Дело о (не совсем) неразделённой любви

Глава девятнадцатая

Милые кости

Школа святого Иллариона, час спустя – и весь день до вечера. Монти Кроули поёжился: зябко. Полли внезапно покинула его, и он не понимал, чем объяснить её стремительный уход. Бросив: "Теперь у тебя здесь есть друг, воронёнок", – легко, словно гравитация не имела над ней власти, она поднялась с бревна, зашвырнула очередной окурок подальше в кусты и уверенно пошла прочь от озера – к лесу. Несколько долгих секунд Монти искренне намеревался отправиться за своей новой знакомой... Но Полли ведь его с собой не звала! И не объяснила ничего... Этим она походила на Эдвина: догадаешься, что следует делать, – молодец, не догадаешься – не обессудь. Наконец Монти понял, что слишком долго просидел вот так – в размышлениях и колебаниях. Он ещё немного побродил по берегу, попинал камешки, намёрзся и почти решился вернуться в школу, чтобы поискать Эдвина и остальных, как вдруг его внимание привлёк странный звук – робкий перезвон. У бывшей его владычицы, бессмертной ведьмы Эстер Финч, над входной дверью висел простой латунный колокольчик. Его скупое дзыньканье неизменно предупреждало дремавшего на тонкой жёрдочке Монти: "хозяйка уходит" или "хозяйка вернулась". Короткие передышки, или "продыхи свободы", как, невзирая на клетку, в прошлом Монти именовал их про себя, были его благодатью: блаженное время между "хозяйка что-то опять замыслила" и "хозяйка потрошит тебя на ингредиенты". Время без боли, без опасливой оглядки краем глаза на громоздкую фигуру ведьмы и её неизменную железную трость с острым оконечьем. Когда Монти оставался один, он спасался лишь мечтами, а мечты его были незатейливы и безыскусны: небесный простор, подрагивающие на ветру ветви и кроны деревьев... такие пышные, увенчанные тысячами листьев... Спрячешься, затаишься в этой мягкой, ласкающей перья зелени – вовек не найдут. Б – безопасность.

***

Монти пошёл на звук. Конечно же, он пошёл. Как герой низкопробного ужастика, слишком глупый и недальновидный, наивный простак – такой, про которого искушённый зритель лениво и без излишней жалости скажет: "Ах, ну этого убьют первым..." Его словно магнитом влёк этот робкий, но в то же время глухой и опасный монотонный перезвон. Сам того не заметив, Монти оказался в чаще, перед самодельным алтарём. Алтарь тот, если бы Эдвин, скажем, или иной эксперт по оккультным делам его инспектировал, удостоился бы скупого комментария: дилетантство. Пóшло, бедно и – в целом – неправильно. Криво, неумело прицепленное к стволу дуба зеркало; на пне чуть поодаль – оплывшие, утопившие останки фитилей в давно застывшем воске огарки свечей; некоторые из них ещё торчат кривыми зубами из стеклянных дёсен – горлышек разномастных бутылок (что там нынче пьют подростки?), иные прилепились к дереву, закапав годовые кольца кляксами невообразимых цветов... И несколько ловцов снов подрагивают на ветру. Вот откуда звук. Колокольчики. Запутавшиеся в толстых нитках и слипшихся от дождя и снега перьях крохотные колокольчики. Нынешние школьники соорудили тот алтарь в шутку. В отличие от своих предшественников начáла двадцатого века, они даже ни разу не попытались призвать демона – только выпили дешёвое вино, запилили несколько селфи, покурили, вдоволь поругали учителей... И вскоре утратили интерес к новому развлечению. Монти не знал, что волею случая обнаружил портал Немезиды, как и того, что Немезидой была не кто иная, как милая Полли, столь легко и великодушно провозгласившая себя его другом.

