Двое в парилке, или банный день

      Смешанная раздевалка парников после прокатов произвольных. Девочки ушли в свою комнатку, парни развязали коньки и удалились в свою. Сашка даже коньки снимать не стал, так и прошлёпал в них в мужскую раздевалку и теперь сидит с голым торсом, мрачно возится со шнурками своих ботинок.       Он не замечает, как Димка выразительными взглядами и жестами выпроваживает всех из раздевалки, не обращает внимания на то, как парни, быстренько стянув с себя и побросав костюмы, проворно натягивают треники и со шмотьём в руках убегают в общую комнатку – верх надеть ведь можно и при девочках.       А ведь если бы наблюдал за ситуацией, понял бы, что Димка делает всё, чтобы их оставили вдвоём. Он ведь нарочно не спешит одеваться, сидит полуголый и в коньках, оставляя себе благовидный предлог, чтобы находиться здесь, старательно тянет время. Он готовится к серьёзному разговору, ему нужна соответствующая обстановка. Но Сашка понимает это, только когда отмечает про себя, что вокруг стало как-то подозрительно тихо, и в наступившей тишине слышит, как Димка с шумом плюхается рядом. – Сань, поговорить надо. – Ну, чего тебе, – бурчит Сашка, не поднимая головы. Он ничего не боится, поскольку знает, что махача не будет: даже в детстве драться прямо в раздевалке у них считалось не комильфо. А ведь они давно уже не дети, да и сегодня же не соревнования с судейскими оценками, из-за чего бы им устраивать разборки… Даже непонятно, кто кого перекатал.       Голос Димки тоже не звучит агрессивно. Кажется даже, он смущается и не знает, как подступиться к деликатной теме. – Это по поводу Андрея. – А что Андрей? При чём здесь я? У него и спрашивай, ты его чаще видишь, чем я, – скрытый гнев Сашки проявляется в том, что он с силой дёргает шнурок так, что тот чуть не рвётся. Димка успокаивающе кладёт ему твёрдую руку на голое плечо. – Сань, ну ты чего. Все же знают про ваши отношения.       Сашка чувствует, как разом вспыхивают мочки его ушей. Знают что? Если самое страшное, то не отойти ли ему от старых добрых традиций и не порезать ли Димку коньками прямо здесь, в раздевалке, чтобы не мёл языком что попало? И пусть будет грандиозный скандал, и пусть он проведёт ночь в «обезьяннике», зато после такого все выучат, что нечего болтать об Андрюше гадости. – Вы же дружили чуть ли не с пелёнок, ну. Неужели поссорились? Сашка незаметно выдыхает. Вроде ничего страшного. У Димки пристойная общедоступная версия. – Нет. Всё у нас нормально. – отрывисто сообщает он. – Вот и хорошо. Поэтому я к тебе и подошёл, понимаешь? – Димку, кажется, начинает напрягать, что в этом диалоге говорит в основном он один, но Сашка не собирается ему помогать. Сам подошёл, сам пусть и объясняется. – Поговори с ним, пожалуйста. Я уже пробовал, но он вроде совсем меня не слышит. Знаешь, как он обычно это делает: вроде слушает тебя, кивает, а сам молчит и думает про своё, и твои слова мимо ушей пропускает.       Сашка впервые за всё время разговора поднимает голову, смотрит Димке прямо в лицо и кивает: – Бывает с ним такое. – Но ты ведь знаешь, как до него достучаться? Ты мне поможешь? – Так в чём проблема-то? Что не так с Андреем? – Сашка старается оставаться спокойным, но ощущает, как внутри помимо его воли начинает подниматься неукротимая тревога. – Я его видел сегодня, всё у него хорошо. – Саня, ты чё, слепой? – начинает заводиться Димка. – Он как в воду опущенный ходит, только старается лицо держать. Думает, никто не заметит, что у него внутри творится. Но ты-то его друг, ты должен его чувствовать! Сашке становится стыдно, и от этого он ещё сильнее злится на Димку. – А ты у нас, значит, всё чувствуешь! Ясновидящий! – язвит он в ответ на вполне корректное замечание. – Я много чего вижу, – невозмутимо отвечает Димка, сосредоточенно глядя Сашке прямо в переносицу. – Например, замечаю, как он мечется, как грызёт губы и пальцы, как тихонько плачет, спрятавшись в туалете, и потом стоит, нагнувшись над раковиной, по полчаса, разглядывает свои запястья, думая, что никто ничего не замечает. И всё это не нормально, Сань. Так не должно быть, он слишком заморачивается. Это всё не к добру. Поговори с ним, очень прошу.       