Рассыпанные бусины

Выдался очень сложный день, неделя, месяц. Энн подозревала, что так оно в общем-то и будет во время сессии на предпоследнем курсе. Но чтобы было настолько душно — даже не думала, потому что училась хорошо, сдавала нужные работы с задержкой максимум в три недели, училась и имела стремление к знаниям. Но всё равно обстоятельства (и жестокость некоторых обиженных жизнью людей, занимающих должность преподавателей) вынудили погрузиться в подготовление материала с головой, забыв и про личную жизнь, и про личность, и про жизнь, как таковую, потому что отбирали даже базовое, то, что страдало обычно у ленивых неучей, а сейчас и у неё. Сон, прекрасный, восьмичасовой сон, со сноведениями и без, в кровати и на диване в гостиной. Сон, которого Энн лишилась почти на двое суток, и, непривыкший к такому организм, вернул его силой — Энн вырубилась, клятвенно пообещав сидящей рядом в вагоне метро Шанни проснуться через пять минуточек. Ей снились пустынные поля, настолько большие, что взгляд не цеплялся за песчаные дюны, и виделась лишь чёткая линия горизонта, разделяющая золото и стремительно темнеющее небо. Что она там одна, в своей тонкой блузке из секондхэнда, непризентабельной, но очень красивой, и потёртых джинсах, чуть ли не плачет от отчаяния, чувствуя, как со сменой времени суток меняется и температура вокруг: если раньше было жарко до расстегивания всех пуговиц, то теперь согреться не помогало даже обхватывание себя руками. Хочет выбраться, уйти, найти песчаную дюну и — больше всего — оказаться на паре самого бесячего профессора — в той среде, в которой привыкла жить. Не здесь, где, куда не иди, будет золотой рассыпчатый песок, по которому чертовски трудно передвигаться. И не может этого сделать, как и ничего другого, потому что сухой ветер заметает следы и погребает резинки для волос, подушечки жвачки и другие «хлебные крошки». Только мечтать, чтобы пришли. Спасли. Спасатели. Или кочевники. Или рыцарь в золотых сияющих доспехах и с бутылкой воды. Плохой сон, просто отвратительный, и непонятно, чем вызванный. Энн переворачивается на другой бок, обнимает себя руками крепче, потому что чертовски холодно. Открывает глаза, бездумно оглядывая тёмный, непонятный пейзаж. Песка не видно, и это уже так странно, что вгоняет в ступор. Энн промаргивается, выцепляет взглядом несколько крепких фигур далеко-далеко, и одну — крепче остальных — немного ближе. У фигуры-крепче-остальных потрясающая спина и золотые, сияющие доспехи. — Мой рыцарь. Энн улыбается, хихикает глупо, по-детски и вновь проваливается в сон, к бескрайним песчаным полям. Гиксос смеётся в полный голос, смотря на недоуменно-смущённое лицо Каа. Лео удивлённо хлопает глазами, наблюдая за продолжающей преспокойно спать девушкой. — Это распространённая практика в твоём мире, Лео? — Нет, Кефер. Я, конечно, слышал, что существует люди, которых даже пушечный выстрел не разбудит, но чтобы не проснуться во время боя… — Должно быть, так увлекли её мечты о «рыцаре». Гиксос не может сдержаться, Гор прыскает, заглушая смех кашлем. Каа выглядит растерянным. — Каа, унеси девушку в безопасное место. Лео?.. Кефер выглядит серьёзным, говорит приказным тоном, но приподнимает уголки губ в улыбке. — В тамбуре… Эм, в комнатку между вагонами.

