Да будет лёгкое начало!

— Как прошла неделя, Ваше Превосходительство? — первым подаёт голос дипломат. Джон сидит с ним за обеденным столом, довольно обширным, за ассортиментом предложенных блюд. Тут много мяса: оленина, тетерева и индейка, фаршированные всем, чем только возможно и нет, фрукты, пунш, соки и все различные рагу вдобавок к закускам. Подавалось всё исключительно по лучшим стандартам этикета. Фарфоровые белоснежные тарелки с такой же белоснежной накрахмаленной скатертью прекрасно вписывались в аскетичный образ мистера Вашингтона, безупречно украшая тяжёлый прямоугольный стол из тёмного дуба. Однако Джон всё равно испытывает однообразную квёлость при взгляде на всё это разноцветное ассорти и взмахивает рукой с салфеткой у своего рта, знаменуя тем самым конец трапезы, в то время как генерал медлит, прожевывая пищу. — Недурно. И он обращает взгляд на своего собеседника — неугомонного адвоката, имеющего за своими плечами не только активный опыт работы в Континентальном Конгрессе, но и целого чёрта! Чёрта хоть и небольшого, но в целом достаточного размера, чтобы высасывать соки из своих оппонентов. Это был грозный Арлекин справедливости и жажды к власти. Джордж замечает, как он мгновенно выпрямляется, услышав хриплый голос. Осанка ему определенно идёт. Его широкая грудь подтягивается за мягким лицом, забрав вместе с собою мускулистые плечи. На тонких пальцах виднеется перстень вместе с печаткой, а из-под рукавов торчит то ли смятая сорочка, то ли очертания перевязанных плотными кусками хлопка запястий. Обворожительные янтарные глаза выражают беспокойство, казалось бы, уже присущее ему. Но здесь была одна странная зацепка. Вашингтону хватает пары секунд, чтобы считать чужое выражение, и он видит, как чужие губы скривились, словно в параличе, а пальцы схватились за виски. — Мигрень? — будто бы заинтересовавшись, спрашивает Джордж, на что получает положительный ответ в виде слабого кивка. А затем слышит, как тот устало отвечает: — Боль не стихает с самого утра. Я не хотел переносить сегодняшнюю встречу. Извините за неудобства. Генерал строго качает головой. — Вам не стоило, мы бы могли обсудить этот вопрос в другой день, — он отпивает вино из хрустального бокала и тягостно вздыхает. — Вы слышите, мистер Адамс? — Отменить встречу с Вами по такому важному поводу стало бы огромным неуважением с моей стороны. — То, что вы заставили себя явиться сюда, несмотря на своё состояние, вызывает во мне глубочайшее уважение к Вам, — ласково убеждает его Джордж, приподняв концы своих губ. Боль усиливается с каждой минутой, не оставляя Джону выбора. Он чувствует, как что-то пульсирует в его голове, а картинка плывёт даже сквозь очки. Ужасным было это чувство, которое подчёркивало не только его соматическую немощность, но и устрашающий образ отшельника: всякий раз, когда его видели в таком жалостливом виде, то непременно хотели отойти в сторону. Минутное молчание обрывается словами мистера Вашингтона: — Может, нам стоит выйти на свежий воздух? — предлагает ему он, искренне обеспокоившись состоянием своего революционного коллеги. Сегодня Джон не внушает ему каких-либо надежд. — Не хочу проводить в этом городе более минуты, — его руки тянутся к портсигару, откуда он уверенно достаёт папиросу и прикуривает её. Джордж молчит и с презрительным взглядом проглатывает чужой комментарий. Они выдерживают некоторую паузу. Джон думает, но поток его мыслей крайне размыт. Искренен ли Джордж сейчас? Зачем он тянет прелюдию со всеми этими словами об уважении? Да и уважает ли он его вообще? А может? А может ну его тянуть это! Нет, тогда процесс протечёт слишком быстро. Мысли погрязнут в бессмысленной пучине вновь, не оставив и шанса на ситуативный исход. Джордж казался ему человеком крайне загадочным, которому он не боялся завидовать, а завидовать было чему. Ведь пока он лишь набирал необходимых