Ворон

В определенный момент Каз почти малодушно ловит себя на мысли, что лучше бы Роллинс послушал предостережения Филипа и не брал его с собой. Потому что какого-то чёрта Бреккер может выдержать всё что угодно, начиная с ужасов на Барже Жнеца и заканчивая проклятым обликом ворона, но эту отвратительную семейную идиллию выдержать не в состоянии. Сначала зачем-то хочется агрессивно разнести в этом доме всё, пронзительно каркать и с особым удовольствием выклевать Пекке глаза. Возможно ещё и Алби, ведь очи ребёнка так же раздражают всеми оттенками зелени и его сходство с отцом только всё усугубляет. Бреккер ненавидит острое птичье зрение, потому что в глазах рябит из-за рыжего, изумрудного и проклятых веснушек. Мальчик ещё такой же громкий, говорливый, разве что разговаривает без акцента, но помимо керчийского понимает отца и на каэльском. Меньше всего в этом случае Каз ненавидит Марту, ведь на фоне обоих Роллинсов старушка блеклая, серая и совсем тихая, даже её голос больше напоминает шелест. Потом вспышка злобы на всех и вся постепенно сходит на нет, Каз ведёт себя беспокойно, не позволяет Роллинсу прикасаться к себе без острой необходимости. Мужчина в итоге спускает птицу со своего плеча и просто держит на ближайших поверхностях, которые Бреккер меряет нервными прыжками, но не пытается нанести кому-то вред или отойти подальше. Потому что ему нужно слушать о чём они говорят, даже интересно, но от этого не менее гадко. Пускай злость и утихает, но вместо неё внутри созревает другое ядовитое и удушающее чувство, которое не получается идентифицировать. Сначала Каз целиком и полностью проецирует это на Алби, потому что нет никаких уже сил начинать с Пекки, того и так более чем есть за что ненавидеть. Юноша думает о том, что сам где-то дурак, потому что название "Каэльский принц" настолько очевидно, чёрт его дери, можно было догадаться раньше. Можно было угрожать, блефовать, сделать что угодно, хоть закопать мелкого паршивца на шесть футов под землёй и заставить Роллинса искать его, пока кислород не закончится. Это была бы просто восхитительная в своей жестокости месть и Бреккеру ни капли не стыдно. Такие как он точно не станут жалеть деток, которые родились с серебряной ложкой во рту и Пекка Роллинс заслужил это. Однако, Каз смотрит на Алби и не находит абсолютно ничего, что делало бы его похожим на избалованных детишек с Гельдштрат. Потом и вовсе вспоминает Уайлена, который родился в семье купца, жил в золотой клетке и не был виноват в том, чей он сын. Мысль, что Алби Роллинс так же не виновен, Бреккер гонит от себя всеми возможными силами, чтобы не дать слабину и снова концентрируется на противоречивом и практически незнакомом чувстве. Каз смотрит, наблюдает, жадно запоминает любые детали, которые могут иметь значение и день тянется просто до бесконечного долго. Отец с сыном разговаривают про всё на свете, делятся эмоциями, впечатлениями, строят планы и в целом не говорят ничего полезного. Наверное, так и проходят разговоры в семье, Бреккер об этом совсем ничего не помнит и не знает. Мальчишка воодушевленно показывает какие-то нелепые игрушки, рассказывает про соседского лохматого пса, про то, что учиться иногда неинтересно и как сильно соскучился. На ничтожно малую долю секунды Каз как будто понимает, потому что, если откровенно, соскучился сам. Соскучился по тому, чего у него никогда не было и это бьёт намного сильнее, чем самые грязные рукопашные приёмы в Бочке. Алби же имеет всё сполна, а Каз не может понять, почему его вообще это волнует. Большой дом, даже с камином, фигурные и явно дорогие игрушки, внимательная няня и заботливый настоящий отец. Для полноты картины не хватает, наверное, ещё матери играющей на фортепиано, горячего шоколада и проклятого ароматного гюцпота. Спустя восемь лет Бреккер помнит как будто вчера и это самое лживое его воспоминание. Он раз за разом испытывает негативную эмоцию к Алби, потом мысленно вспоминает Филипа и переключается на него. Думая про парнишку можно хотя бы отвлечься от происходящего, но всё тоже крайне несправедливо и скверно. Мало того,что жалкий скив посмел угрожать его Воронам, Казу есть о чём поразмышлять ещё. Справедливости ради стоит отметить, что Филип далеко не такой безнадежный, как юноша считал зная его лишь заочно. Тот умный, действительно хороший актёр, преданный член банды, но признавать факты Бреккер отказывается. И не только потому,что покусились на важных для него людей, но и потому что Филипу так же повезло просто так. Несчастный сирота с долгами покойного отца, которого так великодушно пригрел Роллинс, хорошо к нему относится, считается с ним и даже треплет по волосам как ребёнка. Почему-то гадко, больше не отвлекает и Каз старается переключиться на что-то другое. На себя самого в облике ворона, но дельных мыслей на ум не приходит. Бреккер больше не выражает никакого недовольства, молчит, игнорирует попытки Роллинса накормить его то печеньем, то орехами, то ещё чем и перестаёт реагировать на какие-либо внешние факторы. Юноша настолько глубоко уходит в себя, что не дёргается, когда Пекка встревоженно что-то говорит, гладит, даже спокойно позволяет