Пластик

В мрачной комнате душно, она кажется неестественно маленькой и тесной для них двоих с Собакиным. Они сидят на коленях на кровати напротив друг друга и склоняются над Сашиной рукой. Антон относится к происходящему с понимаем, знает, что в этом нет ничего странного, ведь он просто помогает другу с обычным делом, но почему-то ему очень, очень, очень не по себе. Сашенька поспешно бормочет с безумной, нервной ухмылкой: — Смотри, как нефиг делать: подцепляешь ножницами, режешь, вытягиваешь… Он показывает Тяночкину, как надо, хотя ножниц у него нет. Беловолосый просто поддевает краешек очередного пореза ноготком, хватается покрепче, тянет — и тонкий красный пунктир без труда выскальзывает из его кожи, как нитка из ткани, и даже не оставляет после себя следа на белоснежной руке. Когда бордовая линия вытянута, что интересно, она начинает извиваться, и Саша не глядя бросает её на одеяло рядом, приступая к следующей. Антон старается не смотреть на змеистые красные ниточки, которые ползают по кровати и живут своей жизнью, нервно сглатывает и усердно повторяет за Сашей: тоже подцепляет, вытягивает по его примеру и отбрасывает в сторону как можно скорее, пока порез не начал извиваться у него в пальцах. Они делают это уже давно, но порезы всё не кончаются. Спёртый воздух сдавливает Антону грудь, он проводит ладонью по лицу, смахивая капельки пота, ослабляет галстук, но дышать не становится легче. Всё одеяло и пол уже кишмя кишат Сашулиными ранами. Мальчики вытаскивают новые и новые, шире, жирнее предыдущих, а им всё нет конца. Дверь медленно отрывается, освещая пол комнаты чётким прямоугольником, а сама комната сужается, превращается в кривой коридор. Сгорбленный Саша совсем не обращает внимания на это и продолжает лихорадочно избавляться от порезов, а из-за двери выходит мама. — Ну что, мальчики, уже закончили? Идёте кушать? — она бодро говорит и протягивает парням кастрюлю, полную дымящихся порезов. — Почти закончили, тёть-мам! — Собакин весело отвечает. Антон удивляется, что он — единственный, кому тяжело дышать. Он проводит рукой по лицу снова и снова, но что-то беспрестанно мешается, наверное, к нему прилипла пара красных линий, которые колются и щекочут. Собакин тем временем победоносно выкрикнул «ага, попалась!», подцепил самую большую рану из тех, что оставалась в его руке, с воодушевлением рванул — и вместо того, чтобы выйти из него короткой красной живой ниточкой, как это делали все остальные, эта застряла где-то в глубине. Саша ойкнул, а мама, чтобы не терять время, стала подбирать валяющиеся на полу порезы и подкидывать их в кастрюлю. — Саш?! — Антон хрипло вскрикнул, задыхаясь и давая Собакину понять, что что-то идёт не так, и что тому лучше остановиться. — Не-не, Тошенька, всё нормально, щас я её!.. — Саша беспечно успокоил друга, покрепче сжал порез в кулаке и потянул изо всех сил. Красная линия натянулась, затрещала, а потом быстро побежала вверх по его руке, как заусеница бежит по пальцу, если неудачно её оторвать: — Ой, ха-ха, ого! Так, она быстро протянулась по всему Сашиному предплечью, плечу, перескочила на шею. В отличие от прошлых ран, эта рвала кожу и оставляла в Сашином теле чернеющую бескровную рытвину по всему своему пути. Собакин накрутил её на кулак, схватился и второй рукой, потянул ещё сильнее — она оставила овраг в его щеке и вылетела вместе с глазом. — Ой! — мама всплеснула руками и вскрикнула: — Ловите! Антон бросился вперёд в отчаянной попытке словить Сашин вылетевший глаз. Трудно представить, в каком шоке была Гречка, когда, до этого спокойно спящая у ворочающегося Тошика на лице, вдруг была резко сброшена на пол. Её хозяин, вскрикнув, и сам повалился вслед за ней, истерически