Sacrifico

Приемная «Семейной клиники доктора Нокса» пахнет лекарствами, хлоркой и немного пирожками - потому что медсестра-толстушечка в окошке регистратуры серпает чай из фарфоровой чашечки с золотым лебедем и откусывает яблочный пирог. Альфонс наблюдает за ней пару секунд, неловко переминаясь с ноги на ногу. Он нервно прочищает горло, чтобы привлечь к себе внимание. Девушка вздрагивает, чай проливается на стол с бумагами - коричневые пятна расплываются по медицинским картам и анализам. Она секунду смотрит на Ала, шепчет смущенное «Извините!», ставит чашку на край стола, очаровательно краснея, пытается промокнуть весь беспорядок салфеткой. Но одно неловкое движение - и чашка летит на пол, разбивается вдребезги, отчего подол медсестринского халата покрывается чайными каплями. Медсестра заливается краской, смотрит на Ала, хлопая ресницами. - Прошу вас, не говорите доктору Ноксу! - лепечет она. Ал улыбается ей своей самой обезоруживающей улыбкой. - Пустите меня туда, - он указывает за окошко регистратуры, - Я помогу вам все убрать, и доктор Нокс ничего не узнает. - Ой, нет! - медсестра делает испуганное лицо, - Пациентам нельзя заходить… Но Ал не слушает ее, энергично толкает дверь регистратуры - пара хлопков и алхимических молний - фарфоровая чашка снова на столе, бумаги как новые, а испуг на лице медсестры сменяется восхищением. - Ох, да вы алхимик! - она радостно хлопает в ладоши. - Да, я, - Альфонс довольно приосанивается. Хоть он и обещал себе не использовать алхимию в бытовых целях, но произвести впечатление на девушку стоит того. Он возвращается в приемную, но чувствует себя куда более уверенно, чем несколько минут назад. - Как вас зовут? - говорит медсестра, открывая журнал записи. - Альфонс Элрик, - Ал проводит рукой по волосам. - Да вы тот самый?… Стальной Алхимик? Ал старается не расхохотаться, представив выражение лица брата, если тот узнает, что их до сих пор путают. - Что вы, Стальной алхимик - это мой брат. Я - младший из Элриков, - говорит Ал, сдерживая смех. Медсестра задумчиво прищуривает глаза. - Младший? Вы доспехи носите? Да? - А, ну, - Ал на секунду конфузится от такого бестактного вопроса, - раньше, да. Я перерос этот период, - он пожимает плечами, - Кстати, - добавляет он, после неловкой паузы, - А вас как зовут? - Камилла, - улыбается девушка. - Красивое имя, - отвечает Ал, хочет добавить «у красивой девушки» или парочку подобных фраз, которым научил его Джерсо. Но громко хлопает дверь и в приемной появляется доктор Нокс младший. Он сильно изменился, стал больше похож на своего отца, доктора Нокса, правда, выражение его лица более добродушное и располагающее. - Альфонс Элрик! - радостно говорит он, подходит и крепко пожимает тому руку. Ал с удовольствием отвечает на рукопожатие - он все еще в восторге от того, что может чувствовать прикосновения. Рука доктора крепкая и теплая. - Рад видеть вас, доктор Нокс! - отвечает Ал. - Можете называть меня просто Томас (прим. автора: я чекнула главу/аниме/интернет, у сына др. Нокса нет имени, так что я решила дать ему базовое имя), пройдемте в кабинет, я как раз вас ждал. А вы, Камилла, - он строго обращается к медсестре, - займитесь работой. Альфонс на секунду жалеет, что доктор так легко распоряжается их временем, а так хотелось ещё поболтать с приятной девушкой. Он обещает себе, что ещё вернется к разговору и, незаметно для доктора, подмигивает медсестре. Та улыбается, на лице у неё появляется милый румянец. *** Ал рассеянно наблюдает за сеткой солнечных пятен на столе доктора Нокса. Прямо за окном растет липа, и лучи солнца, подсвечивая ее с другой стороны, создают рой солнечных зайчиков, которые будто гоняются друг за другом, когда крона дерева качается на ветру. Доктор Нокс с серьезным видом изучает медицинскую карточку Альфонса. - Все ваши анализы в норме, - доктор внимательно проходится по каждой строчке, - Но жалобы остались? - Да, - Ал кивает головой, - недавно снова стало… плохо. Во время разговора с… - Ал замечает, как у Томаса появляется тревожная морщинка между бровями, ему становится неловко, - ну, в общем, во время серьезного разговора, началась… тошнота, - Ал понижает голос, - и вообще, когда волнуюсь, тоже. Доктор Нокс удивленно поднимает брови. - А на другие эмоции есть реакции? Мигрени может, озноб? Мигрени, да, - Ал закусывает губу. Об этом он вспоминать не любит. Головные боли начинаются в тот момент, когда он совсем не может контролировать крайнюю степень гнева. Слава богу, пока что они не возвращаются. Ал и так хорошо помнит оглушающий писк в ушах и боль, сдавившую голову кольцом. Он надеется, что с ним больше никогда такого не случится. Доктор Нокс снимает очки, потирает переносицу, совсем как его отец, молча разглядывает Ала. - Послушайте, - Томас вздыхает, - Вам не в нашу клинику. У нас нет врачей этого профиля. - В смысле? - удивленно отвечает Ал, - Какого? - Я вам сейчас напишу телефон и адрес, куда стоит обратиться, - Томас достает из кармана брюк записную книжку, делает пару пометок, отрывает листок и протягивает его Алу, - обязательно позвоните и договоритесь о приеме. Ал с