***

Холод пробирает уже до самых костей, и создаётся ощущение, что в её теле уже не осталось никакого тепла. Что она замерзшая, как ледышка, раз прижимание ног к груди не даёт абсолютно никакого эффекта. Вообще. Ночной воздух щипает за кожу, неотстающий по температуре песок, в который она уже подумывала закопаться по самую голову, игнорирует ткань джинс и тряпичных кед. Тот рыцарь в золотых доспехах, с очень широкой спиной, наверняка тёплый. Если даже не горячий, как печка или кипяток. Впрочем, сейчас её бы устроило даже тепло шерстяного пледа с мимишными зайчатами. И что вообще это было за место? А люди? Откуда они там взялись, как и тёмные, серые цвета посреди потускневшей ржавчины? Она заснула и оказалась в другом месте? Или почти-проснулась? Тогда почему несколько габаритных и явно мужских фигур посреди неясного места не привели её в панику, а сознание — в какую-никакую ясность? Почему она спокойно оказалась вновь посреди пустыни, будто странного эпизода не было вовсе? Вопросов было много. Энергии, чтобы думать над ними, не находилось вообще. Саднило горло. Хотелось пить. Заползти под горячий душ и сидеть там вечность. Энн крепче прижала колени к груди, уткнулась в них носом и закрыла глаза. Может, уснёт-проснётся опять и на этот раз точно сможет что-то сделать? Прыгнуть в объятия «её рыцаря», как пример. Ехидно отозвалось подсознание… Или это были противные крики птиц где-то высоко-высоко? Энн не хотела разбираться. Хотела уйти из треклятой пустыни. Начала дышать глубже, чтобы побыстрее уснуть. Мозг, вопреки окутавшему тело холоду, засыпать не стремился. Выдохнула шумно, когда кто-то большой, сильный и очень горячий поднял на руки. Вцепилась обеими руками в шею, прижалась крепко-крепко к широкой груди. Посмотрела. В темноте ночи рыцарь казался очень красивым. Горбоносый, с мягкими чертами лица и добрыми подведёнными глазами, он не смотрел на неё. Может, потому что спас уже слишком многих, может, потому что смущался — сердце под её ухом билось сокровенно ускорено. — Мой рыцарь, я так рада, что ты пришел за мной. Она улыбнулась, продолжая смотреть на него. Когда он остановился, собираясь опустить её на что-то, собрала все силы, приподнялась и смазано поцеловала куда-то в уголок тонких губ — целилась в сами губы, но не дотянулась: рыцарь был очень большим. Губы оказались мягкими и приятными. Слишком реалистичными для самого реалистичного сна. Энн шокировано распахнула глаза, захлопала ресницами. Она сидела в тамбуре меж пустых вагонов. Окна в них были разбиты, и осколки усыпали пол. Мимо проносились серые стены тоннеля.

***

Каа никогда не думал, что будет испытывать чувство смущения в зрелом возрасте. Выросший среди солдат, он был с детства более скуп на эмоции, чем Гиксос. Не привык к ним и думал, что после взросления они исчезнут вовсе. Как нечто ненужное. Но нет. Они у него остались, всё такие же яркие, несмотря на скудное количество. Всё такие ненужные, делающие уязвимым. Потому что странное поведение той девушки, её поцелуй взволновали его тело и дух. — Что, надеешься выглядеть ту девчонку? Спрашивает Гиксос, когда Каа в задумчивости не отводит взгляда от выхода из метро. Наверняка видит пятна на его щеках и смятение в чертах лица. — Симпатичная, да. Хотя на мой взгляд ничего особенного… — Оставь его, Гиксос. Нет ничего плохого, Каа, в том, что эта девушка тронула твоё сердце… Кефер кладёт руку другу на плечо, сжимает, наблюдая за потоком людей. В любви нет ничего плохого. — … Но сейчас нам надо идти. Нужно помешать планам Эксатона и его прихвостней. — Да, Кефер. Кивает Каа в ответ. Поднимается, разминаясь. Защита Египтуса и Земли важнее мимолетного желания. Тем более, как шепчет, чтобы не услышал юный фараон, Гиксос, причина интереса может крыться в банальном отсутствии сексуального контакта. Каа кажется это вполне логичным.

***

— Ужасно стыдно. Заканчивает рассказ триста третьим повтором Энн, когда созванивается с Мегги, устроившись на подоконнике и завернувшись в плед с мимишными зайчатами. — Ничего такого. Подумаешь — поцеловала спасателя. Меня куда больше волнует тот факт, что ты уснула в метро и не проснулась во время нападения. Как так, Энни? — Подумаешь, постаралась сдать всё на отлично… — Подумаешь? Губить собственное здоровье ради какой-то пятёрки в зачётке!.. Если бы что-то случилось?! — Перестань, всё же хорошо. Я жива, здорова, отогрета. — Хмф. Будь аккуратнее. «Рыцарь» может не появиться в следующий раз. — Черт, не напоминай. — Если будешь следить за своим здоровьем. Отрубиться настолько сильно! Да ещё и Шанни эта!.. — Её унесло потоком. — Да-да. — Она уже извинилась… Раз двадцать точно. Так что всё в порядке. Кроме того, что, наверное, больше не буду ездить в метро. Никогда. Мегги на том конце провода смеётся. Мама, осторожно перешагивая через неотступно следующего за ней корги Джима, несёт два кусочка ягодного пирога. Отец на кухне приглушенно ругается, допекая свой фирменный бисквит.

