Помни, что смертен, но не думай, что этим все и закончится

15 лет назад… Темнота ― густая, словно карамель — пыталась проникнуть в горло. Она прилипала к ресницам и гладила мягкие щеки своим холодом. Где-то в ее глубине мелькали вспышки света, которые быстро угасали. «Словно золото», — подумал Хун-эр, бессильно отдаваясь волнам терпкого мрака. Его качало из стороны в сторону, он не знал что случилось и был слишком уставшим для того, чтобы пытаться вспомнить.  Маленькие ладошки, перемазанные чем-то красным и липким, крепко вцепились в мягкую ткань футболки, оставляя на ней складки. Перед глазами плыли круги, словно салюты, но тихие и слишком быстрые. Хун-эр попытался открыть глаза, но эта попытка отняла все его силы, а сознание стало уносить все быстрее течением небытия. Ему было одновременно и холодно, и жарко, тело ощущалось тяжелым, а длинные волосы, словно стали частью всепоглощающей темноты, которая теперь тянула в свои объятия.  Мальчик не знал, сколько времени он пробарахтался, пытаясь вынырнуть, однако, когда послышались тихие неразборчивые голоса, он понял, что у него получилось. Пробуждение было тягучим и неторопливым, сначала вернулся слух, после — осязание, а затем появилась и возможность двигать пальцами. Когда ему наконец-то удалось приоткрыть глаз, звуки стали более четкими, но зрение еще не до конца восстановилось. Все вокруг рябело, как картинка на старом телевизоре, а яркие круги-салюты так никуда не делись, все еще взрываясь и окрашивая яркими цветами окружение. Хун-эр попытался подняться, упираясь ладошками во что-то мягкое. Однако сесть ему не удалось, и он лишь слабо дернулся, привлекая к себе внимание говорящих. Голоса стихли, а затем над мальчиком нависло красивое лицо с веснушками. Волнистые светлые волосы, отдающие рыжиной, были заплетены в свободную косу и перекинуты через оголенное плечо, с которого спала бретелька майки. Женщина обеспокоенно оглядела его, со страхом поглядывая на его правый глаз, который был плотно перевязан грубой тканью. Хун-эр дернулся, пытаясь отползти от незнакомки, и та, выставив руки перед собой, начала что-то неразборчиво лепетать. Он настороженно уставился на женщину, не понимая ее слов, это определенно был незнакомый ему язык. Женщина, зная, что ее не понимают, начала показывать руками знаки. Она два раза указала на свой правый глаз, а затем закрыла его ладонью, скорчив лицо так, словно испытывала боль. Она указала на одеяла, на которых лежал Хун-эр, сложила две ладони вместе и положила на них голову, прикрывая глаза. Мальчик не понимал, что от него хотели, а в голове словно остался лишь туман, который не позволял ясно мыслить. Женщина, видя озадаченность на чужом лице, тяжело вздохнула, а затем обернулась и что-то громко выкрикнула. Голос, который ей ответил звучал раздраженно и юно. Через минуту под навес зашел мальчик с черными волосами и такими же черными глазами. Он сильно сутулился, втянув шею как черепаха, и что-то недовольно бурчал. Женщина сказала ему несколько слов и тот перевел взгляд на Хун-эра, оглядывая его с головы до ног. — Мама сказала, что тебе надо лечь спать. — его речь была легкой, но в тягучих гласных был слышан легкий акцент. — Кто вы? Где я? — Хун-эр попытался еще больше нахмурится, но не был уверен, что у него получилось это сделать; лицо все еще ощущалось онемевшим. Незнакомый мальчик звонко цокнул и начал недовольно шептать своей маме на языке, звучавшим слишком грубо для японского или корейского. Хун-эр подумал, что это скорее всего немецкий, точно не английский. — Мою маму зовут Лина, меня зовут Хэ Сюань. Папа нашел тебя раненным и принес сюда. Мама сказала, что тебе сейчас должно быть очень больно, поэтому она дала тебе сильное обезболивающее. Грубо говоря, ты сейчас под наркотой… Ай! — женщина резко нахмурилась и дала подзатыльник своему сыну, судя по всему, она хоть и не говорила по-китайски, но что-то да понимала. Хэ Сюань недовольно потер макушку и начал возмущаться на чужой языке. — Ну, ты это, не волнуйся. Моя мама врач, раньше лечила людям зубы, но она знает, что делает. — Лина защебетала, обеспокоенно осматривая своего «пациента». — Она