сомнением берет бумажку и бессмысленно пялится на неё. - Вам всего лишь, - доктор Нокс сверяется с картой Ала, - полных семнадцать лет. Вам жить и жить. Нужно избавляться от таких состояний. Вы же из Ксинга вернулись недавно? Ал кивает, не понимая, к чему ведет доктор Нокс. - Вы там психологическую помощь получали? - спрашивает тот, отчего у Ала тут же округляются глаза. - Ч-что? - Ал не верит своим ушам, - Вы что думаете - я псих?! Томас улыбается, стараясь не рассмеяться. Реакция Ала кажется ему даже милой. - Я не говорю, что вы псих или что-то такое, но зная вашу биографию, я настоятельно бы рекомендовал заняться ментальным здоровьем, - Томас снова надевает очки, - Послушайте, мой отец.. Он долго страдал паническими атаками, бессонницей, ПТСР и тому подобными состояниями. Но мы с мамой нашли ему хорошую терапию. И он сейчас себя прекрасно чувствует, стал больше улыбаться. Мама говорит, что теперь он тот же человек, каким был до гражданской войны. Ал слушает Томаса и не верит тому, что слышит. Что значит терапия? Какое ментальное здоровье? С ним, с Альфонсом Элриком, все хорошо. Он абсолютно здоров, просто тело, которое несколько лет провело за пределами врат, не может привыкнуть к обычному темпу жизни. А с его головой все в порядке. Он добрый и терпеливый - как полагается быть настоящему джентльмену - и у него никогда не бывает панических атак, он хорошо спит и редко грустит. Об этом он и сообщает доктору Ноксу, с доброжелательной улыбкой. Томас только тяжело вздыхает в ответ. - Этим вы похожи на моего отца, - доктор Нокс младший складывает руки в замок, - Он несколько лет отрицал, что ему нужна помощь. Впрочем, я не могу настаивать. А, вот еще, - Томас вытаскивает из стопки бумаг табличку, - это диета. Она поможет облегчить симптомы аллергии. Ал берет в руки табличку - это разделенная на две половины картонка, в одну часть которой выписаны продукты, которые нельзя употреблять, а во вторую часть - которые можно. Ал с грустью смотрит на скудный список разрешенных продуктов. Он понимает, что как раз-таки избегает их, а не противоположные. - Я думаю, дело в том, что я, - Ал тут же поправляет себя, - точнее, мое тело, долго находилось в месте, где… - он задумчиво смотрит на доктора Нокса, подбирая слова, - не было взаимодействия со внешним миром. - Да-да, - Томас перебивает его, - мне отец все рассказал. Я понимаю. Все же, я настоятельно рекомендую подумать об этом, - он кивает на листок с номером, который Ал кладет обратно на стол, - Дело не только в диете. Ал кивает, делает вид, что не слышит доктора Нокса, чтобы, не дай бог, не разволноваться. - Хорошо, спасибо за помощь, доктор Нокс, Томас, - Ал поднимается и протягивает доктору ладонь, - Было приятно побеседовать с вами. Томас кивает, отвечает на рукопожатие Ала с небольшим разочарованием. Он понимает, что работа тут предстоит долгая. - Рад помочь! - он тоже поднимается, берет листок с номером психотерапевта и вкладывает Алу в руку, - Все-таки, подумайте над этим. Ал натянуто улыбается, сжимает руку в кулак и прячет ее в карман брюк. Затем снова коротко прощается и выходит из кабинета. Камилла, перебирающая бумаги все это время за столом регистратуры, поднимает удивленные глаза на Ала, когда тот хлопает дверью кабинета - вид у Альфонса настолько встревоженный, что она начинает беспокоиться. - С вами все хорошо? - говорит она ему вслед, неловко высовываясь из окошка. - Да, - Ал вздрагивает от звука ее голоса и, обернувшись, принимает невозмутимый вид, - да, все отлично. - Вызвать такси? - Камилла тянется к телефону. Словам Ала она не верит - видно, что он чрезмерно взволнован, но пытается держать себя в руках. - Нет-нет, - Ал пересекает приемную, стараясь как можно быстрее покинуть клинику, - Я пожалуй пешком пройдусь. Но он вдруг замирает у двери - пару секунд решается - и снова оборачивается к девушке. - Вы до скольки работаете? - говорит Ал и чувствует как потеют ладони. Камилла смущенно улыбается. - До закрытия, до восьми. А что? - Я зайду за вами, - голос предательски дрожит, совсем уж Ал не похож на героя дешевого бульварного романа. Но с другой стороны, усов у него тоже нет. Камилла смеется в ответ и краснеет. Такому робкому и приятному мальчику она не может отказать. - Хорошо, - отвечает она, - Я буду ждать. *** Погода в Централе сегодня чудесная. Дождя нет уже пару дней, улицы сухие и чисто вымытые, пожелтевшие кроны редких деревьев как будто переливаются на солнце. Люди, главное, радостные и счастливые, дети играют в листве, какая-то нега стоит в воздухе. Алу нравится такая погода. Если бы Эдвард был рядом, если бы не все проблемы, то они бы гуляли и разговаривали часами на пролет. Или же уехали в Ризенбург: там Уинри, Пинако, Дэн, старые друзья. Или можно было бы встретиться с Земпано и Джерсо, завалиться в какой-нибудь хороший бар, послушать их байки, рассказанные и пересказанные тысячу раз - главное, они никогда не надоедают, потому что обрастают все новыми и новыми подробностями. Ал раздраженно пинает камень, попавшийся под ногу. Нет, надо было что-то опять придумать, вернуться ради этого из Ксинга, страдать