Помни, что смертен, но не думай, что этим все и закончится

В комнате стало слишком тесно. Вместе с Се Цзиншу пришло еще трое людей. Се Лянь узнал в одном из них Цзинвэня, который остановил их чуть ранее. Тот стоял, нахмурившись, и складка меж его бровями стала еще глубже. Рядом стояла женщина с проседью на висках, она выглядел немного бледной и обеспокоенной. Ее фланелевая рубашка, рукава которой были закатаны, была на несколько размеров больше, чем должна была. Ее руки были сцеплены в замок, а большой палец беспрерывно потирал сустав другого. Самым последним в комнату вошел человек полностью покрытый черными лоскутами ткани, которые скрывали все, кроме его серых, немного уставших, глаз. Он оперся на косяк двери и стал постукивать каблуком по бетонному полу. Прежде чем, Се Лянь успел перевести взгляд на своего отца, тот обрушился на него своими объятиями, заставляя мужчину сделать несколько шагов назад. Се Лянь почувствовал, как ткань водолазки свободно скользнула по его обнаженному торсу, и он испуганно отпрянул. ‒ П-подождите, пожалуйста… ‒ он сказал это не задумываясь. Се Цзиншу отпустил его и неловко отступил назад, на мгновение на лице возникло скорбное выражение, но он быстро овладел собой и снова пораженно улыбнулся. Се Лянь окинул его взглядом. Перед ним стоял человек, которого он не знал. Где-то в тонких морщинах и темных глазах прослеживались знакомые черты, но Се Лянь не мог найти в них своего отца. Раньше он казался ему выше и более крупным. Сейчас же он казался каким-то ненастоящим, словно вылепленным из пластилина. Прямой нос, узкие глаза и сухие губы идеально разместились на лице, кожа которого местами покрылась пигментными пятнами. Его приглаженные назад волосы потускнели, но седина до них еще не добралась. Все, что было о нем в воспоминаниях Се Ляня пропало ‒ серьезный холодный взгляд, дорогая одежда на заказ, и скупое: «да, хорошо, мне надо на работу» ‒ остались в прошлом. Се Цзиншу поднял руки, словно собираясь обнять его еще раз, но быстро их опустил. ‒ Се Лянь…? Это правда ты? Мой сынок… ‒ Се Лянь почувствовал, как его желудок сжался. ‒ Ты так вырос! Господи, ты стал таким взрослым. Не могу поверить, это ты, правда ведь? ‒ Здравствуй… те. ‒ он не смог ответить ничего более. Внезапно Се Лянь понял, что все взгляды в комнате устремлены на него. Он ощутил, как неприятно начала покалывать испещренная шрамами кожа, лишенная привычной тяжести бинтов. Его голова закружилась то ли от испытанного на себе ранее газа, то ли от панической атаки, с окончания которой прошло меньше десяти минут, то ли еще от чего-то. Ему захотелось уйти отсюда ‒ из этой комнаты, здания, лагеря. Схватить Сань Лана за шиворот и продолжить путь к своей собственной смерти где-то на пути к Шанхаю. Мужчина перед ним, что раньше был его отцом, не вызывал никаких эмоций, Се Ляню нечего было ему сказать. Люди позади него, его бывшие друзья, давно жили своей жизнью ‒ нашли поддержку друг в друге, наладили быт и поставили цель. Он не был им нужен, а они были не нужны ему. Весь этот театр с игрой в старую жизнь теперь вызывал у него лишь тошноту и желание исчезнуть. Нужно было послушать Сань Лана и идти дальше. Се Лянь повернулся к отцу спиной, встречаясь взглядом с Фэн Синем. ‒ Где Сань Лан? Куда вы дели моего спутника? ‒ молчание, последующее за этими словами было оглушающим. Фэн Синь взглянул на своего мужа и закусил губу, но только он открыл рот, чтобы что-то сказать, как его перебила женщина, все это время стоящая рядом с Се Цзиншу. ‒ Ах ты, мелкая мразь! ‒ Се Лянь развернулся. Женщина