поменять на крыле повязку. Мужчина, кстати, ситуацию никак не спасает и Каз очень хочет хотя бы клюнуть его или напугать Алби, но получается только тонуть в собственных мыслях на грани непонятного отчаяния. Потому что даже сварливая изувеченная птица может вызвать у Пекки Роллинса человеческие чувства и заставить его быть ублюдком чуть меньше, чем он есть. Сын, самый младший и шебутной член его банды и птица - кто угодно, но не девятилетний мальчик Ритвельд. Нина или Джеспер назвали бы это ревностью, детской и банальной, но Каз более чем уверен в том, что чушь собачья. Он таких чувств не питал даже к своей дорогой Инеж, а к Пекке не собирается и подавно. Мысль даже немного отрезвляет, но Каз так и продолжает вести себя подозрительно тихо и спокойно. Вообще-то так себя вести нужно было изначально, вызвало бы меньше вопросов, но оно уже не важно. Бреккер осматривается, пока Роллинс носит его за собой, запоминает расположение комнат, вслушивается в пустые разговоры. Думает, что Марта могла бы рассказать много интересного, но при ребёнке старушка молчит. Однако, на вооружение взять стоит, как знать, может она разговорится позже и уже на выгодных для Каза условиях. Пекка уже к середине дня выглядит неуловимо встревоженным из-за слишком спокойного поведения ворона. Обеспокоенно гладит, даже что-то спрашивает, всё пытается накормить, но Каз помимо воды ничего не принимает. Нет сил, аппетита и вообще желания принимать что-то из его рук. Роллинс же настойчивый, даже говорит о том, что снова позовёт Зельду, когда они вернутся в город. Настроение мужчины потом передаётся и Алби. Тот ведёт себя крайне воспитанно, не лезет потрогать птицу, только смотрит с искренним детским восторгом и задаёт целую кучу вопросов. Пекка, смеясь, с удовольствием отвечает на каждый, ласково треплет сына по волосам, предлагает даже рассказать на ночь сказку про воронов, из-за чего мальчик буквально сияет. А Каз наоборот блекнет всё больше, опускает птичью голову и с преувеличенным интересом изучает интерьер гостиной. Дурацкий камин нервирует, словно опять возвращает в прошлое, а Алби всё говорит про свои детские успехи и от души радуется, как отец не скрывает того, насколько им гордится. Какая гадость и ничего больше. Малодушно радует то, что Роллинса даже на отдыхе преследуют дела Кеттердама и заставляют на время покинуть отвратительную семейную идиллию. Посыльный прибывает незадолго до ужина, вручает неприметный конверт и нечто встревоженно шепчет на ухо. Пекка мрачнеет, но старается не показывать этого при Марте и Алби, слишком быстро собирается, обещая, что вернётся всего через пару часов. Мужчина не пренебрегает банальной осторожностью и оставляет Каза в комнате, которая, по всей видимости, его спальня. Знает ведь про скверный нрав питомца, серьёзно просит сына не тревожить ворона, а самому Бреккеру по дурной привычке говорит, чтобы не скучал в одиночестве и вел себя прилично. Скучать Каз не собирается, пакостничать сейчас тоже, устраивается на столешнице поудобнее, снова игнорирует оставленное угощение и начинает изучать обстановку. Эта спальня ещё более простая и необжитая, чем дома у Роллинса в Кеттердаме, наталкивает на мысль, что здесь он бывает ещё реже. От этого почему-то мелочно приятно, раз мужчина не может себе позволить часто проводить время с отпрыском и оно логично. Пекка, будучи постоянно на виду, умудрился так тщательно скрыть информацию о существовании ребенка, что до неё не докопался даже сам вездесущий Каз. Слишком опасная вещь, которая при правильном раскладе может стоить мужчине всего, что он создал за эти годы, самый настоящий карт-бланш, который попал Бреккеру в руки. Триумф омрачают только слова Филипа, но юноша изо всех сил старается не воспринимать их всерьёз. Он подождёт, обязательно подождёт, обезопасит свою команду и воспользуется роковым знанием после, когда парнишка ничего уже сделать не сможет. Долго усидеть на месте не получается, Каз кое-как покидает стол и начинает беспокойно исследовать комнату, но занятие бесполезное. Здесь нет даже бокалов и пепельницы, которые Пекка использует постоянно, интерьер хоть и симпатичный, но безликий как гостиничные номера. Придумать себе какое-то другое занятие в нынешнем облике сложно, тяжёлые мысли снова начинают обуревать юношу. Если откровенно, то до недавнего момента Каз почти никогда ещё не был настолько наедине со своими же мыслями, быть может только в детстве. Он всегда был занят и мыслительный процесс был направлен на методы достижения собственных целей, практически не оставляя места для ненужных размышлений. Они преследовали юношу редко, но всегда было просто переключиться, найти себе работу и начать думать уже про это. В облике ворона не получается. Каз старается думать про то, как исправить ситуацию, запоминает мелочи про Роллинса и его банду. Размышляет про Пятую гавань, про Баретти, про проклятых чучел и трупы без органов, пытается найти ответы. Однако, у него сейчас нет Инеж, которая может найти любую информацию и ускорить процесс и нет других источников. Только Филип, которого видеть больше никогда не хочется и сам Роллинс, что больше болтает не