Пластик

Пока подростки наперебой здоровались с уже присутствующими музыкантами, скидывали верхнюю одежду и укладывали её в одну кучку на диванчик, а потом торопливо занимали места на нём же или бросались к инструментам, шатен с замиранием сердца шагнул в фиолетовый неон. И остановился, оказавшись как раз напротив того, кого — чьего осуждения, если точнее — так боялся. Рома — высокое и стройное чёрное пятно посреди горящей яркими цветами студии с не менее чёрной гитарой в руках. Если другие участники группы, разодетые и выкрашенные в красочные цвета, полностью гармонировали с такой же разноцветной студией, то Рома выделялся. Поприветствовав ребят, кроме Антона с приведением, потому тех он пока не заметил, длинноволосый продолжил неспеша подкручивать колки, пробовать струны и задумчиво кивать Артёму, который как раз заканчивал очень эмоционально рассказывать какую-то историю из своей жизни, до того волнуясь, что время от времени бил по барабанам. В последний раз кивнув, стоящий в пол оборота Рома заключил: — …Короче говоря, Артём, я бы на твоём месте не продолжал отношения с девушкой, которой не нравится твой кот. — Вот и я об этом! — Артём сыграл короткую барабанную партию и воодушевлённо рявкнул: — Матвей важнее!! До сих пор Антон оставался незамеченным. Однако не стоит забывать, что всё тайное рано или поздно становится явным: басист окинул взглядом всю студию и в общей суматохе заметил застывшего за порогом Антошку. — О, Антон, ты тоже тут. Привет. В мягком голосе парня не слышалось особенной враждебности или неприязни. Или отвращения. Или вообще чего угодно плохого, чего Тоша ожидал на всякий случай, по старой привычке. — Здравствуйте, — он робко ответил, кивая. Взгляд чёрных Роминых глаз не задержался на лице школьника и сразу опустился на чёрную водолазку. Лицо длинноволосого при этом приняло настолько многозначительное выражение, а пауза так затянулась, что Антону стало нехорошо. В конце концов, Рома спросил как бы между прочим: — Я смотрю, твой друг нашёлся? Тяночкин встрепенулся и быстро ответил, заикаясь: — Эм, д-да! Да, нашёлся. А… А вы откуда знаете? Рома поднял одну бровь, ещё раз очень таинственно посмотрел на Антошину кофту, а когда понял, что Тяночкин не понимает его загадочных намёков, пожал плечами и ответил: — Да так. Уля рассказала. Сама Ульяна, которая тем временем щебетала с Роней по поводу песни, да так быстро и звонко, что Роня не могла вставить ни слова, а успевала только впопыхах кивать, резко остановила галдёж, обернулась и вскинула брови: — А?! Что я уже сделала?! Темноволосый улыбнулся и покачал головой: — Ничего, ничего. Уля тем временем, наверное, подсознательно уловив суть разворачивающегося разговора, тыкнула пальцем в Антона и оповестила Ромку, чуть ли не прыгая от воодушевления: — А, кстати, ты видел?! У Антона кофта прям как твоя! Антон в который раз за день задался вопросом, стоило ли ему вообще экспериментировать со стилем. Со всем этим вниманием к его персоне он начинал чувствовать себя зверушкой в зоопарке. — Ага, — Рома сдержанно кивнул, всё ещё улыбаясь. Хотя он выглядел довольно уставшим, что было неудивительно с его многочисленными и многогранными занятиями: от починок стиральных машин до игры на бас-гитаре, громогласное присутствие Ульяны рядом не раздражало его, а наоборот, как будто придавало сил. Он поинтересовался не только из вежливости, но также с искренним интересом: — И как там твой Саша? Жив-здоров? Тяночкин уже собирался ответить «да», но вовремя одумался и сжал зубы. Назвать Сашу здоровым… было бы, по крайней мере, не очень честно. Антон осторожно начал: — Саша, он, ну… жив, — мальчик помолчал, как бы пробуя свои слова на вкус, проверяя, походят ли они на реальность. Вспомнил, что Саша ни разу не писал с утра, а значит, даже в его живости нельзя быть уверенным: — Вроде. — Хм, — Рома слегка нахмурился, но остался доволен честностью. Уля быстро подхватила: — Антон сказал, он заболел, представляешь? Он помогал писать песню и даже не придёт её послушать, прикинь, как обидно! — Заболел? — А-ага, — кивнул Антон. Загадочный взгляд длинноволосого словно приковал его к месту, так что парнишка всё ещё не смел сдвинуться. Словно щадя Антошку, Рома ненадолго опустил глаза на гитару, прошёлся по струнам пальцами и невзначай спросил: — И что твой Саша, он всё ещё принимает… — пауза, в которую Тошино измученное сердце пропустило несколько ударов: — необдуманные решения? Знаешь, мне он сказал, что бросит. Глупить. Это казалось каким-то безумием. Антон не мог понять, что это: игры его воспалённого, параноидального ума? Или невинный вопрос без всякого смысла? Уля, уже занявшая свою законную позицию чуть правее центра сцены (не в самом центре, потому что когда присутствовал Рома, то ей приходилось подвинуться), удивлённо повернула к брату вздёрнутый носик и спросила: — А вы чё, знакомы с ним? Призрачный Сашуля, который уже с ногами залез на диван, перегнулся через подлокотник и бесстрастно подтвердил Тошину догадку, шепнув: — Тош, тебе не кажется. Рома спрашивает, ширяется ли Сашка. — А, — Тяночкин опомнился и вытянулся в струнку. — Нет, не б-бросил. Всё ещё… делает глупости, — он пытался также многозначительно выделять слова, которые значили намного больше, чем непосвящённые участники группы могли бы подумать, но стараться было необязательно: в нужных местах голос дрогнул сам. Антоша виновато опустил голову и глянул на Рому исподлобья, будто «глупости» делал вовсе не телесный Сашка, а он. Рома хмыкнул и тоже опустил голову, перебирая натянутые струны: — Понятно, — в студии повисла такая несвойственная ей тишина, а пауза добавила следующему слетевшему с губ басиста слову тёмной, драматичной краски: — Жаль… Тяночкин уже не мог терпеть этого напряжения один: он переглянулся одноклассниками на диване в поисках поддержки. Сашуля улыбнулся ему, ну а Алина смотрела крайне вопросительно. Если даже Антон, не без помощи Саши, но смог догадаться до смысла, скрытого в словах длинноволосого, то для умной Алины намёк был и вовсе прозрачнее воды. Подняв одну бровь, она мотнула головой в сторону Ромы, мол: «он что, в теме?». Антон поджал губы и осторожно кивнул. И если эти двое (или трое, хотя Сашуля ничего особого не говорил, только сидел и мило улыбался, подобно украшению для комнаты) переговаривались молча, посредством взглядов, бровей и других чудес невербальной коммуникации, то остальные ребята не были столь малословны. Унылый Ромин вид и несуразные обвинения Саши глубоко возмутили их, так что Ульяна грозно возразила: — Как можно бросить глупить?! Без глупостей скучно жить! Вероника тут же поддержала свою подругу: — Ой, да ладно тебе, Ром, — она сложила руки на груди и закатила голубые глаза, — все подростки, а особенно парни, только и делают, что глупости! Ничего страшного. Артём, на которого Роня покосилась при словах «особенно парни», решил не перечить ей, а наоборот, поднял большой палец вверх и улыбнулся жутковатым, но искренним оскалом: — Плюсую! Я лично принимаю необдуманные решения каждый день. Ульяна закружилась со своей гитарой и радостно пропела: — Нельзя жить не глупя-я-я!! Не глупил — день прожит зря-я-я!