выглядела злой, и ему потребовалось время, чтобы понять, что эти слова были адресованы ему. Это было весьма неожиданно, учитывая, что он видел ее впервые в своей жизни. Се Лянь привык, что люди, с которыми он вступал в конфронтации, частенько поливали его словесными помоями, но он хотя бы понимал их причину. ‒ Простите… вы это мне? Се Цзиншу чуть прикрыл глаза и выставил руку между ними. ‒ Ли Яшу, все хорошо, не надо. ‒ женщина лишь отмахнулась от него и сделала шаг вперед, вставая прямо напротив Се Ляня. ‒ Не затыкай меня, а ты ‒ неблагодарный выблядок ‒ слушай сюда, ты даже не представляешь, как горевал твой отец после того, как потерял тебя! И после стольких лет разлуки, ты не можешь даже и слова ему сказать?! Се Лянь окинул женщину с ног до головы, а затем перевел взгляд на Се Цзиншу, быстро заключая, что, вероятно, она ‒ любовница его отца. Внутри все вскипело. Се Лянь сузил глаза и наклонил голову набок, смотря на всех в комнате свысока. ‒ Не знаю, что вам наплел мой отец, но мы никогда не были с ним в тех отношениях, которые было принято называть «семейными». Отец, которого я знал, был женат на работе, содержа мою мать, как любовницу. Но чтобы вы сейчас не говорили, это совершенно не ваше дело. А тебе… ‒ он повернулся к пожилому мужчине, чье лицо побелело, словно сталый снег. ‒ мне, действительно, есть, что сказать. Спасибо, что заставлял посещать иайдо, благодаря этому, я не умер в первый год пандемии. Но на этом все, я не знаю тебя, и мне нет дела до того, что ты или твоя жена думаете обо мне. Се Цзиншу нервно сглотнул и опустил голову, женщина фыркнула и сложила руки на груди. Никто ничего не сказал, лишь Му Цин и Фэн Синь шепотом перекинулись парочкой слов. В какой-то момент неловкой тишины Цзиньвэнь громко хлопнул в ладоши, привлекая к себе внимание. ‒ Я не любитель дешевой драмы, так что, думаю, я лучше пойду. Он протиснулся в дверной проем, где все еще стоял юноша в темном капюшоне и маске. Тот лишь хмыкнул, когда Цзиньвэнь задел его плечом. ‒ А я, пожалуй, останусь. Не думал, что так познакомлюсь с тобой, старший братец. ‒ Се Хуан! ‒ отмер Се Цзиншу. ‒ Тебе лучше уйти. ‒ Ну уж нет. ‒ юноша оттолкнулся от деревянной рамы и сделал шаг в комнату. ‒ Я хочу поболтать со своим гэгэ. Се Лянь отмер. Гэгэ. У него был брат. Он оглядел юношу, на вид ему было лет семнадцать, насколько он мог судить по спрятанному ото всех лицу. Однако такого просто не могло быть, если тот был его единокровным братом. Юноша вел себя вызывающе или пытался себя так вести. Создавалось ощущение, словно Се Ляня пытались втянуть в семейные разборки, но он был совершенно в этом заинтересован. Он зажмурился и отвернулся, его голова словно гудела от всех этих людей. Се Лянь прикрыл уши, пытаясь заглушить и так установившуюся в комнате тишину. На сегодня откровений было чересчур много. Он устало опустил руки и снова взглянул на своих старых друзей. ‒ Где Сань Лан? Отведите меня к нему. Я заберу его, и мы уйдем отсюда до восхода, приходить сюда было ошибкой. ‒ Но Се Лянь…! ‒ голос Се Цзиншу сорвался, и он закашлял. Се Лянь сочувствующе посмотрел на него и прошел мимо к двери. Остановившись у нее, он чуть обернулся и, сделав глубокий вздох, произнес: ‒ Нет, давай не будем. Пятнадцать лет назад ты похоронил своего сына, а я отца. Оставим же их в могилах. С этими словами он прошел мимо ухмыляющегося Се Хуана и оказался в длинном коридоре. Стены освещались тусклыми лампами под потолком, создавая длинные треугольные тени на деревянном полу. Се Лянь сделал несколько шагов, оглядываясь