Сердце кукловода

— Вот так, Кэйл, стежок за стежком, — тихо вторил женский голос синхронно с детским шипением. — Держи иглу увереннее. Если будешь и дальше зашивать так медленно, ты просто умрёшь от кровопотери. Парнишка её не слушал. Он сидел на полу, сжимая тряпку в зубах, дабы не закричать во всё горло, весь дрожал, как осиновый лист, но всё ещё пытался взять себя в руки, чтобы игла в пальцах ещё хоть раз пронзила кожу. Ах, он же почти закончил зашивать свою рану, но кисти уже так замерзли, что даже горячая кровь на руках от холода не спасала. Нити то и дело путались, а сам подросток уже раза два чуть было не потерял сознание. Тем не менее он улыбался и про себя выдыхал, мол "Хорошо, что порезали на рёбрах. На шее или правом плече зашить куда сложнее". Кожа, на которой ещё недавно сияла и марала всё вокруг длинная рана от ржавого ножа, сошлась, кое-как стянутая длинными нитями, после чего мальчуган для надёжности затянул по несколько узлов прежде, чем оборвать остатки и наконец убрать из зубов рваную ткань. Сжав лоскут в руке, он осторожно, словно боялся, что рана снова разойдётся, начал вытирать свой торс от собственной крови, но в итоге тряпку, побагровевшую за несколько минут, быстро бросили куда-то в сторону стены. Тело парня, на вид не старше 16-ти, обессилено свалилось на бок, встречаясь с холодными полами, а тяжелые веки опустились. Голос женщины, доносившийся откуда-то из стороны, сейчас Кэйла слишком мало волновал, ведь в голове звенела, подобно колоколам, совершенно другая мысль: "Как же блядски спать охота..." Его состояние не осталось незамеченным. Женщина, взглянув на него, тихо вздохнула, но больше ничего не могла поделать, кроме как вернуться к работе. Сейчас, как закончит шить рубашку, даст её ребёнку — зима всё-таки, без рубахи не прогуляешься, а Кэйлу ещё воду носить. Да ведь и завтрашние тренировки никуда не денутся, кому какое дело до его царапин. В бедной постройке на самой окраине деревни, где стены касались лесных владений, всегда было полно людей, кипела работа вроде шитья и пахло сыростью. Эти люди, что больше походили на рабов в глазах мальчишки, не носили фамилию Барроу, в отличии от их мужей, жен, и детей, да и членами деревни их никто не считал. Убийцы Драконов выкупали тех, кто выглядел более-менее здоровым, у их родителей, обычно солдат, и привозили в свои края, запирая под замок. Этого, конечно, бы делать не пришлось, если бы от смешания крови не рождались калеки и всякое больное живьё, что с возрастом лишь продолжало ползать в ногах, как последняя тварь, пока кто-нибудь не помилует и не прикончит это жалкое порождение. Всё-таки деревня нуждалась в великих воинах-героях, а не с трудом дышащем мясе. Родись такое создание у кого-то из привезённых, глава деревни без замедлений бы приказал с таким расправиться, и пусть этот скот с человеческими лицами тоже заплетался в косу, их даже на ворота никто бы вешать не хотел. Всё, для чего она предназначалась — притащить за эти живые поводья на площадь, чтобы на месте лишить головы в тот же миг. Детям сюда вообще-то приходить не разрешалось, однако Кэйл был то ли поразительно везучим ублюдком, то ли исключением из правил, ведь одним из плюсов пьющего наставника было то, что за его отпрыском никто не следил. Всем ведь не до этого было. — Хэй, Донна? — не открывая глаз прохрипел швее Кэйл, поджав к себе ноги. Он подождал, когда она издаст короткое "Хм", после чего, усмехнувшись, продолжил: — Я ведь беру у тебя нитки иногда... Если тебе что-нибудь нужно, я могу тебе достать... Та покачала головой, быть может, даже глаза закатила, однако парниша этого не видел, да и не поднял бы ради этого век. Живи они не в этом проклятом месте, а там, где Донне повернулся бы язык для слова "дом", скорее всего, Кэйл бы звал её матерью. Не было точно известно, её ли это ребёнок, да и чей вообще, однако, приглядевшись к светлым лицам и ярким алым волосам, местные рабочие быстро сообразили. Кэйлу тогда было всё равно, кого чьей мамкой окрестят, ведь для него это было не более, чем