говорит, чтобы ты лег. Она будет держать тебя на таблетках, пока ожог с твоего глаза не спадет. — мальчишка усмехнулся. — Надо было додуматься тыкнуть себя ножом, что за дурак… Ай! Ну мам! Хэ Сюань обижено обвил двумя руками голову. Женщина, не обращая внимания на своего сына, подползла к Хун-эру и надавила ему на грудь, заставляя улечься обратно на одеяла. Она мягко улыбнулась, подтыкая простынь ему под бок. Мальчик почувствовал, как его голова потяжелела, а темнота снова распахнула свои объятия, желая поскорее завлечь его в них. Последнее, что он увидел было то, как Хэ Сюань, развернувшись на пятках, вышел из-под навеса. Последующие несколько дней прошли под тяжелым весом болеутоляющих и сна, проваливаясь в который, мальчик каждый раз попадался в терпкие лапы бесконечного мрака. Лина время от времени будила его, чтобы напоить или накормить, после чего снова укладывала его спать. Хун-эр постепенно привык к теплой мягкой ладони на своем лбу, но так и не мог забыть холодные и узловатые пальцы Се Ляня, которые утешали его каждую ночь, а теперь были недосягаемы. Когда он наконец-то проснулся и не увидел перед взором плавающих салютов, он понял, что его рана почти зажила. Хун-эр приподнялся на локтях, устало потирая все еще обмотанную голову. Он почувствовал тяжесть на своих ногах и, открыв глаз, нервно дернулся. Поверх одеяла на нем сидел младенец — девочка, судя по вычурному банту на ее маленькой головке. Она наклонила голову набок, оголяя едва прорезывавшиеся зубы в глупой улыбке. Мальчик слегка качнул коленом, пытаясь отделаться от ребенка, но та перевернувшись на бок лишь рассмеялась. Сбоку раздался тихий смешок. Хун-эр оглянулся. Хэ Сюань, который явно был оставлен в роли няньки, сидел на полу, облокачиваясь на натянутую ткань тента. Он улыбался, наблюдая за девочкой. — Сними ее с меня. — устало протянул мальчик, ложась обратно на одеяла. — Ее зовут Сяо Мин. — Я об этом не спрашивал. — Хэ Сюань наконец-то забрал малышку и поднял ее на руки, подставляя свое лицо под обслюнявленные ладошки. Мальчик не стал отвечать, он подошел к выходу и, надев шлепки, лежащие на траве, куда-то пошлепал. Вскоре раздался приглушенный крик: — Пап! Он проснулся. — Хун-эр замер. Послышались поспешные шаги, и мальчик сильнее вжался в постель, цепляясь пальцами за одеяло. Через несколько мгновений под навес протиснулся мужчина. Тот выглядел совершенно обычным в своей свободной рубашке, джинсах и с перемотанными мутными очками. «Офисный клерк» невольно в памяти всплыли слова отца. Хун-эр внимательно скользнул взглядом по его лицу. Стало понятно откуда Хэ Сюань унаследовал прямые брови и горбинку на носу, но все же острый взгляд он унаследовал от матери, хотя в ее было больше тепла. Мужчина подсел к Хун-эру и хотел было прощупать пульс, но тот так резко дернулся, что он невольно убрал руку. Он успокаивающе улыбнулся и положил ладони на брюки. — Привет, как ты? — мальчик промолчал, все еще опасливо косясь на незнакомца. — Ты должно быть сейчас малость дезориентирован, давай начнем с простого. Меня зовут Хэ Вень, а как я могу обращаться к тебе? Мальчик упорно молчал, но мужчина не давил и молча ждал, когда он что-нибудь скажет. — Умин, меня зовут Умин. — он ляпнул первое попавшееся имя. Вряд ли ему поверили, но Хэ Вень кивнул и продолжил: — Приятно познакомиться Умин. — он хотел сказать что-то еще, но вошедший под навес Хэ Сюань резко его перебил. — Умин? Это что кличка собаки? Мужчина бросил на него недовольный взгляд и хлопнул себя по брюкам, прекращая чужую болтовню. — Хэ Сюань! Боги, что за ребенок! В кого же ты такой угрюмый? Хэ Сюань не ответил, лишь шлепнулся рядом с ним на пол, укладывая свою голову на его колени. Хэ Мин от резкой встряски вскрикнула, но тут же громко рассмеялась, когда ее брат посадил ее повыше к себе на ребра и стал щекотать пухлые щеки. Мужчина вздохнул и потрепал мальчишку по черным волосам, меж тем поправляя съехавшие на переносицу очки. — Умин, — Хэ Вень снова обратился к Хун-эру. — Ты помнишь, что случилось до того, как ты попал сюда? Он на мгновенье задумался, а затем кивнул. Вероятно, не этого ответа ожидал