***

— Ну как? Спрашивает Гиксос, как только Каа заходит в тренировочный зал. Гор, обматывающий кисти бинтами, смотрит с интересом. — Не помогло. Каа убирает волосы со лба, разминает плечи. Едва заметно поджимает губы от досады. Встреча с одной из воительниц Египтуса не принесла ничего — он всё также видел ту девушку с подвеской на шее, все также чувствовал её нежное, отличное от ласк воительницы, касание на своих губах. Не мог выбросить его из головы. — Ты всё также продолжаешь вспоминать эту девушку, Каа? — Да, Гор. Всё также. — А ты у кого был? — Тебе не кажется это личным, Гиксос? — Ничуть, когда дело касается помощи. Воин, погруженный в мысли о женщине, не сможет дать достойный отпор Эксатону и защитить Золотой город. Так у кого? — У Филис. — Филис?.. Воительницы? — Да. — Ну, тогда причина может быть в нехватке нежных девичьих рук. Той, что не участвовала ни в одном бою и не заработала мозоли от постоянной практики с мечом. Вот если ты пойдёшь… — Ты можешь попробовать найти её. Уверен, Кефер и Лео не откажут в такой просьбе. Гор пожимает плечами в ответ на удивлённый (Каа) и возмущенный (Гиксос) взгляды. Решение кажется ему самым логичным из всех возможных. Ясно же, что мысли о женщине так просто не оставят. Проверено. Каа понимает, что в этом есть смысл. Хоть юный фараон и говорил, что, если она была именно на «этой ветке», это не значит ни-че-го. Каа слабо представлял себе почему именно ветка, никто не строит подземные тоннели по образу дерева, но представлять и не имел смысла — до этого дня.

***

Лео не подглядывает за Кей, с улыбкой разговаривающей со своей подружкой. Нет, вы что. Он просто… Прячется за углом и смотрит. Краем глаза. Удивляется, что она здесь. Потому что не думал, что они могут помимо школы… Ну, ходить в одно кафе, больше похожее на пекарню. Жить в одном городе. Дышать одним воздухом. Лео фыркает сам на себя, благодарит кассира за принесенный заказ и спешно ретируется на улицу. Последний фараон, боящийся (опасающийся) девчонки… Бред. Но сейчас-то он — Лео. В старой выцветшей толстовке, с бардаком на голове и бумажным свертком с горячей выпечкой подмышкой. Мечта любой девочки, ага. Оставляя на кухне булочки и хлеб, он залетает в свою комнату, мягко прикрывает дверь и плюхается на кровать. Ужасно. Кошмарно. Просто прекрасно! Кей бывает там же, где и он. И судя по тому, что она не ушла, вздернув нос, а весело разговаривала с подругой, то кафе-пекарня ей нравится. И пригласить её туда будет отличной идеей! Сказать, что видел её там? Почему тогда не подошёл поздороваться? А, может, следил? Или, может, «я в это кафе на один раз больше не пойду»? Хотя, это больше подошло бы язве Астрид. А Кей… Она не скажет ничего плохого… если только что-то ей очень не нравится или кто-то сильно разозлит. Лео фыркает, вытягивает перед собой руку, на которой обычно носит браслет. Он — последний фараон Египтуса, а стесняется позвать на встречу (не свидание) девочку, которая ему нравится! Смех, да и только! Гиксос наверняка не сомневается. Кефер. Гор. Рамзес. Каа, наверное, тоже, если уверен, какую именно девушку пригласит. Садится на кровати. Всё! Если он увидел Кей в кафе, в которое сам же и ходит, не знак ли это? Не судьба ли? Встаёт, чтобы взять с кухни бутерброд и урвать булочку, пока близнецы всё не растащили. Решено! Если он услышит что-нибудь о той девице из метро, принявшей Каа за «рыцаря в сияющих доспехах», то пригласит! Сто процентов!.. -… Представляешь, у Фабио в то время на метро дочь ехала. Так он, когда узнал, так быстро с работы сорвался, что никто ничего сказать не успел. — Волновался за неё. — Да. Как приехал, отписался, что она в порядке. Фото пирога отправил, написал, что испечет такой же. Поражаюсь ему. Из метро много девушек выводили. Не может эта быть той самой. Просто не может! «Так сложно поверить в то, что случайности не случайны? Или же ты на самом деле не хочешь приглашать Кей на встречу-не-свидание?» «Заткнись» Бурчит Лео на внутренний голос.