Сашка молчит, опустив голову, и чувствует, как его внутри начинает поколачивать. Димка со своей внимательностью и задушевностью даже не представляет, насколько близко он подобрался к истине. Неужели опять, неужели всё по-новой… Как же ему теперь вытаскивать Андрюху из депрессии, если они теперь даже не живут рядом. Звонить каждый час и требовать отчёта о душевном состоянии? Так Андрей его пошлёт на второй же день – и будет прав… Вытащить под каким-то предлогом в Питер? Не поедет. Самому мотнуться в Москву на неопределённый срок – а как он объяснит это Насте и тренерам? Вот ведь засада… – Из-за чего это всё? – глухо интересуется он. – Тренеры прессуют? – Что ты, приняли как родного. Заботятся, подбадривают, веселят. Даниил Маркович особенно. Не, ну вставляют пистонов, конечно, – рассудительно добавляет Димка, – не без этого, но по делу же. Как и всем. Некоторым и больше достаётся. – С прыжками совсем плохо? От этого бесится? – Прыжки не особо идут, так это нормально. Переучивается прыгать же. Что-то уже хорошо получается, что-то не очень, но это естественно. Никто от него чудес сейчас и не ждёт. – В чём тогда дело? В группе издеваются, выживают? – Да ты чё, он такой славный, его все парни сразу полюбили, – Сашка ревниво дёргается, но Димка, кажется, этого не замечает, или делает вид, что не замечает. – Со всеми подружился, ходим всюду компанией. На тренировки, на гулянки после тренировки… Я и не знал раньше, что он такой классный парень. – Так чего он бесится тогда, если всё у него в шоколаде? – не выдерживает Сашка, у которого от ревности уже противно тукает в висках. – Отчего ревёт в туалете, почему ходит как в воду опущенный? Что с ним происходит? – Да я думаю, это всё из-за прокатов. Винит себя, что прокатал плохо, расстраивается, что всех подвёл. – Так это ж опы, – изумленно бормочет Сашка, не сообразив сразу, что скороговоркой это звучит почти как матерщина, и сам кривовато усмехается своим словам. – Тут все лажают, на то и начало сезона, чего из-за этого убиваться-то… – Знаю. Но он очень хотел откатать хорошо, очень старался, настраивался. Первый старт первого сезона в новом штабе, понимаешь? Тем более, она приехала, она на него смотрела. – Кто – она? – автоматически переспрашивает Сашка, хотя, задав вопрос, моментально сам всё понимает, и ответ уже и не нужен. – Этери Георгиевна, – Димка сегодня столь любезен, что без издёвки поясняет очевидное. – Не знаю, в курсе ты или нет, но Андрей на неё едва ли не молится. Для него это было очень важно – хорошо откатать при ней, чтобы она осталась довольна. А не получилось, и она очень за него расстроилась, даже не разгневалась – расстроилась, и это его вообще добило. Получается, не только себя, но и её подвёл. Свою Прекрасную Даму. Представь, что он сейчас о себе думает. Гавно – самое мягкое определение.       Сашка глухо мычит, закатив глаза горе. Потом в гневе вскакивает с лавки и делает несколько шагов на расшнурованных коньках. Димка тоже вскакивает и подходит к нему, встаёт прямо перед ним, не давая уйти от разговора. – Не навернись, у тебя же шнурки развязаны, вдруг наступишь, – и берёт Сашку за руку, придерживает под локоток, как бы страхуя от падения, но на самом деле не давая уйти от разговора, и продолжает беседу, ни на секунду не теряя нити рассуждения: – Я думал, он обрадуется, когда тебя увидит, и станет полегче, но он как будто с тобой немного повеселел, а потом опять… Я уже не могу на это смотреть. И это не вчера началось, он уже в августе загрустил, вчера был совсем разбитый, а сегодня совсем потух. Сань, его надо вытаскивать. Ему надо помочь, а достучаться до него только ты сможешь. Или, если это бесполезно, скажи мне, что делать. К психологу тащить? Сам не пойдёт. Ты сумеешь его уломать? Если нет, то что делать будем? Что-то же надо делать. Я не могу это так оставить.       