Неправильный Поттер. Пуффендуй

             

***

      Что же это за жизнь-то у меня такая! Помечтать толком на эротические темы не дают, любое твоё действие комментируют. И даже на хер комментатора послать не получается, потому что после «посыла» никто никуда не идёт, а начинает мне в голове нудить, что «во времена моей юности…», вызывая мигрень и недосып. А на хер так хочется послать! Пару раз. Нет, трижды…       «Я, между прочим, всё слышу!»       На то и был расчёт, мой наивный червячок.

***

      Почти сразу же после каникул Колин и Джастин тоже оказалась в ведомстве мадам Помфри. Джинни явно входила во вкус.       Ещё через неделю мелкая рыжая гадина прокляла и Луну с Асторией, которым я взялся помогать в качестве фотографа и организатора, найдя у Джастина на тумбочке план работ и забрав камеру Колина.       Теперь я один ходил везде с фотиком и блокнотом для записей, делал сразу два нужных дела: фотографировал и нарывался на стычки с Джинни. Снимал я в основном красивые пейзажи в окрестностях Хогвартса в разное время суток. Частенько просил помощи у эльфов и создавал разные инсталляции, если можно так сказать. В общем, при полном отсутствии кадрового разнообразия — В смысле, при отсутствии помощников, кадров-то красивых в Шотландии просто завались, знай успевай фотографировать! — я пытался создать что-нибудь забавное и для каждого выпускника своё.       Будь я понаивнее, мог бы предположить, что в школе поднимется паника и один за другим пойдут марши протеста. Но ничуть не бывало. И я не был наивным второкурсником, и в школе никто не возмущался. Всё было тихо и спокойно. Что в общем-то было и неудивительно. Не стоило думать о людях, тем более о детях, лучше, чем обычно бывает. В данном случае в нужной пропорции смешались: детский эгоизм; общий пофигизм магов и их же заносчивость; ну и правильная объяснительная работа заинтересованной части педагогического коллектива. То есть получилось так, что исчезновение с горизонта парочки магглорождённых младшекурсников чистокровных магов задело… Никак. Не стоило забывать, что даже по канону Роулинг полукровок и магглкровок в школе было — низл наплакал: и тех, и других в целом — пять процентов от общего числа учеников. И почти все учились на «Гриффиндоре». На «Пуффендуе» один Джастин и был из таких.       Так что после исчезновения из общежития факультета Колина Криви большинство просто вздохнуло с облегчением.       Мелкий шилозадик изрядно всех подзаебал, говоря откровенно.       Сестра Астории конечно была стороной заинтересованной и вряд ли так просто смирилась бы с «переездам» сестры в лазарет на неопределённый срок — предположительно до июня месяца, — но декан «Слизерина», как та мне рассказала, прояснил ей ситуацию, то есть намекнул, что не стоит поднимать бучу. Он, мол, сделает всё возможное с его стороны, а ей лучше тихонечко подождать. Я не знал, сообщил ли Северус отцу девочек…       Хотя нет, знал — не сообщил. Не мог. Договор был для всех преподавателей одинаков.       Ну а чудачка Луна вообще мало с кем контактировала вне фотокружка. Всегда на своей волне, всегда в себе. Так что и тут, после пояснений со стороны Флитвика, волнений не наблюдалось.       Сработал простой и давно известный механизм — с глаз долой, из сердца вон. Ну или — не видишь, не бредишь. Окаменевших детей никто, кроме нас с Драко и изредка приводимой Северусом к сестре Дафны, никто и не видел. А обмусоливать одно и то же неделями… Это не про детей. Так что у всех была своя жизнь, свои переживания, страх за себя любимого. И обижаться на подростков за такое отношение к приятелям вовсе не стоило.       Это естественно.       Тем более все знали, что вот настанет лето и тогда… тогда и наобщаются. И так считали даже самые близкие приятели жертв окаменения и просто копили новости, которые они расскажут тем после. А в том, что детей расколдуют, никто не сомневался.       Естественно, есть же мандрагора — лекарство от всех болезней, считай.       И как бы ни становилось обидно где-то в глубине души, я сам, в первую же очередь, понимал, что так гораздо лучше. И не собирался сеять панику среди малолетнего населения школы-интерната.       С Дамблдором воевать мне. Использовать в качестве ударной силы детей — это его методы, не мои.       Так что из посвящённых и помощников у меня был только мой человеческий малолетний друг. Просто потому, что не было никого другого. Да и Драко сам мог пострадать от седьмой рыжей, вот чтобы был настороже, я и не скрывал от него ничего.       «К-хм!»       Ну почти.

***

      Касательно же реализации плана по раскрытию злодейки, путём доведения до нервного срыва и открытой агрессии, то…       Вот есть такие люди, как в известной поговорке: «Плюнь в глаза, скажет: «Божья роса!»       Вот у моей самоназначенной невесты было именно такое отношение ко мне — тотальное всепрощение. Или к самой себе — непрошибаемое самомнение. Первое или второе, я так и не понял, честно говоря. Хотя вполне могла быть и смесь первого со вторым.       Даже скорее всего.       Все мои тонкие издёвки и подколы либо принимались ею за настоящие комплименты, либо, снисходительно — словно терпеливая мать своему глуповатому отпрыску — улыбаясь, она тут же прощала мои выпады в свой адрес. Вокруг все хихикали над ней, а эта глупая сучка Джинни только улыбалась с разной степенью томности: меньше томности для извиняющей улыбки, больше — для поощрительной. И никак — Ну просто НИКАК! — не получалось заставить её на меня разозлиться или обидеться.        Так что пока я делал то, что делал, и старался не выделять никого из «Клуба отработок».       Хватит, уже выделил эту четвёрку из фотокружка. Вон, лежат, все четверо.       Чтобы не совершить какую-нибудь глупость, я стал регулярно пить. К сожалению, позволить себе я мог исключительно успокоительное собственного приготовления, а не вино или тем более огневиски. Хотя, пожалуй, это было и к лучшему.       Да. Определённо.       Так что поспешных и необдуманных действий — как, например, прилюдно послать МакКошку, пусть даже и вежливо, как ранее это сделал Драко, — с моей стороны не должно было быть.       Драко, кстати, что-то заметил. Не прям ЧТО-ТО, из разряда, например: «Гарри Поттер на самом деле взрослый мужик» или «мой друг — оборотень», но он явно заметил, что нервишки у меня стали пошаливать. И добрый мальчик и замечательный друг — Это не сарказм! — старался меня поддерживать. И получалось у него, надо сказать, весьма неплохо. Он ничего не говорил, просто старался быть всегда рядом и, когда мне совсем уж бывало тяжело сдерживаться, сжимал моё плечо в знак солидарности. Я очень ценил его поддержку, потому что ему и самому было плохо и грустно. Пусть у меня пострадал питомец, пусть у меня пострадала подруга, пусть у меня пострадали подопечные. Да, но! Но ведь с нашими «фотохудожниками» Драко и сам был в хороших отношениях, это первое. А второе — я уже давненько замечал, что к Сьюзен мой единственный человеческий друг — И плевать, что малолетний! — относился куда трепетнее, чем я. Для меня наша общая подруга была просто нашей общей подругой, а для Драко… Для Драко — не просто. Тем ценнее была для меня его поддержка.       Теперь нам приходилось больше времени проводить в лазарете: я читал первокурсникам предметы первого курса; а Драко — Сьюзен и Джастину — второго. Время бодрствования для «цыпляток» увеличилось, и прибавилось: для одних повторение, а для других попытка обучения экстерном. Может быть это было скучно для них, но выбора не было. Да они и не жаловались.       К сожалению.