по сторонам, пытаясь понять, в какую сторону ему идти. За окнами были видны верхушки деревьев, а значит, они находились на третьем или четвертом этаже. Судя по всем, здание, в котором он находился, раньше было школой или институтом. На стенах повсюду висели агитационные плакаты, изображающие различные технологии и жизнерадостные картины будущего. Среди них также в стеклянных рамах находились абстрактные работы художников, выполненные из обрезков ткани или же глины. Желтые стены, которые в сумерках казались синими, местами потрескались. Пол скрипел под шагами, вызывая неприятное чувство неустойчивости. ‒ Се Лянь. ‒ тихий голос, эхом прошелся по всему коридору. Тот обернулся, Му Цин и Фэн Синь стояли у комнаты, из которой вырывался небольшой поток белого света. Му Цин поправлял свои седые волосы, попутно разминая шею. ‒ Нам в другую сторону. Се Лянь молча кивнул, направляясь к ним. Они преодолели бесконечный коридор, спустились по затрёпанной лестнице, перила которой местами обрушались, и попали в другой коридор, который выглядел не лучше, чем первый. Се Лянь резко затормозил перед очередным поворотом, вспомнив о чем-то. ‒ Подождите, мне нужно… ‒ он не договорил, лишь достал бинты, которые все то время нелепо топорщили карман. Му Цин оглянулся, чтобы проверить нет ли кого рядом. ‒ Эм, хорошо. Можешь зайти сюда. ‒ он кивнул на ближайшую дверь. Фэн Синь открыл старый кабинет, над которым все еще сохранилась металлическая табличка с протертыми буквами «кабинет химии». ‒ Тебе нужна помощь? ‒ Не нужна. ‒ Хорошо. Мы постоим снаружи. Се Лянь вошел внутрь, прикрывая дверь, но Му Цин выставил ногу, не давая запереться. Вместо этого он юркнул за ним следом и только после этого повернул ржавую защелку. Се Лянь недоуменно посмотрел на него. ‒ Я же сказал, что мне не нужна помощь. ‒ Му Цин закатил глаза. ‒ Знаю, просто… ‒ он уставился в пол. ‒ Могу я еще раз увидеть твои шрамы? Се Лянь почувствовал мурашки по коже, это было не то, чем он мог открыто делиться, хоть он и понимал, что мужчина перед ним уже все видел. Он снял плащ лишь затем, чтобы положить его на одну из старых парт. ‒ Зачем? ‒ Му Цин промолчал. Се Лянь сделал глубокий вдох. Помещение, в котором они находились, почти не изменило свой первоначальный "доапокалипсисный" вид. Парты все еще стояли по линейке, а на доске остались следы от въевшегося мела, единственное, что бросалось в глаза было отсутствие стульев. На стенах висели портреты ученых, имена которых Се Лянь давно позабыл. Периодическая таблица, когда-то висевшая наравне с ними, лежала на полу. На местах, где должны были изображены элементы цинка и йода зияли большие дыры, прогрызенные мышами. Се Лянь был уверен, что если бы он нагнулся, то смог бы увидеть их маленькие мертвые тельца. Мужчина устало оглянул комнату и, ощущая в груди ком, начал раздеваться. Он перекрестил руки и медленно потянул ткань вверх, по миллиметру оголяя уродливую кожу. Волна тревоги снова чуть не сбила с ног, когда он почувствовал чужой острый взгляд на своем животе. Он скрестил руки, потирая плечи, словно те окоченели. Му Цин громко втянул воздух через нос, но ничего не сказал. Се Лянь достал из плаща застиранные мятые бинты, которые представляли из себя длинные тканевые лоскуты и начал обвязывать ими торс. Они стояли в полной тишине. В какой-то момент Му Цин не выдержал и отвернулся. Се Лянь наконец-то смог спокойно выдохнуть. Темное помещение навевало на него тоску по старым временам. Когда-то он учился в похожем заведении, конечно, оно было обставлено более богато и учеников