размахивая руками и хватая ртом воздух. Таким образом Антошка оказался на ковре, который помог смягчить падение. Покрытый холодным потом, пытающийся отдышаться, абсолютно не соображающий, он встал на четвереньки, дрожа всем телом. Поднял голову и встретился оголтелым взглядом с заспанным и светящимся Сашенькой, удивлённо выглядывающим из-за края кровати. Тот только покрутил пальцем у виска и сочувственно уточнил: — Что, Тош, совсем ку-ку? «Да, совсем», — подумал Тяночкин. Так начался его новый день. Бодряще, ничего не сказать. И, казалось бы, утро не могло стать ещё лучше, как вдруг пришло сообщение от живого Собакина. — «Вот и утро, солнце встало, топай в ванну мыть ебало». Ахах, прикольно, — прозрачный Саша зачитал вслух для Тошика. У самого Тошика на тот момент был занят рот: он как раз находился в ванной и чистил зубы. В ответ на тёплое напутствие от живого Саши Антон только хмыкнул, немного подумал, а потом неуклюже напечатал левой рукой: «и тебе доброе утро». Собирался уже отправить телефон обратно торчать в кармане брюк, когда Саша по ту сторону соизволил добавить: «Передай Алине пж что меня не будет сегодня». Зубная щётка в его руке, резво и бездумно натирающая эмаль, время от времени царапающая дёсны, остановилась. Он нахмурился и напечатал обоими руками: «чего это тебя не будет», «?». Ответ не заставил себя ждать: «Пусть напишет по сост здоровья». И всё, и никаких больше объяснений. Сашенька выглянул из-за Тошиного плеча, тоже прочитал и иронично заметил якобы с сочувствием: — Ну вот. Так обкурился, обнюхался, что аж в школу ходить не может, бедняжка. Антон молча сверлил телефон усталым взглядом. Сашуля приобнял его и продолжил: — А нам его ещё и прикрывай. Беспредел, скажи? «Тош?», «Передашь?», — прогульщик не унимался. Антон ничего не сказал одному Саше и не написал другому. Просто сунул телефон в карман, дочистил зубы с особенной жестокостью, как будто хотел стереть эту эмаль с лица Земли или, точнее, со своих зубов, и пошёл одеваться. — Зато не устанешь так, — Саша ободряюще щебетал, следуя за ним, как будто пытался успокоить. Антон перебирал шкаф в поиске какой-нибудь зипки или пиджака, потому что в одной рубашечке в холодной школе выживать становилось всё сложнее, и совершенно не чувствовал, что его нужно успокаивать, всё, что он чувствовал в тот момент — раздражение и гудение в голове, от которого всё валилось из рук. И всё-таки, Сашуля методично продолжал: — Всё-таки, от этого нарика сплошные нервы. Посидим на уроках вдвоём, как в старые добрые! Не расстраивайся, милый. — Да я не расстраиваюсь, с чего бы мне?!.. — он вспылил, сжимая в руках ткань чего-то, что не было ни зипкой, ни пиджаком, и вдруг с отрезвляющей резкостью ощутил, что на самом деле расстроен. Раздражение по отношению ко всему и ничему одновременно, злость на Собакина за то, что он не может обкуриваться и обнюхиваться так, чтобы быть в состоянии приходить в школу и действовать ему там на нервы, оказалось чем-то поверхностным. Их можно снять, как плёночку с молока, а под ними — простая грусть, по-детски наивная обида на лучшего друга за то, что он не придёт, и придётся страдать в школе без него, в одиночестве. Но Антошка ведь не одинок: там будет другой Саша, Алина, Уля и другие, разве нет? Он совсем запутался. Сашенька погладил его по плечу, чмокнул в висок и добавил: — Вот и я об этом. Не расстраивайся, Тошенька. — Кхм. Ладно. Ничего, что Антон находил в шкафу, ему не подходило или не нравилось. Единственное, что ему нравилось — перспектива отписать Алине, что он тоже не придёт по состоянию здоровья, лечь в кровать и забыться сном часиков так на двенадцать, потому что он умудрился не спать полночи, потратить пару