Сага о ветре

Самым ранним утром, пока не пробудились придворные дамы, благородная Грейнеллин сбежала от них в маленький садик у стены донжона, накинув лишь плед поверх сорочки и в мягких туфлях на босу ногу. Тенистый уголок был совсем крохотным, всего три яблони, отделённый изгородью из ежевики от зáмкового огородика с грядками зелени. Прозрачно серебристая утренняя дымка ещё вилась между кустами роз и мальвами, по колючему шиповнику, что лез прямо на стену. В тишине, под мерный шорох качелей, хотелось разобрать метавшиеся мысли. Донельзя раздражала женская болтовня, как невзначай, об этом белобрысом обольстителе. Благородные девицы, забыв всякий стыд, рады за ним бежать вприпрыжку. Ещё бы, вчера разглядели его со всех сторон, он и сам показал себя во всей красе. Нашли красавца! Волосы его эти бесцветные на полспины треплются… видно, мягкие, точно лён. И сам он ловкий, лёгкий, как тёплый майский ветер… Того мало, к вечеру свои молодцы, надравшись хмельного, потащили гостей в кабак девок щупать, и будто этот смутьян тоже с ними. О том сплетничают даже юнцы-сквайры. Пришлось самолично отхлестать недоросля по гнусной роже, отвесить пощёчин до кровавых соплей, чтобы прикусил свой блудливый язык. Да как он о таком заикнуться посмел!.. Белая роза коснулась лепестками, повела по щеке, точно ветерок гладил, почти невесомо и ласково. Прикрыл теплом со спины, неприметно, но уже знакомо. Снова мягко колыхнулись качели. Опять этот лис, слишком быстро, тревожно он стал чувствоваться. Ворвался в жизнь, точно ветер распахнул окно, взволновал, гуляя по сердцу, путая, не унять. Грейнеллин чуть оглянулась. — Не наскучило следовать за мной по пятам? Ты становишься навязчив, — сказала прохладно, насколько смогла. — А благородная дева, конечно же, случайно прошлась у меня под окном, чтобы я это заметил, — опять его негромкий проникновенный голос с мягкими перекатами, что впитывался в кровь, хмельным мёдом растекаясь по жилам. — Мог не замечать, или представить, будто не видел, — она небрежно шевельнула плечом. — Тогда положим, я тоже решил прогуляться дивным утром, и мы нечаянно встретились, — ответил Лис, покачивая её на качелях и по-прежнему играя розой у её лица. — Кроме того, мне хочется узнать тебя получше. Вдруг ты мне не подходишь. — Что?.. Я не подхожу?! — Грелль едва не взвилась. — Не слишком ли ты высокого мнения о себе? — Ты тоже знаешь себе цену. Мы друг друга стоим, — ещё раз качнув качели, он соскользнул вниз, опустившись на траву к ногам девы, запрокинул голову ей на колени. — В любом случае, теперь мне известно о тебе больше, чем многим другим, — добавил, проведя бутоном по её горлу, и шутливо стукнул розой ей по носу. Грейнеллин отняла у него цветок. — Ты уверен? — одарила колючей улыбкой. — Хочу уточнить у тебя ещё одно, — промурчал Лис, устраиваясь на её коленях удобнее. — Мечом ты владеешь, а по женской части умеешь что-нибудь — ткать, шить, вышивать?.. — Я умею всё, — подчеркнула Грелль. — Вышивать золотом, ткать гобелены, вязать кружева. Играть на лютне и арфе. Так же вести хозяйство замка, печь хлеб, ухаживать за огородом, даже следить за домашней птицей. Корову доить. Не пробовал? — спросила нарочито ласково. — Корову?.. — призадумавшись, он мотнул головой на её коленях. — А надо? — Попробуй. Тебе понравится, — сказала обещающе вкрадчиво, змеилась улыбка на тонких губах. — Может, пригодится как-нибудь, к случаю… Хмыкнув, Лис прыснул смехом, уловив пикантный намёк. И не думал вставать, совсем разнежился. — Заплети мне волосы, — попросил. Будто он ей уже муж! — Гребешок с собой не захватила, — отрезала Грелль. — Завтра, если заслужишь. Чуть дрогнули веки в белёсой опушке ресниц, как в инее. — Для меня нет завтра, у меня есть только