***

Глупые дети построили алтарь, непонятно чего добиваясь, и ох как Паулин Остер не любила тупых малолеток... При жизни исключением для неё была разве что Мышка. Она случайно вышла в это нелепое зеркало. Бродила, блуждала... и вот – вышла. Школа святого Иллариона привлекла её... Полли сначала было не более чем любопытно, затем она начала замечать совпадения – очень уж эта католическая школа для мальчиков была похожа на ту... её школу. Дурацкое зеркало в лесу, всеми забытое и никому не нужное, пришлось кстати: гуляй не хочу! Первое время Паулин Остер просто наблюдала: поблекнув и истончившись, она присутствовала на уроках; притаившись за задней партой, слушала учителей и присматривалась к ученикам – кого-то костерила про себя, кого-то жалела, кому-то сопереживала. Но время шло, и чем больше Паулин Остер видела, тем сильнее... злилась. Столько лет, столько лет!.. Мир так изменился, а люди... всё такие же – мелочные, узколобые, зашоренные, готовые с потрохами сожрать любого, кто на них не похож... Несправедливые, завистливые и в целом жалкие. Мир так изменился – вот вам и искусственный интеллект, и возможность полётов на Марс, а люди... Люди, как убедилась Паулин Остер, всё такое же дерьмо.

***

В Школе святого Иллариона она познакомилась с библиотекарем. Конечно, он был давно мёртв. Намного дольше, чем она. Джошуа Куилл оказался прекрасным собеседником, но ещё лучшим слушателем, и Полли не переставала изумляться его наблюдательности. Но время шло, и чем дальше, тем сложнее ей было справляться со своим гневом. Абстрактная ненависть, словно дыра в груди, словно бездонный чёрный колодец, зияла в её бессмертной душе и призывала к действию, к отмщению. ...Однажды эта чернота поглотила Полли, и она не испугалась. Наоборот. Она приняла её, словно благодать, и впервые с момента гибели испытала нечто сродни покою.

***

В библиотеке было сумрачно: тёмные шторы на высоких окнах остались неплотно задёрнуты, молочно-серый свет пасмурного декабрьского дня всё-таки проникал в зал, и потому Кристалл не стала зажигать электричества. Её глаза заволоклись белёсой пеленой; она ощупью побрела вдоль полок, кончиками пальцев скользя по корешкам книг. – Здесь! – Кристалл остановилась, и её взгляд снова обрёл осмысленность и цвет. Эдвин, Саймон и Чарльз, следовавшие за ней по пятам, застыли. Кристалл повернулась к ним, на секунду приложила палец к губам, безмолвно приказывая ждать и не задавать пока вопросов, снова обращаясь к книжной полке. – Что там? Что ты узнала? – спросил Эдвин нетерпеливо. Чарльз достал из своего безразмерного рюкзака бутылку воды и протянул Кристалл. Жадно хлебнув минералки и утерев выступившие слёзы, Кристалл наконец заговорила, обращаясь к Эдвину: – Я теперь уверена. Мне не показалось... Там, в кабинете Майерса... я видела именно Немезиду. Мне прямо неловко... – Она нервно усмехнулась и всхлипнула. – Она очень на тебя похожа, Эд. – В каком смысле? – Эдвин нахмурился. – Бледная, красивая, темноволосая и принципиальная, – припечатала Кристалл, закручивая пластиковую крышечку. На последнем слове голос её предательски дрогнул. – Ты только что отвесила Эду нехилый комплимент, Крис, – ухмыльнулся Чарльз. – Я не договорила. Что-то в тоне Кристалл и в выражении её лица заставило Чарльза резко умолкнуть. – Она.совершенно.ненормальная. Чистая психиатрия головного мозга, насколько это применимо к призракам. Кристалл отступила от полки, точно безумие Немезиды, бывшей здесь какое-то время назад, могло случайно перекинуться на неё. – Пожалуйста, объяснись, – попросил Эдвин вкрадчиво. – Ты считаешь, она призрак?.. – Стопудово. – Кристалл в подтверждение своих слов кивнула. – Она призрак, причём мертва довольно давно... по моим ощущениям, пару десятков лет, не меньше. Я... – Она запнулась. – Я её почувствовала. И она не плохая, не злая, не чудовище и не монстр... Не чудовище из-на-чаль-но. Она просто, как ты, Эд, верит в высшую справедливость, и как ты... – Тут Кристалл перевела испытующий взгляд на Саймона. – Пытается творить добро. В своём понимании. Правда, крышей окончательно на этой почве поехала, – добавила она и напряжённо замолчала. Эдвин Пейн замер, деревенея, каменея, обмирая: более ста лет не ощущал перепадов температуры, но в этот миг он буквально всем своим существом похолодел. Он вспомнил "Дело прыгунов с маяка" и свой разговор с Томасом. Тогда Кошачий Король в отместку за то, что Эдвин сотворил с его вассалом, в очередной раз применил к нему магию и заставил... говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Эдвин признался Томасу, что расследует сложные, порой даже безнадёжные случаи и помогает отчаявшимся призракам завершить последнее неоконченное дело вовсе не из христианской добродетели, не из альтруизма, а потому, что надеется: если (зачёркнуто) когда Ад снова затребует его дýшу, баланс добрых деяний на его счету перевесит любые жертвоприношения или грехи прошлого... И его отпустят. Эдвина самогó покоробило тогда от того, насколько цинично это прозвучало.