часов сна на кошмар и теперь чувствовал себя ужасно. Но (всегда есть это злополучное «но»!) Антошка был слишком порядочным, чтобы прогуливать уроки с лёгкостью, как его беловолосый и телесный друг, так что продолжал рыться в вещах. И вот, в какой-то момент взгляд мальчика упал на чёрную водолазку с лаконичной надписью «If», которая величественно лежала на дальней полке, ни разу не надетая и даже не тронутая с тех пор, как постиралась. — О-о-о! Ты думаешь о том же, о чём и я? — зарадовался Саша. Антон заколебался: сам же говорил, что в школу такое носить не будет. Нет, правда, это какая-то глупость. Она большая, абсолютно не школьная и не такая уж и тёплая. Наверняка, если заявится в ней в школу, будет выглядеть как дурак. Тем более без живого Саши, который бы составлял ему компанию и служил бы неким фоном, на которым Антошка не выглядел бы так странно. Думая в таком ключе, Антон продевал руки в рукава (и в последствии закатывал их), с трудом просовывал голову сквозь узкий и высокий воротник, расправлял слегка помятый низ и накидывал сверху рубашку, чтобы хоть немного подстроить палённый предмет рекламно-сувенирной продукции под свой консервативный стиль послушного мальчика, как бы прятал Сашину кофту между брюками и рубашкой. Зачем он вообще её надел? Наверное, чтобы потешить дымчатого Сашеньку, потому что тому непривычный вид Тяночкина очень понравился: он захихикал и отпустил пару экзотических комплиментов, граничащих с оскорблениями. Но он делал это любя, так что Антон знал, что это правда были комплименты. Как бы там ни было, но как только Антон оказался в этой рокерской водолазке, он понял, что ошибался: она всё-таки греет. Потому что это подарок от Собакина. Греет фигурально, скорее душу, чем тело, но это приятное чувство, вытесняющее из Антона ту непонятно-неприятную брошенность, которая беспокоила ещё минуту назад. И у него остался только один вопрос: — С галстуком или без? Любующийся Антошкой Сашка ответил, не задумываясь: — Без, он же надпись закроет. — Ну ладно. И парни отправились в школу. *** Саева налетела на них с Сашей неожиданно, подобно любому уважающему себя монстру из фильмов ужасов, из-за угла длинного коридора. Она была на удивление бодрой, раз ей хватало сил резво бегать по коридорам с самого утра, и хотела радостно поздороваться с Антошкой, но стоило ей обратить внимание на его сегодняшнее стильное решение, как она, выпучив глаза, перебила сама себя на полуслове: — Добр-, ОФИГЕТЬ, КРУТАЯ КОФТА!!! ПРЯМ КАК У МОЕГО БРАТА БЫЛА!!! — МНЕ ТОЖЕ НРАВИТСЯ, ТОШЕ ИДЁТ!! — Сашенька крикнул в ответ. У Антона немного зазвенело в ушах. — …П-привет, — он осторожно поздоровался с девушкой и опустил взгляд на водолазку. В какому-то роде ему даже польстило, что тут его (или Сашины, но кофта-то теперь его) вкусы совпали с Ромиными, но он не хотел вводить Улю в заблуждение, поэтому сразу честно признался: — ну, ха-ха, у него, наверное, была настоящая, а эта — с рынка… Девушка его смущения искренне не поняла и сразу похвалилась: — Ну конечно у Ромки настоящая! — поправила чёлку и тут же добавила: — С рынка тоже, кстати. Сашенька тут же подхватил: — А я тоже думаю, что на концертах паль продают, а на рынке — настоящее. Они поставили Тяночкина в тупик, он похлопал ресницами и протянул, с трудом соображая: — Ну-у… Ульяна поняла, что ничего дельного не дождётся, и известила парня: — Тебя, кста, Алина искала! Чё-то хотела спросить! — А… Спасибо. — Та без б!! — она дружелюбно выкрикнула и побежала дальше по коридору. Хотела успеть навестить Роню перед уроками, возможно. Зайдя в просторный класс, потому что с утра классы всегда казались особенно просторными и светлыми, Антон и Саша сразу нашли старосту: она