сегодня. В полдень меня ждёт огонь, и я не скажу, что это забавно. Но от тебя никакого привета, и обжигаешь не хуже. — Зачем привечать, быть может, напрасно… — вздохнула Грейнеллин. Она промокнула платочком его лоб, изрядную ссадину на щеке, что Лис успел испачкать землёй, и, осторожно оттирая эту грязь, склонилась совсем низко. Будто ненароком, губы коснулись его губ, и попались. Нет, не впиваясь, он поймал, только пробуя на вкус, мягко утягивая в головокружение. Опомнившись, Грейнеллин вырвалась, подскочив так резво, что качельной доской садануло по его шальной голове. — Да чтоб ты там сгорел! — отчаянно топнув ногой, она убежала. — Спасибо, добрая дева, — пробормотал он ей вслед, придерживая рукой ушибленный затылок. И заулыбался. У Грейнеллин слишком сладкие губы, дурманные, рассудок сносят. Ведь знает за собой силу, способную выжечь дотла и разум, и сердце. Так не всё ли равно, в каком пламени заживо гореть, только на костре это будет недолго, один миг. К полудню стена огня полыхала на ристалище, обдавая жаром. И солнце, ослепляя своим блеском, палило нещадно. Поодаль осталась вся толпа зрителей и судей за плывущим горячим маревом. В окружении товарищей Лис натянул сырой простёганный доспех, который чаще использовал под броню. — От меня разит, как от вепря! Ты её бычьей мочой пропитал, алхимик? — Настоянной на коровьих лепёшках, — сдавленно прибавил Эрик, помогавший пристегнуть ему рукава, нарочито воротя нос. — Ядрёно пробирает, аж глаза режет! — Жрать их заставлю, если это всё без толку, — бросил Лис. Собранные в косу волосы он убрал под войлочный шлем, прикрывающий уши. Тщательно обмотал ладони полосками ткани, тоже пропитанными той вонючей дрянью, и до глаз закрыл лицо влажной тряпицей. С собой он взял только меч. — Запах уйдёт от соприкосновения с огнём, — неловко пояснил Отелло. — Да, там уже без разницы! — насмешкой поддержал Эрик и хлопнул готового Лиса по плечу. — Давай, удачи. Благородная Грейнеллин вовсе не смотрела в их сторону. Шагнула к огню, словно сама вздумала броситься туда, властным жестом удержав на месте своих воинов, устремившихся к ней в тревоге, как бы не оступилась случайно, и не затянуло её в огонь, жаром дышащий на её отрешённо окаменелое лицо. Отбросив за спину длинные косы, медленно сняла с себя ожерелье, тяжёлое, кованое, из крупных круглых блях с узорами. Она не обращала внимания, что за спиной неожиданно зашевелилась, загудела голосами её свита, и целый отряд конников во весь опор уверенно нёсся сюда, не разбирая дороги. Опередившая остальных всадница, невысокая и крепкая, осадила коня в паре шагов от неподвижной девы. — Грелль! Останови испытание, — потребовала, едва спешившись. Поздно. Серая тень уже метнулась в огонь лёгким прыжком, точно унесённая ветром, за вразмах брошенным туда ожерельем. Грейнеллин повернула к матери бесстрастное лицо, не дрогнувшее и бровью, но скрыла затуманенные глаза за стрелами ресниц. А сама стискивала, закрутив концами, платок в холёных пальцах, едва его не разрывая. Леди Годиерна отвела её на несколько шагов дальше от стены пламени, что с гулом бушевало, вздымалось огненными языками выше человеческого роста, с треском раскалывая перекалённые головни, седые от пепла, душащее горячим угаром. — Ты хоть знаешь, кто он? — спросила, обхватив ладонями лицо дочери, и беспокойно, внимательно вглядывалась, замечая видимое только ей и её сердцу. Грелль с кивком вывернулась из материнских рук, больше ни слова о нём не сказали друг дружке ни сейчас, ни потом. Она снова опустила глаза, и безотчётно заслонила собой мать — прямо на них был нацелен острый клинок, тонкий и длинный. Не сразу наткнулась взором на ожерелье, которое свешивалось с него, уже извлечённое из огня. Отражённое пламя