Иди нахер, Минхо

      Мелисса закрыла дверь своего кабинета, и тихий щелчок замка, отрезал их от остального мира. В кабинете царил полумрак, свет от настольной лампы мягко освещал ее лицо, подчеркивая бледность кожи и темные круги под глазами. Она была похожа на загнанную в угол птицу, готовую в любую секунду взлететь, но, в то же время, понимающую, что бежать некуда. Она чувствовала себя одновременно сильной и слабой, уверенной и потерянной.       Минхо, тем временем, молча наблюдал за ней. Ему не терпелось услышать все тайны которые скрывает ПОРОК. Мелисса сделала глубокий вдох, пытаясь собраться с мыслями, пытаясь найти нужные слова. Она медленно отошла от двери, ее движения были плавными и осторожными. Подойдя к своему рабочему столу, она опустилась на стул и, несколько секунд помедлив, начала говорить. -- Всё началось задолго до Лабиринта, Минхо…       Ее голос затих, словно она боялась услышать собственные слова. Она сделала еще один вдох, и ее история начала разворачиваться, словно темный свиток, полный тайн и секретов, готовясь раскрыть свою страшную истину. Она начала свой рассказ, и, казалось, в этот момент, время остановилось, и лишь ее слова звучали в этом мрачном кабинете, раскрывая правду об ее прошлом и о ее настоящем. -- У меня была семья. Мама, я и мой младший брат, Галли. Да ты правильно понял, что мы родственники, - начала она, - Отец… он ушел от нас, когда мы были еще совсем маленькими. Я была старше Галли на три года, и, наверное, поэтому чувствовала ответственность за него. Мы жили небогато, но, несмотря на это, у нас все было хорошо. На еду хватало, и хоть наш дом был и маленький, он был наполнен любовью и теплом. Мама работала не покладая рук, чтобы мы ни в чем не нуждались. А мы с Галли… мы были не разлей вода. Играли целыми днями, защищали друг друга       Она говорила о своем прошлом, но в ее словах не было наивной ностальгии, а скорее констатация факта. Она рассказывала о своем детстве, как о чем-то далеком, как о чем-то, что навсегда осталось в прошлом. Ее воспоминания звучали как застывшие кадры из старого фильма, где краски потускнели, а сюжет стал мрачным.       Минхо внимательно слушал, стараясь не упустить не одной детали. -- Но все изменилось из-за Вспышки. Этот вирус начался внезапно, никто не понимал, что происходит. Все началось с легкого недомогания, с жуткой головной боли и бледности. Люди вокруг начали заражаться, но в первые дни никто не умирал. Все просто ходили, шатаясь, жаловались на боль и слабость.       Она говорила о начале пандемии и пыталась передать тот ужас, то отчаяние, которые она испытала в те дни, но ее слова, казалось, не могли в полной мере передать всю глубину ее страданий. -- Но спустя пару дней… все изменилось, - её голос стал тише, - Люди… они превратились в нечто ужасное. Их глаза наливались кровью, их кожа становилась серой и дряблой, и их тела… они были наполнены какой-то нечеловеческой силой. Человека нельзя было узнать, он был похож на зомби, на мертвого, который снова встал на ноги.       Она, казалось, снова видела эти ужасные картины перед своими глазами, она снова переживала тот кошмар, который так долго пыталась забыть. -- Я выходила на улицы, и… и это было ужасно, - она взглянула на Минхо, - Люди… некоторые из них дергались, неестественно, рывками. Это было пугающе, словно куклы с оборванными нитками. Мой городок… я его просто не узнавала. Жизнь словно замерла. Магазины были закрыты, люди прятались по домам, боялись выходить на улицу.       