Они бессмысленно торчат друг напротив друга, лицом к лицу, как два полуголых Аполлона, как два полудурка: без футболок, почти голые, но зато в коньках. Сашка внимательно ощупывает взглядом умное и решительное Димкино лицо с выдающимся вперёд подбородком и не может разобраться в своих чувствах и мыслях, настолько они противоречивы. Димка, его соперник, сам подошёл к нему сказать, что он должен позаботиться о своём любимом! Как же у них всё перемешалось с этим парадоксальным Андрюхиным переходом. – Я с ним поговорю, – глухо обещает он, не сводя глаз с Димкиного лица, – сделаю, что смогу. Он придёт в норму, всегда же приходил. – Сань, надо использовать все средства, – Димка выделяет интонацией слово «все» и сильно пожимает его руку. – Нажать на все кнопки, дёрнуть все рычаги, какие есть, понимаешь?       Сашка криво усмехается. Он-то понимает, а вот интересно, понимает ли Димка, что сейчас фактически требует от Сашки отодрать Андрюшу как следует, отполировать его до блеска, так, чтобы все дурные мысли из головы вылетели и не возвращались? Что ж, он сделает всё, что нужно: и допытается до истины, и утешит, и настроит, и погладит по головке, и по ушам даст, чтобы не дурил, стоя над раковиной, и затискает-заласкает, и отжарит так, чтобы эндорфинов хватило до следующего свидания. У него действительно есть особые рычаги влияния на Андрюшу, которых нет у Димки. Наверное, никогда и не будет.       Дима по-прежнему держит его за руку и внимательно на него смотрит, и Сашка вдруг вздрагивает от приступа дикой ревности. Он трогает Димкино запястье, ощущает пульс – учащенный, конечно же – и интуитивно понимает, что Димка либо уже влюбился в Андрея, но ещё не понимает этого, либо близок к тому. У него появляется ощущение, что между ними, полуголыми, – спиной к нему, лицом к Димке, – стоит Андрюша, тоже с голым торсом, или, может, вообще обнажённый, Сашка ведь не видит его ниже пояса. Он ниже ростом их обоих, поэтому задирает растрёпанную кудрявую русую головёнку и поворачивается, внимательно поглядывая своими серыми глазищами то на него, то на Димку. Сашке кажется, что он чувствует аромат Андрюшиной кожи и особенный запах его пышных русых волос, и ему хочется обнять любимого мальчика, прижать к себе покрепче, скрыть его от взглядов положительного, серьёзного и красивого Димки. Который, конечно, во всём лучше неидеального и невоспитанного Сашки, и, наверное, должен был забрать мальчика себе. Во всяком случае, у них нашлось бы больше точек соприкосновения. И роман, скорее всего, протекал бы спокойно, гладко, без душевных потрясений. Но ведь есть на свете он, Сашка… – Андрей ведь мой друг. Что ты лезешь? Сами разберёмся – грубо говорит он, мысленно прижимая воображаемого Андрюшу к себе одной рукой – вторая всё ещё лежит у Димки в руке. – Он и мой друг тоже, – спокойно замечает Димка. – Мы с ним сильно подружились после того, как он перешёл. Андрюха очень, очень хороший парень и невероятный друг, внимательный, деликатный, преданный. Таких людей надо беречь, и именно их жизнь долбает сильнее, чем остальных. Понимаешь? Делай, что хочешь, но Андрея из депры вытащи, или я начну искать специалистов. Потому что я на всё это спокойно смотреть не собираюсь. – Вытащу, – кратко отвечает Сашка, мысленно притягивая к себе стоящего перед ним воображаемого улыбающегося Андрюшу, чтобы Димка вдруг не покусился на запретное. – Пожалуйста, займись им. Не доводи до такого, как тогда… помнишь, что он натворил после Олимпиады… – Да щас, кто бы ему дал так же чудить… Погоди, а ты-то откуда всё это знаешь? – Слухи нехорошие ходили. И судя по твоей реакции, молва не врёт. – Я не собираюсь это с тобой обсуждать. – И не надо. Помоги Андрею, говорю. Или я пойду к тренерам, к психологам, к попам в церковь, наконец, потому что дальше так продолжаться не может. – Без психологов разберёмся, – пиликает телефон, и это очень кстати, потому что Дима с его искренней и навязчивой заботой об Андрее уже начинает Сашку раздражать. Он снова хлопается на скамейку и читает короткое сообщение от Андрея: «Ты где? Я в автобусе жду». И ещё одно, от Насти: «Куда пропал, тебя все ищут, автобус из-за вас задерживаем». Автобус должен отвезти спортсменов в отель. И там сейчас все, кроме них. Все их ждут. – Бляха-муха, Димка, сколько мы здесь просидели?!! Два часа, что ли?!!

