И ему дано счастье

      Следующее утро Норман провел в больнице. Его диагноз — трахеопищеводный свищ — подтвердился. Лечение хирургическим путем. Операцию назначили на семь утра понедельника следующей недели. За пару дней стоило лечь в больницу, подготовить свой организм к сильнейшему стрессу и находиться под пристальным наблюдением врачей. Восстановительный период, по прогнозам, занимать должен не более пары дней в палате и еще одной недели дома, с минимальными физическими нагрузками. Операция не из сложных, а потому риски не велики и волноваться не о чем, но отчего-то Норману стало неспокойно.       После приема он заглянул в кабинет Рут, но той на месте не оказалось — по графику у нее тридцатиминутный перерыв. Норман знал, где ее можно было найти, а потому направился к черному входу. Проскользнув мимо бдящих глаз медсестер, он спустился по служебной лестнице и вышел на улицу. Как и предполагалось, там проводила свое свободное от работы время Рут: девушка беззаботно вдыхала едкий никотиновый дым, парой секунд позже выдыхая плотное облако ядовитого газа. Она смотрела вдаль каким-то пустым, слегка уставшим взглядом. Норман подкрался к ней сзади и игриво дотронулся плеч, сжимая пальцы на дряблых мышцах — Рут дернулась и тут же пугливо посмотрела за спину. Заметив перед собой своего друга, Рут попятилась и закатила глаза; отступила, вновь затянулась никотином и выпустила дым в лицо Норману. Парень увернул голову и закашлялся.       — А вот нечего пугать меня, придурок, — она смотрела на скрючившегося Нормана надменным взглядом и ухмылялась. — Что с операцией?       — В понедельник, — сквозь кашель выдавил Норман, выпрямился и уставился на сигарету. Рут намек поняла сразу, но увела руку в сторону, пытаясь скрыть никотиновую трубочку.       — И не думай, тебе сигареты противопоказаны, — Норман как-то уж слишком жалобно провыл, но Рут не повелась. — Ты у меня теперь за здоровый образ жизни, понял?       — Только после тебя, — хмыкнул Норман и все же перехватил руку Рут. Сигарета своим эффектом порадовала сразу — волнение Нормана как рукой сняло. Рут прервала его затяжку и отдернула запястье.       — Вот только давай без условий, — она нахмурилась и притянула к губам никотиновую палочку, но Норман ей помешал.       — И без алкоголя, — на его слова Рут раздула ноздри — отчего-то сейчас она напоминала Норману недовольного крохотного суслика.       В ответ поступило лишь молчание. Рут откинула незаконченную сигарету, жеманно поклонилась и удалилась к двери. Норман последовал за подругой.              Рут вернулась к своей работе, Норман же прогулялся до ближайшей кофейни: заказал кофе, купил парочку сэндвичей и один десерт — себе он сладкое брать не стал, не особо любил приторные тортики или что-то вроде, а вот о предпочтениях подруги догадывался. Вернулся в больницу, порадовал Рут своеобразным ланчем, провел с ней обеденное время. Норман хотел дождаться окончания смены подруги, вот только ту намеревались задержать на добрые три-четыре часа, — вот он, ненормированный график медика — а потому свои планы Норман отменил и решил вернуться на квартиру Рут в одиночестве. Сел в машину, завел мотор, построил маршрут. Вот только не туда, куда изначально планировал.        Руки сами повели машину не по тем улочкам — мгновение, и Норман у подъезда до гула в висках знакомой пятиэтажки. Он неуверенно открыл дверь, зашел внутрь парадной: знакомый смрад старости, нет, смерти, ударил в нос, мрачная атмосфера вызвала тьму мурашек, распространяющиеся по всему телу. В свою квартиру Джейдену не особо-то и хотелось наведываться, но вот идея проверить почтовый ящик очень даже влекла.       Он нерешительно приблизился к металлическим дверцам, достал из кармана ключ и открыл замок — ящик оказался пустым. И что Норман ожидал там увидеть? На самом деле притаились кое-какие надежды, но ему не хотелось признаваться себе в том, что всего его мысли кружили около одного человека — Итана. Норман надеялся получить от него письмо, любую весточку, да хоть что-нибудь, что могло бы вселить в него уверенность. Уверенность в том, что это не очередная ужаснейшая ошибка Нормана; что это не позор и не конец.       