Aurora Purpurea

29 июня 1997 года Малфой-мэнор Сад Малфой-мэнора был создан для любования и восхищения. Бесчисленные извилистые гравийные тропинки с лихвой удовлетворяли потребность аристократии в пеших прогулках. Маршруты пролегали через пестрые цветники и оранжерею с зимним садом, через небольшую площадку с фонтаном, обрамленным искусными резными скамьями, огибали «живой» лабиринт, над высокими зелеными стенами которого виднелась лишь крошечная часть купола беседки-ротонды. В укромных уголках заключали союзы, скрепляли клятвы и разменивали информацию. Этим растениям, вероятно, было известно больше секретов, чем отделу тайн. От пустяковых подростковых драм до вскользь брошенных намеков, способных повернуть ход истории. Но несмотря на всю роскошь и богатство убранства, летом Драко предпочитал им прохладу рощи у дальней границы участка. Даже в столь жаркие дни, как этот, ясени и клёны дарили спасительную тень, а вода небольшого водоема, испаряясь, делала воздух менее сухим и колючим. Эта часть поместья радовала не только глаз, но и тело. Драко по обыкновению устроился на шезлонге, протягивая гудящие от усталости ноги. Хоть он и овладел аппарацией еще во время прошлого учебного года, окончив курс с отличием, из-за дурацкой формальности приходилось ждать семнадцатилетия, а затем — сентября, чтобы подать заявку на экзамен и получить официальное разрешение на перемещения. По той же нелепой причине они с Забини и Ноттом две недели болтались по французской Ривьере как последние магглы. Помимо изнуряющей нагрузки приходилось терпеть Блейза, ежечасно порывающегося нарушить с десяток международных законов неправомерной аппарацией, и Теодора, который его от этой затеи всячески отговаривал. Сейчас они опять о чем-то тихо спорили, а Драко пытался привести мысли в порядок, созерцая кусты небесно-голубых гортензий, которые так любила Пэнси. Пышные соцветия, словно гроздья винограда, тяжело свисали на ветвях, склоненных к земле. Для работы в саду у Малфоев трудилось полдюжины эльфов. Но несмотря на их усердие, природа так и норовила взять свое. Среди идеального порядка в траве между кустарниками уже проглядывали редкие желтые «глаза Якоба». Так мать называла якобею — мерзкий сорняк, похожий на желтую ромашку. Внешне милый и безобидный цветок, по сути своей, являлся агрессивным захватчиком. Он рос в любых, даже самых жестоких условиях, вытесняя другие виды растений. Отбирая у них жизненно важные ресурсы: воду, питательные вещества, пространство. Драко же предпочитал использовать другое его название — параличник. Ведь стоило растению зацвести, как оно начинало выделять ядовитые алкалоиды, привлекающие к себе таких же ядовитых насекомых. И вот твой некогда идеальный садик в мгновение ока превращается в гремучий притон. Идеальная иллюстрация того, как один никчемный, но ядовитый паразит множился, привлекал и становился питательной средой для других более опасных видов. Поэтому и разбираться с ними нужно было в зачатке. Быстро и эффективно. Выдирать слабые ростки с корнем, пока не посыпались семена. Что у него на глазах и сделал домовик. В толстом садовом фартуке и рукавицах, тот поднырнул под гортензии и двумя рывками расправился с сорняком, поместив его труп в холщовый мешок. Драко скривился. Солнце переместилось и выглянуло в небольшое оконце между переплетенных древесных крон. Его лучи скользнули по бледной коже, и ласковые касания довольно быстро вспыхнули на ней болезненным пожаром. Но письмо, полученное с утра совиной почтой жгло карман Драко похлеще десятка июньских солнц. «Привет, Змей. Это снова Гарри. Надеюсь, ты хорошо отметил свой день рождения и не в обиде на меня. Ты знаешь, поездка во Францию мне не по карману, да и получить разрешение на выезд за пределы Британии весьма проблематично. Приют стал еще хуже, чем я его помнил. Все так, как ты и говорил, когда мы шутили перед каникулами: безвкусная еда, поношенная одежда и перманентный запах бедности. А совы здесь такие старые, что я бы не рискнул доверить им даже вынос мусора. Может, поэтому я не получил от тебя ответа ни на одно из писем с начала лета. Эти совы наверняка просто теряют их или доставляют не на тот адрес. В любом случае мой подарок я им точно доверять не собираюсь. Дождусь начала нового учебного года и вручу его тебе лично. Хороших каникул. Гарри» — Чертов Поттер, — пробормотал Драко и, смяв пергамент, бросил его на траву рядом с шезлонгом. Это было уже четвертое письмо, что, даже по меркам Поттера, отдавало отчаянием. Не смотря на количество, Драко не спешил с ответом. Честно признаться, он чертовски злился. Рядом с Малфоями Гарри мог безбедно провести целое лето, и никто даже не заметил бы лишнюю статью расходов в семейном бюджете. Домовики выбрасывали ежедневно больше еды, чем могли съесть пять Поттеров. В Мэноре пустовало полдюжины гостевых комнат, как и в их французском имении. А родители летом устраивали приемы и званые ужины чуть ли не каждую неделю и тратили на организацию баснословные суммы. Но Поттер с его принципами категорически отказывался от подачек. Даже если это значило провести целых три месяца в занюханном деревенском клоповнике. И то была не единственная причина для раздражения. Поведение Гарри вызывало у Драко опасения. С приближением выпуска Поттер становился более отстраненным. Подолгу пропадал в библиотеке, будто нарочно избегая компании. А находясь рядом, глубоко погружался в свои мысли, которые, судя по выражению лица, его совсем не радовали. Драко задавался вопросом, действительно ли причина отказа кроется только лишь в нежелании нарушать правила приюта? Потому что Малфоям закон не писан — они создавали их сами. Для других. Пара писем по нужному адресу решили бы практически любую проблему. А личный визит отца разобрался бы с их оставшейся частью. Но Поттер был не из тех, кто лебезит ради подачки или услуги. Всегда себе на уме. Он будто не замечал той пропасти, что разделяла их с рождения. Стоя у самого подножия социальной лестницы, Гарри каким-то образом умудрялся не смотреть на Драко снизу вверх. Поттер всегда каким-то непостижимым образом оказывался с ним на равных. Драко невольно вспомнил их знакомство на первом курсе в ожидании распределения. Та старая мантия, одежда с чужого плеча, осунувшееся лицо, шапка всклокоченных волос и этот испуганно-загнанный взгляд…

* * *

1 сентября 1991 года

Хогвартс