***

      Сегодня мы с Драко, как и каждый день после времени проведённого в лазарете, сидели на широком подоконнике в нашем любимом тупичке, вместе глядя в Карту. Та показывала, как в гостиной общежития «Гриффиндора» топтались в уголке Джинни и близнецы. Потом она быстро удалилась в общежитие девочек, а парни повернулись друг к другу и, видимо, о чём-то переговорили. Но потом тоже ушли в спальню мальчишек четвёртого курса. Общежитие «Гриффиндора» на Карте отображено было подробнее всех остальных, что было и неудивительно, если учитывать факультетскую принадлежность создателей.       Мы дружно вздохнули, и я отложил Карту.       Драко, уже не первый раз за последние несколько недель, задал мне надоевший вопрос: — Если у тебя получится спровоцировать Уизлиху, ты уверен, что сможешь снять окаменение с себя? — Да, Дракон, я уверен.       Терпеливо ответил я, тоже уже в который раз. Хотя бы терпением к набившим оскомину вопросам я мог отплатить другу за моральную поддержку. — Уверен. У меня есть один артефактик, который поможет мне расколдоваться и вернуть ей всё с лихвой.       «Я не «артефактик»!»       Предлагаешь сказать ему, что у меня на теле вместо татуировки — змей тысячи с фигом лет возраста, который и послужит мне щитом от проклятья?       «Ну… Нет, наверное».       Ну вот и молчи. Я тут, между прочим, стараюсь вести себя как обычный ребёнок.       «Ой не могу! Ой насмешил! Ш-ш-ш… Гарри, я ни разу таких «обычных» детей не видел. А съел в прошлом достаточно».       Звучит так, будто бы, если съесть кого-нибудь, вместе с калориями впитаешь и его жизненный опыт.       «Ну… Нет, наверное».       Ну вот и молчи. — Как же не хочется рисковать тобой!       Снова привлёк к себе моё внимание Драко.       Я собрал в кучку всю свою невеликую социализацию и ещё более скромных объёмов эмпатию, приобнял кореша за плечо и в сотый раз повторил: — Ты прекрасно знаешь, что это самый надёжный способ. Если получится как-то иначе взять её с поличным, то я только рад буду не подставляться под неизвестное проклятье. Но ты сам в курсе, что Уизлихе, как ты её обзываешь, каким-то совершенно волшебным образом везёт. — А твой… — Нет, Драко. Мой учитель тоже нам не помощник в стенах Хогвартса. И это мы тоже уже обсуждали. Так что остаётся только ловить на себя как на живца.       Мы оба нерадостно вздохнули, а у меня в голове словно эхо прошуршало. Это моему реальному вздоху вторил ментальный вздох василиска. — А тебе — когда она на меня нападёт — надо будет не ворон считать, а…       Тоже далеко не в первый раз начал я повторять инструкции для Драко, но был перебит: — Да-да, я всё помню! Мне надо будет тут же бежать на границу антиаппарационного купола и вызвать своего домовика. Приказать тому срочно доставить в Министерство, в ДМП, письмо для тётки Сьюзен. — Кстати, всегда носи это письмо с собой!       Не мог не напомнить я ему. — Да-да. Вот оно. Всегда со мной.       Драко продемонстрировал достанный из внутреннего кармана мантии конверт, а я похвалил будущего моего сообщника: — Молодец!       И тут же снова докопался, краем глаза находя на всякий случай на Карте, где там болтается одна рыжая пакость: — А записка твоему отцу где?       Драко только закатил глаза и отчитался: — Лежит в спальне, рядом с моей шкатулкой-телепортом. Блейз сразу же отправит, он у меня заинструктирован насмерть, почти как я у тебя.       Я ухмыльнулся, но дело есть дело, а потому… — А что ты делаешь после возвращения с улицы?       Драко уже даже глаза не закатывал, просто ответил, без спецэффектов, так сказать: — Я всё помню. Потом я бегу в твою спальню, хватаю Сэра Севера и тащу в больничное крыло, тебе под бок. Ну говорю же — я всё помню!       Я снова похвалил своего малолетнего помощника, но не мог не проехаться нотацией ему по мозгам ещё разок: — Молодец. Но помнить сейчас и вспомнить в критической ситуации — две совершенно несравнимые вещи.       Он только вздохнул ещё раз, но даже не огрызнулся       На том мы и порешили. План действий на случай нападения на меня расписан у нас был давно, Драко был готов действовать, оставалось только спровоцировать Джинни на сильный негатив в адрес такого чудесного меня.       На очень сильный негатив. Вопрос — как? Ну… Будем стараться.       Одно радовало: то ли у Джинни не получалось застать выбранную жертву в подходящей ситуации, то ли достойных жертв больше не было, так или иначе, но больничное крыло не пополнялось.       

***

       И сильно занятые буллингом, мы не заметили, как медленно, но верно настал ОН! День Святого-мать-его-Валентина.       И по-хорошему — наплевать бы на этот недопраздник, но…       Сейчас был явно не тот случай, когда можно было бы плюнуть и переждать в сторонке. Слишком хороший повод нам давал этот… это… Ну типа день влюблённых. Хотя назвать праздником это розовое безумие под редакцией Пустомели Локонса…       В прошлом своём бытии Гарри Поттером я был слишком сконцентрирован на том, чтобы не выпадать из образа человеколюбивого и радующегося по любому поводу восторженного сиротки. Но сейчас притворяться не было нужды, поэтому переплюнуть гримаску отвращения, расцветшую на моей милой моське, когда утром четырнадцатого февраля я переступил порог Большого зала, смог бы не каждый. Пожалуй, только Драко. Но и то под вопросом, смотря с какой стороны судить: красивее в целом был я, но, кривясь от отвращения, Драко выглядел куда комичнее.       Мне, как и любому циничному взрослому здравомыслящему индивиду было очевидно, что подобное безобразие — которым являлся сейчас ядовито-розовый Большой зал — просто не могло послужить сценой ничему хорошему, доброму, а тем более романтичному. И вполне логичным было озвученное мной предположение: — Сегодня, бля! — Точняк. Жопой чую.       Подтвердил вынесенный вердикт мой друг, потомственный аристократ в -надцатом поколении.       И мы пошли усаживаться за столы.

***

      Пока я загружал в себя десяток отварных яиц, чья скорлупа сегодня была пронзительно-розового цвета, восемь розовых в бордовую крапинку сарделек и тарелочку хрустящего бело-розового, словно жевательная резинка, бекона в сопровождении четырёх стаканов розового молока, я не заметил ни одного парня, которого оставила бы равнодушным — в плохом смысле — «праздничная» атмосфера. Да что там парня! Девчонок, которым явно нравилось бы ядерно-розовое безумие, тоже насчитывался мизер. Да и правду сказать, спокойно в подобном вырвиглазном оформлении мог бы находиться разве что безнадёжно слепой. Примиряло меня с этой чрезмерно яркой действительностью только понимание того факта, что кое-кому приходилось в разы хуже. Например, моему любимому профессору.       Северус сегодня завтракал, как всегда, один. Одет был, как всегда, в строгую чёрную мантию. Как всегда, застёгнутую на все пуговицы. Но на творящийся вокруг ужас он смотрел с куда большим, чем всегда, презрением. И в общем-то, его обыденный, всегда одинаковый вид и сегодня не казался бы неуместным, если бы рядом с ним не сидел счастливо скалящийся Локонс, в ядовито-розовой мантии с настоящей бежевой розой на отвороте.       Может, Златопуст Локонс — потерянный во младенчестве брат-близнец душечки Долорес?       Пока мой рот жевал, а глаза смотрели — мозги думали. Я помнил, что сегодня до меня должен докопаться гном-письмоносец с валентинкой от некой рыжей особы.       Что-то там про глаза, как жабы… Башка, как доска… А! Не! Волосы, как доски… Или не? Странно, конечно… Может, как стружки? Или — опилки?.. Не, опилки это из другого мультика. Опилки — это не у меня. Хотя…       Я пытался поточнее воссоздать в памяти ситуацию с валентинкой и забористые вирши Уизли-седьмой. Стихи вспомнить не получилось, но вот то, как в той достаточно унизительной ситуации надо мной слизеринцы ржали, вспомнилось в подробностях. Но мне-то что, я же взрослый, считай, был. А вот тот позор, что оригинальный Гарри наверняка пережил в тот момент, я и врагу не пожелал бы.       Тут мой внутренний змей решил испортить мне если уж не аппетит, то настроение и высказался с печалью в голосе:       «Мне так тебя жаль».       Под хвост себе свою жалость засунь, а я в чужой жалости не нуждаюсь. Что было, то прошло, а в этот раз всё иначе будет. Ты себя жалей, тысячелетний затворец. Тоже мне, жалельщик нашёлся!       Стартанул я в ссору, только пыль из-под метафорических копыт взвилась.       «Попрошу! Я всё-таки смертоносный змей, на минуточку».       На этот аргумент мне возразить было нечего, но очень хотелось, а потому я расслабился и позволил ауре ребёнка на пороге подросткового возраста выйти на передний план:       Угу… «Смертоносный змей»… Вот и полз бы отсюда.       «Куда я могу поползти-то?»       На ху… На хутор, бабочек ловить!       Я же сказал: ребёнок на пороге подросткового возраста. И шутки сообразные возрасту.       «Василиски бабочек не едят. Хотя, если найти такую, как те акромантулы, что ты мне принёс, то…»       Чуть от смеха не подавился, представляя такую слонобабочку. Зато хоть злиться перестал, потому как — что с этого червяка-переростка взять-то? Но извиняться не стал и признаваться, что пошутил, тоже.       Ну не хочешь бабочек ловить, давай пошлю тебя… В пешее эротическое путешествие, хочешь?       Продолжил глумиться над отсталым змеем гадкий я.       «Если там не обязательно пешком идти, а можно ползти, то хочу».       Тут я окончательно подправил себе — за чужой счёт, как полагается — порушенное змеиной снисходительностью настроение, а заодно осознал, что грешно смеяться над кем бы то ни было измученным почти тысячелетним воздержанием.       Ради сохранения мирного настроя, приложился к флакончику с успокоительным. Окончательно подобрев, спросил, чего бы Василию хотелось ещё, кроме эротического тура, который будет конечно, но когда-нибудь потом и без меня. Мой питомец стесняясь признался, что всегда мечтал иметь в своём распоряжении пруд. Пришлось пообещать обустроить водоёмчик этому нелюбителю питаться бабочками.       А тут и «профессор» Пустомеля дозрел до своей канонной речи: — Дорогие мои друзья! Директор Дамблдор великодушно позволил мне организовать для вас сегодня кое-что совершенно особенное!       И не поспоришь! Ещё какое «особенное», ещё какое «кое-что». ОСОБЕННО «кое-что»! — Надо же, а мы-то не догадывались, кому же сказать наше «искреннее» спасибо за испорченную еду.       Проворчал Габриэль, отставляя подальше тарелку с розовой глазуньей из трёх яиц, вполне даже эстетично, на мой взгляд, зажаренной в форме сердечка. Но Габриэль, как любой уважающий себя мужчина физического и эмоционального типа — «шкаф дубовый двухдверный с антресолями», был далёк от всего романтического. Даже если это была простая глазунья.       Я взглянул на стол «Слизерина». Там Джемма сосредоточенно резала на мелкие кусочки свой розовый омлет. При довольно острых чертах лица слизеринской старосты, действия её выглядели резкими и угрожающими.       Окончательно разомлевший от успокоительного, я решил побыть сегодня Купидоном и подсказать старшему товарищу, как успокоить нервы себе и кое-кому ещё:       Пусть хоть у кого-нибудь действительно будет сегодня романтика.       «Хочешь их прямо сейчас в пеший эротический тур послать? Вдвоём?»       От этого ценного уточнения я просто сполз под стол. Пришлось притвориться, что уронил сумку с учебникам, и посидеть минутку там, чтобы нахихикаться всласть, представляя, как отреагировали бы на такой посыл злые Джемма и Габриэль. Хотя средство идеальное, не поспоришь.       Вылезя, я переложил организацию пешего эротического тура для этих двоих на широкие плечи пуффендуйского старосты: — Джемму на свидание пригласи, настроение сразу и поднимется.       Совершив насилие усилие над собой, не озвучил так и вертевшееся на кончике языка банальное дополнение про то, что ещё поднимется, кроме настроения.       Локонс же всё никак не унимался: — А ещё, мои дорогие, до обеда ко мне могут обратиться все желающие заказать отсылку персональной валентинки своим возлюбленным!       И розовый болван одарил скептически настроенный зал своей фирменной улыбкой, раскланялся и наконец унялся. — Посмотрим.       Вздохнул Габриэль и осторожно покосился на явно пребывавшую в тихом бешенстве Джемму: — Может, и рискну.

