разбитые витражи

Мне не нравится, что он лезет в твою голову. Дань Хэн устало вздыхает, борясь с желанием упасть лицом в открытую книгу, чертит карандашом рваную линию под строчкой, на которой был сосредоточен, — пара букв подпадают под грифель и некрасиво кривятся новой формой. Он просто хотел почитать в тишине и, может быть, проанализировать материал, чтобы занести его в архив — не такое большое желание, чтобы что-то пошло не так. Но, конечно, все именно так и идёт — шиворот на выворот, потому что Дань Фэну вдруг хочется поговорить. Не поговорить даже — пожаловаться, ну, или отругать, выразить своё недовольство словесной идёвкой — слушать подобное уже вошло в рутину. Просто сейчас нет ни желания, ни настроения. Как будто бы Дань Фэна это волнует. Не нравится. Тебе не нравится всё, что я делаю. Дань Фэн на это молчит, кажется, даже задумчиво, не раздражённо: Дань Хэн успевает за время тишины захлопнуть книгу, не забыв записать нужную страницу на стикер, чтобы вернуться к чтению позже, и отнести её к полке. Когда он уже заносит руку, чтобы придержать стопку и вставить том меж других, Дань Фэн фыркает выразительно, выкзывая презрение всеми доступными ему средствами: Не ты не нравишься — он. Кто он-то, кто он, я один здесь, думает Дань Хэн с усталостью и всё же впихивает книгу на место. Потом одергивает себя: давно уже не один. Сейчас остаться наедине с собой сложнее, чем совершить гиперпрыжок: Дань Фэн постоянно начеку, следит за каждой его мыслью, отслеживает каждую эмоцию, комментирует каждое неосторожное слово и — отгоняет Блэйда. Блэйд к нему приходит только во снах. Стоит рядом, в основном молча, и смотрит недобро, с расплескавшейся на дне красных зрачков заскорузлой ненавистью. Потом достаёт меч, ведёт лезвием по запястьям, затапливая пространство кровью, и смеётся, смеётся, смеётся. Говорит хриплым от долгого, звучного смеха голосом: Ты - один из них, и пронзает его насквозь. Это происходит в худшем из вариантов — или в лучшем, тут уж как посмотреть. Умирать Дань Хэн невпервые, память услужливо подкидывает ему разное, связанное с циклами перерождения, войной на Лофу и собственными неудачными вылазками на недружественных планетах. А вот когда перед ним вдруг вырастает фигура Дань Фэна — выше на полголовы, в закрытой, традиционной одежде, с прозрачным, чешуйчатым хвостом и когтями, способными вспороть плоть в одно быстрое касание, — Дань Хэн не знает, что делать и что чувствовать. Дань Фэн его защищает так, как может и хочет, — а хочет он с яростным пламенем в глазах и холодным копьем наперевес. Умирает уже Блэйд — и, может, для него это действительно лучший из возможных исходов. Умирает, конечно, ненасмерть, однако говорить не перестаёт, как не перестаёт и возвращаться, — Дань Хэн наизусть заучивает слова о мести и справедливой цене, выжигая их клеймом под сердцем. Что тяжелее: слушать старейшину — то есть себя самого, только в ухудшенной, снобистской версии, — или сошедшего с ума от боли и мары преступника, — Дань Хэн не возьмётся ответить. Они не спорят наперебой в его голове, мешаясь с собственными мыслями, и за это он уже готов благодарить всевозможных эонов и мироздание в целом. Но Дань Фэн с ним постоянно — и ночью, и днём, за обедом и ужином, в архиве и на миссиях, а это значит, что свобода и личное пространство становятся совсем уж недосягаемыми. Наверное, он всё же хуже, думает Дань Хэн, хотя эта мысль столь непрочна, что рассыпается мелкой стеклянной крошкой следующей же ночью, когда Блэйд заносит над ним свой клинок и сухие слова слетают с его потрескавшихся губ. Дань Фэну правда не нравится всё, что он делает: и как ест, и как думает, и что читает, и как поступает, и кого подпускает к себе. Ему не нравится, что Цзинь Юань подобрался к нему так близко, что теперь они ходят на совместные обеды каждые выходные. Ему не нравится, как Келус обнимает его перед сном, желая спокойной ночи. Ему не нравится господин Вельт, рекомендующий интересующую его литературу. Не нравится и госпожа Химеко — просто по факту своего существования не нравится, без особых причин и аргументов. Есть исключение: Март он терпеть не может, потому что она шумная и назойливая, — и даже если Дань Хэн отчасти разделяет его точку зрения, это не