Серенити 3. Дополнительная нагрузка

04.02.2098 года по новому Земному времени.

      Я сидел, курил и смотрел в одну точку, не видя ничего перед собой.       Сколько времени прошло?       Я не знаю… не хочу знать.       Перед глазами снова и снова вставал образ:       Затихшее сердце и обмякшее тело, остановившееся дыхание и гаснущий свет янтарных глаз.       И в груди закипает крик ужаса. Он вырывается наружу, разрывая все естество в клочья…       Кажется, что вместе с этим криком вылетает душа, вылетает то, что делало меня живым.       Ничего нельзя было сделать, как бы я ни старался, наше общее время вышло…       Я отошел всего на пару минут, он как будто бы специально дождался этого, не желая умирать у меня на руках. Моя первая и единственная любовь, мой обожаемый, мой совершенный Зейн.       По лицу не переставая катились слезы, то ли от того, что происходило внутри, то ли от того, что передо мной сияло ядро нашего корабля, в пламени которого распалось в прах то, что осталось от человека, с которым я провел без малого семьдесят … или восемьдесят лет… я не знаю, я сбился, нам было все равно.       Мой мир был разрушен, он сгорел вместе с ним и я не мог заставить себя даже просто сходить и поесть, только сидел в его куртке и смотрел на ядро.       Я бы хотел пойти туда за ним, но он давным-давно взял с меня слово, что я никогда не попытаюсь наложить на себя руки.