***

      Пока они быстро стаскивают с себя коньки, наспех кое-как одеваются, пока скидывают вещи в сумки, пока бегут в тараканьей суматохе с этими сумками в руках, Сашка всё время искоса поглядывает на задумчивого Димку и не может отогнать гадкую, но приятную мысль о том, что и на этот раз снова выиграл у него. Андрея Димка точно не получит. Хочет дружить – пожалуйста, но душой и телом Андрюша всё равно будет Сашкин. Ох, Андрюша, мальчик мой, котёночек ласковый, скорее бы сесть с тобой в машину, обнять, расцеловать, как же я соскучилсяяяя…       А то, что Димка рассказал, это плохо, очень плохо. Надо обязательно вправить Андрюхе мозги, прямо сегодня. Вот как его можно отпускать жить в другом городе? Как он тут один без заботы, без пригляда? Вот уже и понесло, чудить начал…        Сашка вбегает в автобус, крепко пожимает Андрею руку, мимолётно, как бы случайно нагнувшись, касается губами его щеки, и плюхается на место, занятое для него Настей. – Явился – не запылился… – привычно отчитывает та. – Вы там что, яйцами с Димкой мерялись? Или ещё что интимное затеяли? Чуть не полчаса вас двоих ждали! – Настасья, не ворчи, лучше прикрой меня, – заговорщицки шепчет он на ухо партнёрше. – Мы сейчас с Андрюхой убежим, я только вещи заберу и к нему в машину закину. Отмазывай нас, как можешь, пожалуйста! – Ты совсем охренел? – Настя всерьёз сердится, что с ней бывает нечасто. – У нас же весь вечер расписан! Тренеры, фанклуб, журналисты… – Настя, Андрей же здесь, ну! Когда я ещё его увижу? – умоляюще шепчет Сашка, подкупая её самым трогательным и нежным взглядом. – Я же сдохну, если он уедет, а мы так и не пообщаемся наедине. Нууу Нааастя, ты же романтичная девушка, ты должна понять и простить. Я в долгу не останусь, ты знаешь. – и гладит её ладонью по волосам, преданно заглядывая в глаза. – Ох, голубки вы мои, голубки, – вздыхает Настя, – связалась я с вами на свою голову… Тренерам-то что сказать? Куда ты делся? – Да наври что-нибудь! – раздраженно подергивает плечами Сашка. – Заболел, подскочила температура, сижу на горшке и не могу слезть, валяюсь в сопли пьяный без сознания… Я на всё согласен, потом пусть хоть четвертуют. Он же завтра уедет, Насть, а если мы не поговорим, то я точно с ума тут сойду. – Ладно, скажу, что заболел, – нехотя соглашается Настя, и Сашка на радостях крепко целует её в щёку: – Ты у меня лучшая, Настюш!       Кто-то из подростков-фанатов снимал их на телефон, когда они вдвоём входили в отель. Их и других фигуристов. Сашка потом специально скачал это видео на телефон, вырезал нужный фрагмент, где они вместе заходят, и часто пересматривал. Андрей – весь в чёрном, мрачный, загруженный, в минорном настроении, никого не замечающий. И рядом с ним он, нарядный Сашка, не сводящий с него влюблённого взгляда, – счастливый до одури, до неприличия, как глупенький щенок, увидевший сахарную косточку и радостно помахивающий хвостиком. Пересматривая, Сашка часто хихикал над собой, но никогда не стыдился той своей радости.       Любовь к Андрею – то, чего он никогда не будет стыдиться, потому что это чувство делает его лучше, оно практически превращает его в хорошего человека.