сверкающими бликами от солнца переливалось по металлу лезвия и по выпуклым узорам блях, расцветив их причудливыми красками. Как во сне, выронив платок, благородная дева потянулась за ожерельем. Леди отклонила её руку. — Грелль, обожжёшься. Ожерелье с клинка упало к её ногам. Опустив меч, ещё до этого снявший маску и шапку Лис отошёл. Среди тут же обступивших приятелей он сунул голову в ближайшую бочку с водой, что были заранее установлены по углам кострища. — Жарко, — вынырнув, только и вымолвил ожидавшим друзьям, забывшим шутки. — А ресницы не опалил! — заметили они, снова оживившись. — Чем таким ты их намазал? Сохраняя серьёзность, Лис приклонился к уху ближайшего товарища и что-то нашептал, оставив его совершенно ошеломлённым. Но тут же, ухмыляясь, тот передал услышанное другому, тоже шёпотком, так по цепочке дошло каждому, и у всех сначала вытягивались лица в замешательстве, сменяясь развесёлой усмешкой. Только Отелло заносчиво вздёрнул нос, ему не нужно было шептать. Там было всего лишь коровье молоко с квасцами и ещё кое-какими добавками, ничего загадочного. И он не спал ночь, чтобы пропитать своим составом весь мягкий доспех, простёганный конским волосом, от акетона до поножий, который ещё пришлось доставить с корабля, да и разжиться у селян ведром свежего молока. Парни, конечно, ему помогли добыть всё необходимое. Расслабленно улыбнувшись, Лис похлопал его по плечу и, не оглядываясь, побрёл к замку. На одном плече сзади у него была прорвана ткань и обожжено, видно, там плохо взялась пропитка. — Эрл!.. — окликнул спохватившийся Тилль и бросился за ним. Он лишь зыркнул взглядом, не остановившись. Солнце до зелёных пятен жгло глаза, опалённые жаром пламени. Толпившиеся стороной поселяне дали ему дорогу, отступая и провожая восхищённым гудением. Кто-то из них выкрикнул: — Хвала достославному эрлу! — и возглас поддержали сквозь усилившийся в воодушевлении гул. Только этого ему не хватало. Невежливо прежде хозяев упоминать неназванное имя. Но оно слухами бежало впереди него самого и порой становилось злой помехой, не давая права на проигрыш. Лис обернулся к ним, подняв руку в приветствии. — Слава повелительнице Годиерне! — крикнул в ответ. В толпе восторженно отозвались: «Слава! Слава Годиерне! Слава благородной правительнице!». Клич подхватили и с другой стороны, воины дружно стучали мечами по щитам в знак одобрения. Так и не удалось ему до конца остаться не узнанным. Вчера в кабачке свои тоже расстарались: напрямую его никто не назвал, но сколько было напето новых россказней, красно расписанных словами. Не горланить же с ними о себе. И сочная красавица, что сидела у него на коленях, под конец подралась из-за него с подругой всем на потеху. Пропустивший вчерашнюю пирушку Отелло ныне навострился бражничать с ними. На него, хлипкого с виду, обычно не сразу заглядывались. Однако, благодаря своему хорошо подвешенному языку, он умел уговорить и разбитную женщину. Тот ещё лакомка, падок на сладкое-мягкое. И сейчас со смаком рассуждал о пышных женских прелестях, в предвкушении поблёскивая масляными глазами. — Тилль, они все одинаковы, — лениво высказался Лис, слышавший от него такое не раз и не два. — Это ты любишь ощущения поострее, и драть, чтобы дымилось, — возразил Отелло. — А нам всякая годна, было бы у неё за что подержаться и присунуть ей в тёплое местечко. Оно, знаешь ли, нечасто в пути перепадает. Отмывшись в бане, Лис теперь покорно сидел на табурете, предоставив рукам Отелло свой ожог на спине. Вечерело, и лёгкие сумерки уже наплывали дремотными тенями, и сильнее повеяло с холмов душистыми, пряными запахами луговых трав и цветущего вереска, их аромат занесло даже в узкое окно этих покоев. В дверь осторожно постучали, явно не из