легкое ругательство с улиц деревни, а на ночь больше негде было остаться, когда наставник был настолько пьян, что двери дома не открыл, а в снегу и грязи ему спать ни разу не понравилось. Уже много лет прошло с его первого прихода, но Донна не могла забыть, как этот мальчуган прибежал к ней ещё крохой, держась рукой за кровоточащее плечо, и спросил, может ли она его зашить. Женщина тогда вся побелела, позабыв на миг, как вовсе выглядит игла, а представить, как сшить кожу на живом-то человеке, подобно краям тканей, она не могла ещё долго даже после того, как закончила штопать чужую рану. Боже, Донна помнила, как дрожали её руки, когда ребёнок перед ней стоял, не дергаясь, а лишь молча сжимая кулаки. С тех пор не много изменилось. Тот малыш подрос, но всё так же приходил, прося то у неё, то у других работниц обрывки ниток и иглу. Одну однажды ему подарила старая женщина из этих рабских мест, объяснившись тем, что зрение в её годах уже подводит, не удивительно, если мелкую иголку потеряет. И в местах, где любые проблески медицины вытеснили законы природного отбора, это было самой незаменимой вещью, беречь которую можно было лучше собственного глаза — их-то два, а вспоротое брюхо стянуть и с одним можно, если б только было чем. — Ну, если так уж хочешь отплатить, — подумав с минуту протянула женщина, и Кэйл, не медля, поднял к ней глаза. Та мягко улыбнулась и, закончив шить рубашку, бросила её на лицо парня, тут же берясь за следующую: — Постарайся прожить как можно больше. Знаешь ли, многие из нас успевают заскучать без тебя и новостей из наружности. "Ну, без меня уж вряд ли," — про себя возразил Барроу, оглянувшись по сторонам. В каждой комнате жило и работало минимум шесть человек, и эта не была исключением. Всех этих тощих и измученых созданий сюда привезли силой и, естественно, всё, что они питали к людям с фамилией Барроу, было лишь самой чистой и искренней ненавистью. Плевать, что ни одного из них сам Кэйл не запирал, ведь если доживёт, то и ему придётся род продлить, и не было в сих стенах никого, кто этого не знал. Тем не менее озвучивать своё несогласие Кэйл не стал. Взяв в руки новую рубашку и, покачиваясь, поднявшись на ноги, парень кивнул в знак согласия и, спрятав иглу с нитками в карман штанов неглядя, направился к двери на улицу. Не надевать же новую рубаху на всё ещё не слишком чистое тело. Скупой и жестокой старухой оказалась зима в этом году — под ногами хрустело не одеяло из снега, а лишь замерзшая сухая трава. Тех немногих белых крох, коими лишь слегка присыпало улицы, не хватило бы даже для того, чтобы вымыть пару пальцев, что уж говорить о теле, похожем на поднятый из могилы рваный труп. Тихо шикнув про себя, но, в прочем, ничуть не удивившись, Кэйл сложил одежку и, закинув после себе на плечи, пошёл в сторону леса — благо, река была недалеко, и шум её разбивающихся волн был слышен ещё с окраины. И треск обломков льда доносился до ушей, и жалкий скулеж дичи резал этот мягкий шум, давая знать, что кто-то в лесу был. В прочем, не редкость: будь то бойцы, решившие потренироваться на диких зверях, или же наказанные голодным мором неудачники, вышедшие в лес в поисках мяса, Кэйл забыл о них тот же час, как босые ноги ступили в ледяную реку. С уст сорвался тихий стон, дыхание замедлилось, лишь изредка свидетельствуя морозу о жизни в этом теле облаками пара. Бросив рубашку на камень неподалёку и закатив штанины до колен, он шагнул дальше в воду, затем ещё, прикрыв веки и наслаждаясь северным ветром, бьющим в загривок с спину. Он простоял так около пяти минут, чувствуя, как вода протекает мимо него, унося с собой лишние мысли, а обломки тонкого льда ударяются о ноги, с соответствующим треском иногда ломаясь. Пальцы медленно потянулись к недавно зашитой ране, точно проверяли надёжность швов, прежде чем парниша откинул косу назад, дабы та не мешалась, и набрал в руки воды. — Хах, это даже смешно, — отнюдь невесело шикнул себе под нос Барроу, когда мокрые стопы ступили на покрытую инеем землю. То, как хорошо холод