Ее слова рисовали перед Минхо жуткую картину апокалипсиса, начавшегося тихо, незаметно, но быстро набравшего обороты. -- В переулках… там я видела их. Зараженных. Они бились головами об стены, рвали на себе волосы, издавая ужасные, нечеловеческие звуки. Один из них… он подбежал ко мне, вцепился в меня изо всех сил. Я до сих пор помню его взгляд – безумие, чистейший ужас…, - Мелисса на мгновение замолчала, словно вновь переживая тот момент, её дыхание стало прерывистым. Она, казалось, боялась даже вспоминать подробности. - Он кричал… кричал о насекомых, которые копаются у него в голове, пожирают его изнутри. Он говорил о каком-то ужасном стуке, который слышит, о том, что они, эти насекомые, издают этот звук…       Ее голос снова приобрел прежнюю напряженность. -- И это было только начало кошмара. Предпоследняя стадия - черная рвота. Их буквально выворачивало наизнанку этой… жижей. Черной, густой, как нефть. В конце концов люди сходили с ума, окончательно превращаясь в "монстров". Мы их прозвали шизами       Мелисса замолчала, словно тяжелая завеса опустилась, отрезая ее от прошлого. Она опустила взгляд и, словно отвлекаясь от мрачных воспоминаний, начала разглядывать свои ногти. Тишина, повисшая в кабинете, стала тягостной и давящей. Она была наполнена невысказанными словами, незаживающими ранами и невидимыми шрамами.       Минхо, видя ее отстраненность, решил вернуть девушку в реальность. -- Мелисса, что стало с твоей семьей? - Его вопрос прозвучал резко и неожиданно, как будто он разбудил ее от кошмарного сна.       Мелисса, словно потерявшись в лабиринте своих воспоминаний, с недоумением посмотрела на Минхо. Но в следующую секунду она, словно очнувшись от забытья, вспомнила о своем рассказе и, с трудом сглотнув подступивший к горлу комок, продолжила. -- Помнишь, я говорила, что один из шизов в меня вцепился однажды? - Минхо кивнул, не отводя от нее своего пристального взгляда. - В тот момент… я перепугалась ужасно, просто закрыла глаза. Но потом я почувствовала, что его кто-то оттащил от меня. Это оказалась мама. Она повалила его на землю. Шиз начал сопротивляться, царапал ее, как бешеный зверь. Она отбивалась от него, защищала меня, как могла. Тогда-то она и подхватила Вспышку…       Ее голос снова задрожал, словно она вновь переживала тот ужасный момент. -- Спустя неделю у нее началась отдышка, и голова разболелась, как будто в ней копались иголками. А спустя еще неделю она стала странно себя вести, будто выключалась из реального мира. Ее движения были неуклюжими, часто она забывала, как нас зовут или куда она шла. К концу месяца она совсем ослабла и сильно похудела. Тогда мама больше лежала в своей комнате, а мы с братом делали работу за нее. Вскоре она перестала нас пускать к себе в комнату и закрылась. Ночью я слышала, как она стонет и ходит по комнате. С каждым днем крики из ее комнаты становились громче и истеричнее…       Минхо молча смотрел на нее, его лицо было непроницаемым, но в глазах промелькнула тень сочувствия. -- В одну из ночей, когда мы спали, мама вышла из комнаты, - её слова прозвучали как зловещее предзнаменование, - Но я поняла это только когда услышала, как закричал Галли. Я вскочила с кровати и включила свет. О боже, что мы тогда увидели! - Ее глаза расширились, словно она снова видела ту жуткую картину перед собой, и ее тело задрожало от воспоминаний. - Это была не мама, а лишь ее подобие. Все ее тело было покрыто вспухшими венами, словно змеи ползали под ее кожей. Ее волосы были выдернуты клочками, а несколько пальцев отсутствовали — она их съела. И глаза… они пылали безумием, дикой, неконтролируемой яростью. И все это всего за два месяца!       Ее голос сорвался, и она замолчала на мгновение, словно боясь произнести то, что она видела, то, что она пережила. -- Она сидела в ногах Галли и пыталась до него дотянуться, ощупывая кровать. Он кричал и жался в стену, как маленький, испуганный зверек. Я подбежала к нему и, спустив его с кровати, приказала бежать на кухню и сидеть там тихо. Я поняла, что мама… она ослепла. Она не видела нас, она просто чувствовала наше присутствие, она чувствовала нас, как жертву. Я решила, что мы выберемся через кухонное окно и посидим в магазине напротив. Там можно было спрятаться, пока все не утихнет. Я побежала следом за Галли, - ее голос дрожал от напряжения, Но сзади на меня кинулась мама. Она услышала звуки и погналась за нами. Она повалила меня и пыталась покусать лицо. Я держала ее изо всех сил, но чувствовала, что больше не могу. Поодаль стоял Галли и ревел, - продолжила она, и ее голос сорвался, - Да мне самой хотелось рыдать.       