Aurora Purpurea

Площадь Гриммо, 12 Перевоплощения для Тонкс были ни с чем не сравнимы. Надень чужую одежду, заползи в постель, насквозь пропитавшуюся чужим потом и кошмарами, — не почувствуешь и половины того, что она ощущала, находясь в чужой шкуре. Легилименция позволяла лишь заглянуть в приоткрытую дверь сознания, тогда как Дора становилась и дверью, и ее ручкой. Окном и стеной. Самим домом. Каждый из которых был уникален. Одни были черны как ночь. Очаг здесь давно не горел. Будто холод там стал дополнительным слоем кожи. Другие напоминали залитую солнечным светом гостиную. Теплую и сладкую, как хрустящее печенье с карамельной помадкой. В таких, правда, бывать ей приходилось все реже. Третьи затягивали подобно трясине. Наркотическая дымка. Давящая депрессия. Густой дурман бесконечных зелий. Находиться здесь было все равно что стоять по колено в болоте. Стагнация и медленное разложение. Тело же Нарциссы Малфой ощущалось как дорогущее платье, взятое напрокат. Надев которое, ты сразу понимал, что никогда не станешь его обладателем. Оно будет иметь тебя, напоминая каким нищим убожеством ты являешься. У Тонкс никогда не было проблем с самооценкой. Но сейчас, пересекая лужайку небольшого сквера возле штаба на Гриммо, 12, она ненавидела Нарциссу. За ее точеное тело, за незапятнанную ауру добродетели, которой она дурачила глупцов. И за допущенную Дорой вероятность того, что эту женщину когда-то любил Грюм. Любовь. Тонкс скривилась, выдернув увязший в мягкой почве каблук. Любовь была для чудовищ, проведших двенадцать лет в Азкабане, и для принцев, предпочитавших тех самых чудовищ принцессам. Иначе она не могла понять, как в насквозь прогнившем изуродованном мире можно ставить кого-то, кроме себя, на первое место. Добровольно отдаваться во власть другого человека. Конечно, Грюм — другое дело. Он стал ее спортивным интересом, огромной одноногой грушей для битья и выпуска пара. Выбесишь Грюма — и солнце начинает светить в этом сраном колодце чуточку ярче. Тонкс одернула себя, когда вгрызлась в ноготь большого пальца. И ничего за этим больше нет. Просто она по природе азартна. И терпеть не может неотёсанных мужланов. А мужланов, игнорирующих её, — ещё сильнее. Забросив испорченные туфли в соседский садик (спасибо Фиделиусу и его гребаным чарам), Тонкс переступила порог штаба. Прошлепала босыми ступнями по коридору, мимо непривычно пустой гостиной. Тишина — аж кровь стыла в жилах. Обычно здесь и своих мыслей не слышно — такой галдеж стоял с утра до вечера. Куда ни плюнь, точнехонько в кого-нибудь да попадешь. А с предстоящей свадьбой Уизли, которые составляли практически половину этого самого Ордена, и подавно слетели с катушек. Сейчас же Тонкс слышала каждый малейший скрип обветшалых ступеней лестницы. Тиканье старых часов. Свое дыхание. Оно не сбилось, нет. Помешанный на тренировках Грюм так их гонял, что подъем на четвертый этаж она могла проделать несколько раз, даже не запыхавшись. Дора была в предвкушении. От этого на вдохе чуть замирала и чувствовала, как спирает в груди. Ошибки быть не могло. Если это не Нарцисса Малфой, урожденная, прости Мерлин, Блэк, то кто еще оставался? Трелони Грюма вообще не впечатлила. Пандора Лавгуд? Даже если и так, перевоплощаться в мертвецов даже для Тонкс было уже слишком. Вильгельмина Бёрк, Лилиан Макмиллан, Пенелопа Селвин — все мимо. Никакой реакции. Почему-то Тонкс думала, что поймет все по одному взгляду. Ей было чертовски интересно узнать, как же Грюм смотрит на ту, что будоражит его. Возбуждает, привлекает, заставляет хотеть лишь одним своим присутствием. Не говоря уже о том, чтобы узнать, каково это — быть той самой. Погоня за этой мифической женщиной стала больным родео, с которого Тонкс никак не могла слезть. «А может, Грюм вообще по мальчикам?» — пронеслось сумасшедшей стрелой в возбужденном мозгу. Тонкс издала лающий смешок, после которого ближайший портрет почившего члена семейства Блэк недоуменно скривился, пожелав ей здоровья. Видимо, к чистой крови прилагался нечеловеческий иммунитет. Нет. Определенно нет. Грюм был кузнечным горнилом, жерлом вулкана, раскалённым ядром земли. Солнцем, на котором одна за одной возникали новые вспышки. Каждый раз, находясь в его теле, Тонкс горела заживо и не могла понять, как он сдерживал эту бушующую ярость, этот разрушительный ураган из ненависти и злобы. Ее восхищала