот раз боком, и поинтересовался шёпотом, посасывая мочку уха: — …Не добавил ли некий хитроумный зельевар…       Теперь я провёл языком по пульсу, быстро бьющемуся в сонной артерии, и ощутил мгновенное ускорение тока крови в чужих венах. — …некий волшебный-волшебный ингредиент…       Ещё одно движение моего языка, и я получил в награду довольный вздох Северуса и дрожь, пробежавшую по нашим телам. — …в ту чудо-смазку, что мы с этим зельеваром сегодня так…       Я осторожно прикусил зубами то местечко на его шее, где уже гораздо активнее колотился пульс, и втянул кожу, посасывая и гладя языком, наслаждаясь её гладкостью и вкусом. И договорил наконец: — …так активно и приятно испытываем в полевых, так сказать, условиях?       Он попытался усмехнуться, но дышал уже явно тяжело, и голос его так и вибрировал от возбуждения: — Разве тебе нужны какие-то волшебные-волшебные ингредиенты? — Нууу…       Я сделал вид, будто задумался, а сам провёл носом по коже у него за ухом, вырывая ещё один довольный вздох: — У меня есть один. Называется — Северус. А больше мне и не надо. Но ты рассказывай, рассказывай. Начни, пожалуйста, с того, где на самом деле эта пещера расположена… была. И почему ты уверен, что это не Северное море.       Пока я говорил, одна моя рука соскользнула с его тела на бедро, а другая опять предприняла попытку пробраться туда, где мне недавно было так хорошо. Северус начал отвлекаться сильнее: — Ммм… море… А, да. Почему уверен?.. Ну… Тебе как рассказывать?.. Я могу… могу издалека начать или… или сразу? Добить с гарантией? Ммм…       Мне ужасно нравилось слушать его сбивчивое дыхание и такую же путаную речь. Я осторожно кружил пальцем вокруг входа в его тело, а он дышал тяжело и ёрзал на моих коленях, стараясь не слишком заметно пододвигаться так, чтобы облегчить мне доступ. Видимо, так необдуманно — Или как раз обдуманно? — завершённый им предыдущий подход оставил его распалённым.       А кто откажется от вот такого: тяжело дышащего, возбуждённого, всего такого моего… Уж точно не я!       И я продолжил дразнить Северуса и словами, и руками: — Давай начни издалека. Объясняй постепенно. Чтобы прочувствовать…       Чудо-смазка никуда не делась, и я уже активно поглаживал изнутри скользкое пульсирующее отверстие, мечтая побыстрее оказаться там совсем не пальцами. — …Ты же знаешь, Сев, мне всегда мало… твоих объяснений. — Если хочешь «постепенно»… «Чтобы прочувствовать», то…       Но тут, очевидно от встречи моего пальца с одним известным местечком, его тело прошило крупной дрожью, и он не договорил, сбившись на просьбу: — Ммм… ещё так сделай…       Я и сделал, и не раз. И мог бы ещё долго так его ласкать, но Северус не стал довольствоваться моими пальцами, а спустя пару минут просто развернулся ко мне спиной и направил в себя мой уже давно желающий именно этого орган. Наши стоны слились в один, и стало окончательно понятно, что объяснения опять откладываются.       Было так удобно ласкать его, поглаживать одной рукой напряжённые комочки сосков, а другой сжимать яички и осторожно гладить горячий даже по сравнению с водой член. Постепенно движения Северуса ускорялись. Вода переливалась через бортик бассейна и плескалась, ударяя волнами в наши тела, добавляя приятных ощущений на коже. Я перехватил его руками поперёк груди и живота, поднялся и, перегнул через бортик бассейна, укладывая грудью на пол. Он застонал довольно и прогнулся в пояснице, вставая на носочки, максимально открываясь моему жадному взгляду. Несколько секунд и несколько движений полюбовавшись открывшимся зрелищем, я голодно рыкнул и сорвался на бешеный темп, каждый раз входя до упора и почти выходя из его тела. Продержался я достаточно для того, чтобы Северус обмяк подо мной от очередного оргазма, и я тут же позволил расслабиться и себе, прижимаясь к его спине. — Удобно тебе, бля?       Прокряхтел он, первым придя в себя, и попытался выбраться из-под моего обессилевшего тельца. — Да ничё так. Можно было б, конечно, и помягче Вам быть, мой драгоценный костлявый профессор, но поскольку мне-то выбирать не приходится… Буду уж пользоваться тем, что выросло.       Не упустил я возможность подшутить и добавил, шумно плюхаясь на скамью: — Зато точно всё прочувствовал. Хоть и не объяснения, но тоже твоё.       Выползали мы из ванной оба на дрожащих и подгибающихся ногах. Не знаю, как он, но я, если бы не нежелание испортить сюрприз, точно обернулся бы волком, чтобы добраться до постели на четырёх конечностях.