Макгонагалл пересчитала первокурсников по головам и скрылась за огромной двустворчатой дверью из темного дуба, оставив детей в вестибюле одних. Тихие шепотки быстро перешли в негромкий галдеж. Все знали друг друга если не лично, то негласно. Дети самых богатых и влиятельных домов магической Британии собрались под одной крышей, чтобы в ближайшие семь лет бок о бок постигать азы волшебства. Драко, как и все, знал, что сегодня среди них затесалось одно любопытное исключение. «Пророк» последние две недели только и писал что о юном даровании, которому посчастливилось стать первопроходцем в новой программе министра Реддла. Оборванец из низшего класса удостоен чести попасть в высшее общество. И далеко не все члены того самого общества приняли эту идею с распростертыми объятиями. Именно поэтому судьба проекта министра зависела от грядущего распределения и того, что могло произойти в ближайшие минуты до него. — Это он. Пэнси, Тео и Блейз проследили за взглядом Драко, который был устремлен на невысокого тощего паренька в круглых очках. Тот держался особняком и разглядывал статуи, расположенные в основании парадной лестницы. — Вы только поглядите, такие мантии носили еще до нашего рождения, — неприязненно съязвил Теодор. Малфой сощурился и оценивающе оглядел своего будущего сокурсника. В его внешнем виде не было ничего, что не смогли бы исправить новая одежда и баночка геля для укладки волос. Разве что уродливый шрам на лбу. Но и этот недостаток вполне можно перекрыть манерами и обаянием, которому совершенно не обязательно быть дарованным от природы. Оставалось только подойти и самому убедиться насколько все плохо. Оценить масштаб внеклассных работ на следующий учебный год. — Стой, куда это ты идешь? — Пэнси схватила Драко за рукав, останавливая. В ее голосе сквозило беспокойство. — Поприветствовать нашего однокурсника. — Этого заморыша? — Теодор все еще не утруждал себя подбором выражений. — Отец говорит, что мы должны поддерживать министра и его инициативы. И если я, как сын члена совета, возьму новенького под свое крыло, то впоследствии это зачтется. Всем нам, — добавил Драко чуть погодя, настойчиво убеждая друзей. — Он может быть опасен, — понизив голос, произнесла Пэнси. — Ты слышал, что происходит в стенах приюта? — Там водятся гигантские крысы, которых они ловят голыми руками и едят, а из костей делают амулеты, — зловещим шепотом заговорил Блейз, будто снова рассказывал страшилки у камина, а не стоял в стенах школы. — У них нет палочек, поэтому с детства они практикуют магию крови и зельеварение. А еще… — Как они практикуют без учебников, умник? — вмешался Теодор, как всегда преисполненный скепсиса. — И без преподавателей? Я слышал, они не умеют читать и тупые, как тролли. И воняют так же. В это я охотно поверю. Малфой обернулся, еще раз бегло оценивая новичка. При детальном рассмотрении любой бы заметил его напряженную спину и подтянутые к ушам плечи, хмурые взгляды, которые тот время от времени бросал на собравшихся, и правую руку, которую с самого вокзала не вытаскивал из внутреннего кармана мантии, где, вероятно, лежала палочка. — Это просто байки, — отмахнулся Драко. — В любом случае здесь ему придется играть по нашим правилам. — Ты всегда слушаешь, что говорит твой отец? — совершенно серьезно спросила Пэнси, вновь хватая его за рукав. — Конечно, — Драко ошарашено уставился на Паркинсон. — Министры уходят и приходят, а совет вечен. Тебе бы тоже не мешало почаще прислушиваться к своему старику. Пэнси опустила руку и поджала губы. Драко запоздало понял, что перегнул палку. — Посмотри на него, Пэнс. Разве этот бедняга может быть опасен? — Он обхватил подругу за плечи, демонстрируя, как новенький отшатнулся в сторону, когда один из портретов заговорил с ним. — Он палочку наверняка впервые увидел в лавке Олливандера пару дней назад, не говоря уже о серьезной магии. — Чтобы сломать тебе нос, ему не понадобится палочка. — Все будет нормально, — Малфой заглянул ей в глаза и, получив в ответ слабый кивок, сверкнул зубами. Пригладив намертво приклеенные к черепу волосы, Драко крутанулся на каблуках и решительно направился к портретам. — Привет, — окликнул Драко, подходя ближе. — Я Малфой. Драко Малфой. Личный проект Драко недоверчиво посмотрел на протянутую ему ладонь, затем на лицо Малфоя и наконец перевел взгляд на троицу за его спиной. Блейз улыбался, Тео демонстративно рассматривал ничем не примечательную ближайшую каменную стену, а Пэнси кивнула, нервно перебирая пальцы. — Это Забини, Нотт и Паркинсон, — Драко кивнул за спину, не опуская руки. Проект все еще молчал. — Я же говорил, — Тео ткнул пальцем в гобелен на стене и тут же брезгливо отряхнул руки. — Этот похоже и речи не обучен. — Тео, — одернула его Пэнси. — Я Гарри, — хрипло произнес парень и прочистил горло. — Поттер, — с облегчением подхватил Драко и вскинул брови, — я знаю. Гарри вытаращил глаза, но тут же нахмурился, поправляя круглые очки на переносице. — Откуда? — Ты тут что-то вроде знаменитости. Первый из сиротского приюта, кого избрали для учебы в Хогвартсе. Поговаривают, у тебя экстраординарные способности. Это правда? — Очевидно же, что нет, — буркнул Нотт в облюбованный пыльный гобелен. И тут же тихо ойкнул, получив тычок под ребра от Пэнси. Гарри нахмурился и вновь посмотрел на руку Драко, которую тот все еще держал перед собой. Было в лице и поведении Гарри что-то животное, опасливое, будто он в любой момент ждал пинка. Но в высшем обществе кулаками махали редко, предпочитая расправляться с недругами более изощренными методами. И с этим миром Поттеру еще предстояло познакомиться. Миром лжи и притворства, искусных масок и лицемерия, посыпанного золотой пыльцой. Но помимо опаски в его взгляде Драко увидел и нечто другое. Поттер колебался. Думал, просчитывал вероятности и последствия своих действий, будто сложившаяся ситуация была не просто сценкой из их жизни, а переломным моментом в замысловатой шахматной партии. И именно тогда Драко понял, что он не так прост, как кажется. Что он приспособится, это в его природе. Может, отец и был прав, что таких, как Поттер, стоило держать поближе к себе. В глазах за стеклами очков блеснула решимость, и наконец Гарри обхватил ладонь Драко. Его пальцы тонкие, как прутья, держали на удивление крепко. — Крепкое рукопожатие, для… — Драко ошарашенно уставился на руку, которая несколько раз встряхнула его собственную. — Щуплого заморыша вроде меня? Повисло неловкое молчание. Двери в большой зал отворились, раздался сухой голос Макгонагалл, и первокурсники столпились у выхода. — А у него есть зубки! — Блейз встал между Гарри и Драко и обвил их плечи руками. — Он мне нравится! Гарри слабо улыбнулся, и повисшее в воздухе напряжение рассеялось. — Играешь в квиддич? — спросил Драко, скидывая руку Блейза и медленно продвигаясь за толпой первокурсников ко входу в большой зал. — Немного, — неуверенно ответил тот. — Тогда встретимся завтра на поле? Попрактикуемся. — Я бы с радостью, но… — Гарри замялся и запустил руку в волосы, — у меня нет метлы. — Пустяки, — отмахнулся Малфой, — у мадам Хуч ими забита целая подсобка на заднем дворе у летного поля. Подберем тебе что-нибудь. Гарри не спешил отвечать. Он с опаской глядел на Драко, все еще ожидая подвоха. — Не дрейфь, — Малфой ободряюще хлопнул его по плечу. — Ты теперь с нами.