справлялся с кровью, в деревне знал каждый ребёнок, и Кэйл криво усмехнулся, осознав, что запах сладковатого железа всё ещё бил ему в нос. Это было слишком близко, чтобы не заметить, и слишком легко, чтобы не проверить. Всё-таки, если это и впрямь наказанные голодом ребята, те на многое согласятся, лишь бы свидетель не настучал. С этой мыслью, застебнув на себе рубашку и оглянувшись по сторонам, Барроу крадущимся шагом направился в сторону запаха. Шорохи погибших на морозе трав и цветов всё ещё изредка выдавали человеческие шаги, потому, оказавшись совсем уж рядом, Кэйл в пару легких движений забрался на ближайшее дерево, перемещаясь по широким и крепким ветвям. Прошло немного времени до того, как до слуха Барроу донеслись всхлипы и чей-то обеспокоенный шепот. Остановившись, когда картина перед глазами открылась, Кэйл уселся на ветку и посмотрел вниз. Под одним из дубов лежал убитый с явным трудом дикий кабан. Кожа его была рассечена, а темноволосый мальчишка, измазаный кровью, тщетно пытался сломать убитому животному рёбра, неистово дрожа. Девчонка же, явно сестра, отстранённо стояла рядом, скрестив руки на груди и молча наблюдая. Нет, она не была спокойна, это Кэйл понял сразу — брат и сестра, каждый в своей степени, источали отчаяние. Разница их была только в том, что девка пыталась держать себя в руках, в отличии от утопающего в ужасе родственничка. Понаблюдав за этим зрелищем с минуты две, Кэйл не выдержал и закатил глаза, окликивая парня: — Что ты делаешь? — равнодушно отчеканил он, не собираясь спускаться вниз. Двое на земле тут же притихли, вздрогнув, но Кэйл на это не отреагировал. Он видел, как медленно мальчишка отстранился от разодраной туши, и как в животном страхе округлились глаза девчонки, стоило ей поднять глаза на говорившего. Сглотнув, та быстро затараторила, заикаясь и спотыкаясь о собственные слова: — К-клянусь, всё не так, как выглядит! Послушай, у брата завтра бой, м-мы-..! Мы только пришли п-потренироваться! Н-ничего запрещённого мы не совершили! Кэйл вскинул бровь, глядя на ту, как на умалишенную. Оттолкнувшись от ветки, на которой сидел, Барроу спрыгнул на землю и, подойдя к парню, скрестил руки на груди, абсолютно не изменившись в лице. — Своими хлипкими ручонками ты рёбра не сломаешь даже младенцу, — прошипел Кэйл, глядя на того сверху вниз. — Если и доставать сердце, то через желудок. Как ты вообще на арену выходить собрался? — Я... я просто... — попытался прохрипеть ответ мальчишка, но сестра в итоге ответила за него: — Брата сильно лихорадит, — она вздохнула, прикрыв глаза рукой. — Вчера я еле как подняла его с кровати, но из тренировки ничего не вышло. Сегодня хоть немного лучше, но... — Но тут без шансов, — качнул головой Кэйл, перебив ту на полуслове. Лихорадка. Речь шла далеко не о легком недомогании, ибо только болезнь была тем, что могло напугать детей в деревне Убийц Драконов сильнее, чем возможность быть повешанным за косу на воротах дома или же быть убитым на арене. Вовсе нет. Говоря о лихорадке, молодые имели ввиду потерю какой-либо силы, когда даже нож удержать в руке было непосильной задачей. Это была точка невозврата и, не сумев перенести хворь на ногах, ты уже был обречён, и этому больному неудачнику Кэйл сейчас мог разве что немного посочувствовать. Взгляд сам собой тянулся в сторону вскрытой груди кабана, к органу, скрытому за стеной рёбер, не до конца разодраных мышц и легких. Сердце — вот что ценилось среди Убийц Драконов. Считалось, что сила человека, могущество носителя фамилии Барроу, да и такая редкость, как древние силы, хранились в сердцах так же, как магия и возвышенная мощь у драконов. То, что у диких свиней сердце выглядело почти так же, как у людей, заставило Кэйла иронично усмехнуться. Правда, не надолго. Улыбка быстро сошла с его лица, стоило только пальцам абсолютно случайно наткнуться на моток с иглой и ниткой в кармане парня, а сомнительной идее проскочить в его голове. "Сердце... Главный этап в ритуале — это..." — про себя прошептал Барроу, после чего намеренно издал