Когда поет Ликорис

      Хлоя ненавидит людей. Всех. Это началось давно, словно стоило ей только впервые осознанно взглянуть своими тусклыми глазами на мир. Такой лживый и грязный мир.       Когда ты смотришь вокруг, на первый взгляд все прекрасно. Где-то неподалеку весело переговариваются мелкие нахохленые птички, ветер едва слышно шуршит в густоте листьев, сбрасывая изредка слабые и тоненькие листики на землю. Солнце не скрыто за пеленой облаков и неустанно согревает почву под ногами. Тихо, мирно, светло.       А потом по спине прилетает тяжёлой дубиной, потом ещё раз, ещё, и ещё. А потом из-за слез яркое солнце невыносимо режет глаза. А потом все птички испуганно взметаются ввысь, стоит только громко закричать от боли в сломанной конечности. А потом ветер легко подбросит щепотку песка на открытые раны, смешивая его с кровью в неприятную жижу.       Хлоя ненавидит мир, но в первую очередь именно людей. Все вокруг, кроме разве что старшего брата и тёти, никогда не приносили ничего кроме боли. Хотя, Мэри, все же, такая же как и все.       Боль она тоже, всей душой, ненавидит.       Особенно сильна ее ненависть к матери. Женщина, от чьего взгляда всегда тряслись ноги и противно стягивался от ужаса узел в животе. Женщина, что приобнимала ее за плечи, крепко сжимая в руке ее маленькую, совсем детскую ладошку, с зажатым в ней скальпелем, и с безэмоциональным лицом ее руками отрезала мёртвому телу палец за пальцем. Зачем? О, это было особое кровавое пристрастие Химеры – складывать отрезанные пальцы ее жертв в специальные морозильные ящики.       А ещё, Хлоя ненавидит Бэна. Бэн, наоборот, ее очень любит, как он говорит. Он улыбается ей хитро, с озорными искорками в глазах, прячет руки за спиной и смотрит. Смотрит как Хлоя – уродливо-худая двенадцатилетняя девочка, – жмется в угол камеры изо всех сил, так отчаянно, будто что-то ей и вправду сможет помочь. Но Бэн лишь гортанно и тихо смеется, заставляя ее содрогнуться всем телом и затрястись с новой силой. Бэн подходит, негромко причитая, как она не рада его видеть, а ведь он приготовил подарок.       Бэн достает изо спины ржавую отвёртку, с заточенным концом.

***

      – Это она что-ли? – Мальчишка лет четырнадцати сморщил гримасу отвращения, отчего его и без того огромный нос раздулся до невероятных размеров.       Его компания из четверых ещё совсем зелёных мальчишек согласно заулюлюкала, с насмешкой глядя на ту, ради которой они все собрались на улице приюта.       Хлоя смотрит на всех пятерых с затаенной угрозой, сжимает в руке карандаш, представляя как вонзит его в глазницу первому подошедшему.       Она не в коем случае не боялась их. Смешно об этом даже думать, после всего того, что она пережила за свои тринадцать лет. Сборище заносчивых малолеток, которые помнят, как ее привели в этот приют три дня назад сотрудники колонии, в ее голове представлялись лишь кучей мусора. Надоедливого, шумного, раздражающего.       Особенно плохо себя чувствует ее голова, словно ей без анестезии проводят лоботомию – первый признак того, что она задерживает прием лекарств.       – Первому, кто подойдёт ко мне, я всажу эту ветку прямо в глаз, – Хлоя показательно вертит упомянутый предмет меж коротких пальцев, упиваясь замешательством на лицах мальчишек. – Я выдерну ее вместе с глазным яблоком, и пока этот идиот будет визжать от боли и заливать меня фонтаном крови, я вырву ему второй глаз.       Хлоя тянет губы в лёгкой улыбке, пытаясь придать лицу невинное выражение. Мальчишка, что минут назад корчил перед ней рожи, испуганно ойкнул и сделал шаг назад.       – Что ты несёшь?! – Взвопил один из них.       – Вы должны знать, что я только только выбралась из колонии, и уж поверьте, за ваше убийство я не прочь вернуться.       Чудовищно наглая ложь и отчаянный блеф. Ни за что, никогда, ни при каких обстоятельствах она не вернётся туда. Не допустит. Не позволит.       Не выдержит.       Однако сказанная ею угроза срабатывает и мелкотню сдувает в следующую же секунду. Хлоя тоскливо поджимает губы и тяжело вздыхает, выбрасывая ненужную палку в кусты. Она только выбралась на свежий воздух, сбежала из-под пристального взгляда воспитательницы, чтобы ещё хоть одну минуту посидеть на качелях под дубом неподалеку от приюта, а ее тут же находят какие-то идиоты.       Сидеть на качелях было больно, и маленькая черноволосая девочка чуть заметно морщиться, когда по копчику проходит волна боли.       Бэн хотел оставить острые впечатления, перед тем, как она покинет колонию. Отчаянно не хотел отпускать свою любимую игрушку.       Хлоя крепко хватается за железные цепи, удерживающие качели на весу, привязанные к толстой ветке дерева. Из-за своего роста ноги едва едва касались земли, и девочка лишь разочарованно фыркает, оставаясь сидеть неподвижно. Лишь лёгкий ветер, пробираясь своими цепкими лапами под тонкую рубашку, изредка подталкивал ее в спину.       – Приветик!       Хлоя испуганно подпрыгнула на месте, резко развернувшись в сторону тихого, слегка звенящего голоса. В метре от качель, под холодными лучами редкого солнца, перекачивалась с пятки на носок незнакомая девица.       Ее волосы были редкого блондинистого оттенка, однако с первого взгляда было видно, насколько они тусклые и ломкие, словно пусть и стараются за ними ухаживать, те ни в какую не хотят выглядеть здоровыми. Бледная кожа была не по здоровому тонкой, словно прозрачной, через которую словно узоры простирались синие вены, однако при этом невероятным образом она блестела от малейшего лучика солнца, – незнакомка словно светилась каждой частичкой своего тела. Несколько лениво прикрытые глаза, словно девочка только-только выбралась с кровати и не до конца проснулась, отливали ярким, особенно при свете солнца, зелёным цветом, как цветущая летняя трава.       Хлоя долгую минуту молча рассматривает девочку, ищет признаки агрессии или каких либо других отрицательных эмоций, однако блондинка только тянет свои тоненькие бледные губы в очаровательной улыбке и сверкает ямочками на щеках, не отводя лукавого взгляда от хмурой и напряжённой Хлои.       – Ты круто уделала тех мальчишек! Как тебя зовут? Я Алекса Кальвин, приятно познакомиться! – Девочка улыбается ярко-ярко, отчего курносый носик чуть морщиться, а большие зелёные глаза превращаются в две щелки, обрамлённые длинными, но редкими, светлыми ресницами.       Хлоя с качель не встаёт, наоборот, крепче стискивает зубы в досадной гримасе. Дадут ей сегодня спокойно позависать в одиночестве, или нет?! Что за напасть?!       – Мне похуй как тебя зовут, убирайся. – Грубо цедит сквозь зубы лохматая брюнетка, взглядом цепляясь за одежду Алексы.       На девочке, в отличие от всех приютских, не было на руке "приютского" браслета, и висела не безразмерная рубашка с широкими штанами, а вполне себе симпатичное платье нежного жёлтого цвета, идеально сочетающееся с почти такими же волосами. Украшенное несколькими ленточками, оно как-то сильнее выделяет неестественную бледность и худобу девочки, от чего темные брови Хлои хмуро сводятся на переносице.       Значит, не из приюта. Скорее всего малолетка из семьи, что пришла забрать кого-нибудь из этого стремного места.       Алекса глупо хлопает своими ресницами, не отводя заинтересованного взгляда от сидящей в метре от нее ровесницы.       – Так как тебя зовут?       На ее дружелюбную улыбку Хлоя неприязненно морщиться и кривит гримасу недовольства. Голова неприятно пульсирует, во рту сохнет, все тело болезненно ломает. Ещё и на нервы теперь пигалица какая-то действует. Неужели у блондинистой овцы, совсем нет инстинкта самосохранения?       Впрочем, не то, чтобы последнее было и у нее.       – Ты глухая? Я сказала проваливай отсюда к чертям собачьим, блять, пока я не исполнила свою угрозу тому отбросу на тебе! – Хлоя громко цедит это сквозь зубы, резво спрыгнув с качель и развернувшись к ней лицом, угрожающе стиснув ладони в кулаки.       Голова болит из-за пропуска таблетки, мелко потряхивает руки, раздражение так и цедит из всех щелей.       Алекса никак не показывает своего испуга, наоборот, улыбается ещё шире и ярче, словно довольный кот объевшийся сметаны, чем вгоняет Хлою в секундный ступор.       – Ты такая грубая! Но у тебя очень красивые глаза, ты знала об этом? Такие яркие яркие! Я никогда таких не видела!       Хлоя застыла на пару секунд, рассматривая едва ли не подпрыгивающую от эмоций девчонку. В груди сжимается и расползается комок злости и раздражения, готовый с минуты на минуту выплеснуться на глупую девочку.       Как долго она будет капать ей на мозги?!       – Я предупреждаю в последний раз, – Тихо прорычала Хлоя, показательно сжав кулак, что тот чуть не заскрипел. В глазах у нее так и плескались недовольство и ярость на всех и вся, отчего блондинка неловко повела плечами. – Если ты не уйдешь прямо сейчас, то через минуту ты об этом пожалеешь. Съебись, пока я не выбила тебе зубы.       Вот кажется, что уж тут непонятного? Она явно показала, что ни с кем болтать она не в настроении, тем более с какой-то идиоткой, которая через час навсегда уедет отсюда. Угрозы ее вполне действительны, и по ее лицу это вполне себе было понятно. Так что же находилось в голове Алексы, раз вместо того, чтобы как и надо, с плачем сбежать под юбку к мамаше, она бесстрашно сделала шаг вперёд и открыла рот, чтобы что-то сказать.       Что ж, Хлоя слов на ветер не бросает. За три года колонии она научилась одному невероятно важному правилу: бей, или будешь избит. Убей, или будешь убит.       Хлоя не колеблется и секунды: ее кулак с силой обрушивается прямо на скулу пустоголовой блондинки, отчего девочка дёргает головой по направлению удара и валиться спиной на землю. Глядя на ее до нельзя растерянное лицо, за которое она схватилась маленькой подрагиваюшей ладошкой, Хлоя лишь довольно скалится.       – Я даю тебе последний шанс. У меня сейчас слишком болит голова и нет настроения, чтобы избивать какую-то простушку. Проваливай. – То, с каким тоном она это говорит, обычно вгоняет других в мурашки. Обманчиво ласковым елейным голоском, растягивая гласные, словно говорит о погоде, а не открыто угрожает.       Алекса несколько секунд молчит, широко распахнутыми глазами глядя куда-то в траву, держится за саднящуюю и алеющуюю щеку, пока Хлоя в нетерпении кривит губы. Секунда, и ее яркие нежно-зеленые глаза вцепились в ее лицо.       Хлоя ждёт того, что произойдет следом. Все как всегда. Сначала она начнет громко реветь и размазывать по лицу сопли, потом начнет кидаться нелепым "я все родителям расскажу!", или "Мне больно!", а под конец рванет в сторону приюта к своим родителям.       – Если ты не скажешь мне, как тебя зовут, то я сама придумаю тебе имя!       Брови в миг взлетают в высь от удивления, а руки непроизвольно расслабляются. Алекса резво подскакивает на ноги, негромко охая и морщась, когда приходится опираться об содранные ладошки. Она смотрит на замершую Хлою весело, задорно и с добрыми искорками, словно и нее сейчас ударили по лицу.       – Т..ты совсем идиотка? – Настороженно вопрошает Хлоя, во все глаза рассматривая чудо-юдо, на что Алекса лишь негромко смеётся.       – Я просто хочу подружиться, не злись!       Хлоя упрямо скрещивает руки на груди и поджимает губы. Подружиться? Извольте, не надо. Только каких-то неадекватных в "друзьях" ей не хватает.       Однако Алекса смотрит на нее пристально, с искренним интересом. Щурит в щелочки свои глаза и открыто демонстрирует ямочки. Прохладный ветер вскидывает ее длинные волосы и нелепо ерошит их, пускает по воздуху несколько листиков с дерева и легко трепет макушку черноволосой девочки.       Хлоя молчит где-то минуту, прежде чем с громким выдохом закатить глаза и состроить недовольную гримасу.       – Хлоя.       Личико напротив засияло от радости так ярко, что Хлоя на секунду опешила. Неужели ей не показалось, и девчонка и вправду светиться?       – Красивое имя, тебе очень идёт!       Хлоя обречённо качает головой, мысленно вопя в голове, что эта встреча принесет ей кучу проблем.

***

      Они встречаются снова, когда воспитатель выводит ее из приюта и держит в руках ее небольшой рюкзак с вещами.        Невысокая женщина через чур недовольно хмурит неопрятные брови, отчего сухая кожа на почти старческом лице складывается в безобразные морщины. Длинные полы ее юбки уныло дёргаются на ветру, как и ломкие мышиные волосы, неопрятно торчащие из под чепчика. Ее цепкая морщинистая ладонь сжимает в твёрдой хватке тонкое запястье Хлои, отчего по телу девочки волной струиться отвращение.       Хлоя угрюмо смотрит на воспитателя из-под лба, кривит бледные истерзанные губы в гримасе и показательно громко фыркает, стараясь поспевать за широким шагом женщины.       Новость о том, что появилась семья, желающая ее удочерить, вбила ее утром в культурный шок. Из всех детей в приюте, симпатичных, милых, противных и смазливых детей, – из всех нормальных детей, – решили выбрать ее?       Поначалу Хлоя напряглась. В память ударили последние три года колонии, ночи с Бэном и постоянное насилие. Потом Хлоя немного испугалась. Что можно ожидать от чужих людей? По какой причине именно она? Что с ней будет?       Когда они подошли к откровенно дешёвой, покрытой брызгами грязи и копоти машине, что не мог скрыть даже убогий коричневый окрас, одна задняя фара которой неестественно прогнулась внутрь и точно не функционировала, Хлоя в исступлении замерла на месте.       Не из-за машины, нет.       А из-за любопытно выглядывающей в заднее окошко Алексы.       Великолепно. Прекрасно. Это именно то, чего ей не хватало – терпеть болтливую вездесущую дуру с напрочь отсутствующим инстинктом самосохранения.       Девочка, едва увидела подходящие к машине фигуры, радостно встрепенулась и активно замахала ладошкой в приветственном жесте. Хлоя в ответ лишь пуще прежнего сводит темные брови на переносице и сжимает челюсти. Впрочем, взгляд уже в следующую секунду метнулся на другого человека, полностью потеряв интерес к излишне радостной блондинке.       К ним подошёл высокий худощавый мужчина, от которого за добрую милю фонило недовольством, агрессией и раздражением.       И перегаром, конечно же.       Хлоя тот час почувствовала, как где-то глубоко внутри что-то болезненно обломалось. Что именно? Естественно это ее потаённая, совсем хрупкая и отчаянно запихнутая в самый укромный уголок сердца надежда. Она отрицает это яростно и уверенно, отказывается верить в эту, казалось бы, такую естественную для других истину: она хотела иметь хорошую семью. Элементарно узнать, что такое любовь в семье, почему прохожие дети так счастливо льнут к родителям, а те и не против.       Однако исподлобья глядя на подошедшего к ним мужчину, с сернистым оттенком кожи, кое-где покрытой болезненными пятнами, с сухими грязными волосами, с крысиными впалыми хмурыми глазками и искривлённым в гримасе ртом, она поняла одну простую истину.       Ей. Никогда. Не. Быть. Любимой.       – С этого дня ты будешь жить в семье Кальвинов, – То ли прохрипел, то ли проскрипел Кристофер Кальвин, брезгливо сморщившись при одном взгляде на лохматую макушку Хлои. – Будь послушной, Хлоя       От звука произнесенного им имени стало противно.       Хлоя молча бросила на него яростный взгляд, стараясь прикусить излишне острый язык и не послать этого урода да куда подальше. Вместо этого она по широкой дуге обходит опекуна, который, впрочем, уже не обращал на нее внимания, общаясь с воспитателем, и подошла к машине.       Когда она открывала заднюю дверцу, та скрипнула так жалостно и противно, что против воли Хлою передёрнуло. Просто прелесть. В салоне все было ещё более менее: серые потёртые кресла, грязные коврики для ног, дешёвый запах деревянного ароматизатора, и, конечно же, Алекса.       Девочка молча дождалась, пока Хлоя заберётся на кресло и скрестит на груди руки, после чего наконец поддается к ней навстречу, сияя легкой улыбкой и довольным прищуром.       – Хлоя, я так рада! Как ты? – Тихо спрашивает блондинка, не сводя с Хлои глаз.       Хлоя смотрит в окно и молчит, игнорирует; в голове крутится мысль, что ей нахуй не сдались ни Алекса, ни Кальвины, ни система. Ей не нужна сестра – ее настоящий брат сейчас скорее всего на другом конце мира, в другой стране, говорит на другом языке. В бегах вместе с Тётей Мэри, спит в обнимку с пистолетом, обтянутый плотным материалом бронежилета.       Или они мертвы, оба. Что более вероятно.       Алекса на ее открытое безразличие не обижается, наоборот, улыбается мягко-мягко, прикрывает глаза и склоняет голову набок. Ресницы смешно трепещут. На скуле синяк.       Хлоя упрямо не смотрит в ее сторону, находя тощую спину Кристофера более интересным предметом чтобы прожигать его яростным взглядом. Блондинка же, поняв, что реакции от нее не дождаться, решила не напирать. Сама себе вздохнула, смиренно покачала головой и уткнулась взглядом в коленки.       Через пять минут на водительское сиденье наконец с хрипом забрался мужчина. Хлоя в то же мгновение напряглась всем телом, чуть сжалась и крепко стиснула в руке ручку двери.        Выбьет окно, осколком прирежет молчаливую девчонку, если что, всадит стекло мужчине в глаз или кадык.       План есть, превосходно.       Однако, к ее напряжённому удивлению, в салоне стоит мертвая тишина. Машина с глухим грохотом выруливает на шоссе и через минуту уже несётся через лес, в неизвестность.