Она сделала паузу, и в ее глазах, которые неотрывно смотрели на Минхо, заблестели слезы. Одна из них, словно капля крови, медленно скатилась по ее щеке, оставив за собой мокрый след. -- Мне пришлось это сделать! - произнесла она, ее голос был полон отчаяния, - Понимаешь? Пришлось. Я не хотела, но пришлось! Я думала, что станет с Галли, ему же еще восемь лет всего.       Она сделала глубокий вдох, и, словно собираясь с последними силами, продолжила, ее голос был резким и твердым -- Тогда я ударила ее тем, что попалось под руку, уже не помню чем. Она потеряла равновесие и упала. Я быстро вскочила и, схватив вилку со стола, вонзила ей в грудь.       Ее слова прозвучали как выстрел, и тишина снова воцарилась в кабинете, нарушаемая лишь ее прерывистым дыханием. Она больше не смотрела на Минхо, ее взгляд был устремлен в пол.       Минхо был ошеломлен ее рассказом. Слова Мелиссы разрывая его привычный мир, разрушая его представление о враге и жертве. Он был растерян, он не знал, что сказать, он не знал, что сделать. Его мозг, обычно такой расчетливый и хладнокровный, сейчас был затуманен эмоциями, которые он так долго подавлял.       Он сделал было шаг в ее сторону, но Мелисса, словно почувствовав его приближение, резко отшатнулась назад, ее тело напряглось, а ее глаза наполнились ужасом. Она быстро отошла в другую сторону кабинета и, повернувшись спиной к Минхо, закрыла лицо ладонями, словно пытаясь спрятаться от него, от всего мира, от самой себя. -- Не надо!       Минхо замер, понимая, что он напугал ее, что он нарушил ее хрупкое равновесие, что его попытка помочь лишь причинила ей боль. Он остался стоять на месте.       Прошло какое-то время, прежде чем Минхо решился снова приблизиться к ней. Он медленно подошел к девушке, словно опасаясь спугнуть ее, и, остановившись на безопасном расстоянии, осторожно дотронулся до ее плеча. Он сделал это движение так нежно, так легко, словно боялся разбить ее, словно она была сделана из хрусталя. -- Мелисса, - произнес он, его голос был тихим и мягким, и в нем не было ни капли осуждения. - То, что ты сделала, было необходимо.       Мелисса, услышав слова Минхо, закусила губу. Она сделала глубокий вдох, словно собираясь с последними силами, и медленно повернулась к нему. Они стояли напротив друг друга, близко, их взгляды встретились, словно два одиноких маяка во тьме. Мелисса смотрела в его глаза, и в ее взгляде не было ни страха, ни отчаяния, ни мольбы. Казалось, все эмоции, которые так долго терзали ее душу, наконец вышли из нее, оставив лишь пустоту. -- В ту ночь я тащила труп матери и закапывала ее во дворе дома. - Она говорила, не моргая, и в ее словах не было ни слез, ни грусти.       Минхо почувствовал, как мурашки пробежали по его коже. Он услышал в ее голосе леденящую отстраненность, и он понял, что она пережила нечто настолько ужасное, что это изменило ее навсегда. Она перестала быть ребенком, она перестала быть жертвой, она стала кем-то иным, кем-то, кто, казалось, способен выдержать любую боль, любую трагедию. Она больше не плакала, она больше не тревожилась, она больше не боялась. Она просто рассказывала, словно освобождаясь от груза прошлого       Мелисса говорила, и ее голос, казалось, стал еще холоднее, еще более отрешенным. Она говорила, словно читала доклад. -- Где-то месяц спустя по домам стали ходить военные. Они пришли и к нам. Как ты понимаешь, они искали детей-иммунов, тех, у кого был иммунитет к Вспышке. Галли оказался одним из них. Я не хотела отпускать брата от себя, - сказала она, и в ее голосе промелькнула легкая тень горечи. - А родителей у нас уже не было, и им пришлось взять меня с собой как груз. Нас привезли в здание, где были и другие дети. Так мы и оказались в ПОРОКе. Мы не понимали, что это такое. Нам каждый день внушали, что мы надежда будущего и должны спасти человечество. Мальчишки были без ума от этих речей, стать героями - вот же удача!       