по делу. И из-за этого Каз всё дальше и дальше погружается в себя, тело будто сковывает и странная тоска скребёт на душе. Каз очень не хочет находиться в таком состоянии, пытается абстрагироваться, но не получается думать о загадках, что происходят в Кеттердаме и на Блуждающем острове. Получается почему-то мысленно возвращаться к Марте и гадать,кем старушка приходится Пекке. Вряд ли родственница, но для простой наёмной няни она слишком тепло относится к мужчине и его сыну, будто правда часть семьи и где-то даже спрашивает про членов Грошовых Львов. Знает очень много, но говорит мало, что только подогревает интерес. Получается задаваться вопросом о том, где же вообще мать Алби и кто она. Нынешняя или бывшая жена Роллинса, просто любовница, может вообще уже покойная и почему Алби не задал отцу ни одного вопроса про неё. Конечно, мальчик ещё совсем мал, едва ли научился читать и только начинает познавать мир, но отсутствие такого логичного вопроса почему-то кажется странным. И конечно же получается снова думать про самого Роллинса и оно совсем неудивительно. Каз постоянно про него думал до, думает сейчас и определённо будет думать после. Разница существует лишь в том, что раньше мысли были сугубо из корыстных целей, а будучи птицей и без возможности чем-то заняться, Бреккера накрывают ещё и эмоции. Опасные, неизведанные, противоречивые и такие, которые он не может и не хочет понять. Юноша не понимает почему так сильно злится и почему оно настолько горько, гадко и несправедливо. Не знает из-за чего находиться здесь и сейчас почти физически больно, из-за чего мертвые воют в голове снова и Джорди глумится над его глупостью почерневшими скользкими губами. Не находит объяснения тому, почему даже Филипа презирает не только из-за угроз его Воронам, но и из-за места, которое паршивец занял в чужой банде и чужой жизни. И не хочет знать зачем эти мелочи имеют хоть какое-то значение,и зачем Роллинс снова едва ли не первопричина всех его бед, кошмаров и страданий. В конце концов Каз уже взрослый и должен собраться, что-то придумать, а может только неуклюже прыгать по ковру и думать о том, о чём не следует. Злиться на себя не выходит, чувствуется какое-то внутреннее опустошение и юноша старается думать хотя бы про проклятого мальчика, чтобы немного прийти в себя. Начинает рассуждать про Алби, рассуждать только негативно и почти не удивляется, когда слышит шорох в замочной скважине, а потом звук открывающейся двери. В жизни Каза в последнее время и так происходит некая чертовщина, поэтому то, что мысль иногда действительно материальна,тревожит его в самую последнюю очередь. Перед уходом Роллинс говорил сыну не заходить сюда, но любопытный мальчик ослушался. И стоит сейчас в помещении, с живым интересом глядя на птицу, только изредка воровато оглядываясь, будто совершает некое преступление. Вероятно, что от сына члена преступной банды не следовало ожидать иного, Бреккер недовольно топчется на месте, настороженно втягивает птичью голову и на короткий миг думает о том, чтобы напасть. Идея отвратительная только потому, что Пекка за такое точно свернёт ему шею и все планы пойдут крахом. Алби делает робкий шаг в его сторону, заставляя тем самым напрячься ещё сильнее. Каз на личном опыте знает, что дети могут быть жестокими, особенно дети растущие в богатых домах и едва ли не с молоком матери перенимающие чувство собственного превосходства и безнаказанности. Исключением, наверное, является только Уайлен и вряд ли Алби. В конце концов Бреккер сам не раз видел украдкой, как малолетние негодяи издеваются над беззащитными животными, играючи и просто потому что могут и не понимают что творят, чем сын Роллинса может быть лучше? Каз совершенно уверен, что ничем, но Алби определённо слишком сильно похож на своего отца, ведь делает именно то, чего юноша от него совсем-совсем не ожидает. Алби Роллинс смотрит на ворона, страдальчески сводит брови к переносице и его лицо приобретает искренне расстроенное выражение. Мальчик робко делает ещё пару шагов, заставляя Каза настороженно замереть. Если мелкий паршивец решит что-то сделать с травмированной птицей, то Бреккер определённо готов дать отпор, даже не смотря на то, что Роллинс потом с ним за это сделает. - Ты на полу, потому что упал, да? Можно я помогу? - вполне себе серьёзно спрашивает мальчик, присаживаясь перед птицей на корточки. Внимательно смотрит на повреждённое крыло и терпеливо замирает, как будто по-настоящему надеется на ответ. Каз думает, что эта дурная черта определённо передаётся по наследству и переступает с лапы на лапу. Определённо,ему не нужна никакая помощь, он не упал и находится на полу по собственному желанию. Правда забраться обратно на стол будет проблематично, но всё равно это не повод поддаваться. Алби, вероятно, этого не понимает, но хотя бы руки не тянет и не пытается схватить за птичий хвост, уже прекрасно. - Папа сказал, чтобы я сюда не приходил, но я очень хотел ещё на тебя посмотреть. Ты очень красивый ворон, - с детским восторгом говорит мальчик. Бреккер пристально смотрит в ответ, невольно вытянув голову и склоняет её набок. Не может понять, кто из