Бесконечная осень (Ты моё горе)

безумным и ярким пожаром горит эта осень

я смотрю на тебя и пересыхает во рту

я смотрю на тебя и не знаю

как люди выносят

твою красоту

Он налетает на Олега в клубе будто бы случайно, вешается на шею безвольной куклой, задирает голову, улыбается широко. Олег непроизвольно подхватывает его за талию, заглядывается на точëное личико — секунда, две, три, пиздец. Он тащит Олега за бар, вцепляется в руку мёртвой хваткой, расспрашивает за жизнь, широко обводит рукой клуб, мол, посмотри, какое золото в тебя врезалось, среди всех этих опустившихся обдолбышей, проституток и залëтных мужиков, смотри, какой я красивый, какие у меня шелковистые волосы, какая неотразимая улыбка. Олег чувствует себя загипнотизированным. Нелепо и глупо, такое только в фильмах бывает, проносится в голове, пока он без умолку трещит, заискивающе смотрит в глаза. Олег тонет в расширенных зрачках, в голубой кайме вокруг, не смеет отвести взгляд от очаровательно шмыгающего острого носика и искусанных бордовых губ. Что-то бормочет в ответ, предпринимает последнюю попытку спасти свою душу от происков дьявола. Он лишь хихикает в ответ, предлагая пройтись. Его зовут Серёжа. Серёжа изящный, как прима Большого театра. Харизматичный, начитанный, интересный, магический. Олег залипает и влипает мгновенно, следит за поступью его, за трепещущими ресницами, за обнажëнной тонкой шеей. Олег не верит в его существование, Олег становится Пигмалионом. Серёжа перепрыгивает через лужу, тонкие лодыжки обнажаются на мгновение, Олег наблюдает за его минутой славы, Олег готов растянуть её на вечность, на несколько вечностей. Серёжа ловит языком капли, беззаботно счастливый, Олег ловит его. Олег влюбляется за секунду. Просит закрыть глаза, бежит в ближайший цветочный, покупает букет глоксиний. Фиолетовый — его рубашка. Глоксинии — любовь с первого взгляда. Муза исчезает. Олег дёргает за плечо статную даму, степенно прогуливающуюся под зонтом, спрашивает-спрашивает-молит, она брезгливо сбрасывает его ладонь, ускоряет шаг. У Олега взгляд бешеный. Олег стоит с цветами посреди проспекта, мокнет под дождём, не моргает, чтобы не упустить. Полчаса-час утекают сквозь зубы, цветы Олег выбрасывает в ближайшую урну, вызывает такси. Серёжа снится в бредовом кошмаре, Серёжу не удаётся поймать, он ускользает, звеняще хохочет, машет рукой издалека. Олег просыпается с жутчайшим похмельем. Продирает глаза, заваривает кофе, читает новости. С тоской вспоминает глоксинии, фиолетовую рубашку, пьяные басы клуба, женщину с проспекта. Вад ехидно смеётся в трубку, говорит, что проебал его в какой-то момент, чë, мол, с девчонкой какой-то решил вечер продолжить? Олег отмахивается от него раздражённо, плетётся в спальню, голова невыносимо раскалывается. Олега отрубает на несколько часов, снова снится Серёжа, его лицо, причудливо искажённое тусклым неоном клуба, змеится по пальцам, меняется сто раз в секунду. Олег решает, что сходит с ума. Олег находит себя в том же клубе в следующую пятницу. Серёжа не выходит из головы, звучит навязчивой мелодией повсюду, мягкими подушечками пальцев водит по шее в бессонницу, бликами падает на лицо по утрам. Олег продирается сквозь толпу, распихивает локтями силуэты в экстазе, ищет его, вынюхивает повсюду, расспрашивает-выпрашивает. Серёжа сквозит лёгким ветерком по шее, теряется в мерзких возгласах, в долбящем по ушам техно. Бармен с жалостью вглядывается в лицо Олега, говорит, посиди ещё часик, он должен прийти. У Олега заедает пластинка. Должен-должен-должен прийти, обдать ненавязчивым запахом парфюма, подать узкую ладонь, станцевать с ним, наконец. Олега приворожило, Олега пригвоздило к нему, имя не хочет уходить с губ, приклеивается намертво. Олег врастает в высокий барный стул, ждёт исступлëнно, высматривает с резью в глазах. Серёжа не входит, но вплывает, неспешно и богоподобно. Олег магнитится к его рыжим волосам, к его хрупким запястьям, к его бешеной красоте. Олег смотрит на него сверху-снизу-вверх, мысленно падает к его ногам, запрещает себе дышать, чтобы не упустить его дрожащую тень. Олег думает, что готов сочинить для него поэму, но пересохший язык липнет к нëбу в неловком «привет». «Привет»? Олег