Добро пожаловать на Игры, Энни Креста

      В пятницу в меня чуть не угодил нож. Лениво слоняясь по тренировочной площадке, я деловито разглядывала клинки, будто действительно собиралась что-то опробовать. На самом деле я лишь ждала сигнала на ланч, скрывая безразличие за важным видом. Когда я в очередной раз оглянулась на табло с часами, мимо моего уха со свистом пролетел нож. Я присела на корточки слишком поздно, так что, угрожай мне реальная опасность, мне бы пробило череп. Острое лезвие до ручки вошло в манекен; у начерченной на полу стартовой линии раздались смешки. Высокий женский голос пропел:       — Крошка, не обижайся! Он бы ни за что тебя не задел!       Я не обижалась. Мне не было никакой разницы и до ножа, и до высокой смуглой брюнетки с хорошим прицелом из Второго, и до того, что меня звали то крошкой, то мелочью. Нам с Аспеном было по семнадцать, самые «старые» в этом году, как выразился один из стилистов. Из Восьмого приехал мальчик, ему было то ли двенадцать, то ли тринадцать, но их с напарницей профи вовсе игнорировали. Похожие друг на друга Восьмёрки, оба худощавые и бледные, прятались в самых отдалённых тренировочных блоках. Я видела их лишь у игрового табло с разбором целебных трав и ядовитых грибов и клочке земли с парой деревьев, где учили разводить костёр, пользоваться спальным мешком и готовить какую-то нехитрую еду из кореньев, ягод и трав. Мне следовало присоединиться к ним, ведь я не могла отличить и дуб от клёна, но мне хотелось разговаривать с тренерами и чему-то учиться, поэтому, как и просил Аспен, я просто делала вид перед профи, что что-то умею.       Всю неделю, что мы тренировались в Центре, он ходил за ними по пятам и пытался влиться в компанию. До меня постоянно долетали обрывки его шуток, замечаний и вопросов. Аспен говорил слишком громко и делал очень заинтересованное лицо: слегка сощурив глаза, он поджимал губы и, не моргая, наблюдал за техникой упражнений профи. Я не понимала, действительно ли он ловит каждое их слово и движение, чтобы лучше подготовиться к Арене, либо просто пытается подлизываться, чтобы влиться в компанию.       Сама я общалась с профи только за ланчем. Ковыряясь в курице и картофельном пюре, я невпопад кивала и улыбалась, когда улыбались они. Аника, пятнадцатилетняя девчонка из Второго, вечно пыталась меня расшевелить. Запущенный в мою сторону нож — лишь одна из многих её хитростей. Она не была злой, просто привыкла к оружию и не понимала, почему я не в восторге от большой острой штуки, летящей мне в сторону темени. Ей нравился Аспен, а она нравилась ему. Меня задевало его доброе отношение к Анике, потому что со мной он всё ещё был холоден, хотя я и сделала ему огромное одолжение.       В первый тренировочный день я забилась в углу за парочкой манекенов в отсеке для уроков камуфлирования. Никому не было до меня дела. Вокруг ходили несколько десятков ног, все куда-то спешили, обсуждали локации в тренировочном зале, гремели оружием. Казалось, что кондиционеры в зале, то грели слишком сильно, то резко остужали воздух. Тёмно-красный тренировочный костюм плотно облегал тело, и я постоянно почёсывала шею, где заканчивался высокий воротник. Я не могла найти место для рук и очень боялась, что кто-то из дежурных тренеров вытащит меня из угла, вручит в руки нож и потащит оттачивать боевые приёмы.       Минут через сорок я начала успокаиваться, через час или два провалилась в полудрёму. Аспен выскочил из ниоткуда. Настойчиво, фактически грубо, он растолкал меня, что-то бормоча, и, обхватив за предплечье, поднял на ноги и потащил в другой конец зала. У меня не было сил сопротивляться, да я и не видела в этом смысла, поэтому когда Аспен шепнул мне в самое ухо приказ соврать, что мы оба умеем плавать, я подчинилась.       