Роллинсов более безумен, раз болтает с животными. Алби хотя бы простительно в силу возраста или он попросту перенимает повадки отца. Однако, Каз всё ещё не в том состоянии, чтобы с кем-то контактировать, хочет отвернуться, но любопытный ребёнок вынимает из кармана горсть орехов и протягивает ему на вытянутой ладони. На столе, кстати, полно таких угощений, к которым юноша так и не притронулся, а выражение лица мальчика почти просящее. - Хочешь? Папа говорит, что ты ничего не ешь и очень грустный. Пожалуйста, попробуй хотя бы, папа тоже грустит из-за того, что тебе плохо. Если бы Каз мог, то рассмеялся бы хриплым ненатуральным смехом. Полный бред и самому непонятно, почему он ещё не начал пугать мальчишку, как прислугу Роллинса, чтобы убрался куда подальше и не мозолил глаза. Оттенки рыжего и зелёного всё ещё нервируют, раздражают, но Бреккер не делает ничего из тех гадких вещей, которые сделать хочет. Только мотает птичьей головой, как будто Алби вообще воспримет это за ответ. Алби воспринимает и вздыхает, что выглядит даже забавно. Смотрит то на угощение в своей открытой ладони, то снова на птицу и взгляд настолько печальный, словно мальчик пережил какую-то трагедию. Казу совсем его не жаль и вообще ребёнок откровенно ему не нравится, но руководствуясь голосом разума, поесть действительно было бы неплохо. Он делает пару прыжков вперёд и, не спуская с Алби внимательного взгляда, осторожно забирает угощение. Старается даже не касаться острым клювом детской ладони, мало ли паршивец придумает потом рассказать отцу, что ворон его заклевал. - Ух ты, - мальчик выдыхает и старается не двигаться. Глядит ещё настолько завороженно, что всё больше напоминает отца. Пекка так же смотрит на обыкновенную птицу так, как будто видит необъяснимое чудо и в эти моменты его глаза почти светятся, переливаясь всеми оттенками изумруда и зелени, что разбавляют тёплые карие крапинки. Каз ненавидит эти глаза так сильно, что хочет лишиться своих собственных, дабы больше никогда такого не видеть. Каз ненавидит настолько яростно, что всё равно продолжает лакомиться орехами и смотреть, поражаясь тому, насколько же они похожи. Каз терпеть это не может, правда, но засматривается в который раз. - Можно тебя погладить? - застенчиво и почти шёпотом спрашивает Алби. В принципе, ничего плохого произойти не должно и возможно,что привязанность мальчика будет полезной. Вот только Бреккер помнит, что в этом облике переносит не все прикосновения и вообще-то не особо хочется. Ребенок банально может навредить крылу ещё больше или решит поиграть и травмирует. Может, но Алби зачем-то ведёт себя очень осторожно, внимательно и с не наигранным почтением, как будто он воспитанный мальчик, а не избалованный папенькин сынок. Казу в итоге становится просто интересно, что же из этого выйдет, он кивает в знак согласия и чуть наклоняется вперёд, подставляя птичью голову. Прикосновения предсказуемо вызывают тревогу, перья встают дыбом и Бреккер сдерживается, чтобы не отпрянуть. Однако, Алби очень осторожный, гладит едва ли не кончиками пальцев, робко, достаточно бережно и предельно аккуратно. Касается головы, проводит между крыльев и начинается улыбаться так ярко, что до боли. Каз не знает почему, но успокаивается, терпит, позволяет и опять обессиленно замирает, переживая заново необъяснимые душевные потрясения. Мальчик в итоге садится поудобнее прямо на пол, вежливо благодарит и начинает рассказывать всякую детскую чушь, не переставая аккуратно гладить птицу. Он, как и его отец, рассказывает повседневные и простые вещи, только в отличии от Роллинса выражается проще, с детской наивностью и непосредственностью. Но всё равно так похоже и Каз не понимает, что чувствует и почему чувствует вообще. Он огорчён, что момент кажется каким-то личным, настоящим, почти трогательным, а Алби отличается от избалованного засранца, которым так хочется его считать. Рад немного, что позволил себя трогать, потому что это выгодно и ребёнок может случайно рассказать что-то полезное. Проблема в том, что Алби не рассказывает, опять не упоминает ничего про мать, а Бреккер не пытается дёргаться и теряется, потому что подобная ласка чуждая, неправильная и совсем ему не предназначенная. Даже ход времени перестаёт иметь значение, Каз слушает, смотрит на мальчика и становится не гадко, не противно, а опять как-то щемяще больно и тоскливо. По итогу момент нарушает вернувшийся Пекка и от этого опять нисколько не легче. Мужчина выглядит немного встревоженным, когда видит картину перед собой, но Алби смотрит на отца с таким виноватым выражением, что тот, видимо, устоять не может. Лицо Роллинса смягчается, а в глазах вспыхивает живой интерес, пока он присаживается на ковре рядом и радушно раскрывает для мальчика объятия. Про Каза тоже не забывает, ловко забирая не сопротивляющуюся птицу в тёплые ладони и опять улыбается, будь он проклят. - Гляжу, вы поладили, - хмыкает Пекка, треплет по макушке сына и не обделяет вниманием ворона, приглаживая перья и почесывая под клювом. Алби радостно кивает, а Каз опять остро чувствует себя лишним. Возможно у юноши всё ещё отсутствует и совесть, и стыд, но не покидает