Конца Норман боялся больше всего — ему не хотелось терять Итана, он стал для него отрадой, крупицей неожиданного счастья; Итан стал для Нормана не просто интересным собеседником и близким другом — он стал для Нормана тем, кого хотелось будить по утрам на работу и встречать по вечерам после тяжелого дня.       Но ящик пуст, Итан не объявлялся, да и сам Норман даже телефон не включал, будто сам бежал от любой связи с другом, если о дружбе все еще могла идти речь.              Норман обреченно выдохнул — в его голове мысли потоком сметали все на своем пути, оставляя за собой лишь руины да пустошь.        Ты сбрендил, Норман. Не ищет встреч со мной, и хорошо.       Через полчаса Норман был в пустой квартире Рут. Девушка обещала вернуться к двенадцати, до ее прихода оставалось больше шести часов. Не найдя себе занятие, Норман бесцельно бродил по комнатам, рассматривал раскиданные по шкафам книги, многочисленные ухоженные растения в горшках, фотографии на стенах.        Почти все фото в рамках заполняла маленькая Рут, кое-где попадалась пожилая женщина, — по-видимому, бабушка, о которой Рут так много успела рассказать Норману. Изредка Норман натыкался на фото ее родителей: мужчина средних лет с томным тяжелым взглядом и симпатичная смуглая женщина лет сорока пяти. На изображениях с ними Рут выглядела счастливой, живой — настоящей. Лишь раз Норману приходилось видеть Рут такой же беззаботной, и та дремала.       Норман изредка задумывался над поведением других людей. Его мало волновало состояние посторонних; легче огородить себя от лишней заботы и проявления хоть какой-то эмпатии, и загрузить себя работой по уши. Но с Рут его тактика терпела крах — о Рут он думал часто.       Анализируя характер подруги, ее поведение, он все чаще ловил себя на мысли, что у Рут не только проблемы с социализацией, — это можно заметить по частому избеганию зрительного контакта — но и с алкоголем. Зависимости девушки не такие масштабные и губительные, как зависимости Нормана, однако такие же нещадящие. Рут медленно утопала в горечи и скорби по родным и прошлому. Она все еще не отпустила родителей и умершую бабушку. Она не простила нелюбимого брата, что погубил не только себя, но и собственную семью. Да, Рут умела притворяться, она хорошая актриса: чистота и уют дома, образ смелой нахальной девушки, ответственная работа до ночи, а порой и до утра. Желание помогать другим, спасать жизни — все, кроме своей. Свою она стремительно топила в болоте. Любые свои переживания глушила алкоголем, малейший стресс — пачкой-другой сигарет. Пыталась сгладить углы заботой о Нормане, на деле же своими действиями губила себя все больше. Если кому и надо что-то менять, так это Рут.       Норман намеревался обсудить с ней ее образ жизни, ее затесавшееся в сознании чувство некой вины и чувство обязанности перед всем миром, но разве Норман мог? Он заведомо знал, что она в очередной раз натянет полную фальши маску, покроется иглами и свернется в клубок. К ней не подступить, она не откроется Норману. И никому другому. Может, попытаться и стоило, вот только разве еще один раз даст хоть что-нибудь? Ведь тем вечером признаний Норман ожидал получить от Рут не только поддержку, но и ответное откровение. Но, кажется, Норман переоценил Рут, переоценил себя, переоценил их близость. Девушка поведала ему несколько забавных историй с бабушкой, ее тоску же выдали неоднозначные взгляды. Напрямую Рут и не говорила, что хочет вернуться в прошлое хотя бы на день и пережить снова те счастливые бескручинные моменты. Если она все же что-то и рассказывала Норману, то точно без грусти и сожалений, без подробностей, без упоминания своих настоящих бушующих внутри точно ураган эмоций.       