заняла первую парту в среднем ряду. Девушка производила пример исключительной занятости. Перед ней лежали начатые списки отсутствующих, открытый конспект по геометрии и телефон, причём в режиме разделённого окна. В одной части играла дорама, в другой — иногда обновлялся чат класса, в котором кто-то время от времени предупреждал о своём отсутствии, чтобы староста могла тут же взять его на карандаш. На всё перечисленное она по очереди бросала взгляды, так ещё и параллельно поправляла маникюр пилочкой, откинувшись на спинку стула. Сразу видно: очень серьёзный человек, не теряющий ни минуты. Беспокоить его откровенно не хотелось, но Ульяна ведь не зря предупредила, что Алина что-то хотела от Антона, так что парни набрались смелости и Антошка поздоровался: — Ам, доброе утро, Алин! Ты хотела что-то спросить? — О, Антошка, привет! Я… — она села прямо и потянулась к телефону, чтобы поставить дораму на паузу, но остановилась, удивлённая, и смерила Антона долгим взглядом: — ого, а я думала, у тебя есть только рубашки. Антон подумал, что надо было всё-таки идти в обычной рубашке, потому что излишнее внимание его слегка смущало. Он окинул взглядом остальных одноклассников и с облегчением заметил, что их взгляды не прикованы к нему и им есть чем ещё заняться помимо разглядывания его водолазки. Наконец, он напомнил Алине: — Кхм, так что за вопрос? — А, да, — она оторвала глаза от его шеи, которую любезно скрывал длинный воротник, снова откинулась на спинку стула и деловито поинтересовалась: — Ты знаешь, что с Сашей? Тяночкин помедлил. Он в общем догадывался, что случилось с Сашей: курительные смеси, таблетки или порошок. А может, Сашка просто решил, что сегодняшние уроки не такие уж и важные, и вместо них можно провести день за оздоровительной прогулкой по парку. В поисках закладки, естественно. В общем, контекст Тяночкину был известен, и настолько не нравился, что в детали он лезть отказывался, да и вообще пытался думать об этом поменьше. Но Саша всё ещё был его другом, и он попросил Антона передать Алине всего пару слов, что Тяночкин и сделал, вздыхая и мямля последние слова с намёком: — Он передавал, что его не будет… по состоянию здоровья. Алина кивнула: — Это я знаю, он мне написал. Так что с ним? Ну конечно, Собакин воспринял игнорирование своих сообщений таким образом, что на Антона полагаться не стоит, и написал старосте сам. Разумно с его стороны, но теперь Антошке стыдно перед ними обоими. — …Не знаю, — он растерянно добавил. Она удивилась: — Почему? Ты что, не спрашивал? Антона неприятно кольнул её, казалось бы, обыкновенный вопрос. Он всегда чувствовал себя виноватым за то, что не был достаточно наблюдательным и любопытным по отношению к лучшему другу. Но если раньше это объяснялось обыкновенной невнимательностью и наивностью, то теперь у Антона не было подобного оправдания, от чего ему становилось ещё хуже. Он виновато отвёл взгляд и вымученно процедил сквозь зубы: — Я не знаю, Алин. Ты не можешь просто написать, что его не будет из-за болезни? Алина выдержала многозначительную паузу и наконец сухо ответила: — Конечно могу. Вообще-то, я уже это сделала. — Вот и славненько! Тем более, эти списки всё равно никто не читает, — прозрачный Саша вставил, ободряюще улыбаясь то Алине, то Антону, чтобы хоть как-то разрядить обстановку. — Ну и всё, какая разница, что именно «случилось»? — Тяночкин буркнул, пытаясь убедить в этом, в первую очередь, себя. — Никакой разницы. Меньше знаешь — крепче спишь на ОБЖ! Ну, пошли, Тош, — милосердный Сашенька потянул мальчика за рукав и двинулся к их месту. У него, ввиду его особенной природы, не вышло бы по-настоящему потянуть Антона, но ему и не требовалась сила, потому что