Представь, что любишь [18+]

      Утром Феликса разбудил холод. По щекам блуждал морозный сквозняк из тонкой щели в оконной раме, одно из одеял съехало на пол, второе сползло до груди, а ещё тёплый согревающий пакет валялся где-то под правой пяткой. Феликс закопошился, натянул покрывало на нос и ноги, пытаясь ухватить ускользающий сон, в котором было очень хорошо. Несмотря на прохладу, он ощущал себя необъяснимо счастливым, настолько переполненным силами, что валяться дольше не хотелось. Он потянулся, щёлкая суставами, и, проморгавшись, посмотрел в изножье. Хёнджина там, конечно же, не было, и былая радость отчего-то стала испаряться. Наверное, обижаться было глупо, но Феликс всё равно чувствовал странную печаль, словно Хёнджин должен был разбудить его, чтобы попрощаться, прежде чем уехать.       С этим глупым недовольством Феликс откинулся обратно на постель и уставился в потолок, удивляясь тому, что голова не болит, а мысли удивительно ясные. Затем он перевёл взгляд на окно, где в пушистых облаках путалось яркое сентябрьское солнце, и от внезапного опасения, что он проспал отъезд, Феликс уселся и огляделся уже осмысленно, выискивая глазами свой телефон. Оставленный накануне чёрт-те где, мобильный лежал на столике, заботливо поставленным на зарядку. Феликс рванул с постели, путаясь в ногах и искренне надеясь, что не проспал, и замер, уставившись в экран. (Папа 8:07) Не знаешь, где Хёнджин?       Сообщение от отца горело сразу над несколькими от самого Хвана, и Феликс пялился на буквы, совсем забыв, что должен был посмотреть время. В груди звенела то ли ревность, то ли ненависть, то ли страх. Сглотнув горечь во рту, Феликс смахнул уведомление, ничего не ответив, и зашёл в переписку с Хёнджином. (H J 6:42) Надеюсь, ты всё-таки не заболел Если что, я нашёл в бардачке средство от похмелья Кинул тебе в рюкзак (H J 6:46) И сегодня прохладно, так что толстовку не снимай       После лижущего пятки холода Феликс ощутил себя так, как если бы текст мог обнимать. Он мечтательно заулыбался экрану, но вдруг вспомнил предыдущее сообщение и непроизвольно вздрогнул, начиная писать текст слабыми пальцами.

(9:21)

Тебя отец искал…

(H J 9:22) Уже нашёл       Ответ пришёл почти сразу, и у Феликса отчего-то заслезились глаза. А ещё он ощутил почти физическую тягу обнять Хёнджина, но вместо этого лишь обвил руками собственные плечи в его мягкой кофте и простоял в задумчивости с минуту. Сообразив, что нужно проверить время, Феликс снова посмотрел на экран телефона. Вопреки его опасениям, до выезда оставалось больше получаса — и он вернулся к постели, чтобы залезть под одеяло и ещё немного погреться. Скоро в дверь его домика постучали. Их сопровождающий уточнил, всё ли в порядке — Ли не явился на завтрак. Феликс ответил, что не голоден, но скоро подойдёт к площадке сбора, и стал нехотя собираться.       Пока он умывался и укладывал свои вещи, Хёнджин прислал фото завтрака, в котором Феликс узнал вчерашние закуски из контейнеров. Он отправил в ответ смешное селфи с бутылочкой антипохмелина, и они стали переписываться о какой-то ерунде. Настроение снова стало приподнятым — но оставалось таковым ровно до того момента, как Феликс подошёл к парковке и почувствовал на себе тяжесть чужих испытующих взглядов. Он оторвался от телефона, ощущая себя под прицелом. На него уставилась, наверное, треть одноклассников, стоявших перед автобусом.       — Я что-то пропустил? — спросил Феликс простодушно.       — Поесть, — отозвалась Юна с едкой насмешкой. — Хотя, это вполне логично. Должно быть, тебя хорошенько накормили этой ночью.       Она скривила губы и ткнула языком в щёку. Феликс нахмурился, не понимая её пошлого намёка, и ещё сильнее растерялся, понимая, что после её фразы на него обернулись почти все стоящие рядом одноклассники. Он хмыкнул, вспомнил совет Хёнджина и, расправив плечи, отошёл в сторону, преследуемый чужими взглядами, как прожекторами. В каждом читалось удивление, интерес, непонимание и, кажется, брезгливость — он мог бы увидеть их сам, но поднимать глаза не хотелось. Феликс и без того краснел, как бы ни пытался надеть маску равнодушия. А ещё он совершенно ничего не понимал.       Если кто-то и мог открыть ему причину происходящего, то Сынмин — единственный, кто не только не пялился, но и вообще стоял поодаль от остальных. Феликс пару минут оценивал их вполне дружелюбный диалог, мельком посматривал на фигуру одноклассника, недолго решался и всё-таки написал ему.

(09:53)

Привет

Не просветишь, в чем дело?

      Ожидание ответа заставляло нервничать сильнее, чем неведение. Феликс смотрел то в экран, то на Сынмина, а тот так и стоял, отвернувшись и не вынимая рук из карманов спортивной куртки. Феликс сжал челюсть и, пнув какой-то камешек, решил обойти парковку, пока их не начали запускать в салон. Причина странного поведения одноклассников никак не хотела вырисовываться, состояние неизвестности не позволяло расслабиться, Феликс успел обойти территорию дважды, прежде чем к площадке наконец подошли сопровождающие. После быстрой переклички ученики выстроились в очередь для посадки в автобус. Феликс тоже ошивался рядом и гипнотизировал затылок Сынмина, хотя на его ответ уже не надеялся. Однако телефон взбрыкнул сообщением. (Kim Seung 9:59) Извини, не смогу сесть с тобой сегодня       Это было ожидаемо. Хотя менее обидно и более понятно от этого не становилось. Феликс хмыкнул и даже пытаться узнать причину такого отношения не стал. Он пропустил всех и зашёл последним, чтобы усесться рядом с экскурсоводом прямо за водительским сидением. Со странностями чужого поведения оставалось только смириться, однако через несколько минут его телефон снова вздрогнул, показывая запоздалое пояснение от Сынмина. (Kim Seung 10:13) reply Должно быть, дело в твоем друге.

(10:13)

???

(Kim Seung 10:14) Все говорят, что он приезжал ночью

(10:14)

И?

(Kim Seung 10:14) И кто-то сделал выводы Сам понимаешь какие

(10:14)

Ээм?

Не понимаю

(Kim Seung 10:15) Знаешь, мне-то всё равно, что вас связывает Но остальные… Посуди сам Ты пропал на несколько часов Затем вы появляетесь вдвоём с этим парнем Он обнимает тебя и ведёт в домик

(10:15)

Я прогуливался до пляжа

О_о

Что за дичь?!

(Kim Seung 10:15) Так говорят

(10:15)

Я шёл сам!

(Kim Seung 10:15) Сам я не видел Ещё говорят, что Вы ночевали вместе…

(10:15)

И никто меня не обнимал!!!

(Kim Seung 10:16) …во время школьной поездки Где посторонних вроде как вообще не предполагается А ещё он притащил тебе что-то

(10:16)

Он приехал поздравить меня с днём рождения

(Kim Seung 10:16) Подозрительно похожее на пачку презервативов

(10:16)

Блять, что?

Это был согревающий пакет!!!!!!

Кто выдумал эту дичь?!

Он даже близко не похож на…

(Kim Seung 10:16) … У тебя день рождения?

(10:16)

Был вчера

(Kim Seung 10:16) Хм. Ну, тогда с прошедшим

(10:17)

Я правда не понимаю

Это какой-то затянувшийся прикол?!

Или все действительно думают,

что мы с Хёнджином не просто друзья?

(Kim Seung 10:17) Не знаю про всех, но многие Ты же знаешь Юну, если её что-то волнует, она не затыкается Тогда в классе ты очень неоднозначно ответил ей Вчера кто-то донёс ей, что видел вас Теперь с её подачи и парни шепчутся и обсуждают всякое Кто просто ржёт

(10:17)

Пиздец

(Kim Seung 10:17) Кто воспринимает всерьёз

(10:17)

А ты как воспринимаешь всё это?

(Kim Seung 10:17) Это не моё дело Если бы ты хотел, то рассказал бы

(10:17)

Да тут нечего рассказывать

(Kim Seung 10:18) Но, знаешь, может, в этом и кроется часть твоих проблем?

(10:18)

?

(Kim Seung 10:18) О тебе в классе практически никто и ничего не знает И всем проще придумать какую-нибудь хрень, чем терзаться догадками, кто ты и что ты…

(10:18)

Да я просто гребаный неудачник, на которого после смерти матери забил отец

И кроме его любовника, общаться ему не с кем

(Kim Seung 10:18) Чего?..

(10:18)

Ничего.

