Свет мой, зеркальце

— Доброе утро, мой господин! — жизнерадостно нараспев объявил узник зазеркалья, скользнув на медный кувшин с водой, прямо рядом с ложе парня. Тот застонал и отвернулся, вызывая у всевидящего снисходительный смешок. — Свет мой, зеркальце, заткнись… — пробубнил он, кажется, снова проваливаясь в дрёму.  — Но ты сам просил разбудить чуть заря. — ехидно настаивал узник, подперев подбородок рукой. — Разве сегодня не важный день?  Второй стон был обречённее первого, и парень всё же поднялся, силясь разлепить глаза. Заспанное выражение лица господина всегда ужасно веселило подчинённого. Последняя чёртова дюжина лет вообще была наполнена ранее только смутно знакомым спектром эмоций. И это так тормошило заскучавшую волшебную сущность, что он сам себе порой удивлялся. Узник и предположить не мог, что услужение человеческому дитя - которое уже и не дитя вовсе - может развеять многовековую скуку. — Какой идиот решил, что устраивать пирушку в честь возвращения за день до возвращения - хорошая идея... — пробубнил он, откидывая покрывало.  — Ты, мой господин.  — Это был риторический вопрос. Ох, голова... — Я не вижу разницы между риторическим и прямым вопросом. — услужливо напомнил узник, перемещаясь на прозрачную гладь внутри чарки, что стояла прямо рядом с кувшином. Его образ забавно подрагивал от преломления света через жидкость. — Выпейте воды, мой господин, станет полегче.  — Чимин. — вздохнул тот, тем не менее, послушно потянувшись к чарке и смотря на искажаемый улыбчивый силуэт узника внутри пару мгновений, прежде чем отпить немного. —  Я же просил без формальностей…  — Ах, прошу прощения. Привычка - вторая натура. — не смутился тот, возникая теперь в отблеске лезвия хвандо. — Забываюсь.  — Давненько не слышал столько энтузиазма в твоём голосе. Так рад возвращению? — уже бодрее хмыкнул юноша. — Радостно, что мое зеркальце больше не будут таскать туда-сюда по стране.  —поморщился узник. — Временные пристанища отнимают много сил, покой мне больше по душе. — пояснил Чимин, взглядом ступая за своим господином, пока тот запахивал ханбок и подпоясывался.  — Почему не сказал? Я бы не стал просить неотступно следовать за мной. — удивился парень.  Чимин издал тихий смешок. Его господин уже такой взрослый, а до сих пор не мог понять таких простых вещей.  — Ты не спрашивал, Юнги.  До потешного просто: нет вопроса - нет ответа. Один из незыблемых законов существования Чимина. Тринадцать лет Юнги живет с ним под боком, и всё ещё удивляется тому, сколь человеческое не свойственно узнику зеркала.  Впрочем, это нисколько не раздражало всевидящего. Нынешний хозяин нравился ему ужасно, если про ощущения узника вообще можно выражаться подобными категориями. Человеческие чувства были диковинкой ему, но знания о них позволяли вешать общепринятые ярлыки на те странные ощущения, которые испытывала его магическая сущность. Чимин впервые имел возможность наблюдать за тем, как кто-то растёт прямо у него на глазах. От того служение Юнги доставляло какое-то приятное волнение внутри. Вызывало интерес к его чаяниям и желаниям. Чимин уже давно начал замечать за собой несвойственные порывы. Обычно он просто отвечал на поставленные вопросы, но с Юнги порой распылялся на дополнительные пояснения, если видел озадаченность в глазах по ту сторону зеркала. Редко спрашивал людей о чем-либо, ибо их ответы обычно не несли ничего, чего он не знал. Однако душа мальчика, который на его глазах превратился в мужчину, была для него слепым пятном, интригующими потёмками. Поэтому приходилось спрашивать. Странность на странности с самого пробуждения. Но они не приносили дискомфорта, и узник редко задумывался над ними, в тишине и покое охраняя сон своего господина. Юнги взял ножны, и убрал хвандо в них, а Чимин отразился в большой защитной пластине на плече воина, специально отполированной до зеркального блеска ради него.  — Да, моя оплошность. Прости. — выдохнул парень, направляясь к выходу из своей палаты. — Но сегодня мы прибудем. Обещаю повесить его на лучшее место в покоях и бережно смахнуть пыль. — улыбнулся уголками губ воин, надевая шлем. От этого простого обещания веяло теплом. Чимин был очень привязан к своему вместилищу, и не любил, когда то трогают посторонние люди, но хозяйская забота грела бы душу, если бы у существа она вообще имелась.  