и бесила одновременно его способность наглухо закрываться от всего мира. Сдерживать свои порывы и направлять их. Но даже кровавые реки, что проливались им на допросах, не могли потушить пламя его гнева. Тем приятнее было выводить Грюма из себя. Видеть, как его естество вырывается наружу. Как трещит старательно выстроенная защита. Тонкс до мурашек нравилось раз за разом находить трещины в его броне и превращать их в огромные пробоины. Подбирать ключи к его уязвимостям. Но в конечном итоге он всегда брал верх над эмоциями и закрывался. Какой бы точной копией раковины Тонкс ни была, до жемчужины сознания Грюма ей не добраться. И все что оставалось — раз за разом биться в его щиты, сгорать в его атмосфере, стараясь миновать барьер из отрешенности и агрессии. Нимфадора встала в дверях тренировочного зала и замерла в ожидании. Ботинки Грюма тяжелым пунктиром очерчивали периметр жесткого тренировочного татами, где дюжина новобранцев, разбитых на пары, пытались выбить все дерьмо друг из друга всеми доступными их неопытным ручонкам способами. А тем, что останется в их бренных тушках к концу занятия, предполагалось заняться самому Мяснику. Время от времени тот выкрикивал команды, разнимал бессмысленные потасовки, объявлял смену партнеров или оружия. Могло показаться, что перед глазами царит хаос, но в основе всего лежал четкий план. Заложив руки за спину и расправив плечи, Грюм двигался с неумолимостью секиры палача. Шаги четкие, крепкие, даже слишком для человека с одной ногой. Дора по собственному опыту знала, как сложно сохранять баланс, имея металлический протез, пристегнутый к правому бедру. Как впивались в загрубевшую кожу рубцов ремни. Каких усилий стоило просто ровно стоять. Но он ходил, бегал, тренировался — и даже не хромал. Чуть дольше задерживал вес на левой ноге, только и всего. Тонкс проводила часы в его теле, и спустя месяцы тренировок у нее получалось воспроизвести лишь какое-то жалкое подобие его манеры передвижений. Он отхаживал Тонкс деревянным шестом до чернильных синяков за каждый промах. Чертов садист. И это была единственная палка, которую она от него получила. Сейчас Грюм медленно вышагивал вдоль стены от пола до потолка увешанной оружием — бесчисленными кинжалами, мечами, саблями, булавами с острыми геометрическими навершиями и метательными ножами. Опасные и смертоносные клинки из гоблинской стали, начищенные и отполированные, поблескивали в неестественно ярком свете помещения. Тонкс готова была поставить десятку галлеонов на то, что механический глаз Грюма уже ее заметил. Но виду он не подал. Очевидно, ждал, каким будет ее следующий ход. Короткие рукава его черной футболки вгрызались в раздутые бицепсы, как сеточка в мясистый кусок ветчины. Неужели так сложно подбирать одежду по размеру? Ткань облегала рельефные мышцы спины. Тонкс склонила голову набок и задумалась. Может, она просто хотела есть? Грюм наклонился и зашвырнул палочку выбитую чужим Экспеллиармусом обратно в гущу подростковых тел. Подошва ботинок скрипнула, ткань брюк натянулась, а краешек футболки вылез, оголяя косые мышцы живота. О да, она была голодна, определенно. Хотела бы она, чтобы Мясник поделился с ней кусочком своей вырезки, довел Тонкс на быстром огне до готовности, поджарил до румяной корочки. Пришлось проглотить непрошеные мысли со скопившейся во рту слюной. Боковым зрением она заметила вспышку заклинания. В ноги прикатилось костлявое тельце в безразмерной футболке и трениках. Мальчишка под ней сморщился и закряхтел, прижимая правую руку к телу. — Помочь? — Нимфадора склонилась, протягивая парнишке раскрытую ладонь. Глаза мальчика округлились от страха. Влажные оленьи раскосые глазищи чуть не вылезли из орбит. Так и тянуло закричать: «Пикабу, мать твою!»