Добро пожаловать в команду!

                   Когда игроки вошли в новую комнату, под сводами раздался и почти сразу затих едва слышный вздох. Триста семьдесят седьмой глянул с триумфом на своего лидера. Номер сто шел к возвышению для капитана с застывшим лицом, а потом вдруг, на полушаге, остановился и очень внимательно, без улыбки поглядел на Хён Джу, и та увидела вдруг, что волосы у него на большом черепе редкие и седые, а равнодушное лицо - желтоватое, с неровной, как бы изрытой кожей.       Распределение игроков на фигуры прошло в гнетущем напряжении. У Хён Джу оказались черные, а у ее пожилого партнера - белые. Джон Дэ, не раздумывая долго, сделал первый ход пешкой Е2 - Е4. Хён Джу сейчас же двинула навстречу свою пешку, всегда несмотря ни на что добрую и заботливую сто сорок девятую, которая так хотела накормить всех мясом, когда они вернутся домой. Здесь ей будет обеспечен некоторый, впрочем, весьма сомнительный и относительный, покой, здесь, в самом центре событий, которые развернутся, конечно, которые неизбежны, и пожилой женщине придется туго, но именно здесь ее можно будет подпирать, прикрывать, защищать - долго, а при желании - бесконечно долго.       Две пешки стояли друг напротив друга, лоб в лоб, они могли коснуться друг друга, могли обменяться ничего не значащими словами, могли просто тихо гордиться собой, гордиться тем, что вот они, простые пешки, обозначили собою ту главную ось, вокруг которой будет теперь разворачиваться игра. Но они ничего не могли сделать друг другу, они были нейтральны друг к другу, они были в разных боевых измерениях - маленькая сто сорок девятая с всегда дерзко вздернутым носом и хищница со скуластым лицом и подведенными, слегка раскосыми глазами.       Снова на доске было равновесие, и это равновесие должно было продлиться довольно долго, потому что Хён Джу полагала, что партнер ее человек осторожный, всегда опирающийся на поддержку своих людей, а значит, бабуле в ближайшее время ничто не может угрожать. Хён Джу отыскала в рядах триста семьдесят седьмого и чуть-чуть улыбнулась ему, тот кивнул в ответ, подтверждая выбор.       Соперник думал неторопливо и девушка покосилась на замершие ряды равнодушных "треугольников" вдоль стен, потом перевела взгляд на тех, кем распоряжался ее соперник. Беспокойные лица, напряжённые лица. Те, кто голосовал за продолжение во что бы то ни стало, не удовлетворившись уже довольно крупной суммой на выходе. Те, кто напал ночью на беззащитных людей. Откуда они взялись такие, как такими стали, с некоторым удивлением подумала Хён Джу и снова посмотрела на выдвинутую вперед белую пешку. Эта пешка была ей, по крайней мере, хорошо знакома - безумная шаманка с ярким перманентым макияжем. Она стояла, крепко и уверенно, исподлобья поглядывая по сторонам, странная так и не понятая женщина. Что вообще творилось в ее голове? Что привело ее в это место?       Соперник между тем отдал команду и переставил вторую пешку. Хён Джу закрыла глаза. Этого она никак не ожидала. Как же это так - прямо сразу? Кто это? Красивое бледное лицо, вдохновенное и в то же время отталкивающее каким-то высокомерием, черная копна волос над светлым лбом - Хён Джу никогда раньше не обращала внимание на этого человека и не могла сказать, кто он, но он, мнил себя по-видимому, важной персоной, потому что властно и кратко что-то сказал шаманке, а та только шевелила желваками на скулах и все отводила в сторону слегка раскосые глаза, словно огромная дикая кошка перед уверенным укротителем. Но Хён Джу не было дела до их отношений - решалась судьба сто сорок девятой, судьба маленькой женщины, всю свою жизнь трясущейся над великовозрастным балбесом сынком, совсем уже втянувшей голову в плечи, уже готовой к самому худшему и безнадежно покорной в своей готовности, и тут могло быть только одно из трех: либо она, либо ее, либо все оставить так, как есть, подвесить жизни этих двоих в неопределенности - на высоком языке стратегии это называлось бы "непринятый ферзевый гамбит". Такое положение было известно триста семьдесят седьмому, и он знал, что оно рекомендуется в учебниках, знал, что это азбука, но Хён Джу не могла вынести и мысли о том, что сто сорок девятая в течение всей игры будет висеть на волоске, покрываясь холодным потом предсмертного ужаса, а давление на нее будет все наращиваться и наращиваться, пока, наконец, чудовищное напряжение в этом пункте не сделается совершенно невыносимым, гигантский кровавый нарыв прорвется, и от пожилой женщины не останется и следа. Я этого не выдержу, подумала Хён Джу. И в конце концов, я совсем не симпатизирую этому мужчине, какое мне дело до человека, пытавшегося меня убить, почему это я должна жалеть его, если даже мой соперник думал всего несколько минут, прежде чем решился предложить эту жертву... И Хён Джу сняла с доски белую пешку и поставила на ее место свою, черную, и в то же мгновение увидела, как дикая кошка-шаманка вдруг взглянула ей прямо в глаза и оскалилась в плотоядной ухмылке. И сейчас же пара "треугольников" скользнула между рядами к мужчине, вытаскивая его за пределы поля, одиночный выстрел и ноги его подломились, тело опало вниз пачкаясь в ярко-красной липкой крови... Хён Джу перевела дыхание, проглотила мешающий комок в горле и снова посмотрела на доску.       