Sacrifico

Ал еще раз перечитывает документ, откидывается на жесткую спинку стула и закрывает ладонью глаза. Он несколько секунд сидит так, потом поднимает взгляд на генерала Мустанга. - Это что, шутка? - говорит Альфонс. Хоть его лицо абсолютно спокойно, а в глазах нет и нотки брезгливости, все внутри Ала переворачивается от злости и омерзения. - Разве похоже, что я шучу? - Рой Мустанг ухмыляется и перекидывает ногу на ногу. Ал замирает, до него постепенно доходит серьезность настоящего момента. - Но это невозможно, - Ал взъерошивает ладонью волосы, - Просто невозможно! - Мустанг смеется. - Помнишь, один гомункул говорил, что нет ничего невозможного? Альфонс недоверчиво смотрит на генерала. - С каких пор вы цитируете гомункулов? Вы вообще в себе? - сказав это, Ал тотчас внутренне одергивает себя. - Альфонс, просто подумай, насколько это бесценный опыт, - Мустанг встает с кресла, кажется, с небольшим усилием - сказался целый день проведенный в кабинете. - Спасибо, у меня уже есть этот опыт, - Ал сжимает кулаки на коленях и чувствует, как ногти впиваются в кожу, - Повторять как-то не очень хочется. - Мне тоже, - отвечает Мустанг, после небольшой паузы. Он смотрит на себя в отражении окна. За стеклом вечерняя темнота влажно блестит газовыми фонарями. Над черными силуэтами зданий отражаются грустные глаза генерала. - Я доверяю Грумману и его решениям, но лучше, чтобы гомункулы были под моим… под нашим контролем. Мы знаем, на что они способны, - генерал оборачивается к Алу, - А твои исследования просто блестящи. - Спасибо, генерал, - кивает Элрик. Он уже начал жалеть о том, что обратился к Мустангу за помощью в экспериментах. Альфонс надеялся, что к нему направят бедолаг-заключенных, но то, что это будут восстановленные гомункулы Отца - этого он не мог себе представить в самом страшном кошмаре. - Я знаю, о чем ты думаешь, - сказал Мустанг, всматриваясь, в будто спокойное лицо Ала, - Чтобы армия не стала прежней, и чтобы закончить твои исследования, тебе надо согласиться. Альфонс подается вперед: - Неужели, судьба армии зависит только от меня? Это же полный бред! Мустанг ухмыляется. - Да, прямо сейчас - от тебя. Кто знает, чем все обернется, если хозяином для гомункулов станет кто-то другой. А в тебе я не сомневаюсь, - Мустанг нервно теребит обшлаг пиджака, делая вид, что поправляет его. Альфонс понимает, что оказался здесь не только, потому что Мустанг в нем уверен, но и потому что Ал - сын Хоэнхайма. Впрочем, мысль о том, что в итоге Ал сможет помочь куда большему количеству людей, если не проявит сейчас слабохарактерность, заставляет его шумно выдохнуть и произнести: - А что вы будете делать, если они выйдут из-под контроля? Мустанг улыбается, вытягивая перед собой руку и делает вид, что щелкает пальцами. - Сделаю с ними то же, что и в прошлый раз. Альфонс горько усмехается, но все же говорит: - Надеюсь, в конечном итоге, мне ничто не помешает провести опыты. - Не беспокойся, - Мустанг улыбается, - За полгода ты все успеешь. *** Когда такси едет по мощеным улицам Централа, серым и мокрым после дождя, то проносит Ала через воспоминания, которые взрываются от одного соприкосновения со знакомыми городскими картинками-фотографиями, будто Ал едет не по улице, а листает страницы альбома или в красно-черной комнате проявляет пленку и держит кадры на одном уровне с глазами, вдыхая пары реактивов. От запаха голова плавится, а тело становится ватным - он не может разглядеть кадр, и это вгоняет его в панику. Это практически невозможно, но что если он - боится? Он, Альфонс Элрик, человек со стальным сердцем, прошедший огонь и воду, и два раза побывавший за пределами врат? Он, Альфонс Элрик, знающий слишком много об алхимии для нормального человека - изучивший и восточную и западную алхимию? Он, Альфонс Элрик, сын Хоэнхайма, сумевший вернуть себе тело? Боится?! Боится ли он своей ярости? Что он не сможет спокойно смотреть им в глаза, разговаривать с ними, и в какой-то момент просто увеличит дозировку исследуемого лекарства так, чтобы не убить сразу, но наблюдать за муками, видеть безотчетный страх в глазах, когда их тела будут предавать и разрушаться. А ведь их совсем не жаль - он до сих пор опасается темных помещений