Норман тогда напрямую спросил Рут о том, почему она так часто выпивает, отчего много курит и что же кроется за ее притворной улыбкой. Но Рут умело увильнула от ответа, заговорила Нормана непринужденными забавными историями, напилась и завалилась спать. А утром как ни в чем не бывало встала, молча собралась, разбудила Нормана и, выдавив привычную ехидную улыбку, заставила друга отвезти ее на работу. В больнице и повода для подобных разговоров не было, и обстановки не та.       В таких случаях проще сдаться и закрыть глаза на все свои домыслы, но отчего-то такая идея Нормана не устраивала. Да, может еще одна попытка узнать правду о переживаниях Рут ничего не даст, но как насчет двух, трех, да хоть сотни? Норман готов, все-таки он, как минимум, уже слишком многим ей обязан. И начать он решил не с пустых уговоров, а с действий.       Для начала стоило подступиться к Рут через обыденные и совершенно незначительные вещи — уборка дома, несмотря на всю чуть ли не идеальную чистоту в квартире, приготовление шикарного ужина, покупка еще одного маленького деревца в качестве подарка. Норман потратил на это почти все отведенное ему свободное время, но он не пожалел об этом, нет. Он даже не устал — впервые за столько лет он загорелся идеей, перед ним стояла четкая цель, которую он неуклонно намеревался добиться.       Ближе к одиннадцати Норман сервировал стол, к двенадцати он уже покинул квартиру и поехал в сторону больницы. До места он добрался как раз вовремя — Рут стояла у главного входа с коллегами, без особого интереса пыталась поддерживать с ними светскую беседу и курила. Увидеть Нормана она никак не ожидала — получив еще пару тройку поручений и осознав, что останется она в больнице допоздна, Рут позволила Норману не забирать ее с работы. Потому при виде знакомой машины девушка напряглась, судорожно откинула недокуренную сигарету в сторону и, поправив волосы, робко подошла к авто. Неуверенно наклонилась к открывающемуся окну и исподлобья посмотрела на Нормана, при этом пытаясь не выдать недавнее никотиновое блаженство своим дыханием.       — И все-таки продолжаешь, — теперь ухмылялся Норман. Он окинул взглядом дрожащую от холода руку Рут, которой она еще недавно держала сигарету. — Поехали, пепельница.       Девушка скорчила наигранно-недовольное лицо, протяжно выдохнула и, выпалив что-то вроде "а сам-то", села в машину.       Дома приятный сюрприз удивил ее даже больше, чем спонтанное появление Нормана. Она, увидев сервированный стол, быстрым шагом направилась к дверному проему, заглянула на кухню и внимательно изучила состояние комнаты: опасения увидеть там полный разгром и горы грязной посуды не оправдались, и девушка застала вылизанный кухонный гарнитур — стало даже чище, чем было до ее ухода на работу — выглаженные полотенца для рук, которые она и сама никогда не гладила, и скромный замиокулькас — оно же денежное дерево.       — Норман, ты меня на что развести пытаешься? — она не отвлекалась от кухни. — Ты будто ребенок, провинившийся перед мамкой или, не знаю, девушка, которая разбила новую машину парня. Где подвох?       Норман посмеялся. Не ответив, он подошел к одному из стульев и галантно отодвинул его, приглашая Рут за стол. Та смущенно последовала и медленно села; по ее виду было легко понять, что девушка слишком напряжена: идеальная осанка, сложенные на коленях руки, натянутые как струнки пальцы — все это несвойственно Рут. Норман также сел на стул, перед Рут. Пожелал приятного аппетита, потянулся к бутылке с шампанским и вальяжно разлил напиток по бокалам. Рут с интересом наблюдала за точными действиями Нормана, восторг не покидал ее глаза. Предложив выпить, Норман поднял фужер в честь прекрасной встречи и сделал сдержанный глоток. Рут тоже прильнула губами к краю бокала и, ощутив на губах вкус напитка, сморщилась. Театрально отхаркиваясь, она недоуменно уставилась на Нормана.       — Это что за лимонад, мать твою? — Рут, явно неудовлетворенная вкусом "алкоголя", отставила бокал подальше от себя.       — Классический, — пожал плечами Норман и вернул фужер на прежнее место.       — В бутылке из-под шампанского? — в Рут закипал гнев, ее лицо слегка покраснело. — Иди ты знаешь куда с такими шутками.       — Рут, я еще днем сказал: требуешь — соответствуй. Так что извини, отныне никакого алкоголя.       Рут хотела было что-то ответить, но Норман жестом приказал ей молчать. Однако девушка терпеть все это не собиралась. Она кинулась к кухонным шкафам, в панике открывая скрипучие дверцы и рыская по пустым полкам.       — Где они? — ее голос дрожал и стремительно переходил на крик. — Где бутылки?       Норман молчал. Еще днем он опустошил заваленные алкоголем полки.       Норман уничтожил все запасы Рут в надежде, что та и правда станет меньше пить. Он прекрасно осознавал, на какой риск ему приходится идти, но все это ради ее же блага.       Как и ожидалось, девушка отдала контроль над собой истерике. Она разъяренно вцепилась в ворот Нормана, одним движением подняла его со стула и притянула к своему лицу. В ее глазах пылал огонь.       — Чертов говнюк, — крик сменился затертым шепотом. — Если я сказала чувствовать себя как дома, это не значит, что моя квартира и есть твой дом.       — Рут, пойми, ты зависима, — Норман не отбивался; он полностью расслабился в руках девушки, позволяя ей контролировать ситуацией. — Так будет лучше.       Она прусныла парочкой матов, грубо откинула Нормана на стул и скрылась за пределами кухни. Норман последовал за ней; та ушла в спальню и хлопнула дверью перед лицом Джейдена, защелкнув замок.              Норман постучал раз, и еще, но девушка не открывала. Из спальни доносился грохот: судя по звукам Рут в ярости метала попадающиеся ей под руку предметы по комнате, психованно пинала дверцы шкафа, кидала подушки в стены. Норман стучать перестал, лишь молча уставился на дверь и ждал, пока подруга успокоится и откроет ему. И это произошло спустя добрых десять минут — Рут показалась перед Норманом изнеможенной, уставшей, с бледным лицом и донельзя мертвенными глазами. Равнодушно прошла мимо Нормана, натянула тонкую потрепанную куртку и отщелкнула замок входной двери. Норман попытался остановить Рут, но та больно толкнула его в грудь и распахнула дверь.       — Отъебись, мудила, — за черными волосами скрывалась ненависть: сухие губы поджимались, зубы оставляли на тонкой коже алые следы. — Чтобы через полчаса тебя здесь не было.       — Рут? — прежнее терпение Нормана лопнуло мыльным пузырем, оставив после себя цунами эмоций. — Меня одного не оставляла, со своей заботой лезла, вообще ни о чем не спрашивала. Как только я решаю помочь и пытаюсь позаботиться о тебе, так все, Норман проваливай. Ты серьезно?       Рут молчала, гнев сменился горестью — сейчас девушка явно испытывала неприязнь к Норману.       Рут отмахнулась и вышла из квартиры, громко хлопнув дверью. Норман остался стоять в ступоре. Его потряхивало то ли от злости, вызванной чувством несправедливости, то ли от чрезмерного волнения. Запустив руки в волосы, Норман принялся ходить из стороны в сторону: перед глазами все казалось нечетким, голова гудела, грудь болезненно драло. Норман, не в силах больше сдерживаться, с него хватит. Он громко выругался, ударив кулаками стену, —  на той остались еле заметные вмятины; — костяшки заныли и налились кровавой краской. Дискомфорт в руках позволил высвободиться вихрю негативных чувств, и Норману полегчало. Он уперся в стену и закрыл лицо ладонями. Мысли штурмовали сознание, не позволяя трезво оценивать ситуацию.       Чертова Рут. Блядство.       Норман медлить не стал, решимость в нем нарастала: он тотчас кинулся к вешалке в прихожей, натянул длинное пальто и выбежал из квартиры. Норман торопился —  лестничные пролеты сменялись с молниеносной скоростью; дома сливались в одну расплывчатую фигуру. Хлопья снега покрывали его макушку, снежинки неистово били по щекам и лбу, но Норман продолжал бежать, пока не наткнулся на знакомый женский силуэт у круглосуточного магазина — Рут.        