— а потом рассмеялась, жутко довольная из-за того, что получилось с ходу срифмовать. Харизма Ули, сплочённость участников группы вокруг одной идеи и даже сама эта идея, что нет ничего плохого в том, чтобы иногда глупить, повлияли на всеобщее настроение благоприятно. Холодное сердце усталого Ромы было растоплено, и он улыбнулся, наблюдая, как Ульяна путается в проводе от электрогитары, да и все остальные тоже улыбнулись, даже Антон. А потом последний вспомнил, что изначально под «глупостями» они с Ромой имели в виду наркотики, и эта подмена значений сильно искажала воодушевляющие слова ребят, от чего мальчику становилось очень не по себе. Он предпочёл бы не понимать эту игру смыслов. А Сашулю она позабавила, ему вообще лишь бы посмеяться, чем он и занялся: — Ахах, это уже целый притон получается! Да, Тош? Ой, да не смотри на меня так, я просто шучу! Алина перехватила возмущённый взгляд Тяночкина, который, конечно же, предназначался не ей, а лохматому приведению рядом. Она демонстративно пересела ближе к краю дивана и позвала Тяночкина, приглашая: — Тош, садись. — На бутылку. Добавив это, призрачный Саша заржал с новой силой. А Антон пожалел, что вообще согласился прийти в студию. — Так, сейчас начнём!! — грозно предупредила Ульяна, как только Тяночкин уселся, к своему счастью и к разочарованию Сашеньки, не на бутылку, а на диван. — Нам ещё с Дынькой гулять, так что будем недолго! Зрители понимающе закивали и приготовились слушать. Музыканты в последний раз быстро пошептались, решая между собой какие-то оставшиеся музыкально-технические вопросы, переглянулись и кивнули друг другу. Уля сделала шаг вперёд, вскинула руку и открыла рот, чтобы спросить у публики, готовы ли они — и заиграла музыка. Но есть нюанс: не Стекловата, а Дайте танк. В отличие от Алины с Антоном, которые такого поворота не ожидали, Сашка не стал терять ни секунды, воскликнул: — Люблю эту песню, — и стал подпевать: — За глаза не оскорблю, даже мнение… Музыканты тоже впали в некоторое замешательство, а Ульяна так и застыла с поднятой рукой и открытым ртом. Наконец она нахмурилась и свирепо вскрикнула: — У кого мобила играет?! Новое правило: перед концертом ставить мобилки на бесшумный! Все переглянулись: ни у кого на звонке не стоял Дайте Танк. Антон, чтобы увериться совсем наверняка, уже собирался полезть в рюкзак, но… — Ой! — солистка хлопнула себя по лбу. — Это ж мой! Рома усмехнулся: — Я всё ждал, когда ты вспомнишь. — Да блин!! Выпутавшись из провода, разъярённая Ульяна потопала за рюкзаком, который покоился на гитарном усилителе. Артём покрутил барабанные палочки в руках и беззлобно, но нравоучительно проворчал ей в след: — Нефиг потому что каждый день на звонок новые песни ставить. Роня тут же принялась защищать подругу: — Ой, Артём, можно подумать, лучше всегда иметь одну дебильную песню, как у тебя! — Э-Э-Э, ДЕСПАСИТО — НЕ ДЕБИЛЬНАЯ ПЕСНЯ!!! — Тихо вы! — солистка шикнула на друзей, особенно — на озверевшего Артёма. Потом приложила телефон к уху и протараторила: — Ало, я на концерте, с той самой песней про монтажную пену, кстати, потом звони!! — но взволнованный голос на той стороне тоже затараторил, да так, что успел заинтересовать девушку до того, как она сбросила. Она переспросила: — Ась? Рома? — перевела удивлённый взгляд на брата. — Ну да, Ромка со мной, а что? Если до этого никто телефонным звонком шибко не интересовался и просто воспринимал, как очередное лирическое отступление перед долгожданным выступлением, то на этом моменте все навострили ушки, а старший брат гитаристки — и подавно. Усталость сошла с настороженного лица, чернильные глаза застыли на Ульяне в немом вопросе. Девушка же тщетно пыталась разобрать, что от неё хочет назойливый абонент. — А. Ага. А чё с тобой?.. А. Ну-у… Не знаю. Ну ладно, ладно, щас! Щас дам ему трубку, — Ульяна подошла к брату, протянула ему телефон и сообщила хриплым шёпотом, растерянно хлопая ресницами: — Ром, это тебя. Не пойму, чё он от тебя хочет. Совершенно серьёзный Рома отпустил гитару, которая осталась висеть на ремне, принял телефон, положил свободную руку на пояс, прикрыл глаза и лаконично поздоровался: — Слушаю. В обители подростков-бунтарей и низкопробного панк-рока во второй раз за день стало неестественно тихо. Все взоры обратились к Роме, который стойко и терпеливо выслушивал абонента. Кто-то даже затаил дыхание, вслушиваясь в неразборчиво текущий лепет, доносящийся из трубки. Наконец, когда тот вылился окончательно и замолчал, Рома нарушил тишину твёрдым ответом, причём ни одной лишней мышцы его лица не дрогнуло: — Нет, не могу. Артём тихо фыркнул, девушки переглянулись, а Антон округлил глаза с искренним восхищением. Это блестящее умение говорить нет завораживало и лично для него казалось чем-то недостижимым. Или всё-таки достижимым, хоть и сложно, потому что Рома так или иначе оставался для Антошки своеобразным примером подражания. Дальше следовала пауза, во время которой звонящий как раз мог бы спросить: «Почему?». — Потому что я не собираюсь тебя покрывать, — следовал спокойный, но жёсткий ответ непреклонного Ромы. Похоже, загадочный абонент на том конце провода ну очень хотел быть покрытым. Он говорил ещё много, и непреклонность Ромы начинала рушиться. Брови хмурились, губы раздражённо натягивались, а однажды — даже дёрнулся глаз. Заметив эту абсолютно незначительную деталь, Антон ощутил беспричинное воодушевление: как будто если у Ромы дёргается глаз, как и у него, то одним этим сходством Тоша уже стал на шажочек ближе к своему идеалу. Оставалось вырасти на половину своего роста и отпустить волосы до колен. В общем, не прошло много времени, и никто даже не успел толком заскучать, прежде чем Рома сдался и спросил, вздыхая: — Доказательства-то есть? Звонящий принялся с пылом заверять в этом. — Жду, — Рома бросил сухо, будто выплюнул, и положил трубку. Пока все остальные, включая приведение, находились в немом замешательстве, лениво крутящий барабанные палочки Артём уточнил: — Рома, чё за мутки? Опять мафия? — Если бы… Ей богу, с мафией меньше проблем, чем с этим, — черноволосый проворчал, копаясь и что-то рассматривая в Улином телефоне. Владелица же телефона наблюдала за происходящим невозмутимо, разве что переминалась с ноги на ногу от нетерпения начать концерт. Антон отметил про себя, как странно, что подросток, то есть Ульяна, может так спокойно относиться к тому, что взрослый, пусть даже старший брат, пользуется её телефоном, так ещё и что-то там ищет, разглядывает. Вскоре брат нашёл то, что ему было нужно, и вернул Уле мобильник со словами: — Напиши ему, пусть приходит. И пусть возьмёт бумажку и ручку. — Лады... — солистка принялась быстро печатать. — А мы его подождём?.. — Нет, — длинноволосый поправил ремень, взял в руки свою роскошную бас-гитару, повернулся к зрителям. От его таинственно-угольного взгляда у Тяночкина пробежали мурашки по спине. — Давайте играть. Барабанщик, совсем не таинственный, радостно закричал: — Погнали, пока мафия нас не накрыла! Тут уже Роня не выдержала накала и взорвалась: — Что-то я ничего не понимаю, что за секреты у вас?! С кем вы там списываетесь, кто придёт? И ещё, Артём, шутки про мафию — не смешные! Барабанщик тут же ответил: — Ронь, если ты имеешь что-то против мафии, я бы тебе не советовал говорить это вслух! — и, чтобы побольше припугнуть девушку, указал на своё лицо, как обычно, расцарапанное ненаглядным котом: — Знаешь, откуда у меня эти шрамы? Роня уже разволновалась до того, что начала краснеть, и собиралась продолжить грызню, когда гулкий, но умиротворяющий голос Ромы её опередил: — Никаких секретов, никакой мафии, — он коротко вздохнул. — Просто Собакин. Градус напряжения на сцене моментально спал. Ронечка заправила прядку рыжих волос за ухо и спросила