Юнги с самого детства не лишён трогательных порывов. Узник зазеркалья чувствовал особое отношение контрастно ярко и видел предельно чётко, когда хозяин покидал их вечное уединение, становясь серьёзным и неприступным для окружающих. Юнги никому не доверял, ни с кем из окружения не делился внутренними переживаниями, даже с теми, к кому питал некоторое расположение. Было бы лукавством сказать, что Чимин не чувствовал над ним некую власть, схожую с той, которую имело зеркало над своим узником. Невольная привязанность. Парень никогда не подвергал слова Чимина сомнениям. А он никогда и не врал. Ложь противоречит тем законам, которым подчинятся его сущность. Впрочем, в последнее время в глазах парня он часто угадывал сомнение, некоторые смятение и немой вопрос. Но Юнги никогда не отвечал, отшучиваясь от любопытства узника. Возможно все потому, что стремления его сердца скоро будут восполнены в полной мере? Мальчик долго противился, не верил, старался следовать заветам, заложенным родителями, не мог решиться на месть. Чимин больше не поднимал эту тему. То время было тяжёлым для маленького ребёнка, который скрывался, голодал и пытался свыкнуться с новым положением.  Чимин стал для него опорой, сам того не ожидая. Подсказывал, предостерегал, будил от кошмаров. Уже тогда к нему пришло покалывающее чувство, которое люди определяли как сожаление: Чимин сожалел, что не мог прикоснуться к бедному дитя, утешить. Он видел, что подобное помогает людям. От ограничения внутри копошилось что-то неприятное. И тогда он неосознанно начал искать способы обходить некоторые правила. Формулировал ответы так, чтобы мальчик задавал больше вопросов, в ответах на которые могла скрыться действительно полезная для него информация. Был горд, словно родитель, когда через время Юнги и сам смекнул, научился правильно спрашивать. И все же юноша страдал, боясь преступить мораль - единственное наследство от отца и матери. Узнику же были чужды категории морали, так что он не лез малышу в душу. Его об этом не спрашивали.  Переступил через моральные принципы Юнги в пятнадцать. Чимин не мог предсказывать будущего, он видел лишь свершившееся. Поэтому не предостерёг. И когда юноша однажды несколько дней к ряду не возвращался с честных подработок, что худо-бедно кормили его в том небольшом городишке, где они обосновались, а затем вернулся, весь израненный и еле-еле передвигая ноги, узник уже знал, что произошло с его юным господином, хотя Юнги не проронил ни слова. Это был второй раз с тех пор, как мальчик подрос и перестал плакать по ночам, когда Чимин снова почувствовал укол сожаления о невозможности коснуться.  Люди совершенно, совершенно не меняются. Все также подвержены своим низменным желаниям. Чимин слишком часто в судьбах видел схожие сценарии. Власть вела к безнаказанности, безнаказанность - к порокам, а пороки - к осквернению чужих судеб. В чём была вина юноши? В том, что был приятен и мил на лицо? Что попался на глаза хозяину поместья, в котором подрабатывал, не в подходящий момент? Что был худ от не слишком сытой жизни, и не смог вырваться? Уж точно не магической сущности судить. Пережитый ужас и отвращение что-то окончательно сломало в душе молодого парня. Разум захлестнул гнев от бессилия. Он почти не ел, снова плохо спал. И, наконец, не выдержал. Чимин даже не повёл бровью, когда Юнги сказал, что отомстит всем и за всё. Когда начал задавать те вопросы, которых узник ожидал еще в самом начале их знакомства.  Он испытал даже некоторое подобие мрачного удовольствия, от знания что юноша начал действовать. Враги Юнги - его враги. Юноша собрал пожитки, простился с теми немногими, с кем поддерживал связи, бережно укутал волшебное зеркало, погрузил в повозку и пересёк границу. Добровольно сдался местному вану, что уже давно вёл войну за власть на их землях, сказал, хочет служить верой и правдой. И вот вернулся на земли, которые покинул, победителем и захватчиком в одном лице.  Остановившись со своим отрядом в городке, откуда пять лет назад и ушёл, движимый чаянием воздать всем за свои обиды, Юнги повесил без суда и следствия того помещика, что осквернил его честь. Затем изъял у его семьи добрую половину капитала, на которую устроил своим воинам роскошные гуляния в честь своего нового назначения, хотя в центральный город они прибывают только на следующий день. За верную службу Юнги, о ирония и намеренный умысел, получил в свою власть земли, которые когда-то и без того принадлежали ему по праву рождения. Чимин с ехидством лиса наблюдал, скрывшись от присутствующих, как местные чины заходили на поклон к новому феодалу, не догадываясь о том, кто он. Те, чьи имена когда-то назвал всевидящий, были обречены. Но идея грубой кровавой расправы не импонировала Юнги. Он холодно улыбался чиновникам, принимал дары, снисходительно обещал не вмешиваться в привычное положение дел в обмен на преданность и лояльность. — Что скажешь, Чимин, — заговорил он, когда гости разошлись, — признал ли кто-нибудь из них во мне того испуганного мальчишку, которым я бежал отсюда? — Никто из них не узнал тебя, господин. — потянулся Чимин, показываясь Юнги на глаза в отражении роскошного щита. — Человеческая память коротка.  