***

      Зейн открыл глаза и, увидев рядом Кая, нежно улыбнулся. Не удержался и, положив руку на щеку, легонько поцеловал. Парень что-то под нос пробубнил и обнял Громова. Вор улыбнулся ещё шире. Он пытался уснуть, но сон почему-то не шёл, и после того, как поглазел на любимого, аккуратно выбрался из его объятий, тихонечко натянул штаны, взял сигареты и вышел на улицу. Кай, разбуженный поцелуем, не дождался возвращения своего возлюбленного и отправился на поиски, потрудившись только натянуть длинную майку.       — Я все-таки плохо на тебя влияю, — он уселся на колени за спиной у Зейна, обнял и положил голову ему на плечо. — Что-то случилось?       — Ничего, просто не спится. И это не ты плохо на меня влияешь, я ведь раньше курил… Просто бросить пришлось, но изредка я позволяю себе отравиться.       — Я не возражаю. На самом деле, посидеть и покурить вместе для меня дорогого стоит…       Кай переместился, прижавшись сбоку, и уютно устроился у Громова под рукой. Короткие волосы, которые он так и оставил в оболочке Эйдена, щекотали у Зейна под скулой. Парень взял сигарету и тоже закурил.       — Меня научил курить Арчи. Как-то раз после испытаний… Мы просто сидели рядом и курили. И говорить ничего не надо было. Я в такие моменты чувствовал его лучше, чем собственный кластер.       — Арчи забавный. Он мне нравится… Я курить начал, когда устроился в мастерскую и парни научили.       Он тихо хихикнул и прикрыл глаза, наслаждаясь пропитывающим живым теплом любимого человека, его ласковыми прикосновениями, запахом, ощущением того, что они будут вместе все обозримое будущее. Кай подтянул майку, чтоб не сидеть голой задницей на земле, а потом и вовсе улегся головой Зейну на бедро. Он некоторое время просто молча любовался лицом Зейна на фоне темного неба и поглаживал его грудь кончиками пальцев, осторожно касаясь шрама.       — Расскажи мне, что это значит для тебя? — он провел вдоль шрама.       Громов молча смотрел вперёд, продолжая держать в руке сигарету, очнувшись только когда она обожгла пальцы. Он бросил светящийся метеор окурка вниз с обрыва и закурил следующую.       — Я не хочу, чтобы ты туда возвращался… ни через шестьдесят лет, ни через сто, никогда.       Серый сразу понял, о чем думал его возлюбленный.       — Вообще, я спрашивал про шрам, но раз уж ты заговорил об этом, то… Я не думаю, что переживу тебя надолго. — Кай виновато нахмурился и посмотрел в сторону, — я не представляю рядом с собой никого вот так… Чтоб по-настоящему, а не как лекарство от одиночества, как это было с Эриком…       Он замялся, кусая губы. Он думал об этом уже не раз, просто старался держать в себе. При мысли о том, что Зейн исчезнет навсегда, им завладевал безотчетный ужас, и каждый раз он мог успокоить себя только тем, что вполне понимает, что именно синтет не в состоянии пережить и как это с собой сделать.       — Ты переживешь, — утвердительно проговорил вор, посмотрев влюбленным взглядом, — и я понимаю, что когда меня не станет, то тебе будет больно. Скорее всего, больно так, как никогда, больнее, чем все пережитое тобой ранее, но ты пройдёшь через это. Пройдёшь через всю пучину отчаяния, безысходности, огромного желания покончить с собой, — Зейн коснулся гладкого лица синтета и провел большим пальцем по щеке, — не очень похоже на то, чтобы я тебя пытался переубедить, да? — он вновь затянулся, — но я не хочу приукрашивать и говорить что-то типа «да все будет хорошо», «ничего страшного». Потому что это не так… Не будет хорошо, и будет очень страшно, но ты пройдёшь через это. Потому что это часть жизни… Часть настоящей жизни со всеми её плюсами и минусами… И, возможно, сейчас ты в это не поверишь, но со временем тебе станет легче. Станет настолько, что ты вновь полюбишь, — Громов грустно улыбнулся, — и не смотри на меня так. Я знаю, что полюбишь. Не сможешь не полюбить. У тебя очень добрая и жаждущая любви душа. Она найдет того, кто ей будет дорог… Даже сильнее меня, — он выпустил дымок в небо, покачав головой, — и ты позволишь ей любить. Я всего лишь недолгая остановка, но путь у тебя очень долгий, и я хочу, чтобы ты на этом пути встретил того, с кем пройдешь его вместе. Это и значит жить…       Пока Громов говорил, Двенадцатый смотрел на него не отрываясь, как загипнотизированный, а серые глаза наполнялись слезами, он вцепился мужчине в руку и зашмыгал носом.       — А если я не хочу? Если я просто не хочу без тебя? Я вообще не представляю, как это будет, любовь моя, ты мой личный смысл… Я не смогу…       Зейн грустно улыбнулся, подтянув руку Кая к себе, и поцеловал.       — Малыш, — вор сглотнул ком в горле, закусив губу, — как бы судьба у нас не спрашивает, чего мы хотим. Знаю… Та ещё бичи, — усмехнулся вор, прижав ладонь синтета к своему сердцу, — но это не значит, что стоит свернуть с тропы и лишить себя всего, что она может дать… И я не хочу стать тем, из-за кого ты этого лишишься. — Зейн вновь поцеловал длинные пальцы, — поэтому пока ты не найдёшь то, ради чего стоит жить, я буду тем, кто запретит тебе с собой что-либо делать, и если моё желание правда для тебя что-то значит, то ты будешь жить… А когда найдёшь того, ради кого сам захочешь жить, отпустишь. И не смей меня закапывать, — Громов скосил взгляд с извечным веселым прищуром и улыбнулся, — как представлю, что гнить буду, плохо становится… Лучше сожги меня в движке… Это будет идеальное завершение моего пути.       — Ладно…       Кай прикусил предательски задрожавшую нижнюю губу. Он повернулся и спрятал лицо, уткнувшись Зейну в живот, тонкие руки обхватили мужчину за пояс, и морф попросту расплакался. Все его страхи сейчас превратились в более чем реальное будущее, которое выглянуло из-за горизонта, и он не смог справиться с эмоциями.