***

      Дом Кальвинов больше похож на сарай. Ветхие ступени на второй этаж, битое стекло в окнах, старые потёртые заплатки на мебели, запах сырости и затхлости со всех щелей.       Пусть Хлоя и провела тут уже три дня, уютнее ей не стало. Однако же, ее тусклая тесная каморка по сравнению с ее камерой в колонии кажется апартаментами люкс, и Хлоя не жалуется.       Мисс Кальвин, Сэм, встретила ее угрюмым взглядом раскосых заплывших глаз и упертыми в бока руками. Ей не сказали "привет", или "добро пожаловать". Вместо этого приказали не создавать шума, выполнять домашние обязанности, дружить с Алексой и не мелькать перед глазами.       Алекса тот час схватила ее за руку и мягко повлекла за собой на второй этаж; Хлоя еле сдержалась, чтобы ее не стошнило от того, что ее трогают. Вместо этого выдернула руку, толкнула немного удивленую девчонку в плечо и сама пошла вперёд.       Ей показали ее комнату – она тот час там закрылась. Сидит уже третий день.       – Хлоя.       В дверь в сотый раз настойчиво стучат и тихо зовут ее по имени. Алекса не забывает каждый день приносить ей под дверь тарелку с едой, вот так же стучит в дверь и со странной интонацией тянет ее имя.       – Хлоя, послушай пожалуйста. Я знаю, что у тебя нет никакого повода со мной дружить, но разве не будет нам обеим легче, если мы хотя бы попытаемся? – в детском приглушённом голосе слышаться отчаянная просьба и жалость. Хлоя все также сидит на узком подоконнике и теребит в руке монетку.       Из-за двери раздаётся негромкий вздох, а позже звук шелеста одежды и негромкого стука – Алекса сползла спиной по стене и уселась под дверью.       – У меня плохая семья, на самом деле. Я люблю их, они моя родня, но даже в свои тринадцать лет я уже понимаю, что они не хорошие люди. Мама с папой часто пьют, а папа иногда даже бьёт маму. Из-за этого они постоянно кричат. Моя старший брат, Харви, сейчас на учебе в другом городе, поэтому его не будет какое-то время. Но он грубый и злой, пусть меня и не трогает.       Хлоя несколько удивлённо пялиться на запертую дверь. Зачем она это все говорит? Ей заняться нечем?       А Алекса минуту как-то по грустному вздыхает и молчит, обдумывает, вспоминает что-то только ей доступное.       – У меня слабое здоровье, поэтому я не хожу в школу, а учусь дома. Поэтому у меня нет друзей. Именно по этой причине мы решили завести мне сестрёнку моего возраста – мне друг, а родителям пособие. Я не рассчитываю на то, что мы сразу найдём общий язык, но я хотела бы хотя бы попытаться.       Хлоя поджимает к себе колени и упирается виском в стекло – на улице во всю гуляет лёгкая морось, тучи до горизонта заполонили все небо, отчего все вокруг словно потеряло краски. За окном небольшой дворик, ограждённый старым высоким забором, а по ту сторону чужой участок, где изредка в окнах дребезжит свет и слышаться женские крики.       Хлоя меланхолично смотрит как капли одна за одной кривыми дорожками ползут по окну, молчит и громко дышит, и от ее дыхания вновь и вновь запотевает небольшой участок окна.       Они молчат уже почти десять минут, а Алекса все никак не перестанет упрямиться, все так же сидит под дверью, изредка шурша одеждой или несильно стукаясь затылком об дверь.       – Хлоя-я-я-я. – Тянет вдруг из-за двери Алекса своим негромким, чуть хрипловатым, но от того не менее приятным голосом.       Хлоя молчит как партизан, все продолжая бездумно пялиться на капли.       – Хлоя.       – Хло-о-о-о-я.       – Хло. Хлойка. Хлоюшка-а-а.       Веко неконтролируемо задергалось, и Хлоя резко поддалась вперёд. С негромким стуком девочка спрыгнула на пол и стремительно направилась к двери. Алекса, что ни на секунду и не думала затихать, продолжала отвратительно коверкать ее имя, от того она и не слышала, как пыхтя недовольством Хлоя резко схватилась за ручку и, щёлкнув замком, дернула дверь на себя.       С громким и звучным "Ой!" Алекса спиной ввалилась в комнату прямо под ноги раздражённой Хлои.       – Что тебе надо?! Отвали уже, дура! – Тот час шипит на нее девочка, а блондинка, так и оставшись лежать на полу, удивлённо хлопает своими зелёными глазами и глупо таращится на склонившуюся над ней Хлою.       Через секунду Алекса надула щеки и прыснув, весело засмеялась, вгоняя стоящую над ней девочку в откровенный ступор.       – Ты ебанутая? – удивлено и с неприязнью спрашивает Хлоя, на что блондинка лишь тычет пальцем ей в лицо и, забавно прищурившись, улыбается своими ямочками.       – Ты что-то рисовала? У тебя все лицо в чернилах! Хлоя откровенно хереет. Во все глаза пялиться на катающуюся по полу девчонку и медленно тянется руками к лицу. На тумбочке стоит зеркало, и в своем отражении Хлоя видит низкую, растрёпанную, худую девочку, у которой все лицо в забавных синих и черных разводах. Она час назад писала в своей тетради.       Алекса наконец еле как поднимается на ноги, а Хлоя чувствует, как от неожиданного стыда и неловкости заливаются краской щёки.       – Ты! Проваливай отсюда, овца тупорылая! – Раздражённо кричит Хлоя, намереваясь грубо вытолкнуть вторженку из комнаты, однако Алекса ловко проскальзывает под рукой и юркает прямиком к окну, не переставая весело хихикать.       – Не обижайся только, Лея! С кем не бывает, верно?       Хлоя злобно поджимает губы и пытается рукавом стереть грязь с лица, однако получается лишь сильнее размазать.       – Что ещё за Лея? – Хмуро бурчит Хлоя, и блондинка задумчиво пожимает плечами.       – Мне нравится такое сокращение, звучит мило.       Мило? Хлоя вновь чувствует, как дёргается в неверии веко и как постепенно отступает раздражение, оставляя место только усталости и смирению.       – Не называй меня так, мне не пять лет, чтобы использовать клички.       Алекса плюхается на ее не заправленную кровать, игнорирует жалобное поскрипывание старых ножек, и лукаво хмыкает.       – Верно, тебе тринадцать, но это не то чтобы сильно много.       Хлоя закатывает глаза, смирив непрошенную гостью недовольным взглядом и опираясь плечом о косяк двери.       – Если я тебя ещё не избила, это не значит, что я планирую водить с тобой дружбу. – Цедит сквозь зубы девочка, всем видом показывая как ей не нравится само присутствие блондинки в комнате.       Ту это совсем не смущает.       – Но в прошлый раз ты почти сразу ударила меня, а сейчас уже несколько минут мы довольно таки мирно болтаем. – Алекса слегка приподнимает брови и улыбается ласково-ласково, по привычному чуть прикрывая глаза. – По-моему, это уже небольшой шаг к нашей дружбе. К тому же, ты можешь бить меня сколько угодно, да хоть резать и рвать волосы, я не перестану предлагать тебе стать ближе!       Хлоя уныло и излишне громко вздыхает, возводит свои белёсые глаза к потолку и мысленно проклинает всех и вся вокруг.       