***

      Часы летели незаметно, всё было даже не так плохо, как в прошлом. Маленькие страшненькие «купидончики», наряженные в розовые туники и с белыми крылышками, пришпандоренными сзади, бегали по школе и пискляво орали вслух «персональные валентинки». — По-моему, гномы не знают слово «персональный».       Озвучил я Драко на перемене свой вывод.       Оглядев творящийся вокруг бедлам, он только вздохнул: — Откуда бы им? Ты сам-то подумай.       И поделился со мной наболевшим: — Я так рад, что все те, кто мог бы быть влюблен в меня, достаточно умны, чтобы не позорить подобным образом объект своих чувств. — То есть тебя, ты хотел сказать, мой возвышенный друг.       Усмехнулся я, а Драко не дал моей шутке пропасть: — Ну да, мой приземлённый друг. — Драко, нам по двенадцать лет. Ещё год как минимум можем быть свободными людьми. Это потом начнётся: пубертат, влюблённости, страдания… А пока наш удел — игры на свежем воздухе, дружеские подколы, соревнования и всяческое веселье. А вот это вот всё… Это тоже не романтика и не любовь. Это просто для тех, кому жить скучно и позора в жизни не хватает. — Твоя правда.       Согласился он, тем не менее покосившись в сторону больничного крыла.       Всё с тобой понятно, друг.       Ухмыльнулся я про себя и тут…       «А этому не рано в эротический тур? Он столько пешком-то пройдёт?»       Вася!       «Что?»       Молчи. Вот просто… Молчи.

***

      В общем, всё было довольно-таки спокойно, пока не настало время обеда.       Я, как на завтраке, спокойно ел, не обращая внимания на неестественную цветовую гамму пищи, в которой разнообразные оттенки розового, красного и бордового заменили натуральные цвета. Не мне, девушке двадцать первого века, жертве искусственных пищевых красителей, ярой любительнице азиатской кухни, боятся странного цвета еды.       Да что цвет! Нас в будущем даже странный вкус не пугал. Мороженое со вкусом белых грибов? Заверните, беру не глядя. Анальный лубрикант со вкусом бекона? Запросто!       Так что розовой едой меня было не смутить, вкус-то всё равно оставался тем же самым.       Подумаешь — цвет неестественный! Фигня какая! Высрется.       Когда в зал на удивление дружным строем промаршировали «купидоны» и поспешили к своим «клиентам», это меня тоже не особо взволновало. После всего пережитого за две с половиной пусть и коротких, но зато таких насыщенных жизни, понятие «испанский стыд» присутствовало во мне в очень ограниченном количестве. Очерствел я, так сказать, слегка. Ну или стал толерантен донельзя, приняв концепцию свободы самовыражения не только для себя, но и для всех остальных.       Ну если людей самих всё устраивает, так почему Я вместо НИХ краснеть должен?       Так вот, ел я себе, значит, никого не трогал, и тут…       Ко мне бодро просеменил один из переносчиков любовной заразы почты, запрыгнул на свободное место на лавке справа от меня и как давай горланить! Да так, что все столы тут же затихли, ошарашено смотря на него.       Ну и на меня заодно. — О, Гарри! Твои прекрасны стан И нежная улыбка! И в жизни этой я Твоя счастья половинка. В любви никто нам не преграда! Я уничтожу всех, коль будет надо! А то, что ты предпочитаешь мужиков… Ну что ж, скажу на это пару слов: Магически исправить тело мне под силу, Хоть и не хочется подобное творить. Но ладно уж, себя я пересилю, Чтобы твоей навеки быть!       Бля! Спасите меня! Щаз помру!       И ведь даже нельзя сказать, что стишата были отвратительными и бездарными. Не эталон, конечно, романтической поэзии серебряного века, но не совсем отстой, потому что попробуйте-ка срифмовать… срифмовать ТАКОЕ! Так что ржачным этот стих вполне себе был.       Очень даже! Особенно строка про мужиков.       Вот я и ржал, согнувшись пополам, в буквальном смысле задыхаясь от смеха. Не настолько, конечно, стих был смешным, но из меня явно выходил сейчас весь стресс нескольких последних месяцев. Это был не весёлый искренний смех, а банальная истерика. От облегчения. Потому что я кристально прозрачно осознал — сейчас. Сейчас всё и случится.       Так и продолжалось: я ржал, будучи не в силах остановиться, а гном всё повторял и повторял, и повторял стихотворение. Не из злого умысла, просто они все так делали, повторяли «поздравление» до тех пор, пока адресат не забирал у них валентинку. Но я-то забрать не мог. Ржал.       Сидевшие со мной рядом тоже в этой ситуации помочь ничем не могли: во-первых, гном-письмоносец отдавал валентинку только лично в руки адресату; а во-вторых, они сами пребывали в состоянии «нестояния». Кто-то — кто повоспитанней — просто сбежал из зала, зажимая рот руками и пуча глаза. Ну а те, кто попроще, валялись по лавкам рядом со мной, икая от смеха. Так что я остался без помощников — стихотворный «гений» Джиневры Уизли сразил наповал и меня, и моих ближайших соседей.       Кое-как я смог набросить на гнома «Силенцио». Более-менее успокоился, утёр слёзы, высморкался, прокашлялся, попил водички. Отдышался. Пришёл в себя, в общем. Потом отобрал у почтового террориста бумажку с виршами. Я, конечно, знал, что Джинни напишет мне стих, но я-то думал, что это будет что-то из разряда жабы и доски, как в прошлый раз, а вот глядите-ка!       Самое интересное, что «невеста» ничуть не усомнилась в моём заявлении относительно собственной ориентации. Никто не поверил, а она…       Фух… Да уж. Давно мне так смешно не было. Аж голова кругом. Ну да ладно, нечего тянуть — пора!       Да, пора было устраивать концерт. Вот он — повод, которого мы так долго ждали. Та самая возможность оскорбить и унизить при большом скоплении народа. Народа сегодня было дохрена. Все, кто сбежал не поев утром, к обеду проголодались и убедились, что съевшие розовый завтрак до сих пор живы, а значит — еда странного цвета вреда организму не несёт. Так что сейчас Большой зал был полон.       Я выдохнул, мысленно перекрестился, решительно поднялся из-за стола «Пуффендуя» и под заинтересованными взглядами жующих хлеб и жаждущих зрелищ потопал к столу «львов».