***

Энн хватает Джима в крепкие объятья, прижимает крепко-крепко к себе. Джим счастливо пыхтит. Пушистый, тяжёлый, похожий на фирменный папин бисквит. На душе сразу становится спокойно, как было за день… За сессию до этого. Сразу забываются тревоги, невзгоды, задачи как полноценного студента. Всё, что есть — мягкий, улыбчивый комочек, умилительно сопящий ей в футболку. Мысли о том, что нужно будет выбрать другой маршрут, дольше прежнего, возможно, дороже, но не на метро, хотя бы на время, всё же присутствуют. Как и о мужчине в вагоне, красивом, с внешностью египтянина, сложенного просто богически. О спасателе. В светло-коричневом. И золотыми ремнями на груди. Которого вызвали с костюмированной вечеринки, где он наряжался восточной красавицей. Энн плюхается на подушки, утягивая Джима за собой. Джим не против и только радостно тяфкает. Всё равно она этого спасателя вряд ли встретит. Её жизнь (увы) не та история, где прекрасный принц (рыцарь) преодолевает мили пустынных песков в поисках живущей самой обыкновенной жизнью девушки. Сейчас это история о сложностях сессии, мечте о недостяжимых высоких баллах, недосыпе и недельной отдыхе, выделенном дирекцией всем пострадавшим в метро студентам. И, ладно, про мечтательные мысли о богически сложенном, тёплом и крепком спасателе. Куда же без этого.

***

Каа удивляется, когда последний фараон соглашается помочь. О причинах не спрашивает — фараон ещё слишком юн, чтобы действовать полностью во благо других, и справедливо предполагает, что к этой девушке у него есть свой собственный интерес. Мысль об этом неприятно рычит где-то в грудной клетке, гонит кровь по венам. Но прогнать её достаточно просто — опустить голову, чтобы посмотреть на юного фараона и понять, что тот ещё слишком мал. -… Пойдёшь на эту улицу, вдоль… Хм… Кафе с цветастой вывеской, не перепутаешь. Свернешь на третьем (от вывески) повороте направо. Пройдёшь так до ворот парка, и свернешь напротив них налево. Пятый от парка дом — её. Лео надеется, что объяснил достаточно хорошо, и Каа, на которого немного странно смотреть из-за разницы в размерах, найдёт адрес, ради добычи которого Лео потратил двухнедельные карманные, накупил любимые сладости близнецов и стойко выдержал подколы детсадовского типа. Без понятия, что тот будет по пребытию делать, но это не его дело — Каа выглядит адекватным и добрым. В отличие от, скажем, Анубиса, которому Лео помогать бы не стал ни в коем случае. Даже загадав при завязке его отношений завязку собственных. — Насколько я понял, она учится в университете, а пары (уроки) там кончаются только после трёх. И то не факт, что она не задержится там из-за сессии (экзаменов после каждого семестра). Так что с утра туда идти бесполезно. Каа благодарно кивает.