опять из-за гомункулов, слушать какой-то бред про то, что ему требуется психотерапия. Если Алу и нужен психолог, то только из-за того, что Зависть уже неделю изводит его. После того, как Зависть распотрошил чемодан с исследованиями, взбесившийся Мустанг предложил Алу запереть Зависть в подвале*, и не выпускать до лучших времен. Или пока тот не признает в Але хозяина и не будет молить о пощаде. Но Ал решает поступить благородно и простить Зависть - вот теперь расхлебывает плоды своего благородства. Все проделки, которые устраивает Зависть, нельзя отнести к разряду серьезных злодеяний - так, мелкие пакости. Например, на следующий день Ал обнаруживает пропажу ключей и ищет их полдня, внутренне закипая, потому что понимает, кто является причиной их исчезновения. Находит ключи на чердаке - за печной трубой. Тогда Ал думает о том, как они будут отапливать дом зимой, ведь труба наполовину разобрана, так что обида быстро проходит. Когда Ал звонит печнику, то почти не помнит, что злился сегодня весь день, хотя, говорит по телефону более резко, чем обычно. А потом все колбы и мензурки в рабочем кабинете - для него Ал приспособил круглую комнату с двумя панорамными окнами в «башне» - магическим образом лопаются в его отсутствие, стекла на полу нет, так что Алу приходится звонить Мустангу и просить заказать новую посуду для лабораторных исследований. Генерал обеспокоенно спрашивает, все ли у Альфонса под контролем и нужно ли его присутствие, на что Ал отвечает: «Да, генерал, все нормально, просто изменилась влажность, вот и стекло лопнуло. Приезжать не нужно». Ал и сам понимает: говорить первое, что приходит в голову - глупая идея, но это срабатывает и Мустанг, хоть и сомневаясь, верит Алу. Вечером приезжает курьер с новым набором посуды, а кабинет теперь закрывается не только на ключ, но и на кодовый замок, который Ал сам устанавливает без помощи алхимии. Гордость за то, что он может сделать что-то своими руками, пересиливает обиду, но гвозди почему-то слишком яростно забиваются в стену. Так, что с потолка падает штукатурка. Ну, это просто дом совсем дряхлый, а не потому что Альфонс злиться. Когда Ал собирается утром в «Клинику доктора Нокса», то с досадой обнаруживает, что карманы его пальто подрезаны. Ал чувствует, как к горлу подкатывает ком, поэтому сжимает челюсть так, что начинают пульсировать виски. Ничего, карманы можно подшить. А потом обсудить все с Мустангом. Ал, ещё после пропажи ключей, пытается поговорить с Похотью, решив, что она может повлиять как-то на Зависть. Та в ответ смотрит на Ала с раздражением и только пожимает плечами, буркнув, что не понимает, о чем говорит Ал. Обжорство недовольно зыркает на Ала, но больше не предлагает Зависть съесть. Жадность в ответ сонно зевает и удивительно миролюбиво отвечает: «Ну, вот такой он, наш братец». С Завистью вообще поговорить не получается - тот избегает Ала так упорно, что даже выходит из комнаты, только услышав шаги Альфонса. Ал и сам не особо хочет взаимодействовать - ему все еще неприятны воспоминания о том, что происходило в Третьей лаборатории, и о том, как Зависть обманул Мэй Чан. Когда Ал вспоминает о Мэй Чан, то его сердце начинает ходить ходуном. Он даже не замечает, как забредает в лабиринт дворов и узких улочек, в которых раньше они с братом легко ориентировались. Сейчас Ал почти не помнит выхода отсюда, поэтому чувствует, что вроде как заблудился. Эти лабиринты похожи на те чувства, которые вызывают у него отношения с Мэй Чан. Все два года, в течение которых Ал пробыл в Ксинге, они тесно общались. Ал даже может назвать Мэй близкой очень близкой подругой. Но по законам Ксинга, Мэй не может иметь отношений с мужчиной до того момента, пока ей не исполнится семнадцать лет. В этом году Мэй исполняется пятнадцать, и она закатила истерику, узнав, что Альфонс собирается вернуться в Аместрис. Впрочем, это на неё очень похоже, Ал и не ожидал другой реакции. Ее слезы почти заставляют Ала передумать, но поставив на чашу весов свое и общечеловеческое благополучие, он выбирает второе. Ал уверен, что его исследования** помогут многим людям, поэтому готов принести в жертву свои отношения с Мэй Чан. Но в конечном итоге, Мэй говорит Алу, что все равно будет любить его и ждать, когда он вернется обратно, как Уинри ждала Эда. Ал хотел тогда возразить, что Уинри никого не ждала, а сама часто ввязывалась во все передряги вместе с ними, но промолчал. Понадеявшись на то, что Мэй с ним не поедет и не будет создавать проблем ни себе - принцессам ее возраста уже не так часто можно покидать дворец - ни ему. Но все-таки, Ал дает ей обещание. Дает ей глупое наивное обещание, что они поженятся через два года, когда Мэй сможет связать себя брачными узами. Тогда он увезет ее из Сина, и они поселятся в Ризенбурге, вместе с Эдом и Уинри, нарожают множество детишек, будут жить припеваючи, горя не зная. Ал останавливается рядом с огромным мусорным баком, заполненном доверху, который стоит позади жилого дома. К облезлой кирпичной стене дома, что исписана всякими похабными надписями, прислоняется зеркало с серыми тусклыми пятнами по бокам. Ал