мужчина, судя по тому, как нервно он начал перебирать чужие волосы. — Ладно, хорошо. Точнее, не хорошо. Можешь рассказать, как так получилось, что ты остался в одиночестве в глубоком лесу и сделал… то, что ты сделал? Умин поджал губы и отвернулся, устремляя свой взгляд на холщовую ткань навеса. Хэ Вень сделал глубокий вздох, понимая, что ему не достучаться до мальчишки. — Я охотился, когда увидел дым от огня высоко в небе. Мне хотелось лишь проверить, кто там находился, и, может быть, предложить помощь. Однако, когда мне оставалось всего ничего, я услышал крик. Ты лежал на земле, а в руках у тебя был раскаленный нож. Твой глаз он…, ты его лишился. Хун-эр дотронулся до повязки и слабо тыкнул в нее пальцами, ожидая ощутить боль, но ничего не было. Болеутоляющее все еще было в крови. Он устало прикрыл глаза и его живот заурчал. Он не мог вспомнить, когда последний раз еда попадала в его желудок. Хэ Вень прикрыл глаза и устало покачал головой, прежде чем подняться. Он забрал малышку Хэ Мин от своего сына и подал Умину руку. — Пойдем, уверен, Лина уже приготовила обед. Можешь пока не отвечать, но по крайней мере позволь позаботится о тебе.   На улице было холодно, тент под которым мальчик лежал все время был на удивление теплым и укрывал от влаги и ветра. Осень уже схватилась за землю крепкой хваткой, не собираясь отпускать. Листья с деревьев опали, где-то на траве уже осела изморозь, а воздух пропитался чем-то сырым и студеным. Хун-эр удивлено вздохнул, и облачко пара сорвалось с его губ, чтобы несколько секунд покружить у лица, а затем раствориться. Зима была уже близко, а на его худощавом тельце болтался лишь длинный свитер, насквозь пропахший его собственным запахом. Он ступил босыми ногами на траву, ощущения были такими, словно его стопы провалились под снег. Однако пройти по голой земле нужно было не более трех шагов, дальше дорогу от тента до большого фургончика на колесах (которые Хун-эр видел только на папиных американских дисках), устилали ковры.   Фургончик снаружи был обделан металлическими листами, которые блестели на солнце и отражали небо. Рядом с ним стояла большая коробка из пластика и метала и непрерывно жужжала. Два небольших оконца были занавешены красивой ажурной тканью, которая почти ничего не скрывала от чужого взгляда. Округлая дверь выглядела слишком маленькой, чтобы в нее протиснуться, однако Хэ Сюань юркнул в нее первый и исчез в пасти металлического монстра. Хэ Вень оглянулся на Умина, словно проверяя — убежал или остался. А тот и не собирался сбегать, даже если бы попытался, у него ничего бы не вышло. Возможность пользоваться лишь одним глазом утомляла, чем дольше мальчик смотрел на ту или иную вещь, тем страннее она казалась. Внезапно мир мог стать слишком круглым или слишком плоским, здоровый глаз постоянно слезился, а от обезболивающего постоянно клонило в сон. Мальчик вздрогнул, когда почувствовал чужую руку на своем затылке. Мгновение назад мужчина был далеко от него, а теперь стоял почти вплотную. — Умин, заходи скорее, пока не замерз. — сказал Хэ Вень, подталкивая его к двери. Хун-эр сделал шаг за порог и в лицо тут же ударила волна тепла и пряностей. Внутри все выглядело иначе, чем снаружи. Он не мог подобрать слово, которое описало бы эти две небольших комнатки. Он просто почувствовал себя хорошо, также как, когда путешествовал с Се Лянем. Все было слишком желтым, словно долго лежало на солнце и впитало в себя свои лучи. В первой комнатке было два узких шкафа, на дверцах которого на прозрачном скотче были развешаны фотографии и глупые карандашные рисунки. Складной столик, мягкий диван с еще более мягким пледом на нем, занимали все остальное пространство. На занавесях, обрамляющих чистое окно, уселись яркие бабочки из пластика. На потолке было еще одно окно, которое нельзя увидеть снаружи. Оно почти полностью занимало всю крышу, а по его периметру на тканевой обшивке фургончика были приклеены разноцветные звезды из фетра. В дальней комнатке, которая отделялась от основной лишь небольшими перегородками, уже толпились Хэ Сюань и Лина. Они громко горланили на другом языке, подпевая мягкой песне, тягуче