Часть меня

***

      Это было похоже на пробуждение от кошмара. Годы своей жизни она провела, видя себя во всех худших проявлениях, не осознавая этого, что она внутренне приняла то, что говорила о ней ее мать. Она верила в это. Чудовищный образ, каким она себя видела, был создан ее матерью. Дело было не в том, какая она на самом деле, а в том, что она слышала на протяжении всей своей жизни. Она стояла перед зеркалом и впервые в жизни увидела себя такой, какая она есть. Это было новое столкновение, она смотрела на незнакомку, и все же это было знакомо. Увидеть себя такой, какая она была на самом деле…       Это трудно описать.       Каждый раз, когда все становилось плохо, она вспоминала слова матери и думала, что это правда, что она глупая, никому не нужная, ни на что не годная. Она никому не нужна, и если бы люди увидели ее такой, какая она есть, они бы ее возненавидели. Потому что именно этому ее научила мать и заставила поверить в это.       Она научилась лгать, чтобы обезопасить себя, потому что с ранних лет знала, что быть честной с семьей — опасно. Она развила в себе инстинкт выживания, солгав и научившись быть честной благодаря письму. Если никто не знал, что это она, она может быть честной, не боясь последствий, не причиняя себе вреда. Она чувствовала себя безголосой. Она так боялась быть честной с окружающими, думая, что потеряет их, только оставаясь собой, что никогда не позволяла своему истинному «я» выйти наружу, а когда это случайно случалось, она пугалась и тут же отступала.       Теперь она начала осознавать, как ее мать влияла на нее, обращаясь с ней так, словно она была никем. Это было освобождающе, пугающе, болезненно и в то же время свободно. Она потеряла столько лет, которые могла бы использовать, чтобы стать такой, какая она есть, быть счастливой и здоровой. Самой собой.       Леди Уислдаун была частью ее самой, той, которую вытеснила ее мать. Это была мольба о помощи и любви, отдушина для выражения запретных эмоций, чтобы она почувствовала себя достаточно полноценной. Она бы не существовала, если бы ее не любила семья. Это сводило с ума: то, что заставляло ее чувствовать себя счастливой и несчастной, родилось из такой боли, боли нелюбящей семьи. Ее талант нашел выход только благодаря жестокому обращению, но это не отменяет ее достижений в писательстве, в том, чтобы быть самой собой. Ее непутевой, талантливой, неполноценной, остроумной, умной, злой, любящей и защищающей себя. Все ее хорошие и плохие стороны принадлежат ей, и никто не может их отнять. Страх быть собой просто исчез. Она знает, что путь перед ней все еще труден, но, по крайней мере, она может узнать все о том, кто она есть, позволить людям узнать ее и позволить себе быть ею. Что-то родилось из тьмы, чтобы в конце концов обрести свет. Она глубоко вздохнула и решила сделать то, ради чего была рождена в этом мире. Она начала писать.

      «В самую темную ночь она смогла ослабить свой страхи и показать, кто она есть на самом деле. В саду среди цветов и звезд она рассказала о своей жизни и позволила ему увидеть реальность ее глазами. Не все получают любовь и поддержку, которые есть у него, некоторые должны жить сами по себе. Люди хотят быть равными друг другу, и это благородное желание, но общество, в котором они живут, обычно подавляет это желание. Она надеялась, что он поймет как она видит мир, и благодаря этому он поймет ее. Ее стремление к любви и семье, стремление к тому, чтобы каждый день был важным. Она хочет быть не просто тем, кем, по мнению людей, она должна быть. Матерью. Женой. Автором. Уникальность и традиционность вместе. Нет ничего плохого в том, чтобы быть одной из них или обеими. Она хотела быть и тем, и другим. Но прежде всего она хотела, чтобы ее любили и заботились о ней».