С секунду он растерянно смотрел на Тонкс вверх ногами, а затем истошно завопил: — Пожиратели смерти! Зал мгновенно замер. Кто-то запоздало кашлянул. Раздался металлический лязг. Дора забрала у крикуна палочку и рывком поставила его на ноги рядом с собой. Толпа детей уже приняла боевые стойки, и в ее сторону полетело первое заклинание. — Пощекотать меня решили? — Нимфадора с легкостью отразила луч, который летел скорее в мальчика, чем в нее. — Всем опустить палочки, — громыхнул Грюм из глубины зала. Казалось, даже клинки на стене задрожали от звука его голоса. Ученики непонимающе завертели головами. — Занятие окончено, — Аластор пробрался сквозь ошарашенный строй и подхватил Нимфадору под локоть, оттаскивая в сторону от двери. — Все в душ. Приказывать дважды не пришлось. Дети, не веря своему счастью, без оглядки понеслись на выход, толкаясь в дверях. Демонстрируя полное отсутствие критического мышления и дисциплины. И это будущее Ордена. Красота. — Совсем спятила? — приглушенно сказал Грюм, пока зал стремительно пустел. — Аваду словить решила? — А что такое? — насмешливо протянула Тонкс. — Будешь скучать по мне? Бессмысленно играть в покер с тем, кто видит насквозь весь расклад. Как и самого противника. Оставалось импровизировать. — А если бы кто-нибудь решил отличиться? Посмотрим, как ты будешь ёрничать с пробитой башкой. — Так это «да»? — Нимфадора опустила взгляд на свое плечо, на котором плотно сомкнулись пальцы Грюма, и томно облизнула нижнюю губу, задержав кончик языка в уголке рта. Он тут же отпустил её руку — если не отбросил, будто Тонкс была раскаленной кочергой. Что в принципе-то недалеко от истины. Рядом с ним её кожа начинала гореть. Отступив, Грюм окинул Дору беглым взглядом. — В честь чего маскарад? — А тебе нравится? — она крутанулась на месте, задевая длинными волосами Нарциссы его лицо. Без эффекта. Нужно его дожать. Тогда она немного покрасовалась перед зеркалом, с чувством очерчивая изгибы чужого тела. У Грюма заходили желваки. Бинго! — Что, совсем ничего не дрогнуло? — Нимфадора вновь приблизилась, пытаясь вывести его хоть на какие-нибудь эмоции. — Например, здесь, — она коснулась кончиками пальцев его виска, — здесь, — затем накрыла ладонью его грудь, — или здесь? Грюм грубо перехватил её ладонь на подходе к своему паху: — Кончай паясничать, Тонкс. А не то… — Не то что? — она вывернулась из его хватки, пытаясь разгадать то, что он хранил за семью печатями. — Снова назначишь мне двадцать кругов? Пятьдесят приседаний? Брось, Грюм. Моя задница уже и так тверже камня, хочешь проверить? С этими словами она вернула прежний облик и повернулась к нему спиной, прогнувшись в пояснице. Тонкая ткань платья облепила ягодицы подобно второй коже. Вполне эффектно. Да, Тонкс однозначно знала свои сильные стороны. По удаляющимся шагам за спиной она поняла, что Грюм просто, мать его, уходит. Проклятье. — Когда-нибудь я узнаю, кто она, — раздосадованно крикнула вслед Тонкс. — Та, которой удалось оживить твое каменное сердце, а затем и разбить его. Еще неизвестно, за что я ненавижу ее больше, — последнюю фразу она буркнула себе под нос, разглядывая ногти. — И что ты будешь делать с этой информацией, Дора? — с вызовом бросил Грюм, остановившись на полпути к выходу. — Даже не знаю, — Тонкс играючи подобрала один из метательных ножей с пола, и, подкинув, ловко перехватила его за лезвие. — А что мы обычно делаем с предателями, Аластор? Заприметив тренировочный манекен у стены, она сделала крохотный шаг в сторону и замахнулась. Клинок пролетел в опасной близости от головы Грюма и вонзился ровнехонько в набитый соломой лоб. Десять очков метаморфу. Мясник окатил ее фирменным равнодушием — только стрекота сверчков не хватало — и вновь устремился к выходу. Пусть прикидывается сколько хочет, но если ей удастся остановить его дважды, это будет прорыв. — Ты поэтому не идешь на свадьбу? — подорвалась за ним Тонкс, окрыленная своим успехом. — У тебя психологическая травма или типа того? Поравнявшись, она увидела, как на нее покосился механический глаз. — Ты ведь в курсе, что я в розыске? Как и Дамблдор. Представляешь, чем все может закончиться? Аластор схватился за ручку двери, но Тонкс навалилась на нее всем весом. — Это свадьба, Грюм. Конечно, все закончится плохо. Он мог рвануть чертову дверь вместе с Тонкс, впечатав её в стену, и глазом не моргнуть. Но вместо этого отпустил ручку. Сделав шаг назад и сложив мощные предплечья на груди, он отгородился. Или сделал вид. — Сириус сбежал из Азкабана, и его это не останавливает, — продолжила наседать Дора. — Он идет, потому что хочет лакать пойло из миски, сидя у ног Люпина. От абсолютно серьезного выражения лица, с которым он произнес эту фразу, хотелось расхохотаться. — У каждого свои кинки, Грюм, не осуждай. Прямой взгляд из-под нависших бровей, римский нос и жесткая линия губ вызывали какую-то щекотку под ложечкой. Будто Тонкс оказалась в кабине лифта резко ухнувшего вниз: секундное обманчивое ощущение потери