также спокойно: — А, тот парень, которого Антон искал? Так бы и сказали сразу. Если участники группы успокоились и им всё стало ясно, то зрители, по крайней мере, телесные, наоборот забеспокоились и впали в замешательство. Антон словно очнулся от транса: — С-Собакин? Улыбчивый Сашенька наклонился к Тяночкину: — Ну да, это тот наркоша, помнишь его? Антон, конечно, помнил. Он просто не успевал ни понять, куда, когда и зачем упомянутый наркоша придёт, ни морально подготовиться к его приходу. Алина потянула Тяночкина за рукав, чтобы перекинуться хоть парой слов об этом Собакине и обо всех этих таинственных переговорах с ним связанных, когда Ульяна топнула ногой и зычно вскрикнула: — Всё, играем Пену!!! Друзья, вы готовы?! Под «друзьями» Уля имела в виду участников Стекловаты, потому повернула голову к ним. Артём прекратил крутить барабанные палочки, сунул их себе в зубы — Саша-призрак пошутил, что тот голодный, наверное — покрепче затянул повязку на голове и решительно кивнул. Роня впала в ступор лишь на долю секунды, но затем опомнилась, положила пальцы на клавиши синтезатора и тоже кивнула. А Рома давно был готов и просто улыбнулся сестре. Ульяна осталась определённо довольной, тоже кивнула и теперь спросила у ребят на диванчике: — Фанаты, вы готовы?! Фанаты поняли, что выбора у них не было: Ульяна слишком давно хотела начать концерт, была настроена воинственно и чуть ли не тряслась от нетерпения. Алина с Антоном активно закивали, а Сашуля вообще засвистел, как иногда делают на настоящих концертах. Сашин свист определённо придал происходящему эстрадности и способствовал правильному настроению, потому что с каждым мгновением музыканты выглядели всё более готовыми и довольными, предвкушающими очередной перформанс. — Тогда мы начинаем!!! Вы уже слышали демку, счастливчики, а это — релизная версия трека! Раз, два, погнали! Ульяна ударила по струнам — и всё встало на свои места. Минуту назад в студии царила тревожная неразбериха: какие-то намёки, непонятные звонки, мафиози, в довершение ко всему живой Собакин как снег на голову. Но стоило Стекловате наконец-то дорваться до инструментов, заиграть — и переполох, который царил в воздухе, сложился в громкий, звонкий, мелодичный лад. А тот переполох, что царил в Тошиной голове, под действием музыки тоже улёгся. Музыка, неожиданно гармоничная для Стекловаты, даже сентиментальная в какой-то мере — стала единственным, на чём измотанный Тяночкин сумел удерживать своё рассеянное, летучее, лишённое витаминов внимание. И до чего же это было хорошо: хотя бы на несколько минут почувствовать, как суматоха из мыслей как бы сужалась в единую, чёткую линию, внемлющую мелодии. Музыка была не слишком бешеной, поэтому не отдавалась в воспалённом сознании болью, но достаточно сильной, чтобы вести это сознание за собой в обволакивающий, фиолетовый неон. Антошка закрыл глаза. Ритмичные удары барабана толкались и подбрасывали его. Колебание Улиных струн появлялись всплесками на поверхности разума и расходились кругами. Звуки синтезатора окрашивали их в яркие цвета. Где-то в этой композиции, в этом переплетении звуков, чувств и образов плясал расплывчатый Собакин. Антон чувствовал, что ещё немного — и несмотря на грохот музыки, он провалится в сон. Или уже провалился. А потом Ульяна запела. Её громкий голос, резкий, ошеломляющий, разрушил картинку, выбросил Антон из оцепенения и заставил распахнуть глаза. Казалось, что её кричащий, грубый и даже отчасти фальшивый вокал никак не мог сочетаться с ласкающим слух инструменталом. Но всё-таки сочетался: так же неожиданно, как мёд с горчицей. «Я страстно целовал асфальт Потом ласкал базальт О вату я хотел согреться Но все разбили моё сердце! Влюбился я в стекло Меня бросило оно Больно было до предела Но монта-а-ажная пена!». Следуя за протяжным «монтажная», слово «пена» выкрикивалось с глубоким чувством и силой на грани Ульяниных возможностей. Похоже, всю свою жизнь девушка тренировала голосовые связки, чтобы перекрикивать гитару с барабаном, и ей это действительно удавалось. Ребятам на диванчике оставалось лишь молча внимать, наблюдать и поражаться. «Залилась в грудные щёлки И сердца битые осколки Ты мои скрепила верно Как монта-а-ажная пена!». Сашуля узнал собственные строчки! Он был рад, как ребёнок. Обнял Тяночкина, повиснув у него на плечах, и стал восторженно перекрикивать грохот панк-рока: — Ва-а-а, Тоха-а!!! Помнишь, это мы писали!! Это наши стихи, Тош, ты помнишь?!! Антон хорошо помнил. Он почувствовал, что они с Сашенькой собственноручно приложили усилия к этой песне. И не просто абстрактное, собирательное «они», а даже сам Антон! Собственноручно писал под диктовку, но всё-таки писал, и, переступая себя, передавал бумажку дрожащей рукой, пусть запинаясь, но объяснялся! И теперь стихи любимого беловолосого звучат в песне, и, как Сашуля подметил — в первозданном виде, их даже не изменили! Антон был очень горд и рад. Почувствовал себя с Сашей полноправными членами этой крутой тусовки. Улыбался. «Ты красива и бела И любовь моя сильна! Ты зимой меня согрела О, монта-а-ажная пена! Залилась в грудные щёлки И сердца битые осколки Ты мои скрепила верно КАК МОНТА-А-АЖНАЯ ПЕНА!!!»— спетый в последний раз, самый надрывной припев закончился криком, в который Уля вложила целую бурю взрывных чувств и, образно говоря, всю свою монтажную пену. Все остальные инструменты постепенно затихли, а Ульяна, подпрыгнув, ударила по струнам гитары с силой, которая граничила с жестокостью, и тяжело приземлилась на ноги, пока отголоски дрожащих струн эхом разносились по комнате и, наконец, затихли. Саева тяжело и громко дышала, будто только что проделала тяжёлую кардио-тренировку, что не было так далеко от истины со всеми этими прыжками, плясками и сумасшедшим пением. Только никто её отдышки не услышал: у ребят слишком сильно звенело в ушах. Сашуля вскочил на ноги и захлопал. Антон подорвался за ним, и Алина — тоже, так что восторженная публика осыпала музыкантов аплодисментами стоя. Сами музыканты светились от счастья, и едва живая, выдохшаяся, прибывающая в эйфории Ульяна — ярче всех. Только Рома покачал головой: — Уль, ты перестаралась. Девушка бросила на брата отчаянный взгляд и просипела: — Не перестаралась, так и задумано!! — Вот, уже начинаешь хрипеть. Так можно и голос потерять. Нравоучения брата спускали солистку с небес на землю, это было заметно невооружённым взглядом. Но Улино настроение было кому подхватывать. Этим занялась взволнованная Роня: — Ульяночка, ты спела просто замечательно! Ну, да, может быть, ты выложилась даже слишком сильно, но это же придёт с опытом, правда? Всё равно ты б-была… — рыжая вдруг распереживалась и запнулась, пока большие Улины глаза вопросительно смотрели ей в самую душу и время от времени хлопали ресницами. Наконец Ронечка подобрала слово, смущённо опустила взгляд и выпалила: — великолепна! Взгляд чёрных угольков не стал менее вопросительным, Саева задумчиво притянула к себе гитару и слегка задумалась. Роня тем временем активно краснела, сосредоточенно смотрела в клавиши и даже вцепилась в бока синтезатора, словно искала в нём опору. Любовные песни, то ли сами по себе, то ли от их совместного исполнения с Улей, всегда сильно влияли на Веронику. Ульяна переспросила, хрипя всё больше: — А крутой? Я была крутой? Рыжая подняла голову и тихо ответила, настолько искренне, что Антон невольно проникся к ней симпатией, возможно, даже узнал в ней себя, смотрящего на