      Слезы текли по ее лицу, они были теплыми, обжигающими и исцеляющими. Она снова обрела себя. Впервые в жизни она полюбила себя.       — Эй!       — Колин!       — Я слышал твою ссору с матерью. Ты в порядке?       — Буду.       — Хорошо. Хорошо. Мы можем… поговорить?       — Колин…       — Послушай… Просто дай мне сказать. Я должен тебе многое рассказать, просто позволь мне. Я знаю, что сейчас все очень сложно, но мы должны поговорить. Я люблю тебя. — последнее предложение он произнес почти шепотом.       — Пожалуйста… Не говори того, что ты не имеешь в виду.       — Но я это имею в виду.       — Я не думаю, что ты любишь, и у меня просто нет сил на это сейчас. Я достигла своего предела.       — Что ты имеешь в виду?       — Это то, что ты делаешь. Всегда. Говоришь что-то, что ты имеешь в виду, но не так, как ты это сказал, или ты интерпретировал это так, как большинство людей не стали бы, не задумываясь, как это прозвучало. Если сказать что-то, то получится прямо противоположное. За твоими словами всегда скрыт какой-то смысл, и я устала от постоянных попыток его расшифровать. У меня нет на это сил.       — Пен… Это не…       — Нет. Это случалось столько раз, откуда мне знать, что это правда на этот раз? Ты сказал мне во втором сезоне, что я просто Пен, я не в счет, после того, как я сказала тебе, что я женщина? Как по-твоему это прозвучало? Что я не женщина в твоих глазах.       — Я не это имел в виду!       — Вот именно! Я знаю, что ты имел в виду, что я единственная женщина, чье общество не является для тебя слишком тяжелым, что тебе нравится проводить со мной время. Это до сих пор ранит мое сердце, пока я не вспоминаю скрытый смысл. Ты делал это так много раз. Например, когда ты называл меня особенной, а спустя час сказал, что никогда не мечтал ухаживать за мной. Эти две вещи прямо противоположны друг другу. Как я могу понять, что из них реальность? Или когда Крессида шантажировала меня, а ты сказал, что это не моя проблема, что ты сам это решишь. Тогда чья? Это же моя жизнь, в конце концов. На самом деле это было очень пренебрежительно, и я снова почувствовала себя той самой брошенной девочкой на обочине. Я знаю, что ты просто пытался помочь, но твой защитный инстинкт взял верх, и ты не понял, что на самом деле сказал. Ты не продумал все до конца. Я знаю это, но ты все равно ранишь мои чувства. Ты постоянно так делаешь: говоришь что-то, а я ухожу с мыслью: то, что ты сказал, это то, что ты думаешь, или за этим что-то стоит? Ты всегда подаешь мне смешанные сигналы, и я хочу, чтобы однажды ты сказал что-то без скрытого смысла. Просто будь немного более прямым, чтобы мне не приходилось сомневаться во всем.

