Свет мой, зеркальце

Наступило затишье, в которое Юнги с рьяным упорством копал под оставшихся своих врагов и расставлял им незримые ловушки. А Чимин с нарастающей паникой думал о том, что всё чаще покидал родное зеркало, чтобы не терять хозяина из виду, хотя в том совершенно не было необходимости. Он привычно оправдывал это скукой и любопытством, но с завидной постоянностью ловил себя на том, что порывается протянуть руку, будто в намерении коснуться парня, когда тот сосредоточенно водит кистью по бумаге, раздавая указы. И всегда вздрагивал, натыкаясь ладонью на холодную поверхность зеркала.  Что за незваная тоска? Чимин страдал от этого бремени, и не мог никуда от него деться. Ему впервые было тревожно, всё чаще он задумывался о том, что будет, когда стремления сердца Юнги будут исполнены, как и кровный контракт. Впервые подобные мысли приводили узника в ужас.  Юнги не знал, чем ему грозит исполнение их контракта. Никогда не спрашивал. А Чимин никогда не говорил. Впервые за много, очень много столетий, он не желал довести хозяина до исполнения и забрать плату. Однако ничего не мог с тем поделать. Ещё один незыблемый закон его существования. Беспомощность вгоняла в уныние, заставляла подолгу вглядываться в черты своего господина с меланхоличной обречённостью. Подглядывания узника не остались незамеченными, и, неожиданно, поощрялись. В кабинете начальства стало на порядок больше зеркал, породив в рядах подчиненной братии безобидные шуточки о забвенном самолюбовании Мина. Тот только усмехался и смотрел на зубоскальство сквозь пальцы.  — Жениться вам нужно, господин начальник! — добродушно цокал языком Хосок, один из немногих в общих чертах знающих о секретных манипуляциях своего воеводы, ведь лично выполнял тайные поручения. Юнги ценил его за исполнительность и отсутствие излишних вопросов, потому благодушно терпел некоторые вольности в поведении.  — Хм, что это здесь? Хосок, посмотри. — отозвался Юнги, с интересом разглядывая что-то за своим столом. Парень послушно подошёл и заглянул куда указали, чтобы встретиться лицом к лицу с хозяйской фигой. — А-а, так это твой нос. И как он только завалялся в моих делах, не знаешь? Возвращаю. — саркастично протянул Юнги. Чимин, что наблюдал за действом со стороны, рассеяно издал тихий смешок, затем охнул и быстро скрылся, когда Хосок вдруг развернулся на звук, но решил - послышалось. Вернув внимание к своем начальнику, он неловко усмехнулся.  — Не серчайте, я же из благих побуждений! — оправдывался воин. — В доме явно не хватает женской руки. И земель у вас прибавилось, а значит и забот. С хозяйкой в доме всяко легче и веселее. Вот судейская дочь, например? Так глазки вам строила, когда мы у него гостили, присмотрелись бы… — Хосок, коли сам хомут накинул, не тяни свободный люд за собой, а? — фыркнул Юнги на те увещевания. — А вот насчёт нашего судьи, хорошо что напомнил. Сходи-ка к нему с новым визитом, пусти свой подвешенный язык на пользу, выясни то, что я попрошу. И дебошира нашего с собой прихвати.  На слова начальства Хосок поморщился.  — Вана-то? Там же дам полон дом. Того гляди, скандал учинит.  — Вот пускай манерам и учится. — непреклонно настаивал феодал. Чимин же только усмехался. Простодушный Хосок даже не заметит, как начальник его руками учинит хаос в доме господина Чхве. Ван хоть и был отменными удалым воином, слыл законченным дамским угодником, и был совершенно не совестливой натурой.  