***

Вот на чём зиждилась до недавних пор Великая Принципиальность Эдвина Пейна. Но то было актуально на этапе Порт-Таунсенда... Сейчас они с Чарльзом детективы Посмертия и подчиняются Смерти из Семьи Бесконечных, поэтому ни Ад, ни окончательный переход в загробную жизнь, как и её призрачные (неловкий каламбур) перспективы, над ними не довлеют. Тот факт, что Кристалл сравнила Немезиду с ним... О, Эдвин Пейн испытал страх, какого не испытывал нигде, кроме залитых мерзким зеленоватым светом коридоров Кукольного Дома. Х – хтонический ужас. Эдвин Пейн повидал в своём пост-бытии немало неупокоенных дýхов, и он знал: все призраки рано или поздно сходят с ума, ибо ни одна душá не способна жить без тела вечно. Он больше всего боялся, что эта участь постигнет и их с Чарльзом. Все три с половиной десятка лет, что существовало агентство, он не переставал думать об этом. И он хотел поговорить с Чарльзом... попросить его... Попросить его, если он заметит, когда он заметит, что Эдвин слетает, образно говоря, с катушек, заковать его в железо и оставить где-нибудь, где он не причинит другим вреда, где он просто выгорит... и перестанет быть. К – кромешный ужас. Он так и не осмелился завести тот разговор. М – малодушие.

***

– Эд?.. – под нечитаемым взглядом Саймона Чарльз напоказ взял Эдвина за руку. – Ты в порядке, дру... – он сбился, усмехнулся и тотчас же исправился, – детка? Саймон отвёл глаза. – В полном, – отозвался Эдвин с нарочитой непринуждённостью. – Перевариваю неоднозначные комплименты нашей коллеги. Подозреваемых со мной, как и меня с ними, ещё не сравнивали. – Прости. – Кристалл поморщилась, точно от внезапной зубной боли. – Может, я лишнего хватила... Сам знаешь, как это бывает, когда всякого "начитаешься"... – Конечно же, я не знаю, – ответствовал Эдвин в своей обычной манере. – Но это не беда. Не переживай. Благодаря тебе главное мы выяснили: Немезида – призрак. И в школе, по всей видимости, орудует она одна. Временно ведьм, демонов и иные сверхъестественные сущности из списка подозреваемых исключаем.