сжимает его бедро в салоне машины, Серёжа вливает в себя остатки виски, его кисти рисуют фигуры в воздухе, Олег чутко ловит взглядом каждое его движение. Это нереально, но так близко, так вселенски правильно. Олег в бесконечном трипе, Серёжа в бесконечном свете софитов. Олег галантно подаёт руку, загорается фонарик в темноте сырого подъезда, ключ проворачивается в замочной скважине с противным скрипом. Олег помогает разуться, вешает его ветровку, провожает на кухню, слушает его безмолвно, и каждое его слово отпечатывается в памяти лазером по граниту. Они говорят всю ночь. Серёжа декламирует стихи, Серёжа рассуждает о политике, о философии, об искусстве, Серёжа жалуется на преподов в универе, на докучающих бывших, на отсутствие мотивации. Олег не смеет перебивать. Олег знает, что готов убить за него, готов изничтожить всех, кто смеет причинять ему боль. Олег наслаждается его голосом в извращённом предоргазменном состоянии. Серёжа спит, закинув на него ногу. С утра Серёжа капризно требует ультрамягкую щётку, у Серёжи чувствительные дëсна. Олег мчит в магазин, покупает три разных, ещё вдогонку дорогущий йогурт с апельсином и шоколадом, листовой чай и минералку, тащит всё домой, и пакет абсолютно не ощущается в руке. Олег обдолбан — не наркотиками, но Серёжей, — и обдолбан так сладко, что приход не смягчается ни на секунду. Дальше — больше, это вариант нормы, однушка Олега обрастает со временем его вещами. Серёжу к нему перетаскивает по частям, он окружает Олега шампунями-бальзамами-кондиционерами-расчëсками, ненавязчиво пропитывает все поверхности своим запахом, из слива ванны Олег выгребает рыжие комки волос. Олег докупает ему ярко-сиреневое полотенце, клетчатый флисовый плед, личную кружку, в туалете на полочке всегда лежат гипоаллергенные влажные салфетки, шкаф неумолимо заполняется его футболками-рубашками-джинсами, у него свой экземпляр ключей от квартиры и свой экземпляр ключей от сердца Олега. Это лучший вариант развития событий, липко ласкающая уши соната, и каждое утро видеть его, растрëпанного, сонного и недовольного, рядом с собой в постели, то несбыточное желание, которое хранится глубоко под сердцем, не смея высовываться, сбывается. Олег безбожно балдеет, готовит ему завтраки, валяется с ним в кровати до вечера, смотрит артхаусное кино с приятной тяжестью его головы на плече, помогает ему с рефератами, трахает его надсадно, мучительно, долго, почти каждую ночь. Ловит каждый его вдох, засматривается на него, невинно спящего, целует виски и макушку, прижимается щекой к узкой прохладной ладони. Провожает на остановку по утрам, прячет от дождя, накидывает ему на плечи своё пальто. Где-то в альтернативной Вселенной настоящий, может быть, Олег мучается одиночеством, апатично курит в окно по вечерам, успешно не справляется с бессонницей, проживает свои травмы в редких снах, напивается на тоскливо пустой кухне. Здесь и сейчас Олег дышит полной грудью, берёт от жизни всё, берёт его в коленно-локтевой, целует острые лопатки, вгрызается в каждую секунду этой жизни со всей дури. Здесь и сейчас всё в порядке, всё на своих местах, и его фарфоровый силуэт за тонкой стенкой душевой остаётся ещё на одну бесконечную ночь. Это идиллия влюблённых, мир окрашивается в яркие цвета, дыхание спирает. Олег кладёт к его ногам весь свой скромный мир, на, смотри, я дарю его тебе. Пользуйся в своих целях, рви его на части, но не уходи из моего воздушного замка. Олег, скользит в голове одним из вечеров, никогда не вёл себя настолько глупо, никогда не влюблялся так отчаянно и слепо, но рефлексировать нет ни сил, ни времени, ни желания. Все мысли занимает он. Его волосы, его руки, его улыбка, талия, голос, мимика, жестикуляция. Его привычки, его хобби, его вкусы в еде и одежде, любимый кофе, любимые сигареты и любимый шоколад. Его вечная неугомонность, вечное желание впутаться в какие-нибудь неприятности, ненависть ко всем, кто не согласен с его мнением. Его причуда кутаться в одеяло, когда открыто окно, но запрещать его закрывать. Олега привлекает в нём всё, он не видит ни единого изъяна, позволяет ему вцепляться в своё сердце всё крепче и крепче, управлять им изнутри, сносить крышу одной улыбкой. Олега