***

— Ну, Энни-Бенни… — Ну, солнышко… — Я сказала: нет. Энн хмурится, натягивает капюшон толстовки на голову. Ускоряет шаг. — Всего лишь несколько евро. Чего тебе стоит. — Или в гости пригласи, всё равно по пути. Приобнимают за плечо с каждой стороны, понижают голоса до заговорщеского шепота. Наклоняются к лицу, крепкие, пропахшие сигаретами, алкоголем и травой, игнорируют её попытки вырваться. — Мы славно проведём время. Смеются, мерзко гыгыкая. У Энн на мгновение перехватывает дыхание: они пьяны, они накурены, и то, что она может им сделать после волнует их куда меньше, чем то, что они могут сделать сейчас. Возвращает контроль над дыханием, не впадает — вроде бы — в панику и ступор. До подъезда около тридцати метров, вырвется прямо здесь — не успеет воспользоваться форой. Догонят. Ждёт, терпит смешки, дёргается, избегая поглаживаний, усиливающихся с каждой попыткой прекратить. До подъезда остаётся двадцать метров. — Что, уже не такая сука, Энни-Бенни? — Чувствуешь, что пахнет жареным, Tacchino? Семь. Энн сгибает руки, бьёт локтями под ребра со всей возможной силой. Бежит, пока морщатся от боли и звереют от её осознания. Открывает задний карман сумки. Пальцы трясутся, и это занимает слишком, слишком много времени. Ключи не держатся в потных руках, падают с тихим звоном на асфальт. — Че, сука, совсем охуела? Пятится к фонарному столбу. Мимолетно проносится интуитивная мысль искать защиту в свете. Энн усмехается невесело — были бы они упырями, не ходили бы с ней в один университет. — Думала сбежать от нас, тупая ш?.. Тень, приземлившая прямо перед ней, обрывает фразу. Тень большая, закрывающая её практически в два раза. Позволившая вздохнуть с облегчением на краткое мгновение. — Какого хуя? — Кто это, блять? — Оставь девку, долбаеб! Бежим! Звенят упавшие на асфальт ключи, удаляется топот убегающих ног. Энн узнает тень, успевает схватить за крепкое запястье. — Нет. Не нужно. Прижимается к ней, горячей и крепкой. Чувствует, как размерен чужой пульс, и как скачет собственное сердце. Дышит, глубоко вдыхая сухой запах смуглой кожи, пропитывая лёгкие им, кажется, до самого основания. — Они хотели напасть на тебя, а ты позволишь им уйти? — Да. Пожалуйста. Он полуоборачивается к ней. Высокий, мощный, как какая-нибудь скала. Красивый, как и тогда, в её реалистичном сне. Энн с неожиданным трудом отводит взгляд от кожи его груди, блестящей в тусклом фонарном освещении. — Ты милосердна. — Энн. — Ты милосердна, Энна. Я Каа. — Приятно познакомиться. Ты… Вы… Спасли меня тогда, в метро? — Я перенёс тебя в безопасное место, да. Каа мягко убирает её руку, почти намертво вцепившуюся в его предплечье. — И сейчас… Если бы не ты… Вы… Они бы точно ограбили меня. Если не хуже… — Они известные воры?.. — Нет, они просто местные дурачки. Которые теперь будут всем говорить, что меня спас человек в египетском костюме. Энн смеётся, неловко обхватывает запястье за спиной пальцами другой руки в попытке скрыть, что она трогала эти… Этого мужчину. Мнется, как младшеклассница, или детсадовец, которых однажды нянчила за три евро в час. Выхватывает взглядом тусклый блеск металла ключей на асфальте, спешит, чуть ли не предпринимая попытки к бегству, чтобы хоть чем-нибудь привычным занять мысли, хаотично бегающие в голове. — Это несёт опасность для тебя, Энна? — Нет, с чего бы? Да и им всё равно никто не поверит. Мало ли что под… Дурачкам привидится. Энн поднимает связку, улыбается смотрящему на неё Каа. Высокому, мощному, как скала. Красивому. Стыдится своих мыслей, потому что спасение не предполагает последующих романтических отношений. Совсем. Только благодарности. — Как насчёт чашки чая? Каа смотрит на неё внимательно, маленькую по сравнению с ним, покрывшуюся непонятно почему румянцем. Красивую, несмотря на округлые черты и полноватую фигуру. Кивает, мимолетно заинтригованный внутренним убранством её жилища.