Она не искала друзей и сама уверена, что друг из нее получится хуевый, во всех смыслах. Что можно слепить из больной бывшей заключённой, которая сейчас в тайных бегах, которая гораздо лучше орудует ножом, чем мячиком или той же рогаткой, и которая с заметным успехом и титаническим упорством прорывает к чертям собачьим любые намеки на привязанность? В ее жизни было лишь одно исключение – Митти и Китти, однако и там все было гораздо проще.       В колонии самое главное сохранить трезвость ума и силу воли, даже если тебя будут во все щели драть по несколько мужчин в день. Можно стерпеть любое физическое насилие, но гораздо тяжелее выдержать моральное. Митти и Китти были теми, кто возвращал ее в реальность, кто оказывал поддержку и кому помогала она. Они не были друзьями, скорее единомышленниками и товарищами. Когда одну из них избивали или насиловали до полумертвого состояния, две другие ухаживали за ней. И подобная помощь была куда важнее и ценнее любых розовых соплей с друзьями.       Однако, видимо, даже в ее жизни иногда стоит что-то менять.       – Что ж, ладно, я попробую терпеть тебя. – Почти выплюнула Хлоя, вскидывая руки и закатывая глаза.       Алекса на это негромко хлопает в ладоши и довольно щуриться.       – Отлично! Кстати, ты собираешься смыть это со своего лица?       – Проваливай!

***

      Самым приятным в этом доме стало то, что ей не приходилось слишком часто контактировать с другими его жильцами. Опекуны на нее внимания не обращали: Кристофер двадцать четыре часа в сутки проводил в одной и той же позе – пластом лёжа на диване в гостиной на первом этаже, с руками на животе и неизменной зубочисткой в зубах. Проблем для Хлои он не создавал, так как и не реагировал на нее в большинстве случаев. Лишь изредка кривит свои тонкие кривые губы в недовольстве да посылает ее нахуй, если во время уборки Хлоя закрывает собой телевизор. Ну, точнее дряхлый едва работающий ящик с трещинами по стеклу, а не телевизор.       Сэм считала ее скорее за рабыню, чем за приемную дочь. "Хлоя, помой полы на втором этаже!", "Хлоя, вымой посуду!", "Хлоя, приготовь ужин на завтра!" и так далее и тому подобное. Так как Кристофер являлся безработным, Сэм была вынуждена пахать на двух сменах на своей работе официантки, посему всю домашнюю работу она спихивала на Хлою. А та молчит. Делает все что ей скажут. Оно и понятно – у нее есть крыша над головой, еда, место где спать, одежда, и при этом ее не трахают как шлюху каждый вечер. Если ради таких божественных условий необходимо лишь драить небольшой ветхий дом да терпеть редкие оскорбления от пьяного мужика, то Хлоя даже не вздумает жаловаться.       Уже под конец первой недели Хлоя мысленно окрестила себя Золушкой. Для полного счастья осталось лишь отсеять крупу. Ну, а ещё Хлоя резко стала няней. Блять.       – Ты делаешь не так! Сколько раз можно повторять?! – Хлоя в отчаянии лохматит и без того неухоженные черные лохмы и едва не воет, пока Алекса, сидя на соседнем стуле, делает ненатуральное виноватое лицо.       – Ну извини, математика это не моё! Кто вообще придумал все эти тупые теоремы? – Нахохллившись бурчит в ответ блондинка, откидывая от себя ручку и тетрадь.       Хлоя громко и обречённо вздыхает. Унылым взглядом рассматривает трещины в потолке, складывает ладони вместе и тихо шепчет молитву. Алекса рядом скептически поднимает брови и подпирает щеку рукой.       – Это тебе не поможет. – Непринужденно говорит она, вызывая лишь скрип зубов у девочки и раздраженный взгляд.       – Тебе вообще ничего не поможет. Как можно пол часа долбить одну задачу?!       Алекса показательно насупилась. Отвернулась. Хлоя тихо взвыла.       О да, кто бы знал, что так все обернется. За ангельским личиком и невинным похлопыванием глаз скрывалась безнадёжная двоечница и совершенно не грамотная девица. С одной стороны Хлоя понимает ее: в школу Алекса не ходит из-за своего здоровья, учителя на дому стоят слишком дорого, вот и перебивается девочка купленными учебниками и расписанием школьной программы. Хлоя и сама без должного образования. Что-то она учила в своем доме, после побега она с Натаниэльем ныкались с учебниками и решали задачи, а иногда, исключительно ради прикрытия, Мэри записывала их в школы. По долгу они там учится не могли, но какие-то базовые знания получали.       Алекса в какой-то момент издает громкий негодующий возглас, да так резко, что Хлоя испуганно дёргается и резво хватает карандаш, как имитацию оружия.       – Все, надоело! – Капризно тянет Алекса, и Хлоя удручённо вздыхает, раздражённо откидывая карандаш.       – Ты заебала уже! То "Лея, помоги с математикой!", то "надоело!". Что б я ещё хоть раз тебе помочь согласилась!       Хлоя в чувствах вскакивает изо стола и разворачивается к двери, как Алекса резво оказывается перед ее носом, вынуждая резко остановится и скрестить в недовольстве руки, и извиняюще жмется, хлопает глазками, тычет носиком туфли в скрипучий пол.       – Ну Лея, не злись, а. Извини. Хлоя с все тем же недовольным выражением лица дёргает бровь вверх, упорно молчит и постукивает пальцем по сгибу локтя. Алекса стреляет в нее взглядом из под полуприкрытых ресниц и тянет губы трубочкой, не понимая, что от нее хочет услышать девочка.       Хлоя громко выдыхает и закатывает глаза.       – Ладно, я помогу тебе сообразить, повторяй за мной: "Я больше не буду лезть к тебе с разными просьбами и вообще отстану от тебя". – И выжидающе уставилась на скуксившуюся девчонку перед собой.       Алекса возмущённо взмахнула руками и протянула негромкое "Э-э-э-эй!". В ее глазах Хлоя с мысленной насмешкой и какой-то усталостью прочитала красноречивое "Буду".       В бога она, конечно, не верит, но почему-то именно сейчас захотелось ласково послать его нахуй. За вот такое вот наказание.       Ну, впрочем, терпеть Алексу и двух пьяных взрослых дебилов под боком гораздо лучше и приятнее, чем трястись от холода и истощения в колонии в ожидании ночи, когда придет Бэн.        Тут даже несравнимо.       – А знаешь что? У меня есть идея гораздо лучше!       Вновь весёлый голосок Алексы выдергивает резко помрачневшую Хлою из не самых радужных мыслей, заставляя ту незаинтересованно закрыть глаза и, совершенно не по детски, потереть переносицу.       – Что может быть лучше чем твое отсутствие? – Уныло и уже смиренно тянет девочка, на что Алекса лишь хихикает и внезапно хватает ее за рукав теплой кофты.       – А ну ка, пойдем!       Хлоя ничего не отвечает. Секунду молча пялиться в белесую макушку, а позже уже в шоке летит за ее обладательницей. Алекса с неизвестно откуда взявшейся силой выдергивает ее в коридор и шустро бросается к лестнице, пока шокированная Хлоя оторопела настолько, что не вырывается.       