      Феликс до боли сжал челюсти и свернул диалог. После двух секунд раздумий вернулся, удалил свои сообщения и запихал телефон подальше в рюкзак. Натянув капюшон хенджиновой кофты, он уткнулся лбом в стекло и в той же позе ехал почти час до последней точки их экскурсионного тура.       Когда они остановились у очередного перелеска, а экскурсовод завёл рассказ о местной флоре и фауне, Феликс не мог сосредоточиться ни на одном из озвученных им фактов. Теперь ему повсюду слышался обвиняющий шёпот и виделись пренебрежительные взгляды. Любые разговоры одноклассников стали казаться направленными в его сторону. Феликс не выдерживал напряжения и ещё сильнее изводил сам себя. Он недолго потоптался рядом с автобусом и, сославшись на недомогание, вернулся обратно в салон, усевшись на место. Вскоре пришло сообщение от Хёнджина: «Сможешь добраться сам? У меня появились дела», — и от пробежавшей по телу волны озноба Феликс до пальцев натянул рукава его толстовки и спрятался в капюшон.       Впереди ждало ещё несколько часов ожидания, дороги и самокопания. Чтобы отвлечься от дурных мыслей, Феликс в уме считал, с какой скоростью Хёнджин ехал, чтобы успеть к нему до полуночи. Арифметика не складывалась. Сместить вектор мыслей выходило плохо. Сожаление, ярость, страх… Чувства закольцевались в нём и горели до самой высадки из автобуса.       Ведь они даже не обнимались! И этот чёртов пакет явно не выглядел как пачка презиков. Как вообще их невинная совместная ночёвка могла быть воспринята в настолько пошлом контексте?       Это было абсурдно, а ещё до обидного больно. Феликс впервые порадовался тому, что Хёнджин не смог забрать его, и, вылетев с площадки под аккомпанемент чужих кричащих взглядов, направился куда глаза глядят — лишь бы скорее оказаться подальше от этих идиотов, надумывающих, извращающих, опошляющих то, чего даже не знают и явно не понимают.       Он долго блуждал по незнакомому району города под звуки своего самого грустного плейлиста. Навстречу плыли треснувший асфальт, указатели станций метро, редкие деревья, частые зеленоглазые дома. Скоро Феликс продрог от повышенной влажности, утомился от ходьбы, зашёл в первое попавшееся кафе и просидел там ещё пару часов, терзаясь неприятными размышлениями и мучая стакан с клубничным коктейлем. В конце концов он открыл журнал звонков и набрал Хёнджину, надеясь, что тот всё-таки сможет доехать до него и забрать, но уже привычные долгие гудки вдруг превратились в «аппарат абонента вне зоны доступа». Феликсу захотелось метнуть собственный телефон в стену, но вместо этого он смял опустевший пластиковый стаканчик и, бросив его в урну у выхода, вышел на улицу, чтобы вызвать машину до дома.       Коттедж был мрачен и пуст. Феликс добрался до своей комнаты и, отбросив рюкзак с толстовкой в угол комнаты, устало завалился на кровать. Ему стоило разобрать вещи, сходить в душ, подготовиться к следующему учебному дню, заполнить какой-то дневник и написать эссе о посещении Национального парка, но он не находил сил ни думать, ни шевелиться. В таком положении его и нашёл Хёнджин. Он тихонько постучал в дверь и позвал Феликса шёпотом:       — Ты звонил мне пару часов назад?       — Да, — отозвался тот сонно.       — Что-то хотел?       — Нет, просто. Хотел сказать, что задержусь в городе, — соврал Феликс, усаживаясь на постели. — А ты где был?       — Дела, — вздохнул Хёнджин устало. — А ещё я пока без связи, мне нужен новый мобильник.       — Что случилось со старым?       — Разбил. Неважно. Завтра куплю новый. А пока не хочешь прокатиться?       — Можно, — кивнул Феликс, еле заметно хмурясь от непонимания, но улыбаясь возможности просто быть с кем-то, кто его понимает.       Кем-то, с кем спокойно и хорошо.       Чужая толстовка снова перекочевала на плечи Феликса. Хёнджин ухмыльнулся, но ничего не сказал. Не заметив направленного на них холодного, пристального взгляда, они спустились в гараж и скоро вновь катили под шум радио мимо мелькающих неоновых вывесок и пустых стеклянных глаз многоликих домов.       — Есть какой-то план? — тихо позвал Феликс, понимая, что они почти пересекли границу города. Хёнджин мотнул головой.       — Никакого. Просто хочу ехать, ни о чём не думая. Ты не против?       — Не против. Но можно ни о чём не думать и что-нибудь жевать. Или пить. Я сегодня почти не ел, — признался Феликс. — И вообще давно хотел попробовать чуррос. Может, заедем? Судя по карте, недалеко есть кафешка, и, кажется, они ещё работают.       — Я не против, — кивнул Хёнджин. — Вбей в свой навигатор.       Феликс нашёл адрес. И они ехали. Делали заказ. Жевали политые шоколадом чуррос. Пили кофе. Снова ехали куда-то. Бродили по богом забытому безлюдному парку. Затем ехали обратно. Тихо говорили. Громко молчали. Заряжали друг другом севшие за день батарейки уставших душ.       — Иногда мне так хочется уехать насовсем, — прошептал Хёнджин за пару километров до дома. — Хочется не поворачивать обратно, а просто поехать дальше и посмотреть, что там, за краем известных мне границ.       Феликс обернулся к нему, чтобы ответить, что хоть сейчас готов отправиться с ним в такое путешествие, но потирающая шею рука Хёнджина приковала его взгляд.       — Что там у тебя? — нахмурился младший, замечая тёмное пятно у ключицы. Хван поправил воротник кожанки и, не отрывая взгляда от дороги, ответил:       — Наверное, комар укусил, пока я разыскивал тебя.       — А-а. Значит, у тебя слишком вкусная кровь, — протянул Феликс, — на меня вот ни один не покусился.       Хёнджин улыбнулся одними глазами и протянул ему ладонь. Феликс, удивлённо моргнув, положил на неё свою руку, и они ехали так до самого дома, больше ничего не говоря.       В ту ночь Феликсу не спалось. Было то ли очень хорошо от того, что Хёнджин понимал его без слов и просто был рядом. То ли очень плохо — от того, что все остальные не понимали и были недостижимо далеко. Феликс не решился рассказать Хвану о диалоге с Сынмином и реакции одноклассников на его ночной приезд — не хотел отвлекать, загружать, жаловаться. А ещё хотел сохранить приятное воспоминание об их встрече не омрачённым чужой ложью. Но после того дня Феликс ещё долго ощущал себя глупым, наивным и ничего не понимающим.       Это состояние стало для него почти постоянным. В школе. Дома. В такси. Даже в поездках с Хёнджином. Феликс не мог понять ни чужих мотивов, ни того, что именно его тревожит, но чувствовал, что всё вокруг отзывается в сердце не так как раньше. Он что-то упускал, но никак не мог понять, что именно. Он думал о своём отношении к Хёнджину и вновь пытался анализировать его поведение, чтобы понять, что между ними нет и намёка на то, о чём шептались одноклассники, но понимать получалось лишь одно.       Им было намного легче вместе, чем порознь.

***

      Учебной занятости становилось всё больше. Вместе с дополнительными занятиями, проектной деятельностью и консультациями Феликс мог сидеть в школе до позднего вечера. Из-за этого видеться с Хёнджином удавалось всё реже, но теперь каждая их поездка казалась чем-то сокровенным и драгоценным. Никто из них не говорил об этом, никто не устанавливал границ, однако оба чувствовали потребность хотя бы несколько минут в день провести вместе, чтобы исцелить друг друга одним лишь молчаливым присутствием где-то поблизости.       Иногда эту близость они даже не замечали.       — У тебя всё в порядке? — интересовался уставший Хёнджин, ероша волосы Феликса и отвлекая от телефона.       На плазме мелькал какой-то приключенческий фильм, Феликс хмурился, а Хёнджин смотрел на его голову на своём бедре, задумчиво перебирал светлые волосы и сосредоточенно вглядывался в его напряженное лицо. Наконец поняв, что Хёнджин спросил у него, Феликс кивнул старшему, а сам вернул взгляд к мобильному и потонул во внезапной переписке. (Kim Seung 17:17) Слушай, такое дело…

(17:17)

?

(Kim Seung 17:17) Прости, я больше не могу болтать с тобой в школе на переменах. Влился в компанию, которая перемывает тебе кости

(17:19)

Очень рад за тебя

И за оповещение спасибо

(Kim Seung 17:19) Да погоди ты Я хотел сказать, что Буду крутиться с ними, и если они задумают какую-то херню, то скажу тебе сразу же

(17:20)

Пример херни будет?