***

      И я потерял даже то что у меня оставалось.       Секундная слабость — выбраться из корабля, как-то проветриться, но как я могу это сделать?       Я просто сел в капсулу и решил немного полетать, и теперь маленький мертвый шаттл вращается в бесконечной холодной пустоте и я вместе с ним улетаю все дальше…

***

      Сначала я плакал и бился в истерике… очень много плакал и, кажется, у меня начались галлюцинации от обезвоживания.       Мне мерещится Зейн и пытается меня вразумить, но Зейн бы никогда мне такого не сказал… Нет, не потому что это жестоко или не в его характере, просто это какие-то сказочные бредни или совершенно безграмотные предположения. Откуда это вообще в моей голове?       Не важно откуда. Я вижу его, я почти могу осязать его прикосновения…       Я уже не плачу.       Я не могу…       Кажется, что внутри что-то закоротило, окаменело и треснуло, колючие осколки царапают изнутри, забивают горло, давят на пазухи под переносицей.       Он говорит, что я выдержу и однажды все встанет на места.       Он говорит, что мы встретимся.       Он мне лжет и я вижу это по его лицу.       Он читает мне стихи…

***

      Вслед за обезвоживанием пришло удушье… Запасов должно было хватить на полтора месяца, но вот и они показали дно.       Вместе с удушьем ко мне пришла Ребекка и отчитала за неосторожность, отчитала мягко, как она всегда это делала, но мне все равно стало стыдно.       Они были рядом — Зейн и Ребекка, он держал ее, обнимая со спины за плечи, я так хотел к ним, но никак не мог дотянуться.       — Позови Макса!       Я не могу. Я знаю, что Макс не придет, он сам сказал мне об этом, когда мы виделись последний раз. Он сказал, что я злоупотребил его помощью и больше он не придет меня вытаскивать…       — Позови Макса.       Я не могу. У меня нет связи, в этой проклятой консервной банке совсем ничего не работает.       — Позови Макса…

***

      Наше «долго и счастливо» имело срок годности.       Срок немалый, но все же человеческая жизнь конечна. Зейн умер, несмотря на все мои старания, годы взяли свое и вот теперь я снова здесь, среди белых стен смотрю в пустоту, только пустота снаружи белая, а внутри — всепоглощающе черная.       Макс нашел меня, полуживого и преисполненного жалости к себе, на пороге смерти от истощения, висящим в пустоте в маленьком шаттле, дрейфующем сквозь туманность без названия. Как будто почувствовал этот зов отчаяния. Почувствовал и привез обратно на Землю, туда, где меня создали.       Я не помню этого, я не помню даже того как умер Зейн, я просто знаю что это случилось. Защита психики? Выборочное действие амнезиаков? А может просто повреждения в мозгу из-за долгого голодания?       Я отказывался есть и питательные вещества и необходимые жидкости вливали в меня капельницами, я был весь исколот иглами и окутан трубками.       «Серый, так нельзя».       В поле зрения появился Макс, он наклонился, и я увидел перед собой его темные как грозовое небо глаза, взгляд сфокусировался на них.       «Я хотел бы понять, что ты сейчас чувствуешь, но для этого надо пережить то что что случилось до. Ты понимаешь? Ты получил то, о чем не смел и мечтать. Жизнь в любви. Годы… Ты понимаешь что я хочу быть на твоем месте сейчас?»       Я отвел взгляд, пытаясь переварить эту мысль. По лицу полились слезы, я даже не сразу это почувствовал, просто глаза заволокло, а потом капли стали шлепать по сцепленным рукам.       Первый присел на корточки и вздохнул, где-то в стороне раздалось неразборчивое ворчание Одиннадцатого, но Макс на него шикнул. Арчи не нравилось, что они так долго остаются на базе, но их полеты отложили, потому что я не реагировал ни на кого, кроме Первого и ему было поручено привести меня в чувство. Я слышал как они говорили об этом, но не смог заставить себя возразить. Я хотел, чтоб меня оставили в покое, и одновременно до паники боялся снова остаться один.       «Я никуда не уйду, успокойся, — Макс накрыл мои руки широченными лапами, и снова посмотрел в глаза, — пойдем».       Первый потянул меня за руки, уводя прочь из санитарного крыла лаборатории по знакомым коридорам, прочь и в сторону, мимо гидропонного сада, мимо тренировочных зон, мимо жилых ячеек и дальше… Я понял, что он ведет меня к ангарам, и тело пробило дрожью.       «Не хнычь. Тут тебя тоже ждали…»       