***

Идею пригласить спасителя (со стажем) в квартиру кажется Энн одновременно и ужасающей, и интересной, и немного забавной. Во-первых, потому что Каа едва протискивается в подъездные двери, во-вторых — помещается в лифте только боком и пригнувшись, чем вызывает одновременно и смех, и страх застрять от перегруза. Энн не знает, сколько Каа весит, но уверена, что куда больше неё самой. В квартиру тоже заходит с трудом, чем-то напоминая Алису, пытающую втиснуться в крохотную дверь в сад красной королевы, но в ней самой смотрится вполне себе нормально, все-таки потолки довольно высокие и места, где развернуться такими широкими плечами, есть. — Я живу здесь с родителями, но сейчас их нет дома. Объясняет Энн, прислушиваясь. Привычный топот мягких лапок отсутствует даже на кухне. — А ещё у меня есть собака. Должна быть, в теории. Должно быть, спряталась. — Собака? Это хорошо. Каа выглядит немного отстраненным, но Энн не задаётся вопросами о причинах — достаточно увидеть, как могучий воин (такой парень однозначно должен быть воином!) с плохо скрываемым любопытством осматривает светлые стены, увешанные картинами — известными репродукциями и редким творчеством матери, полки, забитые мелкими безделушками (среди которых, правда, есть и безделушки из других стран — Франции, Англии, России), мебель из светлого дерева и разветвление коридора, ведущее как в спальни, так и в ванные комнаты. — Я бы показала, но не уверена, что Джим вылезет… Где бы он ни был. Кухня в той стороне. Руки можешь помыть там же. Или пройти чуть дальше — в ванную. Я сейчас приготовлю что-нибудь. Говорит Энн, убеждая себя успокоиться хотя бы немного и перестать волноваться, бегая глазами по собственной квартире, выискивая малейшие недостатки. Двигается по направлению к кухне, осторожно, бочком, стараясь не упускать из виду (впрочем, напрасно: Каа слишком большой, чтобы затерятся в обычном человеческом доме) гостя. Указывает рукой на дверь чуть дальше косяка кухонной арочки. Замирает на мгновение, притягивая всю себя к стенке, чтобы Каа смог пройти, не сильно задевая её горячей кожей. Получается плохо, до нервной улыбки. Но, опять же, это было её собственное предложение.