(Kim Seung 17:20) Пока ерунда Обсуждали подкинуть что-нибудь мерзкое в портфель Или случайно перевернуть поднос с обедом Но ты на хорошем счету у преподов И твой отец весьма влиятельный человек Поэтому все ссутся что-то делать открыто Но обсуждают за спиной

(17:20)

Потрясно

Спасибо

Я рад, что ты нашёл таких чудесных друзей

(Kim Seung 17:21) Феликс, слыш, не гони. Я тебе помочь пытаюсь Но открыто общаться не варик Меня забьют Такого охуенного бати у меня нет

(17:22)

У меня тоже

(Kim Seung 17:22) Да о чем ты бл

(17:22)

О том, что отцу на меня похуй.

Так что можешь передать своим шавкам, что переживать им не о чем

Могут хоть дерьмом меня облить, хоть избить в любое удобное время

Написать домашний адрес?

(Kim Seung 17:23) Идиот…

(17:23)

Спс

      Феликс резко выдохнул, сворачивая диалог, и гневно отбросил телефон на другой край дивана, а Хёнджин снова опустил на него испытующий взгляд.       — Расскажешь? — спросил он тихо.       Но Феликсу нечего было сказать ему. Он смотрел на и без того уставшее лицо, хотел поделиться переживаниями и оценивал вес собственных мыслей, но всё-таки решил не забивать чужую голову этими глупостями и сменил тему, внезапно предложив:       — Съездим в аквапарк? Помнишь, ты предлагал.       — Да, но… Давай не в ближайшее время. У меня слишком много разных дел, я буду уставший и… В общем, позже, хорошо?       Феликсу было так тошно от переписки с Сынмином, что бесцветный голос старшего не вызвал у него никаких подозрений, и он лишь молча кивнул в ответ, повернулся, улёгшись щекой на его ногу, и отвёл взгляд к экрану.

***

      «Позже» случилось в середине октября. Хёнджин постучался в дверь, когда Феликс ваял презентацию к очередному проекту по языковедению, и повис на дверном проёме, устало позвав:       — Поехали?       — Куда? — не понял Феликс.       — В аквапарк. Пока у меня… есть время.       — Семь вечера вторника и наличие времени как-то не очень вяжется.       — Пары часов нам хватит, а выдержать дольше я вряд ли смогу. Уже утомился за день.       — Н-но… Может, хотя бы в выходные? У меня презентация завтра.       — Феликс, — Хёнджин вздохнул, — в выходные точно не получится.       — Ладно. Как скажешь. Поищу шорты.       — Тапки и полотенца там выдадут. Одевайся и спускайся, я буду в машине.       Феликс кивнул и будто виновато свернул окно с учебными слайдами. Дальше были спешные сборы, дорога с любимым радио на фоне, чистая, но подустаревшая раздевалка аквапарка со множеством снующих в ней людей. Настроение слегка приподнялось, а из-за желания поскорее прокатиться на каждой из горок Феликс переодевался увлечённо быстро. Уже нацепив на руку резиновый браслет с ключом от ячейки, он с готовностью и предвкушением обернулся к Хёнджину. Пока тот только заканчивал складывать одежду на полку шкафчика, Феликс ждал и рассматривал его фигуру. Без привычно свободных блуз, жакетов и оверсайз футболок Хёнджин выглядел в разы меньше, чем казался обычно. Он был стройным, сухим и оттого очень рельефным. Феликсу даже подумалось, что по такому телу можно было учить анатомию: лопатки, бицепсы, трицепсы, грудные мышцы, рёбра под ними…       — А где тату? — сообразил вдруг Феликс. Хван нахмурился.       — Какое ещё тату?       — Ну, у тебя на боку.       — У меня никогда не было… — начал Хёнджин уверенно, а затем подвис, после чего голос его сделался тише, и он закончил. — У меня не было тату.       — Но я видел. Тогда у бассейна. У тебя что-то было вот тут.       Феликс коснулся кожи под ребром, словно хотел проверить, что нормален, а сам Хёнджин ему не чудится. Нет, не чудился, он был мягким и настолько горячим, что Феликс от этой странной теплоты на пальцах отдёрнул руку.       — Наверное, тебе просто показалось, — уверенно сказал Хёнджин, вешая на шею полотенце. — Контрастный свет, тень не так упала или что-то вроде того.       — Н-но…       — Пойдём, — Хёнджин настойчиво повернул его, подгоняя к выходу из раздевалки, — времени у нас не особенно много.       Феликс хотел поспорить, уточнить, расспросить. Какая-то неприятная догадка вертелась в нём неспокойным червём, но сперва от неё, предложив спасательные жилеты, отвлёк один из смотрителей, а затем они с Хёнджином подошли к краю бассейна, и мысли стал занимать другой вопрос:       — А где все?       — В раздевалке. Для «всех» стандартное время посещения подошло к концу минут пятнадцать назад. На ближайшие пару часов здесь только мы и вон те парни-кураторы.       — Ты что, арендовал аквапарк под нас двоих?       — Типа того.       — Но зачем? — удивился Феликс, а Хёнджин лишь пожал плечами.       — Чтобы кататься без очередей и плавать, никому не попадая пятками в живот.       — Но ведь ты копишь на свои мечты, а это… дорого, наверное.       — Не так дорого, как тебе кажется. И оно в любом случае стоит того. А ещё я хочу показать тебе кое-что. Глянь туда.       Хёнджин указал рукой на одну из самых высоких горок, а когда Феликс повернул голову и сощурился, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь занимательное, заговорщически расхохотался и спихнул младшего в воду. Феликс выплыл, отплевываясь и полыхая злостью от столь коварного предательства, но Хёнджин так чистосердечно хохотал, почти падая коленями на бортик, что вся обида мигом испарилась. Феликс для приличия мстительно обрызгал старшего, но на том его недовольство совершенно закончилось. Зато улыбка заползла на лицо и не сходила с него ещё несколько следующих часов.       Они бесились, играли в догонялки, проверяя друг друга на умение справляться с искусственными волнами, почти теряли плавки, по десятку раз слетая с самых высоких горок, брызгались, толкались, топили друг друга и голосили на весь опустевший бассейн, вызывая недовольные взгляды оставшихся смотрителей.       Они были так беззаботны и легкомысленны, что истратили почти всю энергию и вылезали из бассейна абсолютно обессиленными, почти охрипшими. Феликс пытался пародировать одну из поз, в которой Хёнджин слетел с последней горки, размахивал руками в попытке повторить его эмоции и так увлёкся, что поскользнулся на собственном тапке, рискуя прочертить носом кафель. Хёнджин поймал его, сперва схватив за влажное предплечье, а потом и впившись пальцами в ребро.       — Удивительно, — хохотнул он, — обычно это я так неуклюже путаюсь в собственных конечностях, но рядом с тобой я ощущаю себя не таким уж безнадёжным.       Он широко улыбнулся, помогая Феликсу принять вертикальное положение, а младший, снова ощутив жар его тела, залип на этом странном ощущении близости. Он думал о нём, пока они шли к раздевалке, скидывали плавки, стояли под струями общественного душа, вытирали тела полотенцами, одевались в свою привычную одежду.       