сочившейся из встроенного в стены незаметного радио. Хэ Вень усмехнулся и тоже подхватил мотив, мыча из-за незнания слов. Он слегка протиснулся мимо Хун-эра и подошел к Лине и обнял ее за плечи так, чтобы не придавить ребенка на своих руках. Мужчина играючи начал качать бедра в незамысловатом танце, подбивая свою жену присоединиться. Та, нежно расхохотавшись, позволила ему втянуть ее в это. Прозвучало еще несколько бодрых строк, и песня закончилась, сменившись какой-то скрипичной композицией, слишком заунывной для этого места. Лина забрала с мужских рук Сяо Мин, напоследок боднув Хэ Веня носом в щеку. Мужчина подхватил стопку тарелок на столе и вернулся обратно в комнату, где Хун-эр все еще жался к входной двери, не сумев найти себе место. Хэ Сюань также оставил свою маму на кухне, помогая застились стол. — Ну же, Умин, садись за стол, сейчас будем обедать! Но несмотря на то, что его позвали, он так и остался стоять у двери, пока Хэ Сюань не подошел к нему и не дернул того за руку, усаживая на место у окна. Сам же он плюхнулся рядом, сразу же схватив вилку в руки. Хэ Вень вернулся на кухню, чтобы через несколько секунду вернуться с ароматным поддоном в руках. Последней к трапезе присоединилась Лина, которая за это короткое время успела покормить малышку и уложить ее спать. Увидев Хун-эра, она радостно ему улыбнулась и приветственно помахала ладошкой. Мальчик, ссутулив спину, неуверенно кивнул. Затем женщина что-то пролепетала, на что Хэ Вень и Хэ Сюань хором ответили: — Приятного аппетита! — «…тита.» промямлил Хун-эр за ними, пытаясь не казаться грубым. Все приступили к еде, о чем-то болтая и все время передавая друг другу то соль, то перец. Умин нервно уставился на свои ладошки, он хотел есть, но еще больше ему хотелось убраться отсюда. Обеды в его собственном доме никогда не заканчивались ничем хорошим. Он прикусил губу, ожидая, когда оживленная беседа на смежных языках перейдет в брань. Однако этого все не происходило, а затем на тихо звякнули столовые приборы, и мальчик наконец-то оторвал взгляд от своих ладошек. Все с каким-то непонятным выражением лица смотрели на него, его тарелка была полная в то время, как все остальные уже закончили свою трапезу. Больше всего напрягал взгляд Лины, она смотрела на него, как когда-то смотрела его собственная мать. — Умин, — осторожно начал Хэ Вень. — если тебе не нравится, мы можем приготовить то, что было бы тебе по вкусу. Хун-эр вздрогнул, почувствовав в этих словах упрек. Он тут же схватил вилку и начал запихивать жаркое в себя, не обращая внимание на то, как сильно обжигало губы мясо. Лина подскочила, выхватывая из его рук столовый прибор, и жалобно заверещала. Хэ Вень забрал тарелку, действуя менее резко. — Подожди, подожди! Не торопись, если тебе не нравится, ты не должен заставлять себя есть этого. — Лина согласно закивала и что-то добавила. — Она сказала, что можно разогреть вчерашний суп с мясом оленины. — Не надо… Все вкусно, правда. Умину стало совсем плохо, он совсем перестал понимать, как нужно вести себя. — Ты чего, не знаешь, что ли, что мясо надо жевать полминуты? — Хэ Сюань скрестил руки на груди, выглядя слишком напыщенно для своего возраста. — Полминуты? Это как? Хэ Сюань вскинул руку, тыкая указательным пальцем в висящие часы с круглым циферблатом. — Когда быстрая стрелка сделает ровно половину оборота, значит полминуты прошли, понял? — Хун-эр тихо угукнул. Он перевел взгляд на взрослых и те, все еще неуверенно поглядывая на него, вернули тарелку с вилкой. Следующие пятнадцать минут они сидели в полной тишине, разбавленной лишь негромким пением радио. Хун-эр тщательно перетирал еду между зубов, не отрывая глаз от тонкой стрелки. Мясо оказалось действительно вкусным, но не таким, как его готовил Се Лянь — с привкусом дыма и горькими травами. Вилка последний раз стукнула о стеклянное дно, и мальчик прекратил жевать. Взрослые тихо переговаривались между собой, а Хэ Сюань тихо мычал, вторя голосу из радиоприемника. — Хэ Сюань, сходи-ка, поставь другой диск. — мальчик приподнял одну бровь. — Какой? — Выбери сам. — Хэ Сюань, обладая природной проницательностью, быстро