***

      Дошёл. Благо недалеко идти было. Джинни сегодня сидела почти посередине длинного стола.       Тем лучше. Всем будет меня видно, всем будет меня слышно. Как Локонса на помосте дуэльного клуба.       Остановился перед своей обожательницей, которая смотрела куда угодно, но только не на меня.       Ну, понеслось! Сейчас я кому-то сделаю ооочень неприятно. Вот такой вот я говнюк. Взрослый дяденька сейчас будет издеваться над достаточно маленькой девочкой. И мне нихренашечки не стыдно! — Ну, поэтесса доморощенная, вставай. Пойдём.       Я оперся о столешницу и буквально навис над невысокой Джинни, сидевшей на лавке, но говорил при этом максимально громко, добавив магии в голос, чтобы и не орать как дураку, но и чтобы слышно было максимально возможному количеству народа. — Куда?       Пискнула она, пытаясь отползти от меня подальше, ёрзая задницей по лавке. — Как «куда»? Ты же сама предложила! Мужика из тебя делать будем. Может, хоть тогда ты мне чем-нибудь понравишься. — Это не я.       Проблеяла она, краснея так, что веснушки на лице стали практически чёрными. — Ну как же «не я»? А кто же ещё? Странная ты. Стих написала такой, что невозможно не догадаться, кто автор. Да и каракули я твои узнал. Так ещё и «озвучку» заказала, хотя могла просто подбросить открытку. Судя по твоим действиям, ты хотела, чтобы не только я знал о твоей любви, но и ещё толпа народу. А теперь — «это не я»? А кто же? — Мистер Поттер?!       Это МакГонагалл подскочила со своего места за преподавательским столом.       Другие учителя не вмешивались, то ли пребывая в шоке, то ли решив, что ещё одно представление за сегодняшний день, но в моём исполнении, может привнести свежую струю в это удушающе-розовое болото романтики.       Кстати, гномы-пиздоболы шустро закруглили свои сольники и сейчас розово-крылатыми суетливыми колобками один за другим ныряли под скатерть преподавательского стола, в районе места восседания за тем Локонса. Явно спешили унести свои крошечные жопки из эпицентра грядущих разборок.       Поразительная глубина видения ситуации! Какой провидческий дар! Трелони стоит взять у них пару уроков. — Мистер Поттер, я к Вам обращаюсь! — Да, мэм?       Вежливый я повернулся к спешащей на защиту своей ученицы МакГонагалл.       Ты лучше Гарри Поттера так защищала бы в прошлой жизни, глядишь, и побоялись бы всей школой парня травить, что на втором курсе, что на четвёртом и пятом. — Не смейте приставать к мисс Уизли!       А вот это было обидно! — Я пристаю?! Я?! Да глаза бы мои её не видели! Была б моя воля — я и словом с ней не обмолвился бы!       Я действительно начал закипать. Очевидно, действие утреннего флакончика успокоительного исчерпалось.       Тем лучше!       Подождав, пока МакГонагалл подобралась к нам поближе, я подбавил в голос ещё магии и децибел и изобразил праведное негодование: — Да эта… эта сталкерша!.. А Вы, мэм, кстати, знаете, кто такие сталкеры?       Вовремя сообразил поинтересоваться я, чтобы не горланить зря.       А то буду тут метать бисер перед шотландскими свиньями, а толку-то? — Я… я уверена, мисс Уизли не опустилась бы до подобного! Это оговор, мистер Поттер.       Не призналась МакГонагалл в незнании реалий жизни в маггловском мире. — Нет, не оговор! Джиневра Уизли с самого начала года прохода мне не даёт. Это Вам абсолютно любой ученик скажет. Спросите любого!       Я приглашающе повёл рукой, поворачиваясь к ученикам, аудитория дружно изобразила китайских болванчиков.       Стоило бы отметить, что к этому моменту в Большом зале уже царила полнейшая тишина, никто не ел, все лишь тянули шеи старательно, чтобы не только слышать — потому что об этом позаботился я, — но и видеть. — Это излишне, мистер Поттер. Не стоит выносить на всеобщее обозрение Ваши личные отношения с мисс Уизли.       МакГонагалл, видимо, не теряла надежды заткнуть меня, но…       Сегодня мой день! Не в смысле, что я влюблённый… Хотя… Так! Гарольд, не отвлекаться! — У меня НЕТ с ней отношений! НЕТ! Никаких! Ни личных, ни общественных! И быть не может! А по поводу вынесения на всеобщее обозрение… Ваша мисс Уизли первая это начала. Так что я уж тоже скажу во всеуслышанье, чтобы — даже если она сама в очередной раз не поймёт — любой мог бы ей разъяснить.       Тут я вскочил на лавку и, раскинув руки в стороны на уровне плеч, с видом бывалого шоумена провозгласил ещё громче: — Слушайте все! Чтобы у одной рыжей девочки не осталось ложных надежд и чтобы ни у кого не возникло сомнений!       МакГонагалл схватилась за палочку и за горло одновременно. Это я наложил невербальное беспалочковое «Силенцио», чтобы та не вмешивалась. Со стороны же жест профессорши-кошки выглядел так, словно той просто сдавило горло от негодования. Так что прийти на помощь никто не поспешил.       А я продолжил: — Джиневра Уизли, я никогда — слышишь? — никогда не посмотрю на тебя с интересом! Ты мне противна!       Противно мне сейчас было, но от самого себя. Я никогда бы так себя не повёл. Но таков был план. Да и на минуточку, в лазарете лежали пятеро, не считая двух животных, из которых постепенно куда-то истекала магия. К тому же бедолаги всё слышали, а некоторые и видели. И совсем не факт, что они после всего этого смогли бы полностью восстановиться магически и психически. А у Сьюзен и Сэра Севера уже заканчивалась защита артефакта, и скоро проклятье начало бы вытягивать магию непосредственно из их резервов. Так что я имел полное право быть жестоким, но всё равно мне приходилось гнуть и ломать себя, потому что я не был человеком, любящим громкие выяснения отношений, любящим выносить сор из избы. — Ты! Да я те щас!..       О! Первый готов, пошёл.       Рон подскочил со своего места, замахнулся… Я аккуратно отшагнул в сторону по пустой лавке, и тот, промазав, завалился вперёд, ударившись подбородком об стол — больно, бля, небось, — а рёбрами об лавку.       Я тебе даже сочувствую, Ронни.       Я оглянулся и увидел, что Перси и близнецы сидели, опустив взгляды в стол. Вступаться за сестру те не стали, как, впрочем, и помогать брату. — Мистер Уизли! Вы… Ох. Что ж Вы…       Интересно, это она сама невербальной «Финитой» владеет, или помог кто?       МакГонагалл полезла поднимать Рона; Дамблдор отмер и застучал ножом по стакану; Флитвик взлетел над столом, пискляво призывая свой факультет к порядку; мадам декан держалась за алые щёки, но не вмешивалась и меня не одёргивала, прекрасно зная степень настырности Джинни.       Северус сидел, сложив руки на груди и приподняв бровь, явно желая понять, что кроется под всем этим. Уж он-то, как никто другой, должен был понимать, что это «жжж» неспроста. Он знал, что я не склонен к подобным мизансценам.       Локонс же был просто в экстазе. Глаза того горели нешуточным энтузиазмом, и время от времени «профессор» Пустомеля поворачивался к своим соседям по столу — шарахающемуся от того Флитвику и идеально-флегматичному Северусу — и восклицал, прижимая ладонь к изрядно уже от этого помявшейся розе: — Какие страсти!       Я повернулся к Джинни и так же громко сказал: — Ну, чего сидишь? Поднимай свою веснушчатую задницу, пойдём к мадам Помфри, проконсультируемся насчёт магических средств смены пола. А то не видать тебе любви героя, если девчонкой останешься.       МакГонагалл переместила руку с горла на сердце и присела рядом с пострадавшим от падения Роном, державшимся за бок. — Ми… мистер Поттер…       Просипела та с видом умирающего лебедя: — Минус… минус сто пятьдесят баллов… С «Пуффендуя». За оскорбление девичьей чести.       Бровь Северуса совершенно бесконтрольно взметнулась вверх.       Декан Стебль возмущённо хватанула воздух ртом.       Локонс по-идиотски хихикнул.       Дамблдор нервно глянул в нашу сторону и за каким-то фигом призвал к порядку и так молчавший зал, в котором сейчас этого самого порядка было столько же, сколько обычно бывает в зрительном зале во время интересного спектакля. То есть гораздо больше, чем обычно.       Я спрыгнул со скамьи: — Плевать. За правду не жалко.       А потом, наклонившись к уху Джинни, прошептал только для неё одной: — Ну как? Нравится тебе моя любовь? Нравится? Хочешь, я могу и ещё про что-нибудь высказаться на весь зал. Ммм… Про что бы мне всем рассказать, а? Может, про твои слишком маленькие глазки? Или про жидковатые волосики? Или про толстые коротенькие пальчики? Про неровные желтоватые зубы? Про кривоватые ноги и тяжёлую жопу, м? Или про плоскую грудь?       Да-да, теперь в ход пошло то, что знает любой шпион/разведчик/сотрудник органов/психолог: у женщин ахиллесова пята — внешность, у мужчин — мужская состоятельность. Хочешь вывести девушку на эмоции — раскритикуй её внешность, обзови уродиной. У Джинни на самом деле с внешностью всё было неплохо. По крайней мере, ничего из того, о чём я шептал ей, не было. Средненькая, симпатичная девчонка. Но…       Эмоции. Нам нужны эмоции и агрессия.       И я с удовлетворением отметил, что по щекам у неё уже текут слёзы. — Плачешь? Ну, плачь. А не надоело терпеть? Или так меня любишь? Но я-то тебя не люблю. И не полюблю! Да я тебя презираю! Плачь-плачь! Тряпка!       И тут Джинни, очевидно, вспомнила, что таки да! Она не обязана терпеть! И у неё есть оружие для урезонивания обидчиков.       Ну слава богу! Я уж думал она совсем без гордости! Да и без мозгов заодно.       Ну то есть она явно была без мозгов, раз решилась напасть при всех. Но я-то про мозги в том смысле сказал, что мне уже показалось — она вообще забыла, что имеет средство любому обидчику рот заткнуть.       Джинни подняла на меня полный ненависти взгляд и, закрутив палочку в каком-то мудрёном жесте, прошипела мне в лицо: — Лампрей экс лапиде!