В этих прикосновениях не было ничего интимного, но после них Феликс ощущал себя странно. Чужое тепло было слишком приятным, и эти близкие объятия хотелось повторить, даже усилить, однако Феликс никак не мог представить другой похожей ситуации, в которой смог бы вот так просто ощутить на себе жар чужого тела. Нет, конечно, при должной искушенности он мог представить себе даже секс, и от поплывших картинок в голове даже не было противно, но… Разве можно было думать о подобном всерьёз?       Кто он, и кто Хёнджин? В понимании Феликса они были слишком неподходящими друг другу. Как роза и пустая пачка чипсов. Как яйцо Фаберже и колечко от пивной пробки. Как золотистый закат и прогнившая урна на обочине. Их даже сравнивать не стоило, не то что ставить в один ряд. Хван был красив, статен, самодостаточен, уверен в себе. Он имел чёткое представление о жизни и действительно вызывал интерес, а сам Феликс… тощий, нескладный, такой же колкий телом, как и душой. Без планов и стремлений, потерянный в себе. Слишком противоречивый для себя самого. Ни в одной из вселенных или параллельных миров они с Хёнджином, такие разные, хотя и во многом похожие, не могли быть парой — и осознание этого было для Феликса таким ясным, что глупость одноклассников теперь только забавляла.       Он тихонько улыбался, пока они медленно ковыляли от коттеджного паркинга до кухни. Заваривал Хёнджину американо, пока тот устало валился на стол и укладывал тяжёлую голову на сложенные руки. Он провожал его шагающую по лестнице фигуру тёплым взглядом. И думал, понимал, осознавал. Преследовавшие его сплетни были назойливым, ничего не значащим шумом, ведь между ним и Хёнджином даже в мыслях не было возможно ровным счётом ничего…       Ничего, кроме единства одиноких душ.       И совместных поездок. И завтраков. И ободряющих взглядов. И случайных прогулок. И очень редких объятий. И совместных просмотров кино в гостиной. И внезапного обмена незначительными — вроде скетчбука или простенького браслета — подарками.       А ещё — той обычной чёрной толстовки, ставшей их общей бронёй.       С каждым днём, проведённым в безмолвном ободряющем присутствии друг друга, Феликс всё чаще ловил себя на ощущении тихого счастья, не вызванного никакими особенными факторами, но зависящими от присутствия рядом одного конкретного человека. Его жизнь была странным, порой пугающе абстрактным аттракционом, но в ней был тот, на кого, можно было и даже хотелось положиться.       Феликс прекрасно помнил, что Хёнджин исчезнет из его жизни через год или два, и, кажется, именно поэтому старался запомнить каждый проведённый с ним вместе момент. Он частенько отвлекался от своих мыслей и время от времени разглядывал спокойное лицо напротив, только чтобы убедиться, что Хёнджину точно так же хорошо и спокойно быть рядом. Это был ещё один способ его странного самоуспокоения. Его средство самоисцеления. Его остов спокойствия и расслабления.       Пока это всё ещё было возможно.       Пока Хёнджин не был занят с господином Ли, пока его голос был непритворным, а лицо — не сокрытым маской напускного веселья, Феликс смотрел. Он не пялился — скорее любовался, пока была такая возможность, и следуя собственному странному обычаю, попеременно оглядывал Хёнджина сверху вниз и подмечал уже привычные детали: густые тёмные волосы до плеч, сосредоточенный взгляд, нос с небольшой горбинкой, растянутые в лёгкой улыбке губы, красивая шея, широкие плечи, рельефные руки…       Обычно Феликс заканчивал свой осмотр, быстрым движением переводя взгляд от чужого торса обратно на бесконечную дорогу или к цветастому полотну их огромного телевизора, однако сегодня, пока они расслабленно сидели перед экраном, а Феликс неосознанно пихал носки своих промёрзших ступней Хёнджину под бедро, его взгляд уцепился за еле заметное тёмное пятно у кромки чужих шорт. Феликс несколько раз моргнул, нахмурился от своей догадки и подался вперёд совершенно бесконтрольно. Он не успел задуматься о том, что делает что-то некорректное или противоестественное. Бесхитростно задрав штанину, он уставился на синюшно-жёлтую отметину, а затем медленно перевёл глаза на застывшего от его внезапных прикосновений Хвана.       — Это отец тебя?       Безжизненный голос Феликса будто принадлежал кому-то другому. Хёнджин выглядел растерянным под взглядом его широко раскрытых глаз, но ему хватило пары секунд, чтобы взять себя в руки и выдохнуть с напускным облегчением.       — Кх-х. С чего ты решил? Вовсе нет! И, вообще-то, без предупреждения прыгать на людей не стоит. Ты меня напугал этим своим странным рывком.       — Откуда это? — не унимался Феликс, хотя сам для себя уже всё решил. Хёнджин медленно убрал его руку со своего бедра и убеждённо проговорил:       — Да просто задел что-то.       — Где и когда?       — Не помню! Может, когда мы были в аквапарке. Или на занятиях в спортзале. Какая разница? Что за расспросы, м?       Хёнджин долго гипнотизировал глаза Феликса, а тот не мог подобрать слов своим чувствам и отозвался лишь после долгой паузы.       — Ты не создан для синяков.       Феликс безапелляционно бросил в Хёнджина эту фразу и, не осознавая, что им двигало в этот момент, поспешил уйти. Феликс знал, что Хёнджин лгал ему. Научился понимать — и по глазам, и по голосу. Но прямо уличить во лжи или ещё раз спросить о причине появления отметин не решился. В этих признаниях всё равно было бы мало толку. Теперь младший понимал всё и без них.       В груди было неописуемо тяжело. Нестерпимо хотелось что-нибудь сломать или разбить. Желательно что-то, представляющее для отца ценность. Теперь Феликсу хотелось отомстить ему. Дать пощёчину. Сделать больно так же, как было сейчас ему. Его не так волновала собственная судьба, но отметины на Хёнджине он стерпеть не мог. С ними нужно было что-то сделать, но Феликс совершенно не представлял, что, как, когда. Потому лишь заперся в собственной комнате, написал с десяток экспрессивных, гневных сообщений Хану и принялся ждать, волнуясь так, словно от ответа друга зависела его жизнь.       Время шло, обновлений диалога не было, Феликс бессильно пялился в потолок, до боли сжимая кулаки и думая, думая, думая… В какой-то момент ему показалось, что за дверью комнаты кто-то стоит. Он ожидал стука, возможно, надеялся, что Хёнджин придёт сам и всё ему расскажет, пояснит, убедит, что Феликс всё надумал, или хоть как-нибудь успокоит. Но Хван так и не зашёл.       А Джисон ответил лишь спустя несколько десятков минут. Его закономерное: «Не знаю, что делать с господином Ли, но с Хёнджином… Просто поговори с ним прямо. Вы же вроде как друзья», — выглядело злой насмешкой.