***

      Первый грубо волок вяло сопротивлявшегося Двенадцатого, держа его над локтем, следом с недовольной физиономией топал Одиннадцатый с объемистой торбой за плечом, забитой до упора.       Они вышли в большой ангар, построенный ниже уровня земли, в котором располагалось четыре закрытых огромными воротами ниши, а в крыше — лепестковый люк для взлета. В ангаре царила обычная рабочая суета и никто не обратил внимания на троицу синтетов, которые молча пересекли площадку, обошли сложенные в штабель ящики и, пропустив автоматический погрузчик, скрылись за маленькой дверкой в воротах с римской цифрой два.       А вот в ангаре Двенадцатый уперся, он буквально встал как вкопанный: перед ним, мягко мерцая оранжеватым сиянием меж панелей, стояла законсервированная «Серенити» на опорах. Его «Серенити». Он до сих пор помнил каждую неровность на корпусе, каждый шрам, каждую модификацию…       — Детка…       — Добро пожаловать домой, Плакса, — заговорил Арчи у него за спиной и на плечо упала тяжесть торбы, — тут весь хлам, что был при тебе, когда мы нашли тебя в той консервной банке. Его не досматривали.       Серый резко обернулся и сграбастал сумку в охапку, прижимая к груди. Он открыл было рот, но Смокер его перебил:       — Не смей обниматься, — указательный палец больно уперся в переносицу, — я просто знал, что ты барахольщик. И я выгреб оттуда все твои сигары.

      — Спасибо… — Кай закусил нижнюю губу, чтоб опять не расплакаться.       — Отсюда удалили твою старую Селесту, сейчас ИскИн просто отсутствует, а это значит, что никто не помешает тебе кое с кем познакомиться.       Макс поманил Кая пальцем, подошел к кораблю, открыл лючок и повернул рычаг мануального открытия дверей. Лепесток трапа опустился и Первый опять поволок за собой Двенадцатого. Одиннадцатый остался у входной двери в ангар.       Внутри все было так же, разве что чисто до стерильности, причем не только в отсеке управления, но и техкоридорах, а два маленьких склада, которые Кай переделал под личные комнаты были опечатаны.       — Я думал, что все разобрали… — прошептал Серый.       — Мистер Фостер не совсем дурак у тебя, — хмыкнул Макс, — законсервировать ее дешевле и проще, чем разбирать, собирать, искать тебе потом новый корабль, терпеть твои истерики, пока ты совьешь себе гнездо и все такое прочее. Брось торбу, пошли, я тебе покажу кое-что. А, и да… — он сунул руку в карман на бедре и протянул Каю пухлую книжку с кучей вложенных листков, перетянутую шнуром.       Серый тут же отправил свою ношу в одно из пилотских кресел и схватился за томик. Дневник Зейна — самая ценная вещь, которая у него осталась от погибшего возлюбленного. Настолько ценная, что Серый ее вообще не отпускал от себя и приспособил под нее подсумок, который носил на поясе. И только поэтому в тот проклятый день, когда Кай потерялся в космосе, книжка была с ним.       — Пошли, не тупи.        Первый пошел в техкоридор, открыл там люк в полу и нырнул внутрь, Двенадцатый последовал за ним. Кай неоднократно лазил через эти тоннельчики к движкам, но Макс повел его в другую сторону, туда, где располагалась навигационная система, где обычно было закрыто; однако, вопреки ожиданиям, ход был свободен.       Они выбрались в округлое пространство, окутанное трубами и сложной системой охлаждения, в центре которого висела сфера, и от нее в шесть сторон расходились провода. Как только синтеты вошли, включился экран на стене, видимо, сработали датчики присутствия, и на экране высветились жизненные показатели: сатурация, чсс и параметры мозговой активности.              — Познакомься со своей деткой лично, — заговорил первый, — Это Серенити, — широкая ладонь указала на сферу, — живой человеческий мозг навигационной системы, живая душа твоего корабля. Держи. — он сунул Серому в ухо наушник портативной рации, выкрученный на полную громкосьь.       Здесь, в сфере с толстыми стенами, куда не проникали сигналы, рация выдавала только белый шум, едва заметный для человеческого уха, но для синтета достаточно громкий.       — Ты что делаешь?! — Кай отскочил и только коснулся наушника, чтоб его убрать, как услышал… услышал это — голос сквозь помехи, высокий, как будто детский.       — Папа?       Он замер, пытаясь осознать то, что услышал, и недоверчиво посмотрел на Макса, тот лишь криво ухмыльнулся, козырнул и отправился на выход.       — Сер-ренити…?       — Папа вернулся?       — Да, детка… я вернулся… — он подошел к висящей посреди помещения сфере и положил на нее ладони, прижавшись к ней лбом, — Прости, что не смог тогда взять тебя с собой…