смотрит на себя в отражение - хоть в голове и проносится предостережение Пинако о том, что не стоит смотреться в старые зеркала - и видит измученного семнадцатилетнего подростка в песочного цвета пальто. Ал разглядывает свое лицо и пытается понять, что им руководило, когда он в приемной сказал Камилле, что зайдет за ней вечером. Он взъерошивает волосы и трясет головой. Ал прекрасно понимает, что им руководит сейчас - гомункул с таким же именем рассмеялась бы ему в лицо. Все два года Ал и Мэй не переходили границы дозволенного - только слишком горячие поцелуи, только слишком тесные объятия, от которых Альфонс сильно заводился, но никогда не снимал напряжение известным способом. Потому что настоящие джентльмены так не делают. Ал знает, что этим занимается его брат, он не считает что это что-то постыдное или грязное, но… как-то ему неловко даже думать о таком. Правда, тело иногда сильнее, чем мысли, поэтому по утрам Ал не может сразу встать с постели и выйти из комнаты, а лежит добрых минут десять, пытаясь сосредоточить мысли на чем-то, кроме фантазий о Мэй. Не всегда удается, и ожидание затягивается, а иногда сны про близость с принцессой Сина заставляют его проснуться с мокрым пятном на боксерах. Именно поэтому он предложил встречу Камилле - им руководил не трезвый рассудок, а навязчивое желание тела, которое появляется всякий раз, когда он общается с симпатичной девушкой. Ал зажмуривается и трет глаза, думая о том, какой же он все-таки подлец. Ведь Мэй ждёт его там, одна, в огромном дворце, уверенная в его непогрешимости, в его верности. Может быть, она тоже хочет провести с ним ночь, но не может из-за дурацких законов Ксинга, а он здесь, приглашает девушку, буквально первую встречную, на свидание! «Ну, и мудак же ты» - думает Ал, смотря на свое раскрасневшееся лицо. Мудак- это да. Но точно не псих. Не нужна ему никакая терапия, только нормальные отношения с девушкой. А они будут, осталось только закончить исследования, а потом подождать каких-то полтора года. Вдруг Ал слышит тихий мяв. Сначала Ал не верит своим ушам, а потом замечает двух маленьких котят у мусорного бака. На вид им недели две - уже открылись глазки, но на лапках они стоят нетвердо, покачиваясь и подслеповато озираясь. Ал нежно улыбается и садится на корточки, чтобы их рассмотреть поближе. Один котенок почти желтый, настолько он оранжевый, второй котенок - серый с белыми пятнышками на лапках. Ал ловит себя на мысли, что котята напоминают ему Эда и его самого в детстве. Эта мысль заставляет его сердце сжаться от нежности. - Привет, - говорит Ал котятам, тянется к ним кончиками пальцев, чтобы те познакомились с ним, - вы что тут, совсем одни? Котята принюхиваются, вытягивая шеи. Желтый побойчее, поэтому он подходит ближе неловкими шажками и кусает Ала за палец. Тот расплывается в улыбке. И хоть у его тела аллергия на кошек, душа прекрасно знает, что может заглушить тревогу, хотя бы на время: забота о двух маленьких котятах. Тем более, никто не может теперь запретить ему завести кошку, к тому же ближайшие полгода у Ала есть дом - каким бы он ни был - и тепло, чтобы котята были в безопасности. Ал обходит мусорный бак, пытаясь найти маму котят, но никакой кошки поблизости нет. Тогда он кладет котят за пазуху, аккуратно прижимая к себе. Теперь все будет хорошо, - говорит он котятам, нежно прикасаясь к их влажным холодным носикам. Котята, согревшись, расслабляются и засыпают. Путь до большой улицы сразу находится, ведь теперь Ал чувствует ответственность за два маленьких быстро-быстро стучащих сердечка. Он находит телефонную будку и вызывает такси. День определенно становится лучше. *** Всего в доме восемь комнат, включая две ванные и кухню-гостиную. В первый же день Ал распоряжается насчет спален: отводит себе место на третьем этаже, рядом с круглым «кабинетом», гостиную просит не занимать - Жадность говорит тогда с усмешкой, что гости к ним все равно ходить не будут - и свободными остаются всего три комнаты. Похоть селится в самую дальнюю и просит врезать в дверь замок, который тут же закрывает на несколько оборотов изнутри. Обжорство получает отдельную спальню, так как жить с ним никто не хочет. Зависть делает обиженное лицо и недовольно бурчит: «Делайте, что хотите». Жадность тоже не особенно в восторге от перспективы жить с Завистью, поэтому говорит: «Может, я все-таки на кухне посплю?» Ал только отрицательно качает головой. Хоть ему и становится совестно перед тем, кто помог одержать победу над Отцом, но гостиная предназначается Мустангу. Генерал обещал иногда наведываться с проверками, он и так мотается из Ист-сити в Централ почти каждый день по различным поручениям, поэтому Ал решает, что для генерала лучшим выходом будет оставаться на ночь и уезжать утром. Но пока что гомункулам об этом знать не обязательно - хоть они и принимают нынешнее положение достойно, но без особого восторга, и порой кажется, будто в воздухе искрится электричество. Вскоре, Ал и сам начинает жалеть о своем решении. Всю предыдущую неделю Жадность ходит каким-то понурым и хмурым. К пятнице Ал понимает - Жадность практически не спит. Альфонс