***

— Мисс Уизли?!       Неуверенно спросила МакГонагалл, поняв, что что-то не так.       Дамблдор вскочил с места; Северус, Флитвик и мадам декан ничего пока не поняли, но заметно напряглись.       А я так и застыл в полунаклоне. Всё видел, всё слышал, но сделать ничего не мог.       «Глупое человеческое дитя!»       Ты это мне?       «Я это о твоей поклоннице. Заклинание это не по её силам».       Прошуршал Василий у меня в голове, а я признался:       А я уж было подумал, что это ты меня так обозвал, а то сам себя я сейчас так примерно и чувствую. Стою тут как дурак, ко всем жопой.       Постепенно народ начал понимать, что что-то со мной не то.       Первым ко мне подбежал Эрни Макмиллан и заголосил: — Гарри? Гарри! Гарри! Ответь!       Джинни занервничала, видимо только сейчас осознав, что же такое натворила, и попыталась отползти по лавке подальше от неподвижного меня.       Со своего места сорвался Габриэль и, схватив меня за плечи попытался потрясти. Естественно, ничего толкового из этого не вышло, но зато тот развернул меня лицом к залу.       О! Спасибо, Габи! Так я хоть в курсе дел буду. Частично. На сколько смогу разглядеть.       Тем не менее краем глаза я тут же и отметил, как группка слизеринцев во главе с Драко просочилась за двери Большого зала.       Чудно! Второй тоже пошёл. Дракуся побежал отправлять письма и забирать моего котика. Ждём.       Вокруг меня, между тем, раздавались взволнованные выкрики, авторов которых я не мог видеть из-за наклонённой вниз головы: — Он тоже? — Да, «тоже». И теперь мы точно знаем, кто это делал! — Ну готовься, Уизли! — Надо отнести Гарри в больничное крыло, в лазарет!       — Вызывайте авроров! Надо её арестовать!       Напуганная Джинни начала натурально подвывать.       Но тут Дамблдор перестал без пользы пытаться разбить стакан ножом, а вспомнил свой излюбленный приём и усиленным «Сонорусом» голосом выдал директиву: — Всем оставаться на своих местах! Учителя во всём разберутся, а вы должны оставаться здесь.       С разных концов зала послышались выкрикиваемые детьми претензии: — Здесь?! — Рядом с этой маньячкой? — Чтобы она и нас заколдовала?!       Кто-то из первокурсниц звонко заплакал с места в карьер, образно говоря, не тратя времени на прогрев мощностей. — Так вот что в её стихе значила фраза, что она «уничтожит всех»!       Пафосно провозгласил кто-то явно из старшекурсников, со стороны стола факультета «воронов».       Ну хуй ли, факультет умников. Аналитика видно издалека. — Вы хотите ещё больше жертв, директор Дамблдор?!       Огрызнулась из-за слизеринского стола Джемма, которую я легко узнал по голосу.       Так, все молодцы, всем спасибо, главное, чтобы теперь не учинили самосуд над рыжей дурой.       Поднялся пиздёж галдёж, но Дамблдор рявкнул как следует, и все угомонились, только плачущих стало гораздо больше. Плач был явственно нарочитым, формой протеста, а не выражением испуга. А источники плача каким-то совершенно непостижимым образом распределились по залу равномерно.       Магия!

***

      В общем, итог был предсказуем: Дамблдор запретил всем выходить из Большого зала до конца обеда.       Говна-пирога! Всего-то пять минут осталось.       Вот только мы с Драко как раз такой вариант развития событий и предусмотрели.       Думаю, что Блейз уже положил в шкатулку-телепорт Малфоев заранее приготовленную Драко для своего отца записку, с криком души о нападении на его лучшего друга Гарри Поттера. Так что Люциус скоро будет здесь. Как и мадам Боунс, надеюсь.       Очевидно, эта фора Дамблдору и нужна-то была исключительно для того, чтобы эльфы успели закрыть совятню и тем самым не дать ученикам связаться с внешним миром посредством писем. Ведь очень мало у кого — а точнее, только у меня и Драко — имелись парные шкатулки-телепорты для связи с родителями. Такой артефакт был вещью дорогой, и просто для переписки с ребёнком-школьником приобретать подобное было в общем-то нецелесообразно.       Ожившая МакГонагалл — думаю, как обычно, со скорбно поджатыми губами — увела ревущую белугой Джинни через учительскую дверь. Народ от рыжей шарахался.       Дамблдор заблеял: — Мисс Уизли совершила ошибку и…       Но был прерван совершенно непочтительным рыком Габриэля: — «Ошибку»?! За такие ошибки в Азкабан сажают! Это ведь она, получается, всех остальных в лазарет уложила! Это, по-Вашему, ошибка?! Значит, прав был Гарри? С первого раза она не понимает? Если столько ошибок понаделала?! Так, что ли?       О, как тебя прорвало. Давай, большой и злой плюшевый мишка, кричи своим басом! Кричи так, чтоб все услышали! Больше свидетелей — меньше шансов уйти от ответственности! Вот только лучше будет, если меня всё-таки отнесут в лазарет. Хотя я не настаиваю. Хотя нет, несите. Задрало тут полураком стоять. Тут у вас конечно интересно, но я не мебель.       Я даже не успел распереживаться за Габриэля, который своим языком вполне мог наболтать на какую-нибудь персональную гадость от Дамблдора, как прозвучал удар колокола и двери Большого зала распахнулись, намекая, что ученикам пора на уроки. Все ломанулись на выход, чуть не уронив меня, но Габриэль бдел и не дал «герою» пострадать. А потом ко мне приблизились две ноги в идеально начищенных чёрных оксфордах и в черных же брюках с такой остроты стрелками, что прямо — ух! Меня подхватило и аккуратно понесло.       А вот если бы на ручках…       «Гарри!»       Молчу, молчу.