Дряхлые половицы под ними предательски громко скрипят, словно специально стараясь достучаться до мирно спавших в спальне хозяев дома. Да даже пыль, и та, радостно взметнувшаяся от их внезапного бега, так и норовила забраться в нос и вынудить ее чихнуть. Но Хлоя терпела. Послушно, с непонятным беспокойным трепетом в груди бежала вслед Алексе, что старательно перепрыгивала через особо ветхие ступени и с шкодливым лицом прислушивалась к комнате родителей.       "Оттолкни ее, из этого не выйдет ничего хорошего!" – набатом кричал в голове мозг.       "Но это так интересно! Со времён колонии мы ещё ни разу не гуляли на свежем воздухе с кем-то! Сидеть в этой комнате изо дня в день, когда дверь не скована решетками, так скучно и неправильно! Мы правда хотим хоть раз побыть просто ребёнком!" – Вопило в ответ бушевашее сердце.       "Заткнитесь блять, у меня биполярка, а не шиза!" – Возмущалась мысленно Хлоя.       А Алексе отчего-то было весело. Разве можно так глупо радоваться "побегу из дома" на обыкновенную прогулку? Разве можно так игриво посматривать на нее, и прикладывать палец к губам, при этом безудержно тихо хихикать, издавая куда больше звуков нежели сама Хлоя?       Разве можно вообще чему-то так радоваться?       Хлоя в недоумении. Она вылетает из дома вместе с Алексой, громко хлопая дверью, не закрывая ее до конца. Хлоя продолжает бежать за девочкой, почему-то совершенно не испытывая отвращения к тому, что ее запястье сжимают крепкой хваткой и все тянут и тянут. Она даже не замечает, как губы стали расползаться в лёгкой улыбке. Именно что улыбке, а не усмешке.       Как будто бы ей тоже можно радоваться.       Алекса видит как изменилось настроение девочки и перестает сдерживаться, смеётся громко и заливисто, жмуря глаза в неизменные щелочки и показывая всему миру свои ямочки на щеках.       – Вот видишь! Совершенно не обязательно всегда хмурится! У тебя очень красивая улыбка! – Так искренне и весело заявляет Алекса, и Хлоя почти спотыкается на месте.       – Просто заткнись! – Выкрикивает смущенная девочка и сама начинает резво набирать скорость.       Люди хмурились и выплёвывали оскорбления, когда девочки неаккуратно задевали их, лаяли за неприступными ограждениями домов озлобленные псины, облака все хмурились и едва не трещали от своей тяжести. А девочки почему-то этого не замечали.       Хлоя улыбается. Глупо тянет обкусанные губы в стороны, отчего корочка на них трескается и на языке бутонами расцветает солоноватый привкус крови.       Что особенного было в этом ветре, опалившем ее впалые щеки холодным дыханием и забравшим с собой все ее негативные чувства? Что было отличного в искаженных недовольством лицах прохожих, впервые казавшихся забавными, а не пугающими? Что такого было в Алексе, сияющей так ярко, так тепло в этом сером и сыром мире?       "Наверное, это сон" – пронеслась в который раз шальная мысль в голове. Такая въевшаяся, раздражающая. Но как горят ее лёгкие, не привыкшие после трёх лет заключения к сильным нагрузкам! Как опаляет кожу крепкая хватка маленькой ладошки Алексы! Как живо она себя чувствует в этот, казалось бы, ничтожный момент ее жизни!       Когда спустя множество поворотов, улочек и дорог перед глазами вырос длинный пляж какого-то водохранилища, Хлоя уже готова была свалиться от усталости и отсутствия воздуха в лёгких.       Алекса периодически кашляла и попеременно громко хихикала, упёршись ладонями в колени в попытках отдышаться.       – Ну...и...зачем? – Нормально сказать не получается, так как воздух необходимо глотать через каждое слово, так что Хлоя не договаривает и лишь красноречиво машет рукой в сторону пляжа.       Пляж этот был, если говорить откровенно, отвратителен. Люди в этом унылом городке давно отдали предпочтение жить в груде мусора и грязи, не удосуживаясь элементарно донести бумажку до дома, выворачивая мусор из карманов прямо на дорогу. Оттого Хлоя совсем не удивилась, когда вместо чистого песка и мелких камушек взгляд всюду натыкался на торчащие бутылки, помятые банки, шелестящие на редком ветру фантики. Даже чайки, две потрёпанные птицы, молча хохлились на фонарном столбе.       Алекса в последний раз прокашлялась и разогнула спину. Дрожащей ладошкой она утерла пот со лба и с красными щеками повернулась к скрюченной Хлое.       – Вода наверное холодная, но это ничего. Зато совсем скоро будет закат, такая красотища!!!       Хлоя утерла тыльной стороной ладони рот, скептически глядя снизу вверх на возбуждённую блондинку. Девочка широко улыбнулась и похлопала Хлою по плечу.       – Ну и что, что пляж не очень чистый? Знала бы ты как прикольно блестят в лучах солнца осколки от бутылок!       – Серьезно? Кто вообще в этом мире считает красивым кучу помятых банок и дохера разбитых бутылок из под алкоголя?       Алекса лишь махнула на нее, такую недалекую, рукой, и медленно пошла вперёд к кромке воды. Хлоя за ее спиной безмолвно вскинула в возмущении руки, но послушно попалась за девочкой.       Какое-то время они молча стояли у воды, наблюдая как расходятся под напором ветра тяжёлые облака, давая лучам закатного солнца пробиться к земле. Озеро начинало покрываться лёгкой чарующей дымкой, маленькие волны лизали подошву грязных кросовок.       Момент этот был каким-то особым. И нельзя толком объяснить что именно в этот вечер было такого, отчего трепетно стучало в груди сердце, да покалывало приятное тепло на кончиках пальцев. Каждый день солнце садиться в одном и том же месте, каждый день ветер гуляет по поверхности этого озера, каждый день они могли бы приходить сюда. Но это все было не то.       В этот самый миг, когда холодные лучи окрасили пляж в золотисто-розовые оттенки, когда засияли словно звёзды стеклянные осколки по всему пляжу, когда Алекса с восхищением схватила ее за руку и прильнула в лёгком объятии, Хлоя решила, что это будет одно из самых дорогих ей воспоминаний. Она смотрела на пылающий пламенем солнечный диск широко распахнутыми глазами и думала, что вот оно какое – Солнце. Словно она никогда не видела его раньше, за все свои тринадцать лет жизни, будто только сейчас, в этот момент, оно впервые показалось перед ней во всей своей красоте. Ослепительно яркое. Такое далёкое, но теплое. Чувство, что весь мир в этот момент застыл, лишь вода играла алыми бликами, искажались края прекрасного заходящего солнца...Хлоя чувствует, как спустя долгое время по щеке сползает слеза не от боли и горя, а от...от...от чего? Чего-то...очень маленького, но опаляюще горячего...Солнце...       Эти секунды она будет хранить в своем побитом сердце ещё очень очень долго, как и тепло от нежных объятий Алексы. Как тепло ее личного, только ее, солнышка...