***

      Поговорить не получалось. Несколько следующих дней Хёнджин не спускался к завтраку. Не возил его в школу. И вообще написал в Какао, что в ближайшее время будет очень занят, обосновывая запросами господина Ли свой намеренный игнор. Они жили в одном доме, но Хёнджин будто испарился — Феликс не мог поймать даже его тень. Он ждал его вечерами в столовой, приходил к пустой комнате, в сообщениях предлагал куда-то съездить, уточнял, может ли чем-то помочь, но получал лишь отговорки и отказы по всё той же неизменной причине: дела.       Из-за этих «дел» Феликс грузился всю последующую неделю. Он так и не придумал, что сказать отцу, но намеревался поговорить с ним при первой возможности. Первобытный гнев слегка поугас, но ненависть прочно сидела в сердце. Вместе с этим Феликс злился на Хёнджина. Обида на его молчание и обман прошла, но невозможность быть рядом, помочь, обнять — угнетала. Как бы он ни уговаривал себя, что их разлука пока ещё временна, Феликс скучал. Бессознательно кутался в толстовку и стойко терпел, сдерживался, ждал, что Хёнджин сам пойдёт на контакт, но к середине пятницы он так устал терзаться болезненными размышлениями и безответностью, что почти готов был написать Хёнджину экспрессивное сообщение со всеми своими честными мыслями по поводу его бессмысленного бойкота прямо в разгар урока. Феликс стал обдумывать подходящие слова, чиркать обрывки фраз в тетради, выбирать формулировки, но все они внезапно улетучились под напором хлынувших в уши перевозбуждённых выкриков одноклассников.       Кто-то гоготал, кто-то улюлюкал, кто-то просто развернулся к парню и красноречиво лыбился, а сам Феликс, прослушавший недавнее объявление, как и учитель биологии, распределивший его в пару с Юной для новой презентации, ничего не понимали.       — Господин Чой, Можно мне другого партнёра? — спросила девушка недовольно, на что секунду назад растерянный преподаватель скрестил руки на груди.       — Можно было бы, если бы ваша успеваемость не была такой плачевной. Она же, увы, оставляет желать лучшего, так что Феликс, как один из наиболее отличающихся по моему предмету, поможет вам разобраться в закономерностях передачи наследственных признаков…       Это странное совпадение хотя и выбило воздух из лёгких, не помогло отвлечься от мыслей о Хёнджине, но по крайней мере сместило фокус размышлений о нём в другую плоскость. Плоскость низких шуточек и возобновившихся насмешек. Феликс пытался игнорировать колючий шёпот на оставшихся уроках и беспардонные разговоры на переменах, но по-настоящему смог отвлечься лишь после окончания основных занятий. Когда он направился в компьютерный класс, а за ним поплелась сама причина его неприятностей, все обсуждающие его голоса вдруг стихли, предвкушая грядущее шоу. Феликс же не был настроен устраивать спектакли. В учебном зале он тихо уселся за парту, игнорируя замолкших поблизости слушателей, вытащил тетрадь с перечнем заданий для работы и стал спешно искать источники нужной информации.       — Ну. И что мне делать? — усевшись напротив, спрашивала Юна таким брезгливым тоном, словно Феликс был облит помоями. Вопреки желанию послать девчонку далеко и надолго, Ли оторвался от экрана, вздохнул и ответил ей спокойно и медленно:       — Что ты хотела бы?       — Я бы хотела быть подальше от тебя, но не всем мечтам суждено сбыться.       — Почему же? Эта вполне выполнима. Я могу сделать всё сам. Так будет даже проще, чем сидеть и молча впитывать твою ненависть. Можешь не париться и идти домой.       Юна широко раскрыла глаза и приподняла одну бровь.       — Правда, что ли?       — Правда. Просто пришлю тебе пару слайдов, выучишь ко времени презентации.       — И где подвох?       — Нет подвоха. Не все люди такие гнилые, как ты.       — Я нормальная! В отличие от некоторых.       Девушка морщила нос и заламывала руки, но Феликса не трогали её эмоции. Он слишком устал от своих и лишь тихо спрашивал:       — Если так, то почему ты разводишь сплетни обо мне?       — С чего ты решил, что это я?!       — С того. Пока ты не заинтересовалась моим другом, остальным одноклассникам до меня не было дела.       — Мне и сейчас до тебя нет дела.       — Вот и отлично, — кивнул Феликс. — Ещё один повод пойти домой.       — А я всё-таки посижу! — гримасничала Юна. — Иначе эту отработку не зачтут и Чой прикопается.       Феликс не стал спорить. Лишь уткнулся в экран и продолжил искать информацию к проекту. Необходимость учиться часто отвлекала его от гнетущих мыслей, но сейчас ему хотелось позвонить Хёнджину и наконец поговорить с ним примерно о тысяче вещей сразу. Присутствие одноклассницы делало это стремление невозможным, и Феликс грузился от накатывающих волн эмоций лишь сильнее. Хотелось выть, но приходилось держаться, фокусировать глаза на экране, сканировать текст, выискивать суть.       — Нет, и всё-таки, каково отсасывать парню?       Феликс поперхнулся собственной слюной, но все же поднял взгляд на Юну, сидящую с совершенно безгрешным видом.       — Не имел подобного опыта, — откликнулся он. — А ты разве сама не практикуешь?       — Кх-х-х. Нет, бьюсь об заклад, в нашем классе только ты обладаешь такими глубокими познаниями!       — Юна. Хватит, — прорычал измотанный Феликс. — Мы с ним друзья. Твои предположения смешны. С чего вообще ты зацепилась за эту идею? Я никаких поводов не давал, но ты уже просто помешалась.       Девушка снова скривилась и взмахнула ладонью, начиная загибать пальцы вместе с перечислениями:       — Он красив, ты, к сожалению, тоже. Вы явно близки, но ты не ответил, кто он тебе. Не дал его телефон. Можно было забить, но потом эта ваша ночёвка, после которой всё стало однозначно. Что ещё тут можно подумать?       — Что мы друзья, а он не тот, кому интересно знакомство со школьницами? — Феликс устало потёр переносицу и стал говорить громко, не заботясь о сидящих неподалёку зрителях их перепалки. — И в кемпинг он приезжал, чтобы поздравить меня с днём рождения, но такие детали тебя вряд ли волнуют, да? Проще выдумать свои, чтобы попусту ненавидеть того, о чьей жизни ты и понятия не имеешь. Мы же нормально общались с тобой. Ещё не так давно. Я давал тебе списывать китайский. С чего ты взъелась и начала считать меня конкурентом в гонке, где я даже не участвую? Я не сделал тебе ничего, но… Ай, ладно, забей.       Выслушав честную речь Феликса, девушка отвела взгляд и молчала несколько секунд, а затем отозвалась, тихо оправдываясь:       — Ты мог сказать всё это раньше.       — А ты могла не распускать сплетни обо мне, а подойти к Хёнджину сама, как я предлагал.       — Да говори тише, ну, — девушка красноречиво зыркнула на учеников за соседним столом и вернулась к разговору с Ли. — Это вообще-то стрёмно! Подходить в смысле. Я бы не пережила прилюдного отказа. Проще было написать и при неудаче придумать что-нибудь, сказать, что мы не сошлись характерами. Но ты даже Чонину не дал номер!       Феликс вздохнул.       — Значит, чтобы не париться самой, ты решила использовать друга, а потом испортить жизнь мне? Действительно, это намного проще.       — Феликс, ну хватит, я поняла. И типа прости.       Юна снова смотрела куда-то в сторону стеллажей с учебными книгами. Её лицо было идеально фарфоровым под слоем тональника, но уши предательски горели, выдавая неподдельный стыд. Феликс, совершенно не ожидавший услышать что-то подобное из уст одноклассницы, ухмыльнулся и вернулся к экрану с начатой презентацией.       — Ладно, — кивнул он. — Но проект я всё равно завершу сам. Так правда будет проще.       — Окей. Но, может, я хотя бы каких-нибудь картинок пока нагуглю?       — Ну, кхм. Найди гетерохромию, разнояйцевых близнецов и… и овечку Долли.