знает, что гомункулам тоже нужен сон для отдыха, поэтому решает, что Зависть издевается не только над ним. Теперь Жадность засыпает при любой возможности - Ал обнаруживает его спящим за столом на кухне, спящим на веранде, спящим на диване в гостиной. Ал чувствует, как напрягается от раздражения, когда думает о том, что приходится переживать Жадности каждую ночь. Сам он спит беспробудно, если его не мучают кошмары из прошлого или сны о Мэй, и не слышит ничего странного из комнаты снизу. Даже когда посреди ночи спускается попить воды, в доме стоит мрак и гробовая тишина. Даже сейчас, когда Ал заходит в гостиную, с двумя котятами за пазухой, Жадность спит, развалившись, на протертом диване перед журнальным столиком, на котором разложены какие-то бумаги, и камином - он явно нуждается в чистке, так как внутри все черное от копоти. Ал трогает Жадность за лодыжку холодными пальцами и тот, вздрогнув, открывает глаза. Секунду он смотрит на Ала недовольно, но потом улыбается ему и садится, позевывая и растирая красноватое пятно от подушки на лице. - О, Альфонс, я как раз тебя ждал, - говорит он сонно. Ал наклоняется и показывает ему котят. Жадность улыбается, больше тому, что Ал не изменяет себе. Жадность кладет желтого котенка на ладонь и подносит к глазам: - На Стального похож, - говорит он, - А этот на тебя. Когда вы ещё мелкие были, - имея в виду времена их первого знакомства. Он кивает на серенького, который робко выглядывает из-под лацкана пальто. Ал улыбается. Честно говоря, Ал хочет, чтобы гостиная оставалась свободной, не только из-за генерала, но и потому что внутренне надеется, что Эд будет хотя бы изредка приезжать в Централ. Теперь, у него всегда есть место, где остановиться. Слушай, у меня к тебе разговор, - продолжает Жадность, поглаживая желтого котенка. - Да? - удивляется Ал, он надеется поговорить о проделках Зависти. Но Жадность пододвигает ближе журнальный столик и предлагает Алу сесть рядом. Когда Ал садится, то Жадность раскладывает перед ним бумаги, положив котенка на плечо. Тот цепляется за Жадность коготками, чтобы не упасть и с интересом заглядывает, чем таким занимаются люди. - Помнишь, в Дублисе у меня был бар? - говорит Жадность. Ал медленно кивает, заинтригованно прищуриваясь. Он прекрасно помнит «Гнездо Дьявола» - можно сказать даже, что он бывал там, правда, только в подвале. - Так вот, - продолжает Жадность, с некоторым волнением в голосе, - Я бы хотел открыть похожий здесь, в Централе. Вот, посмотри, я набросал тут чутка, - Жадность подталкивает к Алу бумаги, на которых кривоватым почерком расписан бизнес-план. Ал берет его в руки и пробегается округлившимися глазами по записям. - Да-да, - Жадность считывает удивление Ала по-своему, - Я знаю, о чем ты думаешь. Но все честно, - он поднимает раскрытые ладони в знак правдивости своих слов, - Никакого криминала и всё-такое. Все-таки, я учусь на своих ошибках! Не то, что эти… - Жадность откидывается на спинку дивана, - Ну, знаешь, все-таки я столько времени провел с принцем Яо в одном теле. Не прошло даром! - Жадность усмехается. Ал откладывает бумаги, добродушно улыбается Жадности. Тот ведь прекрасно понимает, что гомункулам нельзя покидать дом, а если кто-то и вздумает выйти на прогулку, то только до дороги, либо до забора-сетки, которым огорожена территория позади. Но, все-таки, Ал доверил бы Жадности не только работу в баре, но и свою жизнь. Тем более, он испытывает вину за то, что поселил Жадность в одной комнате с Завистью, тем самым лишив его сна. Поэтому Ал отвечает: - Я поговорю об этом с генералом Мустангом, - Ал откладывает бумаги, - Кажется, он будет не против. Жадность радостно смеется и хлопает Ала по плечу, из-за чего желтый котенок чуть не сваливается с него. Жадность подхватывает котенка, берет в руку и нежно поглаживает, успокаивая. - Тогда я ещё поработаю над планом и представлю Мустангу все в лучшем виде! - радостно говорит он, Ал улыбается в ответ, - Мне будет не хватать твоей помощи в исследованиях, но я бы не хотел, чтобы ты скучал здесь, - говорит он. - Да забей, - Жадность машет рукой, - Я же здесь, во-первых, для того, чтобы помогать тебе. Кстати, - он кивает, - А ты о чем хотел перетереть? Ал сконфуженно смотрит то на Жадность, то на котенка в его руке. Потом опускает глаза на серого за пазухой и заливается краской. - Вот если бы у тебя была девушка… - внезапно для самого себя говорит Ал, потому что поговорить он вообще-то хочет не об этом, - Ты бы позвал на свидание другую? - он поднимает на Жадность бордовое от стыда лицо. Жадность громко хохочет. - Ты это у меня спрашиваешь? - отвечает сквозь смех Жадность, - У самого жадного из гомункулов? Ал неловко кивает. - Ааа, я понял! - Жадность снова не до конца понимает Ала. Вообще, тот задает вопрос, потому что уверен, что у Жадности больше опыта с женщинами, - Слушай, тут такое дело… Две женщины всегда лучше, чем одна. Поэтому иди на свое свидание и, - Жадность недвусмысленно подмигивает Алу, - Покажи ей, кто тут настоящий мужик, - после этих слов Ал ещё сильнее заливается краской. Вдруг желтый котенок начинает истошно