***

      Удобно устроившись на новой кровати, что была не в пример шире предыдущей, я подложил подушек себе под спину и растёкся довольной удовлетворённой лужицей. Северус рядом устроился точно так же, и выглядел он тоже затраханным в точности таким же. — Так на чём мы там остановились с рассказом?       Спросил он расслабленно, а я хихикнул в ответ: — С рассказом ты ещё и не начинал. Я смотрю, кому-то тут память отшибло? — Ага. «Отшибло»… Отодрало, я бы сказал. Ну уж слушай.       Он повозился, усаживаясь поудобнее, и начал: — Я уверен, что пещера эта расположена на западной оконечности мыса Корнуолл, рядом с Бодминской вересковой пустошью.       До меня наконец дошло: — Так вот почему там так сильно мёдом пахло! — Именно. Это вереск. Непосредственно тот берег выходит к мысу Лизард. Думаю, ещё и поэтому то место так понравилось Волдеморту.       Я согласно кивнул, на лету подхватывая идею: — О, ну как же! «Ящер». — Именно. Где ящер, там и змея, там и парслтанг.       Подтвердил Северус мои — очевидные, в общем-то — выводы и стал дальше просвещать меня в географии моей нынешней родины: — Но на самом деле всё не так. На самом деле название произошло не от английского слова ящер/ящерица, а от местного диалекта — в Корнуолле ведь своё особое наречие — где «Lys Ardh» означает — «Высший суд». Наверняка эта трактовка Волдеморта привлекла ещё сильнее. Правда, там же рядом есть заливчик под названием Мышиная Дыра, но на это местечко он явно предпочёл бы не обращать внимание.       Мы посмеялись, и, конечно же, я не мог не сделать комплимент моему умнику: — Сев, ну какой же ты у меня умный всё-таки! — Ну а то! Слушай меня и тоже дураком перестанешь быть.       Лениво «куснул» он в ответ. Я возмутился: — Щас ущипну! — Попозже ущипнёшь, дай договорить. Вообще, вся эта местность называется «Край земли». Так вот, тамошнее море — это, на самом-то деле, и не море вовсе. Это уже Атлантика. Океан. Потому там такие ветра и волны, и так чётко выражены отливы и приливы. — То есть это не Северное море?       Всё же счёл нужным уточнить я. Северус возмутился: — Да нет же! Ну чем ты слушаешь? Я ж тебе рассказываю. Северное море — оно вообще с другой стороны острова! — Поняаатно…       Протянул я и чуть сполз по подушкам вниз, заметив как бы между прочим: — Непонятно только, на фига в такое суровое место возили детишек?       Северус усмехнулся, оценив мой манёвр, и положил мне руку на голову — на что я и напрашивался — начав медленно перебирать пряди: — А место это, мой глупенький Волчонок, вообще-то, считается югом. Курортом. Ну без купания, но воздух-то какой! — Ну так-то да. Воздух там…       Согласился я, наслаждаясь приятными ощущениями, а он резонно отметил: — Тем более кто повезёт сирот… Не знаю… В Блэкпул, например? — Ну да…       Опять пришлось соглашаться мне. И тут я кое-что вспомнил: — Сев! А чем ты меня собирался добить? Или это так? Ну… Игра была?       К концу фразы я смутился.       Здорово! Вот только что не смущался, а тут… Вся смелость вместе со спермой вытекла? — Ха! Да нет, не игра.       Улыбнулся он чуть мечтательно и таки добил меня, сбросив свою информационную бомбу: — Там рядом Тинворт и «Ракушка».       Я аж привстал от удивления: — Да ну! — Вот тебе и «да ну»! Совсем рядом. Если бы Том Ридлл не шарился по затопленным пещерам, то вполне мог бы узнать о мире магии задолго до визита Дамблдора. Стоило только дойти до соседней деревушки.       