Ириски

Боль сжимала виски, отчего каждое резкое движение отдавалось адской болью. Из-за этого пришлось покинуть стены офиса намного раньше: если из-за недомогания работа будет плохого качества, то смысла в ней нет. Впервые за долгое время чувство долга не заседало в голове. Не было ощущения, что весь его сегодняшний график собьётся и завтра необходимо будет сделать в два раза больше работы, чтобы скомпенсировать. Было только желание поскорее оказаться дома и коснуться больной головой поверхности мягкой подушки. Личный водитель молча и без лишних вопросов довёз его до дома. Не было даже его фирменного вопроса: "куда на этот раз, Николай Александрович?". Все было написано на лице, когда водитель смотрел в лобовое зеркало, где в отражении Николай прикрыл глаза и чуть хмурил брови, стоило им наехать на очередную яму в дороге. Простоять ещё час в пробках, пока в окна тарабанил дождь и были слышны вои сирен и сигналы машин, громкие звуки от которых отдавались ещё большей болью в висках, казалось для Сибирякова пыткой. Он успел несколько раз пожалеть, что вышел из здания администрации и ещё столько же задуматься о том, что с пробками необходимо что-то делать, но от этих мыслей легче не становилось, они только сильнее нагружали и Николай вскоре вовсе перестал задумываться о чем-то энергозатратном. Приезд домой ощущался, как успешно подписанный договор. Он осторожно снял с себя всю уличную одежду, ощущая, как тепло дома овалакивает его тело почти сразу же. Коля на ощуп надевает домашние тапочки и проходит в спальню, бросая взгляд на кухню. Домашняя футболка удобно сидела на теле, в отличие от офисной одежды. В квартире давно пахло уютом и чем-то родным, отчего боль словно отступала. Новосибирск лежал на мягком пуховом одеяле. На лицо попадал свет солнца,  пробившегося из-за серых туч, отчего глаза сильно болели. Пришлось прикрыть солнце, держа руку над головой. Коля резко повернул голову в сторону дверного проема, когда заметил движение боковым зрением и тут же пожалел об этом. Острая боль прошлась по голове. – Ты сегодня рано, – Иркутск опирался на дверной косяк, скрестив руки на груди, и смотрел на него своей привычной безюмоциональностью, – все нормально? – Головная боль. Перенапряжение. Ничего страшного. Ангарский прошёл в комнату и сел на кровать рядом с головой Сибирякова, она тут же прогнулась. – Сильно болит? – Неприятно. Ангарский, ничего не говоря, аккуратно переложил его голову на свои колени, загораживая спиной яркий свет. Коля взглянул на Дугара, пока его волосы убирали со лба, пальцами зарываясь в белые пряди. На него смотрел обеспокоеный взгляд янтарных глаз со слабо нахмуренными бровями. Сибиряков повернул голову на бок, ещё больше прячась от ярких неприятных солнечных лучей в тёплой ткани толстовки Ангарского. Кожу головы начали массировать плавными движениями пальцев, чтобы смягчить противно ноющую боль. – Легче? – тихо произнес старший – Да, – Коля закрыл глаза, – не прекращай, пожалуйста. – Хорошо. Иркутск чуть наклонил корпус вперёд, чтобы с тумбочки взять маленький белый пульт. Он нажал на кнопку, и шторы начали сдвигаться, а комната погружаться в темноту. От правильных движений заботливых рук боль понемногу оступала. Голова будто теряла вес, а веки приятно тяжелели. Коля погрузился в лёгкую дремоту мирно дыша, лёжа на коленях Дугара. А он все так же продолжал уже перебирать его волосы, смуглыми пальцами утопая в коротких прядях оттенка молочного шоколада.