* * *

Сейчас же Гарри практически не отличался от любого отпрыска чистокровного семейства. Он был вынужден принимать и носить одежду, которую ему дарили на любые, даже самые незначительные праздники. Пока все в шутку обменивались ирисками в день тыквенного пирога, Гарри получал от друзей новый кожаный портфель. Ботинки в честь первого дня зимы. Парадную мантию с вышитой монограммой на Рождество. Уже к концу первого курса Гарри перестал сутулиться и дергаться, когда к нему обращались. Позже научился четко выражать свои мысли и аргументированно спорить, вместо того чтобы агрессивно кидаться на оппонента. Не говоря уже о рукоприкладстве. Слава Салазару, таких инцидентов было всего несколько, да и те благополучно удалось замять. Внешне Поттер адаптировался. Его присутствие в школе уже давно не вызывало вопросов. Его просили о помощи с домашними заданиями, приняли в команду по квиддичу, звали на вечеринки. На него засматривались девушки. В отличие от того же Колина Криви, которого в лучшем случае предпочитали игнорировать. Но где-то там в глубине, все еще жил тот мальчик, который скрывал и утаивал. Просчитывал и взвешивал. И Драко не мог избавиться от чувства, что причины, по которым Гарри проводит лето в вонючем приюте, а не в его роскошном поместье, кроются гораздо глубже финансовой несостоятельности. — Что там такое? — От соседнего лежака оторвалась кудрявая голова Теодора, пока его тело продолжало медленно запекаться на солнце. — Ты так сгоришь к черту, — Драко раздраженно бросил в Тео полотенцем вместо ответа. — Накройся или воспользуйся заклинанием, Мерлина ради. Не хочу слушать твое нытье через стенку сегодня ночью. — Это не нытье. — Блейз только что вылез из воды и подошел к Тео, стряхивая на него капли с тела. — Это он дрочит. Нотт завертелся как уж на сковородке и замахал ногами в воздухе, целясь Блейзу в колено. — Отец меня так заездил, что я не помню, когда последний раз держал член в руке, — Тео без сил откинул голову на лежак и обреченно вздохнул. — А во рту? — хохотнул Блейз. — Пошел к черту, — Тео пнул лежак Блейза, и ножки проехали по траве, оставляя в почве неглубокие борозды. Из-за ближайшего куста на мгновение показалась маленькая голова домовика, и лужайка вновь приобрела безукоризненный вид. — Что на этот раз? — делано безразлично спросил Драко, устремив взгляд на водную гладь пруда. — Фехтование, — Теодор заложил руки за голову, ненавязчиво демонстрируя длинный порез на задней поверхности плеча. Они прекрасно знали правила игры, которую вели с самого детства. Едва речь заходила о Нотте-старшем, в силу вступали три правила: никаких прямых вопросов; никаких серьезных обсуждений; никаких соплей. Контиус Нотт являлся, в первую очередь, главой Аврората, а уже во вторую — отцом. Аврор старой закалки лепил сына по своему образу и подобию. И использовал для достижения своей цели хорошо знакомые и близкие ему спартанские методы. — И что, ты теперь будешь бегать по Хогу с рапирой и устраивать дуэли с Почти Безголовым Ником? — Блейз вытащил трубочку из своего стакана с соком и начал махать ею в воздухе, имитируя все что угодно, кроме фехтовального поединка. Шутки Тео воспринимал лучше, чем сострадание или, упаси Салазар, жалость. Возможно, поэтому они с Забини хоть и постоянно цапались, но легко находили общий язык. — Фехтование — это не только махание клинком, — сказал Тео поучительным тоном, подражая своему отцу. Драко стал замечать, что с годами в его пародиях становилось все меньше язвительности. — Фехтование — это скорость реакции, координация и стратегическое мышление. Это способность предугадывать движение противника еще до того, как он решит выбрать способ атаки. Это гибкость и дисциплина, и… Теодора прервал раскатистый звук храпа, который издал Забини со своего шезлонга. — Ты, кроме палочки, и оружия в руках не держал, о чем можно с тобой говорить? — Тео бросил в Блейза полотенцем. — Еще собрался идти в авроры. — Зачем нам рапиры, клинки и прочий хлам, если можно наложить Империус? На который, между прочим, у авроров есть официальная лицензия. — Если у тебя одна извилина, то ты и не найдешь, на кого этот Империус накладывать, — ощетинился Тео. — Тем более противники могут превосходить тебя числом. И что ты сделаешь? Попросишь всех выстроиться в очередь и подождать? — А ты? Будешь отражать Аваду своей зубочисткой? — Ладно, ладно, остыньте, — нехотя вмешался Драко, заметив, как вздулись вены на шее Тео. — До начала выпускного года еще два месяца. Расслабьте булки. — Скажи это моему отцу, — буркнул Нотт, вставая с лежака и направляясь к воде. На красноватой коже Теодора, прихваченной солнцем, морозными узорами выделялись белые шрамы. От клинков, заклинаний и, чем черт не шутит, зелий. Все-таки Контиус — тот еще старый ублюдок. — Ты же знаешь, что отец с него три шкуры дерет, — не поворачивая головы, укорил Драко. — Зачем лезешь в бутылку? — А ты не заметил, что он все чаще стал говорить его фразами? И не с целью высмеять. Раньше он злился на него. А теперь он злится из-за. Будто начинает поддерживать идеи этого тирана. Значит, Драко не показалось. — Будь осторожнее, Забини. Идеи этого тирана — это идеи Министерства. И министра. Ты же не хочешь познать на себе его гнев. — Здесь министра нет. Если только он не прячется у тебя в трусах и не держит за яйца, заставляя нести этот бред. Драко дипломатично промолчал, наблюдая, как Забини выуживает из кармана рубашки флягу и выливает ее содержимое в свой стакан с соком. — Ты прекрасно знаешь отношение моей матери к власти, — перемешав трубочкой содержимое, Блейз сделал несколько внушительных глотков. До Драко донесся густой сладковатый аромат рома. Миссис Забини — или, вернее, миссис Делакруа, которой она являлась в этом году, — всегда держала нос по ветру. Она предпочитала держаться подальше от политических интриг и поближе к большим деньгам и их обладателям. — Знаешь своих родителей. А Нотт, — Блейз посмотрел на воду, где Тео похоже решил поставить мировой рекорд по плаванию на длинные дистанции. — Отец Тео чокнутый. И я опасаюсь того, что он может сделать с ним. Повисла короткая пауза, во время которой Блейз продолжил накидываться ромом. — Не слишком ли много драмы для воскресного утра? — Драко попытался перевести все в шутку. — Ты же помнишь, что он сделал прошлым летом? Когда в поезде по дороге домой я ради шутки подкинул Тео гейский журнал с кучей членов. Ну, тот, который притащил Винс. — Блейз, не начинай, — Драко провел рукой по лицу, уже готовый услышать очередной виток параноидального безумия. — Тео буквально пропал на несколько недель. Забини разыгрывал как по нотам. — Он был в Мунго, — Драко привычно начал выстраивать линию обороны. — Его там заперли! — Блейз подскочил на месте, расплескав ромовый сок. Воняло, как в закоулках порта Гримо, куда они неделю назад случайно забрели в поисках выпивки и веселья. — Что старикан сделал с ним, раз это нельзя было вылечить за пару дней? — взмахом руки Блейз отослал домовика, который уже спешил к ним устранить беспорядок. — Это было отравление ядом шерстолапки. Пациенты заразны весь период выведения токсина из организма, а он составляет… — Две недели, — закончил за него Забини. — Как удобно. И шерстолапки в центральной Англии? Серьезно? — К чему ты клонишь? — К тому, что этот старый хер покалечил Тео и не позволил целителям делать свою работу. — Это безумие. — Хочешь сказать, у цепного пса министра нет рычагов давления на каких-то колдомедиков? Драко порядком надоел этот разговор. Он рывком сел и склонился к Забини. — Ты хоть понимаешь, что несешь? В чем обвиняешь министра? Нотта, который, на минуточку, глава Аврората? — спросил он, медленно переходя на шепот. — В наше время даже у травы есть уши. Ты только подумал о том, чтобы пернуть, а об этом уже доложили и открыли окна на проветривание. — Я-то понимаю, — фыркнул Блейз. — А ты? С каких это пор друг для тебя все равно что домовой эльф? Ты хоть говорил с ним о произошедшем? Драко вернулся на шезлонг, с силой впечатав затылок в спинку, лишь бы не видеть этот ебучий взгляд Забини, который лез в душу. — Так я и думал, — цокнул Блейз и наконец отвернулся. Моралист херов со стаканом во лбу. Драко не вызывался играть в дочки-матери. А Тео, судя по всему, не горел желанием проходить психотерапию в этом тысячелетии. Да между ними царила дракклова, мать ее, идиллия. Блейз допил свое пойло залпом, и стакан беззвучно приземлился куда-то в траву. Широкая пятерня прошлась по россыпи дредов раз, затем другой. Драко чувствовал, как тот весь бурлит, желая продолжить. — Если бы Пэнс была здесь… Блейз замолчал, как только на берегу показался Тео. Быстрым шагом тот направлялся обратно к шезлонгам, поправляя резинку плавательных шорт на бедрах. — Если не заметил, тут нет цыпочек, которых нужно впечатлять своей выносливостью, — мгновенно нацепив улыбку, крикнул Блейз. И Пэнси, которая начала бы вправлять Драко мозги на место, тоже. — Я удивлюсь, если ты вообще сдашь спортивные нормативы в Аврорат следующим летом, — Тео выдернул из-под задницы Забини полотенце. — И зачем оно тебе надо? Ты же состоишь наполовину из огневиски, а на вторую — из антипохмельного зелья. — Зато спермотоксикозом не страдаю, — парировал Блейз, делая глоток прямо из горлышка фляжки. — И избытком мозгов тоже, — Драко прикрыл глаза, по обыкновению оставляя последнее слово за собой, и вернулся мыслями к письму.