прозрачного Собакина и говорящего ему: — Ты была круче всех. — Хи-хи-хи!!! — Уля радостно захихикала и обняла гитару. Роня напряжённо улыбнулась, смеряя эту гитару завистливо-ревнивым взглядом. Рома снял ремень и пошёл неспеша укладывать роскошную бас-гитару в чехол, а Артём, похоже, настолько устал от воркования девушек, что решил проигнорировать его, и честно дал свой комментарий, отбивая в барабаны не какую-то определённую мелодию, а просто так, для удовольствия: — Заебись сыграли, короче! — после паузы добавил: — Матвей бы одобрил. Он у меня любит хардкорный рок. Вероника только и ждала возможности переключиться на что-то, кроме созерцания счастливой Ули, поставила руки в боки и давай отчитывать барабанщика: — Господи, Артём, ты своему коту хардкорный рок включаешь?! Пожалей животное! — Матвей без него заснуть не может, он же!.. Эх, блин, тебе не понять, у тебя кота у самой нет, вот ты и бесишься. В общем, всё вернулась на круги своя. Ульяна засеменила к дивану и стоящем перед ним зрителям. Её глаза снова засияли. — Ну что, как вам?! — слова давались ей с трудом и хрипло, она определённо перестаралась во время пения. — Супер! Ребята, вы все — супер, но Ульяна сегодня прямо превзошла сама себя. — Спасибо! — прохрипела солистка. — Антон, а тебе как?? На лице Тяночкина и так было написано, что ему всё понравилось. Повисший на нём Собакин нашептал ему на ухо: — Тош, передай, что текст — пушка. — Текст просто пушка. — Мне тоже понравилось!! Надо почаще текста писать! Собакин опять зашептал: — И ещё спроси, не нужен ли им второй солист! Это Антошка спрашивать постеснялся. Пока Роня с Артёмом продолжали понемногу дружно переругиваться, а Рома стал проверять софит, который работал как-то странно, Алина задумчиво протянула: — Знаете, я тут подумала… у вас есть все нужные музыканты, солистка, собственный стиль, интересные текста песен. Единственно, чего вам не хватает… Рома отвлёкся от софита и закончил за Алину: — Синхронности? — Скорости? — тут же вставил своё предположение Артём. — А может, спокойных моментов? — парировала Роня. — Гитарных соло?! Криков?! Дырок на колготках?! — Ульяна азартно набрасывала догадку за догадкой. — Солиста-приведения? Хе-хе, — вставил Сашка. Бедняга не терял надежды вступить в группу. Когда все немного успокоились и наконец-то дали Чайкиной вставить хоть слово, она мягко возразила: — …Вообще-то, нет. Я хотела сказать, что вам бы поставить хореографию как у Блэкпинк. И тогда-! Стекловата ответила практически хором: — НУ НЕТ- Дверь распахнулась. В сопровождении собачьего лая, словно под звуки фанфар, в студию беспокойно влетело запыхавшееся нечто на подкашивающихся коленках, навалилось на дверь спиной, захлопывая её, сорвало капюшон с головы и панически выглянуло на улицу из-за фиолетовых штор. Собакин. Стоило ему хлопнуть дверью, и та заглушила отчаянно гавкающую Дыньку, которая извещала хозяина и других ребят о госте. В студии повисла пауза. — Привет, ребятки, не помешал? — Саша сбивчиво начал, всё ещё высматривая что-то в окне. — За мной такая подозрительная бабушка шла, капец просто… Ну, вроде оторвался! Он немного отдышался, помахал рукой скачущей перед входом Дыньке, потом хорошенько зашторил окно, облокотился спиной о дверь, наконец-то продемонстрировал ребятам своё румяное лицо и, что ещё важнее — увидел студию целиком. Беловолосый широко распахнул глаза. Большие морозные глаза с большими-большими зрачками. Открыл покусанный рот, украшенный колечками. Стал похож на ребёнка, который под новый год зашёл в гостиную и впервые увидел украшенную ёлку — таким восторгом озарилось его вымотанное лицо. — Ох, ёбушки-воробушки, так это не гараж, а реально студия!!! — он воскликнул, когда первый шок прошёл. Рома вздохнул и потёр переносицу. Ульяна захлопала ресницами и переспросила: — Э? Какой ещё гараж? — Я немного рассказывал ему про студию, и он вбил себе в голову, что мы играем в гараже… — пояснял Рома. — Так вы всё-таки знакомы? — спросила Алина. Она хмурилась и изо всех сил пыталась понять, что за связь была между этим загадочным Ромой и не менее загадочным Собакиным. — …Долгая история. Пока Саша восторженно осматривал студию, в которой, честно говоря, стало довольно мало места от количества толпящегося в ней народа: четыре музыканта, два слушателя, приведение, так ещё и наркоман в придачу — он наконец заметил Тошика. — Ой, Тош, приветик, ты тоже любишь по чужим гаражам шастать? — Собакин солнечно улыбнулся, мельком глянул на Тошину кофту с «if». Потом ещё раз. Потом задержал на ней взгляд. — …П-привет, — ответил Тяночкин. Ему захотелось закрыться, спрятаться или сразу оказаться дома под одеялком. Потому что Саша не должен был это видеть. Антон подсознательно чувствовал, что в том, что он решил так одеться сегодня и сделал это, изменив своему привычному стилю и, следовательно, самому себе с этой Сашиной кофтой — было нечто интимное. А если и не было, то Антон по собственной воле вложил его в этот поступок. Ведь как бы он не страдал от этих двоих и как бы не пытался убедить себя в обратном, но одного прозрачного Собакина ему оказалось мало, он не вынес этого, он попытался ощутить близость телесного, живого Саши хотя бы так, посредством ткани. И это должно было остаться его маленьким и личным секретом. Но вот, телесный Собакин прямо перед ним. И по своеобразной ухмылочке на всё ещё румяном лице, по особенному выражению в его глазах, по паузе — Антон уловил неким шестым чувством, что скрытый смысл пребывания этой несчастной водолазки у него на теле был раскрыт, понят и принят к сведению живым Собакиным сполна. В общем, в тот момент под его ехидным взглядом Антон почувствовал себя голым, а Стекловата, Алина и даже приведение ушли на второй план. Телесный Саша коварно прикрыл глаза и промурлыкал: — Фигасе ты панк, Тошенька. А говорил, не будешь носить в школу. — Кхм, ну да, ха-ха, я подумал… — Антон понял, что ничего не думал. Он мало думал в принципе в последнее время, — в общем, подумал, почему нет. — Правильно, нечего моль в шкафу кормить! — Саша вальяжно направился прямиком к софиту, с которым возился длинноволосый, и спросил его с таким панибратским видом, будто они с Романом были лучшими друзьями: — Ром, ты ж не против, если Антон твою кофту поносит? — но до Ромы Саша не дошёл, потому что через долю секунды его внимание привлекло очередное достояние студии, к которому он тут же бросился: — ГРЁБАННЫЙ НАСОС, У ВАС ТУТ ПЛАКАТЫ С ЭМЭСАЙ?! — …Вообще-то, я давал кофту тебе, но если тебе есть в чём ходить, то конечно, — парень брезгливо присмотрелся к беловолосому, практически пускающему слюни на плакат, и явно не остался доволен. — Кстати, ты что, в той самой рваной футболке? — Не угадал, не дырявой! Тошик мне все дырочки подшил. Ульяна и Роня, которые вполголоса обсуждали эффектное появление Собакина, бросили на Антона вопросительный взгляд. А Алина уже привыкла. Вместо этого она скорее тихо поражалась таким неожиданно близким взаимоотношениям басиста с Сашей. Возможно, мысленно набрасывала сюжет для фанфика. — Как же ты срёшь? — приведение добродушно поинтересовалось у Саши, а потом стало тыкать Тяночкина: — Тош, а ну спроси у него, спроси! К тому моменту Антон был и так достаточно оглушён приходом Собакина. Переизбыток информации под задорный гомон Сашиных голосов его просто добивали. — А ну подождите! — он взвизгнул, заставляя всех удивлённо затихнуть и внимать его слабому голоску. Антошка продолжил уже спокойно: — П-подождите. Это… — он сжал в кулаке чёрную ткань, оттянул и посмотрел на неё так, будто видел её впервые, чуть-чуть подумал и всё-таки уточнил: — Это кофта Ромы? Уля заверещала, её громкий голос приглушался спасительной хрипотцой: — А-а-а, так вот почему так похоже на Ромину кофту!! Басист хмыкнул: — Ну да, это она и есть. Усталый и не очень довольный тон Ромы не менее уставший Антон мгновенно принял на собственный счёт. И стал панически оправдываться: — Я не знал! Я п-просто… Живой Саша окончательно оторвался от заманчивых плакатов, подскочил к Антону и стал беззаботно его успокаивать: — Да расслабься, Тош, не крал же я её! — Пизди побольше, — улыбнулся призрак. Антон решил тоже не верить ни единому слову живого Собакина. — Я отдам, если надо!!! Мне одежды хватает!! Рома скрестил руки на груди и выдохнул, прикрыв глаза: — Да расслабься, Антон. Я правда отдал её в добровольном порядке. Носи на здоровье. — …Кхм, л-ладно, если Вы не против, — Тоша тихо согласился, всё ещё сжимая в пальцах ткань, опустил на неё взгляд и принялся осознавать, что вещь на нём не только подарена ему лучшим другом, отчего является ценной, так ещё и принадлежала не кому-то там, а самому Роме, самому крутому парню, с которым Антону посчастливилось познакомиться за последние шестнадцать с лишним лет. Последнее вскружило мальчишке голову настолько, что ему пришлось присесть. Голова кружилась не только иносказательно, но и буквально, это было жутко неприятно. Сашуля усмехнулся и погладил поморщившегося Тяночкина по голове. Ну а Артём, почесав голову под повязкой барабанной палочкой, деловито поинтересовался у старшего товарища: — Слышь, Ром, а можно мне тоже какую-то мерчагу?.. Кофту там или футболку. — Нет. Тяночкин вздрогнул, когда барабанщик заорал: — ДА Ё МОЁ, ХРЕНА ЛИ ИМ ВСЁ МОЖНО А МНЕ НИХ-?! Невозмутимый Рома перебил Артёма, обращаясь к Собакину: — Саш, ты принёс листик и ручку? — Конечно! Саша не спешил их доставать. — И где они? Сашин ответ следовал незамедлительно: — У Антона в рюкзаке. — Чего?! — переспросил Тяночкин, мягко намекая, что Санёк обнаглел. Собакин же одарил друга солнечной улыбкой: — Так что, одолжишь листик? И ручку. Антон вздохнул и полез в гущу курток за рюкзаком. В этот раз в расход пошла тетрадка по истории. Листик вырвался кривовато. Мальчик опять вздохнул и поморщился. Всё, за что бы он ни брался, выходило не так. — Спасибо, братан! — Сашу такие мелочи жизни, как кривой край у тетрадного листка, совершенно не волновали, он вырвал его из подрагивающих рук шатена, как и ручку, и гордо понёс Роме: — Прошу! От имени тёти. Рома принял дары с понурым и серьёзным видом, присел перед усилителем для гитар и поставил лист на него, как на импровизированный журнальный столик. Роскошные длинные пряди спустились по спине, плечам и даже касались пола, закрывая собой листок от Антошки густой непроглядно-чёрной занавесью, точно желали сохранить в тайне. Живой Собакин встал у Ромы над душой, сложив руки за спиной, и тихонько подсказывал, что писать. — Дата? — длинноволосый спросил тем равнодушным тоном, который напоминал повадки противных тётенек, работающих с документами. — Сегодняшняя, — проворковал Собакин и стал дальше тягуче наговаривать Роме всякие детали вполголоса, переминаясь с пятки на носок. Само очарование. Второй Сашуля тоже был довольно очаровательным и тоже докучал басисту, только с другой стороны. И в отличие от Саши телесного, которому хватало выдержки и приличия стоять, этот сел на свободный кусочек усилителя, склонился над листочком так, что Рома практически дышал ему в макушку, и тоже поглощённо наблюдал за происходящим. В общем, Саши конкретно обступили длинноволосого. Антон в который раз подивился выдержки басиста, потому что не понаслышке знал, как нелегко оставаться сосредоточенным и что-то писать в таких условиях. Другие присутствующие, кстати, кроме Артёма — тот был слишком раздосадован и ленив, чтобы вставать из-за барабанов — тоже обступили усилитель. — А что вы пишите? — Антон робко поинтересовался, когда головокружение уступило место любопытству. Поднялся с диванчика и тоже пошёл посмотреть, над чем кропотливо работал Рома. — Записку для школы, — пояснил Саша. Сашуля вскинул взгляд на озадаченного Тяночкина, иронично ухмыльнулся и заметил: — Во даёт Ромка, а говорил, что не хочет его покрывать! Повезло твоему торчку конечно, всё с рук сходит. Антон был, мягко говоря, обескуражен. Улыбки Саш виделись ему издёвками, попустительское отношение Ромы к Сашиным наркотическим похождениям — безумием, и казалось, что лишь они с призраком осознают всю абсурдность ситуации. И если красиво сверкающий в свете софитов Сашенька принимал этот абсурд сполна и находил в нём нечто забавное, то Антон — никак нет. Он попятился и забормотал: — П-подождите, ничего не понимаю… — убедившись, что никто не обращает внимания на его бормотания, Тошик поднял голос: — Он школу прогуливает, н-непонятно чем занимается, а Вы ему записки пишите?! — Мне это тоже кажется очень странным, — вставила Алина. Антон бросил на неё отчаянный взгляд и мысленно вцепился в неё, как в последнюю тростинку здравого смысла в океане безумия. Живой Саша ни чуточки не смутился. Слова Алины он проигнорировал в принципе, а на другу вежливо напомнил: — Ну почему непонятно чем, Тош? Я ж говорил, что по состоянию здоровья. Не отрывая взгляда от записки, на которой неспеша одной за другой вырисовывались чистые, изящные, нарочито «женские» буквы, Рома подал голос: — Да, он доказал, что был у врача. — У врача?.. — Ща покажу, — Собакин достал мобильник из кармана куртки, открыл галерею и всучил телефон Антону. — На, любуйся. Мотай, там ещё фотка. Тяночкин принял побитый девайс дрожащими руками и смотрелся в фотографию. На ней Собакин на больнично-белом фоне улыбался в камеру сверху вниз, красуясь вторым подбородком — удивительно, но неудачный ракурс мог одарить вторым подбородком даже такое костлявое создание, которым был Саша — глуповатой улыбочкой и особенно лохматой чёлкой. Рядом с ним сидела неизвестная Антону тётенька и искоса поглядывала в камеру. Она явно не была рада, что попала в кадр. — Это кто? — Антон указал на недовольную тётю. — Милфа какая-то. Но твоя мама лучше. Артём заржал, а Тяночкин выругался и промотал ещё пару фотографий. На одной — подошва берца крупным планом, на другой — размытый чек. — Не-не-не, не туда, — Саша выхватил телефон и быстренько вернул селфи с тётенькой. — Вот, в другую сторону. Я там с самого утра был, прикинь? Целую смену отсидел. Алина и прозрачный Саша тем временем обступили Антошку, чтобы тоже лицезреть следующую фотографию. На ней довольная Сашина мордашка торчала из угла фотографии, рядом с ней — полюбившийся беловолосому жест мира. Сердце Антона ёкнуло, потому что улыбчивый Собакин на ней напомнил про впечатавшуюся в память фото на телефоне Милены, где он улыбался и показывал два пальца так же, только будучи в масочке. Тут же никаких масочек, его лицо точёное украшали только привычные колечки, синева вокруг глаз и странные тени, какие бывают, если делать фото против света. На заднем фоне было видно пару стульев и людей, уткнувшихся в экраны телефонов, а также — дверь. Тяночкин приблизил картинку и вычитал: на двери, среди другого неразборчивого текста, большими цифрами было ясно выведено «306», и не менее большими буквами — «ХИРУРГ». Тогда Тяночкин удостоверился, что фотосессию Сашка устроил нигде иначе, как в местной поликлинике. Алина, как староста