***

Они нашли немногословного и слегка потерянного Монти во внутреннем дворе школы. Он отрешённо созерцал рождественскую ель. На его вопрос о том, почему лампочки горят, если проводов не видно, Кристалл, как ни странно, не смогла дать вразумительного ответа. – Провода есть. Они просто упрятаны во-он в тот короб, смотри. Он белый, на фоне снега не заметишь. Розетка, скорее всего, где-нибудь в подвале. – С этими словами из стены появился Саймон. – Что там в административном крыле? – поинтересовался Эдвин. Ему было неприятно, что Саймон, проведший в мире людей всего две недели, разбирается в тонкостях современности намного лучше, чем он. – Прибыли полицейские, врачи... и директор, – сообщил Саймон. – Охранника забрали в больницу, – зачем-то озвучил он очевидное. – Я даже не знаю, мне как-то... – Надо уводить отсюда Кристалл и Монти, – резко перебил его Эдвин. – Их не должны видеть. Саймон в ответ лишь кивнул на неприметную дверь в торце здания. – Открою изнутри, – сказал Чарльз, доставая набор отмычек. Ему очень... очень хотелось испепелить этого белобрысого урода на месте.

***

Подвалы Школы святого Иллариона в две тысячи двадцать четвёртом мало чем отличались от того, что Саймон помнил по тысяча девятьсот шестнадцатому: много пыли, спёртый воздух, мало света. – Это не самый лучший вариант укрытия... – начал было Эдвин нервно. – Сюда точно не спустятся. По крайней мере... не сразу, не теперь, – попытался убедить его Саймон. – Кому, как не тебе, это знать, – заметил Чарльз: в его голосе дрожал и трескался хрупкий лёд едва сдерживаемой ненависти. – Может, тут пока немного переждём?.. – предложил Монти (он успел уйти вперёд), осторожно трогая запылившуюся ручку неприметной двери в конце короткого коридора. Эдвин хотел воскликнуть: "Только не здесь, не сюда!.." – но голос, как и воля, и силы, вдруг его покинул. Саймон послал ему преисполненный боли взгляд, а Чарльз тем временем снова уже подбирал отмычки.

***

Как звучит давно не смазанный замóк – замóк на двери, за которой творились ужасы, стоившие жизни пятерым наивным мальчишкам?.. Такой замóк не скрипит надсадно, давясь ржавчиной или уныло пережёвывая её; он сопротивляется тихо и неистово – хранит страшную тайну, стражем которой помимо воли был назначен. Однако опытный взломщик всегда побеждает. А Чарльз был профессионалом. И он, естественно, победил. Старый ключ, чуть более века назад оставленный Саймоном в скважине с внутренней стороны двери, с глухим стуком упал на рассохшийся деревянный пол. Дверь с протяжным, стонущим скрипом распахнулась, и Чарльз бесстрашно (ибо не ведал, что творилось некогда по ту сторону, и не догадался соотнести полуночные признания Эдвина со звуком выпадающего из ржавой скважины ключа) с чувством исполненного долга ступил на порог давно заброшенной постирочной. – Вуаля. Кристалл и Монти, также несведущие, готовы были последовать за ним. Вдруг Эдвин, застывший было в прострации в коридоре чуть поодаль, ринулся вперёд и, почти грубо отстранив Чарльза плечом, протиснулся внутрь. Он резко развернулся, усилием воли теряя призрачную полупрозрачность, уплотняясь и загораживая собою обзор, в отчаянии обратился к остальным: – Может быть, не стóит? Поищем другое место? Здесь ведь полно́ комнат! – Эд?.. Что ты?.. – Чарльз несмело протянул руку, но Эдвин в панике отшатнулся от него, делая неловкий шаг назад. Раздался сухой хруст, словно хворост ломают. Эдвин Пейн медленно... очень медленно опустил голову и посмотрел себе под ноги. Безукоризненно начищенным оксфордом он только что раздавил... собственные пальцы. Точнее – то, что осталось от его кисти, оторванной от тела зловонным дыханием демона Са'ала примерно сто восемь лет назад. О... Эдвин Пейн был истинным британцем, и он сказал ровно то, что сказал бы всякий коренной житель Туманного Альбиона на его месте, ибо тёмный сарказм – отдельный функциональный стиль английского языка: – Мне крайне неловко, что тут не прибрано... Тем не менее, раз все мы волею судеб здесь нынче собрались... Добро пожаловать в мой склеп. Кристалл в ужасе поднесла руку ко рту. – Не переживайте... – Эдвина было уже не остановить, его охватил дурной залихватский запал. – Остальных участников мероприятия мой первый хозяин мигом начисто испепелил, так что костей осталось не слишком много – не менее двухсот шести, но не более двухсот восьми. Призываю вас смотреть под ноги: кальций пренеприятно хрустит.