тягостное и тяжёлое ощущение, что он подсматривает за чем-то безумно личным и настоящим. Тем, чего у него никогда не было и Пекка Роллинс одновременно так похож на образ Якоба Герцуна восьмилетней давности и совершенно другой. Сейчас мужчина настоящий, искренний и Бреккер из-за этого тонет. Тошнота скручивается внутри комом, волны воют и дело не в прикосновениях, которые более чем выносимые. Каз сам не знает в чём и вместо того, чтобы яростно пытаться что-то сделать и прийти в себя, выплыть - позорно идёт ко дну. Мальчик гордо рассказывает о том, что удалось накормить упрямого ворона и с придыханием отвешивает столько комплиментов, сколько сам Пекка вряд ли говорил. Роллинс смеётся, хвалит, но порядком обеспокоенно смотрит на Каза, который тоскливо свесил голову и замер в его руках. Бреккеру сейчас абсолютно всё равно на то, что рыжий мерзавец говорит, что делает и что действительно выглядит грустным. Хочется, чтобы оно закончилось поскорее, но время тянется. Когда Марта приглашает их к ужину, то юноше от этого не легче, ведь его берут с собой. Старушка тоже присоединяется к трапезе, в столовой тепло, хорошо слышно треск камина, а от запаха ароматного горячего Каза натурально мутит. Это не гюцпот, но что-то похожее, а вместо горячего шоколада все предпочитают чай. В какой-то момент Бреккер словно наяву, а не в своей голове, слышит нарочито серьёзный голос Джорди, смех Саскии, высокий говор Маргит и её игру на фортепиано, лай лохматого пса и треск шестерёнок в заводных собачках. Будто слышит сам себя, девятилетнего, просящего мистера Герцуна показать ещё один карточный трюк. Каз почти видит это и чувствует как жжёт глаза, интерьер становится размытым и мысли снова и снова накатывают горьким комом, как и в горле. И Бреккер по-настоящему благодарен, что по окончании ужина Роллинс оставляет его в гостиной и не берёт с собой, когда идёт укладывать сына спать. Наверное мужчина расскажет ему сказку про воронов, как обещал сегодня и юноша не хочет слышать, ведь всё, что обещали когда-то ему пошло прахом. Марта убирает со стола, напевая под нос, а Каз остаётся на стуле и почти не двигается. Дышит прерывисто, потому что в груди тяжело, давит, царапает и мало обращает внимания на то, что происходит вокруг него. Даже не трепыхается, когда через время Роллинс возвращается, берёт его на руки и перемещается в гостиную. Мужчина устраивается в удобном кресле напротив камина, берёт уже налитый стакан со спиртным с маленького столика рядом, приглашает Марту присоединиться. Наверное,сейчас они и начнут говорить о чём-то по-настоящему интересном, личном, важном, но Бреккер не хочет слышать, завороженно глядит на языки пламени и замирает каменным изваянием в чужих тёплых руках. Пекка всё ещё гладит, чешет, с ноткой грусти обзывает ласково и делает ещё хуже, если оно вообще возможно. - Воронёнок, ну чего ты? - со вздохом спрашивает Роллинс, перебирая перья, а Каз всё ещё не двигается. Марта начинает смотреть с интересом, но молчит, когда присаживается напротив мужчины. Берёт какой-то потрёпанный томик, раскрывает и углубляется в чтение, то и дело поглядывая на Пекку. - Ну, хочешь меня клюнуть, м? Или, так уж и быть, отдам тебе свой перстень, тебе же нравятся эти цацки. Что мне с тобой таким делать? - он говорит настолько тихо, что старушка едва ли слышит и таким тоном, словно всё ещё надеется на ответ. Такая глупость. Бреккер не хочет, чтобы с ним что-то делали, быть может только оставили в покое. Но с Роллинсом такого точно не случится, брыкаться нет сил и юноша всё ещё не подаёт никаких признаков заинтересованности. На то, что мужчину это беспокоит, ему точно плевать. - Он совсем тихий, хотя вы писали, что птица с характером. Может, заболел? - осторожно предполагает Марта. - Филип предупреждал, что они плохо переносят поездки, а мой ещё травмирован. Приглашу Зельду сразу когда вернусь, надеюсь, что просто стресс и ничего серьезного, - говорит Пекка, бережно поглаживая между крыльев. Он даже пытается заглянуть в птичьи глаза, но Казу хватает сил хотя бы низко понурить голову. Может и зря, ведь ничего интересного в глазах-бусинках Роллинс не увидит. - Послезавтра уже обратно? - уточняет старушка, снова опуская взгляд в книгу. Бреккер не видит, но скорее чувствует, что Пекка тяжело вздыхает. Даже слишком тяжело, словно хочет остаться подольше и скорее всего это правда. - Да. Придётся, много дел, - отвечает мужчина, не пускаясь в объяснения дальше. - А что насчёт?.. - Марта пытается спросить, но Роллинс вдруг ощутимо замирает и отвечает слишком резко, почти грубо. - Она не приедет. Каз может только догадываться, что должно быть, речь о матери Алби, оно было бы логично. Точных ответов ему всё равно никто не даст, однако, старушка подтверждает мысли своими следующими словами. - Можно было бы найти время оторваться от равкианских бальных танцев и навестить семью, - женщина произносит это с ядовитой усмешкой, что из её уст звучит странно и это заставляет Роллинса рассмеяться. Сухо, кратко и ощутимо горько, а Каз даже дёргается от слов Марты. Семью? Значит, жена нынешняя? Сразу же хочется узнать больше и внутри появляется некое