***

      Хлоя совершенно не помнит что только что произошло. В голове словно вырвали последние часа два с памяти, оставив после себя лишь черную сквозящую дыру. Голова раскалывалась от боли в висках, лёгкие словно пропустили через тёрку и нелепо вставили обратно, – каждый небольшой вздох приносил с собой ужасные боли, вызывая натужный, драный кашель.       Перед глазами лишь безразмерные черные пятна, в ушах громоподобная тишина.       А рядом перевернутый стул, обрезанная петля, нож и плачущая Алекса. Дрожащие хрупкие ладошки рваными движениями ходят по острым Хлоеным плечам и неаккуратно впиваются ногтями в кожу. Слезы беспрерывным потоком капают на колени, где тут же расцветают мурашки.       Хлоя смотрит на Алексу так, словно впервые ее видит. Молчит, и затуманенным взглядом впивается в красное заплаканное лицо напротив, будто ищет на этих впалых щеках ответы на вопрос - что происходит?       А блондинка все прижимается к ней, обхватывает руками за шею и судорожно целует Хлою в лоб, щеки, нос, в уголок губ. Трясется как осиновый лист, и плачет, все продолжая что-то говорить между всхлипами.       Хлоя же слышит лишь угрожающую тишину и обводит не осмысленным взглядом предметы вокруг. Спустя пару секунд сквозь вату в ушах пробивается бессвязное бормотание обнимающей ее Алексы:       Почему? Зачем? Что случилось? Как же ты так?       Хлоя начинает понимать только тогда, когда начинает чувствовать наконец боль от стёртой шеи и разбитых коленок.       Осознание, как обычно это бывает, вовсе не накрывает ее лавиной. Вовсе нет, оно как сложный пазл, фрагмент за фрагментом всплывает в голове. Вчерашний вечер, который она провела с Алексой сидя на кровати в комнате и разговаривая ни о чем. Утро, когда она как обычно стирала одежду Сэма и Кристофера и готовила им завтрак. День, наполненный недовольными упрёками в сторону Алексы, отказывающейся заниматься учебой, а также проводами Сэма и Кристофера в небольшую поездку в соседний город. Вечер, когда Хлоя нашла мыло и верёвку. А потом, прямо с того момента, когда ее мазолистая ладошка медленно потянулась, как зачарованная, в сторону мотка веревки – темнота.       Алекса в панике, ее глаза дрожат и не могут нормально сфокусироваться на Хлое. По подбородку стекает струйка крови, размазанная слезами. Бледные от шока губы все продолжают шептать месиво из вопросов, поддержки и всякой всячины.       Хлоя медленно прикрывает глаза и устало выдыхает.       Она не удивлена. Она разочарована.       Тело слабо накренилось в сторону сестры, и Хлоя упёрлась лбом в подпрыгивающее от всхлипов плечо. Алекса тут же уткнулась носом в ее черные лохмы и прижалась к ней всем телом, изо всех сил вжимая хрупкое тельце в себя.       – Извини. – Прошептала Хлоя безучастным голосом. Алекса лишь втянула в себя воздух и мягко в отрицании замычала.       – Все хорошо. – Лепечет она в ответ, поглаживая черные сухие волосы.       – Мне правда жаль.       – Ничего.       – Я не хотела.       – Я знаю.       – Я говорю правду.       – Я верю тебе. – Алекса вновь целует макушку Хлои, пока та сжимает ее в обятии и стискивает на спине ткань белоснежного платья. Перед глазами все расплывается от неожиданных слез, и ком в горле мешает сказать что-то ещё. – Не переживай, Лея, все хорошо.       Хлоя уже очень давно не плакала. Слезы – проявление слабости и беспомощности. Тетя учила ее не плакать, потому что это жалко. Соленая влага на глазах мешает обзору, трезвости ума и сдерживанию эмоций. Тех эмоций, которые безжалостно затопчены и упрятаны в дальнейшем углу ее корявой души.       Плакать нельзя. Потому что она сильная. Потому что она может все выдержать. Поэтому что Бэн обожал смотреть на ее унижение. Потому что если она начнет плакать, она не сможет сдерживаться.       И не сдержалась.       Хлоя схватилась за Алексу, словно та была единственным спасением в бесконечном ледяном океане отчаяния, последним шансом на хоть что-то хорошее в этой ебаный жизни. Такая маленькая, хрупкая девочка, с проступающими костями и венами, с синяками под глазами, с тонкими костлявыми пальцами – такая хрупкая, что тронешь, и ветер развеет ее прах. Но такая единственная, желанная, теплая...       Она пыталась остановиться – кусала дрожащие губы до мяса, из последних сил стискивала челюсти до хруста зубов, терлась лбом о чужое плечо, оказавшееся рядом в этот переломный момент.       Но было слишком плохо и больно. Ей мало просто выплакаться кому-то. Глотку рвет желание кричать и задыхаться от бурлящих в сердце чувств. Этот вспыхнувший ураган засасывает в себя последние крупицы самоконтроля, и Хлоя ломается.       С несуществующим щелчком вдруг впервые лопается и так трещащий по швам сосуд где-то в груди, и черная вязкая жидкость разлетается с чудовищной силой по ее сердцу.       И тогда Хлоя наконец поняла насколько она несчастна. Пришло вдруг осознание, что все это так, блять, несправедливо по отношению к ней. Жалость к себе перекрыла горло сильнее лежащей рядом веревки, она как резко надувшийся в груди воздушный шар разорвала лёгкие и ребра в труху, причиняя ужасную, несуществующую боль.       – Мне так жаль! Так жаль! Прости пожалуйста, я не хотела всего этого! Пожалуйста, поверь мне, я не делала ничего плохого, у меня не было выбора! Я просто хотела ещё хоть раз увидеть Натаниэля, хотела узнать что такое аквапарк, хотела погулять по лесу в дождь, хотела завести котенка! Я никогда не хотела быть той, кто я сейчас! Она заставляла делать меня эти ужасные вещи, пожалуйста, я не виновата! Пожалуйста, мне так жаль! Я...       Слова и бесконечные извинения лились из нее вместе с такими редкими, искренними слезами. Хлоя уже не слышала что говорила, в чем признавалась, перед кем извинялась. Перед собой? Перед Натаниэлем? Перед Алексой...? Она чувствовала лишь как постепенно сдувается этот жгучий шар в груди, как сливается в неизвестность черная жидкость, как бьётся в панике и истерике маленькое сердце.       Алекса обнимала ее с несвойственной ей силой, позже на спине и плечах Хлои останутся алые борозды от ногтей и темные синяки в виде ладоней. Ее израненное и изломанное несправедливостью жизни тельце прижимали к груди, будто в жалкой попытке втянуть себе в душу и спрятать там от всего дерьма этого мира.       Эти стены ещё долго будут помнить истошные крики ребенка, признающегося в своей вине в чужих грехах, ее мольбы принять ее и полюбить, хотя бы немного, хотя бы на совсем чуть-чуть. Лишь бы узнать, что это значить. Лишь бы тоже попробовать "счастье".       И никогда не забудут, что ей было всего тринадцать.