смекнул, что таким образом его просят уйти. Он медленно сполз на пол и поплелся в другую комнату, заложив руки себе за голову. Хэ Вень убедился, что его сын не маячит на горизонте и вернулся к Умину. В его глазах мальчик выглядел слишком забитым и пугливым. Хун-эр нервно поерзал под пристальным взглядом. Лина мягко улыбалась ему, пытаясь всем своим видом показать, что здесь с ним ничего не случится. Однако мальчик от этого чувствовал еще больше тревоги. — Умин, у тебя есть кто-нибудь, кто мог бы позаботиться о тебе? — после долгой паузы наконец-то начал разговор мужчина. Хун-эр качнул головой. Хэ Вень нахмурился и бросил взгляд на окно, поглаживая подбородок. — Хм, ясно. Может существует место, куда ты хотел отправится или человек, к которому хотел вернутся? — на последней фразе мальчик резко вскинул голову. — Гэгэ… — прошептал он, почти беззвучно. — Гэгэ? У тебя есть брат? — Хун-эр закусил нижнюю губу, не осмеливаясь сказать, что это не совсем так. — Да, есть. Лина что-то прошептала мужу и тот задумчиво посмотрел на нее. Перекинувшись еще парой слов, он наконец-то выдохнул и нехотя кивнул. — Умин знает, где он сейчас? — мальчик заерзал на стуле и вцепился узловатыми пальцами в край стола. — Да! Знаю. Мы шли в Лхасу, гэгэ говорил, что там безопасно. Взрослые замерли. На их лицах возникло нечитаемое выражение, совмещавшее в себе ужас и неуверенность. Лина протянула руку, чтобы погладить Хун-эра по волосам, но тут из дальней комнаты раздался плачь Сяо Мин, и она не успела этого сделать. Женщина поспешно встала и удалилась. Хэ Вень медленно вздохнул и улыбнулся, однако уголок его губ нервно подрагивал, выдавая фальшь на его лице. — Ты уверен, что вы направлялись в Лхасу? — дождавшись одобрительного кивка, он на мгновение прикрыл глаза. — Ладно, мы отведем тебя туда, но, прежде чем это случится, тебе надо полностью восстановится. Хорошо? — Хорошо. — Но учти, что это может занять много времени. — Хун-эр быстро закивал. — Я умею ждать. Ночь подкралась слишком внезапно и Хун-эр почувствовал себя полностью изможденным. Обезболивающее слишком долго давило на его голову. Он громко зевнул, пытаясь бороться со слипающимся глазом. Лина отвлеклась от Сяо Мин, которая уже долгое время спала на ее груди и приветливо произнесла: — Bist du wahrscheinlich müde? Komm, ich bringe dich ins Bett. He Xuan, du kommst auch mit.  Хэ Сюань устало простонал и поднялся с пола, где он расположился, читая книгу. Уловив на себе вопросительный взгляд Умина, он склонил голову на бок. — Мама сказала, что пора спать. Наше место под навесом. — он кивнул на выход. Хун-эр быстро поднялся с мягкого диванчика, пока Лина бережно передавала малышку Хэ Веню. Она нажала на ручку двери и поманила мальчишек за собой. На улице было темно и холодно, но не до такой степени, чтобы быстро замерзнуть. Хун-эр уставился на него, на котором, словно горох рассыпались звезды. Он прочертил взглядом путь от Большой медведицы, до созвездия Пегаса — где-то в том направлении он оставил Се Ляня. Воздух приятно холодил кожу, а босые ноги тонули в мягком ковре. — Идем. — буркнул Хэ Сюань, растирая локти и выдыхая облачко пара в воздух. Хун-эр быстропошлепал за ним, залезая под навес. В прошлый раз ему не показалось, здесь действительно было теплее, чем на улице. Наверняка тут было установлено какое-то нагревающее устройство. Его постель все-также была расстелена на полу, как он ее оставил ранее утром. Хэ Сюань же прошел мимо нее, доставая собранный спальный мешок из угла палатки, раскатывая его рядом. Он быстро юркнул в него, а Лина, достав из того же угла ватное одеяло, бережно накрыла сына сверху. Хун-эр тоже поспешил улечься, но Лина взяла его за руку и отвела в сторону. Она достала из поясной сумки баночку с разноцветными пилюлями и, высыпав несколько на руку, протянула мальчику флягу с водой. Он застыл лишь на мгновение, прежде чем поспешно проглотить таблетки. После этого Хун-эр все-таки оказался в своей постели. Лина нагнулась, чтобы поцеловать щеки своего сына, пока тот показушно корчился, а затем поднялась. В это время Хэ Сюань приблизился к мальчику и тихо прошептал. — Скажи