своих. Отелло и не подумал прервать своё занятие, прикрыться не дал, только крикнул, переглянувшись с Лисом: «Не заперто, входите же!». Проскользнувшая к ним девушка присела в полупоклоне, оставшись у входа. — Моя госпожа Грейнеллин передаёт снадобье из наших тайных составов, которое очень быстро залечивает раны, — несмело пролепетала. — И велела послужить достославному эрлу у ложа… Судя по дорогому наряду, она была из свиты благородной девы. Не меняя позы, Лис молча поманил её приблизиться. По его же знаку Отелло, недоверчиво хмыкнув, принял у неё небольшую склянку, открыл и посветлел лицом — пахло можжевеловым мёдом. Он тут же взялся наносить эту мазь, уверенно пробормотав: «До завтра следа не останется, если это оно, как я понимаю». Тем временем Лис одним пальцем приподнял к себе очаровательное личико девушки, со следами слёз. — Милое дитя, чем ты прогневала свою госпожу? — мягко спросил, кажется, и не ждал ответа. — Велела послужить… А ты готова служить у ложа? Девушка и без того отводила взор, робея посмотреть на него полуголого, всё же кивнула, снова пряча взгляд от его убийственно спокойных серых глаз. — Но я привык спать на прохладной постели, мне не нужно её греть, — по-прежнему бесстрастно продолжил Лис. — Передай госпоже нашу благодарность. И ещё скажи ей, что доить корову я предпочту её в учителя. Да, так и скажи, слово в слово. Запомнила? Ступай, — проводил туманной улыбкой. Как только за ней закрылась дверь, Лис подскочил, натягивая рубашку, Отелло едва успел приложить к его ожоговой ране салфетку, благо, та прилипла на мазь. — Ты куда сорвался?! — всполошился лекарь. — И говорить с благородной девой о корове!.. — Тс-с, — Лис приложил палец к губам, на ходу подпоясываясь ремнём. — Там всё поймут правильно, не беспокойся. Ты тоже можешь идти по своим делам, Тилль. И он ускользнул в едва приоткрытую дверь. Тут же сунувшийся за ним Отелло уже его не приметил. Затаившись у поворота лестницы, Лис видел, как Грейнеллин выслушала свою наперсницу, что он ей сказал. Как бы не нарочно поджидала её или спустилась следом. Отправив девицу в свои покои, Грейнеллин сделала несколько шагов как раз в его сторону, и Лис перехватил её за руку. Грелль даже не встрепенулась. — Мне теперь оглядываться в собственном доме? — чуть повела бровью, едва удостоив взглядом, однако руку не отняла. — Я тронут твоим участием, дорогая, и хотел поблагодарить тебя лично. Зачем между нами ещё девушка? — Затем, чтобы ты не таскался пьянствовать по всяким непотребным дворам с распутными девками. Об этом болтают уже все в замке! — развернувшись к нему, прошипела Грелль, дабы голос не разносился по всей винтовой лестнице. Лис, меж тем привлекая её к себе, говорил так же тихо. — Отчасти согласен с тобой, но как бы ни было, у нас свято придерживаются правила — не ложиться с женщиной, покуда не завершено дело или не окончена битва, иначе растеряешь удачу. — Мне хватает своих правил! И вообще, пусти меня. Ты уже облапал меня всюду, как хотел! Грелль трепыхнулась в кольце его рук, отчаянно упираясь ладонями ему в грудь, не давала прижаться плотнее. Но он чувствовал тугое тело, что обнимал, оно гибкое, горячее и сильное. Хотелось жёстко стиснуть его, без всяких условностей, впиться руками, губами запутаться, задохнуться в шёлковой роскоши этих багряных волос. Красная прядка, близко выпавшая у лица, колыхнулась, щекоча. Не сразу, вовсе не сразу стали податливыми упрямо стиснутые губы, такие желанные, сладкие. И какое кому дело, что кто-то целовался в тёмном закутке у лестницы. А другие шумно пировали за столами, стучали кружками и мисками, горланили песни, не всегда пристойные, и сыпали такими же сальными шутками, после которых ржали, подобно табуну необъезженных жеребцов.