значит, что он прав. Дань Фэн не бывает не прав — по его же собственному убеждению. Если ему что-то не нравится, он скажет прямо и жёстко, без обходных путей и смягчений. Если нравится — поступит точно так же, хотя Дань Хэн не уверен, что такое вообще возможно. Понравиться Дань Фэну, в смысле. Он не любит котов, не любит мечи, не любит книги, не любит старых друзей и, уж тем более, новых — только к лунным пряниками относится со сдержанной симпатией. Дань Хэн это всё держит в голове, потому что Дань Фэн своим долгом считает уведомить о собственном мнении на любую мелочь. О Блэйде, правда, он тактично молчит до тех пор, пока инстинкты — или, что вернее всего, дурной характер — всё же не берут верх. Как оказывается, Блэйд ему не нравится тоже, что не кажется таким уж удивительным даже несмотря на столь долгое воздержание. Защищать молчаливо во сне, вероятно, наскучивает, поэтому в бой вступает самое простое и очевидное — жалобы, недовольства, претензии. Видимо, не выдержал конкуренции, вот и бесится, с мрачным удовлетворением предполагает Дань Хэн и почти что сразу же убеждается в своей правоте. Я не могу его прогнать, ты знаешь. Дань Фэн вновь фыркает и самодовольно отвечает: Зато я могу. Может или просто брешет, бравируя, — Дань Хэну всё равно: он уже слишком привык к постоянному хаосу мыслей, переплетенных в упругий, тугой клубок, в котором разобрать, где чей голос, уже невозможно. Зачем? Потому что ты — мой. Я и есть ты, с некоторым удивлением замечает Дань Хэн. Дань Фэн, как обычно, говорит так, будто сообщает что-то очевидное и понятное всем — на самом деле ясно только ему одному. Ты не понял, шипит раздражённо Дань Фэн. Дань Хэн закатывает глаза: Ага. Ты принадлежишь мне. Ты только мой. Ага, повторяет Дань Хэн уже менее уверенно.Что-то ещё? Не позволяй ему забираться в твою голову. Если бы всё было так просто, я бы, может, и тебе не позволил. Нет. Что нет? Ты не можешь заставить меня исчезнуть. Почему? Я против. Дань Хэну хочется рассмеяться, но он лишь сдержанно прячет смешок за ладонью и усаживается на кровать — время позднее, а он ещё морально не подготовился к очередному рандеву. Против или нет — не столь важно. Важно. Эоны, иногда ты выводишь из себя искуснее, чем выходки Келуса. Не сравнивай меня с этим искусственным отродьем. Я лучше. И именно поэтому ты называешь другого человека отродьем. Дань Фэн не отвечает довольно долго, и Дань Хэн засчитывает это в копилку своих побед над язвительным старейшиной. Он неспеша раздевается, готовясь ко сну, складывает одежду на стоящий рядом стул, переодеваться в пижаму, выключает свет и зажигает небольшой, мерцающий ночник. Одеяло приятной тяжестью придавливает к прохладному матрасу — Дань Хэн с удовольствием закрывает глаза и нагревает себе спальное местечко, когда Дань Фэн вновь проявляет себя: И всё же не пускай его к себе так просто. Вы же дружили, вяло отмахивается Дань Хэн.Что успели не поделить раз ты стал на него так реагировать? Дань Фэн вновь отзывается молчанием, и Дань Хэн решает, что этот день определённо стоит пометить красным — его воплощение редко когда удаётся заткнуть столь эффективно. Уже в полусне он всё же разбирает нечеткое, тихое, по-змеиному шипящее: Тебя. И сон снимает как рукой. В каком смысле? Но Дань Фэн на этот раз уходит с концами — даже его присутствие на периферии, которое обычно чувствуется перманентно, как будто сглаживается, исчезает из фокуса, и Дань Хэн впервые за много месяцев чувствует пустоту и звенящую, острую тишину. Дань Фэн? Эй. Отвечай. Дань Фэн, конечно же, не отвечает, но от этого легче не становится — только сердце начинает биться быстрее и, гулкое, отдаёт в груди стеснённой зажатостью. Ну, и ладно, возмущается про себя Дань Хэн и встаёт из уже нагретой, растерявшей всю свою привлекательность постели, чтобы вернуться к недавно убранной на полку книге. Всё равно интуитивно он чувствует ответ на невысказанные вслух вопросы — и не то, чтобы он ему неприятен. Скорее, даже наоборот, но об этом говорить вслух он будет — пусть ящерица догадывается сама. В конце концов, даже у таких личностей, как Дань Фэн (или, в чем уверенности меньше, Блэйд), оказывается, есть что-то, что приходится им по душе. В эту ночь, смущённые, голоса, наконец, затихают.