подобие воодушевления. По крайней мере теперь юноша знает в каком направлении искать информацию в будущем. - В Равке война, оттуда не так просто выехать, как хочется, моя дорогая Марта. - В Равке тысячу лет война. Если бы она хотела, то нашла способ, Пекка, - отчеканивает старушка таким тоном, будто поучает и даже называет мужчину просто по имени, без лишних формальностей. Роллинс не отвечает, не оправдывается, уже не вздыхает даже. Немного расслабляется, гладит птицу, потягивает свой виски и заводит разговор о повседневных мелочах. Больше там слушать нечего, Бреккер свешивает голову всё больше и поддаётся потоку горьких неясных мыслей. Радует только то, что послезавтра они уже будут в Кеттердаме и там Каз точно придет в норму и станет как прежде. Никаких дурных мыслей, ненужных и непонятных даже для себя эмоций, никакой идиллии загородного дома, от которой уже тошнит. Всё станет нормально и привычно, иначе и быть не может. Юноша правда хочет в это верить, но даже если всё и наладится, то не сегодня ночью. Вроде ничего необычного сначала не происходит, Пекка оставляет его на столе в спальне. Разве что смотрит до сих пор встревоженно, бормочет некую чушь, уже привычную, а после идёт спать. К Бреккеру сон так же приходит быстро, но после он думает, что лучше бы не смыкал глаз всю ночь. Это кошмар, к которым за восемь лет можно было привыкнуть. Однако, один из тех случаев, когда Каз иррационально слишком уставший, слабый, почти вымученный и бороться со страшными сновидениями не в силах. Ему снится живой Джорди, дом на Зельверстраат, но почему-то с декорациями этого жилища. Смех, собачий лай, красная лента в волосах Саскии и пальцы Маргит над фортепиано, с таким же красным цветом на ногтях. Во сне тепло настолько, что душно, обжигающе, громко и так иллюзорно счастливо, как Бреккер помнит. Во сне он снова человек, но не чувствует своё собственное тело. Потом красный цвет превращается в трупный чёрный, голоса в вой, а тепло в пронизывающий мокрый холод. Это привычно, знакомо, почти выносимо и юноша на миг рад, что тонет. Почему-то оно даёт силы плыть. Всё ещё страшно, но предсказуемо и Казу намного легче выносить ужасы, мертвецов, боль и потерю, чем ненастоящее и чужое счастье, которое никогда ему не принадлежало. Просыпается он беспокойно, тяжело и с неприятной болью в крыле. Находятся силы подать голос и сделать несколько неловких движений на негнущихся птичьих конечностях. Дымка ночного кошмара рассеивается ярким дневным светом из широкого окна, который бьёт по глазам. Становится интересно сколько же он проспал, раз чувствует себя вялым, уставшим, как будто вчерашнее наваждение так и не спало. Если так светло, то должно быть достаточно и несколько непривычно, потому что даже в облике ворона Каз не спит слишком долго. В комнате больше никого нет, Бреккер вяло рассматривает оставленное на столешнице угощение, которое так и не вызывает аппетит. Потом же двигается к окну, расстояние до подоконника совсем небольшое, с этой задачей справится даже травмированная птица. Как оказывается зря, потому что за стеклом Каз видит то, что видеть не хочет и будь проклято обострённое птичье зрение, непривычно яркое раздражающее солнце и белое полотно снега, от которого глаза снова неприятно щиплет. Только из-за этого и не из-за чего больше, Бреккер так сильно верит в такую причину, но... Пекка и Алби играют в снежки. За ними со стороны ворот наблюдает Марта, о чём-то беседуя с мужчиной, напоминающим почтальона. Судя по мимике оба смеются, оба в снегу, совсем рядом находятся нелепые кривые снежные фигуры, которые, видимо, должны были стать снеговиком. Отец и сын просто проводят вместе время, а Казу до сих пор невдомёк, зачем от этого так пусто, неправильно горько и даже больно. То, что у Пекки Роллинса есть маленький сын действительно меняет всё и в таких чудовищных масштабах, что самому становится не по себе. Потому что Алби не избалованный противный мальчишка, а рядом с ним Пекка не монстр и Казу срочно, прямо сейчас и немедленно нужен новый план. Он возвращается обратно на столешницу, зябко ежится и начинает думать заново.

***

Несколькими часами позже Каз Бреккер обнаруживает, что медленно, но верно приходит в норму. Точнее - то её подобие, приемлемое для его образа жизни, особенно в нынешних реалиях. Непонятное тоскливое чувство и апатия никуда не уходят, но их получается игнорировать и мыслить в ином направлении. Бреккер опять слушает всё, что говорит Пекка, Алби, Марта, старательно запоминая даже ненужную чепуху. Ни к каким намёкам про мать мальчика и Равку никто не возвращается и юноша размышляет над тем, стоит ли пробовать узнать у Филипа. К сожалению, он единственный человек, с которым сейчас возможно общаться. Но маловероятно, что жалкий скив скажет правду, особенно после своих угроз, из-за которых Каз всё ещё презирает его изо всех сил. Становится интересно, насколько же получится сотрудничать с парнишкой в дальнейшем. Филип переступил черту, понимать его Бреккер не хочет и не будет. Он и без этого слишком много думает и размышляет про всякую чушь, вместо того, чтобы сосредоточиться на чём-то важном. На своих