***

      Феликс устал. Странный диалог с одноклассницей вымотал, чёртова презентация о наследственности вызывала зацикленные, болезненные мысли о возможной собственной жестокости, передавшейся от отца, к тому же они с Хёнджином не виделись несколько дней, и поэтому сил не хватало, чтобы полноценно функционировать и сосредотачивать мысли на выбранном для слайдов тексте.       Как только Юна переслала ему картинки и покинула учебную комнату, Феликс схватился за телефон и набрал заветный номер. Хёнджин снова не отвечал, но теперь Феликс твёрдо намеревался этим же вечером прийти к нему в комнату и упросить куда-нибудь уехать, чтобы поговорить, побыть вместе, быть может, даже поделиться произошедшим разговором с одноклассницей. И вообще наконец признаться во всей этой нелепой ситуации и вместе посмеяться над чужими глупыми домыслами по поводу их дружбы.       Феликсу не хватало тепла, понимания, привычной невесомой близости родственной души, и он торопился закончить презентацию, но просидел над ней почти до семи вечера. Он торопил такси, но застрял в почти неподвижной пробке и ещё около часа проболтался в пропахшем выхлопами салоне. Увидев у входа ботинки Хёнджина, он торопился взбежать по лестнице и завалиться в его комнату, чтобы наконец увидеть, расспросить, поговорить, но…       Ещё в коридоре Феликс услышал звуки шлепков и сдавленные вскрики. Ноги вмиг стали ватными, захотелось трусливо развернуться, но его несло к комнате против воли. Феликс застыл перед ней, хотя больше всего на свете хотел убежать и спрятаться. Бормотание за дверью сливалось в монотонный гул, прерываемый ударами, всплесками чужой боли и почти неразличимой мольбой остановиться. Происходящее внутри спальни было совершенно однозначным.       Хёнджину было больно.       Ещё минуту назад воодушевлённый предвкушением встречи, Феликс всхлипнул и в ужасе прикрыл рот рукой. Он не заметил, как другой ладонью сжал ручку и толкнулся в запертую дверь плечом. Он хотел сказать отцу перестать, даже шептал что-то в тихой истерике, но звуки внутри комнаты наверняка заглушали его еле слышное «пожалуйста, хватит», а сил на что-то большее у него не было. Звон пряжки впивался в мозг ножом и вспарывал, оживлял затёртые антидепрессантами воспоминания. Быть может, то были лишь страшные детские сны — что бы это ни было, от паники, от непонимания жестокости Феликс был не в силах помешать происходящему.       Это была одна из тех опасностей, с которой не помогали справиться годы тренировок и выученные боевые приёмы. Сдвиг в голове, баг системы, психотравма. Абсолютное, чистое бессилие, не поддающееся логике. Но явно имеющее корни в его прошлом. Разум толкал его в запертую комнату, заставлял пытаться прекратить эти пытки, но тело отказывало, как бы он ни хотел помочь.       Когда Феликсу послышалось собственное имя, страх накатил новой волной и заставил замереть в непонимании: что если Хёнджина били из-за него? Что, если это он провинился, а расплачиваться за это приходилось его единственному близкому человеку? Ведь он, Феликс, отвлекал Хёнджина, несмотря на предупреждение отца. Он крал его внимание, он крал его самого, сам того не замечая…       Эта мысль отравляла душу. В каждом вскрике, каждом стоне Феликс слышал боль Хёнджина, и собственное бессилие рвало его на части. Он хотел сглотнуть, но ком в горле ощущался раскалённым металлическим шаром. Голос совершенно перестал слушаться. Руки были слабыми настолько, что Феликс не мог соединить пальцы в кулаки, лишь скрёб деревянное полотно короткими ногтями и выплакивал бессвязные мольбы, будто в бреду. Ноги не держали, и через несколько минут этой бессильной истерики Феликс сполз по двери на пол.       Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем шлепки за дверью стихли. В ушах внезапно стало гулко, а в груди холодно. Затем Феликс снова услышал низкое бормотание и приближающиеся шаркающие шаги. Он рывком поднялся на четвереньки, боязливо метнулся в сторону, затем сжался в комок и прилип спиной к стене коридора. Сразу после этого дверь комнаты распахнулась, и господин Ли вышел из неё, направившись в свою спальню бодрым шагом.       Феликс глядел отцу в спину, пока тот не скрылся на лестнице, и боялся дышать. Он медлил. Думал. Терзался. Дрожал. Ненавидел его, хотел уничтожить, но не мог сдвинуться хоть на сантиметр. А потом в комнате что-то треснуло, и Феликс сорвался с места, боясь не успеть — к чему, он и сам не знал, да только липкий страх отдавался в ушах мыслями, что Хёнджин может что-нибудь с собой сделать, чтобы не терпеть подобного впредь. Увидев, что комната пуста, Феликс испугался ещё сильнее, а затем услышал возню в ванной и бросился к ней, почти крича.       — Хёнджин!       Шум полившейся воды тут же стих. Спустя пару секунд тишины раздалось удивлëнное:       — Феликс?       Младшему хотелось плакать от звука его голоса, который успел забыться всего за несколько дней разлуки.       — Да, это я. Открой, пожалуйста, — просил он, впечатываясь лицом в дверь и почти целуя иссохшими губами преграду между ними.       — Зачем ты пришёл? — отозвался Хёнджин, а у Феликса не получалось совладать ни с дрожащим голосом, ни с потоком бушующих мыслей.       — Ты в порядке?! — всхлипнул он. И получил в ответ короткую ложь:       — Д-да.       — Тогда открой…       Хван медлил, но затем тихо попросил:       — Не самое подходящее время, давай поговорим завтра.       — Ты точно в порядке?       — Да. Не волнуйся, иди к себе.       Его голос был таким убедительным, что Феликс затих. Сердце отбивало на его рёбрах болезненный бит. Не волноваться не получалось. Собраться с мыслями не получалось. Не получалось двинуться с места. Понимать. Нормально дышать. Принимать реальность.       Не получалось ничего.       — Феликс. Ты меня услышал? — позвал Хёнджин, и тот тяжело вздохнул в ответ.       — Да, хорошо, — откликнулся младший. — Как скажешь.       — Доброй ночи.       — И т-тебе, — запнулся Феликс, пытаясь сдержать срывающийся голос.       Он потащился к выходу с острой болью в душе. Уже в дверях Феликс обернулся и тоскливо оглядел некогда любимую комнату. Взгляд упал на сбитую кровать, пробежал по белой простыни, застыл на выделяющемся мокром пятне и чернеющем в складках ткани широком ремне. Феликса затошнило, а в глазах снова закололо от подступающих слёз и каких-то неправильных, невозможных воспоминаний.       Он не смог уйти.       Пока Хёнджин смывал с себя грязь чужих прикосновений, Феликс приводил его комнату в порядок. Он запихал ремень на дно одного из шкафов, заменил наматрасник и всё постельное бельё, собрал и аккуратно уложил на стул сброшенные на пол вещи. В конце концов он унёс на кухню полупустую бутылку вина с прикроватной тумбы и притащил банку газировки. А затем сел на краешек кровати и стал ждать, пока Хёнджин выйдет из ванной.       Казалось, что прошла ещё одна бесконечность, прежде чем замок двери наконец щëлкнул, а в проёме показалась обнажённая фигура. Выходя, Хёнджин смотрел в пол, заметив Феликса, застыл. А через миг закусил щёку и стал бегать взглядом по комнате в попытке найти свою одежду. Первым на глаза попался висящий на спинке стула халат, и Хван прошёл к нему, чтобы спешно скрыть тканью свои истерзанные ударами бока и бёдра.       — Тебе стоило пойти спать, — заметил он твёрдо, не поворачиваясь к Феликсу лицом.       — Тебе стоило открыть мне дверь.       — Для чего?       — Я бы…       — Ты бы что? Понаблюдал, как я вымываю сперму из задницы?       — Ну зачем ты так… Я же… Я бы как-нибудь помог.       — Если хочешь помочь, оставь меня одного.       — Хёнджин…       — Здесь не на что смотреть и некому помогать. Я в порядке. Иди спать.       — Перестань. Я же знаю, что тебе плохо.       — Ты ничего обо мне не знаешь. И даже не вздумай мне сочувствовать. Просто уходи. Пожалуйста. Я устал.       — Я поверю, только если ты скажешь всё это мне в лицо.       — Не надо мной манипулировать, ладно? В этом доме уже есть такой человек, так что не превращ…       Феликс неслышно подошёл и обнял. Хёнджин шумно вдохнул. Опустил свои руки на чужие запястья, желая отбросить их и отстраниться, но не смог. Так и завис. Задрожал. Стал дышать сбито. Всхлипнул и прикрыл своё лицо одной рукой. Феликс прижался ближе, обнял крепче и тоже заплакал, хотя и пытался держаться, чтобы держать Хёнджина. Обоих шатало.       — Я так устал… — шептал старший. — Так устал от этого.       — Идём. Пожалуйста, Хёнджин. Тебе нужно лечь. Отдохнуть.       Феликс тянул его к кровати, но Хёнджин не мог сделать и шага к собственной постели. Даже смотреть на неё не желал. Голос его был тихим, почти безжизненным.       — Можем мы пойти к тебе? Пожалуйста. Я не хочу быть здесь, хотя бы этой ночью.       — Да. Да, конечно. Идём.       До комнаты Феликса они добрались, держась за руки. Хёнджин обессиленно осел на кровать и замутнённым взглядом оглядел младшего снизу вверх. Он молчал, но Феликсу казалось, что слова сделали бы лишь хуже.       — Ты чего-нибудь хочешь? Принести тебе попить? Или хочешь ещё вина? — спросил он, надеясь хоть как-то ободрить Хёнджина.       Тот лишь помотал головой.       — Давай поставлю кино? Или послушаем музыку, чтобы отвлечься?       — Не надо. Ничего не надо, — сказал Хëнджин устало. — Давай просто ляжем спать.       — Оставить свет или погасить?       — Погаси, — Хёнджин схватился за пояс халата, но вдруг застыл. — И дай мне что-нибудь из вещей, чтобы я тебя не смущал.       — Ты меня не смущаешь. Можешь спать без всего, если тебе так удобно. Или я могу сходить за твоей одеждой.       — Моей одеждой… Нет, не надо. Если тебе всё равно, я лягу так.       