опоры под ногами. — Да брось, пойдем, — она стукнула его кулаком в плечо. — Выпьешь, расслабишься, попялишься на мои сиськи, пока я делаю вид, что не замечаю этого. Его взгляд никогда не опускался ниже ее лица, если речь не шла о тренировках. И Дора чувствовала в этом некоторую уязвимость. На которую раз за разом давила. — Похоже на то, что мне нужно расслабиться? Черт побери, еще как! В Ордене каждый расслаблялся по своему. Да даже у Грейнджер было припрятано собрание сочинений Локхарта, которое она зачитывала до дыр вместо порнушки. У каждого были свои мерзкие секретики. Никакого осуждения. Грюм же совместные попойки игнорировал. Наверняка и кончал, не переставая хмуриться. Если бы Дору спросили, что напрягалось у Грюма чаще: мышца гордецов или член, — она без сомнения выбрала бы первое. — Даже не знаю, — промурлыкала Тонкс. — Ты никогда не говоришь о том, что тебе нужно. Она отошла от двери и приблизилась вплотную к Грюму, намеренно едва касаясь его грудью. Механический глаз дернулся, но тут же застыл на месте. Тонкс улыбнулась. — Знаешь, — Аластор опустил руки и подался вперед, не отрывая от нее взгляда, — одна вещь только что пришла мне в голову. Это было что-то новенькое. И хоть выражение его лица ни капли не изменилось, Дора вспыхнула. Она не видела, но была практически уверена, что кончики ее волос начали приобретать алый цвет. — Да? И что же? — смакуя момент, тихо произнесла она, останавливая взгляд на его губах. Неужели вот так? Годы ее трудов наконец увенчаются успехом сегодня. Сейчас. Отличия между ними просто поражали. Дора была раскрытой книгой, готовой напрыгнуть на него, обхватив бедрами в этот самый момент. Чтобы он просканировал ее своим механическим глазом полностью. Грюм же непоколебим в своей холодности. Эмоциональный кастрат, которого она взялась излечить. Через постель. Тонкс уже мысленно накрутила себя до предела, когда скорее прочитала по губам, чем услышала: — Чтобы ты съебала нахрен и больше не срывала мои тренировки. Дора моргнула пару раз, вникая в смысл, и расплылась в улыбке. Ну конечно, все не могло быть настолько просто. — Фу, как грубо, — она обиженно надула губы. — Разве так обращаются с леди? — Когда встречу тут хоть одну, тогда и подумаю. А теперь проваливай и займись делом. За спиной Грюма громыхнула дверь, а Дора возликовала — она только что воочию видела слабый отблеск жемчужины сквозь приоткрытую раковину. Все складывалось как нельзя лучше.

* * *

Нора Чарли тихо улизнул из кухни. На лестнице громкие голоса и смех звучали приглушенно, и по мере подъема улыбка на его губах медленно меркла. В преддверии свадьбы брата мысли невольно раз за разом возвращались к собственной жизни. Ситуацию усугубляли расспросы матери и ее жалостливые взгляды, брошенные украдкой. В свои двадцать пять Чарли был холост и на горизонте не предвиделось даже потенциальной кандидатуры в спутницы жизни. А Молли, которая в его возрасте уже стала матерью двоих детей, находила такое положение дел крайне плачевным. Сам же Чарли не страдал от одиночества или скуки. Его страстью всегда были приключения. Путешествия, новые страны, опасные магозоологические экспедиции, его драконы. Отношения, которые он несколько раз пытался заводить дома, были краткосрочными и чахли, стоило лишь покинуть Лондон. Со временем он понял, что вряд ли найдет девушку, которая разделит его увлеченность и будет мириться с месяцами отсутствия своей пары. А уж найти ту, которая, бросив привычный уклад, отправится вслед за ним, казалось и вовсе невозможным. Лишь Тонкс была способна годами его терпеть. Она спокойно реагировала как на месяцы молчания с его стороны, так и на бесконечную череду писем в свой адрес. Но вместе с тем, совершенно парадоксально, Чарли имел тягу к уютной семейной жизни. Оттого и не представлял, как должна выглядеть его собственная семья, если ее глава должен заботиться о безопасности и благополучии, а не жить в ветхой лачуге в тропиках где-то на экваторе треть года. Его дети что же, будут бегать дикарями по лесу? Определенно нет. Поэтому он поместил два этих желания на противоположные чаши весов. И убедил себя, что обречен выбирать что-то одно. Семейная жизнь определенно оказалась не для него. Или вернее, сам Чарли был для неё не создан. Он не станет обрекать кого-либо на бесконечное ожидание или же жизнь на чемоданах и портключах. Нельзя получить