***

— Будешь пасту?.. Да, наверное, звучит банально — предлагать пасту в Италии, но что есть… Утром были остатки пирога, но, наверное, его съели родители. Так что… — Я буду пасту, Энна. — Ох, славно. Она суетится на кухне, перебегая от одного кухонного шкафа к другому с быстрой и ловкостью, что смотрится несколько странно с её комплекцией. Но что Каа не комментирует, предпочитая в молчании наблюдать, как девушка согревает пасту. — Ты… Эм… Ты оказался у моего дома случайно или… Или… черт, что я несу, конечно случайно… — На самом деле, Энна, я искал с тобою встречи. Тогда, когда я спас тебя в вагоне метро, твоё поведение не выходило из моей головы. — Ой… Наверное… Да почему наверное… Это было с моей стороны очень, очень плохо. Прошу меня простить. Энн слишком быстро перебегает от холодильника к микроволновой печи, буквально не находя себе и своему чрезмерному смущению места. Сон, сон… Во сне можно делать, что угодно, прижиматься и целовать даже незнакомца под простым предлогом: «за спасение» от золотых песков и одиночества среди них. Но когда сон смешивается с реальностью, и понимание этого не приходит в нужный момент — нужно, следует, быть крайне осторожным или осторожной. А то придётся смотреть в глаза своему спасителю, про которого известно только то, что его зовут Каа, он тащится по тематике древнего Египта и любит проводить время в спортзале. — Я должна была сразу понять, что это не было сном, и ты правда вытащил меня из раскуроченного вполне реального вагона метро. Просто… Просто… До этого мне снилось, что я заблудилась в пустыне, и… И… Тебе, наверное, это не особо интересно… да, что там… наверное, совсем неинтересно… да, скорее всего. — Мне нравится… звучание твоего голоса, Энна. Оно звучит как щебетание птички. От этого странного комплимента Энн едва не роняет тарелку, но во время берёт себя в руки — если она это сделает, то непременно умрёт со стыда. Потому что даже сейчас у неё (по ощущениям) ужасно красные щеки и неуклюжесть движений. — Спасибо, Каа, мне… приятно это слышать. — Продолжай, Энна. Ты видела пустыню в своём сне? — Да. И вокруг не было ничего и никого. Я не знала, куда иду и иду ли вообще или топчусь на одном месте. Вечерело. Холодало. Я очень явно, будто на самом деле, чувствовала жажду. Это было ужасно. И я… расслабилась, когда увидела тебя. Приняла за… кхм… — Энна? — За рыцаря, который пришёл мне на помощь. как глупо Энн стоит у микроволновки, не находя смелости обернуться и посмотреть на гостя. В его глаза. Красивые и добрые. На его лицо. Странные одежды. Впечатляющую физическую форму. — В этом нет ничего глупого, Энна. Обернуться всё же приходится. Интуитивно, от неожиданности и испуга. Скрипит стул и позади раздаются тяжелые шаги. Каа останавливается рядом с ней и внимательно смотрит сверху-вниз. — Иногда кошмары могут быть куда реальнее, чем человек думает, и нет ничего глупого в том, чтобы считать прервавшего такой сон спасителем… — И целовать его тоже не глупо? Что ж, если Энн не сгорела со стыда раньше, она сто процентов сделает это сейчас. Можно даже не сомневаться. Потому уже через секунды после своего вопроса чувствует невыносимый жар на щеках и огромною волну смущения, которая сметает буквально ВСЁ на своём пути. — Простите, я… я не знаю, что говорю. — Нет, Энна. Целовать героя… не глупо. Его тон и взгляд настолько серьёзны, что Энн становится не по себе, и она выдыхает только тогда, когда замечает крохотный румянец смущения на его щеках. Впрочем, взгляд тут же отводит. Каа очень красивый, у него правильные черты лица, и её реакция вкупе с расстоянием, на котором они стоят друг от друга, и обсуждаемыми вопросами уничтожает морально. — Наверное. Я не знаю, я не героиня. Энн неловко смеётся, выискивая то, за что можно зацепиться. Не находит, и комкает края футболки, сетуя на слишком долгую работу микроволновой печи. Каа стоит настолько близко к ней, что, чтобы увидеть его лицо, ей нужно задрать голову. Но она не может сделать даже этого: он поймёт её смущение, то, что ей стыдно за свой поступок… С другой стороны, что с того? Она же не гордится этим и — конечно же! — не делает попыток повторить. Не издевается над ним, играясь роковой женщиной или той, что не в состоянии понять очевидное и мучает себя и «вторую половинку» метаниями на пустом месте! Так отчего же она не может взглянуть на него… спокойно? Просто лишние пару секунд посмотреть на красивую внешность и — боги — крепкое полуобнаженное тело. — Но, знаешь, мне было приятно целовать… Стоп, что? Энн даже не ругает сама себя — настолько велик ступор. Просто замирает, одеревеневшая, просто смотрит куда-то в сторону, строя гримасу невидимой камере. — Я… Мне приятно слышать твои слова, Энна. Меня тоже взволновало твоё прикосновение. Наверное, что она сделает точно, так это порвёт футболку. Потому что ткань просто не может выдержать такого напора, не порвавшись. Или не растянувшись в воротнике до состояние «домашней». Энн кусает губу, не зная, за что зацепиться взглядом. Точнее зная, ведь фигура Каа загораживает практически весь обзор, достаточно тонко намекая, но судорожно выискивает другие варианты. И почему эта паста разогревается так?.. Щелчок готовности в первые секунды кажется спасительным, но потом приходит понимание, что градус напряженности он только отсрочит. Не уберёт, и тема останется висеть в воздухе, осязаемая, как резина гелиевого воздушного шарика. — Готово. Пожалуйста, садись. Я налью чай. Пока она суетится, то старательно продумывает варианты развития событий. В голову, конечно же, лезет чепуха, волнующая и такая заманчивая, ведь Каа выглядит как принц из какой-то арабской сказки, абсолютно не вписываясь в обычный уклад жизни, и с ним вполне можно побыть такой же, абсолютно не вписывающейся в обычный уклад жизни… Но ведь происходящее не сон и не фантазии перед ним! Энн — вполне — в здравом уме, несколько часов назад была на парах, а около получаса — была спасена Каа от местных придурков. И сейчас кормит его утренней пастой за спасение! — Прости, я, на самом деле, не думаю, что говорю. Точнее, думаю, но не успеваю… Меня очень смущает вся эта ситуация, если честно. Энн сцепила руки в замок, ждёт, пока остынет чай, и посматривает в сторону Каа, наблюдая за тем, как вполне умело он управляется с вилкой, выглядящей совсем крохотной в его больших, сильных руках… Кусает щеку изнутри. У такого мужчины наверняка есть жена! Тогда почему он пришёл к ней и говорит, что «её поведение не выходило из его головы»? Изменщик? Ещё лучше! Но ведь не выглядит подлым. Энн вздыхает. Пора, наверное, взять себя в руки и побыть взрослой? — Ты сказал причину, по которой меня искал. Для чего? В понятие взрослости ведь входит задавание ужасно неудобных, но точных вопросов? — Ты… запомнилась мне, Энна. И сколько бы я ни пытался, не мог выкинуть тебя из головы. Энн готова была взвизгнуть от этих волнующих слов, очень похожих на признание в чувствах, и подскочила, как только увидела опустевшую тарелку и готовую присоединиться к ней кружку. — И ты надеялся… понять природу этих мыслей и избавиться от них? — Да. — И как?.. — Ты ещё прочнее засела в моих мыслях. Если бы она подняла тарелку — то точно бы выронила. Но — благо — она успела лишь взять её, и сейчас замерла, чувствуя горячие пальцы Каа на своём предплечье. Энн не была худышкой, напротив, считала себя полной, а свои запястья не красивыми, но сейчас одно из них полностью терялось в мужском прикосновении, и это создавало ощущение его хрупкости. Хотя, наверное, любая бы на фоне Каа смотрелась хрупкой? — Мне нравится всё, что ты делаешь, всё, что ты говоришь, и как говоришь. Не понятна лишь спешка. Ты так сильно взволнована? — Да. И твои слова… Боги!.. Я не знаю, как на них реагировать. Она неловко улыбается, поворачиваясь к нему. Даже сидя Каа немного выше неё, и это так странно и необычно. Энн смотрит на красивые черты его лица, смотрит в его подведенные глаза, и взгляд сам собой смещается ниже, скользит по фактурному носу и останавливается у тонких губ и крепкого подбородка. Кажется, она поцеловала Каа в один из уголков?.. Энна дышит взволнованно, её глаза завораживающе блестят, и зрачки в них расширяются, когда она смотрит на него в ответ. Энна красива, её рыжие волосы кажутся пламенем, а губы настолько красны, что видятся манящим окрасом ядовитого цветка. Каа, успевающий подумать о предупреждениях судьбы, касается их, мягких и нежных.