Тяночкин сам последовал за ним, желая поскорее скрыться на задней парте от стыда и лишних неприятных мыслей про то, чем сегодня вместо школы занимается этот наркозависимый и неуправляемый Собакин. От этого знания правда никакого проку, только нервы, да и разве Саша скажет правду, и вообще!.. Чайкина провела их долгим, озадаченным, встревоженным, печальным взглядом. И вообще! Сегодня у Антона появилась замечательная возможность: спокойно учиться. Потому что два отвлекающих Собакина — это правда очень много. Когда они рядом, то у него все силы уходят на то, чтобы балансировать между ними и изображать нормальное поведение нормального человека, который, как минимум, не видит призраков. Совсем другое дело, когда Собакин один: Антон подсознательно ощущал, что это самое правильное количество Собакиных рядом с ним. И именно в такой Собакиновой насыщенности он чувствовал себя наиболее комфортно. Значит, сегодня он будет чувствовать себя хорошо и сможет с полной отдачей погрузиться в учёбу, будет грызть гранит науки до тех пор, пока не заболит рот, и времени на раздумывания о живом Собакине с его наркоприключениями просто не останется! С таким боевым настроем Тяночкин просидел половину первого урока. Потом рвение получать знания постепенно примялось, улеглось. И сменилось немой паникой. Кажется, пока Антон наслаждался своим увлекательным приключением с двумя Сашулями, пока привыкал к их непредсказуемому обществу, метаясь от одного к другому, находя хрупкое равновесие между мирами эфемерным и живым, учась при этом держать лицо, что требовало усилий и выдержки, которым позавидовало бы многие, — он потерял кое-что важное. Очень важное. Важное настолько, что ему не было бы так страшно, даже если бы он потерял ключи от квартиры. Тяночкин нервно сглотнул, пока закорючки на доске расплывались в его глазах так же, как и в мыслях, лишённые всякого смысла. Они водили хоровод, играли в чехарду, но не складывались, никак не складывались в правильную цепочку. Тошик потерял способность вслушиваться. Знал, что нужно быть внимательным, следить за уроком, но решительно не мог. Понимал каждое слово, что монотонно произносила Ольга Николаевна, лениво водя мелом по доске и поглядывая в учебник. Но общий смысл ускользал от него, как изворотливая живая рыба, быстрее, чем учительница успевала закончить предложение, и вскоре все её слова сливались в неразборчивый, убаюкивающий шум. Не можешь слушать? Не беда, Антошка, как раз для таких, как ты, задача появляется на доске в виде письменном. Но и тут шатена поджидала западня. С его зрением всё было в порядке: он хорошо видел картинку перед собой. Видел, но не мог постичь. Не мог охватить целиком. Другими словами, на том уроке математики бедняга осознал, что разучился думать. Он никогда не имел какой-то особенно выделяющийся, блестящий ум, и нередко ему приходилось перечитать условие иной задачки больше раз, чем другим, чтобы понять, наконец, что от него требуется, особенно если речь о химии. Но в конце ведь всё равно понимал! И если до него ну никак не доходило, как решить, то он, как любой уважающий себя школьник, находил ГДЗ, но смотря на это ГДЗ он снова понимал, что к чему, почему добрый человек по ту сторону экрана решил эту задачу именно так и почему это привело именно к такому ответу, к 55 километрам в час, например, а не к 10 барашкам. А сейчас он смотрел на доску, где также было подробно изложено решение с вытекающим из него ответом, но не понимал. Смотрел и не понимал. Изображённое на доске представлялось ему то цельной картинкой, без отдельных читабельных частей, то набором из тысячи меловых закорючек, никак не связанных друг с другом, что тоже мало помогало. Была причина, почему