Шайло и Эмери, четырнадцатилетки из Первого, лишь смерили меня взглядом, тогда как Аника пихнула в бок Глоу, своего напарника, и что-то шепнула. Наверняка Двойки не поверили, что я умею плавать, хотя из нас двоих именно Аспен не был нигде глубже ванны.       Позже за ужином Цимбелин визжала от восторга, когда узнала о сговоре с профи. Финник и Мегз же были менее доверчивы и задали Аспену тонну вопросов, прежде чем приняли решение обсудить с менторами из Первого и Второго возможный союз. Лишь в среду было принято решение — первые этапы на арене мы проведём вместе с профи. Мне не было дела до происходящего. Менторы с кем-то договаривались, что-то обсуждали, приносили нам учебные материалы, заставляли есть. Я была где-то вне всей беготни. Будто отделённая мутным стеклом от происходящего, я лениво наблюдала за командой и инертно, как младенец, позволяла кутать себя, пеленать, засовывать в глотку пищу. Это было очень удобно — никакой боли, переживаний.       Никто не видел разницы и не чувствовал подвоха. Лишь Финник порой поглядывал на меня, словно доктор на больного, которому не может поставить диагноз. Я старалась не думать об этом. Даже если он действительно подозревал, что за меня говорит манекен, то вряд ли стал бы тратить время, чтобы поделиться своими мыслями с остальными. Мне попросту не верилось, что ему было не всё равно.       Всю первую неделю после тренировок мы собирались в гостиной после ужина и обсуждали планы и стратегию. В понедельник по указанию Мэгги там появилась большая электронная доска, напоминающая ту, что висела в парочке классов нашей школы; Цимбелин же озаботилась приобретением для себя большого письменного стола, который вместился только в углу между креслом и стеной. Обложившись папками и блокнотами, которые она никогда не открывала, девушка сидела прямо, вытянув шею, и неотрывно следила за схемами, которые чертила Мэгги. Сильные и слабые стороны трибутов этого года, наши преимущества в глазах публики, возможности перед камерами — её интересовало всё.       На этих собраниях было слышно лишь три голоса: Мэгги, негласной предводительницы нашего отряда по исправлению катастрофы, Аспена, искренне заинтересованного игрока, и Цимбелин, которой лишь нравилось давать советы безупречной в своей роли Мегз. Финник изредка вставлял пару ёмких фраз, когда того просила Мэгги, а я лишь молчала, тупо уставившись на доску и кивая, когда того требовал случай, либо исподтишка наблюдала за самим Финником.       Мне нравилась его мимика и веснушки. Ментор постоянно что-то писал или чертил в блокноте. Я наблюдала за его кудрявой макушкой, нависавшей над страницами, и мысленно чертила на смуглом лице линии. Иногда он принимался черкать что-то на страницах, сморщив лицо, как обиженный ребёнок, из-за чего кожа на носу заставляла веснушки плясать. Финник казался живым, слишком живым ярким пятном во всём этом мутном единообразии, в которое превратился мой мир. Он грел, но не как лампа, сжигавшая подлетевшего слишком близко мотылька, а как тёплый песок на закате у моря; слегка остывшее сахарное печенье; утренний чай. Он был. Это-то меня и пугало.       Утром в субботу, когда у нас не было тренировки, Мэгги решила устроить общее собрание в гостиной, чтобы разобрать новости и достижения прошедшей недели неделю. Я смутно помнила эти дни, в голове лишь всплывал лаймовый пирог, который подали в среду, и шутка Финника про серебряные вилки в Президентском дворце, рассказанная в четверг, так что за все два часа, что шло обсуждение, я не сказала ничего, кроме «Доброе утро!». Солнечные лучи проникали через невесомые белые шторы и нагревали мне колени. Вытянув ноги, я, практически не двигая шеей и головой, переводила взгляд то на носки своих зелёных тапочек, то на доску, то на Финника.       