ей «Danke», — затем, поймав вопросительный взгляд, он пояснил. — это значит «спасибо». Хун-эр неуверенно посмотрел на спину женщины, которая уже собралась выйти на улицу, и, чуть сбиваясь, произнес: — D-danke! Лина быстро повернулась, и ее розовые губы растянулись в счастливой улыбке. — Спокойной ночи. — произнесла она с сильным акцентом. Эта ночь была мягкой, по сравнении со всеми последними, однако сон так и не приходил. Хун-эр долго ворочился, пытаясь найти удобную позу. Царство Морфея так и не желало забирать его в свои сети. В очередной раз повернувшись на другой бок, он столкнулся с пристальным взглядом. Темные глаза в сумерках казались полностью черными и Хун-эр невольно вздрогнул. Хэ Сюань медленно моргнул, но взгляда не отнял. Так они и смотрели друг на друга, пока Умин наконец-то не прервал тишину: — Ты чего? — Хэ Сюань чуть сдвинул брови к переносице. — Родители обсуждали, что ты теперь будешь с нами жить. — Это только пока я не научусь жить без глаза, а потом я найду гэгэ и уйду. Хэ Сюань недоверчиво посмотрел на плотные бинты, скрывающие ужасную рану. — Они говорили, что в Лхасе живут злые люди, а сам город окружен сотнями мертвецов. Хун-эр громко втянул воздух через нос и прикрыл глаза. — Гэгэ говорил другое. — Хэ Сюань насупился и даже привстал на локти. — Да, кто твой гэгэ такой? Он не может знать всего. Мои родители сказали это не просто так! Тут уже разозлился Хун-эр, он сел прямо и подмял одеяло руками. Он нахмурился, чувствуя дискомфорт и легкую боль в правой части лица. — Ты ошибаешься! Мой гэгэ знает все! — Хэ Сюань лишь пожал плечами и отвернулся от него. — Ну и дурак. Еще около десяти минут они пролежали в тишине, шумно дыша, насупившись, пока Хэ Сюань, не оборачиваясь, произнес: — Ну и ладно, мне все равно: найдешь ли ты своего гэгэ или останешься с нами. Главное, не обижай мою маму, она у меня хорошая и хочет тебе помочь, Умин. — чужое имя с его уст прозвучало насмешкой. — И не собирался, — затем, что-то обдумав, добавил. — мое настоящее имя не Умин, а Се Хун. Хэ Сюань повернулся к нему лицом и ухмыльнулся. — Это имя хотя бы не похоже на кличку собаки. Му Цин ходил по комнате из стороны в сторону, нервно прикусывая заусенец на большом пальце, не сводя глаз с Се Ляня. Фэн Синь шокированно уставился на своего мужа. — А-Цин, о чем ты говоришь? — Му Цин остановился и пихнул ему короткую продолговатую бумажку. Фэн Синь быстро пробежался по ней глазами, а затем приоткрыл рот, не веря прочитанному. Он вяло отдал бумажку и облокотился на спинку, оттягивая щеки ладонями. — Это должно быть ошибка. — Му Цин кинул на него гневный взгляд. — Я проверил три раза, ошибка просто статистически исключена! — он схватил стул, который, как и другие, стоял в углу, и плюхнулся на него, прижимаясь грудью к спинке. — А тебе лучше ответить на вопрос, пока это известно только нам троим: как долго ты знаешь? Се Лянь сжал губы и устало вздохнул — как только очнулся, он уже знал, что этого разговора не избежать. Он молчал еще какое-то время, а затем нехотя ответил: — Чуть больше тринадцати лет. Му Цин распахнул глаза, и они сделались еще более круглыми, чем до этого. Он шокировано ахнул и поднялся со стула, не в силах усидеть на месте. Он вытянул руки вперед и бросился на своего бывшего друга, словно желая задушить. Фэн Синь поймал его в нескольких сантиметрах от чужой шеи, он сжал его поперек тела, не давая сдвинутся с места. На его лице не было праведного гнева, как у его мужа, лишь сильная растерянность и неверие. — Ты, ублюдок! Ты хоть знаешь, как много жизней могла спасти твоя кровь! Ты знал об этом с самого начала и ничего не предпринял! Самовлюбленный…! — Му Цин пытался не кричать, чтобы не привлекать внимание посторонних, но у него не очень выходило. — Тупой подонок! Отвратительный…! … Когда поток брани иссяк, из его тела словно исчезли все силы, и он безвольный куклой повис на руках своего возлюбленного. Се Лянь хотел было что-то сказать, но резко остановился, заметив, что Му Цин плачет. Слезы крупными бусинами катились по его щекам, срывались с подбородка и падали на водолазку, где они были не видны. Фэн Синь крепко