***

      Хлоя вернулась на тот пляж спустя два месяца с их первого заката здесь. Руки, с недавних пор забинтованные от плеч до кончиков пальцев, расслабленно лежали в карманах старых джинс. Ветер морозным сентябрьским дыханием мельтешил в коротких голубых прядях волос.       Алекса первая предложила ей сменить имидж. Ранним утром вооружилась старыми ножницами, коробкой с краской для волос, (откуда только украла?) старым потресканым зеркалом, фломастером и мотками бинтов.       Хлоя тогда смотрела на ее широкую улыбку и странный энтузиазм в глазах с напряжением и подозрением. Однако, стоило только Алексе усадить ее на пол между ее ног, самой пристроиться на кровати, и запустить свои тонкие пальчики в ее волосы, Хлоя моментально забылась.       На самом деле, Хлоя даже больше чем чужие прикосновения ненавидит когда трогают ее волосы – за них было удобно хвататься ее насильникам, за них было удобно таскать ее по полу ее Матери и Тете, в них всегда оставались застывшие пряди от рвоты, грязи и крови. Ну, и естественно, вредители.       Однако это же Алекса. Пусть первые секунды у Хлои и перехватило дыхание, в ожидании резкой боли на затылке, Алекса лишь нежно гладила ее по голове. Расслабилась Хлоя через пару минут негромкого лепета блондинки и бездумных повторяющихся поглаживаний. Только тогда Алекса наконец приступила к делу, заметив, что Хлоя прекратила замирать от малейшего движения.       Изначально планировалось просто отстричь испорченные длинные патлы и покрасить волосы, но когда спустя пару прядей Алекса заметила целые оравы вшей, девочка оперативно развернула спасательную операцию. Пока она бегала по дому в поисках хоть какого-то средства от вредителей и расчёски, Хлоя неожиданно почувствовала волну отвращения и омерзения, глядя, как от упавшей на пол пряди волос разбегаются в стороны насекомые. Девочка обняла колени и спрятала лицо в них, стараясь не думать о том, что прямо сейчас ее волосы полны этих тварей, как сильно теперь чешется кожа головы, да и все тело в принципе.       Вернувшаяся Алекса, к облегчению Хлои, никак не показала своего отвращения. Улыбка так и не сходила с ее лица, а когда она вскочила в комнату с средством от вшей, тем более, издала громкий радостный клич и ещё больше воодушевилась, – благо дома никого.       – Подумаешь, вши! Я с ними каждый год борюсь, а эти гады никак не отстанут. Так что не переживай, сейчас всех их переловим и сделаем из тебя конфетку! – С бычим упорством принялась за работу Алекса.       Хлоя скептически хмыкнула на "конфетку". Такие "конфетки" только в кошмарах и не цензурятся.       Почти весь день ушел на кропотливую работу по спасению волос. К ночи Хлоя с удивлением смотрела на свое отражение в зеркале, с короткими, под мальчика волосами, открывшими ее лицо, и отсвечивающими нежным голубым цветом. Что бы покрасить их в этот цвет девочкам пришлось сначала черные патлы высветлять, потом две коробки краски вылить на волосы. Однако радостная, пусть и усталая, улыбка Алексы, а так же редкий счастливый смех Хлои точно стоили того.       – Ну вот, конфетка! – Довольно осмотрела свою работу Алекса, после совместной уборки комнаты.       Девочки сидели на кровати, прижимаясь друг к другу плечами и отдыхали от долгой нудной работы.       – Мне нравится. – Признаётся Хлоя, слегка удивлённая тем, как легко ей это говорить.       – Вот и отлично! Это самое главное, что именно тебе нравится! – Просияла в ответ Алеска, щуря глаза в щелочки.       Хлоя задумчиво смотрит на нее несколько секунд пытаясь понять что сейчас ощущает. Смесь эмоций она с лёгким замешательством решает охарактеризовать Благодарностью. Как же люди на улице, за которыми она постоянно наблюдала проявляли свою благодарность?...       Хлоя протягивает свои руки к лицу Алексы, заставляя девочку заинтересованно покоситься на нее и с вопросом склонить голову. Хлоя осторожно кладет ладони на впалые щеки напротив, пристально следя за реакцией блондинки. Однако та не проявляет никаких признаков отторжения, лишь интерес и интригу. И тогда, громко и судорожно выдыхая, Хлоя решается.       Резким движением поддавшись вперёд она целует блондинку в губы. На мгновение, на секунду прижавшись к ним, она резко как ошпаренная отдергивается от сестры и с сипом прижимает ладони ко рту.       Она сделала это. После того, как ее целовал Бен, она думала, что она никогда не осмелится сделать того же с другим, настолько противно и тошнотворно это было. Однако сейчас это было не то. Не хотелось плакать, не хотелось блевать. Все, что требовало на данный момент не сердце, просто напросто показать Алеске, как она ей благодарна.       Алекса сидит рядом и глупо хлопает ресницами, глядя, как Хлоя напряжённо застыла рядом, из под голубых прядей поглядывая на ее реакцию. А после заливисто смеётся.       – Это было неожиданно! – Прохохотала девочка, пока Хлоя напротив в непонимании и неожиданном смущённии разгибается и краснеет. – Почему так резко? Ты знаешь, что это значит?       Хлоя чувствует как непривычно горят щеки и хмурится на это новое ощущение.       – Ну, люди так показывают свою...ммм... благодарность? На улице так обычно делали взрослые, или матери с детьми, когда им что-то покупали.       – Ну, я ни разу не видела чтобы мама с папой целовались, но я читала разные книги. Обычно это признак сильной любви. – Задумчиво тянет Алекса.       Хлоя же мысленно кривится. То, что делал Бен – любовь? Это называется так?       – Тогда я не хочу никого любить. Прости меня за то, что я сделала. – Тихо сипит Хлоя, сжимая в руках ткань штанов.       Алекса смотрит на нее теперь без веселья. Хмуро и настороженно, серьезно.       – Почему нет? Что для тебя значит любить? – Алекса вдруг сползает с ее плеча на колени, удобно устраиваясь и заглядывая своими яркими зелёными глазами в напряжённое и перекошенное лицо Хлои.       Хлоя открывает рот, но не может произнести те слова, что рвутся из нее. Вместо фразы выходит хриплый вдох и она бессильно сжимает челюсти. Алекса молча теребит пальцами короткую голубую прядь, заводит ее за ухо напряжённой девочки, осторожно поглаживает ее шею.       – Любовь... Бен говорил что любит меня. Он делал мне больно. По разному. – Спустя несколько минут тихо бормочет Хлоя, не отрывая потухшего взгляда от расслабленного лица Алексы.       – Он тебя не любил. Это не любовь. – Так же тихо шепчет Алекса, закрыв глаза и сложив руки у себя на животе.       – Тогда что это было?       – Насилие, издевательства, извращение, пытки, садизм. Что угодно.       – И что тогда любовь? – Хлоя так же закрывает глаза, откидывая голову на стену и тяжко вздыхая.       – Любовь – это набор чувств. Самых разных, часто противоположных чувств. Ты постоянно думаешь о человеке, о том, что это небо, например, напоминает его глаза. О том, что шум ветра напоминает его дыхание. О том, что ты хочешь обнимать человека. Или наоборот, можно любить, и поэтому ненавидеть. Когда ты хочешь отказаться от чувств, но снова и снова слышишь его голос, чувствуешь его запах, вспоминаешь его тепло. Это радость, это тоска, это желание, это нужда, это отчаяние.       Хлоя молчит. Любовь – просто определение для набора чувств. Это не чувство. Не что-то отдельное, определённое. Не что-то грандиозное. Просто обычное название для спутанного клубка эмоций, которые человек не в состоянии определить. Это значит, что Любви, как чувства, нет?       – Вот я тебя люблю, – Внезапно громко и весело заявила Алекса, отчего Хлоя даже дёргается. Девочка опускает взгляд и видит как хитро улыбается блондинка, поднимаясь с ее колен.       – Не думаю. – Качает головой Хлоя, наблюдая, как Алекса рукой нащупала принесенный ещё утром фломастер и бинты. Девочка на фразу Хлои только беззлобно закатывает глаза, поудобнее садиться на колени перед ней и берет расслабленную, покрытую десятками шрамов руку в ладони.       – А ты подумай. Я ведь тебе ещё никогда не врала, верно? Когда я говорю, что люблю тебя, это значит, что я постоянно думаю, как бы сделать так, чтобы ты наконец была счастлива. Я хочу смотреть как ты улыбаешься не потому, что я тебя заставляю, а из-за того, что ты чувствуешь радость и спокойствие. Я хочу чтобы ты была окружена заботой, которую никто не дарил тебе до этого, – Хлоя не дышит, за стуком своего сердца пытаясь уловить каждое слово, которые говорит Алекса. А сама девочка при этом открывает фломастер и неожиданно для Хлои начинает усердно рисовать закорючки прямо поверх шрамов. – Ты многое пережила, да? Когда я тебя впервые увидела, то подумала, что никогда не видела такого несчастного человека. Тем более ребенка. Это грустно. Почему кто-то так жесток? Знаешь, это не изменится. Ты не виновата в том, что ты жертва, ты ведь знаешь? Это не твоя вина. Ты хороший ребёнок.       Хороший ребёнок... Хлоя смотрит, как расцветают на ее шрамах цветы, салюты, смайлики, облачка и многое другое. Смотрит как усердно Алекса вырисовывает каждую линию, слушает ее слова и, кажется, плачет. Снова. Что же с ней не так? Почему постоянно Алекса вынуждает ее поступать вопреки словам матери, тети Мари, Бэна? Показывать слабость и никчёмность.       – На самом деле мне понравилось. – Тихо признается Алекса с улыбкой на лице, отложив фломастер в руки и теперь с ювелирной осторожностью забинтовывая руки Хлое. После она берет не сопротивляющуюся вторую руку и начинает те же махинации. – Я про поцелуй. Мама когда-то давно целовала меня, и папа тоже. Но я уже не помню какого это. Поэтому давай будем целовать друг друга, когда не можем словами выразить все чувства, которые испытываем?       Хлоя растягивает соленые от слез губы в улыбке и согласно кивает, отчего Алекса довольно щуриться и, уже молча, вновь принимается рисовать котят на ее руках...       Сейчас же Хлоя остановилась посреди кучи обломков всяких досок, битых бутылок и жестяных банок из под пива.       – М-да, не густо. – Недовольно цыкнула девочка, окидывая пристальным взглядом камни и песок под ногами.       День рождения Алексы неожиданно оказался очень скоро, 12 октября. Всего три недели придумать подарок, и те же три недели на его реализацию.       Во первых, подарок хотелось сделать именно своими руками. Во вторых, купить ничего она не могла как минимум из-за неимения денег. Недавно, пол месяца назад Хлоя наткнулась на одного не очень приятного человека. Встреча эта была весьма странной и непонятной.       Возвращалась в дом Хлоя ближе к двум часам ночи, только из-за того, что Кристофер неожиданно взбесился и сначала разбил ей нос кулаком, а после потребовал принести откуда-то пива и наркотиков. Алекса к тому времени уже спала на втором этаже, что несомненно радует, поэтому Хлоя просто пробралась в дом через одну улицу от их, где как она знала жил лишь одинокий помешанный дед, и украла пакет с алкоголем и пачек шесть порошка. Следила она за этим стариком уже не один день, и знала когда у него на кухне завалялось что можно позаимствовать.       Проходя по улице между двумя обшарпанными трехэтажками, каких вокруг стояло море, да бренча заветным пакетом, Хлоя вдруг услышала подозрительные звуки с темного переулка.       Никакого желания влезать в чужие дела у нее не было, потому решение как ни в чем не бывало проскользнуть мимо и своей дорогой идти домой, пришло моментально без каких либо вопросов. Вот только стоило ей приблизиться к подозрительноиу месту, как пакет в очередной раз слишком громко брякнул. Хлоя тут же напряглась. Казалось, затихло все живое в ближайшие пару миль, как и копошение за углом.       В следующие мгновение, как Хлоя сделала очередной осторожный шаг, она оказалась втянута за волосы в тьму переулка.       На то чтобы сгруппироваться и прийти в себя ушло меньше двух секунд. Ее кулак, не успев она ещё до конца упасть на землю, уже влетел неизвестному в переносицу, заставив того дёрнуть головой. Ее, к сожалению, не отпустили, как она надеялась, а лишь сильнее усилили хватку на волосах и горле. Хлоя схватилась руками за чужое запястье на своей шее и с негромким хрипом резко сломала напавшему пальцы, которые по непонятной причине торчали в сторону, словно аристократ элегантно держал чашечку с чаем. Удивленный возглас над головой помог сориентироваться в кромешной темноте и понять куда бить. Однако, не успела она дернуться, как ее с фантастической силой приложили затылком об твердый камень.       Из глаз едва ли не искры брызнули, все помутнело и покачнулось, а с губ сорвался негромкий вскрик. Чисто на инстинктах девочке удалось высвободить ногу из под чужого колена и ударить напавшего по члену, что, впрочем, по прежнему не освободило ее от стальной хватки.       Спустя ещё десять секунд бессмысленной борьбы Хлое вывернули оба плеча и вновь сломали переносицу. Горячая кровь дорожками стекала по лбу и щекам, попадая даже на губы.       Хлоя натужно хрипела и пыталась вздохнуть хоть крупицу воздуха, чему мешала хватка огромной мужской ладони на горле.       – Что за верткая сучка! – С нездоровым восхищением и насмешкой протянул незнакомец.       Хлоя лишь гневно ругнулась, чувствуя как по подбородку вместе с кровью текут слюни из открытого рта, прямо на руку незнакомцу. Мозг в таких ситуациях у нее резко активирует все извилины, и прямо сейчас они вопили в один голос о том, что мужчина не какой-то алкаш, а очень даже натренированный и сильный индивид.       Силы тринадцатилетней девочки катастрофически не хватало, чтобы скинуть с себя мужчину. Ноги были зафиксированы его коленями, обе руки с вывернутыми плечами заведены над головой и сжаты огромной лапищей. Она была в ловушке, и над ней навис на редкость опасный бешеный зверь.       Неверным будет сказать, что она испугалась. То, что она чувствовала, видя перед собой лишь густеющую тьму от нехватки воздуха – разочарование и иронию. Ни капли страха за свою жизнь. Всего лишь было обидно, что даже ее смерть, видимо, предрешена – грязь, кровь, боль, и переулок. Один и тот же сценарий, разве что эмоции разные. Не такие яркие. Не такие живые.       Тело рефлекторно ещё пыталось дёрнуться, жалко извивалось под чужими руками на границе сознания. Если бы мысли окончательно не покинули ее голову от недостатка кислорода, тогда точно бы она словила паническую атаку. Уж больно ситуация ей знакома...       Очнулась Хлоя в том же переулке. Слегка приоткрывает глаза и делает сиплый вздох, принимая попытки сфокусировать зрение на окружении. Она сидит на земле, привалившись спиной к холодному грязному кирпичу. Руки безвольно лежат рядом, даже не связаны, как и ноги. Хлоя не спешит поднимать голову и как-то показывать что очнулась, так как четко слышит чужое присутствие. Сидит и не двигается, продолжает дышать в прежнем ритме, даже если дико хочется набрать в лёгкие весь воздух вокруг из-за эфемерного чувства удушья.       – Открывай свои зенки, сладкая. Я вижу, что ты очнулась.       Ну, что ж, у ее горла застыл нож, плечи до сих пор вывихнуты, голова кружится, и она явно не в состоянии соображать. Тем более отбиваться.       Хлоя медленно приподнимает голову игнорируя вспышки в глазах от движения, и угрюмо всматривается в лицо напротив.       Мужчина, довольно молодой, однако на лице уже сеть морщин и неопрятная щетина на угловатой челюсти, темные карие глаза, без света и каких либо эмоций, лишь нотка хитринки из-за лисьего прищура. Длинные каштановые волосы с торчащими прядями собраны в густой хвост на затылке.       Мужчина выглядел обманчиво растерянным и неловким – такое впечатление производили его ленивые редкие моргания и кривая, словно приклеенная слабая улыбочка.       – Приветик. – Растягивает гласные мужчина, приблизив свое лицо к Хлое. Одной рукой он хватает ее за волосы и тянет вверх, вынуждая девочку резко запрокинуть голову и возриться на мужчину с отвращением. – Хей, не переживай ты так, я не педофил или что ты там надумала, судя по твоему взгляду. Малышка, откуда будешь?       Хлоя молчит. В голове развиваются разные варианты событий, и, увы, ни в одном она не выходит целой и невредимой. Если вообще выходит. Челюсти непроизвольно сжимаются от чувства бессилия и безразмерной злобы на саму себя. Застали врасплох... А ведь она знала, что звуки были странными...       Мужчина ещё пару секунд всматривается в ее мрачное лицо, задумчиво хмыкает и резко встаёт, отчего Хлоя куклой валиться на землю, ударяясь головой и ловя искры из глаз. Кажется она прикусила язык.       – Ну что ж, приятно познакомиться, малышка. Меня зовут Тринадцатый, и я уверен, что только что нашел скрытое дарование. Так что, ребенок, тебе очень не повезло.