Девушка неуверенно топталась на месте в попытках решиться зайти внутрь. Норман остановился поодаль от нее и с интересом наблюдал за ее робкими движениями и дрожащим телом. Та как-то боязливо вынула пачку сигарет из кармана, достала никотиновую палочку, прислонила к губам, поднесла зажигалку к штакетке, но струю огня не выпускала. Рут потупилась, вернула зажигалку в карман и подняла голову; прикрыла глаза, протяжно выдохнула с неподожженной сигаретой во рту и, по-видимому, попыталась унять дрожь в теле.       На лице Нормана проявилась мягкая улыбка — действия подруги забавляли и в то же время успокаивали. Она, несмотря на свою зависимость, на всю тяжесть ситуации — не курила. Она мужественно держалась. Рут прислушалась к Норману. Наконец ему удалось оставить хоть какой-то отпечаток ясности в ее разуме.              Норман, неловко сунув руки в карманы, побрел к подруге. Та сразу опомнилась, заметив приближающийся силуэт, и обернулась. Они, находясь в метре друг от друга, замерли. Интимная и донельзя уместная тишина окутала парочку, позволяя полностью успокоиться, даря чувство понимания, какого-то семейного тепла. Да, узнавая Рут лучше, сближаясь с ней все больше, Норман неожиданно для себя осознал, что подруга стала ему родным человеком. Подобно семье, он испытывал к ней тот же неподдельный трепет, желал принимать заботу и дарить свою.       Домой они возвращались вместе, под слабый свист ветерка и негромкий хруст снега. Со спокойствием, с полной гармонией. Уже дома Рут, расположившись напротив Нормана на диване, решилась открыться ему и рассказать про свое гадкое детство, которое до этого казалось легким и радужным: про сложные отношения с братом, который унижал Рут и мог разок-другой ударить ее в состоянии наркотического опьянения; про излишние требования отца, соответствовать которым ей никак не удавалось; про все тяготы жизни бабушки — ее бесконечные болезни, чудовищные страдания, невыносимые боли и, впоследствии, смерть. Тем вечером Рут была как никогда откровенна: поначалу ежилась и привычно закрывала лицо, после же позволила себе стиснуть зубы, не сдерживать дрожь в руках, и даже разрыдалась.       Норман старался поддержать подругу: подставлял плечо для слез, прижимал ее хрупкое трясущееся тело к себе, ласково поглаживал по дергающейся от всхлипов спине и шептал подбадривающие слова. Норман обещал быть рядом всегда, каких бы усилий ему это ни стоило. Поклялся помогать ей, заботиться о ней и никогда не оставлять один на один с душащими мыслями, наедине с мучениями.       Рут говорила много. Скопившиеся в ней за десяток лет переживания сплошным потоком вырывались наружу. Смерть бабушки, уход из жизни брата, помешанность отца на "правильности" собственной дочери, отсутствие материнской любви и бесконечное равнодушие семьи. Всю жизнь Рут росла в серых тонах: ее родители почти все свое время проводили на работе и за детьми не следили, что уж говорить о воспитании или, тем более, необходимой любому ребенку родительской ласки. С Рут и ее братом — Эстебаном — всегда сидела бабушка. Водила их в школу, готовила им обеды, делала с ними уроки, по вечерам играла. Если возникала какая-то проблема — их бабушка разрешала ее сиюминутно. Она всегда подбадривала их, наставляла на путь истинный, каким его называют, делилась своим опытом. Она учила их жизни — яркой и непредсказуемой, но вместе с тем лживой и жестокой.       Еще с девства Рут познала предательства и то, как их можно избежать; еще тогда она осознала, насколько люди бывают лицемерны. Несмотря на все нравоучения бабушки, она и сама обжигалась. Были слезы, была затянувшаяся на полгода депрессия и появление неутешительного диагноза психиатра — расстройство пищевого поведения. И все это по причине травле в школе. Только бабушке удалось вытянуть Рут из бездны жизни. Именно поэтому Рут безмерно благодарна ей, именно поэтому она так любит свою бабушку и именно поэтому ей так тяжело без старушки сейчас, во взрослой жизни с кучей других, не менее серьезных проблем.       