ломает без него, Олег сумасшедший до мозга костей, абсолютно больной человек, но ему нравится это чувство. Вечно холодная голова оттаивает и раскаляется магмой его сладких речей и случайных прикосновений. Олег хочет знать о нëм всë до каждой мелочи. Олег не знает о нём ничего. Серёжа где-то пропадает по ночам, от него странно пахнет порой, иногда он не ест целыми днями, у него вечная бессонница, он может лезть на него всю ночь, как мартовская кошка, а потом неделю игнорировать все намёки на секс, может болтать без умолку час о какой-то ерунде, соскакивая с темы на тему, танцевать на кухне в обнимку с бутылкой под нетанцевальную музыку, хохотать до боли в животе, а после уходить в продолжительное молчание и втыкать в одну точку. У Серёжи всё тело в шрамах, самые глубокие рубцы — на предплечьях. Видно, что шили. Олег не спрашивает. Пожалуй, не его дело. Игнорирует несостыковки в идеальной картинке, списывает всё на собственную дурость, на желание найти хоть что-то шершавое в его святом образе, чтобы не так сильно любить, не так умопомрачительно хотеть спасти его от всего мира, спрятать в своих объятиях, хрупкого, невинного и ангельски нежного. Олег забивает на всё, не может, не хочет об этом размышлять. Олег просто живёт дальше, живёт рядом с ним, живёт им. Олег привязывается намертво. На следующий день после отмечалова огромным сетом роллов слащавой даты «прикинь, мы вместе два месяца» Серёжа пропадает. Не пишет кокетливые смски с пар, не приходит после универа, не отвечает на звонки, не отсвечивает нигде, где они бывали раньше. Олег входит в панический транс, когда он не появляется и к ночи, не предупредив. Раньше он писал всегда. Олег звонит Ваду, кричит, вдруг его убили, вдруг ему стало плохо, вдруг он… Вад, не скрываясь, хохочет в трубку. Надоел ты ему, мол, со своей гиперопекой, пацан просто оторваться решил, ты каждый след от его кроссовка целуешь, окстись. Олег пытается, честно пытается, но выходит только пялить в потолок всю ночь, не смыкая глаз, прокручивая в голове самые ужасные сценарии. Серёжа приходит вусмерть уставший ранним утром, заваливается на кровать, засыпает в мгновение. Олег решает не будить его. Ложится рядом, гладит кончиками пальцев по спутавшимся волосам, дышит глубоко и медленно. На счёт, чтобы не свихнуться. От Серёжи отвратительно разит алкоголем и чужими духами, Серёжа в грязной толстовке, в одном носке, с красной корочкой под носом. Во сне его дëргает. Олег смотрит на него с тоскливой жалостью, легко подхватывает ледяную ладонь, целует каждый палец по отдельности, гладит предплечье, испещрённое длинными узкими шрамами. Серёжа сквозь сон вздыхает, отнимает у него руку, переворачивается на другой бок. Олег молчит и долго смотрит на его ошеломительно красивое лицо. На сведённые к переносице брови, на слегка приоткрытые припухшие губы, на впавшие щëки. Целует воздух в сантиметре от его шеи. Тихо поднимается с кровати и идёт на кухню. Открывать коньяк. Зиплок обнаруживается в Серёжиной косметичке. В нём около грамма, кристаллический порошок сверкает в тусклых лучах рассветного солнца, притягивает взгляд к себе на невыносимо долгие секунды. Олега тянет блевать, и он блюёт недавно выпитым коньяком долго, некрасиво и с отрывом, бессильно утыкается лбом в ободок унитаза. Впервые за последние несколько лет беззвучно плачет. Огромный груз вины давит на плечи, ехидно шепчет в ухо, ты знал, ты должен был начать делать что-то раньше, ты сам допустил это. Олег матерится сквозь зубы. Спящий Серёжа в комнате всхлипывает, утыкаясь в подушку, и тихо посапывает. Олег замерзает на кафельном полу ванной, прокручивая в голове всё снова и снова. Он знал и предпочёл закрыть глаза. Он знал и надеялся, что неправ. Он знал и не предпринял ни единой попытки обсудить это. Он знал, блять, знал! Серëжа лишь кивает скучающе головой, да, я сижу на мефе. Да, долго. Нет, бросать не собираюсь. Олег трясёт его за плечи, унижается перед ним, умоляет на коленях, пожалуйста, давай попробуем что-нибудь с этим сделать, это же полнейший мрак, пожалуйста, вместе будет проще. Серёжа качает головой, теряет к нему всякий интерес, закуривает. Олег просто оседает на стул напротив, впериваясь в него взглядом.