целях, которые Каз упрямо не собирается предавать, хотя что-то внутри отчаянно сопротивляется. Чтобы отвлечься, он запоминает всё, что видит вокруг. Планировку загородного дома, лица малочисленной прислуги, какие-то неважные привычки и особенности Марты, расположение дверей, окон, деревьев во дворе. В Кеттердаме юноша знал это всё досконально и даже без помощи своей дорогой Инеж. Про неё как раз даже думать страшно, вспоминая роковой разговор с Роллинсом. Она не дала точного ответа, заставляя теряться в догадках, согласится или нет. В здравом уме никто из его Воронов не согласился бы, особенно Инеж, но на кон очень умно поставили слишком весомое обстоятельство. Каз очень хорошо её знает и уверен, что девушка даст согласие,пусть и только ради него. И как бы Бреккер этого не хотел, пора признавать, что сам поступил бы так же и даже хуже. Он готов заключить сделку хоть с дьяволом, хоть с равкианскими Святыми, хоть с каэльскими феями - с кем угодно, лишь бы с ней всё было в порядке. И здесь нужно признать, что ради остальных Воронов тоже. Каз не хочет уже отрицать, но когда вернётся в человеческий облик, то вслух об этом не скажет. Ведь в его понимании это страшнее, чем вероятность того, что Хельвара отдадут под трибунал. Страшнее, чем юрда парем, которая может извратить силы Нины и Джеспера, страшнее чем равкианский фронт, куда они могут попасть. Почти страшнее всего того, что угрожает жизни Уайлена, в особенности его ублюдочный отец. Или Каз всё-таки невероятный идиот, который так и не научился выражать свои эмоции, если это не агрессия, злоба и раздражение. Всё остальное - слабость, опасность и не приведёт ни к чему хорошему. Каз не развивает эту мысль дальше, но развивает другую. Замечает про себя, что вспоминая Уайлена, начинает думать про Алби почти сразу же. Они похожи и дело здесь совсем не в цвете волос и обеспеченном всеми материальными благами детстве. Дело в том, что купчик не по своей воле стал жертвой и не был виноват в грехах своего отца. Дело в том, что Алби тоже, хотя Бреккер так сильно это отрицает, что почти верит. Однако, глядя на мальчика убеждения почему-то медленно рушатся, а нечто внутри отчаянно и надрывно сопротивляется от причинения какого-либо вреда этому ребёнку. Алби даже раздражает не так сильно, как хочется и по очень неубедительным причинам. Просто потому что ему повезло больше, потому что он сын мерзкого ублюдка, потому что, как и отец, громкий, любопытный, яркий. Воспитанный, возможно даже смышлёный для своих лет, достаточно непоседливый и задающий кучу наивных вопросов. Старательный, что Каз отмечает, когда мальчик с энтузиазмом и преувеличенной серьёзностью обещает, что окончательно научится писать к следующему приезду родителя. Чувствительный, ведь его глаза становятся грустными при мысли о предстоящей разлуке и скорую следующую встречу Пекка обещать не может. Роллинс ещё и успокаивает мальчика тем, что такоебыстроеобучение совсем необязательно. Обнимает за плечи и ласково уверяет, что не станет меньше любить сына и не перестанет им гордиться из-за какой-то грамматики. Бреккер слушает это, напряжённо замирая на мужском плече и с горечью понимает одну вещь. Дело ещё в том, что Пекка Роллинс совсем не Ян Ван Эк и в сравнении вся многолетняя жгучая ненависть становится тише. Совсем ненадолго, буквально на мгновения, пока в голове не возникает мёртвый призрак Джорди, но и этого достаточно, чтобы начать путаться. Каз убеждает себя, что это наваждение, образ, игра и здесь нет ничего настоящего. Старательно игнорирует факты, но Роллинс в домашней обстановке всё ещё другой и снова не обделяет своим вниманием даже проблемного ворона. Мужчина как будто искренне радуется тому, что птица практически возвращается в своё привычное недовольное состояние, щёлкает клювом, демонстративно переминается на лапах, настороженно ворочается и неохотно поддаётся на ласки. Алби же полностью очарован питомцем отца. Смотрит завороженно, пытается сам с ним общаться, с нелепым, но неуловимо трогательным почтением. Восторженно делится с Пеккой мыслями, что Каз волшебный, совсем как ворон из сказки, которую родитель рассказал накануне. Бреккер ехидно думает, что мальчик и не представляет себе, насколько его детский лепет близок к правде. Роллинс смеётся, говорит о том, что всё возможно и предсказуемо раздражает. Каз с особым удовольствием издаёт недовольные звуки и от души цапает его за пальцы, когда мужчина снова тянется погладить. Хоть какая-то отдушина, но долго наслаждаться мелкими пакостями не получается. - Ритвельд, моя ты зараза, - мягко и совершенно беззлобно вздыхает Пекка, рассматривая свои покрасневшие уже пальцы. Не злится совсем, смотрит ласково и всё равно тянет руки, которые Каз цапает уже просто из упрямства и принципа. - Ритвельд, папе же больно! - восклицает на это Алби, но как-то просяще и грустно. Мальчик не очень хорошо выговаривает это проклятое уже "Ритвельд" и юноше снова тошно. Из уст обоих Роллинсов оно в принципе звучит как будто нечто особенное и Бреккер в эти моменты ненавидит свою настоящую фамилию больше всего на свете. Почти согласен на любое дурацкое ласковое прозвище от