прижимал его к себе одной рукой, другой же перебирал седые волосы, заправляя редкие пряди за ухо. На его лице покоилась тихая скорбь, он вернулся к своему стулу, увлекая плачущего мужчину за собой. Му Цин сидел на чужих коленях, полностью облокачиваясь на крепкое тело. Молчание прерывалось лишь его редкими всхлипами. Когда воздуха в легких не хватало из-за гипервентиляции, он вздрагивал, пытаясь отдышаться. Наконец, он прикрыл глаза, окончательно успокаиваясь. Се Ляню показалось, что тот заснул, но быстро осознал, что это не так. После такой бурной реакции ему стало неловко объясняться, но он понимал, что должен это сделать. — Мой иммунитет у меня не с рождения. Фэн Синь оторвал взгляд от мужа, выслушивая, а Му Цин лишь устало приоткрыл один глаз, даже не удосужившись направить его на Се Ляня. — Объясни. — тихо попросил Фэн Синь.  — Это все… — он неопределенно махнул рукой на свое тело. — …результат эксперимента, а, если быть точнее, нескольких экспериментов. На мне ставили опыты, после чего я обнаружил в себе устойчивость к спорам и… укусам. — Я никогда не слышал, чтобы такие эксперименты проводились. Чьих это рук дело? Се Лянь отвернулся к окну и поморщился. Имя, которое он собирался произнести, отдавалось желчью на языке. — Безликий Бай, еще в самом начале, когда мир знал его под другим именем. Му Цин открыл оба глаза и повернул к нему голову с отрешенным выражением лица. — Ты врешь, Безликий Бай до сих пор ищет вакцину, зачем ему это делать, если у него есть ты. Должны же были остаться записи, должны быть другие подопытные! Просто повторить ход эксперимента, это ведь так просто! — в его голосе снова зазвучали истеричные нотки, и он положил обратно голову на грудь мужа. — Все гораздо сложнее… Он не знал, что я иммунен, что у него получилось. Все мои тесты показывали отрицательный результат, до одного инцидента. — Се Лянь на секунду прикрыл глаза, отмахиваясь от ужасающих воспоминаний. — Мне сложно рассказывать об этом. Мужчины смотрели на него с сомнением, и он понял, что все-таки без объяснений не обойтись. Он встал со стула, все еще ощущая слабость от газа. Его руки тряслись, но даже несмотря на это, Се Лянь начал стягивать с себя одежду. Первым с плеч с жутким грохотом упал плащ. Многочисленные ножи, отвертки и прочая очень нужная дребедень в бесчисленных карманах весили килограмм пятнадцать, делая из плаща большую погремушку. Белая водолазка, пожитая временем, все никак не хотела сниматься, чем больше он пытался, тем сильнее у него тряслись руки, а перед глазами проявлялась дымка. Наконец, застряв на несколько секунд в вороте, Се Ляню удалось стянуть ее со своего тела, которое все еще было укрыто от чужих глаз длинными потертыми бинтами. Уже не видя ничего перед собой от волнения и тревоги, он нащупал край бинта и механическими движениями начал быстро разматывать свои руки и живот. Когда все белые ленты плюхнулись мотком на пол, Се Лянь замер, задержав дыхание. Его бледная кожа была сплошь усеяна шрамами от укусов, которые перекрывали друг друга, не оставляя ни одного живого места на теле.  Где-то можно было даже заметить рубцовую ткань, которая стягивала куски плоти, словно в этом месте его кто-то знатно обглодал. На животе, где были самые мягкие ткани, было такое месиво из неправильно сросшейся кожи, что от одного взгляда на это зрелище начинало тошнить. В ушах стоял звон, он впервые в жизни кому-то показывал свои шрамы. Наверное, даже он полностью не видел их, поэтому сейчас его шатало из стороны в сторону, а в голове поселилось что-то объемное и гадкое. По его легким словно растекался жидкий металл, и он понял, что не может сделать вдоха. Его резко схватили за плечо и дернули. Се Лянь открыл глаза и увидел перед собой лицо Му Цина, его глаза все еще были опухшими, а щеки красными. Он что-то говорил, но Се Лянь не мог его слышать, он почувствовал, как Фэн Синь давит ему на плечи, он не видел его, но никого другого в комнате не было. Под сильными давящими руками его колени подкосились, и он рухнул на заботливо подставленный стул. — …янь, твою ж мать! Се Лянь! — его имя звучало приглушенно, словно из-под толщи воды. — Я