Юнги ухмыльнулся как-то мрачно, заглядывая в прозрачные глаза.  — Свет мой, зеркальце… — Ох, ну уж нет, не буду же я показывать через щит? — возмутился Чимин, перебивая и вызывая тем более естественную улыбку у своего хозяина. — Хорошо, давай сделаем все как следует. — явно веселясь кивнул Юнги, вставая и направляясь в свои покои, где висел сам магический артефакт. Через мгновение в отражении покоев возник Чимин, донельзя довольный наконец показаться во всей своей красе.  — Начинай, — одобрил он, наблюдая как Юнги, что встал прямо перед зеркалом, задумчиво коснулся трещины внизу, цепляясь взглядом за застаревший шрам на собственной ладони. — Свет мой, зеркальце, — Юнги очень любил начинать вопросы через это обращение, которое узнал, вытянув еще в юности из Чимина рассказ об одной из своих эгоцентричных прошлых хозяек. — Покажи то самое ценное, что в сердце хранят враги мои. Чимин подчинился, зеркало озарилось мягким светом, показав дорогое убранство дома, увешанного и уставленного богатствами и дорогими безделушками, показал и цветущий роскошный сад. Господин Ю, по чьей указке был устроен поджог столько лет назад, более всего на этом свете ценил свои сокровища и роскошную жизнь. Сейчас ему принадлежала значительная часть угодий семьи Мин, которые после скоропостижной смерти хозяев, были поделены между власть имущими. Юнги поморщился, презрительно фыркнув.  — И только? Это будет даже слишком просто. Давай следующего. Изображение поплыло, и послушно показало парню двух совсем молоденьких девушек, что смеясь набивали цзяньцзы. Чхве в сговоре с Кимом донесли на отца Юнги, и убедили на самоубийство ради восстановления чести и доброго имени. Отрадой господина Чхве оказались его возлюбленные дочурки. Презрительная улыбка слегка увяла на губах парня, но лишь на мгновение.  — Тоже не сложно. Много ли нужно, чтобы сделать девушку несчастной? — вздохнул он. Изображение вновь сменилось, и сквозь отражение Юнги разглядел молодого парня, что корпел над свитками при свечах, и неустанно водил кистью по бумаге. Судя по чёрным одеждам, он готовился держать чиновничий экзамен. Гордость господина Кима, его единственный сын. Умён, почтителен к родителям, чист душой и помыслами. Юнги вдруг понял, что знал парня лично, они играли иногда в прошлом. Их отцы были сослуживцами, и вместе тогда вернулись из похода, в котором их отряд понёс большие потери. Без Чимина Юнги бы так никогда и не узнал, что отец был предан другом из корысти и зависти, но взял вину на себя, и умер с этой тяжёлой ношей на сердце. — Твой отец решил судьбу моей семьи, значит и я имею право решить твою. — тихо проговорил Юнги, сжимая кулаки, затем более твёрдо, — Я увидел достаточно, Чимин. Изображение померкло, и Чимин снова объявился перед взором господина, с любопытством разглядывая задумчивого парня. Тот облизал губы, потер пальцем ладонь со шрамом и посмотрел в глаза узнику.  — Есть ли в городе публичный дом? — спросил он, и от внезапности вопроса Чимин даже слегка приоткрыл рот до формы аккуратной «о». — Есть, господин. Решился поразвлечься? — Юнги, — не задумываясь поправил парень, отходя к окну и о чём-то размышляя. Ехидный вопрос Чимина он проигнорировал. — Есть ли среди девушек публичного дома такая, чтобы была искусна, умна, хитра и красива, но при том хорошо держала язык за зубами?  Чимин нахмурился, не понимая хода мысли своего господина. На мгновение стало тревожно. Он не любил вопросы, в которых содержались такие размытые понятия. Но не ответить не мог. Сосредоточившись, он потянул за незримые нити, и услышал тысячи чужих суждений о девушках местного публичного дома, которые когда либо были озвучены вслух. А сам размышлял попутно, с чего вдруг что-то подобное заинтересовало Юнги. — Найдётся такая. — отозвался он, не прошло и пары мгновений. Мин кивнул, будто только и ждал этого ответа. — Назови мне имя.