* * *

Поместье Паркинсонов располагалось на самом севере Англии. На обделенной солнечным светом и продуваемой ветрами Северного моря равнине графства Нортамберленд. Здесь не было богатых виноградников, как в Суррее, не промышляли рыбной ловлей, как в соседнем Норт-Йоркшире, или скотоводством, как в Западном Мидленде. Здесь не было ничего примечательного, разве что руины многочисленных замков и необъятные топи, увенчанные шапкой молочного тумана. И те, и другие таили в себе множество опасностей. Помимо топероек и болотных фонариков, на болотах обитали пикси. Выглядели последние куда больше, злее и кровожаднее своих Корнуэльских сородичей. Но и они не являлись самой большой проблемой путников, по ошибке забредших в эти земли. Ежегодно болота забирали больше душ, чем приносили выжившим выгоды. Но это не останавливало бесконечный поток отчаявшихся волшебников со всей Англии, готовых рисковать своими жизнями в попытке найти клад, по легенде утерянный в этих краях. Морис Паркинсон был человеком практичным, и досужие сплетни и легенды его не волновали. Он верил лишь в силу золотого галлеона. И чужого страха, раз уж на то пошло. Поэтому его семья долгое время неплохо зарабатывала на продаже различных амулетов, оберегов и зелий, способных отпугнуть не только местную мелкую живность, но и таящихся в воде лимнад. Предприятие Паркинсонов имело успех. Даже несмотря на то, что большую часть времени подконтрольные им зельевары тратили на маскировку горечи крови саламандры в укрепляющем растворе, чем на поиск подлинно действенных методов защиты. Оно и понятно — чтобы создать мощное снадобье требовалось, как минимум, знать, от кого или чего оно должно защищать. А лезть в пекло по собственной воле ради исследовательских целей и спасения чужой жизни никто из работяг желанием не горел. Итого, при столь скромных начальных условиях, Паркинсоны умудрились не только остаться на плаву с далекого пятнадцатого столетия, но и закрепиться в Министерстве. Конечно, получить статус лорда было недосягаемой мечтой Мориса, но, помимо предпринимательской жилки, он обладал навыком поддерживать и укреплять выгодные для семьи связи. К примеру, с молодым шотландским лордом Айвором МакТавишем, который являлся действующим членом Магического совета. Земли на границе Англии и Шотландии были весьма условно разделены рекой Твид, пересечь которую любой маггл мог по мосту Юнион. Для магов не требовалось даже этой формальности: в транзитной зоне отсутствовали любые ограничения и барьеры, как и личный досмотр. Проход был совершенно свободен, но дела обстояли так далеко не во всей Британии. Уэльс давно отделился от английского Шропшира, слывшего пристанищем браконьеров и разбойников, глухим магическим барьером. Действующий лорд Мадог Маурмейд тратил баснословные суммы на постоянное сохранение щитов на своей земле в рабочем состоянии и поддерживал все инициативы министра Реддла по борьбе с преступностью. К слову, в ответ на жестокость и разбой советник предпочитал отвечать двойной жестокостью. И двойным разбоем. Для этих целей у него была наготове целая команда ликвидаторов, чтобы лишний раз не тревожить министерских Пожирателей Смерти. Чей вызов хоть и был эффективен, как Адское пламя, неизменно влетал в копеечку бюджету. Мистер Паркинсон предпочитал не встревать в конфликты и не нести лишних трат на этой почве, а завоевывать расположение союзами. А ничто, как известно, не укрепляет союз так, как брак детей двух чистокровных семей. По этой причине отец подолгу бодрствовал бессонными ночами весь июнь. А может, и весь предшествовавший каникулам учебный год, что Пэнси провела в Хогвартсе. Все разговоры последней недели были посвящены подготовке к сегодняшнему вечеру. С самого утра в поместье Паркинсонов царила суматоха. Эльфы выбились из сил смахивая несуществующую пыль, взбивая подушки и перепроверяя все ли на своих местах. Но настоящий хаос и паника царили на кухне. Не исключено, что после сегодняшнего вечера родителям придется искать нового домовика по причине нервного срыва одного из нынешних. Пэнси же весь месяц держали в ежовых рукавицах. Путешествие во Францию с тремя молодыми людьми? Исключено! И что с того, что она знает Забини, Нотта и Малфоя с пеленок, а в сопровождении у них будет сам член совета министра с супругой? Спонтанный поход в Косой переулок? Еще чего! Вдруг ее застанут за разговором с нежелательными лицами? Никаких действий, компрометирующих семью. Вместо этого, может, пару уроков музыки, дорогая? Хорошо бы освежить навыки игры на фортепиано, вдруг гости будут не прочь насладиться? Пэнси не садилась за клавиши с прошлого лета. С тем же успехом жалобные стоны струн, которые извлекали из бедного инструмента эльфы, пытавшиеся его настроить, доставили бы гостям большее удовольствие, чем ее музицирование. А прошлым вечером мать и вовсе отличилась, ограничив рацион Пэнси овощами и стаканом воды, чтобы та влезла в платье. А также не отекла, не покрылась прыщами или не испустила газы в самый ответственный момент вечера. Видимо, испустить дух было более предпочтительным сценарием, чем хоть каким-то образом посрамить честь Паркинсонов. Поэтому Пэнси со смирением приняла свою судьбу и покорно ждала окончания дня, чтобы вернуться к нормальной жизни. Если что-то в привычном укладе вещей вообще можно было назвать нормальным, конечно. Она сидела на пуфе у туалетного столика в вечернем наряде, не в силах согнуться, как и вдохнуть полной грудью из-за тугой шнуровки корсета, над которой постаралась мать. Платье сдавливало ребра и лишало воздуха похлеще ошейника, который родители накинули на Пэнс еще в детстве. Ее чувства, желания, стремления и мысли расценивались как блажь несмышленого ребенка. Ребенка, которому всю жизнь нужна будет опора и жесткая правящая рука. Которую, конечно же, за нее выберет отец, исходя из статуса предполагаемой партии, веса в обществе и финансового благосостояния. Никаких сантиментов, никакой романтики, никаких ненужных встреч наедине. Только холодный расчёт. Отражение в зеркале синхронно моргало потухшими глазами, натужно дышало, пробегало тонкими пальцами по жемчужному ожерелью, лежащему в ямке над острыми выпирающими ключицами, и при этом ощущалось совершенно чужеродно. Пэнси покосилась на вазу у окна и облизнула пересохшие губы. Длинные стебли цветов купались в прозрачной воде, тогда как её саму уже несколько часов дико мучила жажда. А еще мать, которая тут же рывком вернула ее голову к зеркалу и, стоя за спиной, стала придирчиво разглядывать рассыпавшиеся по плечам и спине дочери густые черные волосы. Раз за разом она вонзала в них резной гребень, будто сай в тело своего заклятого врага. Пытаясь обуздать их так же, как и саму дочь. Духоту в помещении усугубляли материнские нотации. — Твой отец столько сил потратил, обхаживая Люциуса, и что мы получили взамен? Родители, может, и ничего, зато Пэнси с Драко получили передышку от этой матримониальной карусели. Пальцы матери с острыми ногтями впились в кожу головы Пэнси, удерживая на месте. Напоминая, что шутки кончились. — Невовремя появились эти девицы Гринграсс. Тебе с ними, конечно, не тягаться, — она вновь с силой дернула гребень, с треском вырывая волосы. — Лучше сразу выбрать вариант попроще, но понадежнее. Вариантом понадежнее оказался Эдриан Пьюси. Окончив школу год назад, он попал в запасной состав «Сканторпских стрел». Спортивные периодические издания прочили Пьюси блестящее будущее и молниеносный взлет на квиддичный Олимп. Отца Пэнси это не то чтобы устраивало. Тот всегда был против спорта, считая заработок посредством