и вздрагивает, когда тень начинает двигаться. Еще он сторонится змей и острых предметов. Но это все глупость и неправда - Альфонс Элрик не боится ничего, кроме смерти родных, кроме несправедливости, кроме того, что он в очередной раз не сможет защитить маленькую девочку от зла… Колеса машины скрипят на повороте, и Ал подпрыгивает на заднем сидении, мимо несется парк. Там на углу можно заметить лавку мороженщика, куда стекается местная детвора. Ал старается зацепиться за эту картинку взглядом, так долго, сколько может, чтобы не утонуть в своей голове. Ал смотрит как радуются дети, и его мысли кажутся ему невероятной чепухой - он ведь совсем другой. Он ведь пытается всем помогать и никого не обидит. Его огромного и доброго сердца хватит и для тех, кто навсегда поселился в его кошмарах. А может быть, его страх кроется там, где стирается разница между ним и Хоэнхаймом, между ним и - Отцом? Да ну, это совсем бред. Это просто невозможно. Это же он, Альфонс Элрик - герой, а не злодей. Это ведь он и Эдвард призывали всех отказаться от убийств. Это ведь он, имея практически неуязвимое тело, желал только одного - снова попробовать яблочный пирог из детства. Так что он точно не может быть как Отец. Он, Альфонс Элрик, всегда стремится к свету и если что случится, он сможет пожертвовать собой ради других, но точно не наоборот. Ал глубоко задумавшись, не замечает, как машина выезжает за пределы города и несется по шоссе. Асфальт мокро блестит, а вдоль дороги, по обочине, между желтыми деревьями, крадется туман. - Приехали! - из размышлений Ала вырывает хриплый голос водителя-ишварита - Вам точно сюда? - добавляет тот, поймав в зеркале заднего вида встревоженный взгляд Ала. Такси останавливается напротив трехэтажного дома, стоящего на пустыре, который зарос пожухлой травой. Дом выглядит так, будто давно заброшен: на крыльцо ведет покосившаяся лестница с облезлыми железными перилами, а стены дома зеленоватого цвета мха и плесени. У эркерного окна на втором этаже не хватает стекол, из-за чего промозглый октябрьский ветер с легкостью попадает внутрь дома и, наверняка, уже гоняется сам с собой в салки по лестнице. Деревянные столбы пустой веранды, кажется, сейчас треснут пополам и крыша сползет на землю, стаскивая за собой и остроконечную башенку третьего этажа. Когда Ал выходит из такси, оставив ишвариту приличные чаевые, начинает накрапывать мерзкий холодный дождик. Ал вдруг понимает, что забыл зонтик в такси. Он оборачивается, секунду раздумывая, стоит ли ему попробовать догнать машину или как-то еще привлечь внимание водителя, но незаметно подошедший Мустанг, протягивает ему зонт. - Вы один? - Ал чувствует, как на него накатывает волнение. Они договорились встретится с Мустангом, но Ал думал, что приедет раньше. А еще он ожидал увидеть Ризу Хоукай - и что ее спокойная аура успокоит и его. Мустанг усмехается. - Думаешь, вдвоем с ними не справимся? Ал перехватывает ручку чемодана. - Да я не об этом, - Ал трясет головой, прогоняя волнение, - Просто… - Ал пытается подобрать слова, чтобы не выглядеть слишком испуганным. - Не беспокойся, дом хорошо охраняется, - Мустанг предполагает, что понял его и поправляет офицерскую фуражку. На самом деле, он даже рад, что Ал приехал так рано - припарковав машину в сотне метров отсюда, Мустанг нервно прохаживался вдоль обочины, наблюдая за домом. Не смотря на то, что периодически начинался дождь мелкий и слабый, Рой вымок до нитки. Сейчас для него это ничего не значит, но Мустанг по инерции чувствует себя немного уязвимым. Ал смотрит на Мустанга и думает, что генерал выглядит довольно комично с маленькими аккуратными усиками над верхней губой. Что эти усы-карандаш, которые должны украшать и делать лицо более аристократичным, превращают Роя Мустанга в героя дешевой любовной мелодрамы. - Естественно, от тех, кто внутри, а не снаружи - добавляет Рой. Ал рассеянно кивает. Какая же глупость весь день лезет ему в голову! Ал поеживается, будто от холода, но на самом деле от раздражения к самому себе. Он вообще не думает о том, что через несколько секунд он снова встретится с ними.