Невесело заключил Северус, а я протянул: — Вот как подумаешь о том, как на нашу судьбу влияет малюсенькая мелочь, так страшно жить становится.       Я честно не понял почему, но мой зельевар расхохотался вдруг громко и весело, а потом, в ответ на мой недоумённый взгляд, любезно пояснил: — Ой, не смеши меня, Гарри! Тебе и «страшно жить»? Да ты сам любую жизнь до мокрых подштанников напугаешь! Ты же не живёшь! Ты мир под себя ломаешь. Дитя Смерти, блин.       И он нежно поцеловал меня в лоб, а я аж порозовел от такой характеристики моей личности.       От гордости, ясное дело, не от стыда.       Склонив голову, чтобы скрыть неуместно для взрослого мужика румяные щёки, я ненадолго задумался и почти сразу озвучил Северусу свои мысли: — То есть мы были совсем близко к «Ракушке»… Но тогда я не понимаю… — Ну что опять? — Ну, вот смотри. Сколько от Лондона до пещеры?       Он прикинул про себя и тут же выдал ответ: — Миль… По прямой, думаю, около трёхсот. Может, даже чуть поменьше.       Я правда был удивлён. Мне-то казалось, что это какие-то неведомые ебеня воистину край земли, а оказалось… — Так близко? Не ожидал.       Северус невесело усмехнулся, опять принимаясь путать мои волосы: — Думаешь, детишек-сирот повезли бы куда-нибудь далеко? — Тоже верно.       В очередной раз согласился с ним я и вернулся к причине своего удивления: — Но я это к чему… Вот из Гринготт’с мы на драконе летели к «Ракушке» часа… три. Не меньше. А ты вчера долетел до меня из Шотландии, на том же драконе, но на расстояние раза в два с половиной большее, за два часа. Как так?       И я уставился на него в ожидании умных объяснений.       Я прямо-таки кайфовал, когда он мне всё объяснял и растолковывал своим бархатным баритоном. И нет, я не пропускал мимо ушей факты, вслушиваясь только в переливы тягучего низкого тембра, нет. Хотя соблазн появлялся каждый раз. Но нет. Я действительно воспринимал информацию. Кайфовал я от другого: просто каждый раз я убеждался в правильности своего жизненного выбора. В том, что он действительно опора мне во всём. Ведь он такой умный, такой сильный, такой!..       Такой… такой Северус! Мой!       А он, приподняв бровь, посмотрел на мою — уверен, чрезвычайно умилённую — рожу, покачал головой, чуть дёрнул уголком рта и терпеливо принялся «разжёвывать»: — Гарри, я понимаю, что ты не Хагрид, в зверюшках не особо разбираешься, если они не на твоей тарелке, но не сравнивай, опять же, яйца с лёгкими. Твой Гор сейчас и тогда — это просто несравнимые величины! Вы тогда летели на умирающем слепом животном, истощённом и голодном. А сейчас? Вспомни-ка, он сам тебе сказал, что мог бы и ещё быстрее добраться. — Ну тоже верно.       Признал я и тут же вывалил следующую партию вопросов: — Так в пещере-то что было? Жижа эта, в смысле. Раз не нефть. А?       Северус приподнял бровь и покосился на меня неодобрительно: — Всё ещё сомневаешься, что ли? — Нет-нет, что ты! Как можно!       Поспешил откреститься я и тут же подлизался: — Ты мне такую лекцию прочёл… — Матерную?       Усмехнулся он. — Да ничего страшного! Зато запоминающаяся получилась, впечатляющая. И почему я думал, что пещера на побережье Северного моря? Ведь уверен был.       Пробормотал я и сам понял ход своих мыслей: — Наверное, у меня просто всё холодное, гадкое и злое сразу с Северным морем, с Азкабаном ассоциируется. — Скорее всего.       Согласился Северус, навис надо мной и звонко чмокнул в кончик носа: — Давай-ка спать.