физического труда ниже собственного достоинства. Но список священных семейств был конечен и насчитывал всего двадцать восемь фамилий. Приходилось расширять горизонты. — Столько времени потрачено впустую. — Матильда скрутила волосы в тугой жгут и пришпилила его намертво грудой невидимок. — А ведь я говорила твоему отцу не складывать все яйца в одну корзину. Не возлагать абсолютных надежд на Малфоев. Всегда нужно иметь запасной план. Но разве меня кто-то слушал? — сокрушалась мать. — И что теперь? Даже Флинт-младший обручился в этом году. Пэнси мысленно восхваляла Мерлина и Моргану. Лучше самолично дать ногу на отсечение, чем стать женой существа, напоминающего внебрачное дитя тролля и гоблина. Матильда закончила превращать волосы дочери в подушечку для невидимок и обхватила Пэнси за плечи, склонившись к самому уху. От этой несвойственной им обеим близости та вздрогнула. — Улыбайся, святой Салазар, что ты как на похоронах? И Пэнси улыбалась. Честно тянула уголки губ до боли в мышцах. Так сильно, что даже ее тело поверило в эту обманку, заставляя сердце тревожно сжиматься, когда скучающий взгляд Пьюси мимолетно пробегал по лицу. К третьей перемене блюд она начала думать, что, вероятно, все и к лучшему. Родители же знают, что делают. Они так жили, их родители так жили, и родители их родителей… Зачем было идти против установившейся рабочей схемы? И с ним наверняка можно будет договориться. Возможно, все бы и пошло по запланированному родителями сценарию, если бы не один любопытный разговор. — Что ж, думаю теперь я могу вас поздравить? Наконец вы добрались до Министерства. И не абы куда, а прямиком на второй уровень! Хорас Пьюси промокнул уголки губ салфеткой и улыбнулся. Он был крупным, если не сказать, тучным мужчиной, одним из тех, кому алкоголь поднимал настроение и развязывал язык одновременно. И судя по жалобно-извиняющимся взглядам, которые то и дело бросала его хрупкая супруга, этим он частенько ставил ее в неловкое положение. Морис просиял и аккуратно отложил приборы. — Так и есть. Благодарю за поздравления, мой друг! — Предлагаю тост, — Хорас подхватил фужер и взмахнул им в воздухе. — За нового главу отдела выявления и конфискации поддельных защитных заклинаний и оберегов! Все приподняли бокалы и пригубили напитки. — Признаюсь, ваш ход поразил меня в самое сердце. Тонкая работа, старина, — внезапно продолжил мистер Пьюси, изрядно разрумянившийся от коллекционного вина. Отец замялся и жестом велел эльфам обновить бокалы, видимо, в надежде напоить гостя окончательно и списать сказанное на его состояние. Что бы тот не пытался обсудить. — О чем вы? — превозмогая давление этикета, поторопилась поинтересоваться Пэнси. Укоряющий взгляд матери был категорически проигнорирован. — Ваш отец раскопал кое-что любопытное на своего предшественника, — без обиняков заявил старший Пьюси. — Этого Уизли. Пэнси покрутила головой, взглянув на отца, затем на мать. Оба избегали зрительного контакта. — Вы про Артура Уизли? — неуверенно переспросила она. — Про него родимого. Самый настоящий кровопийца! — с жаром воскликнул Хорас. — Хоть и не вампир, — он хрипло рассмеялся, разглаживая усы костяшками пальцев. — Вставлял палки в колеса частному бизнесу. Некоторые из моих друзей едва не разорились от его действий. Пэнси быстро сложила два и два. Дела у их семьи никогда не шли идеально, но с недавних пор зельеварческие кабинеты и эзотерические лавки, принадлежавшие отцу стали стремительно закрываться. И хотя родители никогда не посвящали ее в тонкости семейных дел, Пэнси не была глухой или слепой. Как бы им этого ни хотелось. — Мне казалось, он честный человек, — только и произнесла она, вспоминая добродушное круглое лицо, крупным планом размещенное на странице газеты. Мистер Пьюси тут же разразился хриплым трескучим смехом. — Честный? Ты где этого понахваталась, у Бидля? — Дорогой, — мягко произнесла Агнес и потянулась к мужу, но тот грубо отдернул руку с зажатым в ней бокалом. Эдриан ухмыльнулся в кулак, что Пэнси совсем не понравилось. Ее же родители хранили молчание, что только сильнее подогревало интерес к теме. — Но он же спас мальчика, которого старый портал перенес в самый центр заповедника Сноудонии. Об этом случае даже в «Пророке» писали, — сказала она, продолжая копать. Мистер Пьюси перестал смеяться и испытующе посмотрел на Пэнси, будто только сейчас по настоящему увидел ее перед собой. — Если кто-то оказался настолько глуп, чтобы испытывать на себе покупки из Лютного переулка, то может, и стоило оставить его на той горе? — Эдриан легкомысленно покачал бокал в руке, будто не он только что сказал самую отвратительную вещь за весь сегодняшний вечер. Пэнси изо всех сил держала лицо, чтобы не выдать эмоций. Брезгливость и отвращение — вот что вызвала у нее его словесная отрыжка. — Писали, что мать мальчика больна и приобретение неисправного портала под видом целебного амулета было отчаянной попыткой спасти ее жизнь, — Пэнси старалась говорить ровно. — Если бы пострадавшего не разыскивали, то он бы погиб, так как не обучен аппарации, а мать без должного ухода, скорее всего, скончалась бы дома. Так что мистер Уизли поступил как герой, и… — Не думал, что юные леди читают что-то помимо светской хроники, — громко перебил мистер Пьюси и помолчал, дернув уголками губ в намеке на улыбку. Из его взгляда тут же исчезла вся теплота, как и алкогольная поволока. — Эдриан и вовсе обходится лишь спортивной страницей. Намекал ли он на то, что его сыну нужна такая же недалекая супруга? Или, по крайней мере, собачонка, не прыгающая выше головы своего хозяина. — Я провожу анализ, папа. Сколько говорить! — обиженно забрюзжал сын. — У меня нет времени читать все, что пишут ежедневно. Да и желания, если честно, тоже. До этого момента Эдриан казался тихим, учтивым, довольно симпатичным. Намного приятнее Маркуса Флинта. Возможно, даже столь же красивым, что и Драко. Только черты лица обладали некоторой мягкостью, которой был лишен ее друг. Но все его природное обаяние шло на десятый план, стоило только Эдриану открыть рот. Пэнси в голову пришло сравнение с коробкой конфет, набитой отвратительными слизнями. — «Пророк» с каждым годом становится все толще. У кого вообще есть время каждый день столько читать? — легкомысленно защебетала Матильда, неуклюже пытаясь переменить тему. Ее настрой подхватила миссис Пьюси, и они начали обсуждать полнейшую ерунду. Но Хорас Пьюси не сводил с Пэнси ястребиного взгляда из-под нависающих кустистых бровей. — И что же еще юная мисс Паркинсон думает об этом инциденте? — голос мистера Пьюси положил начало гробовой тишине. Звякнули чьи-то столовые приборы. — Прошу, поделитесь с нами. Пэнси стоило бы промолчать. Отсидеться, потупив взгляд, а еще лучше — извиниться. Простите за то, что посмела воспользоваться мозгами не по назначению. Женщинам голова ведь нужна, только чтобы носить красивые шляпки. Кстати, у моей матери их целая коллекция, не хотите взглянуть? Но злость щедро смазала шестеренки обостренного чувства справедливости Пэнси, и махина пришла в движение, попутно выбрасывая в атмосферу токсичные пары правды. — Я считаю, что обман покупателя — преступление. Вне зависимости от того, кто был обманут. Сам глава Аврората или бедный мальчик, пытавшийся спасти свою маму. Дело ведь не в пострадавшем, а в нарушителе, верно? Тяжесть преступления определяется самим проступком. Улыбка окончательно покинула лицо мистера Пьюси. Оно вмиг померкло. Пэнси показалось, будто он сейчас накричит на нее или кинется с кулаками. Что, конечно, было полным абсурдом. — Очаровательно, — коротко