Весь день он гонит от себя воспоминания, стараясь сосредоточится только на водовороте сложных чувств и даже сейчас заполняет голову ерундой. Ал отчетливо понимает, как сильно ему не хватает старшего брата. Тот бы точно помог распутать весь этот клубок из мыслей, правда, с помощью хорошего спарринга. Но зато голова была бы пустая. - Ну? Идем? - Мустанг по-отечески улыбается Алу, - А то ты продрог совсем. Они пересекают пустырь по направлению к дому. Алу мерещится, что в окне мелькает тень. Ему сразу же становится не по себе. - Забыл добавить, - говорит Мустанг, кажется, он ничего не замечает, - там их всего четверо. Как ты понимаешь, Гордыню и Гнева восстановить невозможно. Лень восстанавливать сейчас нет большого смысла, но если мы его восстановим, то отправим на строительство дороги с Ишваром. - Кто там еще был? Похоть, Жадность и Обжорство, верно? - отвечает задумчиво Альфонс. Мустанг кивает. - Абсолютный щит, абсолютный клинок, искусственные врата, - Мустанг подбадривающе похлопывает Ала по плечу, - У тебя отличный простор для экспериментов! Ал улыбается. Все-таки, мысль о том, что он сможет помочь огромному числу людей, радует его и становится сильнее страха. Они поднимаются по лестнице на крыльцо. Лестничные ступени натужно скрипят под ногами - третья ступенька прогнулась вниз, вот-вот лопнет. Ал и Рой останавливаются у входной двери - от дерева пахнет гнилью, кое-где ее проели жуки, а ручка почернела от старости. Ал сжимает стеклянный набалдашник ручки, хочет уже повернуть ее, но вдруг останавливается: - Так их только трое, - Ал хмурится, - А вы сказали четверо. Мустанг поджимает губы - он не хочет расстраивать Ала, да и сам старается не думать о том, что снова придется увидеть Зависть. - Серьезно? - Ал раздраженно закатывает глаза, - И вы не могли ничего с этим сделать? - Если мог бы, то сделал, - Мустанг внимательно смотрит на Ала, - Это было одним из условий. Ал морщит нос. - Сказали бы сразу, - он цокает языком. «Тогда бы я точно отказался» - повисает в воздухе. В прихожей темно, сыро и пыльно. Ал тут же чихает, когда становится на ковер. Ал напряженно косится в темноту, стараясь скрыть волнение. Рой щелкает пальцами, и освещает прихожую маленьким пламенем над перчаткой. Ал не догадывается, что хмурый Мустанг тревожно прикидывает, откуда может грозить опасность. Все по привычке - на самом деле, они оба представляют опасность большую, чем любой монстр в этом доме. За дверью ближайшей к ним комнаты раздаются голоса. Голоса спорят, слышны глухие удары. Ал чувствует, как у него засосало под ложечкой - каким нужно быть идиотом, чтобы променять чудесный теплый мир Ризенбурга или приветливый нежный мир Ксинга на это. Мустанг, понимая, что встреча с Завистью и Похотью неизбежна, внутренне надеется, что Ал прямо сейчас развернется и уйдет. Тогда можно будет уйти за ним. Не то, чтобы Мустанг чего-то боится. Его, Огненного Алхимика, ничего не страшит - ведь он ветеран Ишвара, ведь он буквально спас мир, несколько лет назад. Ведь ему только немного за тридцать, а он уже генерал. При этом он человек высокой морали, а вся тьма его заперта за тысячью дверей. Но Альфонс, скрепя сердце, стремительно пересекает просторную прихожую - громко ноют половицы - и толкает дверь. Жадность вцепился в волосы Зависти, тот держит его за горло. Они рычат от злости и ненависти друг к другу. Похоть сидит на софе, перекинув ногу на ногу и с безразличием наблюдает за ними. Обжорство сидит у ног Похоти, нежно поглаживает ее руку и смотрит на неё полными обожания глазами. Он первый замечает вошедших алхимиков, тут же заслоняет Похоть собой и скалит зубы. - Тише, Обжорство, - Похоть растягивает губы в томной улыбке, - Разве так встречают импозантных мужчин? Она оборачивается к Жадности и Зависти. Те даже не реагируют на скрип двери - продолжая не то что бороться, но не желая отпускать противника. - Вы так очарованы друг другом, что даже не замечаете наших гостей? - говорит Похоть, почти не скрывая смех, - Кажется, папочка не научил вас манерам. Зависть, услышав ее голос, разжимает ладони, чем тут же пользуется Жадность - лицо Зависти встречается с его коленом. Жадность успевает нарастить абсолютный щит, и нос Зависти с омерзительным треском впечатывается в череп. - Никогда не думал, что скажу это, но спасибо тебе, Похоть, - Жадность