***

Провожая Каа, Энн не может смотреть на него вообще. Кусает губу, переходит на внутреннюю часть щеки, потому что сразу же вспоминает, как Каа целовал её. — Ты точно сам найдёшь выход? Интересуется она тихо, приглушенно, хотя сама же настояла на том, чтобы он ушёл один, оставив её наедине с эмоциями. Наверное, думает Энн, это из-за слишком чёткой картины того, как она берёт с вешалки бежевое пальто, и они оба заходят в лифт, где оба позволяют себе взгляды и прощальный… Хватит! — Конечно, Энна. Когда Энн закрывает за ним дверь, то сползает по ней вниз, цепляясь в волосы. В мыслях бьётся одно визгливо «Кошмаркошмаркошмаркошмар» как реакция на «поцеловалисьпоцеловалисьпоцеловались», и Энн просто смотрит на стену перед собой. Пока из одной из комнат не выбегает Джим и громко не тяфкает, радостный и с торчащими ушами. — Предатель. Шепчет Энн, и смотрит на подбежавшего пару секунд, прямо в большие собачьи глазки. Поднимается, хватая пальто и выбегая из квартиры. Каа стоит у лифта, и металлические двери как раз распахиваются перед ним. — Подожди! Просит, слегка повысив голос, Энн и заскакивает с ним в кабинку. — Я не смогла не проводить тебя. Говорит она в спешке и смотрит на него снизу-вверх, задирая голову. Кабина лифта кажется удивительно тесной, и создаётся ощущение, что она прижата к Каа практически вплотную. Каа тепло улыбается.