***

             Когда Кай выбрался обратно в отсек управления, Макс ждал его, потягивая пиво из горлышка, еще бутылку он протянул Серому и заговорил, только дождавшись пока тот прихлебнет.       — Оставь себе наушник, ее голосок ловят только очень старые.       — Это просто потрясающе, — морф уселся в кресло и зачесал пальцами волосы, — почему меня раньше туда не пускали.       — Потому что, ты сентиментальная сопля, вот почему. Ты и так к ней как к живой относился, а теперь что?       — Но ты показал.       — Да, потому что это отвлечет тебя от пиздостраданий по твоей мертвой невесте.       — Не называй его так, — Серый зыркнул волком.       — Да плевать я хотел, — тон Первого стал другим, в голосе прорезалось что-то незнакомое, — Ты, счастливая жопа настолько, что представить себе не можешь. Я понимаю, что тебе больно, но жизнь продолжается. Ты понимаешь каких пиздюлей тебе бы отвесила твоя невеста, если б узнала, что ты отчебучил, и в какой жопе я тебя отыскал, а?       Кай сжал зубы и потупился, он понимал что Макс прав, Зейн был исключительно конкретен во всем что касалось его здоровья и безопасности.       — То-то же. А теперь слушай, и слушай внимательно: пока смерть не разлучит. Больше он не твой, он исчез и у тебя теперь новая жизнь. Не идеализируй то, что у вас было, Зейн лелеял тебя, но на самом деле он был человеком сомнительным, если не переходить на оскорбления. Как говорят, твоя невеста никогда не будет с тобой ссориться, если она мертва.       — Кто так говорит?       — Я так говорю, Плакса! — рыкнул Первый, — А еще я говорю, что ты забываешь кое-что. Ты получил благословение, испил его до дна, а теперь годы счастья пора отрабатывать. Как там? «Тени даруют укрытие и прохладу, сохрани ее и передай, поделись с тем, кого обожгло солнце».              — Откуда ты…? — Серый вскинулся.       — О, я тоже бывал в той пустыне, братишка, — он ухмыльнулся, — и тоже проникся. И тоже молчу об этом как и ты, — он коснулся сгибом пальца середины носа, переносицы и губ.       Кай покивал, и отхлебнул пива, хмурясь, пытаясь собрать в голове представление о Максе, которое только что разлетелось вдребезги.       — Ты сбережешь в душе все то, что успел собрать и поделишься с теми, кого тебе подсунет случай, судьба, зови как хочешь. Ты просто будешь делать свое дело и помнить, что если ты где-то оказываешься, значит у этого есть какая-то цель, это та дополнительная нагрузка, которая всегда появляется в процессе. Она всегда есть. Но так же как то, что ты из себя представляешь больше того, что написано в твоих спецификациях, смысл полета может оказаться гораздо глубже, чем прописано в задачах на вылет.       — Я не знаю как жить с этим всем… и без него. — Кай поднял на него глаза и их взгляды встретились.       — Так же как ты делал это раньше. То, что ты не способен умереть от старости или натрахать детей ничего не значит. Значение имеет только то, что сидит у тебя внутри и что ты с этим делаешь. Тем более, что ты обещал ему жить.       Первый встал и направился к выходу, а Двенадцатый так и сидел, постепенно проваливаясь в свои мысли.       — И еще кое-что… кое-что…       — Что? — Кай посмотрел на крепкую фигуру у дверей.       — Этого разговора не было ни для кого вне этого шарика. Понял?