стряхивает с кулака клок волос, пока второй гомункул регенерирует, сидя на полу. Ал замечает, что его регенерация происходит куда медленнее, чем раньше. Элрик рефлекторно ощущает некоторое торжество, но тут же старается подавить его в себе. Жадность потирает кисть руки - видимо, вывихнул ее в пылу ссоры, над рукой вспыхивают слабые искры регенерации. На тыльной стороне ладони все тот же знак уробороса, от чего Ала пробирает дрожь. Он тут же вспоминает свои тревожные мысли, с которыми ехал сюда. И вся его внутренняя бравада внезапно лопается, как мыльный пузырь. Ал замирает, не зная, что сказать. Он переводит взгляд с Похоти на Жадность, с Жадности на Обжорство и на Зависть, который все так же сидит на полу. Его нос ещё не до конца восстанавливается - кожа медленно натягивается на хрящ, но всполохи не мешают ему буравить взглядом не Альфонса - Мустанга. Тот старается не смотреть на гомункулов вовсе, обращая внимание на Ала, будто здесь их только двое. Повисает напряженная тишина. Алу чудится, будто он слышит, как бьет крыльями на чердаке то ли голубь, то ли летучая мышь, случайно залетевшая в дом погреться. Неужели, перекладины здесь настолько иссохли? Надо будет проверить, а то можно и провалиться с верхнего этажа на первый. - Что это? - голос Зависти вырывает Ала из размышлений, - Остатки усов Брэдли? Носишь их как трофей? - А мне нравится, - Похоть смеется, - Так элегантно! Ал оборачивается на Роя - тот заливается краской. Мустанг поджимает губы. - Да заткнитесь вы, - говорит Жадность, улыбается Алу, - Как видишь, смерть их ничему не научила. Понимая, что если он сейчас ничего не предпримет, то все пойдет крахом, Ал судорожно пытается подобрать слова. Опустив чемодан на пол у ног, Ал расправляет плечи, старается говорить уверенно и громко - больше для себя, ведь гомункулы точно его слышат. Ал объясняет им, что происходит и к чему нынешнее положение их обязывает. Он понимает, что сейчас нужно принять вид человека авторитетного, твердого, не терпящего возражений. Но в то же время он чувствует, как предательски потеют ладони. После того, как он заканчивает говорить, гомункулы озадаченно переглядываются. - Не знаю, как они, но я согласен только на то, чтобы все подчинялись мне, - говорит Жадность, ухмыльнувшись. Но потом поспешно добавляет - А я уже подумаю, кто будет моим хозяином. Жадность говорит довольно дружелюбно, насколько вообще может быть дружелюбным гомункул. Похоть поднимает на него томный взгляд из-под ресниц: - Самый жадный из нас готов подчиниться кому-то? Я думала, что меня уже ничем не удивить, - она наклоняет голову так, что локоны красиво спадают на плечо, - Впрочем, однажды я попыталась пойти против мужчины с огненным сердцем… и к чему это привело? - Похоть поворачивает голову и упорно смотрит на Мустанга, - Кажется, у меня снова нет выбора. Рой сжимает руку в кулак - внутри него медленно умирает надежда на то, что воспоминания не воскреснут. А они постепенно просачиваются в его мысли, словно песок сквозь пальцы на подсвеченное с другой стороны стекло. И вот уже чья-то рука выводит картину: Похоть стоит на коленях, горящая в огне, а в нескольких метрах позади лежит истерзанный Жан. Оказывается, не важно сколько времени пройдет - Мустанг будет помнить все, будто это было вчера. Он, вроде бы, отомстил за Жана, но вот Похоть перед ним - живая и невредимая. Желание снова растерзать ее пульсирует где-то в подкорке мозга, но Мустанг обещал себе сдержаться, по дороге сюда. Присутствие Зависти в комнате Рой предпочитает игнорировать. Но Зависть не отрывает глаз от Мустанга - он считывает каждое движение, он понимает, что происходит с алхимиком и это распаляет в нем желание сковырнуть рану, которая покрылась тонкой корочкой. Как же приятно будет видеть, как кровь хлынет оттуда, а если ещё и надавить… И все равно, что рана вскроется не только у Мустанга - если она вообще есть - но и у него самого. Возможно, это будет даже приятнее. Зависть поднимается на ноги - лицо его уже полностью восстановлено - и принимает самодовольный вид. - Прислуживать вам? - говорит он с насмешкой, - Или как ты сказал? - Зависть прищуривает глаза, - Быть подопытным кроликом? Он смеется в голос. - Только я немного