***

      Утро началось совсем не так мило, нежно и тягуче, как мечталось мне в последние минуты перед тем, как я провалился в крепкий сон. В дверь нашей спальни забарабанили — Ну на самом деле — тихонечко затукали, но с моим слухом, да спросонок… — четыре маленьких кулачка. Протупив несколько секунд, я наконец достаточно проснулся, чтобы понять, кто осмелился нас побеспокоить.       Сима и Тимми. Сто процентов! Кричер-то своими делами занят.       Кое-как выпутавшись из простыни и из рук и ног Северуса, я добрался до двери и спросил в щёлочку: — Что случилось с утра пораньше?       Дело в том, что домовиков мы вежливо попросили в нашей спальне появляться только тогда, когда нас самих там нет. Да и стараться не сбивать хозяевам настрой, если мы вдруг увлечёмся друг другом на диване в гостиной, у камина, на кухонном столе…       К-хм, да… Отвлёкся.       Так что нынешний их приход явно был вызван внештатной ситуацией. — Хозяин Гарри! — Хозяин Гарри!       Одновременно раздался взволнованный писк Симы и чуть механический «голос» артефакта Тимми. — Тихо! Тимми, говори ты. Кратко и по существу. — Хозяин Гарри просил сообщать ему, если ситуация изменится.       Пока я пытался понять, какая нахрен ситуация и куда эта падла в такую ранищу поменялась, менее спокойная, но куда более информативная речь Симы всё расставила по местам в моей сонной голове: — Да! Да! Второй чёрный колдун собирается уходить!!!       Изингома сваливает?.. — Ах ты ж блядь!       До меня окончательно дошло, и я рванул будить Северуса.

***

      Спустя пять минут мы с ним, уже полностью одетые, стояли перед монитором и наблюдали, как крайне деятельный с утра пораньше папуас Первый, критическими взорами окидывает шикарный «Нимбус — 2001», с брезгливой гримасой откладывает метлу в сторонку, извлекает из какого-то баула потрёпанный коврик для йоги и выходит из дома.       Вылетевшая следом камера продемонстрировала нам, как Изингома, развернув коврик, уселся на него по-турецки и… Медленно и аккуратно взлетел. — Чё делаем?       Я уставился на Северуса. — Надо проследить.       Коротко заключил он, а я взволнованно всплеснул руками: — Да это-то понятно! Как, Сев? Он же взгляды… Сам знаешь! — Знаю… Знаю… Давай пока к дому Дамблдоров под невидимостью аппарируем, а на месте видно будет.       Вынес он мудрое решение, уже набрасывая на нас дезиллюминационные чары.

***

      Ещё через полминуты мы с ним, держась за руки, чтобы не потерять невидимых друг друга, стояли у ограды сада Дамблдоровой халупы и смотрели вслед улетающему Карлсону-африканцу. У меня идей в голове было ровно ноль. Ещё меньше их стало тогда, когда Изингома тоже, видимо, накинул на себя чары и окончательно исчез из виду. Но вот не зря я называю Северуса «мой мудрый ворон»! Он ещё какой мудрый! — Гарри, солнце моё. А скажи, ты же магическим зрением объекты под дезиллюминационными чарами видишь? — Бля!       Я весьма самокритично охарактеризовал собственные умственные способности — правда, про себя, чтобы не терять время зря — и переключился на магическое зрение, сразу же поймав взглядом в небе удаляющуюся голую спину папуаса Первого и развевающуюся по ветру травяную юбку. — Вижу. Он к лесу летит.       Сообщил я оперативные сведения.       И тут голова у меня совсем хорошо заработала. Проснулся я наконец-то, видать: — Сев! Жди тут. Я за ним, потом, когда он определится с местом, я за тобой вернусь и перенесу туда. — Эй! Куда?!.       Воскликнул он, ничего не понимая. — Сев! Так удобнее! Я буду тебе отзваниваться!       Я вернул нам видимость и, схватив его за руки, чуть сжал, заглядывая в глаза: — Поверь мне, я кое-что придумал. И не переживай.       Он кивнул, а я тут же перекинулся в волчье обличье. Северус только присвистнул восхищённо: — Вот же засранец! И даже не похвастался! Ну беги, жду звонка.       Я мотнул волчьей башкой и понёсся следом за удаляющимся вудуистом.