смешок, привлекая к себе внимание брата и сестры. — Вообще-то, — задумчиво протянул Кэйл, не отрывая глаз от убитого зверя. — Думаю, есть шанс, что ты выживешь. Разумеется, если будешь слушать меня. Брат с сестрой переглянулись, открыв рты, но так ничего и не сказав. Они синхронно уставились на Кэйла, который подошёл к зарезаному кабану и, дорезав его труп, аккуратно достал оттуда сердце. Больной мальчишка сглотнул, после чего, немного выждав, всё-таки прохрипел: — Что... Что нужно делать? Тот с привычным спокойствием бесстрастно ответил, подбросив орган зверя в руке пару раз: — Проиграть. И умереть. Те молчали. Непонятно, почему: осознавать сказанное пришлось долго или же те посчитали, что Кэйл помутнился головой — тот же не беспокоился об этом. Шагнув к больному парню, он протянул руку к чужому телу, пальцем проводя для себя метку для разреза. Затем он повернулся к девушке, спрашивая: — Соперник знает о лихорадке? — получив отрицательный кивок от сестры завтрашнего бойца, Кэйл тихо хмыкнул и потянулся к своему припрятанному за поясом кинжалу. — Отлично. Полоска стали опасно сверкнула в руке Кэйла, когда он улыбнулся: — Только не подумай, я помогаю тебе не просто так. Если выживешь, будешь мне кое-что должен. А ты, — он посмотрел на девушку, — свяжи ему руки и заткни рот. И больше не было ни звука в том лесу, когда Кэйл его покинул, в торопях ополоснувшись в реке от свежей крови. Зашло солнце, когда с делом было покончено, и лишь луна — одна ему свидетель. Но та мудра, сия древняя бледная дева, от того и не выдала своим ласковым светом Кэйла ни одной душе, лишь её луч мальчишку проводил домой. Вслед за пятами мальчугана по улице деревни бежали визжащие крысы, а из жилых домов наблюдали за красноволосым парнишкой разве что стервятники. В деревне Убийц Драконов их всегда было полно, они гнездились едва ли не на каждой крыше, ибо на улицах этого места всегда были покойники. Их мясо то лежало на земле, истекая железным соком, то висело на вратах, пока его ноги обгрызали изголодавшие собаки. Даже вслепую Кэйл бы легко пробежался по этой проклятой деревне, ни разу не зацепившись за угол чужой обители, ибо каждый дом и врата перед ним пропахли кровью до самого основания. Кровью и гнилью пропах и весь их лес, и та земля, по которой Кэйл бежал, и что смешно — ни разу в своей жизни Барроу не вдыхал чистого воздуха, что не источал ни капли смерти. — Наставник, я вернулся, — фыркнул тот, едва лишь успев распахнуть перед собой дверь, и тут же тяжело вздохнул. Как он и думал, этот старый ублюдок давно храпел, отключившись за столом с опустевшим в руках кубком из-под алкоголя. Опять. — Ладно, так даже лучше... Поняв, что разговоры бесполезны, он просто завалился спать. Утро обещало быть шумным и полным работы, но ни проливающий свою кровь на небеса рассвет, ни крики собирающегося люду не могли разбудить в очередной раз напившегося алкаша. И не было ничего более удобного у Кэйла, чем такая легкая вседозволеность. Немногим детям в этой деревне могли бы позавидовать другие: разве что сиротам и ученикам некоторых пьяниц, ибо тем за многое не приходилось платить. Никто не сломал бы им руку, если бы те сбежали с тренировки, и не подвесил бы за косу в случае позора. Кэйл был одним из таких везучих, поэтому почти не волновался, когда ещё до окончания ночной темноты выскочил из открытого окна. В то раннее время, когда ещё даже самые ярые любители боев не вышли на улицу, молодой Барроу уже скрылся в лесу, в скрытой от лишних глаз пещерке неподалеку от реки, о которой знал лишь он и ещё несколько человек. Пьяница-наставник не потащил бы его на столь ранний бой, как когда-то, и это позволяло Кэйлу изменить его исход. У девчонки, которую он встретил с братом в лесу, было задание, решающее половину дела — уговор. "Кто не любит легких побед?" — усмехнулся тогда им их спаситель, вводя в детали плана. — "Веришь или нет, но почти все бойцы нашей арены - лишь пугливые детишки, не более. Если скажешь врагу, что его соперник поддастся, он сделает многое." В тот