Солнце Треомара

      Каморка возле угольного сарая оказалась вполне приличной и чистой, так что Наратзул нисколько не пожалел о своем благородном порыве отдать лучшую комнату Мерзулу. Ему вполне удалось выспаться, несмотря на бесконечный топот и навязчивое поскрипывание лестницы у него над головой. К тому же, после утреннего глотка зелья рассеивания — очень неплохо, надо сказать, приготовленного — шум с голове стало значительно тише.       Плохие сны оставили его впервые за последние две луны. Ни Храм Пожирателя, ни изогнутый клинок в его глубинах, ни кровь Зелары, ни растекающаяся тьма от силуэта Аркта не пришли этой ночью — и кто знает, от усталости ли, от магической аномалии или от переживания близкой смерти. Может быть, все вместе. Может быть, ни одно из.       Или Аркт и насылал эти сны?       Тьфу.       И думать о нем нечего!       Наратзул поспешно умылся нежно пахнущей полевыми цветами водой из кувшина, почувствовав свежесть и — наконец-то — спокойствие от определенности.       В зале таверны было полно посетителей, несмотря на ранний час. Котелок кипел, на сковородках шкварчало, голоса сливались со звоном посуды, за стойкой вместо близняшек находилась женщина, которая вместе с мужем старательно обслуживала многочисленных гостей. Найти местечко было трудно, так что Наратзул примостился у стойки неподалеку от двоих переговаривающихся мужчин-этерна, одетых весьма богато, но угрюмых до невозможности.       — Доброго утра вам, господин, — приметила его тавернщица. — Мое имя Абрис. Что желаете на завтрак?       Наратзул растерянно поглядел на трапезу угрюмых и с удивлением обнаружил перед ними маленькие чашки с редчайшим в Нериме напитком.       — Килейский? — вопросительно кивнул он в сторону соседей.       — Кофе? — уточнила Абрис. — Конечно. Высший сорт, уважаемый.       — А давайте, — улыбнулся Наратзул, который не пробовал кофе буквально с тех пор, когда целую вечность назад навещал Зелару в Унил-Яре.       Это почему-то пробудило очень приятные воспоминания.       — Вам с молоком — или без молока? — вкрадчиво спросила женщина.       — С молоком, — ответил Наратзул, припоминая свой первый глоток и смех Зелары: «А ты как думал, дурачок!».       — Это все проклятые святоши Ордена! — послышался возглас со стороны угрюмых, и бывшему Великому паладину пришлось навострить уши.       Абрис кивнула и отошла. Наратзул сделал вид, что крайне занят пересчитыванием монет в собственном кошеле, а сам прислушался к тихому разговору двоих этерна.       — Они всегда приносят проблемы, — шмыгнув носом, твердил один. — Когда ты сказал, что они сегодня прибыли в Треомар, я сразу нашел объяснение всей этой хрени, которая происходит в казначействе вот уже две луны! Это они виноваты. Наверняка принесли очередное письмо с угрозами. Или что-то похуже.       — Нет, они по религиозным делам, как обычно, — возразил другой. — Воздаем ли мы тут молитвы Эродану, тешим ли Тира или почесываем за ушком Мальфаса — вот единственное, что их интересует, а не всякие там денежные вопросы. Достопочтенный иэриус Кетцаль говаривал, что они не подвергают сомнению истинность культа Семерых настолько, что это не позволило им вовремя распознать ересь на Юге. Поэтому — на ересь теперь старательно проверяют нас.       — У, эти ваши жреческие шуточки! Ничерта вы не знаете. Ордену все равно, кому мы молимся, покуда в Эрофин идут наши подати. Их визит определенно связан именно с деньгами, с пересчетом гребаного Великого Долга, чтоб их Дозорный покусал.       — О, друг мой, казначеи вроде тебя видят всему лишь денежный эквивалент, а Орден славен своей принципиальностью.       — Нет, говорю тебе. Попробуй содержать гарнизон, как у Ордена, — и твои вопросы немедленно отпадут. Я тебе так скажу: наши давно знали, что Орден прикатит выбивать деньги и подготовились. Помнишь Фоллкера? Ну такой хитрый пряник, мелкий полуэтерна, бесячий, как гоблин. Ну мой начальник!       — А…       — Пожалуйста, — тавернщица поставила перед Наратзулом маленькую чашечку кофе и молоко в высоком хрустальном стакане. — Что-нибудь еще?       — Нет, спасибо, — под аккомпанемент бурчащего живота ответил Наратзул, боясь, что упустит важную часть разговора незнакомцев, пока будет делать заказ.       — …Так вот, пьян он был или нет, никто из нас не понял, — продолжал шипеть казначей. — Но явился ему Треомарский Дозорный и сказал, мол, Фоллкер, сука, если еще хоть одна монета…       — Хочешь сказать, тот твой гоблин воровал из казны? — усомнился «жрец». — Откуда об этом узнал Дозорный?       — Он знает все, а как иначе? То, что Кларис мужу изменяет, он тоже знал. Дозорный — демон, и такие вещи для него как раскрытая книга… Ну так вот. На следующий день Фоллкера зовет королевское управление и отстраняет от работы с формулировкой «Катись ко всем чертям». Дозорный-то его простил, не наградил стрелой в задницу, как обычно, а вот управление… Словом, вместо старого гоблина у меня теперь другой начальник. Кираниец по имени Аллар’Зар — у него докторская степень, которую он защитил в самом университете Аль-Рашима. Профессионал! Уж не представляю, как они его уговорили, но он свое дело знает. Привез из Киры еще нескольких счетоводов, за неделю перепроверил все наши расчеты, а потом они еще долго высчитывали коэффициент, по которому…       — И при чем здесь Орден?       — Аллар’Зару поставили жесткий срок, и мы считали с рассвета до заката много дней без перерыва. Я чуть святым душу не отдал! Но кираниец меня подбадривал, даже называл «Кираш» — кажется, это похвала у них такая. Ой… Я снова отдалился от темы. Срок окончания работы, как оказалось, четко совпал с прибытием Орденской делегации, и теперь я понимаю, почему. Святой король собирался встретить орденцев с очередными коррективами расчетов эрофинских бездарных экономистов! Обычно он сам перепроверяет, это затягивает процесс, но сейчас у него просто не было времени. Из-за… последних событий.       — И сколько мы должны Эродану теперь?       — Спустили до трех с половиной тонн золота и пятнадцати тонн серебра. Только тсссс! Это государственная тайна!       — А было?       — В самом начале? Шестнадцать тысяч тонн золота и…       — Нет, в последний раз?       — А, было шестьдесят восемь золотом и сто двадцать четыре серебром.       — Ого, этот ваш Кираш стоил своих денег.       — Ты прав, кираниец сработал безупречно, но Эродан все равно будет торговаться, так что казначейство без работы не сидит. Тем более, теперь, когда Эрофин еще активнее воюет с Югом, ставки поднимаются как никогда. Наша «Большая Арифметическая война» может запросто перерасти в войну настоящую, и тогда, пожалуй, настанут весьма черные времена, — со вздохом заключил казначей, залпом допив свой кофе.       — О, друг мой, — возразил «жрец», — а на что нам гвардия? Флот? Наемники? Маги? Пусть только остианское солнце покажется на горизонте — от него останутся лишь клочья. Как тогда, помнишь? «От пламени Драконицы пылает Остиан, и день сменился ночью, и ночь осталась там». Мы уже показывали южанам, кто есть кто.       — Когда Драконица их усмиряла, мы воевали за Треомар и наших граждан. То, во что нас втягивают сегодня, обернется бедой. Ооран обещал, что Треомар продолжит сохранять нейтральный статус, несмотря на…       — Это было ДО последних событий, не так ли?       Наратзул вздрогнул, когда на его плечо легла чья-то рука, и инстинктивно отдернулся. Мерзул недовольно ойкнул и осторожно присел рядом, выразительно глядя на якобы не заметившую его хозяйку таверны. Вид у него был беспредельно грустный и даже, можно сказать, заплаканный, будто бы он всю ночь зачем-то перечитывал письмо своей Каэры и… страдал? От этой мысли Наратзулу сначала даже сделалось смешно, но потом он вспомнил, как и сам мучился, узнав, что Зелара его разлюбила, и поэтому…       — Доброе утро, — мрачно произнес Мерзул, растерянно потерев свою заросшую трехдневной щетиной щеку. — Итак, ты говорил, у тебя есть какой-то план?       — Тише, — прошипел Наратзул. — Один момент.       — Ну и что теперь, — деланно вздыхал «жрец». — Вот любите вы, казначеи, драматизировать. Те нападения никак не связаны Орденом. Хранители просто поднимут пыль на обратной дороге в Эрофин — как обычно это и делают после восхвалений Семерины в нашем Храме. Разрази их Дозорный — их и нашего «пресвятого» салтариса, который разрешает им подобную низость.       — Митиас, любой идиот в этом городе понимает, что эти нападения были обычной провокацией! — не выдержал казначей. — Любой — кроме тебя! Святой король старается сделать так, чтобы нас не втянули в этот конфликт хотя бы как еретиков, а ваш жреческий совет своим недовольством только раздувает пламя! Ты понимаешь всю прелесть положения Треомара? Мы якобы «должны» Эродану кучу золота, но можем откупиться участием в войне на стороне срединников, и чтобы это произошло быстрее, они заставляют нас думать, что южане угрожают и нам! Выходит, наш враг тот, кто устроил эту провокацию. И готов спорить на свое полугодовое жалование, это именно орденские псы.       — Простите, — Мерзул попытался подозвать тавернщицу, но она продолжала его игнорировать. — Черт, а вот это уже по-настоящему обидно. Всё, Наратзул? Теперь ты можешь рассказать мне, что мы будем делать?       — Еще нет, — шикнул он.       — Эродан лично плюнул тебе в эль! — хохотнул Митиас. — Этому псевдо-богу намного выгоднее торговать с Треомаром, чем бросать нас на бойню. Ровно как и южанам, кстати говоря. Однако Эродан не приходил нас резать, в отличие от сумасшедших «последователей Творца».       — Так и было до недавнего времени, — ответствовал казначей, поспешно отсчитывая плату за завтрак. — Нас никто не приходил резать. Но лично я склонен полагать, что это не самодеятельность сектантов, а четко спланированная операция Ордена. Потому что — ну просто подумай сам, Митиас! Кто извлечет из этого бóльшую выгоду: обратившие на себя гнев Треомара южане или Орден, который настроил Треомар против своих врагов-южан?       — Глупости, дружище. Звучит как бредни уличных проповедников.       — Я не силен в оценке политической обстановки, Митиас, но вижу, на Юге что-то серьезно поменялось, настолько, что Орден пессимистично оценил собственные силы в борьбе с этим. Вот он и пытается загнать Треомар в ловушку, чтобы спрятаться за спинами наших ребят. Я верю святому королю — Ооран сделает все, лишь бы избежать этой войны. И правильно сделает, потому что нам это не нужно. Лично меня мои достаток, спокойствие и безопасность вполне устраивают.       — Ага, избежать, — ехидно заметил «жрец». — Ты не видишь, что происходит, дружище? Он расширил гарнизон, строит еще одну заставу и вооружает гвардию до зубов. И это еще не считая кораблей. Зачем нам столько кораблей? Чтобы адмиралу, нашей драгоценной Драконице, было что топить в бухте? Куда мы катимся, во имя всех святых! Куда!..       — Ага, скажи это ей в глаза, смелый какой, — буркнул казначей. — Эй, хозяюшка, есть еще те лимонные крендельки?       — Сейчас, — моментально отозвалась тавернщица.       — Мне с собой, пожалуйста. Аллар’Зар страсть как их любит. А я — люблю, когда он тихий.       — Да вы издеваетесь! — возмутился Мерзул. — Почему они игнорируют меня?!       «Жрец» обратил на него взор своих водянисто-серых глаз, скептически оглядел и изрек:       — Потому что вы алеманн.       — И что?       — Если бы ваш народ вел себя пристойно, не было бы предубеждения лично к вам. А так…       — Что мы вам такого сделали? — спросил Мерзул. — Это несправедливо!       — А справедливо, что этернийских путешественников в Эрофине гоняют, как паршивых собак? — спокойно ответил «жрец», пожимая на прощание руку уходящему казначею. — К тому же, недавно несколько алеманнов и коринфян с Юга убили двух граждан Треомара, а еще шестерых — избили до полусмерти с криками «Во славу Творца!». Вы серьезно полагаете, что после такого к вам будут относиться хорошо?       — Но это ведь сделал не я, — упавшим голосом произнес Мерзул. — В чем лично я провинился, чтобы презирать меня, не впускать в город, заставлять все время что-то доказывать?       — Хм, алеманны, — фыркнул «жрец», тоже собираясь уходить. — Не наградил вас Алтиссими ни мозгами, ни красотой, ни тактом. Уповаю лишь на то, что хоть крупицу благоразумия все-таки в вас обронил.       — Козел, — еле слышно ответил Мерзул, отводя взгляд.       — Это нормально, — усмехнулся Наратзул. — Знаешь, как меня, проклятого полуэтерна, ненавидели в Эрофине? Здесь то же самое, но наоборот. Потому что люди везде примерно одни и те же, и ничего с этим не поделать.       — Ясное дело. Просто… Я не думал, что это будет настолько обидно.       — Эй, хозяйка! — подозвал тавернщицу Наратзул. — Кофе шикарный, но можно ли еще чего-нибудь вкусненького? Всего по две порции, пожалуйста.       Расправившись с яичницей, пряными жареными томатами и беконом, Мерзул стал немного повеселей. Попытался даже рассчитаться с Наратзулом за завтрак из кошеля, который ему вчера дала Теола, но тот наотрез отказался от такого возмещения убытков, и Мерзулу даже показалось, что вредного полуэтерна замучила совесть.       — Как спалось? — спросил Наратзул, заказав себе еще одну чашечку с мерзким на вид черным напитком, от которого пахло не то жареными каштанами, не то жженым сахаром.       — Отлично, спасибо.       — Без кошмаров?       — Без. Я даже не понял, как заснул. Усталость взяла свое.       — Я тоже.       — Ну так что? — нарушив повисшую на несколько минут паузу продолжил Мерзул. — Я готов тебя выслушать.       — Все несколько сложнее, чем я думал, — ответил Наратзул, смакуя каждый глоток. — Я тут слушал разговоры разные, чтобы, так сказать, понять диспозицию. Поэтому попробуем пока пожить в этой таверне и осмотреться получше. Я узнаю, как сделать так, чтобы тебя не выгнали. А ты… Организуешь мне встречу со своей Каэрой.       — Нет, — выпалил Мерзул. — Она написала «Давай попрощаемся». И мы уже попрощались, раздери тебя бездна!       — Ну тогда — доброй дороги в Эрофин, — ехидно произнес Наратзул.       — Тоже нет. В Эрофине… Ну, меня немедленно повесят.       — Почему ты так уверен? Может быть, сожгут! Что ты сделал?       — Я… А, черт с тобой. Я пытался защитить менестрелей и превратился в хранителя Святого Ордена. Внешне. Это заклинание школы иллюзии, ты должен знать.       Тот так захохотал, что чуть не захлебнулся, и Мерзулу стало максимально неловко.       — Серьезно? — утирая салфеткой рот, переспросил Наратзул.       — Ну да. Это был знакомый хранитель, я его каждую неделю в предместьях видел. Это не составило мне труда.       — И каково это было — скоропостижно принять сигил?       — Издеваешься? Отвратительно.       — Должно быть, командующий был в бешенстве.       — Я не стал проверять. Просто сбегал за вещами и уехал из Эрофина в тот же день. И полагаю, — вздохнул Мерзул, — уже не вернусь никогда. А что тебя так развеселило?       — Да была как-то история с парочкой таких же лицедеев, — ответил Наратзул. — Их поймали на том, что они превращались в хранителей и вымогали у торговцев плату за «защиту», но погорели слишком честных контрабандистах. Натара Даль’Верам, ну знаешь, была такая дамочка, которая замещала командующего в его отсутствие, приказала их публично проучить. Знаешь как?       — Как?       — Их облили дегтем, обсыпали перьями, провели по улицам Эрофина, заставляя кукарекать, — это значит, если хотите притворяться, то притворяйтесь, но не хранителями. А потом в таком виде посадили в тюрьму для иноземцев.       — Твою мать.       — Вот и думай после этого, что у Ордена нет чувства юмора! А знаешь, как с такими поступают в Эндерале?       — Не уверен, что хочу.       — Их сажают в узкую камеру, в которой невозможно ни сесть, ни лечь, а потом…       — Ладно, я понял. Не надо больше про орденский «юмор».       — Так что ты совершенно правильно поступил, скрывшись от орденского Ока, — заключил Наратзул, с ехидством приметив нескрываемый ужас на лице Мерзула. — Натара — жесткая тетка, и она до сих пор периодически замещает Теалора Арантеаля, пока тот скачет по Вину, выполняя прихоти богов. А когда узнали бы, что ты маг, который не значится в их реестрах как прошедший ритуал…       — Я прошел ритуал, — прикусив губу, ответил Мерзул. — Как, по-твоему, я дожил бы до своих лет?       — Хм, — веселье на лице Наратзула моментально сменилось какой-то настороженностью, — и кто же его над тобой проводил?       — Я сам.       — Сам?! Брось, это невозможно.       — Возможно. К тому же, у меня не было выбора. Мне было девять, я жил с родителями, с четырьмя братьями и сестрой — и никто из них не был магом. Мне помог… Ну, старый библиотекарь, Либериус. Подыскал для меня книги, где подробно описывалось действие ритуала, посоветовал алхимика, который помог с зельями и все такое. Я заперся на чердаке и сделал это сам. Да, потом была лихорадка, так что ритуал не прошел бесследно. Но я остался жив — а это главный результат.       — И никто из Ордена тебе не помогал?       — Конечно, нет! Кому я нужен.       — Я знаю магистров, которые отдали бы правую руку за такого ученика, как ты.       — Ага, — подумав, ответил Мерзул. — А потом послали бы меня воевать с южанами за свободу Нерима, и я бы сдох на перевале. Нет уж. Спасибо. Буду диким магом. Возможно, если мне удастся устроиться в Треомаре, дела мои пойдут на лад. Тут ведь нужны маги. Они везде нужны.       — В Треомаре-то? — присвистнул Наратзул. — Честно говоря, это как вылить чашку в море, говоря, что морю нужна вода. Ты серьезно? Магов здесь огромное количество, и все наверняка при деле. Тут целый научный центр, между прочим. Древние знания, новейшие разработки и так далее. Мало кто будет рад сбежавшему из Эрофина недоучке-алеманну.       — Ну спасибо, — пробурчал Мерзул, — ты меня исключительно обнадежил.       — Обращайся.       — А ты сам? А, «Орденский беглец»? Что будешь делать дальше?       — Зависит от того, понравлюсь ли я твоей Каэре, — мерзко усмехнулся вредный полуэтерна. — Вообще, планов у меня как таковых нет.       — Может, все-таки объяснишь, при чем здесь моя Каэра?       — Я, кажется, вчера вполне доходчиво объяснил. У нее тут неплохие связи.       — А, всё того мага забыть не можешь, — фыркнул Мерзул. — Я знаю, где он живет. Прикинься нищим или котом бездомным, приползи к воротам — и ничего не бойся.       — Не-не, мне нужно, чтобы меня представили, так что начнем с твоей Каэры и ее генерала. Генерал попутно поможет тебе с разрешением. А мне — с…       — Генерал был готов нас разорвать нахрен. Помнишь, в лесу.       — Ой, генерал просто выслуживался перед начальством, — отмахнулся Наратзул. — Кем он был бы в глазах своего «святого короля», если бы отпустил двоих опаснейших преступников! Он нам поможет, я уверен. Как ты понимаешь — по рекомендации своей милой Каэры.       Мерзул тяжело выдохнул и спрятал лицо в ладони, собираясь с духом.       — Я спал с ней, — наконец решился он. — Так вышло. Я, даже можно сказать, люблю ее. Я попросту не хочу видеть, что она счастлива без меня, да и лишний раз мелькать перед глазами ее мужчины мне бы очень не хотелось. Как ты себе это представляешь? «Милый, это тот парень, с которым я тебе изменяла, помоги ему и его другу». Генерал будет просто в восторге, я уверен. Ну или уничтожит меня на месте!       — Какой ты ужасный эгоист, — пожевав губами, изрек Наратзул. — Но достаточно ли четко я выразился? Это единственный способ для тебя добыть разрешение, так что вперед! Где живет твоя Каэра?       Черт, черт, черт.       В груди Мерзула закипала бессильная ярость. Она подначивала его высказать вредному полуэтерна все накопившиеся чувства и желательно стукнуть посильнее, а затем — уйти, гордо хлопнув дверью таверны. Но… Дверь была словно бы запечатана снаружи. Никуда он не денется — Мерзул понимал это, Наратзул тоже, вот и нечего играть в оскорбленную невинность. К моменту, когда все это безумие на лесном тракте еще не началось, он успел смириться с тем, что будет в жизни Каэры лишним элементом и — приятным, мимолетным воспоминанием. В лучшем случае. Нечего было за это держаться. Нечего было страдать. Стоило использовать эту ситуацию с выгодой для себя и забыть ее, как ночной кошмар.       — Ладно, — наконец ответил Мерзул в момент, когда Наратзул сделал последний глоток своего черного напитка. — Я готов на это. Только я не совсем понимаю, где она живет, но, думаю, нам помогут менестрели. Найдем хоть одного — найдем и Каэру.       — Вот это уже похоже на неплохой план, — заключил Наратзул, звонко стукнув о стойку несколькими монетками, одна из которых плавно взлетела вверх, но он успел ее перехватить в полете. — О, смотри. Действие магической аномалии!       — Офигенно.       — Спасибо, хозяюшка, — улыбнулся кивнувшей ему тавернщице Наратзул. — Мы еще вернемся. Придержи наши комнаты.