это произошло настолько пронзительно-резко. Антон, конечно, уже давно догадывался, что теряет хватку. Но не замечал или предпочитал не обращать внимание на эту, казалось бы, мелочь, когда были дела поважнее: двое Саш, за которыми нужен глаз да глаз. Но вот сейчас, когда Саша остался один, и когда он, как на зло, сидел довольно спокойно и не особо много мешал — у Антона не осталось оправданий. Теперь он в полной мере прочувствовал кромешную безнадёжность собственного положения. — Саш... — вырвалось из его груди никому кроме приведений не слышным, замогильным шёпотом, пока взгляд сверлил доску, а рука, до дрожи сжимающая ручку, сдавшись, безвольно падала на парту. — Да, солнышко? — мягко ответил призрак, устало подпирая голову. Пребывающий в тихом ужасе Антон продолжил одними губами, вынося себе приговор: — Я что, совсем… тупой? — он сделал упор на последнее слова и вложил в него особенную трагичность. Её навевало то вязкое и разъедающее чувство, которое подсказывало, что ему уже никогда не вылезти из тёмного водоворота, в котором он вдруг оказался, и что он никогда не будет прежним здравомыслящим Антоном. Беззаботный Сашка совсем не разделял Тошиного безнадёжного настроения. Он улыбнулся и неунывающе промурлыкал: — Ну нет конечно, ты ж не угол, чтобы быть тупым. Ты просто?.. — он задумался. Даже Саша не мог сходу объяснить, что с Антоном не так. — Просто что? «Просто не выспался, просто встал не с той ноги, просто устал» — эти объяснения уже наскучили не только всему окружению Тяночкина, но сидели в печёнках даже у него самого. Надоевшие отговорки не могли работать бесконечно, наружу рвалось понимание, что с ним что-то не так. Шатен начал тереть друг от друга пальцы, пока паника подкрадывалась ближе и ближе. Голос Сашеньки её опередил, когда тот весело затараторил: — Ты просто, наверное, витаминов недополучаешь! Вот скушаешь аскорбинку — сразу и настроение станет лучше, и мозги заработают. Ты же совсем фруктов не ешь, Тош. Антон сделал медленный вдох, такой же медленный выдох. И мысленно согласился. И правда. Для работы мозга наверняка нужны всякие витамины. А получает ли Антошка всё разнообразие витаминов из школьных столовых обедов, не вызывающих доверия, и пары печенек «Мария», которыми балуется дома? Конечно нет. Паника, уже занёсшая над ним свои руки, готовая схватить за горло, остановилась в считанных шагах от Тяночкина. Постояла, выслушивая его доводы. Доводы были убедительными. Пускай нехотя, но она тоже согласилась. И отступила, оставшись ни с чем. — И вообще, геометрия в жизни не пригодится. Названия фигур ты и так знаешь, остальное — враки! — весело продолжал Собакин. Антошка попытался улыбнуться Саше, который опять болтал всякие глупости, но получилось слабо и натянуто-грустно. Дело в том, что на смену панике пришёл очередной упадок сил, и Антон, на этот раз скорее безразличный, чем нервный, сгорбился над своей тетрадкой с тяжёлым вздохом. — Ну чего ты, Тошенька... Тош! Шатен поднял на прозрачного соседа по парте апатичный взгляд. Саша придвинулся ближе, посмотрел на Тяночкина с подчёркнутой теплотой и сочувствием, коснулся его руки и ласково зашептал: — Не вешай нос. Все у тебя получится. Покушаешь пару дней аскорбинки, фрукты всякие, овощи, и потом сам будешь как огурчик, или как фрукт. И башка заработает. Так и будет, вот увидишь. Антошка коротко и обреченно кивнул, опуская взгляд. Собакин же, наоборот, продолжал его рассматривать, словно находил что-то красивое в отрешённом, усталом Тошином лице. Не отстраняясь и не переставая нежно улыбаться, он деловито спросил, как будто уточнил очевидное: — Погладить тебя по голове? Антошка кивнул ещё раз. Он продержал Сашин совет в своей несчастной