день Кэйл вспорол больному мальчишке живот. Сделал надрез ровно под рёбрами, раскрывая для себя рану и размещая в нужном месте кабанье сердце как можно ближе к человеческому. Затем оставалось лишь одно — то, что молодой Барроу умел лучше всего, то, чему его научила Донна — сшить. Сшить плоть и затянуть узлы. Будь этот парень не из рода Убийц Драконов, вероятно, не дожил бы до утра, но этот день был единственным, когда он благодарил небо и землю за то, что был рождён не где-то там, в райской наружности, а потомком Неллана Барроу — живучим ублюдком. Кэйл тихо ждал, вертя в руках тонкую иглу — последнюю надежду этого несчастного мальчишки. Арена в деревне была широкой, а битвы на ней — дикими, так что, если всё пойдёт как надо, никто не заметит в том хаосе, где именно вспороли тело мальчугана. Если же не пойдёт, соперник больного просто докромсает тело на земле, а Кэйл сложит иглу с нитями и вернётся в дом, словно с самого начала ничего и не знал. Прошло не так уж много времени, возможно, чуть меньше двух часов, прежде чем резкие шорохи быстрых шагов донеслись до слуха молодого Барроу. Это не был зверь, да и явно не взрослый человек. Как и было сказано прошлым вечером, девчонка бежала к реке, неся всё ещё дышащий труп своего младшего брата. Она забрала его с арены сразу же, как только все узрели победителя в том бою — мёртвые тела родственники забирали не всегда, но всё же довольно часто. Тогда, когда все были на эмоциях, девчонке просто повезло сбежать с младшим в лес, якобы чтоб закопать. Подробности Кэйла мало интересовали — какая ему разница, если дело уже сделано? Девчонка прибежала к нему вся вспотевшая. Растрепанная и покрасневшая та упала на колени, едва успев ступить в укрытие пещеры, и со слезами на глазах прижимала худощавого братца к себе, словно боялась, что тот умрёт тот час, как она его отпустит. "Не выживет... Он уже не выживет..." — из раза в раз вторили ей навязчивые мысли, как бы сильно она ни пыталась их отогнать. Плечи девчушки неистово дрожали, пока она отчаянно пыталась зажать обрывком своего рукава рану младшего — так, будто это её жизнь могла угаснуть в любой момент, а не его. — Ты теряешь время, — выдохнул Кэйл немного мягче, чем планировал. Продев нитку в иголку, он кивнул сестре бойца на место у недавно разведённого костра. Тот был небольшим и тепла от него исходило мало. Тем не менее, это не было такой уж проблемой, ибо подросток разводил его скорее ради света. Сцепив зубы, девчонка медленно кивнула. В сознании её даже промелькнула искра надежды от уверенного вида красноволосого парня. Всё-таки, пусть и не намного, но Кэйл явно был старше её, а брата и подавно, а раз так, он ведь должен знать, что он делает, верно? Положив медленно истекающего кровью мальчишку там, где указал Барроу, девушка сняла с себя грязную рубашку, под которой была спрятана чистая — заранее завязанная на поясе так, чтобы поменьше пачкалась. Это Кэйл сказал её принести, дабы приостановить кровь и промыть рану. Чистую одежку он распорол своим ножом сразу же, как только получил ткань в свои руки — отрезал пару рукавов и всучил девчонке, отправив её к реке, а сам же остался с младшим, следя, чтобы тот не умер раньше времени. Изредка поглядывая на раненого, Кэйл держал кинжал над огнём, наблюдая, как лезвие раскаляется. Справа от него стоял сосуд с остатками отцовского пойла — прихватил с собой этим утром на всякий случай. И ведь не прогадал. Получив в свои руки вымокшую в реке тряпку, парень обернул больного малолетку на спину, доверив сестрице держать его руки. Сам же Кэйл оседлал бедра мальчишки, чтобы тот не пинался и дергался поменьше, и принялся промывать его рану. Края раны уже начали отмирать, но тем не менее, гнилых участков кожи оказалось куда меньше, чем тот ожидал. Избавившись от лишней грязи, Кэйл взял в свои руки нож и девчонка рядом с ним тут же вскрикнула: — Что ты делаешь?! Раздраженно прищелкнув языком, он от неё отмахнулся. В конце концов, такую махинацию Кэйл не впервые проворачивал, а сейчас это делал ещё и не на