и, наверное, самая ответственная из всех собравшихся, подтвердила, вздохнув: — Ну да, тогда всё честно. Выходит, Собакин не врал. Противное чувство загрызло Тошино нутро. И он с болезненной ясностью заметил, что повторяет одну и ту же ошибку снова, снова и снова: не задаёт Саше вопросов, как сегодня утром. Не задумывается в лишний раз, просто что-то решает за него и даже не пытается уточнить. Ненавидит оставаться в неведении, но при этом делает всё, чтобы оставаться в нём. Тогда лёгкая полупрозрачная рука легла на плечо Антона. Она отдавалась холодком на его коже сквозь кофту и рубашку, через сколько угодно слоёв одежды, она преодолевала все препятствия и касалась не то чтобы его кожи, но сердца. Сам её прозрачный обладатель шагнул ближе к Тяночкину, белея лохматыми волосами перед его глазами, привлекая к себе всё внимание Тяночкина, наклонился к его лицу и хрипло заговорил: — Я не думаю, что ты сделал что-то не так. А если бы ты оказался прав, и он бы не пошёл в школу, потому что ширялся с Миленой? — он дал Антону секунду, чтобы подумать, и мягко продолжил: — «Я иду ширяться с Миленой, Тоша, не скучай». Ты не был бы рад начинать утро с таких новостей, правда? Лучше этого просто не знать, меньше знаешь — крепче спишь. — …Да, это правда, — Тяночкин шепнул одними губами, и гадкое чувство вины в его груди притупилось. На самом деле какие угодно чувства притупятся, когда в голове так шумит, а мысли так путаются. Алина тыкнула парня в плечо, не заморачиваясь, прямо сквозь прозрачного Сашу: — Всё нормально? Антошка немного вышел из оцепенения и закивал — …Да, да. Рома вскинул голову и подал голос: — Есть фото подписи? — Рисуй любую! — весело отвечал живой Собакин. — Она её от балды ставит, чтобы потом нельзя было ничего доказать. — Мудрая женщина, — отозвался Артём. Пока происходила вся эта возня с Сашиной запиской и фотографиями, которая довольно сильно беспокоила аудиторию, особенно телесную её часть, ну и Рому, который тоже участвовал непосредственно, другие члены Стекловаты пребывали в некой прострации, особо не зная, чем себя занять. Наконец, когда записка была почти готова, Ульяна осознала, что в студии, вообще-то, невиданное количество слушателей (три с половиной, если Сашино призрачное присутствие считать за половинку) и хрипло заклянчила: — Блин, ребят, раз Саша тут, может сыграем ещё раз Пену?! Рома, можно?! Пожалуйста-пожалуйста, по-быстренькому!!! — Хм… Можно, почему нет, — Рома поставил извилистую подпись наобум и поднялся, рассматривая свою работу свысока. — Только без вокала. Иначе точно сорвёшь голос. — НУ БЛИ-И-ИН!!! Воспользовавшись шумихой, Антон решил кое-что спросить у Собакина, чтобы хоть немного нарушить круговорот постоянного неведения, и негромко позвал его: — Саша… — Я тут, — напомнило милое приведение, а второй Саша остался равнодушен. Он уже вовсю обсуждал с ребятами, как мечтает послушать «Пену», не имея малейшего понятия, о чём речь, и божился, что согласен на «Пену» даже без вокала. Тяночкин сказал погромче и потянул беловолосого за куртку: — Саша. — М? — тот мгновенно вышел из спора и одарил Антона всем своим вниманием. — Что ты делал у хирурга? — напряжённый шёпот и сжатые пальцы выражали беспокойство, хмурый взгляд требовал от Саши искренности, обнимающий Сашуля с интересом затих в ожидании ответа. Они втроём на короткий момент оказались словно в вакууме, который предрасполагал к честности, ведь Стекловата с упоением обсуждала грядущий концерт и совсем не слушала шептание мальчиков. А Алина подслушивала совсем незаметно. В общем, Антон очень надеялся получить правдивый ответ. Но надежды не были оправданы. — Почку продавал, чтобы на чупик тебе хватило, — Сашка залез в глубокий карман парки, порылся там и достал упомянутую конфету. — Хочешь? Антон, второй Саша и Алина растерянно уставились на гордо вытянутую руку Саши, в которой красовался, ни много ни мало, чупа-чупс. Со вкусом апельсина. Разочарованный Тяночкин разжал пальцы, и его рука бессильно упала. Вместо горькой правды он мог довольствоваться сладким чупа-чупсом. Алина задумчиво протянула: — Ты прямо щедрая душа в последнее время, Саш. То булочка с вишней, то чупик... — Ну конечно, не зря же почку продавал, — Собакин улыбнулся девушке, в потом покрутил чупа-чупсом перед лицом Антона, будто собирался загипнотизировать его, и добавил так звонко, словно специально, чтобы все точно слышали, что именно он предлагает другу: — Так что, Тош, сосать будешь? И правда, Стекловата слегка притихла и с интересом глянула на ребят. Антон сразу почувствовал, как к лицу приливает краска, а прозрачный Сашенька тут же зашептал на ухо: — Скажи, что это больше по его части! — Э… это больше по твоей части, сам соси, — буркнул Антошка. Саша же состроил грустную мордашку. С его лохматыми волосами, мешками под глазами и бледной худобой лицо получилось даже слишком грустным: — Блин, я ради тебя старался, почку продавал, а ты даже пососать не хочешь? — Да. — Так не пойдёт, друзья сосать не отказываются! — с этими словами хихикающий Саша накинулся на Антона, так что на нём повисло аж двое Саш одновременно, и стал игриво пытаться сунуть ему чупа-чупс в рот. Запечатанный. Антон вырывался как мог, дубасил Санька в грудь и кричал: — Дэбил, не буду я сос-!! — Будешь, будешь! — А НУ ПРЕКРАТИТЕ! Грозный крик Алины заставил двоих застыть и замолчать. Если от Ульяны подобных громких звуков ещё можно было ожидать, то от Алины — никак нет. Когда девушка убедилась, что парочка — или троица, потому что Саша-призрак тоже вплёлся куда-то между Сашей и Антоном — успокоилась и была готова её выслушать, она поставила руки в боки и стала их отчитывать: — Хватит уже дурачиться, тут ребята хотят поскорее сыграть, а вы дерётесь! А если вы так в проводах запутаетесь или что-то опрокинете?! К тому моменту Антон уже выбрался из Сашиной хватки и почувствовал себя виноватым ребёнком, которого ругает мама, даже собирался чистосердечно извиниться, а Саше хватало наглости весело добавить: — Ну я же не виноват, что Тошик сосать не хочет. — После концерта я тебе въебу, — пообещал Тошик, тоже чистосердечно. Злополучный чупа-чупс отправился обратно Саше в карман, и под строгим руководством Чайкиной Антон и оба Саш быстро расселись по местам. Один из них даже скинул куртку и бросил её на кучу других курток — наверное, чтобы прозрачному Сашеньке было ещё мягче там восседать. Музыканты тоже разошлись по своим позициям, а Рома ещё и выключил основной свет, чтобы атмосфера приобрела более концертный вид, хотя казалось бы, куда ещё? Итак, теперь импровизированную сцену освещало… два с половиной софита. Один из них, тот, что был над Роней, прощально помигал и почти полностью погас. Рома хмыкнул: наверное, сделал пометку в уме, что нужно будет починить — и выключил его совсем. Вероника сразу всполошилась: — Не поняла?! Чего это меня выключили? — Что-то он плохо светит, лучше пока не включать, — Рома пояснял со вздохом, попутно подходя к сестре и поправляя прикреплённый к гитаре ремешок. Похоже, в преддверии игры Артёму стало особенно весело, и он не преминул воспользоваться возможностью подразнить рыжую: — Что такое, Ронь, клавиши не видишь? — Всё я вижу! И вообще, могу хоть с закрытыми глазами сыграть. В отличие от тебя. — Ну хватит это вспоминать, ё моё, я тогда всего шестнадцать раз промазал!! Зрители вежливо промолчали, но переглянулись. Какой-то из Саш поржал. — Как-то нечестно, что Ронечка без света, — неожиданно