***

      На беготню за Изингомой я потратил в общей сложности четыре часа. Не знаю, чем там Северус себя развлекал, но вот я постепенно даже заскучал. Действия папуас Первый совершал весьма однообразные: заметив со своего коврика-самолётика более-менее приличного размера и округлости прогалину промеж деревьев, он снижался, внимательно облетал ту по периметру и или летел дальше, или — вероятно сочтя полянку достойной большего внимания — спешивался и обходил на своих двоих.       Время от времени я отпускал его подальше, прятался в кустах, перекидывался в человека и отзванивался Северусу. Спину Изингомы я взглядом не сверлил и старался вообще ловить его силуэт боковым зрением. Во избежание, так сказать.       Над выжженной нами поляной он тоже пролетел. Точнее, не совсем пролетел. Увидел, завис надолго ровно в центре. Потом приземлился на пепелище. Прошёлся по спёкшейся до каменной твёрдости и покрытой трещинами земле. Встал на колени и попробовал начать свою вудуистскую молитву, но поперхнулся, вскочил, встряхнулся всем телом, словно собака от воды, запрыгнул на коврик и был таков.       Я, не имея выбора, поскакал следом. Нет, не на трёх лапах, просто мне уже хотелось какой-то движухи активной, а не этого вот… «Мороз-воевода дозором обходит владения свои…» Дальше не помню. Вот я и развлекал себя как мог. То ползком крался, то вприскочку нёсся. Невидимость я, по здравом размышлении, решил не использовать.       Вдруг вудуист тоже магическим зрением обладает? Волк под невидимостью привлечёт массу внимания. А просто волк… Да мало ли волков в лесу? Вот то-то! А что в налапниках… Так, может, домашний. Или фамильяр чей-нибудь…       Но потом я всё же решил сделать невидимым своё оружие последнего шанса. Посчитал, что враг, если заметит на волке невидимые шипованные наручи, понять, что это не просто волк, а очень даже оборотень, запросто сможет. А вот если он не обладает таким даром, как магическое зрение, то и невидимых налапников не разглядит, а значит — примет меня за обычное животное. И в таком случае «обычному животному» совершенно незачем привлекать к себе внимание залётного колдуна, сверкая интересными блестяшками на лапах.       Как показало ближайшее будущее, предосторожность эта оказалась совершенно ненужной.