в классах было поменьше, но все же школы почти везде одинаковые. Се Лянь быстро закончил обматывать торс, чувствуя, как слегка передавил шею и живот от спешки, и приступил к рукам. Он прикусил один из концов бинта, чтобы было удобней и чуть не выронил его, когда молчание прорезал тихий голос. ‒ Как это произошло? ‒ Му Цин снова развернулся к нему лицом и сделал шаг на встречу. Се Лянь разжал челюсть, давая тряпке упасть. Он присел на парту позади себя и прикусил губу. ‒ Я не помню. ‒ соврал он. ‒ Вот как. ‒ старый друг не стал уличать его во лжи. Се Лянь как следует всмотрелся в его лицо. Бледная кожа и сухие губы, словно у мертвеца, глубокие синяки под глазами и еле видная морщинка между бровями. Он выглядел очень уставшим. ‒ Я слышал про то, что случилось с твоей дочерью. Мне очень жаль… ‒ Му Цин покачал головой и зажмурился. ‒ Не надо. ‒ он провел кулаком по груди. Се Ляню показалось, что он хотел что-то еще сказать, но тот промолчал, а затем встал и вышел из кабинета, оставляя его одного. Когда Се Лянь закончил с бинтами и вышел из кабинета, его друзья, стоявшие чуть дальше по коридору, о чем-то тихо спорили. Рука Фэн Синя покоилась у мужа на спине, медленно выводя на ней ленивые круги. Му Цин хмурил брови и закатывал глаза, но руки его не отнимал. Се Лянь тихо кашлянул, привлекая внимания к себе. Оба подняли на него глаза и наконец-то отцепились друг от друга. Им пришлось преодолеть еще несколько коридоров и рекреаций прежде чем на их пути начали попадаться люди. Спустя еще несколько пролетов, они остановились у одной из дверей. ‒ Твой Сань Лан здесь. ‒ кивнул Фэн Синь. Се Лянь почувствовал, как все внутри на мгновение замерло, а затем он дернул за ручку. Темная комната без окон, вероятно, раньше служила подсобным помещением. Лишь небольшой фонарь под потолком давал необходимое количество света, чтобы суметь все рассмотреть. Незнакомый парнишка, сидевший у двери подскочил, неловко отдавая честь Му Цину с Фэн Синем. Те лишь осмотрели комнату, останавливаясь на связанной фигуре, сидящей на стуле у другого конца помещения. Се Лянь сделал шаг внутрь, он и не заметил, как успел соскучится по своему напарнику. Сань Лан сидел смирно, но по одному взгляду на него, было понятно, что тот, словно дикий зверь, был наготове, чтобы напасть. ‒ Черт. ‒выругался Му Цин. ‒ Почему у него кляп во рту? Парнишка побледнел, а затем испуганно поклонился. ‒ Генерал! Объект слежения откусил Сую палец! ‒ Фэн Синь раздраженно цокнул. ‒ Где Суй сейчас? ‒ В медицинском отсеке, сэр! ‒ Му Цин провел ладонью по лицу. ‒ А глаза ты зачем ему завязал? ‒ Сэр, все боятся, что он может их запомнить. ‒ на этой фразе «пленник» дернулся, словно показывая, что он уже всех запомнил. Се Лянь осторожно подходил к Сань Лану, сохраняя молчание. Приблизившись достаточно, чтобы ощутить его дыхание, он осторожно прикоснулся к его лицу. Юноша, почувствовав грубую кожу пальцев на своей щеке, задергался, пытаясь скинуть чужую руку. Се Лянь мягко скользнул ему по затылку и снял повязку с глаз. Сань Лан поморщился от внезапного света, а затем, увидев мужчину, взволнованно промычал что-то схожее на «гэгэ». В этот момент парень, который следил за ним все это время подскочил и выбежал за дверь. ‒ Мне сказали, что ты вел себя…непослушно. ‒ Сань Лан фыркнул, не в силах ответить. Се Лянь стянул с него кляп, на него тут же полились бесконечные вопросы о его состоянии, которые тот благополучно проигнорировал и принялся за веревки, которые сковывали Сань Лана по ногам и рукам. Как только он оказался свободным, он бросился