С тонким расчётом Юнги не прогадал, и даже в голос засмеялся, когда результат превзошёл его ожидания. Судьба явно благоволила и подыгрывала согласно сценарию. Этот повеса повёлся ухлёстывать не за одной из драгоценных дочурок Чхве, а сразу за обеими. Более того, умудрился даже покуролесить с их мамашей, когда Юнги удачно устроил господину Чхве длительный отъезд ко двору, от души расхвалив судью в письме к правителю. В отсутствие главы семейства девушки совсем распоясались, и перестали особо скрываться при своих свиданиях с возлюбленным. Это-то и стало причиной раздора между ними, когда одна застала кавалера в постели с другой. Крику было на всю улицу. Пигалицы чуть друг другу чёрные космы не повыдирали, а Ван, почувствовав как запахло жареным, благоразумно смылся под шумок. К вечеру уже все соседи знали о сраме дочерей Чхве в самых пикантных подробностях. Вернувшись, отец семейства схватился за голову. С такой репутацией ни один уважающий себя муж не возьмёт в жены его дочурок. В гневе мужчина приказал выпороть обеих. И наверное, Истрия так бы и закончилась на поучении, как вдруг младшую из дочерей вперёд старшей выдают далеко-далеко замуж, чуть ли не за чернорабочего, со слезами сажая в свадебный паланкин.  — С чего это Чхве отослал младшую дочь так далече? — вопросил Юнги, на что Чимин снисходительно усмехнулся. — Твой удалец ее обрюхатил, вот и спасаются от позора. — отозвался на вопрос узник зазеркалья, и не понимал, почему снова испытывает тревогу, смотря как улыбка расплываемся на лице его господина. — Чудно.  Он явно размышлял как бы погубить и вторую, но даже не успел что либо сделать, как узнал от Сокджина, что старшая дочь Чхве сбежала из дому.  — Говорят, побоялась что и её насильно выдадут. — качал головой Сокджин, собирая ароматный обед в деревянную котомку. Стоял полдень, и в харчевне ни души, кроме почтенного феодала и хозяина. — Вряд ли одну ее ждёт что-то краше. Господин судья, говорят, с горя уже вторые сутки беспробудно пьёт от горя. — он аккуратно закрыл котомку крышкой и бережно перевязал тканью, чтоы сохранить тепло внутри, затем хлопнул в ладоши. — ну всё, господин начальник, пойдём. — Разве идти столь далеко, что нам пригодиться перекус? — полюбопытствовал Юнги, вставая.  — Вовсе нет. Я отведу тебя, и потом пойду к моему приятелю, там по пути. Он вечно за делами забывает о приёмках пищи. — пояснил Сокджин, запирая харчевню. — Как благородно с твоей стороны. — фыркнул Юнги. Идти и правда оказалось не слишком далеко. Входя в знакомый лес, Юнги слегка помедлил, но затем сбросил оцепенение и поспешил за другом. Вскоре они вышли на совсем маленькую опушку, и парень увидел небольшой алтарь меж двух деревьев.  — Госпожу похоронили как полагается и со всеми почестями, а господина Мина… сам понимаешь, то был особый случай. Но мой отец все равно смастерил алтарь для них обоих, в память о добродетелях. — пояснил Сокджин, протягивая своему спутнику пару благовоний. Юнги принял палочки из его рук, они вместе зажгли их и вознесли молитву. Через пару минут Сокджин поднялся с колен и оставил Юнги наедине с мыслями о родителях, мягко хлопнув по плечу.   — Чимин.— послышалось в темноте покоев тем вечером. Узник вздрогнул, ведь полагал, что парень уже спит.  — Что, господин? — Юнги. — поправил тот привычно. — Юнги. — согласился Чимин. — Что хочешь узнать? — мягко спросил он, вглядываясь в силуэт. — Наверное, знай родители о том, что я делаю, они бы осудили меня. — проговорил Юнги с едва различимой вопросительной интонацией. — Я не знаю, Юнги. — автоматически отозвался Чимин, закусив губу. Ему было больно, больно слышать его голос таким безжизненным.  — И если я расскажу Сокджину, он перестанет вести со мной дружбу.  — продолжал тихо парень, а Чимин скрипнул пальцами по стеклу, почувствовав под ними трещину внизу. Ковырнул ее, в попытке отвлечься от неприятных ощущений внутри. — Я не могу этого знать. — было тихим ответом. — И я все равно хочу отомстить, до конца. Даже если это очернит мою душу окончательно. Меня колотит от мысли, что кто-то продолжает счастливо ходить по земле, сведя в могилу достойных людей, коими были мои родители. — признался Юнги в пустоту покоев. — Даже… если это сделает их единственными, кто на этом свете любил меня. Ведь такого дрянного человека невозможно полюбить, зная о его деяниях, верно? — Возможно. —выдохнул Чимин, и нечаянно сколол маленький, едва заметный кусочек на стыке трещины и рамы, осознав, под характерный тихий треск, что он только что произнёс. Юнги, на удивление, замолчал, и, судя по всему, вскоре по-настоящему заснул. А Чимин медленно и бесшумно сполз вниз, хватаясь за волосы.   — И как ему только удалось… — с приятным удивлением проговорил Юнги, вчитываясь в добытые Чонгуком документы.  — Соблазнил секретаря. — зевая, отозвался Чимин. Юнги поморщился. — Стоит отучить себя произносить риторические вопросы вслух, крепче спать буду… — Прости. — хмыкнул Чимин, перемещаясь в зеркало поближе к столу. — И что ты собираешься сделать с этим? — полюбопытствовал он.  — То же, что и Ким сделал когда-то - отправлю всё с анонимным доносом нашему великому правителю. А потом дождусь разрешения на арест. — промурлыкал себе под нос Юнги, тут же за донос и приступая. Узник зазеркалья какое-то время молча наблюдал за новыми и новыми строками, пока его брови изумлённо не поползли наверх. — Собираешься всё повесить на его сына?  — Конечно. Донести на него самого - слишком милосердно. Я хочу увидеть, как он придёт ко мне просить за любимую кровиночку. — отозвался Юнги, отводя взгляд в сторону, и натыкаясь на одно из пустых зеркал и собственные горящие глаза. — Посмотрим, может, я даже растрогаюсь и заменю казнь на клеймо и ссылку? А уже после можно будет и его самого потопить. Благо, Ким далеко небезгрешен. Взятки, повышение налогов ради процента в карман, манипуляции. Лишить его общественного уважения и милости не составит труда. Стоило делу прийти в движение, чаяния Мина оправдались. Как только учёный был арестован и брошен за решетку до вынесения окончательного приговора, господин Ким тут же примчался и упал Юнги в ноги, моля пощадить свою плоть от плоти. Привёз с собой обоз подарков, чтобы выкупить сыновью жизнь. Он божился и клялся, что всё это чудовищная ошибка, и его сын невиновен. Феодал смиренно изображал крайнюю озабоченность и сочувствие, но только разводил руками, показывая на неопровержимые доказательства, исходя из которых армии от лица семьи Ким несколько лет подряд намеренно поступала несвежая продукция. А это - измена и саботаж. Слушая весь этот театр лицемерия, Чимин мысленно ставил ставки, признаёт ли отец вину, чтобы вместо сына отправиться на плаху, и только хмыкнул, когда мужчина смолчал, продолжая настаивать на невиновности семьи в целом и умасливать наместника.  — Ну хорошо, я постараюсь сделать, что в моих силах, но не смогу пойти против воли правителя, коли он настоит на казни. — с таким вердиктом ушёл из дома феодала господин Ким, мучимый невыносимыми терзаниями совести. После ухода мужчины Юнги встал и подошёл к принесенным дарам, коснувшись изящных золотых изделий. — Неужели ты ошибся, Чимин? Несомненно, Ким оценивает жизнь сына высоко, но всего лишь не выше жизни собственной.  — Я никогда не ошибаюсь. — фыркнул Чимин почти оскорблено. — Должно быть, он просто считает что этого достаточно для его спасения.   — Тогда пусть помается пару дней.  Удачное дело заметно улучшило настроение парня, и он уже собрался пойти отужинать у Сокджина, и даже послал за Хоском, чтобы раздать парням принесенное золото, как на пороге кабинета возник сам Джин. Грудь его тяжело вздымалась от быстрого бега, и он смотрел с таким испуганным видом, что приветливая улыбка тут же сошла с губ Юнги. — Сокджин? В чём дело, друг мой? — обеспокоено вопросил феодал. — Мне сказали, ты арестовал Намджуна. — поспешно выдавил из себя хозяин харчевни, подходя ближе. — Это правда? Брови Юнги удивлённо взлетели, и он кивком подтвердил сказанное. — Арестовал. Он обвиняется в измене правящему дому и саботаже…— несколько рассеяно пояснил парень, не понимая от чего Джин так взбудоражен. — О, это ошибка, большая ошибка! Отпусти его, ты схватил не того. — воскликнул Джин. Наместник нахмурился и подобрался.  — Боюсь, доказательства его вины неоспоримы. На документах, что я видел, его именная печать.  — Но он невиновен. — продолжал настаивать Джин. — Намджун действительно помогает отцу с некоторыми делами, но только с расчётами, потому что хорош в цифрах! Даже если спекуляции и были, это был не он!  — Откуда тебе знать? — прищурился Юнги с недоверием. — Мы друзья. Я знаю его очень давно. — Джин рухнул в кресло для посетителей, и заглянул младшему в глаза. — Юнги, пожалуйста, проведи расследование, иначе ты погубишь невинную душу. Намджун - самый праведный, добродетельный и искренний человек из всех, кого я когда-либо знал. Он всю жизнь живет по совести и чести. Я ручаюсь собственной жизнью, он не мог этого сделать. — Мои источники надёжны, Джин. — непреклонно возразил Юнги. — Расследования не будет. Ты так уверен в его непогрешимости, но что если это не так? Всё равно продолжишь настаивать на освобождении? —Да, продолжу. Даже если он действительно виновен, хоть это и абсурд, я молю тебя об этой милости. — не стал юлить Джин, выдавая, что он здесь не только за восстановлением справедливости. Юнги вздрогнул, будто от пощечины, и слегка заколебался. — Раз уж он так тебе дорог, я могу сохранить ему жизнь, заменив плаху на клеймо предателя и изгнание, но он понесёт наказание в любом случае.  — Нет! — Джин стукнул по столешнице в таком невыразимом отчаянии, что Чимин неуютно повёл плечами даже в своем зазеркалье. И, кажется, начал понимать. — Он не переживет такого позора и наверняка покончит с собой. — глаза Джина блеснули, он взглянул на Юнги с такой тоской и отчаянием, что тот невольно сделал шаг назад, обронив: — Что же, да будет так. Кажется, на этих словах Джин чуть не задохнулся, подскакивая с места от негодования. — Почему? Почему ты так упорствуешь? Разве ты сам не сказал, что я могу просить у тебя что угодно? Так я прошу, Юнги! Жизнь за жизнь. Я спас тебя, а ты спаси его! — кричал Джин, резкими взмахами превращая горе сердца в ярость. Юнги тоже разозлился, Чимин видел это по окаменевшему выражению лица своего хозяина. — Хочешь знать, почему? — зашипел Юнги змеей. — Так я тебе поведаю! Я не могу отдать тебе эту жизнь, потому что она должна быть уплачена в счёт двух других. И он рассказал Джину всё, что на самом деле случилось тринадцать лет назад, лишь опуская существование Чимина. По мере повествования ярость на лице старшего затухла, и трансформировалось в горькое сожаление. Юнги воспринял это как добрый знак, и закончил совсем уже спокойно.  — Я знал про господина Ю, ведь слышал тогда его людей. Но судья Чхве и господин Ким… — Понимаешь теперь? Мне жаль твоего друга, но они должны заплатить. — устало закончил воевода, садясь на свое кресло. Джин же встал, обошёл стол и взял Юнги за руку, вставая на колени рядом.  — Юнги, ты должен остановиться. — почти взмолился он, крепко вцепляясь в ладонь младшего. — Они совершили ужасный поступок, но этой местью ты погубишь не их, а себя. — Я должен забрать у них самое дорогое. Око за око. — покачал головой Юнги. Джин закусил губу.  — Подумай, Юнги-я, — почти ласково продолжал убеждать Сокджин, от чего Чимина всего покоробило. — Намджун же твой погодка. Хочешь карать - карай тех, кто правда заслуживает того. Но дети не виноваты в грехах отцов, и не должны расплачиваться за них.  — Сокджин… — тихо и невыносимо устало выдохнул Юнги. Чимин почти как наяву услышал: что-то надломилось в нём.  — Я люблю его. — воспользовался своим последним козырем Сокджин, с ироничной и грустной улыбкой наблюдая за тем, как вытягивается лицо друга. — Об это не знает ни одна душа, он тоже не знает, и не узнает никогда. Ему я лишь хён и верный друг. Но погубишь его - погубишь и меня.  С этими словами он встал и ушёл. Юнги еще долго сидел неподвижно, а Чимин не смел нарушать тяжелую тишину.  В конце концов парень встал, и на нетвердых ногах подошёл к дарам, откуда взял позолоченный кубок, повертел пару секунд в руках и затем швырнул в сторону, разбивая вдребезги одно из зеркал.  Чимин крупно вздрогнул.