Она усмехнулась, но в ее усмешке не было ни радости, ни веселья. -- Всем было примерно 8-10 лет, я оказалась самой старшей — мне вот-вот должно было стукнуть 12       Мелисса снова посмотрела на Минхо, и в ее взгляде промелькнула легкая тень любопытства, словно она пыталась разглядеть в нем что-то знакомое. -- Я видела тебя среди тех ребят, - произнесла она, и ее голос, казалось, стал немного теплее, словно при воспоминании о прошлом в ней проснулись какие-то забытые чувства, - Ты был одним из них, одним из тех детей, которых ПОРОК провозгласил надеждой человечества. Галли сдружился с вами, - продолжила она, и в ее голосе прозвучала легкая усмешка. - Вы были шутниками всея ПОРОКа. Вечно что-то вытворяли, вечно кого-то разыгрывали       Минхо был удивлен ее словами, его брови поднялись, и в его глазах отразилась легкая тень замешательства. -- Так ты знаешь кто я?       Мелисса отрицательно покачала головой, ее взгляд стал снова холодным и отстраненным. -- Нет. По приезду нам всем промыли мозги. Наши имена, наши воспоминания, все было заменено. Поэтому имена у нас с самого начала чужие, и никто друг про друга особо не знал.       Она говорила о ПОРОКе, как о безжалостной машине, которая стирала их личности, которая лишала их прошлого, которая превращала их в марионеток. Она говорила об этом так спокойно, так бесстрастно, словно она уже давно приняла свою участь, словно она уже давно смирилась с тем, что ее жизнь принадлежит ПОРОКу.       Минхо был заинтригован, услышав, что они пересекались в те далекие времена, когда еще были детьми, не знающими, что уготовила им судьба. Он не мог отпустить эту нить, он хотел знать больше. -- Значит, ты была одной из не имунов? - спросил он, и в его голосе прозвучал неподдельный интерес. -- Это не так. Среди ребят были и другие, те, кто мог подвергнуться Вспышке. ПОРОК не учел тот факт, что когда они пойдут отнимать иммунов из семей, некоторые родители будут сопротивляться. В итоге, им приходилось брать и не иммунов.       Мелисса говорила о ПОРОКе, как о неэффективной машине, которая совершала ошибки, которая не могла контролировать все, которая действовала импульсивно и безжалостно. Она, казалось, не боялась их, она презирала их, и ее слова были наполнены нескрываемым цинизмом. Потом она неожиданно посмотрела на Минхо, и в ее глазах промелькнула легкая тень сочувствия. -- И среди глейдеров есть такие. И как бы печально это ни звучало, но один из них – это Ньют.       Когда девушка назвала это имя, сердце Минхо пропустило удар. Его дыхание перехватило, а в голове пронесся вихрь мыслей. Ньют. Его близкий друг, его брат по оружию, один из тех, кто прошел с ним через все испытания в Лабиринте. Неужели он? Неужели его товарищ, его верный друг, мог подвергнутся Вспышке?       Минхо молчал, его глаза были полны боли и отчаяния. Его разум отказывался верить, его сердце отказывалось принимать эту ужасную правду. Он смотрел на Мелиссу, и в его глазах отражалось смятение, непонимание, ужас. Он знал, что ПОРОК лгал им, что они играли с их жизнями, но он никогда не думал, что их ложь коснется его так близко, так болезненно.. Его гнев на ПОРОК, его ненависть к ним достигла своего апогея. -- Твари! - Он кричал, срывая голос, проклиная ПОРОК, проклиная их жестокость и лживость, проклиная их бесчеловечность.       Мелисса молча слушала его, ее лицо оставалось бесстрастным, но в глазах промелькнула легкая тень сочувствия. Она понимала его боль, она понимала его гнев, она сама испытывала их, но она научилась их подавлять, научилась прятать их глубоко внутри себя. -- Мне жаль       Минхо, выплеснув свои эмоции, медленно успокоился, его дыхание стало ровнее, а его лицо приобрело прежнее выражение. “Продолжай,” - сказал он, его голос был тихим и хриплым. “Расскажи мне все.”       