***

      Спустя вышеупомянутые четыре часа Изингома наконец нашёл себе подходящую поляну, обошёл по кругу пару раз и, взявшись за мачете, принялся вырубать редкие кустики.       Я отбежал в лес ярдов на двести, отзвонился Северусу, приняв человеческий облик, и аппарировал за ним, не забыв оградить шумоизолирующим куполом место, откуда я отбыл. Вернулись мы под тот же купол, но уже вдвоём. А минут через несколько, которые мы потратили на накладывание комплекса заклинаний, призванных спрятать нас и любой производимый нами шум, мы уже наблюдали за трудящимся в поте лица — буквально — кусторубом в тростниковой юбке.       И всё бы было хорошо, если бы среди всех применённых нами заклинаний затесалось бы одно малюуусенькое заклинаньице, скрывающее запах. Но…       Чего нет, того нет.       И мы чуть не… Но да ладно. Всё к лучшему. И наш просчёт в итоге тоже сыграл положительную роль, иначе вся эта тягомотина с братцами-вудуистами могла бы затянуться ещё неизвестно на сколько.       В общем, говоря вкратце! Мы, два лоха, затаились за особенно толстым сосновым стволом, а уже вырубивший ненужные кусты Изингома встал в центре поляны и замер. Потом тот медленно повернулся разок вокруг собственной оси.       Это он принюхивался. Но мы-то лохи, мы не догадались! Но кто б знал?! Хотя кому, как не мне и знать, самому обладающему острым нюхом и умеющему превращаться в животное. Но… Говорю же — лохи!       Постояв так с минуту, тот присел в густую траву и… Хрен знает, что Изингома там делал — просто спрятался или сразу превратился — но из виду исчез. Ещё минуту мы не беспокоились, а вот потом мне стало откровенно тревожно. Так что, можно сказать, я уже был настороже к моменту неожиданного появления нашего гостя. А появление было — о-го-го! Фееричным.       Трава на границе поляны и подлеска вдруг зашевелилась, и оттуда высунулась вполне симпатичная, хотя и какая-то странная звериная мордочка. Мы в немом изумлении пялились на животину лишние секунд пять, вместо того, чтобы хвататься за палочки и бросать «Сектумсемпру».       Лохи. Оба. Как есть лохи!       Оглядев нас, зверюшка завозилась, заелозила задом, как кот перед прыжком, выискивая наиболее удобное для упора лапами место. И только то, что я буквально пару суток назад видел то же самое в исполнении Гора, натолкнуло меня на мысль, что же именно сейчас произойдёт. Потому, когда зверюшка, размеров которой мы так и не смогли толком разглядеть, так как тело целиком пряталось в траве… Так вот, когда эта скотина выметнулась живой молнией из травы, я успел подставить руку. Потому что каким-то — не иначе тоже звериным — чутьём понял, что нацелилась та в горло Северусу.       Говорю я «она», «зверюшка», «скотина», но это неправильно. Это был «он». Да-да, это был он, Изингома. Изингома Шеклболт в своей анимагической форме. В последний миг перед нападением я додумался-таки воспользоваться магическим зрением и чётко увидел, что это не просто «зверюшка», а анимаг. И был тот странной зверюшкой медоедом. Так называемым лысым барсуком. Медоед, конечно, ни разу не лысый, только если по сравнению с нормальным барсуком. А незнакомой тварь мне показалась потому, что живёт в Африке.       Ну логично, чё… Братья-папуасы из Африки, ну и аниформа тамошняя… Вот если бы он в пингвина превращался, это, пожалуй, было бы странно… Но хорошо, что не в белого медведя! Тогда я точно без руки остался бы! Ну или без головы. Оба.       В общем, я успел подставить руку, на которой зубы твари и сомкнулись с хрустом. И хрустели не зубы Изингомы, к сожалению, а моя кожа.       Хорошо хоть не кость!       У меня аж в глазах потемнело, пока я не сумел справиться с первым самым сильным приливом боли. Потом рука словно онемела частично, и стало полегче. Северус уже стоял с палочкой наизготовку, но явно опасался предпринимать какие-либо активные действия, потому что боялся задеть меня.       На самом деле, вариантов развития ситуации у нас было много. Я мог бы превратиться в волка. Такая мысль тоже мелькнула у меня в голове. И тогда в пасти у медоеда как раз оказался бы мой шипованный налапник.       С удовольствием полюбовался бы на эту тварь, когда тот проткнул бы себе нёбо металлическими шипами.       Но мне претила сама мысль устраивать хоть какую-то благородную схватку с этим… С Изингомой, короче. А в виде волка это было бы… Не знаю… Это было бы взаимодействие более-менее на равных. Хотя у меня тут же возникла унизительная ассоциация с двумя вопящими, сцепившимися клубком котами… Не знаю почему. А следом в памяти всплыла действительно полезная информация. Я немного читал о медоедах и вот сейчас вспомнил, что шкуру их иной раз не прокусить и куда более крупным, чем они сами, хищникам. А значит — нет смысла рвать и кусать. То есть действовать надо как человек, а не как животное. И я просто протянул руку с висящим на ней живым — Пока! —грузом Северусу…       Мне даже не понадобилось говорить: «Убей». Он всё понял только по моему взгляду. Моментально приставил палочку к виску зверя-Изингомы и произнёс быстро: — Авада Кедавра!       Изингома тоже всё осознал, я чётко это увидел. Ужас в глазах что зверя, что человека выглядит одинаково. Он даже попытался в последний миг разжать зубы, очевидно желая сбежать, но… Не успел.       Естественно, не успел.       Теперь на моём обильно кровоточащем предплечье болтался дохлый негр зверь, увязнувший в моей плоти многочисленными зубами. Я беспомощно взглянул на Северуса. — Эванеско.       Тварь с моей руки исчезла, а вот кровища из разорванных вен брызнула несколькими тоненьким струйками. И навалились болевые ощущения.       Аж пресловутые звёздочки перед глазами замелькали! — Вульнера санентур…       Низко выпевал Северус, водя кончиком палочки вдоль вен на моей руке. Кровь собиралась в лужицы и затекала обратно под кожу, стенки порванных сосудов срастались. — Вульнера санентур…       Края раны стягивались. Торчащие ошмётки мяса сменялись новой нежно-розовой плотью. — Вульнера санентур.       Прозвучало в последний, третий, раз, и чистая, словно никогда не бывшая повреждённой, кожа скрыла последние намёки на зиявшую минутой ранее на моём предплечье рваную рану.       Северус устало вытер пот со лба и, глянув мне в лицо, удивился: — Ты чего так смотришь?       А смотрел я всё ещё активированным магическим зрением. И отлично видел, как вливающийся в него поток магии, взамен потраченной на моё лечение, стремительно заполняет его ядро, чуть сдвигая своим напором блок. Тот самый блок, с которым мы безуспешно боролись уже два месяца. — Сев! Мы нашли твою лучшую медитацию! Тебе надо лечить людей!       Радостно выпалил я, глядя на него, подозреваю, что горящими азартом глазами.

***