к Се Ляню, привлекая его в свои объятия. Се Лянь спокойно выдержал бремя чужого беспокойства и отступил, когда юноша отстранился. ‒ Сань Лан, как ты? Тебя не ранили? ‒ он обеспокоенно оглядел своего спутника на наличие каких-либо повреждений. ‒ Гэгэ, со мной все в порядке. Ты сам как? Выглядишь бледным. Се Лянь неосознанно прикоснулся к своему лицу. ‒ Все хорошо, думаю, нам двоим нужен сон, завтра на предстоит двинуться в путь. ‒ Сань Лан немного нахмурился. ‒ Гэгэ, а как же… ты встретился со своим отцом? ‒ Се Лянь сдержанно улыбнулся. ‒ Да встретил, мы поговорили. ‒ не став дожидаться следующего вопроса, он повернулся к мужчинам, которые молчаливо наблюдали за их воссоединением. ‒ Есть здесь свободная комната с кроватью? ‒ С одной? ‒ приподнял бровь Му Цин. Се Лянь, не поняв, к чему был вопрос, утвердительно кивнул. Фэн Синь чуть присвистнул, а затем вышел из комнаты, зовя их за собой. Комната нашлась в этом же здании. В одном из переделанных кабинетов, где сохранились еще шкафы и магнитная доска, посередине стоял болотно-желтый раскладной диван. Старые друзья, пожелав им спокойной ночи, вышли в коридор. Сань Лан с усталым вздохом плюхнулся на матрас, подпрыгивая на нем. Се Лянь подошел к двери, закрывая ее на замок. Он еще несколько раз дернул за ручку, чтобы убедиться, что она действительно заперта. ‒ Гэгэ, ‒ в своей привычной манере окликнул его юношу, ‒ кажется, ты задолжал мне объяснения. ‒ Ты прав. ‒ мягко улыбнулся Се Лянь, возвращаясь к дивану. Он привычно уселся на пол и, стянув с себя плащ, стал готовится ко сну. ‒ Что ты хочешь услышать? ‒ спросил он, не зная, с чего начать. ‒ Я хочу услышать все, что связано с тобой, ‒ слишком откровенно признался юноша. ‒ Думаю, это слишком много для одной ночи. Как насчет того, чтобы я рассказал то, что я помню о своем детстве? Сань Лан лег на диван, закидывая руки за голову. ‒ Я сгораю от любопытства, каким был гэгэ в детстве. ‒ Се Лянь неловко засмеялся. ‒ Боюсь тебя огорчить, но в нем не было ничего особенного ‒ детство, как детство. На самом деле, я был невероятно заносчивым ребенком. Ну, знаешь, отпрыск из богатенькой семьи, который никогда не сталкивался с трудностями. Хорошо учился, занимался спортом, выигрывал соревнования и олимпиады. В общем, родился с золотой ложкой. Моя мама была домохозяйкой, если так можно сказать, она ни разу в жизни не стояла за плитой. Но она была очень доброй, я уже не помню ни ее голоса, ни как она выглядела, но воспоминания о ней отдаются теплотой в груди. Мы очень много времени проводили вместе, она любила читать и прогуливаться по саду, чтобы потом выбрать самый красивый цветок и поставить его в вазу у кровати. Я помню, что она постоянно была в поиске занятия для себя. Был случай, когда я пришел домой, а вся кухня была уставлена маленькими тарелочками из глины. О, Господи! ‒ Се Лянь рассмеялся. ‒ Они были везде! На полу, на полках, на столе, даже на плите! Когда они все высохли, почти три четверти из них треснули, но она была очень горда за оставшиеся. Сань Лан слушал, затаив дыхание, словно боялся спугнуть, мужчину, который решился приоткрыть занавесу своей жизни, для него. ‒ А еще у меня был дедушка. Он много путешествовал по миру и постоянно привозил в дом странные артефакты: будь то деревянный идол, которого он выкрал из племени южных африканцев или ядовитая сороконожка в банке. Люди могли бы принять его за сумасшедшего, не будь у него так много денег. ‒ Се Лянь улегся на пол, уставившись в потолок. ‒ А твой отец? ‒ Се Лянь задумался, поджав губы. ‒ У меня осталось