прослушал, меня отвлекла эта пизда над губами, - Зависть улыбается, - Кому я должен прислуживать? Тебе, Альфонс? Полковнику? Ал сглатывает раздражение. У него во рту пересыхает - больше он боится не за себя, а за Мустанга. Кажется, ещё чуть-чуть и тот взорвется. - Генерал, Зависть, - поправляет Ал гомункула, стараясь придать своему голосу строгость, - Запомни это. Зависть в ответ громко смеется, а потом внезапно принимает жалобный вид: - Всего лишь генерал, Мустанг? Что-то не получилось, да? Грумман снова тебя обыграл? - Если ты сейчас не заткнешься… - сквозь зубы проговаривает Рой. - Ой, а что будет? - Зависть делает большие испуганные глаза, - Снова меня сожжешь? Надеюсь, в этот раз тебя никто не остановит. - Хватит нести чушь, - перебивает его Жадность, - Ты можешь хотя бы притвориться нормальным? Даже такому идиоту как ты дали второй шанс! Зависть смотрит на него, вытаращив глаза: - А я просил его? В отличие от вас я сам принял решение умереть, - Зависть скалит зубы, - И жалости мне ничьей не нужно. - Ну, и что ты планируешь делать? - Жадность задумчиво проводит рукой по волосам, - Собираешься искать смерти? Или, может быть, папочку пойдешь искать? Только он умер! - Жадность довольно смеется, - Но знаешь, - он подходит к Зависти, наклоняется к его лицу, - перед смертью он не вспомнил о тебе, уродец! Жадность тут же получает удар в лицо. Он отшатывается и Зависть бьет его коленом под дых. Жадность снова успевает нарастить щит и хватает гомункула за волосы. Похоть закатывает глаза и откидывается на засаленную спинку софы. - Ну как же достали, - она прикрывает ладонью глаза, - Почему я снова должна это терпеть! Обжорство подходит к Алу, смотрит на него снизу вверх и тянет за подол пиджака. - Хочешь, я их съем, - говорит он, Ал брезгливо отшатывается, - Хозяин, - добавляет Обжорство, после некоторой паузы. Альфонс отталкивает его, разворачивается на каблуках и стремительно выходит прочь из комнаты. Обжорство озадаченно смотрит ему вслед. - Альфонс такой странный, - говорит он. Рой молча выходит за Алом. Тот выбегает на крыльцо, перегибается через перила веранды и начинает блевать. Не смотря на то, что с прежним телом он уже два года, Альфонс все еще не может справляться с эмоциями. Точнее, он отлично умеет их подавлять, но вот адекватно выражать пока нет. Так что вместо слез, раздражения или других реакций, которые Альфонс считает плохими, у него открывается рвота. Мустанг стоит рядом, совершенно не понимая, что делать в таком случае. - Съел что-то не то? - говорит он и тут же осознает неуместность своего вопроса. Если бы тут была Риза, то она подобрала бы подходящие слова. Но Альфонс кивает в ответ. - Генерал, у вас не будет салфетки,- слабо говорит он, все еще склонившись над перилами. - Да, да, конечно, - отвечает Рой, нервно похлопывая себя по карманам. Наконец, он нащупывает в нагрудном кармане платок, заботливо положенный туда Ризой, и протягивает его Алу. Ал вытирает лицо и громко выдыхает. - Тело пока не привыкло к некоторой еде, - Ал выпрямляется, - Тем более, я недавно из Ксинга, вот, перестраиваюсь. Рой кивает. Альфонс пытается принять непринужденный вид. - Ну, что, Элрик, - говорит Мустанг, стараясь принять как можно более бодрый вид, - Веселое у нас наступило время? Ал снова чувствует позывы к рвоте, и как внутри него все рушится. «Да я умру за эти полгода!», - голос внутри бьется в истерике. - Мы справимся, генерал! - вслух говорит Альфонс Элрик, один самых сильных алхимиков в Аместрисе. Промозглый октябрьский ветер усиливается, скрипят проржавевшие дверные петли, из прихожей доносится звук шагов, от чего алхимиков бросает в дрожь. - Прохладно тут, - говорит Мустанг, - Пойдем внутрь зайдем. Тебе уже лучше? Ал молча кивает. Когда они заходят в темную прихожую, Ал ощущает шуршание бумаги под сапогом. Щелчок - и Альфонс видит у себя под ногами выпотрошенную тетрадь с исследованиями. Чемодан, который должен стоять в комнате, лежит тут же - полностью разобранный, одежда разбросана по полу вокруг. Книги тоже выпотрошены, а записная книжка - подарок брата - разорвана в клочки. «Это будет самые сложные полгода», - думает про себя Ал, чувствуя как засосало под ложечкой. На лестнице слышен смех Зависти.