***

      Пока Северус транспортировал меня в лазарет, себе под нос он осыпал меня такими эпитетами, что я то мечтал запомнить, то радовался, что не могу покраснеть. Высказал он мне всё, что думал о моём уровне развития.       Ну хоть кому-то полегчало.       «Гарри!»       Молчу, молчу.       Я плыл по воздуху и думал, когда же начну «оттаивать». Что-то сверхпозитивные прогнозы Василия не спешили сбываться, я был окаменевшим уже добрых минут двадцать, а прогресса в моём состоянии не наблюдалось.       Эй, Вася. Я тут волнуюсь, однако. Когда я разокаменюсь-то?       «Не волнуйся, Гарри, скоро. Ещё максимум столько же».       Я предпочёл ему поверить, иначе перспективы вырисовывались какие-то уж больно печальные. Чтобы не мечтать лишний раз о Северусе пока несбыточном — но только пока! — я наехал на своего питомца:       У меня тут свободное время выдалось невзначай, так что в самый раз было бы послушать твой рассказ про то, что это за заклятье такое. Давай, внимательно слушаю, что ты за это время смог разглядеть.       «Да рассказать, в общем-то, я могу не так и много».       Задумчиво прошелестел у меня в голове мой внутренний василиск.       «Изначально заклятье было создано для того, чтобы быстро пополнить магический запас. Да это и так понятно».       Я искренне удивился:       Кому это «и так понятно»? Мне вот нифига не понятно.       Василий тут же возмутился:       «Ты совсем дурак, Гарри?»       Сам ты дурак!       Умно и по-взрослому огрызнулся я, а в черепе у меня словно ветром повеяло — это опять Васька вздохнул:       «Это точно — сам дурак и есть. На такого неуча в хозяевах согласился».       Что-то я не заметил у тебя там очереди из желающих!       Обиделся я слегка.       «Это точно».       Я его поторопил, пообещав, что потом он сколько захочет, столько и будет обзывать меня неучем, а сейчас пусть перестаёт депрессию изображать и начинает объяснять.       Ну Вася и начал:       «Вербальная формула, которую девчонка произнесла, и которую из-за необразованности своей ты не смог перевести…       Вася!       …звучит примерно как «Минога из камня». Как ты сам уже мог убедиться, подвергнутый заклятью не превращается в каменную статую этой рыбы-червя. Но слова «камень» и «минога» принцип действия заклятья описывают очень точно: от первой части жертва каменеет, следовательно теряет возможность защититься от второй части. А вторая — как раз таки «высасывает» из жертвы силы. Как минога. Кстати, оценил, какой жест сложный?»       Да уж, жест я действительно оценил. Чуть голова не закружилась, пока пытался за кончиком палочки Джинни взглядом проследить. Оставалось только удивляться, как та сама смогла запомнить столь непростое движение.       Оценил. Небось долго разучивала.       «Вторая часть, кстати, когда «высосет» всю магию, начнёт подпитываться жизненной силой жертвы. Совсем как минога».       Если бы я мог бы — точно вздрогнул бы. Ну а так только спросил:       А потом?       Вася замялся, очевидно понимая, что я сторона заинтересованная, и ответ меня весьма расстроит, но скрывать не стал:       «А после того, как и жизненной силы в жертве не останется… Думаю, получится кучка камней».       Мне захотелось перегрызть горло кое-кому, но увы, я не мог даже скрипнуть зубами. Кстати дышать тоже было слегка затруднительно. Видимо, максимально расправиться лёгкие могли только до того предела, в котором жертва была поймана окаменением. И если бы это произошло на максимальном выдохе… Думаю, любые пояснения тут были излишни.       А Вася продолжал бормотать:       «Раз я такого заклятья не знаю, значит, это что-то новое. Ну относительно. А раз ты в своих книгах ничего похожего не нашел, то автор заклятья, очевидно, ни с кем своим изобретением не поделился. Оставил себе такой туз в рукаве. Я бы тоже так поступил, конечно».       Конечно.       Мы помолчали. Не знаю, о чём думал он, а вот я — о том, что кое-что тут не сходилось. Совсем как бы не сходилось.       Слушай, Вася, вот ты сказал — это заклятье служит для того, чтобы быстро пополнить силы за счёт чужого резерва.       «Сказал».       По-моему, наши с тобой представления о «быстро» сильно разнятся. Я конечно понимаю, ты тысячу лет живёшь. Для тебя, наверное, что год, что неделя — никакой разницы, но… Дети несколько месяцев лежат. Это, что ли, быстро? Нет, ты не подумай, я не жалуюсь! Но хотелось бы понять.       «А тут дело в двух вещах. Во-первых… Точнее — во-вторых, но начну я с этого пункта, поэтому это и будет…»       Вася!       «Твои накопители. Заклинание рассчитано на живой объект, а не на кристаллическую основу накопителя. Поэтому отдача магии из накопителей идёт очень и очень медленно».       Тут я не мог не похвалить себя ещё раз. За предусмотрительность, трудолюбие и щедрость. Если бы я поленился переделать браслеты для «цыпляток» на большую мощность или пожадничал бы купить камни большей ёмкости… В общем, и тут пояснения тоже были излишни.       А во-вторых?       «Я же сказал: «Изначально… было создано». Я вижу исправления. Ну то есть вмешательства, потому что это не исправления, а скорее поломки. В первом варианте отъём магии протекал в тысячи раз быстрее. Примерно секунд пять на магию и ещё столько же на жизненную силу».       Ну это уже похоже на «быстро». Н-дааа…       Я подумал ещё немного, посчитал, прикинул и решил посоветоваться со своим гостем в голове:       Так значит, рыжая сейчас переполнена чужой магией? А когда твоя «ответочка» заработает?       Он опять повторил тот номер с перекипающим чайником. Слышать смех василиска внутри себя — это, скажу я вам, уникальный опыт. Новая трактовка выражения «мозги закипели».       «Погоди с «ответочкой». В заклятье есть… Ну не то чтобы ошибка… Один интересный эффект. Не думаю, что это было сделано специально, просто, как ты говоришь — жук».       Чё?       «Ну… Жук. Майский».       Эээ… Ааа!!! Баг!       «Ну да, жук».       Да не жук, а баг! Это разное.       «Тебе видней, хозяин».       Ой, вот только не надо этих твоих обид! Не до того сейчас. Времени у нас, сам должен понимать, не то чтобы много.       Тут стоило бы пояснить, что Василий, когда обижался на меня за что-нибудь, с имени переходил на «хозяин» и таааким тоном это слово произносил, что без пояснений было очевидно, что он о своём хозяине в данный момент думал.       «Ладно».       Милостиво простил он меня и объявил торжествующе:       «Получается, что внутри заклятья существует очень опасное ограничение. Это твою Джинни и погубит».       А я на слове «твою» прикинул, каково было бы видеть рядом с собой каждый день человека подобных моральных качеств.       Н-дааа…       «Что?»       Да так… Ну так и что там с гибелью не моей Джинни?       «Боюсь, она теперь просто не успеет стать ни твоей, ни чьей-нибудь ещё».       Я подумал, что невелика потеря, но в диалоге с Васей просто пошутил:       Да, в Азкабане с женихами туговато.       «Не в этом дело. Я про ограничение говорю. Заклятьем «миноги» злоупотреблять нельзя, иначе то просто обернётся вспять. Заклятье действительно предназначено для экстренных случаев, когда резерв абсолютно пуст».       А ведь у Джинни такой ситуации не было.       Понял я. Но в общем-то, я уже и остальное понял, без чужих объяснений. По крайней мере, понял итог этого всего для одной рыжей девочки.       «Если пожадничать и перенаполниться чужой силой, то заклятье начнёт действовать в обратном порядке. Маг потеряет сначала отобранное у жертв, потом своё, а потом и жизнь. Могу смело предположить, что подобный итог ожидает и Джинни».       То есть это произойдёт не из-за того, что она словила от нас «ответочку»?       Всё же уточнил я.       «Нет. Не знаю, с какой скоростью будет протекать обратный процесс, но с учётом сломавших механизмы заклятья «исправлений»… Я предположил бы, что понадобится меньше пары лет на потерю всей магии и столько же на быстрое увядание».       Я впечатлился. И устыдился. В свете последних событий получалось так, что мои размышления о том, как бы избавиться от Джинни на последующие годы обучения, реализовывались самым печальным для неё образом. Радовало, что хотя бы без моего непосредственного участия. Неприятно было бы осознавать себя виновным в смерти совсем юной девушки.       «Тот, кто научил девочку этому заклятью, совершенно не дорожил ею».       Заметил Вася тоже невесёлым тоном.       А может, и сам толком не знал, что такой обратный эффект может быть.       Решил я возразить ради эфемерной справедливости.       «Может и так быть».       Согласился мой собеседник.       Вопрос ещё в том, зачем именно научил.       Я действительно задавался этим вопросом. Ведь понять смысл происходящего равносильно поимке злодея. А когда не понимаешь «зачем», то уж «кто» точно не поймёшь.       «Мне кажется, тут-то как раз всё понятно: некто переделал быстрое заклинание в медленное и решил испытать. Зная об обратном эффекте, сам не рискнул, а нашёл подопытную дурочку. Научил и смотрел, как протекают процессы. Устроил так сказать полевые испытания».       Угу. «Полевые испытания», значит. Нравится мне, Василий Батькович, Ваш здоровый средневековый цинизм!       Сделал я комплимент незашоренности его взглядов и умению подобрать слова.       Разговор был закончен, судьба исполнительницы определена, а тут и Северус сгрузил меня на койку к уже лежавшему там — Спасибо, Драко. Всё успел, молодец! — Сэру Северу, тяжко вздохнул и пошёл к мадам Помфри в кабинет, а я остался скучать в ожидании «разморозки».

***

      Спустя десять или около того минут, Северус покинул лазарет, на прощание ещё пару раз вздохнув надо мной.       Когда двери за ним тихонечко захлопнулись, я попытался пошевелиться и понял, что понемногу уже вполне могу. Полежав спокойно ещё минут пять, я потянулся на пробу. Проба показала, что я мог двигаться без ограничений. Так что я встал и первым делом погладил Сэра Севера, пообещав, что скоро…       Скоро! Вот практически сейчас.       Вторым делом я поправил на себе одежду, приведённую в беспорядок перемещением, валянием в койке и потягушками. И тут… — Мистер Поттер?       Раздался у меня за спиной удивлённый до крайности голос мадам Помфри. Она явно не ожидала, что её новый пациент так быстро встанет на ноги. В буквальном смысле.       В своё «оправдание» я достал из-за пазухи мощный, но абсолютно пустой кулон с камнем-накопителем, разряженным Васей, на который заранее придумал свалить своё «пробуждение». Да и браслет не постеснялся из-под рукава вытащить: — Вот, мэм, это мне Драко артефакты с каникул привёз. А я их заряжал больше месяца. Там ооочень большой магический запас накопился, и, как видите, выпив весь, заклятие с меня спàло. — Хороший у Вас друг, мистер Поттер.       Похвалила мадам Помфри моего воображаемого друга, сама о том не подозревая.       Я мило улыбнулся в ответ: — Да, я знаю, Драко очень хороший друг! Мадам Помфри, я побежал. Я ведь правильно понимаю, всё самое интересное переместилось в кабинет к директору Дамблдору?       Она печально кивнула, по всей видимости предвидя масштаб разборок «великого светлого» и национального героя. — Будет лучше, если я Вас всё же провожу, вдруг по пути Вам станет хуже? Идёмте.       И она решительно повела меня к директорской башне.