всё и сразу. Поэтому он бежал. Быстрее и дальше. В Уэльс. На материк. В Румынию. Короткими набегами возвращаясь домой. Проникаясь теплом и уютом. Пока не достигал той точки, в которой понимал: если не покинет дом сейчас, то больше не захочет уезжать никогда. Бывало он отправлялся в путь, не прощаясь, — со столь пугающей скоростью росло и крепло желание остаться. Тогда он писал письма с извинениями, оправданиями и надуманными предлогами столь резкого отъезда. Писал то, о чем не мог сказать в лицо. Ведь стоило попросить его остаться — и он бы сломался. Чарли толкнул приоткрытую дверь и облокотился о косяк, наблюдая. В небольшой комнате, залитой солнечным светом царил полный бардак. Он думал, Тонкс была ураганом, но в ее части спальни, которую он безошибочно вычислил по висящему на стене жуткому плакату «Вещих сестричек», сохранялся еще относительный порядок. Одинокий ботинок, завалившийся набок, будто пытался спастись от монстра под кроватью, жалобно раскинув руки-шнурки в стороны. Пара мятых футболок на полу, цветастые баночки с косметикой — на тарелке, надкусанное яблоко с отметинами от зубов — на кровати. В этом была вся Тонкс. Всегда движимая своими эмоциями и сиюминутными желаниями. Она хваталась за одно, потом внезапно бросала и бралась за другое. По расположению вещей можно было буквально воссоздать траекторию ее перемещений и действий. Вторая же половина комнаты напоминала кладовку, у которой по какой-то причине испарили дверь, и все ее содержимое мусорным оползнем лениво вываливалось наружу, постепенно поглощая окружающее пространство. Пол вокруг кровати весь был завален вещами. Раскрытый чемодан с книгами, скомканная одежда, свитки, пергаменты, перья, какие-то флаконы и колбы — все было свалено, формируя подножие гигантской горы, на вершине которой, подобно дракону в гнезде, сидела Грейнджер. Подобрав под себя ноги, она что-то сосредоточенно писала в блокноте на коленке, а ее палочка, свободно лежащая в пальцах, была направлена на десяток листов, парящих в воздухе. Чарли вспомнил себя в ее возрасте. В свои семнадцать он интересовался преимущественно драконами и сиськами. Причем именно в этой последовательности. Грейнджер же всегда была маленькой надоедливой занозой, жадной до знаний. Слишком умной и сообразительной. Она могла подловить любого в два счета и в свои девять лет, вступив в Орден, уже знала миллион вещей из самых разных областей. Она бросалась в дискуссию, как мантикора на добычу — без оглядки и готовая биться до последнего. В ней всегда бурлил какой-то неиссякаемый огонь. Ею двигало желание постичь все секреты мироздания. Будто она собирала пазл из кусочков, которым нет конца. Не зная, что за картинка ждет ее по итогу, но увлеченно наслаждаясь самим процессом. Но что-то происходило. С течением времени её огонь угасал. Она замыкалась. Больше не было дискуссий и споров, поучительных лекций за завтраком. Её прежней уже не было. Каждый раз возвращаясь, Чарли с сожалением обнаруживал, что Грейнджер становилось все меньше. Поэтому до очередного своего отъезда, он вознамерился вытащить её из кокона, состоящего из старых пергаментов, пыли и замаскированных под занятость и раздражение страхов. — Тонкс, у меня нет пуш-ап лифчика, я же сказала, — не поднимая глаз, произнесла Грейнджер. Чарли удивленно вскинул брови и улыбнулся. — Очень интересно, но я здесь не за этим. Гермиона вздрогнула, оторвавшись от письма, и все парящие листья разом спланировали на пол. Испуг на её лице мгновенно сменился недовольством. — Зачем пришел? — ощетинилась Грейнджер, слезая с кровати. Странно, что для этого ей не понадобилось снаряжение для скалолазания. Или метла. Хотя она никогда не любила метлы. — Хотел вернуть. Ты обронила на кухне. Чарли протянул несколько мятых листов с россыпью старых капель от кофе, напоминающих ее родинки. Гермиона выхватила бумаги, сминая их еще сильнее, и сложила на груди руки, уставившись на него волком. Чарли выждал пару секунд, но никакой благодарности не последовало. Не последовало вообще ничего. — Не знал, что у химических элементов тоже есть теории, — он решил осторожно прощупать почву. Почему-то показалось, что безопаснее будет начать с ее территории. — Бор — это фамилия, — Грейнджер опустила взгляд на записи в руке, а затем уставилась на него, как на идиота. — Даже пишется по другому. — Точно, — только и сказал