себе, что в разы упрощало задачу. Донна давно уже его научила — чем грязнее рана, тем быстрее умрешь, и уже никакие швы не помогут. Лезвие раскалять научил кузнец, что жил почти на самом краю рабского загона, а трюк с алкоголем предложила старуха-швея, когда узнала, что наставник ребёнка с фамилией Барроу уходил в запой, едва успев из него выйти. И всё же, несмотря на то, что Кэйл был уверен в своих действиях, для сестрицы раненого он был похож на мясника, готового прямо сейчас дорезать свою жертву, и старший шикнул на неё, когда та снова его окликнула: — Ты хочешь, чтоб он жил, или мне уйти? — и девчушка не смогла ничего на это ответить. Отрезав горячим ножом остатки старых ниток и гнилой плоти, Кэйл щедро плеснул на широкую рану наставническим пойлом прямо из сосуда, тут же затыкая рот больного, чтобы тот меньше кричал. Вот и всё. Оставалось лишь заново сшить. Для надежности ещё перевязать остатками разодраной рубашки и отпустить восвояси. Откусив нитку с иглой после узла, Кэйл усмехнулся, наконец-то поднявшись на ноги: — И какого оно - когда всю работу сделали за тебя? — издевательски протянул красноволосый, пряча инструменты по карманам. Ответа от дрожащего малолетки он не получил и, собственно, не слишком уж на него и рассчитывал. Потушив костёр ногами и раскидав повсюду пепел, он спрятал сосуд из-под алкоголя в рукав, а иглу вбил себе под давно загрубевшую кожу на пальце, чтобы не потерять — её, как и нож, ещё почистить следовало. Лишь когда Кэйл уже готов был уйти, он оглянулся на брата с сестрой, как будто что-то вспомнил, и снова обнажил свой кинжал. — Поднимайся, — выдохнул он больному парнишке, и тот, не без помощи сестры, сел, придерживая рукой перевязаную рану. Не раздумывая лишний раз, Кэйл отсек ему косу под самый корень и, перевязав ту сверху лишним куском ткани, бросил больному в руки. На непонятливый взгляд брата с сестрой он лишь мотнул головой: — Она тебе уже ни к чему. Я слышал, в городе такую продать можно, так что там резберешься, а сейчас проваливай. Отдыхать тебе некогда, а я всё ещё жду свою плату. — С... Спасиб-... — впервые за долгое время заговорил своим хриплым голосом малолетка, но Кэйл его остановил, выставив перед его лицом руку. — Больно надо мне твоё "с-с-с", — устало выдохнул он. — Просто выполни свою часть уговора и дело с концом. Если облажаешься, я сдам твой побег старосте. Получив твёрдый кивок согласия от мальчишки, его спаситель перевёл уже взгляд на девчонку: — А ты, — обратился он уже к ней. — Надеюсь, ты понимаешь, что обо мне говорить кому-то не имеешь права? Взглянув девчонке в глаза, Кэйл почувствовал себя чертовски странно — она улыбалась, прикрывая рот руками, и ревела похуже малого ребёнка, но, тем не менее, получив от той несколько кивков согласия, он ушёл. Он сделал то, что от себя предложил, а дальше уже сами разберутся. Всё, что оставалось Кэйлу — это ждать. Он не знал конкретно, сколько, а потому в компании луны и морозного ветра сбегал в лес каждую ночь чуть ближе к рассвету. Время зря, конечно, не терял: собирал хворост, носил домой воду, да и охота никогда лишней не будет. Так продолжалось до тех пор, пока однажды, подойдя к реке, он не увидел свежие следы, ведущие в ту самую пещерку. Усмехнувшись про себя, паренек пошёл по знакомой дорожке, уже и так зная, что там обнаружит. Достав из под наспех сваленых в кучу камней и веток небольшую тканевую сумку, он взглянул на содержимое и тут же вышел на улицу. Дверь скрипнула необычно резко и громко, точно рык дикой твари перепугав людей в рабском загоне. Старуха-швея, кое-как ковыляя с ноги на ногу, подбрела к двери с догорающей спичкой в пальцах, чтоб хоть что-нибудь да разглядеть в кромешной ночной тьме, и облегченно выдохнула, узнав в невысокой фигурке хорошо знакомое рыжеволосое дитя: — Боже, Кэйл, ты напугал нас, — покачала головой та и, быть может, хотела ещё что-то добавить, однако Барроу её перебил: — Донна спит? — спросил он коротко и твердо, крепко сжимая в тонких ручонках небольшую сумку. Женщина притихла, повнимательнее