Если же говорить об Эстебане, то тот не внимал нотациям старухи. Эстебан, как только ему стукнуло шестнадцать, вдохнул свободу и некую независимость. Поздно возвращался домой после школы, сбегал из дома, спорил с бабушкой, измывался над сестрой. Через полгода Рут все чаще стала замечать за ним странности: Эстебан приходил потерянный, со стеклянными глазами, синюшными мешками под глазами. С засосами на шее, кровоподтеками на всем теле. Он заметно исхудал за пару недель. Подолгу всматривался в потолок и ничем другим себя не занимал. Его оценки ухудшились, количество прогулов в школе росло. Рут не раз пыталась выведать у брата причину резкого ухудщения его общего состояния, но тот всячески отнекивался.       Рут на том не остановилась — обратилась к бабушке. Когда дело стало принимать более серьезные обороты —  старушка прибегла к помощи их родителей — Эстебан перестал ночевать дома. Мать Рут не особо волновало отсутствие младшего ребенка, а вот отец напрягся. Его разрывало: чтобы он, выдающийся хирург, растил позорного наркомана? Да не в жизнь.       Эстебан не возвращался домой две недели, но когда, по-видимому, невыносимая жажда очередной дозы одолела его новым мощнейшим толчком, подросток вернулся в родительский дом. Проник поздно ночью в комнату предков и принялся шерстить по полкам в поисках драгоценностей. Там-то его и поймала с поличным Рут. Родителей в квартрире не было — они снова задержались на работе, а потому задача остановить собстенного брала пала целиком и полностью на хрупкие плечи семнадцатилетней Рут. В тот вечер Рут не трогала Эстебана, она избегала его, пытаясь отговорить лишь нравоучениями. Тот же разозлился сильнее, чем когда-либо: накинулся на сестру после невнятной фразы про наркотики и повалил на пол. Эстебан оседлал Рут и душил ее, все неистовее прижимая тонкую шею к ламинату. Если бы не звонок от бабушки — Рут бы уже не было в живых.       После этого девушка не приближалась к брату. Об инциденте она умолчала, вместе с молчанием в ее сознании плотным осадком осело чувство вины и безысходности. Рут боялась что-либо предпринять. Она боялась за свою жизнь, но и жизнь брата ее не переставала беспокоить.       В конечном итоге ее отец выловил Эстебана, высказал пару ласковых, раз даже замахнулся и хотел было ударить, но сдержался — он же врач, он не имел права. Родителями было принято решение изгнать Эстебана. Эстебан, конечно, какое-то время пытался прибиться в бабушке, но та не подпускала к себе внука в силу запрета его предков. Тогда парень испарился на полгода.       Нашли его мертвым в подъезде. Ни свидетелей его смерти, ни последнего сообщения или предсмертной записки — Эстебан ушел молча. О причине его смерти стало известно через неделю — передоз сильнейшим наркотиком. Несовершеннолетний Эстебан не рассчитал дозу и пустил вещество по вене — моментальная смерть.       Рут винила себя. Она считала, что могла изменить ход событий: вразумить родителей или обратиться в органы. Но Рут ничего не предприняла, Рут выбрала свою жизнь, и за выбор поплатилась смертью близкого.       После произошедшего в их семье многое поменялось: отчего-то мать Рут начала много пить, позабыла о работе; здоровье ее отца стремительно ухудшалось — он все чаще появлялся в больницах не по работе, а по причине исследований и лечения. Рут же продолжала усердно учиться. Она окунулась во вселенную знаний и не позволяла себе отдыхать. Сдала экзамены на отлично и, желая сбежать от суровой реальности, подала документы в медицинский колледж Вашингтона. Поступила, собрала вещи и уехала, попрощавшись лишь с бабушкой. Уже через месяц после ее отбытия умерла и бабушка Рут — сердце не выдержало, оно и без того было слабым, что уж говорить о ее переживаниях о внучке.       Отец же, когда узнал о своем страшном диагнозе, — лейкемии — сдался и покончил со своими попытками вылечиться. Шансов было мало, а потому, внимая всем прогнозам, он вскоре умер. Мать Рут, несмотря на свою одержимость работой, очень любила своего супруга. Не выдержав, она, привычно напившись в один из вечеров, — как раз перед приездом Рут — повесилась. С петли ее снимала Рут.       