пищать. Жадность приближает его мордочку к глазам. - Ты че орешь? - говорит он, - Жрать хочешь? - котенок вопит в ответ. Его серый брат вторит ему. - Действительно, похоже, есть хотят, - отвечает Ал, стараясь перевести тему. Жадность поднимается. - Пошли, поищем им что-нибудь? Что там эти кошки едят? Когда Жадность уже направляется к кухонному гарнитуру, Ал окликает его. - Послушай, - говорит Ал, - Извини, что так вышло… с комнатой. Я попробую что-нибудь придумать, мне жаль, что тебе приходится жить с… - Да забей, - перебивает его Жадность, - Все норм. - Я заметил, - Алу становится неловко от того, как серьезно на него смотрит Жадность, - Что ты не спишь по ночам и… - «мне правда стыдно за это», хочет добавить Ал, но Жадность снова перебивает его: - Забей, правда, - говорит он, - Это только наши с ним проблемы. Жадность молча обыскивает кухонные шкафчики в поисках еды, показывая, что больше он не намерен поднимать эту тему. Ал идёт к нему, ругая себя за излишнюю чувствительность. Следующие пару часов они проводят с Жадностью в поисках еды для котят. На самом деле они оба плохо представляют, что можно давать таким малышам, поэтому в итоге кормят их молоком, которое Ал купил с утра. За продуктами, кстати, пришлось пройти чуть больше километра, в ближайшую лавку, но Ал только рад как можно меньше находится в доме. Потом они сооружают котятам жилище из деревянного ящика, который находят в подвале и наполняют его ветошью, чтобы малышам было мягко спать. Котята сразу же засыпают, как только их кладут внутрь. Рядом Ал выстилает пару вчерашних газет. В этих хлопотах, Ал не замечает, как быстро подходит время ехать обратно к «Клинике Нокса», и ему кажется, что вполне можно примириться с ситуацией, когда он вынужден жить под одной крышей с гомункулами. Все-таки, некоторые из них, в том числе Жадность, вполне себе человечны. Ал снова убеждает себя, что раздражение на Зависть не имеет смысла. Но часы с ржавой кукушкой, стоящие над камином, лязгая и повизгивая, пробивают ровно семь. Ал вздрагивает, обернувшись на них, и, пока они бьют, все ещё внутренне колеблется. - Ну, ты чего? - спрашивает Жадность, - О женщине думаешь? Нужно оно тебе или нет? Он усмехается, когда видит зардевшиеся щеки Ала. - Да ладно тебе, можно и съездить разок, - говорит гомункул, усмехнувшись, - От тебя не убудет, а женщин вообще уважать надо. Ал сильно закусывает нижнюю губу - да, женщин действительно надо уважать. Жадность зевает и потягивается: - Ладно, ты думай, а я пока тоже пойду посплю, - он направляется к выходу из гостиной, вполголоса напевая какую-то знакомую песенку про то, что у любви крылья, как у пташки, но Ал не может вспомнить, что это за песня***. Когда Жадность уходит, Ал, погладив тихо сопящих котиков, идёт в прихожую, где накидывает пальто и набирает по телефону, что стоит на расшатанной трехногой тумбочке у входа, номер такси. *** Альфонс просит таксиста остановиться у цветочного магазина, что находится через улицу от «Клиники». Там он покупает большой букет нежно-розовых пионов, а потом спешит на встречу, постоянно сверяясь с наручными часами. Ему ужасно не хочется заставлять Камиллу ждать. И тем ставить обоих в ещё более неловкое положение. Когда Ал прибегает на место встречи, Камилла уже ждёт его, стоит прямо под фонарем, и высматривает Альфонса в каждом прохожем. - Привет! - Ал подбегает к ней и протягивает букет, - Это вам! Камилла расплывается в улыбке, принимая букет, она так же очаровательно краснеет, как и сегодня утром - это настолько нравится Алу, что он почти забывает обо всем, что хочет сказать. - Можно на ты, - говорит Камилла. Ал глубоко вздыхает, пытаясь успокоиться. Все в нем борется с желанием отпустить контроль и броситься во все тяжкие - забыть хоть на секунду о Мэй и просто хорошо провести время с новой девушкой. Возможно, вечер будет наконец-таки с продолжением, а не с «просто поцелуями». Но Ал делает неимоверное усилие и берет себя в руки. - Камилла, мне надо тебе кое в чем признаться, - Ал набирает в грудь воздух, - У меня есть невеста, - выпаливает он на одном дыхании, - Я знаю, что ты сейчас думаешь, что я - чудовище, - Ал опускает глаза, - И я не знаю, чем тебе возразить, - Ал чувствует, что ситуация становится все хуже и хуже, - Просто ты очень красивая… Ал медленно поднимает голову, ожидая, что Камилла ударит его букетом или заплачет, или выкинет что-то подобное, как это сделала бы Мэй Чан. Но Камилла только громко смеется. - Честно сказать, - говорит она, успокоившись, - Есть ещё одна проблемка, Альфонс, - Камилла смахивает со щеки слезинку, выступившую от смеха, - Я посмотрела в твоей карточке, тебе всего семнадцать, а мне двадцать четыре. Это не сильно большая разница, но не очень-то законно. «В Аместрисе!» - мысленно добавляет Ал, но тут же одергивает себя. - Ну, - сконфуженно говорит он, - Даже не знаю, что сказать. - Да ничего, - Камилла пожимает плечами, - Мы можем просто поужинать вместе, как друзья, - Камилла нежно улыбается Алу, - Знаешь, я даже завидую твоей невесте, - смущенно опускает глаза, - Как она только такого обаятельного парня отпустила… Ал