кредитов по Европе и налаживал связи с их бывшей метрополией, Вашингтон поднялся: из обычного полковника он вырос в генерала с уважением и тысячами поклонниками, а было ли за что? «У этого человека даже нет достойного образования!» — резко вспоминает он свои сетования на Вашингтона в письмах своему другу. Казалось, лишь этого факта хватило бы, чтобы не видеть соперника в этой упрямой личности, не так ли? Но услышав новость о том, что господин Вашингтон намерен стать президентом, мистер Адамс стал относиться к нему настороженнее, чем обычно. Ведь Джон был осведомлён, ох, прекрасно осведомлён! Из-за чего, а, точнее, из-за кого посредственного плантатора и такого же посредственного в своём генеральстве Джорджа Вашингтона вознесли до небес. — Ваш ответ означает «нет»? — он презрительно вскидывает бровь. Честно говоря, он не имел понятия, хотелось ли ему являться в свет. Солнечные лучи на улице могли бы запросто спровоцировать его чуть поутихшую боль. Но это в любом случае было более приемлемо, чем если бы сейчас он продолжил «задыхаться» тут. — Будет лучше, если мы выйдем, — он докуривает папироску и бросает её в пепельницу, задержав свой взгляд на лице генерала. Оно ничего не выражало, кроме полного безразличия к нему и напущенной презренности. Оба почти синхронно выходят из-за стола, только вот мистер Вашингтон уверенной походкой сразу направляется к выходу, а Джон ещё несколько секунд мучается с рукавами на сюртуке. Адамс кивает ему, знаком показывая, чтобы тот шёл дальше, не ожидая его, и только затем догоняет своим быстрым шагом. Настроение у обоих, казалось, не задалось с самого утра. — Сегодня несусветная жара, — едко говорит дипломат. — Мне приходится открывать окна ночью, даже несмотря на риск простыть. — Может, снимете сюртук? — внимательно спрашивает Вашингтон, предварительно сняв свой. Они пребывают в небольшом садике, которому посчастливилось находиться на заднем дворе дома. Благоухание здешних кустов роз завораживает и одновременно приводит в сознание, заставляя почувствовать себя не в многонаселённом городе, а в спокойной провинции, которую всем сердцем обожал Адамс. Он смотрит на суховатую траву под ногами, а затем на тропинку из щебня — лишь бы не глядеть на выедающее глаза лучи. В голове, по ощущениям, всё ещё находилась пороховая бочка, но дышалось однозначно лучше. — Вы хотели сказать мне что-то важное, мистер Вашингтон? — наконец-то созревает Джон для разговора на темы поважнее, нежели просто погода. — Видите ли, я хотел баллотироваться на роль главы государства, — очевидно, что его уже выбрали. Всё остальное - не более, чем напущенная бюрократия. — И хотел бы отблагодарить Вас за Ваши заслуги перед народом. — Чем? — по своей невнимательности он обрывает Вашингтона на полуслове, о чём в тот же миг жалеет. — Вы будете моим заместителем. Ваша должность не будет уступать моей по важности. Формирование исполнительной власти ещё не закончилось, — со слабой улыбкой заявляет Джордж. Джон на миг доверяет его словам, а затем слишком быстро схватывает их всерьёз. — Вы мне… Вы мне значительно льстите, Ваше Превосходительство. Возможно, это и был ответ на терзающий его душу вопрос? Джордж улыбается, наблюдая за тем, как сконфузился Джон. Смотреть на то, как он смог усмирить этого до ужаса строптивого и неугомонного человека, было сущим наслаждением. — Вы определите обязанности позже или всё-таки разрешите обговорить пару вопросов в данный момент? — Давайте договоримся так: по мере поступления. Джон вновь тянется за ещё одной папиросой в карман — успокоить свой пыл. Конечно, услышать подобное предложение было для него что-то сродни празднику. Но как долго этот праздник продлится, покажет только время и не более. — Я согласен. Но Адамса уж больно терзали надежды: надежды, что он станет чем-то большим, нежели очередным сателлитом исполнительной власти в Конгрессе.