подытожил мужчина, снимая салфетку с колен. — Именно те слова, которых ожидают от блюстителя правопорядка. Вы никогда не подумывали о карьере в Аврорате? Эту фразу он бросил с широкой ядовитой улыбкой, тоном полным сарказма. Если бы он был змеей, яда в этих словах хватило бы для мгновенной смерти. Очевидно, мистер Пьюси бросил эту фразу как насмешку. Но Пэнси уже было не до шуток. — Отчего же, именно туда я и собираюсь пойти после выпуска. — Довольно, — спокойно произнесла Матильда, невротично поправляя блюда на столе. — Ни о каком Аврорате не может быть и речи. Это совершенно неподобающее место для юной леди из приличной семьи. Странно, что от ее натянутой улыбки не треснул фамильный фарфор. — Мне кажется, не все присутствующие разделяют вашу точку зрения, Матильда. При всем уважении. Хорас тяжело встал, поправляя ремень брюк под нависающим животом. Ножки его стула против всех норм приличия противно заскребли пол. Но Матильда и глазом не моргнула, подорвавшись вслед за гостем, словно пробка от шампанского. — Пройдемте в курительную комнату, — тут же предложил отец. — Мне удалось раздобыть крайне редкий вид тёмного копчёного табака. Не хотите испробовать? Мужчины удалились, сопровождаемые незатейливым щебетанием своих дам. Пока отец накуривал мистера Пьюси сигарами, а мать с Агнес наслаждались прогулкой по вечернему саду с диковинной подсветкой, Пэнси, как гостеприимной хозяйке, приходилось на трезвую голову выруливать пятиминутку наедине с Эдрианом. Она перебралась к окну в надежде вдохнуть вечернего воздуха, но тот, казалось, сгустился до состояния сиропа из терпкого аромата садовых цветов и фруктов. — Июнь в этом году выдался на редкость засушливым, не так ли? Слова скребли пересохшее горло, а язык норовил прилипнуть к небу. Пэнси бросила взгляд на столик с напитками, но приближаться к Эдриану не хотелось. — Хочешь поговорить о погоде, Паркинсон? Оперевшись о каминную полку, он внимательно наблюдал, как собеседница мнет перчатки из тонкого кружева в руках. Глаза Пьюси лихорадочно блестели, словно он выпил, хотя родители и домовики неукоснительно блюли, чтобы в руки детей не попал алкоголь. — Я не знаток спорта. А Пьюси только в нем, похоже, и разбирается, вот ведь незадача. Ну хоть смену дня и ночи он наверняка замечает? Сезоны? Солнце и луна круглые, как снитч и бладжер. Должно же быть что-то общее. Хоть какие-то параллели. — Ты и правда пойдешь в Аврорат? Пэнси повела плечами. Не хотелось говорить «да» и бросать на ветер пустые обещания. Не хотелось говорить «нет» и бросать очередную горсть земли на крышку гроба с ее мечтами. Она просто молчала. Лунный свет серебрил кроны деревьев. Листья шептались на ветру, обмениваясь глупыми новостями. Когда пойдет дождь? Будет ли зима холодной? Не нападут ли жуки-короеды? Поместье было безмятежной гаванью, но отчего-то Пэнси всегда стремилась покинуть ее тихие воды. И чем категоричнее ей запрещали, тем сильнее она рвалась на волю. За спиной предостерегающе скрипнула половица. Обернувшись, Пэнси наткнулась на Пьюси. Его взгляд гипнотизировал, заставляя чувствовать себя неуютно и всерьез задуматься о бегстве из собственного дома. Сердце подскочило к горлу. Пэнси металась между бесконечными «должно», «можно» и «нужно». Насколько оправданно будет оттолкнуть его, ведь ничего предосудительного не произошло? А сколько еще без воздуха протянет ее чувство собственного достоинства? Того и гляди, совсем атрофируется за ненадобностью. Ведь она только и делает, что наступает себе на горло. Зато Пьюси, казалось, не испытывал никаких затруднений. Он чувствовал себя вполне свободно и вольно до такой степени, что протянул руку, убирая выбившуюся прядь волос Пэнси за ухо. Его взгляд острым лезвием скользил по ее коже, тогда как большой палец обманчиво нежно гладил скулу. Пэнси замерла. Она была обескуражена, сбита с толку. Не такого развития она ожидала от сегодняшнего вечера. И ожидала ли вообще хоть чего-то? Ужин должен был стать всего лишь первым шагом к сотрудничеству между их семьями. Но Эдриан сорвался на бег, отбрасывая лишнее утомительное для него хождение вокруг да около. Он прикрыл глаза и склонился, легко касаясь ее губ своими. Человек, которого она мельком видела в школьных коридорах и на квиддичном поле. Который не занимал ее мысли, не будоражил сознание. Чужак. Пьюси целует ее. А в ней ничего не отзывается. Более того, все ее естество протестует, размахивая руками, словно крыльями, в попытке улететь, покинуть бренное тело и не видеть происходящего, не участвовать, не чувствовать. Но то внутри — ураган, сотканный из переплетения страха и агонии. А снаружи лёд, толстой коркой сковавший тело. Не дающий пошевелить ни пальцем, ни мускулом. Пэнси даже не в силах закрыть глаза — они широко распахнуты и начинают слезиться от сухого жаркого воздуха. Они видят Пьюси сквозь боль. Будто, если она сомкнет веки хоть на долю секунды, произойдет непоправимое. — Ты что творишь? — Пэнси наконец отстраняется, но не сильно — второй рукой Эдриан уже крепко держит ее за талию, не позволяя сделать и шага назад. — У тебя совершенно никудышная скорость реакции для будущего аврора, — его взгляд не отрывается от ее губ. — Если хочешь, могу тебя подтянуть, — насмешливо говорит он и делает вторую попытку поцеловать ее, но Пэнси уворачивается. Это его веселит. От низкого смеха Эдриана кровь стынет в жилах. Он насмехается над ней, над ее положением, над ее беспомощностью. Ведь по сути все так и есть. Родители подложили ее в кровать Пьюси задолго до этого вечера. И всякие формальности вроде ужинов и свадебной церемонии лишь дорогущей ширмой прикроют уродливую правду — ее продали. Как шлюху в Лютном переулке. — Эдриан, прекрати! — Пэнси упирается ладонями ему в грудь, отталкивая, но тот словно прилип намертво. Он припадает губами к ее шее, оставляя противные влажные следы, которые тут же холодят кожу. От его касаний хочется умыться. Пэнси извивается, пытаясь освободиться. Ледяная корка трещит от паники, которая звенит в ее венах. Тяжелый вздох раздражения Пьюси оседает на кожу ее груди. Руки опускаются на подоконник по обе стороны от ее бедер, удерживая на месте. Взгляд карих глаз, бездонных не то от злости, не то от похоти, блуждает по ее лицу. — Я не вижу смысла притворяться, — устало и буднично говорит Эдриан. — Играть в эти игры. Мне незачем завоевывать тебя, ведь ты уже моя. Разговоры под луной, стихи, подарки, записки — всё это я оставлю для любовниц. И да, я могу делать всё, что мне заблагорассудится. Зачем тратить силы на то, за что уже заплачено, — он склоняет голову набок и щурится. — Не самая высокая цена, стоит заметить. Пэнси задохнулась от возмущения. Все, чему в этом доме было принято находить корректные формулировки, что заворачивали в блестящие обертки и рядили в шелка, пытаясь замаскировать истинное положение вещей, наконец предстало нагой и уродливой правдой. Сколько ни старайся, запах духов не перебьет смрад мертвечины, спрятанной с глаз. А живым трупом здесь была сама Пэнси, уже восемнадцатый год гниющая заживо. Такая внезапная честность здорово отрезвляла. Настолько здорово, что Пэнси, не отдавая отчета своим действиям, замахнулась на Эдриана. В груди поднималась горькая ярость. Никто не собирался считаться с ее мнением. Так может, язык тела человека, доведенного до ручки, донесет смыслы лучше? Эдриан на лету ловит ее ладонь и отводит в сторону. — Скорее ад замерзнет, чем я буду с таким куском драконьего дерьма, как ты, Пьюси, — она исторгает эти слова вместе с плевком ему в лицо. Из-за жары и волнения во рту пересохло, и