Феликс кивнул, отошёл переодеться в пижаму и погасить свет. Одновременно с щелчком выключателя халат Хёнджина упал на пол, а следом зашуршало одеяло. Через минуту они лежали рядом. Феликс держался на расстоянии, боясь задеть синяки и причинить боль, и разглядывал Хёнджина сквозь прозрачный мрак комнаты. Хёнджин смотрел в потолок, не моргая. Феликс хотел его утешить, но подходящих слов не находилось, потому он протянул руку и попытался нащупать чужое запястье. Хёнджин понял его желание и двинул ладонью навстречу, переплетая пальцы. Ещё несколько минут они провели в тишине.       — Это из-за меня? — не выдержал Феликс. Хёнджин его не понял.       — Что?       — Он бьет тебя из-за того, что я провинился?       — Какие глупости. Нет, Феликс, ты ни при чём.       — Тогда почему он делает это? Как заставить его перестать?       — Никак, — Хёнджин помотал головой. — Он хочет — он делает.       — Но почему ты терпишь?       — По той же причине, почему вообще всем этим занимаюсь. Раньше он мог оставлять на мне следы, просто увлекаясь своими играми, но теперь это… это пункт прайса.       — Но зачем? — не понимал Феликс. — Ведь это жестоко. Тебе не нравится.       Младший говорил так убеждённо, словно жил в чужой голове и точно знал все предпочтения Хёнджина. Тот усмехнулся, медленно погладил его руку и тяжело вздохнул, терпеливо поясняя.       — Он делал бы это всё равно. Но сейчас он делает это за очень высокую цену.       Феликсу хотелось спросить, стоит ли оно того, но вместо этого он вздохнул и сильнее сжал свои пальцы на чужих.       — Почему ты не признался раньше?       — Потому что тебя не должно волновать, как именно твой отец трахается, — пробормотал Хван безэмоционально, а Феликс попытался оправдаться.       — Меня волнует не это, а что мой друг… Что ты страдаешь. Мы же договаривались делиться всем. Я хотел бы быть рядом, чтобы утешать тебя, когда тебе плохо.       — Ты всегда рядом, когда мне плохо. Ты один. И я очень благодарен тебе за всё, что ты делаешь.       — Но я же… не делаю буквально ничего.       — Ты даёшь мне надежду, Феликс. Это очень и очень много. Это почти всё, что у меня есть.       Феликс приподнялся на локте и придвинулся немного ближе. Он боялся быть понятым неверно, но его былое бессилие теперь вынуждало цепляться за любую возможность помочь Хёнджину.       — Я могу дать тебе всё остальное. Хочешь, я переведу тебе денег? Сниму с карты. Или куплю дорогую машину, но мы оформим её на тебя, а ты продашь, и… Тебе не нужно будет работать на отца так долго. Ты сможешь просто уйти.       Хёнджин сжал его руку, резко обернулся, пуская по щекам еле заметные влажные полосы, и убеждённо произнёс:       — Я никуда не уйду. И не оставлю тебя. Не с этим бездушным человеком. Нет.       Феликсу было больно видеть его слёзы. Они слабо поблескивали в сумраке комнаты, путали мысли, заставляли разжать рукопожатие, сделаться ещё ближе и провести пальцами по лицу. Феликс нежно гладил скулы и щёки, продолжая медленно касаться кожи, даже когда влаги на лице Хёнджина не осталось. Он пытался утешить, но говорил с такой интонацией, словно был виноват во всём происходящем.       — Я уже привык, Хёнджин. Это нестрашно. Мне уже намного легче. Я ничего от него не жду, не грущу без его внимания. А тебе рано или поздно всё равно придётся закончить. Лучше рано. И мы, мы с тобой не потеряемся. Ты же будешь мне писать. Хотя бы первое время после ухода.       — Нет, Феликс. Твой отец — ужасный человек. Я не хочу даже думать, насколько. Даже если бы меня не связывали с ним контракт и обязательства, теперь, когда я знаю тебя, просто не могу оставить тебя с ним. Он не в себе, ты же видишь. Если меня не будет, он может переключиться на тебя. Я не хочу, чтобы ты страдал.       — А я не хочу, чтобы страдал ты.       Феликс стал ещё ближе. Почти лёг Хёнджину на грудь. Попытался всмотреться в тёмные провалы его глаз. Снова коснулся щеки дрожащей ладонью. Зашептал что-то о мечтах, стремлениях, вере в лучшее. Сейчас он не боялся за себя и пытался убедить Хёнджина уйти, а Хёнджин молчал.       Он косил на Феликса взгляд и думал о чём-то совершенно другом. О его нежности и хрупкости, мягкости и наивности, упорстве и слабости. О его глазах и губах. И его прикосновениях — настолько невесомых, что они казались нереальными, как волшебство. Слова, которые произносил Феликс, Хёнджин и сам проговаривал себе не единожды, но, сказанные чужим голосом, они обретали иную силу, они воодушевляли и в то же время делали очень больно. А его тепло, касания, почти невидимый взгляд…       Хёнджину захотелось отбросить все былые чувства и провалиться, вжаться, врасти в Феликса — и желание это было таким же бесконтрольным и жадным, как потребность дышать, когда тебя душат. Это стремление перебивало голос разума, оно тушило боль, звенело на кончиках пальцев, отключало слух, и Хёнджин совсем перестал понимать, что пытается донести до него чужой проникновенный шёпот. Желание почувствовать тепло на своих губах заглушило вообще всё, что билось, крутилось, горело внутри груди. Хёнджин пьяно, бездумно, несдержанно подался вперёд, движением ладони заставляя Феликса сесть, но завис в миллиметре от его лица, обретя крупицу разума в самый последний момент.       — Можно я… — выдохнул он сбито, — Пожалуйста. Прости мою слабость. Прошу, можно?       Феликс не мог и не хотел ему отказывать. Он сам подался навстречу, невинно утыкаясь носом Хёнджину в щёку. Его дрожащие руки спустились к шее, огладили плечи, замерли, когда Хёнджин поцеловал его подбородок и опалил кожу вздохом облегчения. Хёнджин медленно скользил по его лицу губами, каждым движением прося тепла. Феликс безмолвно отдавал его ответными прикосновениями рук. Его рот наполнился слюной, сердце рвалось из груди навстречу другому такому же — безумному, раненому и одинокому. Хотелось целовать в ответ, но Хёнджин держал его лицо ладонями и не позволял двинуться — вдыхал запах кожи, поглаживал острые скулы большими пальцами и целовал, целовал, целовал. Лоб, нос, ещё влажные ресницы, горящие веснушками щёки, уголки губ.       Феликс плохо понимал, что с ним происходит, не мог нормально дышать, но желал, чтобы время остановилось и они навсегда остались в этом моменте, где тепло их тел становилось панацеей от всех проблем. Феликс раскрыл рот, чтобы попросить Хёнджина обнять его крепче, но тот накрыл его губы своими и выдохнул так жарко, что младший дёрнулся от пробежавших по спине мурашек и шумно вдохнул. Хёнджин тут же застыл, моргнул, спохватился, отвернулся, выскальзывая из его рук, и уселся на край кровати, обхватив лицо ладонями.       — Ч-чёрт! Прости меня, прости. Я, кажется, сошёл с ума. Я не хотел. Не хотел, прости…       Феликс метнулся следом и подполз, осторожно обнимая сзади. Хёнджин снова дёрнулся, но хватка тонких рук на его теле была удивительно крепкой.       — Нет, это ты прости. Я просто испугался, — прошептал Феликс виновато, — но всё в порядке. Мы можем продолжить.       — Нет. Нет, никогда. Прости, я вообще не должен был этого делать, и… Чёрт! Иногда мне кажется, что я пал так низко, что хуже быть уже не может, но это… я ещё хуже чем…       — Нет! Ты совсем не он. Ты хороший человек. Хороший, слышишь?       — Хороший не стал бы заниматься тем, что я делаю. И уж точно не стал бы тащить тебя за собой.       — Ты делаешь для меня только хорошее, — шептал Феликс, обнимая всё крепче. — А твоя работа, ты занимаешься этим только чтобы стать счастливым чуть позже. Это лишь путь к твоей мечте.       — Мечты больше не имеют значения. Я уже не уверен, что смогу жить нормально. Не верю, что смогу, закончив всё это, начать двигаться к своим целям иным путём. Я чувствую себя таким… таким порочным. Так хочу сбежать. От всех своих грехов. Но будто застрял в бесконечности. Ещё и тебя окунаю во всё это, — Хёнджин дёрнулся, пытаясь освободиться. — Отпусти. Я должен уйти.       Младший не слушал и всё жался ближе к дрожащей спине Хёнджина, пытаясь переубедить, боясь отпустить, страшась потерять. Он почти плакал, снова ощущая себя бессильным, но шептал, из последней надежды стараясь достучаться до чужого сердца.       — Нет. Нет, ты просто запутался. Однажды. Но это не навсегда. Всё будет хорошо. Только не уходи. Мы что-нибудь придумаем. Прошу, не оставляй меня сейчас.       — Я должен. Я сам себе противен, почему вообще ты оправдываешь меня?       — Потому что мне с тобой хорошо. И тепло. Очень тепло. Пожалуйста, Хёнджин, всё хорошо. Останься.       Феликс зарылся носом в тёмные волосы и усилил хватку на обнажённой груди. Он жался к спине и говорил что-то Хёнджину в затылок, а тот почти не разбирал слов, потому что каждый тонкий поцелуй и робкий выдох прожигал его кожу до костей. Феликс гладил его грудь, целовал шею, потирался носом о мочку уха. Воспламенял.       Он не понимал, что его осторожные прикосновения, томный шёпот и горячее дыхание делали с Хёнджином. Не ассоциировал свои действия с чем-то развратным, неправильным, грязным. Ему хотелось унять чужую боль, без остатка отдать свою ласку, сделать приятно, заставить Хёнджина забыть всё плохое и защитить его от самого себя.       А Хёнджину нестерпимо хотелось ощущать его всем своим телом.       — Остановись, — попросил Хван, сжав чужие запястья твёрдой хваткой. Феликс опасливо замер и прошептал в его шею:       — Тебе больно?       Хёнджин помедлил, но всё-таки признался:       — Слишком хорошо. Но всё это неправильно.       — Почему? Что я делаю не так? Скажи, как хочешь, я постараюсь…       — Феликс. Перестань. Ты не должен стараться. Ты вообще не должен делать этого.       — Но я хочу!       — Хватит. Прошу, не искушай меня. Иначе я утащу тебя во тьму.       — Разве есть место темнее, чем то, в котором мы сейчас?       