Пекки, лишь бы не слышать. Алби так и смотрит на ворона с искренней печалью, но не стыдно. Ни капли не стыдно, но Каз всё равно успокаивается и даже даёт Роллинсу себя гладить. Позволяет и мальчику, ведь тот всё ещё серьезно спрашивает разрешения и радуется как самому настоящему чуду. На юношу снова накатывает, снова хочется тоскливо свесить голову и исчезнуть из этой семейной идиллии. Но он держится. Каз держится изо всех сил, мучительно ожидая того момента, когда день подойдёт к концу. Юноша замечает, как к ужину все заметно грустнеют. Марта украдкой промакивает влажные глаза платочком, Алби становится вялым, а Пекка преувеличенно энергичным, видимо, в попытках отвлечь их от скорой разлуки. Как будто расстаются на долгие годы, а не на какие-то дни или месяцы. Бреккеру даже смешно, а сам он наконец-то испытывает облегчение. Всего несколько часов, беспокойный сон, дорога по просёлочной местности и они вернутся в Кеттердам. Туда, где всё понятно, просто и привычно настолько, насколько вообще возможно в нынешних обстоятельствах. Каз по-настоящему рад, что покинет этот дом. В конце концов он запомнил всё, что можно было запомнить и заметить в облике ворона. А в знакомых декорациях его перестанут тревожить дурные мысли, эмоции и можно будет хотя бы начать размышлять о чём-то более насущном. И всё вроде славно, если бы не Роллинс. Роллинс, который надолго остаётся с сыном, укладывая его спать, а потом хочет посидеть с Мартой. Старушка отказывается, но с видимым трудом, ссылаясь на то, что мужчина и без того безалаберно относится к своему сну. Роллинс кажется расстроенным, но не спорит. А ещё даже не закуривает, не выпивает чего-нибудь на сон грядущий и очень непривычно молчалив. Идёт в комнату, где долго не даёт Казу покоя своими поглаживаниями и тяжёлыми вздохами. Сам Бреккер сопротивляется только первые минуты, потому что потом просто не находит сил. Моментами только щёлкает клювом, ворочается, но сдаётся теплым рукам, которые гладят между крыльев. Сдаётся и своим проклятым мыслям, но те почему-то быстро выметает из головы. Снова тоскливо, спокойно, почти безопасно и Пекку хочется ненавидеть ещё и за это. Спит Каз в целом нормально, утренние сборы с прощаниями не затягиваются, дорога обратно так же проходит сносно. Бреккер слышит привычный шум Кеттердама и нечто внутри действительно встаёт на свои места, как он и хотел. Только нотка щемящей и неясной тоски остаётся, но юноша слишком старательно её игнорирует. Получается великолепно, особенно когда он снова оказывается в кабинете Роллинса. Сам мужчина наспех выпивает половину кружки чая по своей дурной привычке и убегает по делам, зато появляется Филип. Печатная машинка, кстати, так и стоит на столе Пекки, но это не столь важно. Каз абсолютно не настроен на разговоры с паршивцем, начинает злиться и это даже хорошо, ведь можно перестать думать о чём угодно, направить на Филипа все свои негативные эмоции и прийти в норму окончательно. Неплохой план, только паренёк является с огромным синяком под глазом, раздраженный и сам смотрит на ворона как на заклятого врага. Смотрит, хмурится, упрямо не начинает что-либо говорить и роется в карманах. Видно, что терпения у Филипа маловато, он чертыхается и вываливает на стол смятые записки, какие-то мелочи вроде игральных костей и вырезки из газеты. Бреккер оказывается больше любопытен, чем зол, ведь руки парня дрожат как в лихорадке, он оседает на стул и выглядит искренне испуганным. Не таким, когда Филип играет, Казу ещё больше интересно, но парнишка прикрывает дрожащими ладонями бумажки, скрывая от его любопытных глаз. Это заставляет недовольно каркнуть, но никто не спешит давать объяснения. Хотя бы про синяк, уж очень любопытно, кто подпортил смазливое лицо, Каз лично отблагодарит виновного, когда станет человеком обратно. Филип молчит недолго, дышит глубоко, часто и не совсем ясно, он больше напуган или зол. Потом издаёт тяжёлый вздох и улыбается криво, неестественно и горестно, указывая на лицо: - Работа твоей Зеник. Бреккер мысленно злорадно усмехается. Работа великолепная, с Ниной в принципе шутки плохи и отпор она умеет давать ещё какой. Вот только причины того, за что девушка так с ним обошлась, Филип не оглашает. Ладно, Каз подождёт, в любом случае это хорошая новость и так ему и надо. - Я сейчас дам тебе всё прочесть и мы это обсудим, и Бреккер...Каз, я прошу, нам нужно решить этот вопрос. Ты зол на меня, я зол на тебя, знаю. Но ситуация выходит из-под контроля, мы по уши в дерьме! - с отчаянием восклицает Филип. Каз не хочет верить в его театральщину, но парнишка действительно выглядит так, будто на грани нервного срыва. Он убирает руки, раскладывает все свои бумажки в удобном порядке, предлагая ознакомиться. Обрывки информации быстро связываются между собой, до Бреккера доходит смысл и волна дрожи проходит по всему телу. Плохая новость в том, что они не просто в дерьме, а на грани краха. Тотального, бесповоротного, ужасающего и даже жаль, что Каз сам не додумался до такого, но... Он не думает ни секунды, когда утвердительно кивает и они с Филипом начинают восстанавливать картину происходящего с самого начала.