Мелисса, словно получив разрешение, медленно оглядела кабинет, словно давая себе передышку перед тем, как снова погрузиться в свои воспоминания. Она сделала глубокий вдох и, пока ее взгляд блуждал по стенам, начала медленно снимать свой белый халат. Девушка расстегнула пуговицы, неторопливо стянула халат со своих плеч и, аккуратно сложив его, повесила на крючок вешалки, который висел возле двери. -- Мы ходили на уроки. У нас проверяли логику, мышление, и так далее. Спустя пару лет ребята начали пропадать, по одному. Нас с братом разделили и не давали контактировать. Позже я узнала от Томаса, что всех вас отправили в Лабиринт. Про его строительство я слышала от Мозгачей.       Минхо, услышав это слово, перебил ее: -- Кто такие Мозгачи? -- Мозгачи, - ответила Мелисса, и в ее голосе прозвучала легкая ирония. - Это те, кто проявил себя лучше всех в умственных способностях, и их отправляли помогать со строительством Лабиринта. Среди вас Мозгачами были Тереза и Томас. – объяснив термин, девушка продолжила, - Все известия о брате и глейдерах я узнавала от Томаса, - произнесла она, и в ее голосе прозвучала легкая тень благодарности, словно она, несмотря ни на что, испытывала теплые чувства к этому человеку. - У него был доступ к комнате с видеокамерами, и он был в курсе всех новостей Глейда. Саму меня ПОРОК отправил помогать в лаборатории. Я показала неплохие знания в биологии и химии, да и самой мне нравилось там работать. По крайней мере, я могла отвлечь свои мысли от Галли.       Мелисса вспомнила как погружалась в мир науки, в мир формул и экспериментов, в мир, где все подчинялось законам, в мир, где не было места страданиям и печали. Она изучала химические реакции, рассматривала микроскопические организмы, анализировала биологические процессы, и это отвлекало ее от ее мыслей, от ее страхов.       Она словно надевала на себя маску бесчувственного ученого, который препарирует жизнь, не испытывая никаких эмоций. Она словно отдавала себя в руки ПОРОКа, позволяя им использовать свои таланты, лишь бы не думать о своем брате, лишь бы не чувствовать боль потери, лишь бы не чувствовать ту ужасную пустоту, которая образовалась в ее сердце после того, как их разлучили. -- Так я и проводила свои дни в лаборатории, - произнесла она, и ее голос был ровным и бесстрастным. - А потом Томаса тоже отправили в Лабиринт за то, что он пытался вытащить оттуда глейдеров. Тогда я осталась одна и решила для себя, что сделаю все возможное, чтобы брат выбрался живым.       Мелисса говорила о своем решении, как о единственном, что могло хоть как-то оправдать ее существование. Она сказала, что начала втираться в доверие к руководству, используя свой интеллект и свои знания, как оружие. Она говорила о том, что вскоре ее заметили, что ее повысили, и что все эти годы она работала на ПОРОК.       Она призналась, что пыталась помогать глейдерам как могла, что она отправляла противоядие от укуса гриверов, что она рисковала своей безопасностью, лишь бы спасти их, лишь бы спасти своего брата.       После этого она сделала паузу, и на ее лице промелькнула легкая тень отвращения, словно ее снова охватило тошнотворное чувство, которое сопровождало ее все эти годы. -- В какой-то момент мне поручили работать над вакциной от Вспышки, - продолжила она, и ее голос снова стал напряженным. - И тогда я познакомилась с Дженсоном.       Она произнесла это имя, словно проклятие, словно она ненавидела его всей душой. -- Как ни странно, он проявил ко мне интерес и зачастую намекал, что я ему нравлюсь. Меня тошнило от него, но мне приходилось каждый день натягивать на себя маску, улыбаться этому подонку и снова и снова работать на этих уродов, которые отняли у меня все.       