Чарли. Поляризация света, энергетический спектр, квантовая механика — глаза выцепляли отдельные термины, и он скорее на уровне интуиции чувствовал, что что-то выбивается из ряда. В детстве игра«Найди лишнее» была намного проще. К счастью, его самолюбие не зависело ни от химических элементов, ни от мертвых мужиков. Какими бы знаменитыми они не были. Разговор отчаянно не клеился. — Не думал, что Снейп идет настолько вразрез со стандартной программой. В мое время… — Это не для Снейпа, — беспардонно перебила Грейнджер. Ненавидела, когда он подчеркивал их разницу в возрасте. Будто одно старшинство уже делало Чарли лучше и успешнее. Даже несмотря на то, что она только что буквально унизила его взглядом за промашку с Бором. — Задание хоть и было сложным, но не невыполнимым. Чарли кивнул и промолчал. Он видел как она колеблется, желая похвастаться. Или пожаловаться. Оставалось только подождать. — У Грюма есть один артефакт, — пожевав губу, выпалила она, — но он не подпускает меня к нему. Якобы это слишком опасно. А я слишком неопытная! — она попыталась спародировать Грюма. Не слишком удачно. — Но я не ребенок! Значит, пожаловаться. — О да, я вижу, — сведя брови, серьезно сказал Чарли, но губы предательски дрогнули, отчего Грейнджер еще сильнее насупилась. — Тебе совсем нечего делать? — вскинулась она. — Можешь пойти прыгнуть с дерева, если у тебя адреналиновая ломка. — Адреналиновое что? — Чарли поперхнулся от неожиданной перемены темы. Прыгать с дерева ему никто не предлагал уже лет десять. — Спасибо, я подумаю над этим. Гермиона молча ждала. Очевидно, прыгать с ним она не собиралась. — Раз уж мы перешли к дружеским советам, — Чарли почесал бровь, думая, какие слова вызовут менее негативную реакцию. Почти сразу же понял, что таковых в английском языке еще попросту не придумали. — Может, тебе стоит проветриться? Гермиона нисколько не изменилась в лице и отбила его подачу с ловкостью загонщика, едва завидевшего бладжер. — На улице жара и никакого ветра. — Это образное выражение, ты же понимаешь, — спокойно втолковывал Чарли. — Если тебе предлагают сделать перекур, это не значит, что вы пойдете курить. — Я не курю. — Я знаю, — Чарли прошелся рукой по лицу. И почему так сложно-то. — Послушай, ты торчишь тут с самого приезда. Я всего лишь имею в виду, что тебе стоит сделать перерыв. Отдохнуть, понимаешь? — Я отдыхаю, — заупрямилась Грейнджер. — Когда совершаешь набеги на кухню? Гермиона покраснела. Не хватало еще, чтобы она почувствовала себя пристыженной и вовсе перестала есть. — Я не это имел ввиду, — Чарли поспешил исправить положение, чувствуя, что все его маленькое альтруистическое предприятие начинает идти ко дну. — Я всего лишь хочу сказать, что тебе нужен отдых. Прищурившись, Гермиона подозрительно изучала его с мгновение. — С чего это ты так обо мне печешься? У тебя что, любимый дракон сдох, и тебе больше не о ком заботиться? — Эм, нет. Все мои драконы живы, спасибо. — Тогда что? — Просто забота. Знаешь, это когда люди… — Я знаю, что такое забота. Гермиона сильнее обхватила себя руками и нетерпеливо постучала босой ступней по полу. Ее пальцы при этом забавно разогнулись, оттопыриваясь вверх. — Раньше вы много времени проводили с Гарри и Невиллом, — осторожно закинул удочку Чарли, в надежде, что рыбка заглотит наживку, а не сорвется с крючка. — У Гарри и без меня забот полон рот. А Невилл практически переехал в теплицы. Очевидно, слизеринцы и растения с ядовитыми лягушками более приятные собеседники, чем я. Тон ее голоса был ровным, но в нем сквозила колючая обида. Чарли не смог сдержать улыбку. А что? Своим брюзжанием и скривленным личиком она вполне могла сойти за мандрагору. Его веселье вновь не ускользнуло от Грейнджер. — Долго так стоять собрался? — она взялась за край двери, будто намеревалась ее захлопнуть. Само очарование. Чарли оторвался от косяка и вскинул руки. — Ухожу, ухожу, — он уже было развернулся, но в последний момент передумал, на что получил очередной недовольный взгляд. — Только вот твои друзья сейчас здесь, внизу. И поблизости нет никаких слизеринцев или лягушек. Он многозначительно приподнял брови, делая шаг назад, в коридор, на что Гермиона закатила глаза и хлопнула дверью. Лица коснулся легкий ветерок с ароматом кофейных зерен и пыли. Подростки. Рыбка помахала хвостом и нырнула на знакомую спасительную глубину. Ну, он честно пытался.