до его кожи долетает всего несколько жалких капель, которые он даже не потрудился стереть. — Это мы еще посмотрим, птичка. Если еще не поняла — ты здесь ничего не решаешь. Советую поумерить свой пыл и оставить его для спальни. Ты же не хочешь, чтобы я превратил твою жизнь в ад? — Ты животное, — Пэнси дернула руку, но скривилась от боли, пронзившей запястье. Хватка была поистине нечеловеческой. — Все мы звери, — Эдриан хищно оскалился. — Я хотя бы не трусливая мышь. И не крыса, — он многозначительно приподнял бровь. Приближающийся смех на веранде заставил Пьюси отступить и все-таки бегло отереть лицо ладонью. Пэнси же осталась на месте, разминая запястье. Дамы застыли на входе. Матильда наконец отклеилась от локтя миссис Пьюси, смех застрял у нее в горле, а улыбка медленно сползла с лица. Пэнси приложила тыльную сторону ладони к пылающим щекам и ощутила, как мелко дрожат пальцы. — Самое время выпить чашку чаю, не так ли? — спохватилась мать, перетягивая внимание на себя. Она хлопнула в ладоши, призывая домовых эльфов. — Не стоит утруждаться, — бесцеремонно перебил Эдриан, не дожидаясь, пока та отдаст распоряжения. — Мы и так слишком задержались для визита к старым знакомым. Он подхватил ладонь Матильды, обтянутую атласной перчаткой, и едва коснулся губами кончиков пальцев. Пэнси же достался легкий наклон головы с едва уловимой усмешкой, от которой ее горло сковал тошнотворный спазм. — С вашего позволения, я найду отца, чтобы отправиться домой. Спасибо за гостеприимство, — он подал локоть сбитой с толку матери и без промедления повел ее к выходу из столовой. Пэнси проводила их взглядом. Даже когда фигура Эдриана в темном сюртуке скрылась за поворотом не стало легче. Ее тело удерживаемое на ногах всплеском адреналина обмякло, полностью отдаваясь власти страха, отплясывающего чечетку на нервных окончаниях. Ее мелко трясло. — Что ты сделала? — голос матери звенел сталью, и, обернувшись, Пэнси напоролась на такой же холодный и беспощадно-смертоносный взгляд. — Что ты ему сказала? Эти слова ударили хуже пощечины. Едва ли не хуже, чем произошедшее в этой комнате минутами ранее. Пэнси пыталась отыскать на родном лице хоть малейший намек на понимание, сочувствие, сострадание. Но его не было. Если бы не ярко-алая помада, губы Матильды точно бы побелели — с такой силой она их сжала. Ее по обыкновению гладкое и безэмоциональное лицо, которое она старательно берегла от преждевременного старения, исказилось гневом. Между сведенными к переносице бровями пролегали глубокие вертикальные борозды. — Я? — только и произнесла на выдохе Пэнси. — А ты не хочешь спросить, что сделал он? Первый шок растаял, смывая оцепенение. — Ты, видимо, не понимаешь, каких трудов нам с отцом стоило добиться этой встречи. Или ты ожидаешь, что за дверью стоит толпа чистокровных наследников, готовых биться за твое расположение? — Матильда рассмеялась, будто это была крайне удачная шутка. По телу Пэнси пробежали мурашки. — Очнись, милая. Пьюси еще не самый худший вариант. Пэнси тут же вспомнила сухие губы, царапающие кожу, пальцы, смыкающиеся на ее шее. Касания требовательные и властные, не знающие отказа. Это был человек, способный превратить ее дни в жалкую пародию жизни, оставив от Пэнси лишь тень того, кем она являлась. Или кем могла бы стать. — Если он лучший, то, пожалуй, я останусь старой девой. — Молодые люди могут позволить себе ходить в холостяках, для леди же это позор. Все равно что яблоко, одиноко завалявшееся на дне корзины. Словно, — Матильда мелко трясла головой, подбирая слова. Видимо столь непривычное усилие как подбор метафоры вызвало сбой в работе ее мозга. — Неслыханно! — с придыханием обессиленно подытожила она. — То есть это я должна биться за их расположение? Упрашивая, умоляя, подкупая деньгами? Это мерзко, мама! И низко, — голос против воли дрогнул и жалобно взлетел на октаву. — И что ты собираешься делать? Каков твой план? Ограбить Гринготтс? Просить подаяния на улице? Устроиться на работу? Мать всегда умела расставлять приоритеты. Так же, как завуалированно унижать парой точечно нацеленных фраз. Матильда во все глаза уставилась на Пэнси, ожидая ответа, который, видимо, был написан у той на лице. — Нет, — Матильда угрожающе наставила на Пэнси палец, будто та хотела взять лишнюю конфетку. — Не смей опять говорить об этом. Видит Мерлин, не она подняла эту тему. — Но я действительно хочу пойти в авроры, — на удивление твердо заявила Пэнси. — Это престижно, уважаемо в обществе. И какая разница, замужем я или нет, если у меня будет статус и достаток, позволяющий жить так, как я того хочу. — От работы наследники не родятся. — Лучше так, чем рожать их от больных ублюдков! — яростно крикнула Пэнси, и в комнате воцарилась тишина. На лице Матильды промелькнуло понимание. Недоверие, немой вопрос, в ответ на который дочь лишь отвернулась. Глаза жгли подступившие слезы. — Ты не знаешь, чего хочешь, — тихо, почти миролюбиво произнесла Матильда. — Тебе кажется, что знаешь, но это не так. Ты слишком юна, чтобы понять как работает этот мир. — Зато вы с отцом знаете, да? — вскрикнула Пэнси. — Я так устала, что вы все решаете за меня. — Аврорат — это опасно. В один прекрасный день ты можешь просто не вернуться домой. — И тогда уж точно плакали ваши наследники, да? Пэнси не дожидается ответа. Она взлетает по ступеням, на ходу яростно смахивая горячие слезы. В комнате хватает палочку и привычным движением бросает на дверь запирающее и заглушающее заклинания. И дает волю эмоциям, которые подавляла слишком долго: злость, страх, обида, ненависть и больше всего беспомощность, которая простирается вокруг, словно бескрайний океан. От которой не видится ни единого шанса убежать. В которой можно только утонуть. Неужели это все? Начало нового учебного года запустит обратный отсчет свободной жизни. Пока все будут планировать свое будущее, Пэнси будет его оплакивать. Ведь там не предвидится ничего для нее самой. Пэнси жмурится и, лишь когда начинает хрипеть, понимает, что кричит что есть сил. Крик рвется наружу, вместе с ним она пытается отторгнуть всю боль. Но действие лишь истязает тело, не принося облегчения. Когда голосовые связки наконец срываются, не в силах выносить эту пытку, Пэнси принимается за комнату. Шкатулка с драгоценностями, книги, чернильница — все летит в стороны под действием ее яростных рук и пальцев, зудящих от гнева. Магия беснуется, придавая каждому ее действию силу и мощь. Ящик письменного стола вылетает, словно пробка из бутылки, оставляя за собой россыпь крошечных потрескивающих искр. В углу комнаты что-то слабо дымится. Пэнси часто и шумно дышит посреди хаоса, учиненного ею. Четырьмя стенами ограничен ее маленький мир, в котором она еще вольна делать все, что вздумается. Но как долго это продлится? Не ровен час, с вокзала Кингс-Кросс в конце учебного года она отправится прямиком в свою новую темницу. Ее надзирателем станет некто вроде Пьюси, и тогда у нее не будет не то что четырех стен. Ее собственное тело перестанет ей принадлежать. Жара продолжала душить, волосы на висках и затылке мокли от пота, стекавшего следом за воротник. Пэнси же бил озноб. Если ее так трясет от одного поцелуя, то что же будет, когда придется делить с Пьюси постель? Тело наверняка выдержит, а вот рассудок… Колдомедиков, способных вылечить физические увечья было в разы больше. Разум же в большинстве своем оставался неизведанной территорией, полной загадок. Непаханое поле для экспериментов. Не всегда гуманных и чаще всего неудачных. После появления на свет наследника ее переезд в Мунго станет лишь