Вопрос был простым и слишком глубоким. Хёнджин стих, не зная, что сказать, затем обернулся через плечо и попытался вглядеться в профиль Феликса, но из-за влаги на глазах видел лишь размытый силуэт. Он вздохнул, обессиленно расслабил напряжённые плечи, то ли прошептал, то ли позвал:       — Пожалуйста, обещай мне быть счастливым.       — Пообещаю, — выдохнул младший, прижимаясь щекой к виску Хёнджина. — Но ты должен быть рядом, чтобы… Чтобы убедиться, что я не лгу.       Хёнджин нахмурился, крутанулся, всё-таки сбрасывая с себя руки Феликса, и уселся перед ним на кровать, пытаясь вглядеться в глаза, но зыбкого света с улицы было недостаточно, чтобы увидеть отражение чужой души. Хёнджин снова обхватил ладонями его острое, почти кукольное лицо.       — Теперь я совершенно запутался, — признался он. — Сперва ты заставляешь меня уйти, теперь просишь остаться рядом. Чего ты действительно хочешь?       — Тебя, — выдохнул Феликс, лишь секундами позже соображая, как этот ответ мог быть воспринят. Он попытался исправиться, но его слова сливались в бурный поток, мольбу, истерику. — То есть… Я тоже хочу, чтобы ты был счастливым. Пожалуйста. Я хочу, чтобы ты был рядом. Сейчас и вообще. Но просто не вытерплю, если тебе будет плохо. Давай придумаем что-то? Уедем вместе? Отцу плевать на меня, он не обратит внимания на моё отсутствие. И, наверное, если я оставлю его карту, то тоже не станет переживать. Снимем что-нибудь для двоих на мои деньги. Я не буду обузой, правда. Ты сможешь чем угодно заниматься, а я буду помогать всем, чем смогу, чтобы ты смог осуществить свою мечту. Хочешь? Пожалуйста. Давай попробуем.       Последние слова Феликс выдыхал Хёнджину в ключицы. Он не заметил, как заключил его в объятия, пытаясь согреться или согреть. Он жался ближе. Дрожал. Не знал, как защитить Хёнджина. Не понимал, как существовать без него. Плакал, потому что не мог ни совладать со своими чувствами, ни понять их, ни описать.       — Феликс…       Хёнджин позвал так тихо, что оклик показался Феликсу галлюцинацией. Младший боялся того, что Хёнджин растает прямо в его руках, или навсегда оттолкнёт, или уйдёт прямо сейчас. Феликс всем телом прижался крепче, впился пальцами в горячую спину, вздрогнул, когда почувствовал ответные прикосновения на своих плечах и шёпот — прямо в душе.       — Поцелуй меня.       Фраза повисла в воздухе. У Феликса в груди что-то перевернулось, затрепыхалось, загорелось. Он знал, что обязан исполнить эту просьбу, потому что она была отражением его собственного желания, — но не верил, что услышал её, а не придумал. Феликс поднял взгляд и попытался вглядеться в лицо Хёнджина, чтобы убедиться в своем сумасшествии или разумности. Собственный силуэт отбрасывал на старшего тень, и из-за мрака комнаты выражение его лица было не разобрать. Феликсу казалось, что Хёнджин даже не дышит, но его губы вновь дрогнули, а голос произнёс ещё более вкрадчиво:       — Представь, что ты меня любишь.       Феликс хотел поспорить и сказать, что, кажется, уже любит, но его губы стали заняты ласками. Они несмело, но жадно скользили по лицу и касались мягкой кожи. Они утешали, дарили чувство успокоения. Они отдавали всю нежность, на которую Феликс был способен.       Феликс целовал медленно и робко. Почти не раскрывая рта, впечатывался напряжёнными губами в чужое лицо так же, как Хёнджин в его минутами ранее, и кончиком носа мягко водил по щекам. Он щекотал грудь Хёнджина тканью футболки. Он гладил его голые плечи и шею похолодевшими пальцами. Он дышал сбито, прерывисто. И хотя поцелуи его не задевали губ, они кололи, возбуждали и томили, выбивая воздух из лёгких, заставляя отстраниться, чтобы вдохнуть.       — Пожалуйста, ещё.       Хёнджин просил, а Феликсу казалось, что это его собственные желания льются из чужого рта.       Они с Хёнджином всё ещё были совершенно разными. Всё ещё были слишком одинаковыми. Всё еще не могли быть вместе, но были. Должны были быть. Чувства, прожигавшие их души, не имели описания. Они просто существовали на каком-то ином уровне понимания и желания, потому Феликс не видел в этой просьбе ничего предосудительного или неправильного. Он снова приблизился и невинно мазнул по щеке губами. Затем коснулся ещё раз и ещё. А на четвёртый раз Хёнджин не смог сдержаться и повернул голову так, что их дыхания слились в одно.       Ощущения стали в разы ярче. Тепло, осевшее на губах, прожгло всё тело. Противоречий и страхов в голове Феликса больше не существовало. Их с Хёнджином поцелуи ощущались как самое правильное, что он когда-либо делал. Феликс осторожно гладил горячие спину и рёбра, покрывался мурашками, забывал дышать… Проваливался.       Хёнджин тоже задыхался. От противоречий, от переизбытка ощущений, от неподдельного желания близости он дрожал и еле держался на коленях. Нежности было так много, что лёгкие не успевали жечь кислород и поддерживать в теле жизнь. Хёнджин сжал бока Феликса и слегка отстранил, чтобы откинуть голову и отдышаться, глядя в потолок.       Лишь теперь Феликс оглядел его обнажённую фигуру от кадыка до колен и застыл от вида. В сером полумраке расплывчатые синяки выделялись на бледной коже Хёнджина некрасивыми пятнами, но всё остальное… Рельеф ключиц, аккуратные тёмные ареолы, выступы рёбер, впадинка пупка, диагонали косых мышц и открытое возбуждение… Оно было чем-то, от чего невозможно было отвести взгляд. Феликс долго смотрел: на головку, слегка прикрытую крайней плотью, на еле заметный рисунок вен под тонкой кожей, на гладкую поджатую мошонку. Вид был так притягателен, что Феликсу захотелось поцеловать, облизать, хотя бы прикоснуться, но Хёнджин перехватил его протянутую руку и потянул к груди.       — Не хочешь, чтобы я… — начал Феликс, но Хёнджин прижал его ладонь к своей ключице, прерывая.       — Нет! Нет. Просто целуй меня. Представляй, что любишь.       — Я… люблю.       Феликс прошептал признание и снова двинулся к губам, запечатывая слова, которые старший собирался произнести в ответ. Хёнджин хотел поспорить, снова сказать, что всё это неправильно, что они должны лишь притворяться, но в конце концов потерялся в вихре чувств, которых так давно ждал, о которых так давно молил, о которых не мог и мечтать. Стало так хорошо и так жарко, что противостоять соблазну было невозможно. Теперь ничто не имело смысла, кроме их прикосновений. Теперь они открывали себе и друг другу самые потаённые желания собственных душ. Теперь они спасали друг друга и спасались сами, падая в ночь, в простыни, в объятия.       Хёнджин повалился на спину, утягивая Феликса за собой. Младший прижался к его груди, прошептал в уголок губ просьбу обнять его крепче, и Хёнджин скользнул горящими руками под подол его футболки. Он тянул на себя и одновременно гладил спину, а когда Феликс издал робкий стон от пробежавших по коже ногтей, не отказал себе в томном желании и опустил ладони ниже, на худые, скрытые домашними штанами ягодицы. Хёнджин огладил округлости, приоткрыл рот от ощущения чужой хрупкости и впился в бедро Феликса пальцами одной руки, другой метнувшись к тонкой шее. Он надавил на его затылок, прижимая лицо к своему лицу, став бесконтрольно жадным и потерянным в своих желаниях. Он прошептал «пусти» в его рот и скользнул внутрь языком, стоило только Феликсу удивлённо разомкнуть губы. Ощутив мягкость и влагу чужого рта, Хёнджин неосознанно толкнулся в Феликса тазом, потираясь о скрытые тканью штанов ягодицы, и простонал от того, как нестерпимо, как жутко хотелось зайти дальше.       Феликс хотел того же и распадался на части от захватившей его страсти. Губы кололо. Каждое касание электризовало ладони. Глубина поцелуев заставляла терять голову. Феликс чувствовал под собой чужое возбуждение и не мог не прикоснуться к нему. Когда его рука протиснулась между телами и опустилась на член, Хёнджин прервал поцелуй, промычал, попытался избежать касаний и выскользнуть, но сжавшаяся на его эрекции ладонь мягко прошлась по головке и заставила передумать. Ударившее в голову удовольствие на несколько мгновений отшибло разум.       Хёнджин так сладко простонал Феликсу в шею, что тому захотелось притронуться к себе тоже. Он переместил таз чуть ниже и потёрся о возбуждение Хёнджина своим, скрытым тканью. Уже от этих простых манипуляций долгожданное удовольствие потекло по венам томной негой, и Феликс прикрыл глаза, воспламеняясь и теряясь. Хотелось слишком многого там внизу, но получалось лишь приоткрывать губы, жадно глотая воздух, мечтая освободиться от оков одежды и желая снова почувствовать внутри рта чужой горячий язык. А Хёнджин…       Хёнджин хотел убежать, скрыться, спрятаться от своего желания. От раскрытого рта, просящего ласки. От веса тела на своем собственном. От слишком несдержанных стонов. От своих демонов, которые нашёптывали взять Феликса прямо здесь и сейчас. Он прекрасно понимал, отчего движения младшего стали заторможенными и сбитыми, а рука зависла на кромке штанов. Хёнджин понимал, и боялся перейти черту невозврата, и потому загнанно просил:       — Пожалуйста… Мгх. Только… Поцелуи.       Хёнджин молил и себя, и Феликса, он знал, что в любом случае возненавидит себя утром, но не мог ни прекратить эту близость, ни пойти до конца. Он опрокинул Феликса на спину и навис над его шеей, целуя сразу слишком мокро, голодно, виновато. Хёнджин распял его руки на постели, не позволяя снять одежду, чтобы между ними оставался хотя бы один неприступный барьер. Он извинялся, прижимая к себе и любя Феликса каждым своим глубоким поцелуем. Хёнджин сделал всё, что мог, чтобы не пасть в своих глазах ещё ниже, но его мир всё равно стал рассыпаться на жаркие вдохи, протяжные стоны, томную боль и влагу внизу живота.