А там уже две белые пешки стояли рядом, и центр был прочно захвачен стратегическим гением, и, кроме того, из глубины прямо в грудь сто сорок девятой нацелился зияющий зрачок неминуемой гибели - тут нельзя было долго размышлять, тут дело было уже не только в старушке: одно-единственное промедление, и белый слон вырвется на оперативный простор - он давно уже мечтает вырваться на оперативный простор, этот высокий статный красавец с ледяными глазами и пухлыми, как у юноши, губами. Что ему чья-то мать? Нескольких женщин он загубил собственной рукой в ночной стычке.       Нет, этому человеку нельзя было отдавать ни сто сорок девятую, ни центра. И Хён Джу быстро двинула вперед пешку, стоявшую на подхвате, не глядя, кто это, и думая только об одном: прикрыть, подпереть ставшую близкой за эти дни пожилую женщину, защитить ее хотя бы со спины, показать белому слону, что она, конечно, в его власти, но дальше ему не пройти. И тот понял это, и заблестевшие было глаза его снова сонно прикрылись красивыми тяжелыми веками, но он забыл, видимо, как точно так же забыла и вдруг каким-то страшным внутренним озарением поняла Хён Джу, что здесь все решают не они - не пешки и слоны, и даже не ладьи и не ферзи. И чуть только соперник с возвышения открыл рот, как девушка, уже поняла, что сейчас произойдет...       Брови соперника на противоположном возвышении медленно приподнялись, коричневатые с крапинками глаза насмешливо прищурились. Он тихо и уверенно отдал следующую команду Слон устремился вперед, тихонько сдвинул черную пешку. Выстрел. Отчаянный крик игрока номер семь отражался от высокого свода пока "треугольники" выносили битую пешку за пределы поля, в последний раз мелькнул перед глазами Хён Джу профиль мужественной и доброй женщины, а потом черный гроб с издевательским розовым бантом исчез в дверях...       Хён Джу взглянула на своего советчика - шахматиста и увидела в его умных глазах тот же ужас и тягостное недоумение, которое ощущала и сама. Триста семьдесят седьмой, часто мигая, смотрел на сотого и ничего не понимал. Он привык мыслить в категориях шахмат. Он, в своей наивности и простодушии, привык считать, что все и навсегда решает острый ум и стратегия. Все же он подал знак для следующего хода. Хён Джу почти неслышно сказала следующую команду и сняла с доски слона соперника, с глаз долой, и поставила на его место свою черную пешку. "Треугольники" быстро оказались на поле между рядами, грубо схватили "слона" за плечи и поволокли в сторону. Сухой выстрел оборвал его игру навсегда. А Джон Дэ сыто зажмурился и, сложив руки на животе, покрутил большими пальцами. Он был доволен. Он отдал слона за пешку и был очень доволен. И тогда Хён Джу вдруг поняла, что в его глазах все это выглядит совсем иначе: он ловко и неожиданно убрал мешающего ему слона да еще получил пешку в придачу - вот как это выглядело на самом деле...       Джон Дэ не был шахматистом. Эта партия была лишь одним из этапов большой игры и чем больше будет выбито игроков, хоть своих, хоть чужих, чем меньше останется соперников на следующий этап, тем больше шансов на победу. А если уж ему не победить соперников, лучше разбирающихся в игре, он заберет с собой как можно больше номеров. Все равно уже, своих или чужих... Выигрывает вовсе не тот, кто умеет играть по всем правилам; выигрывает тот, кто умеет отказаться в нужный момент от правил, навязать игре свои правила, а когда понадобится - отказаться и от них. Кто сказал, что свои фигуры менее опасны, чем фигуры противника? Вздор, свои фигуры гораздо более опасны, чем фигуры противника.       Слезы бессилия все сильнее разъедали глаза Хён Джу и ей все труднее становилось следить за тем, что происходит вокруг. Она слышала, однако, что чинная тишина в игровой комнате перестала существовать, слышался гомон многих голосов, звуки отчаянных рыданий номера семь... Но нужно было собраться и продолжать партию. Игра продолжается и нужно спасти хотя бы тех, кого ещё можно спасти...