***

Коттедж Ракушка Вильям подхватил Флёр на руки, заставив взвизгнуть и обхватить его шею руками. Он отворил дверь ветхого коттеджа и перенес через порог свою будущую невесту, оставив на входном коврике россыпь теплого песка с пляжа. — Это плохая примета, Уилл. Мы ведь обручимся только завтра, — несмотря на слабые протесты, Флёр широко улыбалась, — Mon Dieu! — она засмеялась и откинула голову, когда Вильям закружил ее на месте. Платиновые волосы раскинулись в стороны, подобно нитям паутины. Сети, в которые когда-то попал он сам. — Когда мы с тобой соблюдали правила? — он медленно поставил Флёр на ноги, не выпуская из объятий. Ее дыхание сбилось от смеха и восторга, которые переполняли и его самого. Волосы Флёр пахли цветами и медовой сладостью; в них хотелось зарыться пальцами и бережно перебирать прядь за прядью, отмеряя минуты времени, проведенного рядом. Минуты такого разного счастья: одновременно громкого и тихого, нежного и порывистого, кроткого и буйного, но неизменно живого и абсолютного. — Не могу поверить, что это наш дом, — Флёр обернулась, опираясь спиной о его грудь и переплетая их пальцы на своем животе. — Нужно передвинуть диван ближе к окну. Так можно будет читать, наслаждаясь видом на море, — она воодушевленно обвела взглядом гостиную, будто уже представляла, как изменит ее под себя. — А вот здесь мы поставим маленький кофейный столик. — Не ожидал таких восторгов от гостиной, — Билл перекинул волосы Флёр за спину, оголяя шею и оставляя на ней поцелуй. — Может, прибережешь их для спальни? Она на втором этаже. Он аккуратно прихватил солоноватую кожу губами, и усмехнулся, когда вопреки жаре, на ней появились мурашки. — Уверена, меня хватит на спальню, — Флёр откинула голову ему на плечо и прикрыла глаза, отдаваясь во власть прикосновений и горячего дыхания. — И на гостиную, и на ванную. Тут же есть ванная? — Мгм, — промычал Вильям, запуская пальцы под край ее майки, — целых две. — Отлично, на две ванные. Флёр обвила его шею рукой и запустила пальцы в волосы, то нежно массируя кожу подушечками, то слабо царапая, когда его покусывания и кружение у груди становились слишком напористыми. Да, они договаривались не отвлекаться, но не пошло бы все к черту? — Тут еще есть садик, — Билл накрыл ее грудь ладонью и слегка сжал. В жару Флёр не носила лифчик, и ее соски, выпирающие через тонкую ткань, дразнили его все утро. — Небольшой, но довольно уютный для того, чтобы… — Не люблю грязь, — Флёр накрыла его ладонь своей, останавливая. — Именно поэтому мы здесь, забыл? Конечно, забыл. Любой половозрелый мужчина при виде неё был вынужден держать член в штанах силой воли, чем Билл намеревался более никогда не заниматься. Не сегодня утром. И, возможно, не следующие лет тридцать-сорок, если природа не подведет. Флёр обхватила его лицо ладонями и мягко коснулась губ невесомым поцелуем. Он растаял быстрее, чем мираж в пустыне. Непростительно быстро. — Уилл, у нас уйма работы. Оглядись. Вильям все еще смотрел на пухлые розовые губы, мечтая об их прикосновении. Возможно, чуть ниже. Намного ниже, если быть предельно честным. — Ну же, — она настойчиво отвернула его голову в сторону, вынуждая сконцентрироваться на окружении. Все горизонтальные поверхности были покрыты густым слоем пыли. Солнечный свет не мог пробиться через мутные стекла, отчего пауки, чувствуя себя полноправными хозяевами этого царства полумрака, сплели в углах паутину невообразимых размеров. Диван и кресла, когда-то накрытые тканью, оказались поедены молью. Здесь требовалась капитальная уборка и диагностика скрытых проклятий, доставшихся от предыдущих хозяев. Биллу совсем не улыбалось, чтобы какие-то пылевые клещи укусили его за яйца в самый интересный момент. Эта мысль несколько поумерила его пыл. — Погляди, и кто оставляет цветы, съезжая из дома? — Флёр подошла к кухонному столу, разглядывая букет, похожий на покрытую плесенью икебану. — Это что, хризантемы? — она нахмурилась и взмахом палочки заставила иссохшие стебли в вазе на кухонном столе рассыпаться в порошок, который окончательно удалило последующее Тергео. Весь день до