мало воспоминаний о нем. У него была вечная бородка, а на руке дорогие часы. Я помню, что он был постоянно занят работой. Он мог не быть дома по несколько дней, только чтобы потом вернуться на пару часов и снова уехать. Я не помню о нем ни хорошего, ни плохого, он просто где-то был на периферии зрения. Сань Лан тихо обдумывал сказанное. ‒ Тогда почему ты решил с ним встретится? Се Лянь повернул к нему голову и громко зевнул. Он на мгновение прикрыл глаза, а когда снова их открыл, в его взгляде появилась легкая грусть. ‒ Ты поверишь мне, если я скажу, что не знаю? Просто… ‒ он снова зевнул. ‒ я был так рад увидеть своих старых друзей, что подумал, вдруг если я встречусь с отцом, то тоже ощущу что-то подобное. Понимаешь? Сань Лан заторможено кивнул. ‒ Я потратил много времени, задаваясь вопросом, почему он кинул нас с мамой. Какое-то время я ненавидел его так сильно, насколько вообще было способно мое сердце. И сейчас, когда я услышал, что он не собирался оставлять нас, мне показалось, что я могу с ним встретится и почувствовать наконец, что такое «отец». ‒ Се Лянь горько усмехнулся. ‒ Но я уже не маленький мальчик, а у него новая семья, в которую я не вписываюсь. Последнюю фразу он произнес медленно с длинными паузами. Когда Сань Лан нашел слова, чтобы ответить, Се Лянь уже заснул. Он опустил руку, невесомо пригладив густые волосы и тоже улегся. За окном на ветру шумели деревья, а чуть ближе к утру пошел снег. Вой волчицы еще долгое время не давал лагерю уснуть. 14 лет и 7 месяцев назад… ‒ Так не честно! ‒ Чего же в этом нечестного? Мама сама сказала тебе тренироваться. ‒ Ты специально целишься в меня! ‒ Это, чтобы ты побыстрее восстановился. Два мальчик стояли на улице в вязанных свитерах, в которых то тут, то там были пропущены петли. На их ногах были высокие резиновые сапожки не по размеру, а вокруг валялись ярко-зеленые теннисные мячики. Хун-эр обиженно потирал покрасневшую щеку. Хэ Сюань, нахально улыбаясь, кинул еще один мяч, попадая прямо по чужому затылку. Громкий вскрик понесся по поляне, а после него последовал смех. Хун-эр, насупившись, повалил Хэ Сюаня прямо в грязь, грозно схватил за воротник. В этот момент из фургончика, стоящего неподалеку, выбежала женщина. Она кричала и размахивала руками, в одной из которой была большая поваренная ложка. Подбежав к ним ближе, она схватила Хун-эра за воротник, оттаскивая его от своего сына. Как только они перестали брыкаться, Лина треснула ложкой сначала одного, а затем второго. ‒ Ай! Мам! Женщина что-то залепетала на другом языке, Хэ Сюань усмехнувшись, нагнулся, чтобы посмотреть на своего друга. Он расплылся в гаденькой улыбке. ‒ Мама говорит, что ты маленький никчемыш, который не может даже поймать мяч. ‒ Хун-эр нахмурился и, пока Лина не видит, показал Хэ Сюаню неприличный жест. ‒ Хватит врать! Я уже могу понимать, чего она говорит, а чего нет. ‒ А раньше, ты верил своему старшему, совсем от рук отбился. В их разговор вмешалась Лина, все еще удерживая их по разные стороны от себя. ‒ Хватит. Извиняться! ‒ она проговорила с очень сильным акцентом, но ее тон не терпел возражений. Хэ Сюань сложил руки на груди и отвернулся, Хун-эр поступил также. Они так и стояли, пока из фургона не донесся громкий плач. Лина тяжело вздохнула, а затем сурово на них посмотрела. ‒ Я вернуться, вы дружба. Понятно? Не дождавшись ответа, она ушла. Хун-эр рассерженно посмотрел на мальчика, который лишь высунул язык. Он насупился еще больше и пошел собирать разбросанные мячики. После того, как рана на его глазе окончательно зажила, он