***

В тысяча девятьсот восемьдесят девятом Чарльза Роуленда тихо, без помпы и фанфар, почти тайно похоронили на крошечном кладбище недалеко от школы. На собственных похоронах Чарльз не присутствовал, ибо, спасаясь от пресловутого голубоватого света, возвещающего прибытие Смерти, последовал за Эдвином – "в новую жизнь", сиречь в посмертие неупокоенных, призрачное пост-бытие. Сегодня же, вечером двадцать третьего декабря две тысячи двадцать четвёртого года, пятеро, считая его самогó, собрались у его могилы. "Любимый сын, преданный друг, талантливый мальчик, мы тебя никогда не забудем", – гласила эпитафия. – Это... это явно мама придумала, – выдавил Чарльз, созерцая скромный могильный камень. Голос его предательски дрожал, однако глаза были сухи. – Отец... он бы никогда, ни за что... Ладонь Эдвина легла ему на плечо в жесте молчаливой поддержки. – Кто бы это ни написал, Чарльз, этот человек тебя любил. – Кроме мамы некому... – прошептал Чарльз, находя взглядом глаза Эдвина. – Если только не ты?.. – Я не смог бы, – прошептал Эдвин с покаянной тоской. – Наверное, должен был бы... Но мы с тобой тогда бежали от Смерти. И, прости за эту честность, обличающую моё малодушие, я тогда больше думал о том, как не вернуться обратно в Ад... – Не виню тебя. – Чарльз качнул головой. – Мы до недавних пор существовали по иным правилам... игры. – Ребята, – подала голос Кристалл. – Уже достаточно темно, и вокруг никого. Предлагаю начинать. – Конечно. – Чарльз сбросил с плеча свой безразмерный рюкзак, покопался в его недрах и наконец достал оттуда объёмный свёрток. – Пора. – Чарльз... – прошептал Эдвин слáбо. – Ты уверен? – Как никогда, – ответствовал тот. – Мы провели бок о бок тридцать пять лет. Мы вместе в посмертии в буквальном смысле навсегда. Пусть и наши кости лежат рядом.

***

Чарльз Роуленд никогда не был силён в магии, но в этот раз принципиально творил заклинание сам. Он отчётливо выговаривал слова на древнем, давно мёртвом языке, неотрывно наблюдая, как свёрток с останками Эдвина погружается в недра его могилы, уходя всё глубже и глубже... Откуда-то из-под земли послышался тихий, скромный почти, с толикой неловкости, стук – свёрток коснулся крышки его гроба – и голос Чарльза зазвучал громче и увереннее. Где-то поодаль, не таясь, всхлипывала Кристалл, рядом с ней Саймон молча утирал дорожки слёз, втуне надеясь, что этого не заметят. Лишь Монти стоял с каменным лицом: он не слишком проникся значимостью момента и не до конца понимал, что именно происходит. Он безмолвно ревновал, злился и надеялся, что встретит ещё чудесную девушку Полли, которая подскажет ему, как поступить.

***

За кладбищенской оградой, скрытая от любопытных взглядов живых и мёртвых под саваном чёрного крыла, притаилась Смерть. Цепкий взгляд Бесконечной пристально следил за подростками. Едва Чарльз дочитал заклинание, Она снисходительно ухмыльнулась и аккуратно прищёлкнула пальцами, помогая его магии. Затем Она достала из кармана узких джинсов крохотный осколочек зеркала, поднесла его к глазам и лукаво подмигнула собственному отражению. Когда в зеркале наконец отразился одутловатый лик Её сестры, Смерть с хитрой ухмылкой молвила: – Опять ты мне проспорила, малышка. Твоего благополучно поцеловали и закопали. Гони пятак.