отдавал потом свою кровь на изучение, но все попытки оказались тщетны. — он бормотал себе под нос, не понимая, что происходит. — Мне жаль, очень жаль, но я бесполезен, я просто… — Господи, блять, пожалуйста, заткнись! — не выдержав чужого бреда закричал Му Цин. — Мы поняли, блять, поняли! Прости, я не должен был… Сиди здесь, я принесу тебе воды. Му Цин поднялся и быстро ретировался за дверь, по коридору послышался стук его каблуков. Се Лянь почувствовал, как по его обнаженному боку слегка похлопали. — Давай, приятель, сделай глубокий вдох. — мягко произнес Фэн Синь, все еще держа его на стуле. — Знаешь, тебе не обязательно было доводить себя до панической атаки, чтобы объяснить. Мог просто сказать: «Чтобы вакцина сработала, ты должен пройти через ад и стать похожим на монстра Франкенштейна». Мы бы тебе поверили. Ты, не обижайся на А-Цина, он тоже немного повернут на всей этой теме с исцелением. Се Лянь сделал глубокий вдох, как ему сказали. Он почувствовал, как рассудок снова возвращается в норму. Он сделал еще несколько вздохов, прежде чем окончательно прийти в себя. В тишине Се Лянь слышал свое сердцебиение. Что-то в мозгу щелкнуло, и он повернулся к Фэн Синю, на лице которого все еще отображался ужас. — Фэн Синь, Му Цин потерял кого-то близкого из-за вируса? — мужчина напрягся и сухо кивнул. — Все так или иначе потеряли кого-то из-за него, но с Му Цином... с нами все немного сложнее. — он отвел взгляд от Се Ляня. — Шесть лет назад одна женщина из нашего лагеря умерла при родах. Было принято решение оставить малышку нам на попечение, все-таки расти в семье лучше, чем с бесконечно сменяющимися няньками. Наша девочка Му Лин. — голос Фэн Синя стал надрывным. — Она была нашим ребенком, с моим характером и упрямством А-Цина. Светлый ангел с заразительной улыбкой и любовью ко всему зверью. Но… Фэн Синь остановился, смаргивая набежавшие слезы. Его брови сошлись на переносице в мучении. Се Лянь тихо сказал, что тот может не продолжать, но тот качнул головой. — Полгода назад ограда лагеря была разрушена. Всего один мертвец, всего одна жертва… Наша Сяо Лин была укушена этой ебанной тварью, а Му Цин… он… ему пришлось выстрелить в голову нашего плачущего и напуганного ребенка, чтобы облегчить… — он не смог закончить, его голос сорвался, и он поднял голову верх, глубоко дыша. — После этого перед лагерем выстроили еще один ряд ограды, но наша малышка… Се Лянь почувствовал тошноту, он поднялся со стула и обнял Фэн Синя, крепко держа его за плечи. — А-Синь, мне очень жаль. — тот крепко вцепился в его все еще обнаженную спину, пряча в шее скупые всхлипы. В комнате стало душно, как после грозы, что было не возможным, учитывая, что они все еще были заперты в небольшой каморке. Фэн Синь простоял так еще несколько минут, после чего отпрянул, вытирая рукой мокрые ресницы. По его лицу нельзя было сказать, что он только что плакал, но хриплый голос выдавал его с потрохами. В момент, когда Се Лянь снова хотел заговорить, но коридору раздался быстрый стук каблуков, словно кто-то бежал, и в комнату тут же ворвался Му Цин. Стакана с водой в его руках не было. Он втянул воздух, пытаясь отдышаться и прерывисто сообщил: — Се Цзиншу прямо сейчас идет сюда! Сразу после того, как он это произнес, по коридору раздалось громогласное: «ГДЕ МОЙ СЫН?!». Се Лянь замер, голос он не узнавал. Он оглядел свой обнаженный торс и бросился к бинтам, которые все еще лежали на полу. Фэн Синь остановил его, схватил белую водолазку. — Нет времени!Надевай сразу. — он вывернул кофту, принявшись помогать ее надевать. Се Лянь нырнув в ворот, впился взглядом в Му Цина. — Пожалуйста, — судорожно произнес Се Лянь. — никто не должен знать о моем иммунитете. Он схватил свой плащ, напяливая его сверху и застегивая тугие пуговицы. Му Цин кивнул, стоя у двери на стражи, прислушиваясь к приближающимся шагам. — Я заменил твою кровь на свою, у нас единая группа и резус-фактор. Только по ним можно сказать принадлежит кровь человеку или нет. — Спасибо. Как только Се Лянь закончил распихивать бинты по карманам, дверь распахнулась, чуть не снеся Му Цина. На пороге стоял его постаревший отец.