Велосипедики

      Илья сразу заметил его среди зрителей, столпившихся у ступенек главного входа в ожидании начала сеанса, и медленно подошёл к Матвею, разглядывая его с ног до головы:       – Привет, Матвей, – протянул он с удивлением. – Это точно ты?       Матвей улыбнулся, помахав билетами:       – Сам не знаю! – весело сообщил он, чуть не пританцовывая на месте.       Он прибежал к кинотеатру за полчаса до начала сеанса, отстоял длиннющую очередь и буквально чудом отхватил два билета на последнем ряду. Через три человека после него билеты закончились. Пожилая крашеная женщина-кассир с удовольствием выставила в окошке табличку с надписью: «Билетов на сегодня нет» – и достала очки, спицы и вязанье.       Очередь загалдела, заныла, но не стала расходиться. Высокий молодой человек в белой рубашке и чёрных брюках со стрелочками постучал костяшками пальцев по стеклу и осведомился приятным баритоном:       – А на завтра билет приобрести можно?       – После начала сеанса! – отрезала кассир и поменяла табличку на другую, с надписью: «Технический перерыв».       Матвей усмехнулся и пошёл на выход. До начала сеанса оставалось ещё пятнадцать минут.       За это время он успел передумать многое, поджидая своего нового приятеля и поглядывая по сторонам. На широких длинных ступенях под фронтоном собралась разношёрстная толпа зрителей, ожидающих начала сеанса и своих опаздывающих спутников.       Трое коротко стриженых ребят в военной форме с погончиками, украшенными буковкой «К» быстро доедали мороженое, громко подкалывая друг дружку и беззаботно хохоча. Несколько молодых людей с девушками стояли слегка поодаль пара от пары и смотрели только друг на друга, словно не замечая ничего вокруг. Пожилой мужчина с очень красивой немолодой женщиной в ярком сиреневом платье вполголоса переговаривались, искоса поглядывая на молодёжь с лёгкой грустью и усмешкой. Толпа разновозрастных ребятишек носилась друг за дружкой, не обращая внимания на сердитые окрики родителей. Нервный кудрявый юноша в очках и сером костюме то и дело поглядывал на часы, хмурясь и вытягивая шею поверх голов. Двое парней в ярких футболках и джинсах справа от него неторопливо докуривали, со скучным видом поглядывая на тумбу с афишами.       Матвей вдруг понял, что у каждого человека вокруг своя жизнь, своя судьба и свой путь, только случайно свернувший сейчас на ступеньки этого кинотеатра, где они все переплетались в разноцветный клубок. И его собственная ниточка в этой пряже словно уже попала на спицы, которые быстрыми лёгкими взмахами уже вплетали её в общий узор, не спрашивая его самого, хочет он этого или нет.       Пока мимо него шли прохожие по своим делам и с гиканьем и визгом носились дети, Матвей вдруг остро ощутил, как медленно и неторопливо проходит само время. Особенно, когда ты кого-нибудь ждёшь… Оно текло, лениво и безвозвратно, как вода в реке, унося с собой фантиками от слопанных конфет и палочками от мороженного каждое мгновение, что отпечатывалось на сетчатке его глаз, точно моментальная фотография.       «Может быть, Илья прав, и всё это – только фильм, который мы сами снимаем и показываем другу,» – подумал он, начиная беспокоиться: а вдруг его новый приятель забыл про свою обещание или передумал?       Ведь тогда тонкая ниточка, что протянулась между ними, может оборваться, а безжалостные спицы времени возьмут и вплетут другую вместо неё, оставив только узелок на память?       С лица Матвея сползла улыбка, точно приклеившаяся к нему с того самого момента, как он выскочил из дома и побежал за билетами. Если Илья не придёт, то всё было зря: и стрижка у колдуна-парикмахера, и новая одёжка, и отцовские советы, и само предвкушение встречи, и глупые странные надежды, что шевелились внутри груди тёплыми ёжиками… Словно выцветшая ниточка, потеряв яркие краски, так и потянется дальше, затерявшись между других.       Матвей тряхнул головой и обернулся к невысокому парню в косоворотке и мешковатых штанах, возникшему перед ним будто из-под земли:       – Нет ли лишнего билетика? – неловко поинтересовался тот, с затаённой надеждой заглядывая Матвею в глаза.       – Нет! – грубовато ответил Матвей и выдохнул с облегчением, разглядев, наконец, знакомую тощую фигурку с длинным лицом и чёрными волосами. Отодвинул опешившего парня в косоворотке в сторону и легко сбежал по ступенькам вниз, перепрыгивая через одну:       – Привет, Илья! – закричал он, замахав руками, словно боясь, что тот его не заметит.       Но Илья шагнул навстречу, не сводя с него удивлённых глаз, и проговорил слегка растерянно:       – Привет, Матвей, – словно они сто лет не виделись. И, оглядев его с ног до головы, слегка насмешливо осведомился:       – Это точно ты?       Матвей улыбнулся и честно признался:       – Сам не знаю!       – Как твоя нога? – первым делом спросил Илья.       – Спасибо, всё хорошо! – с благодарностью ответил Матвей. – Дома йодом помазал, даже воспаления нет.       Илья кивнул и опустил глаза.       – Спасибо тебе, – повторил Матвей, не отводя от лица Ильи счастливых блестящих глаз. Тот мягко взял Матвея за ладонь и развернул его руку запястьем к себе, глянув на часы:       – Ого, пять минут осталось! Где у нас места? – поинтересовался Илья негромко.       Матвей тихонько пробормотал:       – Последний ряд, с краю, – сообщил он, смущённо краснея, и добавил, словно оправдываясь:       – Других уже не было!       Илья глянул на него с усмешкой и потянул его за руку ко входу:       – Ладно! – и лукаво добавил:       – Я себя чувствую придурком на первом свидании.       Матвей вспыхнул до корней волос и умоляюще на него посмотрел.       – Правда, ты мне очень нравишься, – будто невзначай, обмолвился Илья. И умолк, отведя взгляд, словно ожидая ответа всё время, пока они, держась за руки, поднимались по ступенькам вслед за толпой других зрителей.       Никто на них не обернулся, не глянул ни с удивлением, ни с осуждением, хотя они продолжали держаться за руки, расцепив их только перед тяжёлыми высокими дверьми.       Тут Илья придержал дверь за ручку, пропуская Матвея вперёд.       Тот снова покраснел и признался:       – А сейчас я себя чувствую глупой девчонкой, – запинаясь, ляпнул Матвей. И, тряхнув головой, добавил с озорством:       – И мне это нравится!       Илья усмехнулся и потащил его за плечо в хвост очереди, уходящей за тяжёлую чёрную портьеру. Сбоку от портьеры стояла одетая в коричневое платье с огромной брошью сухонькая старушка в очках с заколотым на затылке пучком седых волос. Она требовательно сличала билеты, поднося каждый чуть ли не к самому носу, и, оторвав корешок, возвращала их зрителям, строго сообщая им ряд и место.       Матвей косился по сторонам, точно боясь снова встретиться взглядом с Ильёй, который вцепился в его плечо, словно опасался, что тот сбежит. Стены фойе были украшены плиткой под мрамор с синими прожилками, перемежаемой барельефами в виде сизых полуколонн. Высокие деревянные двери в торцах фойе были приоткрыты, и из одной доносилось едва слышное журчание воды, а из другой – шуршание ткани и шарканье туфель. При этом акустика фойе была такова, что тихие реплики, которыми перебрасывались зрители в очереди, было не разобрать. Матвей задрал голову, разглядывая поднятый пирамидкой потолок с небольшими овальными окнами на стенках сводов, и удивился, заметив две огромные люстры с хрустальными висюльками по краям. Их неяркий жёлтый свет рассыпался бликами по блестящему паркету пола, будто солнечными зайчиками.       Илья проследил его взгляд и шепнул на ухо:       – Как тебе храм высокого искусства?       Матвей сразу сомлел от горячего дыхания в своём ухе и пробормотал искренне и восхищённо:       – Здорово!       Илья фыркнул, но промолчал, только спустился по его плечу рукой и подхватил за ладонь. От его быстрого прикосновения по коже у Матвея россыпью прокатились мурашки, а ладошка сразу вспотела.       Когда дошла, наконец, очередь и до них, старушка-контролёр быстро оторвала корешки и сообщила:       – Двадцать первый ряд, первое и второе место, – а как только они шмыгнули за портьеру, захлопнула за ними дверь в зрительный зал.       Матвей на мгновение замер, привыкая к постепенно гаснущему свету, и, чуть не спотыкаясь, побрёл за Ильёй по пологой лестнице.       – Осторожно, ступеньки, – заботливо предупредил Илья тихим шёпотом, продолжая тащить его за собой на самый верх. Когда они добрались до последнего ряда, в зале было уже совсем темно, а на экране вспыхнула заставка киножурнала: «Предисловие к гонке».       – Наверное, это самое кочевое племя из всех, населявших когда-либо нашу планету… – под энергичные звуки назойливой дребезжащий мелодии заговорил диктор.       Илья уселся первым, откинув сиденье рядом с девчонкой с распущенными длинными волосами, не сводящей глаз с экрана. Высокий парень, который сидел за ней, наоборот, на экран даже не посмотрел, не отводя взгляда от неё.       Матвей опустился на крайнее место и замер, когда его нога нечаянно коснулась бёдра Ильи. А тот будто и не заметил, уставившись на экран и продолжая сжимать его ладонь.       – Пелетон – в переводе с французского, «клубок», – продолжал вещать диктор, а картинка на экране сменилась на панораму десятков спин, согнутых за рулями велосипедов.       Матвею было скучно смотреть на бегущее по экрану полотно дороги с белой полосой посередине. И сливающиеся в сплошной круг спицы колёс его тоже мало интересовали.       Он сто раз это видел, а торжественно-докучливый голос диктора напоминал ему наставления тренера Игоря Ивановича перед каждым заездом:       – Один здесь в поле не воин, это правда. Отсидеться за чужими спинами не получится…       Матвей и без всяких высокопарных слов любил всё это: и ветер в лицо, и дождь, барабанящий по шлему, и шуршание шин по асфальту. Вдох-выдох, размеренный, неглубокий, рассчитанный на долгую изматывающую борьбу. Чья-то смутно знакомая напряжённая спина впереди – одна, вторая, третья… Всю трассу надо ехать с кем-то, безошибочным чутьём выбирая среди других мальчишек того, кто своим упорством заставит переупрямить себя и в самом конце вырваться вперёд, обгоняя и чуть не отрываясь от земли.       А про «тяжкий труд» и «волю к победе» диктор мог бы и не рассказывать. Это и так понятно, стоит только глянуть на лица парней под защитными шлемами, как сразу станет ясно, что они тут не на прогулку собрались. Лучше бы он рассказал про то, как одни ребята специально уходят «в жертву», чтобы выиграл один из них. Или о том, как обидно всегда «сидеть» на четвёртом месте, в одном шаге от медали.       Или про страшное напряжение во всём теле перед самым финишем, когда пальцы уже задеревенели на руле, а отбитая седлом задница саднит, как сорванный заусенец! Когда ноги гудят от усталости, но сами собой тянут и тянут педали негнущимися стопами – вперёд, к победе. Пусть не первое место, хотя бы третье – но там, наверху, на пьедестале почёта, все трое мальчишек, как братья, знают одно: они никогда не сделали бы этого друг без друга.       И нет ничего лучше этих крепких молчаливых рукопожатий напоследок: «Увидимся. На следующей гонке. Может, я тебя сделаю, а может, ты меня. Неважно. Главное – увидимся.»       Важно только то, что ты – один из тех, кто едет рядом. И стоя под душем рядом со своим товарищем, другом, соперником, чемпионом, трёшь ему спинку мочалкой и чувствуешь, как тебя переполняет радость и счастье оттого, что гонка закончилась, а это молчаливое единство – нет. И небрежно говоришь, вручая ему мочалку и поворачиваясь спиной: «А теперь – ты меня».       Киножурнал, наконец, закончился, и в зале на мгновение вспыхнул свет, а портьера заколыхалась, пропуская запоздавших зрителей. Матвей только сейчас почувствовал, что ладонь Ильи всё это время лежала на его колене, точно горячий утюг, и вздрогнул, когда он поспешно убрал её.       Но как только свет снова начал гаснуть, Матвей сам нащупал его мягкую руку и притянул обратно, чуть не силком. А потом ещё и накрыл его ладонь сверху своей, чтобы тот не вздумал её убирать. И уставился на экран, на котором после заставки появилось одно только слово: «Призвание».       И весь фильм просидел, закусив губу и не отрываясь от экрана ни на мгновение. Но постоянно чувствуя кожей ноги сквозь ткань чужое бедро и сплетённые пальцы рук у себя на колене.