***

      А там мы встретили Амелию Боунс. Та стояла перед гаргульей и ждала, когда уродливая каменная хреновина соизволит открыть проход. Поздоровавшись с медиведьмой, тётка Сьюзен буквально набросилась на меня: — Здравствуйте, мистер Поттер, не могли бы Вы ввести меня в курс дела?       Я удивлённо моргнул.       Нет, ну письмо было мной подписано, но это же не значит, что именно меня, ученика второго курса, и стоит на полном серьёзе расспрашивать о произошедшем в школе. Интересно, это что? Такое доверие к моей персоне? С чего бы? Или она в совсем уж бедственном положении и не рассчитывает найти ещё какой-нибудь источник сведений, более… Ну… Более взрослый хотя бы?       Я из своей поясной сумки с расширением пространства достал карандаш и блокнот, записал побуквенно под Васину диктовку, перемежаемую укоряющими вздохами, вербальную формулу заклятья, которым меня шарахнула седьмая рыжая — жест не стал даже пытаться зарисовать, — и протянул мадам Боунс: — Это заклятье, под которым Ваша племянница и ещё четверо учеников окаменевшими лежат в лазарете. Сьюзен — примерно с середины ноября. Колин Криви и Джастин Финч-Флетчли — со второй, а Астория Гринграсс и Луна Лавгуд — с последней декад января. Меня прокляли минут, наверное, сорок назад, но благодаря этим артефактам я очнулся.       Я опять продемонстрировал следы Васькиной жизнедеятельности и продолжил: — Как только я пришёл в себя, сразу поспешил сюда, чтобы встретить Вас и заранее проинформировать. — Почему же Вы не сообщили мне раньше?! Ведь в своём письме Вы всё чётко описали!       Рыкнула она, явно взбешённая известием о непонятном окаменении единственной племянницы.       Вот и помогай после этого людям! На тебя же всех собак и спустят. — Мадам, мне кажется, Вы перепутали предмет своего недовольства. Чтобы с чистой совестью позволить себе так рычать на кого-то, Вам стоит подняться буквально на один этаж.       Будут тут ещё на меня орать всякие.       Ей хватило совести слегка смутиться и скупо извиниться.       Я же объяснил очевидную вещь: — У меня не было стопроцентных доказательств, а голос ребёнка легко заглушить интригами взрослых. Зато теперь вся школа видела и знает, кто виновница нападений на моих друзей и подопечных. — Вы знаете, что это за заклинание?       Она, непроизвольно сминая, сжала блокнот, но тут же опомнилась и отдала обратно мне.       Женщина! Ты совсем глупая? Откуда бы мне, школьнику, такое знать? Совсем, видать, от волнения… Того. — Я знаю только, что оно высасывает магию, мэм.       Скромно ответил я, опустив голову и едва ли не возюкая носочком ботиночка по полу. — Понятно. Чего же мы ждём?       И воинственная начальница ДМП уставилась на школьную медиведьму.       Если бы я не успел достаточно узнать мадам Помфри, я мог бы подумать, что дамы эти в совершенно разных «весовых» категориях, но… Я успел узнать мадам Помфри. Да и о своей тётке Сьюзен многое мне рассказала год назад. Так что в этой «битве моторов» мои симпатии были на стороне владетельницы школьного лазарета. Да и в победе её я, случись что, не сомневался.       Мадам Помфри назвала пароль, и гаргулья открыла вход на винтовую лестницу, по которой мы с пыхтящей от злости мадам Боунс поднимались уже только вдвоём.

***

      Добравшись на магическом эскалаторе до кабинета директора, мадам Боунс так навалилась на дверь, что, распахнувшись, та впечаталась в стену. И вот такие мы с ней красавец и красавица ввалились к директору Хогвартса.       Как ни странно, столь эпично-невежливое появление посетителей особого внимания в общем-то не привлекло. Так, оглянулись — и то не все — и продолжили собачиться.       Народу в кабинете было немало, но лично мне хотелось бы, чтобы было ещё больше, на пару человек в лимонных и на пяток в алых мантиях. Пока в наличии имелись: директор, четыре декана, Лорд-Блондинка, дававший в данный момент сольное представление, оба старших Уизли и виновница этого бедлама. А теперь и двое нас.       Это я не про себя с Васей, а про Амелию Боунс и себя.       Джинни стояла, держась за материнскую юбку и слушая красочные выпады в свой адрес. Что забавно, смотрела на взрослых она не то что без страха, а даже и с вызовом. Но когда в поле зрения засранки появился я, то знатно охуела побледнела.              Правильно, бледней, кирдык тебе! Хотя тебе и так уже кирдык, просто пока об этом знаю только я.       «И я».       Ну да, куда ж без тебя-то.       «Ну… Ты сказал, что в пеший эротический тур мы пойдём по отдельности».       Я только глаза закатил, общаясь со своей личной шизофренией:       Вася, это был риторический вопрос. Ты конечно умный, но с чувством юмора у тебя беда. И вообще! Не отвлекай! — Эта девочка не кто иная, как преступница. И она не просто преступница, она — жестокая рецидивистка. А Вы, директор Дамблдор, очевидно не в своём уме, раз покрываете эту… эту…       Люциус запнулся, подбирая слово и тут же вместо предыдущего оратора успокаивающе-угрожающе зажурчал Дамблдор: — Лорд Малфой, Вы несправедливы к юной мисс Уизли. К счастью, не Вам решать судьбу девочки. И я уверен, что, как только дети оправятся, они простят ошибку милой Джиневры.       Ну тут уж я не мог смолчать: — Дети, может быть, и простят, директор Дамблдор, но я не прощу. «Милая Джиневра», как Вы её назвали, специально нападала на дорогих мне людей. Неоднократно! И это привело к тому, что, даже если не учитывать в качестве жертвы окаменения меня, героя магической Британии, на счету мисс Уизли оказалось пять человеческих жертв и две… Назовём это порчей чужого имущества. Да и мои нежные чувства мисс Уизли своим публичным преследованием задела достаточно сильно.       На этой фразе Люциус демонстративно ахнул и по-девичьи прикрыл рот кончиками пальцев.       Молли скрипнула зубами, глядя на Лорда-Блондинку, а Джинни покраснела.       Я же про себя восхитился этой манерностью, что просыпалась в нём в исключительно нужные моменты и вела сплошь к выгоде, но не позволил себе отвлечься и завершил обвинительную речь: — А ещё мисс Уизли изъяла в собственную пользу мои немалые магические резервы. Да и не только мои. Что вообще за такое полагается?       Молли прижала непутёвую дочь к своей объёмной талии, враждебно глядя на меня.       Мне же было искренне плевать на всю эту враждебность, на призывы к милосердию. Мне хотелось крови виновницы. Естественно, в переносном смысле. Справедливости мне хотелось.       А то, как Избранного за пару слов на парслтанге наследником Слизерина объявлять — так это нормально! А как только кто другой конкретно нагадил — так сразу про возраст вспомнили!       Деканы скромно стояли в ряд у стеночки, и только МакГонагалл, тоже шокированно прикрыв рот рукой — правда, с гораздо меньшими выразительностью и изяществом, нежели Люциус, — выдохнула: — Мистер Поттер, что Вы такое говорите?       Да, да, да! Вот такой я мудак! Посмел потребовать справедливого возмездия. — Азкабан за такое полагается. И все присутствующие прекрасно об этом осведомлены.       Чётко ответила мадам Боунс, и я кивнул.       По большей части — сам себе. Да, Азкабан конечно достойно, страшно, но, к сожалению, нереально. Эту мелкую сикалку никто в Азкабан не упечёт, даже если она сейчас тут кого-нибудь прирежет. Отделение недугов от заклятий в Мунго — это максимум, пожалуй. И надо ещё будет постараться, чтобы мелкую дрянь туда запаковать.       Дамблдор нахмурился: — Зачем Вы пугаете ребёнка этим страшным словом, Амелия?       Та процедила сквозь губу: — Мадам Боунс, попрошу. Я при исполнении, директор Дамблдор. — Хорошо, хорошо.       Тот успокаивающе простёр руки в сторону небольшой, но достаточно агрессивно настроенной толпы народа: — Но за ошибки в Азкабан ведь не сажают.       Вот же пидор старый! Вот!.. Ну вот действительно же! «Гомосексуалист» — это ориентация, а вот «пидор» — это, блядь, тип личности! — «Ошибки»?! Пять жертв…       Я махнул рукой куда-то в сторону, имея в виду больничное крыло, и откровенно уже переходя на повышенные тона продолжил: — …из которых до сих пор изливается магия, для Вас всего лишь «ошибки», директор Дамблдор?!       «Гарри, держи себя в руках!»       Фух… Спасибо. Постараюсь. Но как же он меня бесит!       Решительную точку в этом бессмысленном и грозившем стать бесконечным препирательстве поставила мадам Боунс: — Я вызываю целителей и авроров.       Видимо, ей информации было достаточно.       Люциус кивнул и доложился: — Авроров я уже вызвал, как только сюда пришёл. Правда, их ещё надо впустить, чего никто из обладающих полномочиями здесь присутствующих делать не стремится, к сожалению.       Амелия нахмурилась, но помощь противника по политическому лагерю приняла. Связей в магической больнице у Люциуса не было, поэтому он не мог в обход директора вызвать в школу сторонних колдомедиков. Начальник же Департамента Магического Правопорядка Амелия Боунс могла сделать это совершенно официально, безо всяких связей, просто по долгу службы. А вот авроров мог вызвать любой представитель Совета Попечителей Хогвартса. Но увы, как и сказал Люциус, тех могли и не пустить в школу. Очень даже запросто.       Дамблдор тут же ожил: — Ну зачем же привлекать внимание общественности к нашим внутренним неурядицам. Ведь все живы. Мандрагора скоро созреет, и мы расколдуем детишек. Никто же не пострадал.       И тут Остапа понесло. Меня то есть: — Шикарная политика, директор Дамблдор. Может, тогда и этих… Как их там…       Я посмотрел на Люциуса, будто бы вспоминая: — А! Лестрейнджей тогда тоже, может быть, освободим? А что? Там же тоже все жертвы живы, никто особо не пострадал. Так… Валяются в больничке с помутнением, но живы ведь.       Тут уж Дамблдор не выдержал и напустил холоду в голос: — Мистер Поттер, не путайте шалость и преступление!       Вот зря ты это сказал. Очень даже зря! — Да? А где тут что? Где шалость, а где преступление? Помогите разобраться, а то одно на другое так похоже, что мне самому никак. Ведь кто знает, может, Беллатрикс Лестрейндж тоже просто пошалить хотела, вот прям как Джинни Уизли! — Ну уж…       Промямлил Артур и промокнул плешь платочком.       Деканы дружно молчали, но это было не осуждающее молчание, а поддерживающее. Я чувствовал, что трое были на моей стороне. МакГонагалл-то понятно на чьей стороне была. На той же, что и всегда. — Ну уж позвольте мне как единственному здесь представителю закона решать, что тут есть шалость, а что — преступление.       Таким же холодным тоном, как Дамблдор, произнесла мадам Боунс и, пройдя к камину, разблокировала тот, приложив к какому-то месту на портике свой жетон. Видимо, полномочия ей позволяли и такое.       Директор, может быть, и хотел бы прервать соединение, но авроры явно ждали наготове, так что в кабинет из камина шагнули практически мгновенно. — Забирайте мисс Уизли и её родителей. Срок задержания — до разбирательства дела в суде.       Указала мадам Боунс на названных, и авроры оперативно скрылись в зелёном пламени, по двое сопровождая каждого из задержанных.       Следующим своим действием она вызвала приёмную Мунго.       Я не стал ждать продолжения, выдохнул облегчённо и пошёл прочь:       Тут и без меня теперь наорутся… В смысле — разберутся. А вот детей вряд ли сразу начнут лечить.       А я, когда уходил из больничного крыла, увидел, что браслет Сьюзен лопнул. Так что действовать надо было быстро. И я поспешил в гостиную общежития «Пуффендуя».