Ее слова были полны отчаяния и ненависти, и в этот раз, Минхо, наконец, увидел в ней не только работника ПОРОКа, но и жертву, женщину, которая была вынуждена терпеть насилие и унижения, которая была вынуждена каждый день играть роль, которая ей отвратительна. Он понимал, что она ненавидит Дженсона, что она презирает ПОРОК, и что ее сердце, словно лед, застыло от боли и страдания.       Мелисса, закончив свой рассказ, словно отпустила на свободу тяжелый груз, который так долго давил на ее плечи. Она медленно подошла к своему рабочему столу. На нем царил легкий беспорядок, перемежаясь с аккуратными стопками бумаг, исписанных формулами, графиками и схемами. Она начала неторопливо перебирать документы, словно искала что-то важное.       Она аккуратно подбирала разрозненные листы, складывая их в папки, стремясь к порядку не только в документах, но и в своих мыслях.       Пока Мелисса собиралась с мыслями, Минхо, повинуясь какому-то внутреннему импульсу, автоматически начал ее разглядывать. Он заметил, что она была одета в элегантный брючный костюм темно-синего цвета. Ткань костюма была гладкой и идеально сидела на ее фигуре, подчеркивая ее стройность и изящество. Под пиджаком виднелась белая шелковая блузка с высоким воротником, который придавал ей строгий и официальный вид.       После того, как Минхо изучил каждую деталь ее строгого костюма, его взгляд, словно не повинуясь его воле, скользнул выше, к ее лицу. Ее черные волосы, словно воронье крыло, были собраны в тугой пучок на затылке, но несколько непослушных прядей выбились из прически, обрамляя ее лицо, и придавая ей небрежный, но притягательный вид.       Он проследил взглядом за изгибом ее шеи, тонкой и грациозной, и его внимание, словно магнит, притянуло к ее плечам, покатым и изящным. Когда она стояла к нему спиной, он мог видеть, как ее стройная фигура утончалась в талии, и как ее бедра плавно перетекали в длинные, стройные ноги. Она была воплощением грации и элегантности, и в ее осанке, в ее движениях чувствовалась какая-то скрытая сила, какая-то внутренняя уверенность.       Минхо отметил, что кожа ее была светлой, почти бледной, и это делало ее лицо еще более выразительным, еще более загадочным. Губы были тонкими, и их уголки были слегка опущены вниз, словно она постоянно носила в себе какую-то печаль, какую-то боль.       Ее красота была не кричащей и яркой, а тихой и сдержанной, она не привлекала к себе внимания, но она завораживала, она заставляла смотреть на нее, не отрывая глаз. Она была красива той красотой, которая скрыта в деталях, в ее осанке, в ее взгляде, в ее движениях. Она была красива той красотой, которая говорит о ее силе, о ее стойкости, о ее умении выживать в этом жестоком мире. И Минхо, несмотря на все свои противоречия, несмотря на свою ненависть к ПОРОКу, не мог не признать, что Мелисса была прекрасна, что она была особенной, что она была не похожа на других.       Внезапно, словно ледяная волна, Минхо захлестнула волна отрезвления. Он вспомнил, что Мелисса сейчас должна пойти к Дженсону. К этому крысенышу, мерзкому подонку, который пользовался своим положением и попирал человеческое достоинство. В его голове начали всплывать ужасные образы, и он не мог их прогнать. Он представил, как Дженсон своими тонкими, липкими губами будет дотрагиваться до ее нежной кожи, как он будет целовать ее, против ее воли, как он будет шептать ей на ухо свои пошлые и мерзкие намеки.       Его руки непроизвольно сжались, и в его глазах запылал гнев. Он ненавидел Дженсона, он ненавидел то, что он делал, он ненавидел то, что он пользовался своей властью, чтобы унижать и оскорблять других. Он ненавидел то, что Мелисса, такая сильная, такая независимая, была вынуждена терпеть его прикосновения, его взгляды, его слова. Его охватила волна ярости, но она тут же сменилась чувством бессилия. Он не мог сейчас ничего сделать, он был пленником ПОРОКа, он был вынужден наблюдать за ее страданиями, не имея возможности ей помочь.       