голове весь оставшийся день. Наконец, хмурый Антон и в меру весёлый Саша спускались по лестнице после заключительного седьмого урока. Саша — напевая в Тошиной голове какую-то заевшую песенку из тик-тока, Антон — с твёрдым намерением съесть дома яблоко и получить необходимые витамины любой ценой. И тут во второй раз за день дорогу парням преградила Ульяна. В этот раз она была воодушевлена ещё больше, чем утром, и казалось, очень спешила, кроме того, её сопровождала Роня. — Антоха!!! Тяночкин едва не наступил ей на ногу и едва успел схватиться за поручни, дабы удержаться на ногах. — Что?! Что случилось? Стоит заметить, что после седьмого урока к выходу спешили не только Антон с приведением и Ульяна с Роней, но и почти вся остальная школа, поэтому на спину Тяночкину тут же натолкнулись школьники-попутчики. Сашеньку-призрака такой расклад нисколечко не смущал, он радостно закричал: — Ура-а, куча мала! В итоге на лестничном пролёте образовалась своеобразная пробка, где все толкались, наступали друг другу на ботинки, обходили Тяночкина с его товарищами и ругались на них отборным матом. — Антон, время пришло, мы наконец-то-!!! — начала Ульяна, но прервалась, когда Роня потащила её за руку вниз, строго ворча на подругу: — Уля! Дай людям пройти! На удивление всех присутствующих Уля подчинилась, и ребята успешно вытащили её вниз, освобождая лестницу для всех желающих по ней пройти. Остановились у окна, и Уля поспешила продолжить: — Антон, сингл «Монтажная пена» готов и мы можем давать концерт!!! —Ульяна обняла Роню от наплыва радости и продолжила: — Наконец-то!!! — О, круто! Когда концерт? — Прямо сейчас!! Нет, погодьте, — Ульяна оторвалась от подруги, посмотрела в телефон и сверилась с какой-то перепиской: — Минуту назад!!! Вероника тем временем выдохнула, поправила кардиган и обратилась к Антону: — Так что, ты пойдёшь? С Алиной мы уже договорились. Антон прикинул, насколько хорошей идеей было идти в студию, если он чувствовал себя отвратительно, не был в состоянии думать и не хотел ничего, кроме как поваляться с Сашулей в кровати. Сам Сашуля выглянул из-за его плеча и ответил за них обоих: — Конечно мы идём! Роня уставилась на него выжидающе, Ульяна же — умоляющими щенячьими глазками, в которых почти застыли слёзы. Тяночкин подумал, что витаминки могут подождать, и кивнул, устало улыбаясь: — Хорошо, идём. Ещё одну минуту они подождали Алину в многолюдном школьном холле, если это угрюмое место, умоляющее о ремонте, можно было назвать таким красивым словом, а когда дождались, то быстрым шагом отправились в старую добрую студию. Погода стояла отличная: безветренная и солнечная, хотя ноябрьское солнце, конечно, греет по-особенному, не так, как летом, и одаривает школьников не столько теплом, сколько просто хорошим настроением. В окружении воодушевлённых и суетливых друзей Тяночкин тоже ощутил слабенькие отголоски хорошего настроения. Но потом беспрестанно щебечущая Уля толкнула его локтем, да с таким рвением, что у Антона мог остаться синяк, и спросила: — Блин, Тош, а чего Саши сегодня не было?! Я в шоке, он пропускает песню, которую сам же писал! Я вставила его куплет и даже слова не меняла, прикинь? — Ничё я не пропускаю, Уль, ты чего? — Собакин прощебетал с привычной хитрой улыбочкой, тоже пихая Ульяну локтем, а потом добавил: — И вообще, когда вы меня в группу возьмёте?! Давно пора! Наглости полупрозрачному Собакину было не занимать. Антошка вначале усмехнулся ему, как-то пропустив Улин вопрос мимо ушей, а потом спохватился и ответил: — А, почему не было? Ну, он… — Антон поморщился, возвращаясь к неприятным мыслям, и закончил, слегка понизив голос: — Ему не здоровится, кажется. Саева прямо-таки взорвалась: — Тем более надо было ему приходить!!! Рок лечит! Алина прыснула смехом от того, насколько серьёзно Ульяна выдала последнее, ну а Роня подхватила за ней не менее, а может быть, ещё более серьёзно: — Лечит? Я сомневаюсь. Честно говоря, когда Артём бьёт по барабанам, у меня всегда голова болеть начинает. — Это у тебя голова не от барабанов, а от Артёма болит! Вероника задумалась: — Хм… И правда, он когда орёт, у меня тоже голова болит. Ты права. — Вот видишь! Так, их шумная компашка добралась до студии. И тут Тошку, как и всех ребят, ждал сюрприз. Пушистый, золотистый и привязанный к перилам, он заметил спешащих школьников издалека, поднялся на четыре лапы и засеменил навстречу. Впрочем, длина поводка не позволяла Дыньке сразу добежать до них и кинуться на шею Ульяне, как она того бы хотела, так что ей пришлось остановиться и, чтобы хоть как-то поприветствовать двуногих, радостно полаять во всю собачью глотку на расстоянии, при этом счастливо махая хвостом и переминаясь с лапки на лапку. Завидев Дыньку и услышав её зов, Ульяна крикнула: — Дыня-я-я! — из-под её ботинок полетела грязь, и спустя пару мгновений девушка уже вовсю трепала счастливую Дыньку, которая стала вертеться, путаясь в своём поводке, и лаять ещё радостнее. — Арбу-у-уз! — прокричал Собакин, смеясь, и тоже бросился к собачке. Картина поистине трогательная: Ульяна и Саша, счастливые, словно дети, треплющие такую же счастливую Дыньку и невольно хихикающие от радости. Она заставила Антошку улыбнуться, как и Роню с Алиной. А потом, пока они подтягивались к студии и ждали, пока гитаристка и Саша наиграются с Дынькой, взгляд Антошки упал на отдалённо знакомый чёрный автомобиль, припаркованный рядом. Потом на Дыньку. Обратно на машину. И он резко вспомнил, почему избегал визитов в обитель Стекловаты. — У… — он выдал слишком высоко и прочистил горло. — Ульяна, а Рома будет?.. Девушка отвлеклась от любимого золотого ретривера: — Ну конечно, без Ромки никуда! Он наконец-то освободился, поэтому мы и проводим концерт, — она слегка задумалась и вдруг вздрогнула так, будто получила разряд током: — Ой!!! Он же просил быстрее начинать, ему ещё с Дынькой гулять!!! — она присела перед Дынькой и быстренько посюсюкалась с ней, прощаясь. Антон в который раз поражался, как эта умная собака совершенно спокойной воспринимала как тихий лепет Ульяны, так и истошный крик. Потом девушка повернулась к друзьям и громко приказала: — Пошли! Последний свой разговор с Ромой, законченный не на самой приятной ноте, Антон старался не вспоминать, а если всё-таки вспоминал, то ему становилось страшно и настолько стыдно перед длинноволосым, что хотелось провалиться сквозь землю. Или хотя бы сказать, что ему срочно понадобилось домой, чтобы не попадаться тому на глаза. Пока он взвешивал за и против последнего варианта, то отстал от спешащих в студию подростков, застыв рядом с собаками, и переглянулся с Дынькой, как с мудрым советником. Та многозначительно посмотрела на него умными, добрыми глазами, виляя хвостиком, но не дала никакого определённого знака. Чухающий её призрак тоже глянул на Тяночкина и резонно заметил: — Знаешь, Тош, даже если ты больше не нравишься Роме, он тебя не съест, — и добавил: — Скорее всего. Из-за приоткрытой двери павильона, откуда уже доносилась барабанная дробь, предвещающая присутствие Артёма, высунулась Ульяна и яростно позвала Антона: — Антон, блин, потом Дыньку погладишь, иди концерт слушать!!! Саша тут же забыл про Дыньку и радостно вскрикнул, готовясь забежать в дверь первым: — Кто последний, тот пидор! — Я иду, иду!! — сломя голову Антон кинулся в студию под раздающийся отголосками Сашулин смех с наивной надеждой, что Рома всё-таки его не съест.