вопросом времени. Но и там жизнь не будет похожа на отдых. Скорее на медленное забвение. Пэнси знала, что бывает с теми, кто не играет по установленным в их кругах правилам. Как девчонка Браун, которая так и не поступила в Хогвартс. Лучше примера столь катастрофического падения по социальной лестнице и не придумаешь. Одному Мерлину известно, где она сейчас болтается, пока ее бабушка живет только благодаря средствам благотворительного фонда Нарциссы Малфой. А учитывая то, что взносы делала каждая уважающая себя семья, лечение Иоланты Браун оплачивали всей Британией. Возможно, скоро они станут соседками по палате. Просторные хрустящие сорочки, напоминающие наволочки с прорезями для рук и головы, безвкусное желе на десерт и радио в качестве развлечения — таким будет ее ближайшее будущее? Так она хочет закончить свои дни — в компании стариков с поджаренными легилименцией мозгами, не в состоянии сыграть партию в плюй-камни, не говоря уже о картах или шахматах? Кончина такая же бессмысленная и пустая, как ее нынешняя жизнь. Пэнси оседает на пол, на ковер из бумаг, вырванных книжных листов и пергаментов. Бездумно гребет руками свою жизнь, в которой слишком долго занимает место стороннего наблюдателя. «Действиями в настоящем мы предопределяем будущее. Творите историю своими руками. Будьте на страже лучшего мира для нас и наших потомков, присоединяйтесь к Аврорату». Золотая эмблема Министерства переливается на белоснежной бумаге листовки. Перед мысленным взором предстают авроры в день открытых дверей. Пока ее однокурсники предпочитали объедаться пончиками и сплетнями в буфете, коротая перерыв между ознакомительными лекциями от представителей отделов, Пэнси намеренно застряла на втором уровне. В холле царила суматоха. Сотрудники отдела магического правопорядка в светло-голубых костюмах бегали из кабинета в кабинет, бережно баюкая в руках толстые подшивки документов. Старейшина Визенгамота в сливового цвета облачении и шапочке с кисточкой спешил на судебное заседание. Рядовые авроры в алых мантиях с черным подкладом, с суровыми лицами целенаправленно стремились к каминам на очередной вызов. Словно ночь, окропленная багрянцем крови в кругу белых форменных мантий. Но больше всего среди бесконечного людского потока выделялись Пожиратели смерти. Белоснежное облачение безупречно сидело на их внушительных фигурах. В свете ламп поблескивали золотые кольца портупей, пряжки ремней и их главное достояние — змеиные броши на лацканах. Свет и золото. Благородство и отвага. Лучшие из лучших. Элитные бойцы, стоящие на страже порядка. Их работа казалась такой весомой и значимой. Они ежедневно ставили свои жизни на чашу весов во благо народа. Походило на причину, чтобы каждое утро вставать с кровати. Походило на смысл жизни. А что сделала за свою жизнь Пэнси? Что сделала она для других? Что могла, если даже за себя постоять не в силах? А еще мечтает идти в авроры. Нести правду и справедливость, которых в ее жизни отродясь не бывало. Как защищать кого-то, если не можешь защитить себя? Пальцы сминают листовку, а ладонь остервенело трет пересохшие губы. Как же противно и гадко. Вот бы содрать с себя кожу, чтобы не чувствовать этот налет потребленности. Как закончить то, что начато многие годы назад твоими предками? Рука шарит по полу и натыкается на что-то острое. В ней поблескивают винтажные швейные ножницы. Короткие ножки — сплошь замысловатое переплетение вензелей и цветочных лепестков. В голове стрелой проносится абсурдная мысль — как иронично будет пустить себе кровь подарком матери. В шитье Пэнси никогда не добивалась особого успеха, может, хоть тут ей удастся не налажать. Она проводит острым концом по предплечью и сглатывает, лезвие холодит кожу. Но кому от этого станет лучше? Пэнси предаст лишь себя, если сдастся. И нарушит клятву, данную Кимико. То не был Непреложный обет или магия крови. Всего лишь маггловская детская клятва на мизинцах, ничего серьезного. И хоть Пэнси больше не боялась тысячи проглоченных иголок и отрубленных пальцев, которыми пыталась запугать ее Кимико, страх предать или разочаровать подругу по сей день никуда не делся. Пэнси была искренна тогда, в свои четырнадцать, в палаточном лагере, когда они не сомкнули глаз перед финальным матчем Чемпионата мира по квиддичу. Не из-за игры, а из-за того, что должно было последовать за ней. Отъезд семьи Наката в Японию. Так и сейчас, спустя три года, Пэнси искренне верит, что ей удастся сдержать слово и пойти своей дорогой. Самой выбрать свое будущее. Да вот только одной веры мало. Как и мало просто идти по этой треклятой дороге. В случае Пэнси ее и на милю не подпускали к началу. Пора перестать ждать перемен, надеяться на понимание или чудесное провидение. Чтобы быть услышанной нужно кричать. А если тебе затыкают рот, то обратить на себя все взгляды. Пустить себе кровь, писать ею на стенах и тыкать всех носом. Впервые Пэнси готова действовать. Ни родители, ни какой-то мерзкий слизняк вроде Пьюси не заставят ее забиться в угол. Она больше не даст им этой власти. Сейчас в ее руках всего лишь швейные ножницы. На полу палочка, заклинания которой постоянно отслеживали. Но сама того не зная, Пэнси обладала другим оружием. Неосязаемым, но оттого не менее опасным. Отец знал, что лавочники обманывают покупателей. Поэтому нарочно приложил руку к увольнению Артура Уизли из Министерства. Она может пойти с этой информацией к Нагайне Абисс, заместительнице министра, или к самому мистеру Реддлу. Поднимется шум, начнется расследование, весь бизнес пойдет прахом. Родители не допустят подобного. Как она не допустит, чтобы ее вновь одергивали. Ставили на место, которое ей явно было не в пору. Родители думали, что дети ничего не замечают. А если и замечают, то ничего не поймут. Побоятся крутить ядовитую мысль в голове слишком долго, чтобы по-настоящему осознать. Взрослые почему-то безоговорочно верили, что ребенок никогда не пойдет против родителя. Ведь именно они долгие годы старательно вкладывали свое мировоззрение в их головы. Дети есть буквально продолжение династии. Не отдельная единица. А одна длинная бесконечная гусеница, поделенная на равные части. Само признание ребенка личностью противоречило их представлению о мире. Что ж, придется его немножечко сломать. А им придется поддержать Пэнси, пусть лишь для сохранения видимости благополучия. Или ей придется обернуться против. Именно знание тайны было способно погубить всю семью или даровать ей самой долгожданную свободу. Пэнси перехватила рукоять ножниц и поднесла острие к шее. Замерла на секунду, наблюдая, как пульсирует у острого края вена. Начать этот путь стоит здесь и сейчас. Иначе, сомкнув веки, она усыпит свою решимость. Новый день закружит в водовороте рутины и смоет все планы Пэнси в канализацию времени. Этого нельзя допустить. Категоричный металлический лязг с хрустом отсек все сомнения. Длинная прядь волос повисла на кружеве платья, не желая расставаться с хозяйкой. До последнего цепляясь за старое, как сама Пэнси. Хруст. Еще и еще. Движения из нерешительных становились яростными и отрывистыми. Каждая невесомая прядь ощущалась годом невысказанных обид и терзаний. Пэнси отбрасывала их словно змея кожу, из которой выросла. Как нечто ненужное и пережитое. На душе становилось легче. Мерзкий кокон спадал, позволяя вдохнуть полной грудью. Пэнси растерла непривычно голую шею и широко улыбнулась. Она ликовала, чувствуя прилив сил и радость, которая блестела в уголках глаз теплыми каплями. Это было ново. Это было волнующе. Это было начало пути, который Пэнси впервые выбрала сама.