Почему-то он не мог отпустить эту мысль, почему-то образ Мелиссы не выходил у него из головы. Она симпатизировала ему, ее история задела его за живое, и он не мог остаться равнодушным к ее страданиям.       Он понял, что по сути она была такой же, как они, как он сам, как его друзья. Она была ребенком, которого ПОРОК использовал для своих целей, она была жертвой, которая была вынуждена бороться за свое выживание. И услышав ее историю, Минхо почувствовал, что не может ее предать, что не может ее бросить на произвол судьбы. Он должен был ей помочь, он должен был ее защитить, он должен был сделать все возможное, чтобы она тоже смогла вырваться из этой клетки, чтобы она тоже смогла найти свой путь к свободе.       Ведь он был виновником того, что случилось с ее братом, что именно его рука лишила ее единственного близкого человека. И вина, словно тяжелый груз, обрушилась на его плечи, лишая его сил. Он увидел, как его действия, его благие намерения, привели к еще большему горю, к еще большему страданию.       Именно поэтому он не мог оставить её, именно поэтому он должен был ее вытащить из рук ПОРОКа. Это было его искупление, это был его шанс хоть как-то загладить свою вину, хоть как-то возместить тот ущерб, который он ей причинил. Он решил, что сделает все возможное, чтобы Мелисса была в безопасности, что он защитит ее от Дженсона, от ПОРОКа, от всего зла этого мира. Он поклялся, что не позволит ей страдать, что он сделает все, чтобы она была свободна. -- Ты пойдешь к Дженсону?       Мелисса отвела взгляд, и в ее глазах промелькнула тень усталости. Она кивнула, словно подтверждая свой приговор. “Да,” - ответила она тихо, и ее голос был лишен всякой надежды.       Минхо, не в силах сдержать свои эмоции, стремительно подошел к ней. Он схватил ее за плечи, его пальцы впились в ее кожу, и в его глазах запылал огонь. Он встряхнул ее, словно желая пробудить ее от этого оцепенения. -- Ты не должна этого делать!       Но Мелисса, словно устав от его давления, с глазами, полными бессилия, оттолкнула его. Ее движения были медленными и слабыми. -- Я не могу отказаться       Мелисса, словно приняв решение, поджала губы, и в ее глазах промелькнула тень какой-то странной решимости. Она смотрела на Минхо с какой-то печалью, но в ее взгляде не было ни капли отчаяния, ни капли безнадежности. -- Со смертью брата я потеряла все окончательно.       Мелисса говорила о Галли, словно он был ее единственной привязанностью, словно его смерть лишила ее всего смысла, всего, ради чего она жила. Она говорила о нем, как о чем-то потерянном и бесценном, как о части самой себя. -- И чтобы усилия не пропали даром, и чтобы ПОРОК не получил того, чего хотел, - продолжила она, и в ее голосе прозвучало какое-то странное упрямство. - Я попытаюсь освободить тебя. – Она подняла на него взгляд, - И для этого мне нужна встреча с Дженсоном       Минхо смотрел на нее с удивлением, его разум лихорадочно пытался понять ее слова. Неужели ее действительно волновала его дальнейшая судьба?       В этот момент Мелисса снова накинула на себя белый халат, возвращаясь к своей роли послушной сотрудницы ПОРОКа. Она открыла дверь и, не глядя на Минхо, приказала ему следовать за ней       Минхо молча последовал, и они шли по коридорам ПОРОКа, словно заключенные, обреченные на вечные страдания. Мелисса молча вела его обратно в комнату изоляции, и в ее движениях чувствовалась какая-то скованность, какая-то тревога. Она открыла дверь камеры, пропустила Минхо внутрь и, не сказав ни слова, начала отходить.       Когда она уходила, Минхо проводил ее самым печальным взглядом. Он хотел сказать ей что-то важное, что-то значимое, но слова застревали у него в горле, и он мог лишь смотреть на нее, как она растворяется во мраке коридора. Он понимал, что она была его единственной надеждой на спасение, но он также понимал, что она была в опасности, и он чувствовал себя бессильным, не способным ей помочь.