жалостливо протянула Уля, опустила голову и неуверенно поводила ладонью по гитаре. Не играла, просто гладила корпус и усердно думала, как восстановить справедливость. — Н-нет, не переживай за меня! Всё нормально! — запротестовала Роня, даже оторвала руки от инструмента и вскинула их в примирительном жесте. — …Ты права, это нечестно, — согласился длинноволосый. Вернулся к выключателям и погасил ещё один светильник. В этот раз над потух софит над головой Артёма. — НЕ ПОНЯЛ- — Так будет честно, — улыбнулся басист. Роня не смогла сдержать злорадный смешок. — А СЕБЕ-ТО СВЕТ ОСТАВИЛ!! — Артём бесился. — А это не мне, — парировал Роман, — это солистке. Когда Рома зашагал к сцене, по углам запрыгали тени. Затаившаяся там полутьма придала студии романтичной таинственности, а один единственный яркий луч света в центре — драматизма. Артём слегка поворчал, но вскоре смирился с тем, что сам остался в романтичной тени, как и Роня. Когда все решили, что такой расклад их устраивает, Ульяна завопила свою уже традиционную фразу: — Так, вы готовы?! — и ввиду изменившихся обстоятельств добавила: — Все клавиши видят?! — голос девушки к тому моменту был до того проникнут хрипотой, что можно было подумать, она только что выкурила пару-тройку сигарет. Не зря Рома предупреждал её. Все музыканты стали наперебой подтверждать, что клавиши видят, и аудитория тоже подтвердила. Только Антошка немного соврал: у него давно плыло всё перед глазами. — Готовы, — подытожил Рома и мягко напомнил: — Не сорви голос. — Да помню, помню! Всё, и раз, и два! И грянула музыка. Она грянула по-особенному. Непостижимым образом приглушённый свет изменил её, сделал более глубокой, сильной, загадочной. Музыку поменяло и то, что теперь Антона окружало больше Саш. Конечно, ноты остались прежними, но впечатления тоже становились особенными. Вообще, когда беловолосых так много, целых два, Антону обычно очень сложно. Но в этот раз громыхала эта особенная, пропитанная полумглой музыка, и это всё меняло. Она заглушала тишину, которая иначе грозилась стать неловкой. А что ещё важнее — она, грубо говоря, затыкала Сашам рты. Сашенька хотя и имел волшебную способность дошептаться до Антона сквозь любой шум, но не злоупотреблял ею и, как и все остальные ребята, с удовольствием внимал песне, не отвлекаясь. И другой Саша тоже помалкивал. Поэтому Тошка имел редкую возможность передохнуть. Те, для кого песня играла во второй раз, и Антошка в том числе, расположились на диванчике с удобством и расслабились. А живой Собакин, который лицезрел и, что самое важно, слышал всё это впервые — нет. Он сидел на самом краешке дивана, подался вперёд, уперев локти в колени. Внимательно наблюдал за игрой, как показалось Антону — даже с открытым ртом. Почти полностью застыл от восторга, казалось, даже не дышал, только самозабвенно отбивал такт ногой. Антон всё ждал, пока Ульяна запоёт, но та не пела. Потом до него дошло, что Ульяна всё-таки пела. Но понять это можно было только по её губам, а слова песни — разве что прочитать по ним же. Она послушалась брата и больше не кричала. Две гитары, звонкие барабаны и мелодичный синтезатор заглушали её ослабший голос почти полностью. Только иногда до сознания Тяночкина доходили отдалённые «монта-а-ажная пена»… Или только мерещились среди других звуков? Он воспользовался шансом отдохнуть, поддался непреодолимому желанию снова закрыть глаза. В этот раз на обратной стороне век не появилось мельтешащих картинок, только тревожная, гнетущая пустота. Музыка, которая обычно заполняла его целиком, вдруг стала выскальзывать, проходить мимо, отходить на второй план. И это чувство, которое он так сильно любил, чувство причастности — почему-то тоже миновало мальчика. Похоже, Антон слишком устал за последнее время. Устал так сильно, что разучился не только переписывать с доски и думать, но и наслаждаться концертами. И тело, беспричинно напряжённое, как будто проваливалось в диван, прирастало к нему. И Собакин, мерцающий и прозрачный, как хрусталь, ощущался рядом, засыпая с ним в обнимку. Как будто песня играла для всех, кроме них с Сашулей, а они были не то чтобы лишними, но отдельными от других, вроде бы сидели рядом, но отделённые от всех невидимой, непреодолимой стеной. Так они сидели, в странном онемении, и вымотанный Антон желал, чтобы песня никогда не заканчивалась. Потому что когда она закончится, всё вернётся на круги своя. Но разомкнуть слипшиеся веки, снова разговаривать с людьми, поднимать с дивана одеревенелое тело, делать вид, что всё хорошо — вдруг стало слишком невыносимо. Хорошо было бы стать таким же невидимым и неосязаемым, как Сашенька. И просто остаться здесь. Но кто-то сжал его руку. Кто-то живой. — Антон!!! — сквозь сон, сквозь сгущающийся туман, даже сквозь оглушительную музыку. — Тоха!!! И Тоша открыл глаза. Живой Саша успел вскочить с диванчика, стоял перед ним и тянул его за руку. Широченная улыбка, сумасшедший блеск в глазах. Волосы отливают фиолетовым. — Антон, идём танцевать!!! — он перекрикивал Стекловату, а сделать это ой как непросто, поэтому орать приходилось из-за всех сил. Антон только что собирался потерять рассудок окончательно, а тут его таким жестоким образом выдёргивают из забытия, так ещё и предлагают чёрт-те что. Он сделал вид, что не услышал: — Че-чего?! Саша наклонился близко-близко, вцепился свободной рукой в спинку диванчика и заверещал Антону над самым ухом: — Танцевать!!! Тошик испугался, если честно. Тело не особо хотело его слушаться, голова кружилась весь день, да и танцевать он попросту никогда не умел. И стеснялся. Вдруг в игру вступил второй Сашенька, прозрачный. Ему, хвала небесам, незачем было надрывать горло. Антон и так слышал его отчётливо, как и музыку: — Иди потанцуй, Тош, — невидимая для других рука похлопала школьника по плечу. — Разомни косточки. — Но я н-не… — Что?! — кричал живой Саша. — Не слышу! Шатен отчаянно крикнул: — Я не умею!!! Живой Собакин звонко захохотал, сжал его запястье и рванул на себя, выбегая к сцене и радостно крича: — Я ТОЖЕ!!! И тогда закостенелое Тошино тело было вырвано из призрачных объятий. Поднялось с дивана. Понеслось за Собакиным. Ноги подкашивались и путались, в глазах темнело, всё завертелось — и вот, они оказались в самом центре событий, между сценой и диваном. Напуганный Антон и опьянённый панк-роком Саша лицом к лицу. Последний держал Тяночкина уже за обе руки, чтобы тому не вздумалось падать. А потом, когда убедился, что шатен кое-как стоит, отпустил его — и пустился в танец сам. Без Сашиной поддержки мальчик смог устоять на ногах и потихоньку приходил в себя, что было уже хорошим началом. Но всё ещё не умел танцевать. Стоило Саше отпустить его руки — и Антон почувствовал себя, как рыба, выброшенная на сушу, или младенец, брошенный в океан. Только в отличие от младенца, который в таких случаях забил бы ножками-ручками и научился бы плавать за считанные секунды, ножки и ручки Тяночкина сковало, и он, несуразный, так и остался стоять столбом посреди комнаты. А Собакин — грязный лжец. Потому что он умел! Ну и что, что его танцы выглядели так, будто из парнишки изгоняли демонов? Как бы странно это ни смотрелось, но невооружённым взглядом было видно, что беловолосый чувствовал себя свободным, пока крутился, подпрыгивал, бил по полу ногами, тряс патлатой головой. А Антошка не чувствовал свободы. Просто не понимал, что ему делать. До Саши, который способен отдаться музыке и весело плясать, не думая ни о чём, ему