***

      В большом помещении ор стоял ещё покруче, чем в директорском кабинете. Дети и подростки всех курсов оживлённо спорили, не приходя, естественно, ни к какому компромиссу. — Народ!       Усилив по примеру Дамблдора голос «Сонорусом», привлёк я всеобщее внимание.       В гостиной резко установилась тишина. На меня смотрели так, будто я пережил очередную «Аваду». — Я узнал, что это за заклятье. Из ребят всё это время высасывали силы. Если не начать действовать сейчас же, то наша Сью может потерять магию. Совсем.       Аудитория ужаснулась и заволновалась. Кто-то выкрикнул: — А целителей вызвали?       Я ответил правду: — Да, но целители вряд ли начнут действовать сразу же. Им нужно будет всё проверить. А потом для Сью точно уже будет поздно.       Вперёд вышел Габриэль: — А у тебя есть идея, как их спасти. Я прав? Или я прав?       Мы усмехнулись друг другу: — Ты прав, Габи. Мы просто должны магически перегрузить наложенное на них заклятье. Сделать так, как получилось со мной. — А как, кстати, с тобой получилось?       Спросила Ханна и вцепилась в руку истерички Макмиллана.       В третий раз потрясая разряженными и испорченными побрякушками, я наспех объяснил толпившимся вокруг меня пуффендуйцам примерный механизм действия заклятья: — Джинни просто не смогла впитать весь мой резерв, и заклятье лопнуло, словно мыльный пузырь.       И обратился уже ко всем: — Для перегруза заклятья мне нужны все ученики старших курсов, начиная с четвёртого, кто хочет помочь ребятам.       Габриэль тут же отдал указание: — Седрик, бери ещё двоих и бегите в другие общежития, зовите всех на помощь. Остальные — за Гарри!       Я согласно кивнул.       Молодец, Габи, не растерялся.       

***

      Когда мы примчались в лазарет, я сразу стал расставлять ребят вокруг жертв окаменения.       Очень жаль, но Миссис Норрис и Сэра Севера придётся оставить напоследок.       Пусть я, может быть, и хотел бы начать со своего любимца, но первыми должны были стать люди. В конце концов, накопитель Сэра Севера ещё поддерживал моего пушистого компаньона.       «Всё с ними хорошо будет! Руководи давай, а не нюни разводи!»       И я стал руководить: — Слушайте меня все! Правую руку выставляете перед собой, над ребятами, левую кладёте товарищу на плечо. Направляете магию как в палочку. Если кому-то будет проще понимать свои действия при контакте, то можете класть ладони на ребят. Как только кто-то почувствует слабость, сразу меняется со ждущими своей очереди. Не геройствуйте, а то упадёте в обморок!       Сам я встал над Сьюзен и положил руку на плечо Габриэлю. Пришлось, конечно, постараться, староста наш весьма высоким вырос.       Но это я просто нервничаю и отвлекаюсь на ерунду.       И процесс пошёл!       Я так погрузился в выполнение своей задачи, что не сразу заметил, как в лазарет стали подходить ещё старшекурсники. Уже влившие свою энергию в жертв вводили в курс дела новоприбывших, и те в свою очередь вставали к койкам окаменевших. В числе прочих пришли и близнецы Уизли вместе с Перси. Приняли их отнюдь не с фейерверками, что и логично. Пришлось мне повернуть голову и гаркнуть на особенно сильно возмущавшихся представителей «Слизерина»: — Гавкаться потом будете! Соберитесь! И займитесь делом!       Больше возмущений не было.       Вдруг мне на плечо легла знакомая рука. Я даже вздрогнул от неожиданности, когда рядом встал Северус, вытягивая руку над Сьюзен.       С другой стороны встал незнакомый мне крупный приятный внешне мужчина, с мышиного цвета волосами и большими серыми глазами. Он спросил: — Я всё правильно делаю? — Да. Ещё немного, и она очнётся.       Ответил я ему, но больше всё-таки это было сказано для меня самого, потому что я чувствовал, что силы постепенно покидали меня. Больше я ни на что не обращал внимания, полностью растворясь в процессе.       И тут рука Сьюзен расслабленно упала на простыню, а она сама, заморгав часто-часто, сделала прерывистый вдох. Я отошёл и поспешил было к койке Луны, стоявшей напротив. Но та уже тоже сонно моргала и озиралась вокруг, радостно улыбаясь. Я плюхнулся на свободную койку. Ноги еле держали от усталости. В лазарете поднимался радостный гул, друзья спешили наобщаться с пришедшими в себя. А я просто сидел. Не было моральных сил на объяснения с кем бы то ни было. Желания говорить в общем-то не было тоже.       Рядом со мной присел Драко. — Все очнулись?       Спросил я у друга непривычно хриплым голосом. — Да.       Кивнул он. — Хорошо. Это хорошо.       Я поднял голову и заметил рядом его отца. Люциус с любопытством оглядывал «поле битвы».       Ну да, не каждый день можно увидеть общность четырёх факультетов. Уж во времена его учёбы такого точно не было.       Я тяжело поднялся и поплёлся в сторону койки, где сам ещё полчаса назад валялся рядом с Сэром Севером. Миссис Норрис тоже была там, как и перепуганный и напряжённый Филч, нервно переминающийся с ноги на ногу около своей питомицы. Над животным «колдовали» трое Уизли. Все трое сами уже были бледными, с ярко выделяющимися тёмными веснушками.       Я чуть оттолкнул в сторону ближайшего ко мне близнеца: — Джордж, отойди уже. Достаточно с вас. Нам не нужны тут жертвы истощения, а то мадам Помфри голову мне откусит.       Положив руку на тельце своего компаньона, я пустил в ход последние запасы своей магии. По губе что-то потекло. Я вытер по-свински рукавом, не особо заостряя внимание.       И вот наконец Сэр Север вздрогнул, и неестественно жёсткое тельце расслабилось под моими пальцами. Рядом завозилась под руками близнецов его товарка по несчастью. Завидев рыжих спасителей, Миссис Норрис тут же выгнула спину, вздыбив шерсть, но Филч подхватил свою любимицу на руки, прижал к груди, и та всё внимание переключила на хозяина.       Стоило отдать должное школьному завхозу, тот не забыл поблагодарить близнецов и Перси.       А я просто завалился на эту же койку, в надежде на долгий-долгий сладкий сон со своей животинкой под боком.       Сэр Север попытался было чему-то возмутиться, но у меня уже не было сил никого мирить или успокаивать: — Ой, Сев, не шипи ты. Я так устал.       И мой пушистый компаньон тут же забрался мне на грудь и улёгся нос к носу. Замурчал, словно маленький трактор.       Мне было так тепло, уютно и на всё наплевать. Я сгрёб низла в объятья: — Я так скучал.       И провалился в сон.       

***