краснеет, но подает Камилле руку. - Давай найдем хороший ресторан, и я тебе все расскажу, - говорит он. *** Ал возвращается домой поздно вечером в прекрасном настроении. День прошел просто замечательно, давно у него не было таких хороших дней. С Камиллой вечер пролетает незаметно, хотя, Ал не уверен, будет ли она ещё видеться с ним. Но это не мешает ему чувствовать, что он почти влюблен в неё. И в Мэй Чан, и в котят, которых он сегодня приютил. Ал даже почти не расстраивается из-за гомункулов и доволен тем, как ему удалось побеседовать сегодня с Жадностью. Вот ведь! И эта идея с баром - отлично! Осталось только уговорить Мустанга - и ничего, что к исследованиям Ал сегодня совсем не притрагивался, как и вчера и позавчера. У него целых шесть месяцев впереди, правда, уже без одной недели. И этот старый дом - его нужно совсем чутка подлатать - будет как новенький! Их же пятеро - шестеро, если считать Мустанга и семеро, если еще Эд подключится - вместе справятся! Ал пританцовывает, когда взбегает по лестнице на крыльцо - вот ступеньку нужно отремонтировать, но это завтра! Завтра! А сегодня… Как же там пел Жадность? У любви, как у пташки крылья… Ал распахивает дверь прихожей. Там все еще темно и сыро, до ужаса неуютно, но Алу все равно. Раздражение, которое понемногу накапливалось неделю и не имело выхода, Ал пытается спрятать от себя самого за радостными воспоминаниями сегодняшнего вечера. Пусть он сидел как на иголках, больше от того, что его вгоняли в краску случайные прикосновения Камиллы и запах ее духов, но зато как они смеялись над шутками друг друга! С каким интересом она его слушала! Как смущалась и улыбалась! «Как там дальше поется?» - Ал скидывает с себя пальто, - «Ее уже нельзя поймать?.. Ее почти нельзя поймать?» На секунду Ал снова вспоминает о том, что у него подрезаны карманы пальто, но тут же гонит от себя эту мысль - никакой Зависть не может его расстроить. Вдруг Альфонс различает громкий кошачий писк, будто котят режут, не меньше. Ал тревожно прислушивается, а потом стремительно пересекает прихожую, коридор и распахивает дверь в гостиную. Сначала Ал ничего не разбирает в темноте. Потом, когда его глаза привыкают, то он различает в тусклом свете луны, что котята подвешены за хвостики к старинной деревянной люстре, которая, видимо, осталась ещё от прошлого хозяина. Электричество в доме ещё отключено, так как проводка абсолютно гнилая - Ал только думает заняться ею - поэтому пять розеток люстры пусты. Алу вообще очень нравится эта люстра. На ней так красиво вырезаны листья аканта****. Ал не замечает Зависть, который стоит в темноте, прислонившись к кухонной столешнице. Ал заходит в комнату, преобразует деревянную лестницу - похожую он видел в библиотеке Централа, с красивыми завитушками, покрытыми лаком - поднимается по ней и аккуратно освобождает котят. - Как тебе? - подает голос Зависть, он улыбается, в свете луны блестят глаза, - Люди празднуют Рождество в декабре*****, я подумал, что можно начинать готовиться, - Зависть фыркает, - Впрочем, есть же еще один праздник, День всех святых. Как тебе украшения? Ал чувствует, как к горлу подкатывает тошнота. Но он сглатывает, пытаясь сдержаться, и тут же обруч боли сдавливает затылок и виски. Когда Ал кладет все еще пищащих котят обратно в ящик, то уже не слышит ни голоса Зависти, ничего больше - вокруг него как будто образуется вакуум, где слышен только гул в ушах. Все, что накапливалось неделю, резко взрывается в нем, и пока Зависть с насмешкой разглагольствует о бессмысленности человеческих праздников, Ал чувствует, как в нем плещется ярость. Секунда - и Зависть хватает огромный земляной кулак. Потом Ал сам будет спрашивать себя - как так получилось, ведь он даже не думал о преобразовании? Даже не прикасался к полу, представляя, как сожмет Зависть в кулаке? Вроде. Ал не может сказать точно, о чем он думал в тот момент. - Послушай, - говорит Ал, смотря прямо перед собой в темноту. Его голос удивительно спокоен, - Я не понимаю, чего ты хочешь. Ал сжимает руку в кулак, чтобы хоть чуть-чуть успокоиться, а в это время рука из земли и мусора сжимает Зависть все сильнее и сильнее, так, что тот начинает хрипеть от боли. - Я тебя, конечно, прощу - говорит Ал, практически не мигая и не слыша хрипов Зависти, - Но я просто не понимаю… Ал делает глубокий вдох, но это не помогает, он все еще сжимает кулак до побелевших костяшек. - Я просто не понимаю, за что ты меня так ненавидишь? - Ал чувствует, как рот предательски заполняется слюной, - За то, что мы тебя снова вернули сюда? Ты так не хочешь жить? Я могу вернуть тебя в изначальную форму в любой момент… В любой момент… - Ал горько покачивает головой, потом сглатывает, отчего снова становится только хуже. Всю его голову заполняет писк, и Ал сжимает челюсть до скрипа. Где-то на периферии памяти Ал ухватывается за мысль о том, что Зависть может обратиться во что угодно - в том числе в огромное многоголовое чудовище. Ал поворачивает голову - она поворачивается как будто со ржавым скрипом в шее - чтобы посмотреть на Зависть, но тот только корчится от боли. «Как странно», - думает Ал и