присмотревшись, словно искала у вечно битого мальчонки следы крови или ран, но, так их и не обнаружив, мягко улыбнулась: — Нет ещё. Шитья ей много. Вот закончит и, может, часик-второй подремает. До конца Кэйл фразу не дослушал и, закрыв дверь за собой и вильнув в поворот, покрался в знакомую комнату. Как он и думал, молодая женщина сидела на своём любимом месте — у крайнего окна, поджав под себя ноги, и уже заметно клевала носом, дошивая очередную одежку. На ноги Донны он обратил внимание уже довольно давно, но всё ничего не говорил, лишь молча наблюдал за тем, как она обматывала посиневшие от холода стопы остатками чистой ткани после шитья и прятала под длинную юбку с множеством заплаток. Из обуви в этой постройке сохранились лишь две побитые жизнью пары, которые рабочие носили по очереди, если те подходили по размеру, и Донна в их число не входила. В деревне сапог тоже нельзя было найти хотябы просто потому, что никто в них не нуждался — сам Кэйл бегал по улицам босиком, никогда не жалуясь, но эти рабочие были другими. Барроу устал уже удивляться их нежности, ведь и старшие, и младшие, до единого походили на лепестки цветов, что осыпались от малейшего ветра! Они дрожали от холода, лишь ступив на улицу, вздрагивали от боли, случайно порезавшись во время работы, и то и дело теряли сознание от усталости. Все они были до смешного слабыми и жалкими, и Кэйл сам не в силах был объяснить, почему продолжал приходить. Донна непонимающе захлопала глазами и даже отвлеклась от работы, когда пришедший ночью к ним ребёнок к ней приблизился и, ничего не говоря, поставил тканевую сумку рядом с ней и отошел, точно чего-то ожидая. Неуверенно отложив в сторону ткани и нитки, женщина медленно развязала узел сумки и, едва увидев содержимое, снова перевела взгляд на Кэйла: — Я же сказал, что отплачу тебе, — пожал плечами Барроу ещё до того, как Донна успела заговорить. — За то, что научила меня шить. Примеряй уже. Донна шокированно выдохнула, нерешительно доставая пару женских сапог на меху. Откровенно говоря, Кэйл сильно сомневался, что его должнику на них хватило бы выручки за отрубленную косу, так что сам больше верил, что он их где-то украл — но даже так, почему его это должно волновать? Теперь это проблемы того беглеца-малолетки. — Не бойся ты так, я их ни у кого не стащил, — добавил Барроу на всякий случай, видя, что женщина всё ещё колеблется. — Мне знакомый достал, проблем не будет. И Донну, похоже, это убедило. Обувшись, та осторожно сделала шаг к центру комнаты, затем ещё один и, широко улыбнувшись, закружилась — лишь низкие каблучки застучали. — Ай да красавица, — старуха-швея и сама улыбнулась, обнажив оставшиеся во рту зубы, и потрепала засмотревшегося Кэйла по голове. Тот не дрогнул и не шевельнулся, пусть и суть этого действия так и не понял за свои годы. По крайней мере он знал, что в рабском загоне за косу его не оттаскают, и это было чем-то странно смешным.

***

Рассвет был проклятым убийцей покоя — это Белая Звезда давно знал. Выучил за последние тысячу лет, вечно скрываясь от него в остатках ночи. Потому он и зашторил все окна в своих покоях, стоило Хенитьюзу его отпустить и наконец пойти спать. Спальня Красной Звезды была слишком далеко, так что тот, не раздумывая лишний раз, бросил свою окровавленную мантию и рубашку на пол, улегшись в постель короля и даже не укрывшись одеялом. Сознание Кэйла покинуло тот час же, как его голова коснулась подушки, и Барроу не осталось ничего более, кроме как тихо вздохнуть. Сняв с себя мантию, испачканную кровью Хенитьюзом, он неглядя бросил её на свой стол и, приблизившись к кровати, укрыл плечи бывшего главнокомандующего. Тот спал, как убитый, не реагируя ни на шорохи в покоях, ни на легкое прикосновение. Не почувствовал он и того, как Белая Звезда опустился рядом с ним, осторожно убирая пряди мокрых волос с лица Хенитьюза и заправляя их за ухо. Барроу молчал, следя за чужим сном, словно завороженный, пока в итоге не улыбнулся, едва слышно прошептав: — И всё же... Как же сильно мы похожи...