Рут закрылась в себе: друзей у нее не было, а потому и поддержку получать было не от кого. Она с головой погрузилась в работу, заваливала себя сложными поручениями, брала ночные смены, а после, прогуливаясь поздними вечерами до дома, пыталась вразумить встретившихся на пути наркоманов. Не сказать, что они вызывали в ней сострадание, скорее наоборот — ей было мерзко и вместе с тем больно наблюдать за зависимыми людьми. Но пройти мимо бьющегося в конвульсиях молодого паренька она не могла. Помогала бездомным и наркоманам — то еду купит, то скорую вызовет, а бывало все вместе. Сама же, по возвращении домой, выпивала, и с каждым днем все больше.       Начиналось все с безобидной банки пива, а заканчивалось бутылкой водки. А потом Рут встретила Нормана: как и другим зависимым помогла ему, но тот случай выделялся среди десятка других. Раньше Рут не встречала спасенных ею людей, а Нормана встретила, тогда, в больнице. Это вселило в нее некоторую надежду: отчего-то ей казалось, что Норман именно тот, кому она сможет помочь и довести дело до конца. Не разовая акция или что-то вроде, а настоящее спасение человека, поднятие его с колен, вытягивание со дна. И Рут постепенно сближалась с Норманом, но чем ближе они становились, тем лучше она понимала, что помочь ему вне ее возможностей. И ко всему прочему Рут умудрилась влюбиться в него.             Рут топила свои чувства в крепком алкоголе каждый день — она не желала признаваться себе в неравнодушии к Норману. Однако, вопреки всем сомнениям, Рут искала встреч с Норманом, с удовольствием принимала его предложения о совместных прогулках. И, когда ее любимый помешал вору стащить сумку, решилась на первый шаг.       Рут отвергли. Рут разбили и растоптали. Ей казалось, что это конец их короткой истории.       Но они встретились вновь. И еще. Жизнь раз за разом сводила их судьбы — так может стоит попытаться? Не завовевать холодное сердце Нормана, а помочь ему, все-таки спасти одну заблудшую душу. С этими мыслями Рут и наведалась к Норману домой. Она ожидала застать его может и не веселым, каким он, в целом-то, и не бывал вовсе, но хотя бы трезвым, в сознании. Но после нескольких проигнорированных звонков в дверь ее волнение перешло все границы. Что-то подсказало ей, что с Норманом не все в порядке, что причина тишины не отсутствие Нормана. И она оказалась права: проникнув в квартиру, девушка увидела распластавшееся на полу тело в бордовой луже. Тогда паника охватила Рут и лишь ее опыт работы в больнице позволил ей не растеряться и поступить правильно: проверить, жив ли Норман, оказать первую помощь и вызвать скорую. Нормана доставили в больницу, осмотрели, прокапали и оставили отдыхать в палате.              Рут не покидала Нормана: ее друг был в отключке почти сутки. За это время она твердо решила, что пока не увидит улучшений в состоянии Нормана — одного его не оставит. Но кто бы мог подумать, что тот, кого она так рвалась спасти, сам станет новым шансом на ее исправление?       Норман внимательно слушал Рут — ему больно осознавать то, что и он стал очередной проблемой в жизни подруги. Но разве можно добиться счастья без ошибок, преград и упорства? Норман также познал донельзя горький вкус жизни, но, несмотря на слишком назойливую и немного проблемную Рут — с ней ему легче.       Норман прекрасно понимал Рут, а она его. Когда они смотрели друг на друга, то видели отражение себя. Они словно сиамские близнецы, что не могут друг без друга, они будто тотемы, без которых до света не пробиться никогда. Они словно копии друг друга: одинаково тяжелые судьбы, идентичные черты в мыслях. Две одинокие души, связь которых превосходила дружбу. После откровений и Нормана, и Рут, парочка стала безмерно ближе. Они поклялись держаться вместе. Всегда. У Нормана появился настоящий друг, нет, появилась вторая его часть, недостающее я, что, собираясь в мозаику, приближало его к положительному завершению. К недосягаемому счастью.