начал привыкать к своему увечью. Оказалось, что отсутствие одного глаза не только, полностью оставляет правую сторону в слепой зоне, но и превращает весь мир в плоский рисунок. Ему было сложно определить расстояние между различными объектами, а его ловкость полностью исчезла. Сейчас он заново учился ловить мячи, однако его друг-враг совершенно не хотел в том помогать, целясь в слепые зоны. Хун-эр жил в семье Хэ почти полгода, он иногда помогал готовить или следить за малышкой Мин, но по большей части ссорился с Хэ Сюанем и делал разминку для глаз, которую ему порекомендовал отец семейства ‒ Хэ Вень. Зима прошла на удивление легко, впервые в жизни, он чувствовал, что ему не надо беспокоиться из-за еды или громких монстров, которые иногда набредали на их маленькое гнездышко. Великие и могучие взрослые взяли полную опеку над ним, не оставляя мест для беспокойства. Единственное, что тревожило его, это было время, которое неумолимо мчалось вперед. Он понимал, что чем дольше он здесь находится, тем меньше вероятность, что они снова встретятся с Се Лянем. Однако Хэ Вень четко дал понять, что пока Хун-эр не восстановится, он не отведет его в Лхасу. Поэтому целыми днями он то и дело бросал мячи, пытался определить расстояние между вещами и постоянно жмурился, выполняя нудную зарядку. Потихоньку он понимал, что становилось лучше, но прогресс шел слишком долго. Однажды зимой он заболел на долгие две недели, а когда вернулся к упражнениям, то понял, что стал видеть хуже. Это могло подкосить, но Хун-эр знал, для чего делает все это, и главной причиной не было хорошее зрение. ‒ Хэй! Ну и что ты замолчал? ‒ Хэ Сюань подбежал и встал неподалеку, помогая собирать мячи. ‒ Отстань! ‒ Хун-эр развернулся и бросил в него мяч, который, как и ожидалось, пролетел мимо цели. ‒ Смотри-ка, ты целишься уже лучше! Еще немного и у тебя получится. Хун-эр молча запустил в него еще один мяч, который хоть и полетел мимо, все равно оказался в цепких руках другого мальчишки. ‒ Давай, не сдавайся! ‒ подначивал его Хэ Сюань. Хун-эр схватил еще один мяч с земли и со злости запустил его. В этот раз мяч достиг прямо цели, попадая Хэ Сюаню прямо в лицо. Секунду ничего не происходило, а затем раздался одновременно испуганный и радостный крик: ‒ У меня зуб выпал! В это же время, в 14,7 км отсюда. Се Лянь чувствовал боль в горле, словно раскаленное стекло лилось по его гортани. На самом деле, боль была по всему телу, но горло болело особенно сильно. Его нагое тело было спрятано под белыми простынями, на которых все еще оставались редкие капли крови, которые Цзюнь У не заметил. В комнате было холодно. Юноша не двигался, боясь, что от малейшего движения станет еще больнее. Он чувствовал, насколько сильно его тошнило от белого цвета, который словно поглотил всю его жизнь. Красное на простынях на контрасте выглядело более привлекательным. Кровь, еще не засохшая, манила его своим очарованием. Се Лянь отстраненно смотрел на капли, выстраивая из них карту звездного неба, которую уже давным-давно позабыл. Вчера вечером он сказал Цзюнь У, что хочет прекратить эти нездоровые отношения. Тот ясно дал понять, что не согласен с таким решением. Се Лянь не мог понять, оставил ли мужчина на его теле хоть немного светлой кожи, не отмеченной укусами или гематомами. Равнодушная слеза сорвалась с его стеклянных глаз, очерчивая впалую щеку, а затем скрываясь в холодных простынях. Через несколько часов, превозмогая боль, он лег на другой бок, чувствуя, как все органы перевернулись. На тумбочке стоял осточертевший ему черный кофе.