далеко, как до Луны. Он бросил отчаянный взгляд на диван. Оттуда ему улыбнулся прозрачный Сашенька: — Давай, Тоша, попробуй! Пляши, как таракан!! Тяночкин нервно сглотнул. Можно представить, насколько всё было плохо, если даже поддержка Сашули не помогала. «Когда уже домой?». Вдруг живой Собакин снова подскочил к Антону, схватил за предплечья, бросился ему за спину — и Антошке пришлось развернуться кругом вместе с ним. Качающийся из стороны в сторону под ритм музыки Саша пошёл на него — и Антон лихорадочно попятился назад, чтобы беловолосый не отдавил ему ботинки. Потом Саша пошёл задом — и Антон поспешно переставлял ноги вслед за ним. Вот так своеобразно начался их парный танец. Потом Саша отпустил одну из рук, а второй — закрутил несчастного Тяночкина. Тот понял, что чувствует бедная Гречка, когда Саша вертит её на полу: свет софита промелькнул перед глазами, Ульяна и её красная гитара превратились в яркое смазанное пятно, а желудок сжался, когда мальчик ощутил, как его неумолимо заносит. Саша, наверное, и сам заметил нечто неладное, подпрыгнул к Антону и подхватил его за талию. Тот в инстинктивном порыве вцепился в Сашины плечи, будучи уже на полпути к земле. Короче говоря, получилось крайне эффектное танцевальное па. Призрак-Саша захлопал, а Алина, кажется, подбадривающе заголосила что-то, только в общем шуме слов было не разобрать. Саша победно улыбнулся, счастливый, что сумел не уронить Антошку, потянул его к себе и принялся дальше с ним кружиться. А Антона затошнило. И он наступил Саше на ноги, как минимум, дважды. Наверное, Саша разглядел в тусклом студийном свете, что Тоша позеленел. А может, просто устал, что друг топчется у него на ногах. Так или иначе, белобрысый понял, что Антон не выдерживал его бешеный темп. Он замедлился, при этом придерживая Тяночкина, чтобы тот не улетел куда подальше. — Ахах, потанцуем медляк?! — он с трудом отцепил от своих плеч сжатые пальцы Антона и переложил их к себе на талию, за которую Антон, на всякий случай, тоже вцепился. Наклонился к его уху и по-заговорщицки крикнул в него: — Если хочешь, можешь представить, что я — та девочка! — Какая девоч-?! — Антон переспросил, хлопая глазами и отчаянно пытаясь не наступить на Сашу ещё раз, а потом понял. «Та девочка» — это то же самое, что имеет в виду Алина, когда говорит многозначительное «он» или «с ним». В общем, тот человек, который нравится Тяночкину. Саша тем временем склонил голову, пленительно улыбнулся и положил ладони Антону на плечи. Скоро шатен понял, как не наступать на Сашу: это немного походило на вальс, который они когда-то разучивали в девятом классе, только ещё проще. Никакого счёта, никакого квадрата, просто следишь за тем, как движется партнёр, и делаешь маленькие шажки сразу за ним. Тут даже и понимать не нужно было, стоило привыкнуть, и ноги двигались сами собой. — Тоха, а правда, представь, что это я с тобой!! — догадку Антона подтвердил Сашка, который уже развалился на диване полностью, заняв освободившиеся места. Этому дурику лишь бы лечь или присесть туда, куда не следует. Переглянувшись с ним из-за Сашиного плеча, Тоша заодно заметил, что Алина достала телефон и, вполне очевидно, снимала их с Сашей медленный танец. «Блин, лишь бы не выложила никуда!», — подумал Антон, а потом решил отвлечься от головокружения с тошнотой и, была ни была, попробовал представить на месте Саши Сашеньку. И сразу же столкнулся с интересным противоречием. Крутящийся в его руках Саша был настолько Сашей, что представить на его месте Сашу было очень просто. Даже чересчур. Настолько просто, что это становилось проблемой. Потому что они слишком похожи: Антон боялся, что если представит одного на месте другого достаточно хорошо, то разучится их различать. Стоило грани только начать размываться — и всё, шатен впадал в панику, как будто терял опору под ногами. Живой Саша вскинул одну бровь и вытянул губы в удивлённой ухмылке, силясь понять, от чего Антон мог выглядеть таким напуганным. И тут Сашулин хриплый голос спасительно протянул в голове Антона, как всегда, избавляя того от паники, лишая страха: — Всё просто: тот, которого ты любишь — это я-а-а, а тот, который твёрдый — то другой. Антон мысленно согласился с этим. Неспешно переставляя ноги, сжал Сашину талию, и всё встало на свои места. Вот ведь она: осязаемая телесность, через которую не проходят руки. Которая не просвечивает, как бы внимательная Антон в неё не вглядывался. Кофта, футболка, кожа, кости и так далее — каждый Сашин слой был непрозрачным, имел форму, вес. «Этот точно твёрдый, — успокаивал себя Антоша, — его ни с чем не спутаешь». Потом поднял забитый взгляд, всмотрелся в живое лицо Саши. И попробовал представить, что любит его. Тогда в нём что-то щёлкнуло. Саша красивый. Свет софита блестит в его светлых глазах, завораживает. Тонкие руки лежат на Антоне не просто так, для вида, а с осторожностью сжимают его плечи, осторожно гладят большим пальцем, так нежно — как будто тайком. Выжженные прядки лезут в глаза, но Собакин даже не пытается их убрать, только склоняет голову, так что они свободно свисают над его бледным лицом, и он то выглядывает из-за них, то смотрит прямо так, сквозь. С интересом наблюдает за тем, как лицо Тяночкина меняется, и сам меняет выражение. Удивляется, бесшумно смеётся, а потом улыбается. Прикрывает глаза, очерченные тёмной дымкой, и расслабленно улыбается. А что, если бы его любимый Саша был таким? Если бы его можно было обнять, легко увидеть, свободно поговорить, почувствовать его руки на своих плечах, покрутиться в бессмысленном танце, держать за талию, вот так держать и чувствовать, чувствовать, чувствовать его рядом, не доводя себя до полусознательного состояния, а просто так, легко и просто? Это приятная фантазия такая неправдоподобная, что похожа на сон. Шатен не спускал глаз с лица телесного Саши, как завороженный. И чем дольше представлял, что любит этого Сашу — что этого Сашу можно любить — тем сложнее ему было сдержать глупейшую улыбку. А потом перестал пытаться, вдохнул полной грудью и улыбнулся, вдоволь отдаваясь этому маленькому сну наяву. Саша усмехнулся и скрестил руки у Тоши за шеей. Нутро Тяночкина зачувствовало себя неспокойно. В желудке опять началась какая-то возня. Только это уже не походило на тошноту. Не тошнило, а сжималось и трепетало. Бабочки? Он не выдержал и опустил глаза. Их ноги топтались не в такт музыке. Тела качались под мелодию. Руки сжимались и подрагивали — в основном, Тошины. Кудрявая голова всё больше клонилась к Саше. Медленно, шаг за шагом. И Антон наконец-то уткнулся лбом в его худенькое плечо. Даже так — уже легче. Возможно, Антону нужны не только периодические телесные обнимашки, но и вовремя подставленное телесное плечо, с которым можно будет разделить неподъёмный вес безумия, что творилось в его несчастной голове. — …Как монта-а-ажная пена!! — напоследок хрипло разнеслось по студии, и музыка затихла. Саша остановился, и Антон за ним. Тонкие руки беловолосого не спешили расцеляться, а Тошины — отпускать его талию. Наконец, живой Собакин спросил, смеясь: — Тоха, всё окей? Ты чего? Тяночкин отстранился, несмело глянул на него исподлобья и ответил с виноватой улыбкой: — …Голова просто закружилась. — Неудивительно, — закинув ногу на ногу, деловито протянула Алина, пока отправляла видео с танцующими мальчиками в бог знает какие чаты. За щекой у неё уже лежал чупа-чупс, который она успешно стащила из Сашиной куртки под шумок.