***

      Это было как удар по лицу. Он причинил ей боль, хотя и не хотел этого, просто не сумев точно выразить свои мысли. Он разбил ей сердце, кто знает, сколько раз, хотя это было последнее, чего он хотел. Он любит ее. Он надеялся, что она поймет это сама, но, возможно, нет. Родные дразнили его, что он живет в своих мыслях и обычно не присутствует в мире. Может, это было не подтрунивание, а предупреждение. Он должен был это учесть.       — Ты права. Я никогда не умел говорить правильные вещи, всегда думал, что люди могут понять, что я говорю, но, видимо, это не так. Я столько всего хочу сказать, но, может быть, мне стоит записать это. Может, так будет понятнее, если у меня будет время все обдумать. Но я люблю тебя.       — И как я могу быть в этом уверена? Ведь ты был… Единственный, кто сказал мне это. Не моя мать или кто-то еще. Ты был первым и единственным человеком, который сказал мне, что любит. И эти недели, месяцы заставили меня сомневаться во всем. Я уверена, что и тебя это заставило усомниться во всем.       Никто не говорил ей этого, только он? Боже, как больно жить, когда тебя не любят люди, которые должны быть рядом. Неудивительно… Неудивительно, что она — леди Уислдаун. Неудивительно, что она так сильно цеплялась за это.       — Это не моя любовь к тебе. Я просто думал, что ты знаешь, что я люблю тебя, и не показывал этого так, как должен был. Я должен был сказать, показать тебе это. Я был так сосредоточен на своих чувствах, что перестал принимать во внимание твои. Я перестал заботиться обо всех и обо всем, что меня окружает. Наши проблемы можно было решить простым разговором. Я должен был поговорить с тобой…       — Или написать мне. Если ты действительно не в состоянии поговорить со мной, тебе следовало бы записать свои чувства, таким образом ты мог бы сказать, чего хочешь и что действительно имеешь в виду, и мы могли бы обменяться письмами. Нам даже не обязательно находиться в одной комнате, просто как-то общаться. Связь. Мне не хватало связи, любви и заботы. Но больше всего — возможности писать. Каждый раз, когда я пыталась писать, я видела только твое сердитое и разочарованное лицо, и я просто не могла делать то единственное, что спасало меня, когда я была в смятении, когда я была сломлена. Ты отравил для меня писательство.       — Я не хотел. Я не хотел бросать тебя. Я тоже хотел общаться с тобой, мне просто нужно было время, чтобы все переварить. Я пытался отделить тебя от Уислдаун, но разделения не существует, потому что она — это ты. Часть тебя. Часть, которую я глубоко люблю. Мне нужно было время, чтобы разобраться в своих чувствах, что бы я мог бы поговорить об этом.       — Но ты этого не сделал, — прошептала она.       — Нет. Я не сделал этого. Мне жаль. Ты — весь мой мир, я просто хочу, чтобы ты знала все мои причины, моя любовь. Ты выслушаешь меня?       — Колин…       — Пожалуйста…       — Послушай. Я не знаю, что я буду чувствовать на следующий день, неделю, месяц или год. У меня едва хватает сил, чтобы собраться, и я все еще не в порядке. Не совсем. Я просто чувствую себя немного лучше. У меня нет сил, чтобы снова попытаться восстановить нас. Сейчас я должна сосредоточиться на себе. Я должна сосредоточиться на исцелении, на выздоровлении. Я всю жизнь не позволяла себе быть такой, какая я есть, из страха быть отвергнутой за это, а теперь я снова обрела себя и не боюсь показать эту свою сторону. Сейчас. Но я действительно ничего не знаю о завтрашнем дне.       — Я буду рядом с тобой. Каждый день. Обещаю. Я признаю, что твой страх был обоснован, если мы вспомним мою реакцию. Я хотел, чтобы ты была кем-то, кем ты не являешься, но ты всегда была одним и тем же человеком, я просто не смог увидеть тебя такой, какая ты есть. Я злился, потому что думал, что ты другая, но я был невежественным. Я люблю все твои части, просто позволь мне показать тебе, насколько сильно. Я хотел быть таким, каким, по моему мнению, должен быть муж, но это не твоя забота. Это то, что я должен испарить.       Она вздохнула.       — Послушай. За последние два-три месяца мой разум побывал в самых темных местах, и я не знаю, вернусь ли я туда когда-нибудь. Все, что я знаю, — это то, что я хочу стать лучше и чувствовать себя лучше. Хотя я не совсем знаю эту часть себя, потому что у меня никогда не было настоящего шанса узнать себя. Я хочу получить этот шанс сейчас. Это будет довольно долгий путь, и я должна получить поддержку, чтобы пройти его. Как бы мне ни хотелось верить, что ты будешь рядом со мной, ты должен понимать, что после свадьбы ты не был рядом со мной, и мне трудно впустить тебя. Я не хочу рисковать, чтобы мне снова причинили боль. Не в таком состоянии.       — Я бы никогда не причинил тебе боль!       — Не нарочно. Но ты сам сказал: иногда ты говоришь не то, что имеешь в виду, а у меня сейчас нет сил, чтобы это понимать. Я не хочу, чтобы мне было больно. Даже если это случайно.       — Тогда что ты хочешь сказать?       — Дай мне немного времени. Пиши мне. Давай общаться так. Сейчас это самый безопасный вариант. В моем приоритете выздоровление, чтобы потом сосредоточиться на нашем браке. Я должна стать эгоисткой.       — Это не эгоизм. Твое здоровье для меня важнее всего. Пен… Может, мне не стоит спрашивать… Можно… Или, может быть, мне стоит. Обнять тебя?       Она колебалась.       И он я вспомнил, что они даже не держались за руки с тех пор, как поженились. Что за идиот? Как она должна понять, что он любит ее, если он никогда ей этого не показываю? Общение — вот ключ к решению проблем. Колин должен был послушать свою маму.       — Да.       Да. Она сказала «да». Она. Да. Она сказала «да»!       Он подошел ближе что бы обнять ее. Медленно притягивая ее к себе. Боясь того, что будет дальше. Прикасаясь к ней, крепко обнимая. Воздух застыл у его легких. Это рай, это дом. Они оставались так некоторое время. Наступила ночь, и пара легла спать.