самого вечера они посвятили уборке, сделав лишь короткую передышку, чтобы выпустить в лесу подальше от дома стайку пикси, обосновавшуюся в одной из кладовок. Количества произнесенных ими Скурджифаев и Тергео хватило бы, чтобы навести порядок в спальне самой Грейнджер, и уже один этот факт, несмотря на большую площадь коттеджа, свидетельствовал о крайней степени загрязнения. Они вместе составили список покупок, а также вещей, не поддающихся восстанавливающим чарам и требующих замены. А закончив, замерли посреди гостиной, безмолвно любуясь результатами своих трудов. Возвращаться в Нору совсем не хотелось. Флёр собрала корзину для пикника, Вильям взял плед, пару помятых жестяных кружек, и они отправились на улицу. Солнце неумолимо клонилось к закату, превращая небо в палитру розовой акварели. Кучевые облака, похожие на комки сахарной ваты, медленно плыли в пурпурном сиропе, бережно подгоняемые слабым ветерком. Они устроились на небольшом песчаном пригорке между домом и кромкой воды. Вечерний воздух пах прибрежным летом — солеными морскими каплями на теплом камне, мокрым песком и озоном. С крыльца доносились переливы музыки ветра. Вместо колокольчиков подвеска была сделана из ракушек, перламутровые стенки которых радужно переливались и хрупко позвякивали, несмотря на урон, нанесенный их целостности временем. Большинство раковин растрескались, побились, являя миру свои опасные бритвенно-острые клыки. Цветастые птичьи перья на тонких подвесках под воздействием соленого воздуха слиплись и задубели, напоминая скорее клинки, нежели часть украшения. Не такого заслуживала Флёр. Во Франции у нее была стабильность, достаток, положение в обществе. А тут… Полуразрушенный коттедж, половину стоимости которого внесли его родители, а вторую составил заем. Флёр подставила лицо слабому морскому бризу и лениво наблюдала за действиями Уилла. Он разложил сыр и виноград, достал хлеб, который случайно упал вверх ногами. Флёр чересчур быстро перевернула багет и взмахом палочки нарезала его наискосок на тонкие ровные ломтики. Билл не придал этому ее порыву значения, с хлопком распечатав так кстати найденную бутылку кальвадоса. — Ты решил меня споить? — Флёр закашлялась, сделав маленький глоток из своей кружки. Билл последовал ее примеру, пробуя крепкий яблочный бренди и с улыбкой смакуя легкую кислинку на языке. — Боишься, что я сбегу от тебя в последний момент? — поинтересовалась она, скидывая сандалии и игриво тыкая его ногу кончиками пальцев. — А стоит? Длинные травинки ласкали бледную кожу босых ног Флёр, а ветер легко играл волосами, донося смысл непрошенных слов. Видит Мерлин, он не собирался снова начинать этот разговор. — Уилл, мы это уже обсуждали, — ее игривое настроение вмиг улетучилось вместе с улыбкой. — Я знаю, знаю. Просто, — он провел большим пальцем по краю нижней губы, собираясь с мыслями. — Там у тебя есть статус, связи. Ты полноправный член высшего общества. А здесь станешь частью хоть и чистокровной семьи, но с весьма сомнительной репутацией. — Уилл… — Гоблины хоть и держатся особняком, наплевав на наши дрязги, но я не могу гарантировать, что завтра они не выпнут меня из Гринготтс без объяснения причин. — Уилл, — Флёр наконец повысила голос, заставляя его замолчать, и со вздохом продолжила. — Я не хочу становиться частью какого бы там ни было мира. Я хочу создать свой собственный. И для этого мне нужен лишь ты. Ее ладонь нежно коснулась его щеки. Прикрыв глаза, Вильям прильнул и поцеловал ее у основания большого пальца. Он не знал слов, что передали бы все то, что он чувствовал. Зато у каждого его страха и опасения было по гимну. — Ты уверена, что хочешь променять свою жизнь во Франции на это? — он небрежно взмахнул рукой в сторону дома с покосившимся дымоходом и парой черепичных проплешин. — Я совершенно точно уверена, что хочу променять свою жизнь на это, — Флёр вновь бережно обхватила его лицо ладонями и заглянула в глаза. В них была нежность, теплота июньского солнца, пожар сотен костров, рассыпающих искры в бездонную темень зрачков. Любовь с соленым привкусом прибрежного лета. В них был дом.