Откинувшись на спинку большого кресла у окна, ментор, подобно мне, молчал. На нём была хорошо выглаженная белая рубашка и простые льняные брюки. Кудряшки торчали во все стороны, будто он не притронулся к волосам после подъёма. Изящная загорелая рука быстро что-то чертила в блокноте. Аспен, объяснявший Мэгги то ли свою любовь к курице, то ли идею о преимуществах засушенного мяса перед добычей свежей пищи на арене, сказал какую-то глупость, и Финник усмехнулся, переведя взгляд на доску. Я не успела перевести взгляд — секунду спустя Финник смотрел уже на меня. Золотистые брови слегка приподнялись, в приоткрытых губах виднелись белые зубы. Я глупо улыбнулась и на секунду опустила взгляд, а когда спустя несколько слишком быстрых ударов сердца снова посмотрела на него краем глаза, заметила, что уже он смотрит на меня. Будто случайно, я повернула голову и встретилась с ним взглядом. В уголках светлых глаз застыли маленькие морщинки от улыбки.       Я медленно обернулась в его сторону и, незаметно для остальных, начала водить пальцем над бедром, беззвучно шепнув, широко открывая рот: «Что ты пишешь?».       Финник перевёл взгляд вглубь комнаты, посмотрев то ли на спорящих у доски Аспена с Мегз, то ли на Цимбелин, усмехнулся и поднял указательный палец: «Секунду!».       Я улыбнулась в ответ и перевела взгляд на доску. На ней уже была схема капкана. Мэгги успела нарисовать угодившего в него зайца, когда я почувствовала, что диван рядом просел, и уловила пряный запах то ли печенья, то ли перца и ванили. Положив блокнот себе на колено, Финник невозмутимо уставился на доску, подперев подбородок левой рукой. Правая рука постучала по странице, на которой между завитков, случайных цифр и фраз вроде «Большой парик» и «Зелёная обивка» я увидела большую голову с длинным носом и согнутыми от ярости бровями.       Я качнула головой, и тогда Финник провёл пальцем вниз по странице, остановившись у надписи «Цимбелин». Я шумно выдохнула и сжала губы, пытаясь не рассмеяться. Никто не обратил на нас внимания, поэтому когда Финник посмотрел на меня, явно желая узнать мнение, постучала по носу рисунка и приподняла брови: «Зачем?». Финник вытащил из кармана рубашки ручку и подписал рядом с носом: «Это чтобы удобнее было лезть в чужие дела».       Я не смогла сдержать смех. Прикрыв рот ладонью, я давилась воздухом и издавала то ли лай, то ли предсмертный волчий вой. Шутка с носом не была настолько смешной, чтобы заставить смеяться её автора, но, услышав звуки, которые издаёт моё горло, Финник откинулся на спинку дивана и, пару раз хрюкнув, шумно выдохнул, скрывая смех.       Мэгги лишь посмотрела в нашу сторону и продолжила чертить схему нового капкана, но Аспен, сдерживаясь долгие секунд пятнадцать, резко обернулся и, игнорируя Финника, сказал:       — Энни, тебе не кажется, что попытаться запомнить хоть что-нибудь чуть полезнее бесцельного «ничего»?       Когда Аспен отвернулся, его уши горели красным, а на шее появились несколько пятен «ярости». Качнув головой, Финник поджал губы и снял с ручки колпачок. Через пару минут на чистой странице блокнота появилась мордочка сморщенного от ярости человечка с большими ушами. Подпись рядом гласила: «Это чтобы слышать, как меня не приглашают веселиться».       Я провела пальцем по надписи, смазывая свежие чернила. Пальцы Финника, которыми он держал блокнот, побелели. Я улыбнулась и согласно кивнула. Моё плечо защекотал резкий выдох.