***

      Полуденные улицы Треомара были затейливо переплетены с тенистыми садами, розариями, площадями, арками, мостами и лестницами. Повсюду густо цвели персики, олеандр и жасмин, звучали фонтаны, многоголосье горожан, звон певчих птиц, а в воздухе чувствовалась соленая морская прохлада, разгоняющая липкий летний зной, и это все навевало Наратзулу смутные воспоминания о детстве в Эрофине на берегу залива — о беззаботных днях рядом с Мириам.       Наратзул быстро признался сам себе, что тут ему очень хорошо. Дело было не в климате и не в самом городе как таковом — просто это было давным-давно забытое, странное ощущение свободы. Той, которая у него была только в раннем детстве. Той, что пахла цветами, свежескошенной травой, горячей выпечкой и теплой шерстью любимой собаки. Той, какая бывает дома, где тебе рады.       Для начала они пошли разыскивать алхимическую лавку, чтобы пополнить запасы зелий. Наратзул старательно слушал разговоры проходящих мимо людей, пользуясь давней паладинской привычкой разведывать обстановку в постоянном режиме, а Мерзул, к счастью, помалкивал. Рыночная площадь пестрела множеством народа, голосила и звенела, вкусно пахла и казалась бесконечным кругом магазинчиков и навесов, сменяющих друг друга и открывающих, словно шкатулка с самоцветами, все новые и новые грани долгожданной свободы. Будь Наратзул мелким мальчишкой, он облазил бы здесь все: и «Восхитительные сласти», и «Шелка и перламутр», и «Магические устройства и линзы», и «Безупречный клинок», и «Книжный разброд Хема Мойраса», и тривиальные прилавки с фруктами, и уставленные магическими ледяными кристаллами витрины с мясом и свежей рыбой, и развал с безделицами самого разного назначения — от ложек до таинственных приспособлений из хрусталя и металла.       Но… Наратзул давно не был мелким, хоть в душе и остался мальчишкой, и подобные рынки он уже видел, оказываясь в различных уголках Вина, словно выловленная хитрым моряком жемчужина. На чьей шее он только не висел! В чьей сокровищнице только не побывал! Кому его только не дарили! Черт. Пожалуй, жемчужина, которой расплачиваются пираты и контрабандисты, повидала меньше, чем Великий паладин. Не было такого континента на Вине, куда не заносила его судьба, как не было такой дилеммы, которую ему не приходилось решать для других.       Однако свою — не вывез.       Наратзул совсем не скучал по этому безумию. Ни по рожам командиров, ни по натужной выправке солдат. И тем более — по заносчивости правителей. За время службы Наратзул так и не повстречал ни одного нормального из них, власть испортила абсолютно всех, и спесь Золотой королевы была ничем не лучше высокомерия Первого магната, а тот, в свою очередь, не уступал в упрямстве Грандмастеру, как и он вполне мог потягаться в равнодушии с богом-королем Нерима, лучезарным Эроданом. Все они были похожи, действовали сходными методами, одинаково относились к собственным обязанностям.       Поэтому треомарский «святой король» Ооран Мираль был великим оксюмороном, понятием более невозможным, чем мокрый огонь. Власть исключала любую святость, как и святость исключала бы стремление к власти. С этим постулатом мог бы, конечно, поспорить Святой-до-невозможности-Орден, но Наратзул видел год от года, что организация усердно изживала себя, максимально разводя в разные стороны свои слова и дела.       Нет, что такого «святого» было в Ооране, неясно, но производил он довольно неплохое впечатление. К тому же, одаренные магией правители, как правило, не творили необдуманную хрень, видя результаты собственных действий в Море Вероятностей. Насколько Наратзулу было известно, лет сорок назад в Треомаре произошло нечто вроде переворота, в результате которого влияние древней королевской династии почти сошло на нет и королем стал именно Ооран — орденские специалисты по Треомару утверждали, что на законных основаниях, однако не могли объяснить, почему через два года он все же вернул титул старому королю, хоть фактическую власть не потерял.       Впрочем, в глазах старины Эродана в Треомаре ничего экстраординарного не произошло. «Наша западная этернийская провинция. Там лишь беднота одна и кучка магов», — говорил он, беспечно смахивая рапорты разведки. Правда, со временем к нему приходило озарение в виде вопросов «Что они там строят?», затем «Нахрена столько кораблей и при чем тут звездники?», потом «Золотые шахты? Мануфактуры? Сколько-сколько пшеницы?» и «Торговля со всем цивилизованным миром в обход Эрофина?», пока в итоге Треомар и вовсе не встал ему костью в горле: «Как они посмели так разбогатеть и не делиться золотом со столицей?!».       Не делились они по одной простой причине: считали себя отдельным королевством, не принадлежащим Нериму. Нужно сказать, в бытность Треомара «провинцией» это никого не волновало, зато после возвышения начало будоражить умы абсолютно всех. Эродан громко возмущался этим еще во времена, когда Наратзул обучался в Эрофине и знал об этом со слов отца: бог-король не хотел это так оставлять и придумал хитрый ход, сначала повысив подати, а затем — устроив Треомару забаву, о которой Наратзул услышал сегодня в таверне, а именно «Большую Арифметическую войну». Забава состояла в том, чтобы припомнить Треомару старые, покрытые пылью веков договоры, заключенные еще древними королями с Эроданом — защита в обмен на золото, — а затем посчитать, сколько за все эти годы Треомар задолжал. Если раньше «некая западная провинция» не платила по причине бедности, отсутствия каких-либо проявлений защиты да и просто не ведая о существовании этих договоров, то теперь Треомар не желал отдавать с трудом нажитое золото ни за что и препирался с Эроданом, долгие годы напролет высчитывая каждую унцию.       Уже будучи Великим паладином, Наратзул краем уха слышал истерику Эродана, который высказывал Тиру возмущение треомарскими наглецами, крохоборами, бесчестными счетоводами и просил что-то с этим сделать. Но получил ответ: «Треомар трогать запрещаю, решай проблемы с ними мирно».       Это было странно, но интересно. Эродану пришлось закусить удила, хотя он тоже едва ли понимал такую реакцию своего деда. А Треомар же, словно что-то зная и издеваясь над богом-королем, начал усиливать свои армию и флот, что привело Эродана в еще большее бешенство. По сведениям иноданской разведки, военная мощь Треомара, призванная защищать разбогатевший регион от посягательств всяких проходимцев типа бога-короля, давно уже превзошла мощь Срединного Нерима, к тому же, город хранили магия, аномалия и — золото, на которое можно было купить что угодно и кого угодно в любых количествах.       Наратзул планировал расхвалить себя как специалиста по связям со Святым Орденом, с которым у Треомара были явные проблемы. Переждать время. Может быть, устроиться на долгий срок. Это казалось вполне себе неплохим планом, если бы не одно но: Наратзул не знал, что перевесит решение Оорана, интерес к этому предложению или попытка избавиться от проблематичного бывшего Великого паладина путем сдачи его Ордену. Нужно было разведать. Понять, чего стоит ждать.       — Вот и лавка, — голос Мерзула вырвал Наратзула из неспешных размышлений и подслушивания. — Я здесь зелья купил первые. Которые потом разбил.       — Ну наконец-то! — хохотнул Наратзул. — Я боялся, что мы ходим кругами.       Из только что купленной склянки он, не стесняясь, отхлебнул прямо на улице. Это рассеивание было ощутимо хуже, чем то, утреннее, — зелье явно многократно разбавляли. Головная боль на прощание пронзила виски и затихла до срока, словно злая собачонка, но не ушла. Мерзул поколебался, но последовал его примеру — до приличий ли, когда голова раскалывается.       — Ох, — выдохнул он, закупоривая пузырек, — когда же это закончится!       — Не знаю, — ответил Наратзул, оглядывая площадь в поисках каких-либо интересных личностей. — Адаптация — дело индивидуальное.       — Скорее бы, а то сил моих больше нет! И… О, смотри, это барды?       Наратзул тоже заметил их.       Один сидел на бортике фонтана, подставив спину искристым брызгам и перебирая струны видавшей виды лютни, а второй усердно дудел в блестящую костяную дудку, стараясь передудеть шум фонтана. Кто-то из толпы бросил им в шляпу монетку, и дудочник, не отвлекаясь от музицирования, исполнил изящный поклон.       — И почему в этом городе столько музыкантов, — усмехнулся Наратзул.       — Потому что тут их не гоняет стража? — предположил Мерзул. — Идем, они обязаны знать Каэру.       Как оказалось, барды ее более чем хорошо знали, но никакого понятия не имели, где она живет, — точнее, долго прикидывались идиотами и водили за нос доверчивого Мерзула, выпрашивая деньги за несуществующие сведения. Когда Наратзул взял дело в свои руки, барды моментально скисли и признались, что встречались с Каэрой исключительно на площадях или в тавернах, но уже довольно давно ее не видели.       — Оно и понятно, она ведь была в дороге, — Мерзул раздосадованно плюнул на мостовую, приковав к себе негодующие взгляды возмущенных граждан. — Пошли поищем еще?       — Бардов?       — Да. Хоть кто-то должен знать!       — Не уверен. Возможно, Каэра не смешивает профессиональную деятельность с личной жизнью и никого домой не зовет.       — Это был камень в мой огород?       — Нисколько, — вздохнул Наратзул, провожая рассеянным взглядом стайку этернийских подростков, бесцеремонно показывающих пальцами на Мерзула. — Просто, кажется, так мы лишь потеряем время. Вероятно, мне нужен какой-то другой план…       — О, — вдруг обеспокоенно вскинулся Мерзул, — старушенция!       — Чего?       Наратзул проследил за его взглядом и тоже заметил маленькую старушку-алеманнку, пытливо разглядывающую прилавок с фруктами и ведущую неспешную беседу с симпатичной рыжеволосой женщиной.       — Кто это? — уточнил Наратзул.       — Бабуля, которая дала нам зелья, — ответил Мерзул, поспешно направляясь в сторону фруктового прилавка. — Она живет в доме твоего вожделенного мага, знаешь ли. Идем, я ей… Ну, то есть ты ей — денег должен.       — А?       Еще издалека Наратзул заслышал громкие возмущения старушки по поводу взвинченных торговцем цен. Рыжая женщина рядом с нею иронично улыбалась и первая заметила приближающихся к ним юношей, слегка толкнув свою спутницу в плечо.       — Доброго дня, Теола, — начал Мерзул. — Помните меня? Вы вчера вечером мне жизнь спасли. Точнее — ему. Я…       — Момент, — оборвала его старушка. — Ах ты собака драная, дятел ты бесстыжий, хряк ты немытый недельной давности! Ты серьезно полагаешь, что я не знаю цены на белые яблоки? Надуть меня решил, паршивый козел?       — Вас никто не заставляет покупать именно у меня, — нервно сглотнул чернявый торговец. — Цены складываются из множества вещей. И обзываться не надо.       — Фео, — умиротворяюще тронула ее рыжая, — да и бездна с ним, а? Два медяка всего разницы.       — Обожди, Дьер. Неужели считаешь ты, медведь корявый, павлин ощипанный, гусь ты потрошенный, что можешь вот так надурить старую женщину и отделаться легким испугом? Да я тебя…       — Фео! — настояла женщина. — Довольно. Держите деньги, добрый торговец, и не сочтите за труд наполнить корзинку. Извините, господа, Теола просто обожает ругаться на рынке и ничто не способно отвлечь ее от этого занятия.       — Да, — Мерзул в замешательстве почесал затылок и снова предпринял попытку обратиться к старушке: — Мы, если честно, случайно вас встретили и не могли не воспользоваться возможностью, чтобы поблагодарить и вернуть деньги за зелья. Вот этому вот человеку, — он указал на Наратзула, — они вчера спасли жизнь. Сколько мы вам должны?       Судя по лицу рыжеволосой, Теола должна была взять с них то, что не получила с торговца, но вместо этого старушка лишь фыркнула и ответила:       — С детей и с болящих денег не берем. А с болящих детей — тем более. Рада, что пригодилось, — она грозно поглядела на торговца: — Ты не доложил.       — Госпожа моя, как можно! — с видимым ужасом развел руками тот.       — Добрый торговец, — вмешалась рыжая, — не злите бабулю.       Тот нервно пожевал губами и положил сверху еще три яблока, чем вызвал довольную улыбку Теолы.       — Так вот, — продолжила она, обращаясь к Мерзулу, — письмо твое я, как честная женщина, передала, но лучше бы не передавала. Оценив реакцию Оорана, скажу тебе так: еще раз увидишь эту разноглазую кобылу — гони в шею. Она не просто чокнутая, но еще и опасная, мальчик Мерзул. Если что-то слышал про Воскресших…       — Про кого?       — Воскресшие, они же энестериа — зеробилонские злодеи и отъявленные говнюки. Демонопоклонники и убийцы! Твоя кобыла была из них. Он даже дочитывать не стал — просто бросил в огонь и всё.       — Но там же вроде… Не было демона. Да и сама Альказар не показалась мне опасной, — замялся Мерзул. — Простите, что подверг рас риску. Я не знал.       — Какой с тебя спрос, дитя, — ответила Теола, разглядывая следующий прилавок, на котором лежала разнообразная выпечка. Торговка же заметно сникла, завидев, очевидно, знакомую ей скандалистку. — Просто помни, что люди, подобные ей, очень опасны. Я по молодости тоже не верила, храбрилась и говорила Оорану, что справлюсь с любым из них, — и вскоре какой-то вонючий зеробилонский тьярг разбил мне голову. Представь только! Приложил об косяк со всей силы! Я и пискнуть не успела, хотя с моими навыками это я должна была его приложить. Благо, Ооран дома был — от тьярга остался лишь пепел.       — Серьезно, Фео? — усомнилась рыжая. — Такое правда было? Когда?       — Кажись, в тот год, когда смылась его дурочка с дрынькалкой. Мы тогда поменяли охранные руны в доме, и одна не сработала. Почем калачи?       — А, ясно.       — Бесплатно, — глупо хихикнула торговка. — Вам — бесплатно, милая Теола.       — О, вот это хороший подход, — одобрила старушка и обратилась к рыжей: — Бери сколько захочешь, Дьердре, и детишкам возьми. Ты тоже можешь взять, мальчик Мерзул. А то выглядишь голодным.       Губы бедной торговки заметно задрожали, и она явно была готова разрыдаться — с главной рыночной скандалисткой шутки были плохи.       — Прошу, — Дьердре уложила несколько калачей в свою корзинку и протянула торговке деньги. — Я сама могу заплатить, Фео, не переживай.       — А скажите, — встрял Наратзул, стукнув по руке облизнувшегося и истосковавшегося по бесплатной еде Мерзула, — кем вы приходитесь Оорану? Жена?       Старушка проницательно посмотрела на Наратзула, пожала плечами и безразлично побрела дальше.       — Да, мы лучшая пара Треомара, — ответствовала Теола, подходя к следующему прилавку, хозяин которого поспешил куда-то сбежать. — Один из нас позволяет хитрозадым торговцам взвинчивать цены, а вторая борется с произволом монополистов. Вот скотина, куда же торгаш ушел? Эй, человек! Человееек! Ты где, укуси тебя Дозорный за ухо и за ногу. Тьфу. Даже Дозорный такое не ест.       — А если серьезно? — переспросил Наратзул, укрепляясь во мнении, что однозначно встречал на рынках Эрофина подобный типаж саркастичных старушек.       — А если серьезно, а не очень понимаю, кто ты и почему я должна с тобой откровенничать.       — Это был невинный вопрос.       — И ты получил на него вполне невинный ответ. Передавай привет своей мамочке, которая не научила тебя здороваться и представляться, прежде чем устраивать допрос.       — Непременно, когда встречу ее в цветущих садах. Мое имя — Наратзул, и да, я вам тоже благодарен за спасение. Действительно, по-настоящему благодарен. Теперь ответите?       — О, бедная сиротинушка, — без чувства произнесла Теола, пристально разглядывая прилавок с ягодами. — Нет, я ему не жена — помиловал меня Алтиссими. Но, как говаривал папаша нашей Дьердре…       — И продолжает говаривать, Фео, — хохотнула рыжая.       — Правда? — с напускным изумлением переспросила старушка. — Неужто жив еще? А почему в гости не заходит? Потому что проспорил мне бутылочку ежевичного вина и просто боится в этом признаться! Короче, как говаривал Азетер Абилин, хоть мы с Оораном не были женаты, но выглядим как пара в разводе, которая живет вместе ради котов. И — ради одного огромного пустынного ящера, но боги меня любят, поэтому ящер Мальфас недавно свалил на Вечные пути, куда ему и дорога. И если у тебя к Оорану какое-то дело…       — Что? — переспросила Дьердре. — Мальфас мертв? Слава богам! То есть… То есть бедное, несчастное трехлапое создание!       — Это я бедное и несчастное, Дьер! А скотине уже было лет двести, когда Ооран его домой притащил, так что в день безвременной кончины прожорливой ящерицы я лично откупорила лучшее винцо, чтобы отпразд… Помянуть. Конечно, он неплохо отпугивал наемных убийц, но оно того просто не стоило… Ого, барышня, что произошло с клубникой? Почему она такого огромного размера?       — Она, — пролепетала стремительно бледнеющая торговка, — она просто поздняя…       — Треомарская?       — Да… Само собой, госпожа моя.       — Ты кого обмануть хочешь, коза безрогая?       — У, началось, — вздохнула Дьердре. — Ну будет тебе, Фео. У меня никаких сил нет ходить с тобой по рынку, честное слово! Простите, Наратзул, это вполне нормальное для нее явление, хотя, признаться, я каждый раз пугаюсь.       — Ничего, — улыбнулся ей Наратзул. — Я и не таких повидал. К тому же, Теола вполне справедлива к клубнике. Я бы побоялся, что ее выращивали какой-то непонятной магией, и не стал бы есть.       — Ты маг? — указала на него пальцем старушка.       — Да, — приосанился Наратзул.       — А ну расколдуй клубничку. Хочу знать, из чего на сде…       — Умоляю, нет! — выпалила торговка. — Я всего лишь перепродаю то, что купила у фермеров! Все вопросы к ним!       Но Наратзул уже претворил заклятие обращения: одна из клубничек ярко сверкнула на солнце, затем лопнула, словно мыльный пузырь, и превратилась в крошечный камешек.       — Ого, — вымолвила ошарашенная Дьердре. — И так бывает.       — Да вы охренели! — взвилась Теола. — Мало того, что это все стоит так, будто отлито из чистейшего тория, так еще и заколдовано! Ну я вам всем… Где тут у вас гильдия? На кого идти орать?!       — Госпожа, умоляю, прошу, любые деньги!       — Нет уж, овца нечесанная, я вам сейчас устрою!       — Нет, только не это!       — Да, только это, Дозорный вас раздери, проходимцы, аферисты, обманщики, иллюзионисты недоделанные!       Дьердре поспешила отвести Мерзула и Наратзула в сторону, чтобы не участвовать в скандале, и благоразумно наблюдала со стороны.       — Не обращайте внимание, ребята, — говорила она, — Теола приходит сюда не столько за продуктами, сколько за… Кхм… Экспрессивным общением. Скучно ей одной дома с котами, а на рынке люди, веселье, так что… У вас было к ней какое-то еще дело? Просто, судя по всему, это надолго.       — Нет, — ответил Мерзул. — Спасибо, мы все выяснили.       — Да, — одновременно с ним кивнул Наратзул. — И все-таки, если она не жена ему, то кто?       — Странно. Это досужий интерес?       — Нет, весьма практический.       — Хм, — фыркнула Дьердре, смерив Наратзула подозрительным взглядом. — Вообще-то мне не советовали вот так с незнакомцами беседовать на такие темы, но если уж Фео знакома с Мерзулом…       — Еще как!       — …Значит, он заслужил ее доверие. Ладно. Она домохозяйка, но живут они вместе уже лет тридцать, если не больше. Прошли через всевозможных наемных убийц, пришлых демонов и… Другие случаи. Она очень добрая, правда. Просто эти сцены придают ее жизни вкус.       — А вы?       — А что я?       — Кто вы Оорану?       — Вот этого вопроса я не понимаю совсем, — прищурилась Дьердре. — У вас дело и ко мне?       — Наратзул просто болтун, — констатировал Мерзул. — Простите нас за такое вторжение в вашу жизнь.       — Мне бы, честно сказать, повидаться с Оораном, — продолжил Наратзул. — Как бы это получше сделать?       — Зачем?       — Есть дело. Думаю, не смогу его объяснить так, чтобы ничего не упустить.       — Пойдите к Связующей башне, — пожала плечами Дьердре. — Если у него будет время, то повидаетесь. Но очень сомневаюсь.       — Почему?       — Потому что времени у него обычно нет.       Со стороны прилавков возмущенные голоса перешли в верещание, и, казалось, кто-то выпустил из клеток кур.       — А если проще? — надавил Наратзул.       — Ох, Теолы на вас нет, — вздохнула Дьердре. — Ваша навязчивость переходит все границы! Если хотите проще — увеличьте длительность светового дня, второе солнце из бездны поднимите, например. Мало ли, как делается время.       — А еще проще? Я бы с радостью поколдовал с солнцем, но кто же мне даст!       — А знаете, — усмехнулась Дьердре, — ваше имя… Оно не случайно, верно? Здесь, в Треомаре, любой ребенок знает историю Мьяра, и вам, должно быть, приходится видеть… разнообразные реакции, когда бы представляетесь. Правда ведь?       — Ну, в целом, да, — протянул Наратзул. — А это плохо или хорошо?       — Зависит от собеседника, конечно же. На рынке, думаю, никто не заметит. В таверне — тоже, потому что там публика бывает самая различная. А вот если когда-нибудь окажетесь средь религиозных людей или, к примеру, хрониконов…       — И что же тогда будет?       — Замучают расспросами, поверьте, — мило улыбнулась Дьердре и тут же перевела обеспокоенный взгляд в сторону рыночной драмы. — Ох, Фео, Фео… Мой отец — первый королевский хроникон, и я точно знаю, что он не упустил бы возможности узнать, почему вас так зовут, Наратзул. Впрочем…       — Впрочем, я надеюсь, у меня еще будет возможность с ним поболтать, — Наратзул тоже улыбнулся ей, так дружелюбно, как только смог. — Если, конечно, вы мне поможете устроить встречу с Оораном.       — Не думаю, что особенно смогу посодействовать вам в этом. Но знаете что, можете прикупить лютню и выступить на турнире бардов.        — Что-что?       — Я серьезно. Наш добродетельный… А, вы же не местный, да? Король, который «король», у нас зовется добродетельным для удобства… В общем, он попросил Оорана побыть с ним на турнире бардов, бездна знает, зачем. Наверное, исцелять магией кровоточащие королевские уши.       — Забавно, — хохотнул Наратзул. — И каково Треомару с двумя королями?       — Что вы. У нас один.       — Турнир бардов! — просиял Мерзул. — Там наверняка будет Каэра!       — Она мне уже нахрен не нужна, — отмахнулся Наратзул. — Где и когда турнир?       — Через седмицу, кажется. Я не помню точно. Но абы кого не пустят, Наратзул. Все-таки это праздник для всякой знати в Золотом дворце.       — То есть лицедеев пустят, а меня — нет?       — Ну, — насмешливо протянула Дьердре, — тогда просто докажите, что вы лицедей. Уверена, у вас получится. А теперь прошу простить, я иду забирать мою милую Теолу, пока ее не затоптали. Ну или пока она никого не убила.

***

      Еще несколько дней после того, как они прибыли в Треомар, прошли в бесконечных прогулках — с точки зрения Мерзула — и в сборе информации, как ее называл Наратзул. Они старательно обошли весь квартал Гербалис, в котором находилась «Серебряная лоза», заглянули во многие магазинчики, поговорили с торговцами, путешественниками, даже бардами. Побродили по набережной квартала Алтея, которая тянулась вдоль изумительных магических озер под летучими островами, и Наратзул долго и с интересом изучал озерные воды, которые буквально светились магией. Прошли до квартала Башни, посмотрели на нее со стороны, но подходить не решились, зато прошлись по утопающим в цветах и бушующей летней зелени улицам в окрестностях. А в конце концов — добрались и до Портового квартала одним из вечеров, когда порт уже отдыхал от дневной суеты и не таил в себе ничего особенно интересного, поэтому его пристальное изучение Наратзул отложил «на потом».       Поднимаясь обратно к таверне, Мерзул мечтал бы провалиться под землю — лишь бы не видеть лица прохожих, на которых были написаны эмоции от испуга до явной враждебности. Он слышал, как шепчутся за спиной, замечал кивки и указующие пальцы, но еще больше — отведенные взгляды, словно Мерзул шел по улице без одежды, да еще измазанный дегтем и обсыпанный куриными перьями.       — Не понимаю, — тихо обратился он к беззаботно разглядывающему публику Наратзулу. — Что лично я им такого сделал? Ладно, какие-то головорезы с Юга, но — я? Мне всегда нравились этерна. Я помогал им, выручал, старался не выказывать никакого высокомерия или презрения — и вот пожалуйста! Что я получил?       — А чего ты ожидал? — дернул плечом Наратзул, иронично уставившись на почтенную пару, с явным порицанием шепчущуюся под аркой с амарантовыми розами. — Они боятся нападений. И недаром, знаешь ли. Я удивлен, что стражи в принципе еще впускают всяких «пилигримов» и разнообразных «мерзулов», потому что на их месте я бы серьезно поостерегся.       — Продолжаешь, да? — вздохнул Мерзул. — Считаешь, мне не хватает этих осуждающих шепотков у себя за спиной и я отчаянно нуждаюсь еще в и твоих шуточках? Треомар — это вроде как провинция Нерима, и явная дискриминация по расовому признаку…       — А?       — Говорю, недопустимо такое в цивилизованном мире! Мы же не на островах Скарагг, где иноземцев добавляют в суп из соотечественников в качестве приправы. Что? Ну да, я читал про Скарагг в библиотеке, и…       — Да я не скараггам удивился, а твоей наивной вере в мировую справедливость. «Дискриминация по расовому признаку», — Наратзул так передразнил Мерзула, что у того загорелись уши и возникло серьезное сомнение в собственном мировоззрении. — Да весь мир построен на дискриминации! Если ты алеманн — то головорез, если коринфянин — то сектант, если норманн — то тупой, если этерна — то опасный дикий маг, если молодой — то ничего не знаешь, если старый — то ни на что не годишься, если мужчина — то плохо справляешься, а если женщина — то во всем виновата. Если маг — то надо тебя связать всеми возможными и невозможными ограничениями, а если нет — то ты бесполезный кусок дерьма. Не знаю, какой садист зашил это в головы людям, но мы никогда не будем достаточно хороши в глазах общества — кем бы мы ни были.       — Но мы тоже общество! — возразил Мерзул, глядя, как завидевшая его из окна женщина поспешно захлопывает ставни. — И если мы не будем бороться с этим хотя бы своими силами, то ничем мы не лучше таких вот умников.       — Я боролся, — равнодушно ответил Наратзул. — Поверь, сотни раз старался быть «достаточно хорошим», но им всё равно, кем я стараюсь быть. Меня ненавидели с самого детства, сначала за то, что я полуэтерна, затем — за то, что я бастард, потом — из зависти к моим успехам. Иногда — за все вместе.       — Из зависти к твоим успехам, — фыркнул Мерзул. — Но, конечно, твой покладистый характер никакой роли здесь не сыграл.       — Нет. Говорю же, я пытался быть хорошим и удобным. Правда пытался. Но когда это не дало никаких результатов, я решил, что кем бы я ни был, они никогда не будут довольны, — и решил остаться собой. Такие дела.       На перекрестке, один из путей которого вел в «Лозу», а два других — в богатые кварталы Треомара, к озерам, Мерзул завидел доску объявлений, у которой лениво околачивалось несколько прохожих. Решив попытать удачу, он дернул Наратзула за рукав и кивнул в сторону доски, а тот только саркастично фыркнул, но Мерзула не оставил.       — И что ты собираешься тут найти? — наконец спросил он, когда они подошли поближе.       — Работу. Так… Так-так. «Продается новый воз, только не хватает колеса». Не то. «Потерялась собака, белая с черным ухом»… Не то. «Кто-нибудь напишите стихи для моей возлюбленной, плачу золотом». Хмм… Может, попробовать?       — Ты серьезно думаешь, что сможешь вот так устроиться по объявлению? — хохотнул Наратзул.       — А почему нет? Я делал так в Эрофине. Помогал сапожнику, еще возил муку, разгружал телеги, чистил стойла, лечил больных в порту… Не спрашивай. Твои глаза, как два… агата… Ты так и красива и…       — Рогата. За такое тебе не заплатят.       — Черт. Ну да, стихи мне никогда не удавались. Так… О! «Требуется сборщик венгерометров»… Чего… Я даже не знаю, что это такое! Но может, попробовать?       — Знаешь, что — протянул Наратзул, чей взгляд явно остановился на цветастом объявлении «Пусть знает весь Треомар, что Керинн, торговка зеленью, — аферистка и шлюха!», — один мудрый человек как-то сказал мне, что нужно делать только то, в чем ты хорош, и не пытаться прыгнуть выше собственного роста. Вот в чем, например, хорош ты?       — Ну, — замялся Мерзул, припоминая свои временные подработки в поисках таких, которые действительно требовали мастерства, а не только лишь упорного, монотонного труда. — Я много читал, знаю много. Я… Ну, я довольно умный…       — Для фермера, — ехидно вставил Наратзул.       — Ха-ха-ха. Невероятно остроумно, но попробуй еще. Я действительно был бы неплох как исследователь, например. Как ученый… Мне вот всегда нравилась астрономия. Я внимательный, наблюдательный, дотошный в поиске необходимого…       — Какая удача. Вот как раз для тебя, — Наратзул указал на пожелтевший листочек, который, судя по всему, висел здесь как минимум с весны: — «Ищу бесстрашного помощника, который будет с дотошностью и вниманием ловить проклятых жуков-корнеедов в моем огороде, ибо твари сии так расплодились, что об урожае богатом забыть можно будет. Денно и нощно воюем мы с темным полчищем, но если хоть один из супостатов черно-рыжих под листом скроется, то наутро приходится ждать нового нашествия, поля опустошающего, словно рати врагов нечестивых, безбожных и проклятых, как демоническое семя». Твою мать, ну и слог, ему бы книги писать. «Обращаться к славному фермеру Кирносу либо к сыновьям его в деревне Курячьи Лозы». Тут что, правда есть такая деревня? Забавно. Короче, пользуйся, Мерзул.       — Я тебя ненавижу.       — Что? Ты сам сказал «попробуй еще», вот я и попробовал, что тебе не нравится?       — Вообще-то я серьезно. У меня осталось денег едва ли на пару обедов, а еще нужно будет платить за комнату, а еще нужны зелья рассеивания, без которых взорвется голова. Тебе-то хорошо тут ходить с полным кошелем и зубоскалить над бедными! А мне необходима работа. Я серьезно подумываю о стихах, во имя солнца. Я так люблю тебя, богиня сердца моего, что мир светлей становится… от взгляда твоего. О. У тебя есть пергамент и карандаш? Мне надо срочно это записать.       — И корнеед бежит от красоты твоей, ведь нет на свете ничего светлей, — патетично продолжил Наратзул.       — Годится. Только корнееда на что-нибудь поменяем. А деньги поделим пополам, — Мерзул запнулся и прикусил губу: — Нет, две трети мне, одна — тебе.       — Мерзул, не унижайся, честное слово.       — Ладно, три пятых мне, две — тебе.       — Я не об этом. Ну серьезно, ты не понял, что нужно делать то, в чем ты хорош?       — Слушай, — выдохнул Мерзул и осторожно сорвал объявление о стихах, стараясь прочитать адрес влюбленного страдальца, — мне некогда искать свое призвание, потому что деньги сейчас намного нужнее, чем удовлетворение амбиций. «Квартал Посвященных»… Это где, интересно.       — Мерзул! — Наратзул решительно вырвал у него из рук объявление. — Как ты собираешься дойти туда, не имея разрешения от гвардии и будучи алеманном? Вытаскивать тебя из темницы у меня никакого желания нет, да и, к тому же, ты являешься элементом моего плана по…       — Отдай, раздери тебя бездна! Я не желаю быть твоим элементом! — чувствуя бессильную ярость, Мерзул лишь прорычал проклятие, когда объявление ярко вспыхнуло магическим пламенем в руках Наратзула. — Я все еще тебя ненавижу.       — Я все предусмотрел, не переживай. Тебя я не брошу — все-таки я дважды обязан жизнью — поэтому ты не только мне поможешь, но и будет соответствующе вознагражден. Мы защитим тебя от косых взглядов, от пересудов, от высылки в Эрофин. У тебя, возможно, даже появятся деньги! Что скажешь?       — И что мы будем делать? Пугать местных «страшным алеманном» и отнимать кошельки?       — Не совсем, — ухмыльнулся Наратзул и кивнул в сторону ведущей в «Лозу» лестницы. — Я собираюсь делать то, в чем я хорош.       — И в чем же ты хорош, позволь узнать? — Мерзул грустно взглянул на доску объявлений и нехотя поплелся следом, но на полпути заприметил под увитой уличной аркой приличную темную гроздь винограда. — Хм… Как-то рановато для… А впрочем!       — Я хорош абсолютно во всем! — не оборачивась, ответил Наратзул. — Особенно же — в понимании политической ситуации и связей Святого Ордена, так что именно это поможет нам… То есть мне…       Мерзул подпрыгнул наудачу, но достать не смог. Гроздь была очень высоко, маняще поблескивала в золотистых вечерних лучах и наверняка была невероятно вкусной. Он подпрыгнул еще раз, вложив в прыжок все усердие, но никак — тут нужен был кто-то высокий. Мерзул глянул на удаляющегося Наратзула, который упоенно расхваливал сам себя в разговоре с самим собой — и лишь махнул на него рукой. Да, вредный полуэтерна был на голову выше Мерзула, но пользы от этого было чуть. Здесь помогло бы хорошее заклинание телекинеза.       — А где ты? — спохватился Наратзул, оглянувшись и ища глазами своего спутника. — Кому я все это… О…       Заклинание сработало, но как-то явно не так: подхваченная магией увесистая гроздь и не думала шлепнуться на землю, и вместо это зависла в воздухе, словно стрекоза. Не долго думая, Мерзул попытался опустить ее заклинанием, но гроздь дернулась в противоположную сторону, оказавшись еще выше.       — Эй! — воскликнул он. — А ну иди сюда!       Еще попытка — и гроздь с противным хрустом разломала оплетающие свод арки лозы, попутно растекшись багровыми каплями, которые, на удивление, не упали вниз, а наоборот — взмыли в небо.       — Треомарская аномалия, — констатировал подошедший Наратзул. — Заклинания работают несколько иначе, и нужно приноровиться, чтобы понять, как именно. Да и само воздействие на предметы… Хм… У меня, кажется, появилась одна мысль! Помнишь, в гавани мы с тобой повидали затопленный корабль?       — Виноград все равно наверняка был зеленый, — вздохнул Мерзул, чувствуя, как в пустом желудке что-то неприятно и тоскливо потянуло. — А насчет твоей мысли — даже знать не хочу. Катись-ка на дно морское к этому кораблю вместе со своими авантюрами!       — Не бойся, — ободряюще хлопнул его по плечу Наратзул и вновь с намеком кивнул в сторону «Лозы». — Я обставлю все так, что никто и не подумает плохого! Понимаешь, турнир бардов — это не только мой шанс устроить свою жизнь, но и твой! И я сейчас говорю не о том, чтобы повидать Каэру и даже — хах! — ее впечатлить…       — Стоять! — одернул его Мерзул. — При чем здесь турнир, во имя Тира и Эродана! Ты действительно хочешь попасть на него? Что будем петь, святые литании?       — Нет. Мы не будем петь. Мы устроим представление получше.       Они пропустили спускающихся из «Лозы» двух девушек-этерна, которые, не в пример остальным горожанам, улыбнулись Мерзулу, хоть и довольно ехидно. За ними тянулся шлейф легкого цветочного парфюма и — пряного вина, так что особо обольщаться Мерзул не стал и просто со вздохом последовал за Наратзулом до таверны, тем более, что вскоре со стороны удаляющихся девушек послышался очень злой смех.       Во внутреннем дворе «Лозы», в уютно обставленных альковах под алыми пологами, под ипомеями, настурциями, белыми розами и золотистыми гирляндами из небольших светящихся кристаллов, было необычайно много посетителей. Тут и там раздавались смех, звон бокалов, оживленные разговоры. В стороне маленького фонтана расположились незнакомые Мерзулу барды — светловолосая девушка старательно выводила мелодичную трель на флейте, а лютнист нежно перебирал струны, не сводя со своей спутницы восхищенного взгляда. Мерзул вдруг вспомнил тот краткий — слишком краткий! — период своей жизни, который провел в труппе Каэры, и вновь загрустил, несмотря на теплый, прекрасный вечер, поблескивающие в вечереющем небе бледные звезды и дрожание свеч в искусных настольных светильниках с цветными стеклами, которые ему очень нравились еще с первого прихода в «Лозу». Смутное беспокойство из-за «грандиозных планов» Наратзула меркло по сравнению с этой тихой грустью и абсолютным непониманием того, как жить дальше. В кошельке осталось совсем немного, его скоро выгонят прочь за треомарские стены и место в счастливой жизни, которое, быть может, ждет его где-то совсем рядом, займет кто-то другой…       Он нехотя плелся вслед за Наратзулом, который явно приметил им местечко где-то возле арки с синими розами, грустил и против своей воли слышал многие и многие обрывки разговоров, которые ему были даром не нужны, но они, как и музыка, настойчиво задевали его слух, укрепляя уверенность, что он здесь абсолютно лишний.       А вот Наратзул специально замедлил шаг, чтобы услышать как можно больше.       Сегодня действительно было очень многолюдно, и среди толпы весьма почтенных, богато разодетых граждан, было бы непростительным грехом не подслушать разговоры.       — В общем, этот недоумок заказал железную руду у Юстрида, — говорила пышногрудая дама в головокружительно дорогом бархатном платье с золотым шитьем, неспешно отпивая из хрустального кубка. — Решил сэкономить, балбес, за что и поплатился.       — Ах, как можно покупать сырье у южан, когда у нас этой руды — хоть второй Треомар из железа отливай, — хохотнул ее собеседник, тоже довольно знатный на вид, но, в отличие от расслабленной дамы, беспокойно озирающийся по сторонам. — Непатриотично это как-то. Да и непрактично тоже! Что подумает гильдия!       — Гильдия подумает, что он — идиот, — фыркнула его собеседница. — В заказанной партии, во-первых, руда оказалась исключительно низкого качества, а во-вторых… Во имя всех святых, ты только представь! В одном из ящиков сидел живой гоблин! Гоблин! Вот так и доверяй иноземцам свои дела.       Чуть поодаль за круглым столом расположилась другая компания — одна девица с яркими красными губами и двое мужчин, которые были крайне увлечены беседой и совершенно не обращали внимания на ужимки девицы. Возле них Наратзул сделал вид, что у него развязались шнурки, и он начал старательно перешнуровывать оба ботинка, чтобы расслышать обрывки разговора.       — … его любимые звездники, чтоб их Дозорный прибрал. Сидят там, в своей воздушной гавани на Подветренном мысе, и проедают наши денежки. А еще — ты бы видел, сколько они пьют!       — И сколько? — побалтывая игристым вином в высоком бокале, поинтересовалась девица, но на нее снова не обратили внимание.       — Не удивительно! Как по мне, им слишком много позволено. Хотел бы я глянуть на этерна, которого в Анку привечали бы так же, как этих недомерков — в Треомаре. «Наши деловые партнеры», ага. Наши шахты им интересны да наша верфь!       — Верфь, говорят, строили звездники, — вставила девица. — У нас с ними договор о совместном использовании. А шахты… Ну, глупо думать, что им не хватает руды из-под горы Анку.       — Ой, да что ты понимаешь, женщина. Это политика уступок, любимый метод нашего светозарнейшего. Никто не спорит, что тридцать лет назад звездники принесли Треомару пользу, и Ооран, в принципе, молодец, что наладил с ними сотрудничество. Но карлы уже влезли нам на головы! Приходят как к себе домой! У торговцев им всё бесплатно! А потом еще что-то делают под Связующей башней, и не приведи Алтиссими, испортят нам компенсацию аномалии! Через несколько дней прибывает очередная делегация, и на этот раз это будет звездный принц Ардану со своими приспешниками. И знаете, что? Уверен, они напьются и будут кружить над Трео на своем железном корабле, хохоча и ухмыляясь!       — Но ведь они никогда такого не…       В третий раз завязанный шнурок вновь затянулся в аккуратный узел, и явно было пора менять место, чтобы не вызвать подозрений.       — И теперь заключаем сделку на два мелких брига и на один простенький барк, — донеслось из-за другого стола, мимо которого Наратзул проходил неспешной, легкой походкой, утягивая за собой приунывшего Мерзула. — Выручка малая, зато крови нам эти нищие эндеральцы попили так, будто заказывали минимум десяток фрегатов! Я давно заметил: чем меньше денег в кармане, тем больше гонора.       — Нет, все было не так, — услышал Наратзул взволнованный мужской голос со стороны другого алькова и навострил уши, подойдя поближе. — Если вы считаете, что Казис — простая посредница, то это глубокое заблуждение. Да, она когда-то занималась драгоценными камнями, да, она организовывала сделки с киранийцами. И да, даже втерлась в доверие верхушке гильдии. Но… Как бы так сказать? Я думаю, для вас не секрет, что ее организация несколько… хммм… расширила свою сферу деятельности?       — Но до какой же степени? — спрашивал другой мужчина, которого Наратзул не смог разглядеть за занавесью роз, только увидел, что в компании двоих собеседников находится не менее трех весьма развязного вида девушек. — Я не думаю, что она пошла бы против гильдии и ее принципов, а те смерти купцов…       — Ходят слухи, что киранийка Казис и ее муж — тот самый мастер-вор, о котором столько судачат.       — Что?!       — Да. У наших есть устойчивая убежденность, что она причастна к раскрытию вывозных деклараций некоторых наших купцов. И вот представьте, после исчезновения этих бумаг старину Илэрмо и его партнера Гримлера находят мертвыми! Притом Гримлер убит в лесу с особой жестокостью, и капитан гвардии в рапорте так и написал: зеробилонцы.       — Почему мы тут стоим, — вздохнул Мерзул. — Опять подслушиваем чужие разговоры?       — Тсссс, — прошипел Наратзул.       — Так вот, — продолжал мужчина, приобняв одну из приблизившихся к нему девушек и взяв наполненный вином кубок из рук другой. — Удивительное совпадение: по сообщениям тех же гвардейцев, к резне в Архонте тоже причастен Зеробилон — маги обнаружили в подвалах явно демонический след, и говорят даже, что там… гхм… кричали стены. Свидетели припоминают темноволосую девушку-этерна с разноцветными глазами, которая бежала мимо конюшен сломя голову и была вся в крови. А теперь вот что: среди погибших там были люди из компании Казис. Что почтенным дельцам делать в Архонте и почему вдруг они пали жертвой Воскресшей, как думаете?       — Выходит Казис передавала сведения Зеробилону, а те в итоге решили убить ее как свидетельницу? — произнес, удивленно присвистнув, второй. — Вот это поворот! Но друг мой, скажите, с каких пор демонопоклонники вдруг стали такими отчаянными, что явились в город? Они опасаются оказаться в когтях гвардии, а Оорана, поговаривают, боятся больше собственной смерти!       — О, он ведь не может быть в двух местах одновременно! — хохотнул первый, отпив вина. — Чего им бояться, он же ни разу не святой! Молитв не слышит, чудес не творит, а демонов убивать… Пффф, уверен невелика заслуга! Иные маги и не на такое способны. И кстати, говоря о нем…       — Чего вы тут стоите, господа мои охуительные? — пробурчала одна из близняшек, официанток «Лозы», неся в альков поднос с затейливыми закусками и смерив Мерзула и фыркнувшего Наратзула испепеляющим взглядом. — Дайте пройти!       — Пожалуйста-пожалуйста, — посторонился Мерзул, а Наратзул, отойдя чуть подальше для виду, вновь напряг слух.       — То есть и он знал, что Казис — мастер-вор? — изумился второй из собеседников, выдержав паузу после ухода официантки.       — Вот насчет этого не уверен, — ответствовал первый. — То, что у них была какая-то договоренность, в гильдии знали, но теперь… Теперь, если выяснится, что киранийка действительно помогала Зеробилону, думаю, ей конец. Отягчающим обстоятельством будет смерть наших купцов. И еще более отягчающим — связь с демонами. Ооран этого никому не прощает, даже своим информаторам.       — Странно, что же ее сподвигло на такое?       — Жажда наживы. Уверен. У Зеробилона золото и могущество. Возможно, она хотела…       — И долго мы еще будем здесь стоять? — воскликнул Мерзул. — Мы выглядим как два жалких шпиона!       — О, во имя солнца, — выдохнул Наратзул. — Ладно, ты нас уже раскрыл своими воплями. Идем.       Они прошли мимо фонтана и двоих менестрелей, которые как раз закончили терзать свои лютню и флейту и, очевидно, ждали не то подачек, не то восторженной реакции публики. Ни того, ни другого не последовало — и Наратзул, проходя, не преминул усмехнуться в глаза лютнисту, — поэтому они затянули следующую песенку на мотив местной считалочки про улиток.       У обвитой синими розами арки сидели ребятишки, чьи родители наслаждались вином и приятным вечером и оставили отпрысков вдали от взрослых разговоров. Однако детвора не маялась от скуки, а, раскрыв рты, внимала мягкому голосу старика-алеманна, который смотрелся в изукрашенном внутреннем дворе «Лозы» как свинья в тронном зале. На попрошайку он решительно не походил — скорее на бродягу, прошедшего в своем штопанном плаще и с видавшим виды посохом не одну сотню лиг. Волосы его и бородка были аккуратно подстрижены, руки белы, а одежда была хоть и ветхой, но чистой — и всем видом старик внушал не отвращение а вполне живой интерес. Поэтому Наратзул примкнул к компании рассевшихся у арки детишек и прислушался к рассказу старика, чьи невнятно-серые глаза мельком и с некоторым удивлением уставились на него, но затем вновь обратились куда-то к горизонту.       — Отлично, сказки на ночь, — пробурчал вечно недовольный Мерзул, но, однако, устроился рядом.       — И в третий раз громовое божество сошло на землю, — продолжал старик, — и проходил он рекою, что плещется у Фюртсандена и зовется Эродис. У местной таверны прохлаждался священник, и бог, завидев его, немедленно подошел и, как водится, попросил воды, но священник ответил: «Вот река перед тобою, зачерпни себе сам». «Не могу, достопочтенный, ибо ломит спину после долгого перехода по горам», — ответил ему бог. «Тогда попроси кого другого», — произнес священник, отводя взор, ибо он не знал, конечно, что перед ним — божество… «Но разве ты не служитель истины, пути праведного, что наставляет помогать немощным?», — снова спросил бог.       — А священник разве не понял, кто он? — перебил рассказчика один из мальчиков, премерзко грызущий яблоко. — Это ведь было громовое божество! Гром, молнии, все такое!       — О нет, — покачал головой алеманн, — бог не хотел, чтобы кто-то знал о его сущности раньше времени, и прятал ее. И если в прошлые разы он надевал маску смертного из любопытства, то сейчас — от отчаяния, силясь найти в мире хоть крупицу милосердия. И ответил ему на это священник: «Прав ты, бродяга, в том, что я — служитель истины. И потому не престало мне, как прочим, гнуть спину и тянуть полное ведро. Если и сам зачерпнуть не хочешь, и о помощи других попросить не желаешь, то пойти и купи себе в таверне стакан ключевой воды!». «Увы, — сказал бог, — не имею за душой ни монетки, достопочтенный, но если бы ты подал мне хотя бы ломаный медяк, я был бы тебе беспредельно благодарен и отплатил бы сторицей и столь обильно, что и сам ты удивился бы моей щедрости». «Ах, ты еще и попрошайка! — воскликнул священник. — Как смеешь ты служителя истины то за водой посылать, то пытаться выманить гроши с моих пожертвований!», и в тот момент подозвал священник стражника, и рассказал, указывая на бродягу, и оклеветал его, и обругал, и унизил.       — И все-таки, — с мерзким хрустом вгрызаясь в яблоко, вставил мальчик. — Как можно не узнать бога? Он ведь… Он ведь наверняка отличается от людей, это с первого взгляда понятно!       — Увы, мой друг, — вздохнул старик, — такое сплошь и рядом, ибо мы судим по одежде, по богатству, по доброй и злой славе, по слухам. Мы всегда в глубине души знаем, что перед нами — некто приобщенный божеству, однако звуки мира частенько заглушают голос бога. Вот и священник не узнал бога, которому возносил молитвы ежедневно, вот и стражник надел на бога кандалы и увел в подземелье, где тот ждал своей участи. И свет, серебряный лунный свет, что пробивался сквозь решетку высокого окна его камеры…       Маленькой, темной, сырой камеры.       Недостижимо высоко, под потолком, сквозь пролом сияло солнце, а затем оно исчезало, и я понимал, что наступала ночь, затем видел снова день, и дни, и какое-то бессчетное количество времени, затянувшееся петлей грязной кровавой веревки, скрипом далекой двери в коридоре, тяжелыми шагами подкованных сапог и тихим судорожным рыданием — ветер сквозь разлом завывал криками, переходящими в единый, исступленный, демонический вой боли       бесконечной       невыносимой       всепоглощающей       боли.       Наратзул вздрогнул. Ледяная дрожь щемящего, колкого ужаса пробежала по его спине, словно лето вдруг сменилось промозглой осенью, и налетевший ветер принес с собой холод, страх, одиночество, отчаяние и — запах смолы, что не мог заглушить смрад горелой плоти. Он не видел, как старик задул огонек в маленькой лампе, как улыбнулся детям, которые протестующе заверещали, прося еще одну сказку, и как Мерзул зябко опустил рукава своей рубахи, словно бы тоже почувствовал этот холод.       Нет, он совсем не видел этого. Звезды смотрели с небес осуждающими, слепыми глазами, а боги и не ведали, а боги — и не знали, что такое тоска, что такое боль, что такое чувство вины. Что знали боги, чего не испытывали на себе люди! Куда смотрели они, когда мир утопал в несправедливости и жестокости. С кем были они в камере, чьим молитвам внимали, кого вели в долгом, одиноком пути. Кого спасли, кого наставили, от кого отвели скорбь. Чей остановили они меч, чей прервали приговор, под кем затушили костер!       — Эй, ты нормально? — тронул его за плечо Мерзул.       — Да, — помедлив, кивнул Наратзул. — Просто занятный дед, согласись.       — Неплохой рассказчик, этого не отнять. И все же…       — Ладно, ладно, друзья, — проговорил, тем временем, старик. — Если вы хотите еще одну историю, я расскажу вам.       — Да! — со всех сторон послышались радостные детские голоса.       — Это история о верности и предательстве, — старик вновь подул на фонарь, и огонек в нем зажегся, вызвав у детей, которые, казалось бы, должны быть привычны к магии, восторженный вздох. — Ее рассказал мне человек, который никогда не странствовал, но побывал везде — никогда не искал своего, но нашел для себя всё. Итак, я расскажу вам о древнем Каллидаре, о тех днях его, которые стали самыми черными для Фальяса, древнего королевства Мьяра Араната, — о последних днях белой цитадели Наратзул, великого оплота этерна, что были апофеозом и катарсисом.       — Что такое апофеоз и катарсис? — украдкой шепнула одна девочка другой, но та лишь пожала плечами.       — Дни эти ознаменовались наступлением на Наратзул темных полчищ демонов, пришедших из порталов вероломного Зораса, — продолжал алеманн. — Как тень, как мгла, как черный туман укрывали они земли Каллидара, обращая в пепел могучие леса, отравляя реки, сжигая фермы и целые деревни, убивая без счета людей, круша и уничтожая все на своем пути. Ни одно оружие не могло остановить демонов, ни одно заклинание не было способно оградить этерна от их ярости. Во главе демонических легионов шел сам Армонаарт, лорд-демон — и ликам его не было числа, как не было предела его разрушительной силе, что сметала крепости и людей, как волна сметает щепки. Но было и у него слабое место: Армонаарт не знал, что пройдя портал, соединяющий его мир Ратшек и наш Вин, он потеряет способность вернуться обратно. Через порталы Зораса могло бы пройти лишь существо, облаченное плотью, — но что было телом в Ратшеке, на Вине стало лишь его обликом, и здесь Армонаарт и его демоны стали бесплотны. Отсутствие плоти не сделало их слабее, увы, но оно сделало их злее от того, что ныне они не могли бы вернуться домой, насытившись кровью и принеся разрушения. Именно тогда Армонаарт приказал демонам разлить по земле Каллидара черное проклятие, что искажало тела этерна и превращало их в арорма, темных существ, чья плоть после подобных искажений могла бы послужить сосудом для демонов и вернуть их в Ратшек. Но либо сильная воля сильного народа этерна не могла до конца угаснуть в злом теле арорма, либо проклятие быстро убивало их, да только никак не мог Армонаарт найти хоть сколько-нибудь пригодный сосуд для себя.       И тут случилось нечто — конечно, не без помощи Зораса, что испугался за свою возлюбленную, принцессу Тарнри, до времени отказавшуюся покидать Наратзул. Возник пред вратами белой цитадели генерал Лустарий вместе со своим войском. Лустарий был одним из племянников короля и пользовался славой отважного воина, поэтому король, не сомневаясь в нем, разрешил генералу попробовать выступить против темной армии. Но увы! Каково же было удивление дозорных, когда Лустарий склонился перед демонами и бросил свой меч в знак того, что сдается. Вместе с ним побросали мечи и его воины, а вскоре и генерал, и защитники ушли вслед за демонами как пленники, как предатели и как трусы — именно такая слава и осталась в веках о Лустарии.       — Каков негодяй! — пронеслось между детьми. — Гад какой!       — Но! — Старик в поучительном жесте поднял указательный палец и продолжил: — На этом история не заканчивается. Разве стал бы я рассказывать своим маленьким друзьям столь простую историю! О нет. Итак Лустарий и его воины явились пред очи Армонаарта, и тот уже было желал поглотить их души, но Лустарий смело проговорил: «Мы — то, что ищешь ты, лорд-демон. Мы — добровольная жертва, сосуды для тебя и твоих подручных. Мы отдадим тебе наши тела, чтобы смог ты вернуться в Ратшек и оставил навеки Каллидар. Наши тела сильны, и не сломает их темное проклятие. Наша воля крепка, и не отступим мы в своем решении. Обещай лишь окончить кровопролитие, обещай уйти и никогда не возвращаться!».       — И Армонаарт согласился? — спросил мальчик, который теперь усиленно жевал грушу.       — Нет, — тихо произнес Наратзул. — Мы ведь знаем, чем все кончилось.       — Армонаарт был великим злом, — ответствовал старик, — ровно как и великим полководцем. Увы, лорд-демон понимал, что это очень похоже на ловушку, и так оно и было: у Зораса был Рунный клинок, древнейший артефакт, созданный эоны назад могущественным Тирной и способный убить демонов. Видите ли, Зорас не верил в обещание Армонаарта не трогать Тарнри и их с Зорасом ребенка, ибо демоны лгут, и их любовь равна ненависти. Как только Армонаарт обмолвился, что сам будет любить среброокую Тарнри и заберет ее с собой в Ратшек в качестве платы за сделку, Зорас начал готовить собственный план. Он не планировал открывать портал для облаченных плотью воинов Лустария демонов — он собирался дождаться момента, когда Армонаарт вселится в Лустария, чтобы оборвать их жизни Рунным клинком и тем спасти и Фальяс, и Тарнри.       — Ууу, лучше бы просто дал ему уйти, — с чавканьем произнес мальчик.       — Едва ли демон выполнил бы свое обещание. Армонаарт понял, что где-то здесь таится обман, поэтому решил сломать все планы Зораса. Он убил Лустария, а воинов его превратил в страшную нежить, кровожадных март. Да, жертва генерала оказалась напрасной, и он погиб как приношение на кровавом алтаре, оставшись в памяти потомков как предатель и трус. Но всегда ли наши добрые дела должны быть освещены солнечным светом? Всегда ли людское признание должно пересиливать голос нашей совести? Да, Лустарий пал. Но его чистое сердце наверняка обожгло Армонаарта в его последний миг.       — История не запоминает таких глупцов, — подал голос Наратзул, поймав на себе прищуренный взгляд старика. — Она помнит законченных негодяев и святых праведников, но при одном условии: чтобы дела их действительно приносили плод. А бесславно умереть, да еще и угробить своих солдат — хуже некуда! Тут даже чистое сердце не спасет, хотя крупно сомневаюсь в столь благородном самопожертвовании. Скорее всего, Лустарий надеялся стать героем той войны, прослыть победителем демонов, но это, говорят, удел святых королей, а не трусливых генералов.       Старик удивленно вскинул брови, и огонек в его лампе сильно задрожал.       — Боги воздают праведникам, — беззаботно отбросив огрызок груши, внезапно ответил мальчик. — И не важно, получилось у Лустария или нет. Я более чем уверен, что даже за одно стремление ко всеобщему благу его возвели в Дом святых. Чего ты так уставился, дяденька? Я сын жреца!       — Оно и видно, — процедил Наратзул. — Такие не видят причин и следствий. Впрочем, ну тебя. Вырастешь — поймешь, быть может.       — Что ж, — спохватился старик, — время позднее, мои маленькие друзья. Я должен смочить свое старое горло и, пожалуй, возвращаться в Пристанище. Спасибо, что разделили со мной кров сегодня. Будьте благословенны.       Старик задул огонек в лампе, учтиво поклонился улюлюкающим детишкам, взял посох и поспешил в таверну. Наратзул же решил, что старого болтуна надо обязательно расспросить, поэтому, растормошив зевающего Мерзула, рванул за ним.       Они нагнали старика уже у стойки, где он под одобрительную улыбку припозднившейся Абрис отпивал из пузатой кружки шиповниковый чай.       — Вы так поздно, — подмигнул Наратзул тавернщице. — Думал, вы работаете днем, спите ночью, а ваши дочери — наоборот.       — О, сегодня очень много посетителей, — отмахнулась Абрис. — Девочкам трудно, так что у нас с мужем тоже бессонная ночка.       — Понимаю. Не хотел бы вас утруждать, но нам с Мерзулом не помешало бы немного поесть.       — Нет, — крякнул Мерзул, — у меня уже почти не осталось денег…       — Да, — оборвал его Наратзул. — Если ты помрешь от голода, толку от тебя будет как от Лустария.       — Никаких проблем, — улыбнулась Абрис. — Сейчас посмотрю, что осталось. Вам еще чего-нибудь, Регар?       Старик лишь помотал головой.       Когда тавернщица ушла, Наратзул подвинулся поближе к алеманну и с дружелюбием начал:       — Увлекательные истории, благодарю вас за них. И простите, что встрял в конце.       — У каждого свое мнение, — пожал плечами тот и потупился.       — Мое имя — Наратзул. Это вот — Мерзул. Мы прибыли из Эрофина по воле злой судьбы. А вы…       — Наратзул? — переспросил старик. — Серьезно? Это прозвище?       — Неа. Это мама с папой постарались.       — Интересный юмор у ваших родителей — белая цитадель, превращенная в демонический оплот. Что ж. Меня зовут Регар, очень приятно.       — Взаимно. Вы… местный?       — Нет. Я пилигрим.       — Любопытно, — повел бровью Наратзул. — Насколько я знаю, пилигримы обретаются в Пристанище и им можно бродить только там или в окрестностях Храма.       — Треомарцы и треомарис не видят в пилигримах беды, — ответил старик, не глядя на Наратзула. — Да, нам многое запрещено, но это не значит, что мы будем наказаны за нарушение запретов. Да и не запреты это в полном смысле слова, а так… Легкие ограничения для нашего же блага. Большинство пилигримов — алеманны, а тут, как видите, с этим несколько сложновато.       — Верно. Мерзул почувствовал эти сложности на себе. Да, Мерзул?       Тот лишь глянул с выразительной иронией.       — Но вас вроде не боятся, — продолжил Наратзул. — Даже напротив, как мне показалось. Вас принимают довольно восторженно.       — Просто я уже давненько цепляю на себя взгляд. — Регар отпил еще немного шиповника и зашелся тяжелым, тягучим кашлем, словно всю жизнь проработал в шахте. — Уже лет так… Восемнадцать.       — Занятно. А как же паломничество?       — Я его давно завершил. Прошел по всем святыням, достиг Треомара, как полагается, да и остался.       — Почему?       — Потому что в Пристанище очень много тех, кто оказался там случайно. Есть страждущие, отверженные, больные. Есть вдовы, сироты и немощные старики. Пришедшие из далеких краев, они рассчитывали на мифическое благословение Элиас, которое спасло бы их от бед, но вместо этого оставались в Пристанище навечно. И… Кто-то ведь должен за ними ухаживать, верно?       — Почему этого не делает Треомар? У них тут полный порядок и с деньгами, и с лекарствами, и с едой.       — А кто вам сказал, что не делает?       — Хм, — хитро усмехнулся Наратзул. — Выходит, вы на государственной службе.       — Можно и так сказать, — признал Регар. — Только я не слуга и не господин. Я тот, кто не может иначе. Для меня это стало образом жизни, ее единственной целью и смыслом. А для Треомара, естественно, — изрядной статьей расходов. Однако это дело милосердия, и оно более чем стоит того.       — А что же, — подал голос Мерзул, — каждый пришлый может явиться в Пристанище и получать свою миску супа?       — Каждый. Само собой, мы — то есть те, кто в силах, конечно, — ежедневно трудимся для блага общины, а иногда для Храма или благоустройства храмового квартала Латрия. Некоторые работают в гавани, кто-то — на фермах и мануфактурах. Кое-кого даже взяли на верфь. Так что к миске супа полагается неплохое жалование, бесплатное лечение, гарантия безопасности. Те же из нас, кто немощен, получают не жалование, а «поддержку», она чуть меньше. Но мы живем одной большой семьей и не оставляем друг друга…       — Как благостно, — фыркнул Наратзул. — Определенно, здесь есть какой-то подвох.       — Хм, — Мерзул задумчиво потер свою изрядно отросшую бороду, которая его, очевидно, бесила, но за неимением бритвы сделать он с ней ничего не мог. — А если я…       — Нет! — выпалил Наратзул. — Неужто ты считаешь достойным себя лежать в сарае и жить на подаяние?       — Ну…       — В сарае? — опешил Регар. — На подаяние? Вижу, вы из тех благословенных, кого не коснулись ни голод, ни лишения.       — Именно, — вставил Мерзул.       — Поймите, если вам повезло чуть больше, Наратзул, это не означает, что другие не нуждаются в хоть сколько-нибудь достойной жизни. Большинство в Пристанище — это люди, попавшие в беду. Их путь сюда пролегал через какое-то великое горе, и у каждого из них оно свое.       — Да я не спорю с вами, Регар, просто…       — И было бы лицемерно, — надавил пилигрим, — и крайне низко захлопывать перед ними двери. Вы скажете, что «попрошайкам» нигде не рады, ни в Эрофине, ни в Арке, ни в Аль-Рашиме, и это правда. Но Треомар — город святых. Сейчас он блистает золотом и серебром, но у него были плохие страницы истории, кровавые, ужасные страницы. Здесь знали и голод, и нищету, и отверженность, поэтому в Треомаре, тем более, понимают, насколько важно подать руку тем, кто выброшен из лодки.       — Я не об этом, Регар.       — А о чем же, позвольте узнать?       — О том что Мерзулу не стоит преждевременно хоронить свои таланты. И простите, про сарай я погорячился. Мерзул — талантливый маг, и мы хотели бы, так сказать, направить его способности в доброе русло.       — А? — опешил Мерзул. — МЫ хотели бы?       Подошедшая Абрис с извиняющимся видом принесла им две тарелки с ароматным жарким и кувшин пряного вина:       — Простите, осталось не так много и выбора особого уже нет. Так что вино за счет заведения.       — О, это более чем прекрасный ужин, — вкрадчиво ответил Наратзул. — Благодарю, Абрис.       — Вам точно больше ничего не нужно, милый Регар? — уточнила она, принимая плату из рук Наратзула. — Осталось еще немного жаркого, ваш любимый пряный хлеб с травами и мягкий сыр. Не хотите?       — Только если ломтик хлеба, — улыбнулся пилигрим. — Вы очень добры ко мне, но лучше покормите за мой счет кого-нибудь из нуждающихся. Хоть бы и вот этого юношу-алеманна.       — Как вам будет угодно, — кивнула Абрис и отошла.       — Спасибо, Регар, — произнес Мерзул, по привычке отирая о свою рубашку идеально чистую серебряную ложку. — Это было… Очень великодушно, но…       — Я вижу, что у вас проблемы, иначе вы не спрашивали бы про миску супа, Мерзул. Таких, как вы, я повидал много: у вас один комплект одежды, тощий кошель, вечный голод в глазах и ничего больше нет — простите, даже бритвы. Я привык видеть человека в любом, кто просит помощи или даже боится ее попросить. Комната и еда для меня в «Лозе» бесплатны, но я почти не пользуюсь этими благами, так что не вижу причин, почему бы не поделиться этим с вами.       — О, неужто метите в треомарские святые? — едко хохотнул Наратзул. — И чего ради отказываться от благ жизни, которые на вас сыпятся с неба? Ради «молись о нас, святой Регар?». Или ради возможности отгонять своей светозарностью всяких демонов?       — Не обращайте внимание, — сказал Мерзул, приметив растерянность на лице пилигрима. — У Наратзула проблемы с прямолинейностью, как вы успели заметить. И с эмпатией. И с чувством такта. И с головой, будем честны до конца.       — Понятно, — пожал плечами пилигрим. — Нет, Наратзул, треомарским святым мне не стать. Видите ли, это довольно сложный вопрос, как и всякий иной, касающийся дел божественных. О, благодарю вас, Абрис.       Тавернщица поставила перед Регаром отполированное до зеркального блеска серебряное блюдо, на котором сиротливо лежал кусочек хлеба, присыпанный специями и политый несколькими каплями ароматного масла.       — Ну конечно, — ехидно протянул Наратзул. — Старые добрые сакрализация и профанация. Это не вашего ума, вы всего лишь лаики, а мы тут все такие благочестивые святоши и мыслим иными категориями, но пожертвования в ящик класть не забывайте. Пфф, старо как мир и так же провоняло.       — Я этого не говорил, заметьте, — ответил Регар, протяжно закашлявшись. — Ох… Ни словом не обмолвился о том, что вы недостойны или что вы чего-то не поймете. Я сказал лишь, что вопрос сложный и содержит в себе не столько сакральный, сколько исторический аспект. Горло мое уже не то, что в молодости, трещать всю ночь уже не могу, но если все-таки хотите…       — Непременно хочу.       — Ну хорошо. Традиционные и, так сказать, классические треомарские святые — это те, кто создавал основы и прославился благими деяниями. Это герои прошлого, служители божеств, спасители людей или просто те, кто отдал себя делу своей жизни так, что это прославило их в веках. Если их потомки были достойны своих предков, они тоже нарекались святыми, как и дети их детей и так далее. Но… Времени прошло много. Многие династии иссякли, многие — затерялись в веках. Сейчас их уже не так уж много. Например, до недавнего времени существовало славное семейство Редонов: их праотец был могущественным магом и одним из основателей Академии, и род этот прожил без малого четыре тысячи лет, передавая искру святости от потомка к потомку, но и их в конце концов настигло угасание — последняя из их рода, Лилиэн, умерла бездетной. А еще были Лотерины — потомки знаменитого морехода, который привел в эти земли флот бежавших из Каллидара и прославился героическими подвигами, за что и был причислен к святым. В какой-то момент эта династия стала считаться угасшей, как ныне Редоны, но несколько десятков лет назад, благодаря найденным хроникам, были обнаружены потомки Лотерина, и формально последний из его живущих детей тоже сейчас считается святым.       — Формально? Неужто можно быть святым формально?       — Нельзя. Поэтому мнения о генерале Мериане Лотерине очень разделяются.       — Мериан?! — Мерзул чуть не подавился глотком пряного вина. — Это тот говнюк, который увел мою Каэру!       — Это ты ее у него увел, — отмахнулся Наратзул. — Одного не пойму, Регар. Если эта «святость» так связана с наследованием, то почему бы не называть вещи своими именами и перестать сакрализировать обычные древние династии. Это как молиться каким-нибудь несчастным Арантеалям, чей род идет еще с первых королей норманнов, но святыми их это далеко не сделало.       — Не встречал ни единого Арантеаля, — ответил Регар, старательно жуя свой кусочек хлеба, — но если бы они и вправду были святыми, любой понял бы это при встрече. Понимаете, Наратзул, каждый из представителей святых семейств в той или иной степени несет на себе этот, если хотите, знак: знак крови, иногда — магии и силы, но всегда — приобщенности. Человека, который приобщен божественности, вы не перепутаете ни с кем, каким бы он ни предстал перед вами. Возвращаясь к примеру Лотерина, перед нами генерал, кутила, дуболом и убийца на королевской службе — но при этом он способен на такие вещи, которых не знал ни один командир гвардии до него. Любой, кто не слеп, легко назвал бы его святым, если бы не его образ жизни.       — Ну хорошо. А что насчет святого короля? Это тоже формально?       — Хм... — Регар сдвинул брови, словно напряженно подбирал ответ. — Этот случай, пожалуй, противоложен случаю генерала. В жилах генерала святая кровь, но сам он не вполне свят, а здесь — напротив.       — Если речь о легендарном Ооране, — иронично фыркнул Мерзул, которому явно глянулся пилигрим и его истории, — то просто знайте: Наратзул на нем помешался, даже собирается выступать на турнире бардов ради него. Прошу, не поддерживайте эту одержимость, Регар. Впрочем, готов спорить, ради этого вопроса он и начал болтать с вами.       Наратзул улыбнулся с невинным видом, а пилигрим еще больше посмурнел.       — Нет, это не основной мой вопрос, — солгал Наратзул. — Это скорее любознательность странника, пришедшего на новое место. Я не мог не заметить, что в Треомаре на этот счет существует некое разделение мнений, и… Хотел бы узнать, что думаете вы.       — Это то, о чем я говорил, — ответил Регар, почему-то обращаясь к Мерзулу. — Довольно трудно не быть «одержимым», когда имеешь дело со святым. Что до вашего вопроса, Наратзул, то да, разделение существует, но это скорее соревнование в меткости среди слепых и зрячих. Как говорится, исход немного понятен. У нас есть древняя династия королей рода Сораэлей, и нынешний король Солан — ее прямой потомок и наследник. Проблема в том, что род этот, хоть и старый, но, как выяснилось, правит незаконно, и тому нашлась масса подтверждений, поэтому люди перестали бояться озвучивать то, о чем молчали очень много лет. А кроме того, за всю историю Треомара мы назовем едва ли двух-трех человек из этой династии, кто не сошел с ума и не помешался на собственной власти. Это сумасбродство правителей стало основной причиной многолетнего упадка Треомара, а люди религиозные еще добавят, что безумие — это кара Алтиссими за незаконное присвоение трона.       — Дайте угадаю. Законный — Ооран?       — Да. Не буду мучить вас принципами престолонаследия, но по всему выходит именно так. Его предки вначале подвергались жестоким гонениям со стороны Сораэлей, а затем род и вовсе затерялся, сменив семейное имя. Но любая ночь кончается рассветом, и солнце осветит тьму… Он сам как-то сказал мне, что не любит именоваться «святым королем», потому как не имеет к святым семьям никакого отношения, если не считать года на обучении у старого Редона. Тем более, что королевский род, к которому он без сомнений принадлежит, святым назвать по определению невозможно. Не считает он себя достойным, однако молва считает. Особенно — после изгнания демонов из квартала Архонта в 8163 году, когда он стал единственным человеком в истории Треомара, способным окончательно уничтожить демона. Религиозные люди, опять же, усмотрели здесь знак свыше, а поскольку к тому моменту семейство Сораэлей своими действиями чуть не отправило город в преисподнюю, очень многие пожелали видеть королем и, как им виделось, святым, именно Оорана.       — И что случилось? Почему он не король в полном смысле этого слова?       — Он отказался от этого. Объяснил это многими причинами, и я должен признать, они весомые. Поэтому разделение, о котором вы говорите, состоит в следующем: есть те, кто напирает на древность и «законность» Сораэлей, а есть знающие, что было бы с Треомаром, не вступи в игру Ооран. К тому же, как бы мерзко это ни звучало, окончательно склонило чашу людской любви именно золотишко, которым стал наполняться фонд после его договоров со звездниками. Золото, знаете ли, говорит больше, чем тысячи слов о долге, древней истории и необходимости потерпеть нищету еще чуть-чуть во имя непонятной и размытой цели.       — И так повсюду, — ухмыльнулся Наратзул.       — Кроме Эрофина, — делая последний глоток шиповника, ответил Регар. — И, пожалуй, иных регионов цивилизованного мира, об устройстве которых мне доводилось слышать. Разве что Киле, кажется, ставит золото превыше архаических заблуждений, и у них никогда не было монархии. Впрочем, этерна по части архаики не сравнятся с килейцами — традиции для Треомара, безусловно, очень важны, но знали бы вы, как людям насточертело терпеть «еще чуть-чуть».       — Нет, так именно повсюду — я знаю, о чем говорю. Везде найдутся принципиальные превозмогатели, за которыми на поверку тоже стоит алчность, — но большинство между полной тарелкой и «великой историей» рано или поздно выбирает тарелку. Просто в Треомаре это случилось как-то… органично.       — Скорее, закономерно. Треомар был готов к этому, нужен был только катализатор. Им стали изгнание демонов из Архонта, постройка Связующей башни и, что важно, понимание некой истины — и она не была тайной, о которой шепчутся по углам, но чем-то сродни восходу солнца. Я не хочу, конечно, лезть в современную политику, во все эти интриги и прочее, но, говорят, к старому уже не вернутся — старшему сыну Солана Сораэля на трон путь заказан, и после смерти короля здесь начнется что-то… другое.       — Неужто ваш святой друг посвятил простого пилигрима в такие вещи? — иронично спросил Наратзул.       — В Треомаре это знает любой ребенок. Я не раскрывал вам никаких страшных тайн. — Впервые с начала этого разговора Регар улыбнулся, хоть улыбка эта была усталой и почти что вымученной. — Вы сами сказали, что интересуетесь как странник, пришедший на новое место по воле злой судьбы. Так что я взял на себя смелость ответить вашей любознательности.       — И, — мучительно подбирая слова, протянул Наратзул, — если бы вы — теоретически, ясное дело, — представили кого-нибудь вашему другу, как он отреагировал бы?       — Во имя всех богов! — не выдержал Мерзул. — Ты скоро ко всем людям на улице с этим вопросом будешь приставать, да?       — Я простой пилигрим, — пожал плечами Регар. — Естественно, я не смог вы вас представить.       — Постойте, но вы ведь только что сказали… — начал было Наратзул.       — Благодарю за компанию и за беседу. Я действительно очень устал, годы мои уже не те, — вздохнул Регар, аккуратно ставя пустую чашку на серебряное блюдо и протирая за собой салфеткой стол. — Это вы, этерна, всю жизнь выглядите молодо, не щадите себя, думая, что впереди вечность, и угасаете быстро и без лишних слов. Нам, алеманнам, срок отведен много меньший, поэтому силы намного раньше оставляют нас. Они уходят медленно, по капле, растягивая угасание на десятки лет. Ох…       Регар потянулся за своим посохом, который был небрежно прислонен к столу, но тот выскользнул из его пальцев и рухнул на пол — а затем стремительно взмыл к потолку.       — Ох, аномалия, — пробурчал пилигрим, — никак не привыкну.       Наратзул отчетливо почувствовал претворение: Регар лишь уставился на взмывший под потолок посох и, казалось, недовольно прищурился, а сильное заклинание, незримым разрядом содрогнув воздух в зале, немедленно опустило посох обратно — мягко и плавно вручая его протянутой руке пилигрима.       — Вот это да, — расплылся в улыбке Наратзул. — Вот такого заклинания я точно не знаю. Хотя, не скрою, оно пригодилось бы мне здесь, в Треомаре, где ничего не падает на пол.       — А, это просто, — пробормотал пилигрим, зарываясь в перекинутую через плечо дорожную сумку из грубой мешковины. — Держите, мне она уже без надобности. Там принципы действия этих заклятий и пара поучительных историй в конце. Я иногда читаю их детишкам.       В руках Наратзула оказалась потрепанная книга «Теории о претворении в условиях магических искажений», под обложкой которой оказались видавшие виды гравюры, схемы и глифические формулы — вполне толково составленные, как показалось Наратзулу на первый взгляд.       — Читаете детям научный труд? — бросил Наратзул уходящему Регару. — И как, понимают?       Пилигрим остановился. Грустно глянул через плечо, поймав извиняющийся взгляд Мерзула. Набросил капюшон и неслышно вышел в сгустившуюся летнюю ночь, которая все еще шумела голосами, смехом и беззаботной, счастливой жизнью, которой он был столь чужд.       — Вот почему просто не сказать «спасибо»? — вздохнул Мерзул. — Зачем вести себя как неблагодарная свинья? Ты же не такой на самом деле!       — Именно такой, — листая книгу, отозвался Наратзул.       — Ну вот у тебя что, язык нарывами покроется, если ты просто поблагодаришь человека?       — Не бывает доброй славы.       — Бывает, еще как! Хотя кому я говорю это, — отмахнулся Мерзул, тоже явно собираясь как можно скорее подняться в мансарду и предаться сну. — Почитай поучительные истории, что ли. Вдруг пригодится.       — Я столько их видел, — ответив в пустоту Наратзул. — Одна поучительнее другой, но каждая несла в себе… Приобщенность. Только вот не к «божественному», а к вполне земному, а где земное — там много грязи и крови. И как бы ни хотел я прятаться в надеждах и мечтах, оно всегда, всегда настигало так или иначе.       Ответом ему были лишь скрип верхних ступеней — и погасший огонек прогоревшей свечи.