слышит чей-то чужой голос, далеко-далеко: «Прекрати, ему же больно!» «Больно?» - думает Ал, продолжая сжимать кулак, - «Мне тоже больно» Когда Ал чувствует, что ему на лицо что-то брызгает, он, словно в замедленной съемке, приближает свободную руку к скуле и проводит по ней пальцами. Медленно отводит руку. Пальцы блестят в лунном свете. Ал принюхивается. Кровь? Ал смотрит на свой потемневший отчего-то кулак. Как так получилось, что он тоже блестит? - Хватит! - Похоть толкает Ала в плечо, - Он уже все. Ал вздрагивает. Вдруг реальность стремительно обрушивается на него. Ал отпускает кулак - земляная рука рассыпается тут же, оставляя после себя смесь грязи, земли, мусора и растений. Остается огромная дыра в полу. Зависть, лежащий рядом ничком, над ним вспыхивают красные молнии регенерации. Похоть, какая-то взъерошенная. Обжорство, скалящийся на Ала. И Жадность, облокотившийся на дверной косяк. - Ал, - говорит он, - С тобой все нормально? Ал с ужасом замечает в его словах испуг. Он убеждает себя, что Жадность просто переживает за своего «брата», ничего больше. - Да, - Ал встряхивает головой, - Все нормально. Он на нетвердых ногах, покачиваясь, все еще ощущая дикую головную боль, выходит из комнаты. Выходит на веранду и долго, тяжело дышит. Вроде, боль отступает. Ал не может точно сказать, что сейчас происходило с ним. Если его кто-то попросит рассказать поочередно события - он не сможет связать и пару слов. Ал помнит котят, подвешенных на люстре, а дальше - как стоит здесь, на веранде, а руки и лицо у него в крови. В комнате лежит Зависть, медленно восстанавливаясь. Ал кладет руки в карманы брюк и нащупывает бумажку, которую ему дал доктор Нокс утром. Ал достает ее - она тут же окрашивается алым - и соображает пару секунд. Когда Ал звонит по номеру, стоя перед скрипящей на ветру дверью в прихожей, он даже не уверен, работает ли эта клиника в такой поздний час. Но на счастье, в клинике существует круглосуточная служба. - Я могу записаться на прием? - говорит Ал, дрожащим голосом дежурному врачу. *** Когда Зависть заходит в комнату и громко хлопает дверью, Жадность сразу же открывает глаза. Нельзя сказать, что он вообще планирует спать сегодня - обычно, Жадность просто думает о предстоящей жизни, в течение нескольких часов до самого рассвета, пока в комнате не становится светло, а Зависть не затихает. Правда тогда сон уже совсем пропадает, и Жадность спускается вниз, на кухню. Курит, пьет кофе, который принёс Ал, сидит на веранде, наблюдая, как над дорогой и лесом поднимается солнце, считает, сколько машин проезжает мимо. Иногда, он все равно засыпает на диване в гостиной, либо прислонившись к деревянному полусгнившему столбу. Жадность не может сказать, сколько ночей удалось поспать. Но сегодня, он точно знает, все повторится, и поспать не получится. Зависть ложится в кровать, не раздеваясь и не раскладывая постель. Сжимается калачиком и проходит пара долгих минут, прежде чем Зависть начинает плакать. Жадность невыносимо ругает себя за то, что ему очень жаль Зависть. Ведь тот никогда не испытывает жалости к нему. Зависть, например, просто стоял и смотрел как Отец убивает его. Да и вообще, из гомункулов никто и никогда не был на стороне Жадности. Если кто-то из них, хотя бы один раз, сможет сказать про Жадность: «О, так он хороший парень!», то, наверняка, мир перевернется, не меньше. Но в этих ночных бдениях есть и что-то хорошее: например, одной ночью Жадность придумывает снова открыть бар и даже, размышляя о нем, набирается нахальства рассказать обо всём Алу. Единственное, что Жадность невыносимо раздражает - это еженочный скулеж с соседней койки. И как в таком тщедушном тельце умещается столько слез? Ещё раздражает жалость, которая мешает Жадности наорать на братца и все наконец прекратить. Но сегодня - он обещает себе, после того, как с ужасом обнаруживает, что сделал Ал - Жадность хотя бы попытается. - Может быть хватит? - протягивает Жадность вслух - Ты уже неделю воешь! - Отвали, - сквозь зубы шипит Зависть. А потом снова давится слезами. Жадность вздыхает. Он встает, подходит к кровати Зависти и ложится рядом. - Будешь так много плакать - глаза вытекут, - говорит Жадность. - Не вытекут, - отвечает сдавленно Зависть, икнув. Жадность косится на него, кладет руки под голову. - Ну, как знаешь, - протягивает он, шумно вздыхая, - Будешь мне с баром помогать? - С каким нахрен баром? - отвечает Зависть, сквозь слезы, - Ты идиот? Жадность хохочет. - Возможно, - отвечает он. Зависть трет глаза и оборачивается на Жадность. - Что теперь делать? - говорит он. - В смысле? - Жадность отводит взгляд, он правильно понимает, о чем говорит Зависть, но вопрос настолько общий, что Жадность не знает как ответить. - Повезло тебе, - протягивает Зависть, - всегда знаешь, как жить. Что делать. Я не знаю, например. Все время смотрю на других. Но теперь никто не знает, что делать. Жадность улыбается, притягивает Зависть к себе поближе и обнимает. - Не ссы, - говорит он, - Прорвемся. Что-нибудь придумаем. Зависть, вместо того, чтобы оттолкнуть Жадность, кладет голову ему на плечо и быстро засыпает.