Je suis avec toi.

Что делают обычные люди, когда заболевают? Обычно Японцы бегут в больницу по первому чиху. Больно уж щепетильно относятся к своему здоровью. Те, кто покрепче — могут и дома пересидеть. Чай с корнем имбиря, и другие горюче-полезные настойки по рецептам праотцов и беготня по аптекам в поисках волшебной таблетки наугад. И всё-таки это лучше, чем извращённые способы Сёхэя. Сёхэй медик общего назначения. Мори заставлял его, едва не с самого попадания в мафию, учиться. Чёрт побери, да он же заставил его отучиться на медицинскую вышку заочно. Это ли не садизм? Впрочем, и практика была. Но чего ещё можно ожидать, если речь идёт о Мори Огае? Ничего меньшего. Сёхэй мог дать общий диагноз, справлялся и в области травматологии: с вывихами, переломами, ушибами и прочими прелестями опорно-двигательного борахления, наизусть знал влияние всех ядов на организм человека, (как не знать, если лично опыты проводил?) Если брать в оборот ещё и его способность, то назвать его гениальным медиком не было бы преувеличением. Но, как говорят, врач — самый ужасный пациент. Шёл четвёртый день с того момента, как Оока превратился в беспорядок, бродящий по квартире яко неприкаянный, но весьма не хуево устроившийся в своей загробной жизни, призрак: в носках и пушистых тапочках с меховым пледом на плечах, и бесконечно шмыгающий носом, периодически пугая соседей, кто не сбежал на работу, громким влажным кашлем. Мори со скрипом дал ему больничный. В конце концов, босс мафии имел, пусть и косвенное, отношение к частым болезням своего подчинённого. Да, Оока болел часто. Чаще, чем хотелось бы ему, чаще, чем хотелось бы Мори, и куда чаще, чем хотелось бы Чуе. Причина была простой. Слабая иммунная система. Слабый иммунитет Сёхэя или вовсе его отсутствие был обусловлен частыми потерями крови, дерьмовыми условиями жизни в юности: пожиранием себе подобных и полным отсутствием овощей и фруктов, кто знает, может ещё и такой себе генетикой. Да, способность Сёхэя могла не только калечить, а ещё и лечить, при том — эффективно. Но и рогом изобилия она также не являлась. Грубо говоря сейчас, во взрослом возрасте, Сёхэй получал пренеприятный бонус от злоупотребления «Смертным Приговором». Бонус в виде горстки патологических и хронических заболеваний, одним и основным, доставляющим больше всего дискомфорта, из которых была анемия, на языке Сёхэя — постгеморрагическая анемия, стоявшая наряду с почётными РПП и отголосками пережитой анорексии. Она же была и причиной его вечной сонливости, бледности и постоянных жалоб: «Bon sang, pourquoi fait-il si froid?!» в жару за тридцать. Вот и в этот раз организм послал его в пешее через Аляску, напоминив о том, что неплохо было бы взять тайм-аут и восстановиться. Даже если через предварительную борьбу с лихорадкой. Такой уж Сёхэй человек: даже несмотря на свою лень будет пытаться оставаться в строю, пока болезнь вероломно не свалит его с ног. В этот раз о больничном и вовсе пришлось договариваться никому иному, как Накахаре. Прибегнуть к услугам коммуникатора пришлось из-за того, что утром температура Сёхэя поднялась до рекордных 39,9 градусов. Теперь, когда температура Ооку больше не мучила, а остались только премерзкое ощущение того, как ломит кости поганая 37,3, головная боль и кашель с текучим носом, он наслаждался своим «отпуском». Электрический чайник истошно засвистел прежде, чем кнопка вернулась в исходное положение «выключено». Сёхэй порылся в ящике, чтобы вытрясти из чайной коробочки последний пакетик с зелёным чаем, мысленно делая отметку записать чай в список продуктов. Оока, будучи содержанкой наглым паразитом, позволял себе вымогать из Чуи дорогущий «Ito En Oi Ocha» вместо простых коробок с чаем за копейки из круглосуточных под их домом. Радовало только то, что качество было соответствующее (И всё-таки двенадцать баксов за сто грамм, вместо привычных трёх за целую коробку, которой хватит на месяц — это ебейшее расточительство.) Ни Чуя, ни Сёхэй не скупились, когда дело касалось качества: об этом свидетельствовали и элементы мебели, которые вышли подороже аналогов от китайцев, но и от первого удара не рассыплются, и продукты, которыми они лично затаривались, если вдруг везло и их выходные совпадали. Сёхэй умостился на стуле, подняв ноги, сворачиваясь в позу йога, обернувшись в плед, и лениво стучал ложкой о края прозрачной кружки с выгравированной японской надписью, чай в которой источал ароматный пар. Он, облизнув ложку, отложил её на блюдце с парой вафельных конфет, и припал бледными губами к краю кружки — Он не успел насладиться теплом, обжигающим его больную глотку, как невольно закашлялся, и затих. Прислушивался. Снова тот же звук. Щелчок замка и тихий звон ключей и брелока. Медик поднял взгляд, ожидая, что знакомая фигура появиться в кухонном дверном проёме. Шорох ткани — Сёхэй знал, Чуя снимает пальто и шляпу, размещая их на вешалке, педантично разглаживая складки, чтобы потом мороки было меньше. Шаги — исполнитель прошёл мимо кухни, не приметив затаившего дыхание и сдерживавшего кашель мужчину. Сёхэю почти хотелось усмехнуться, но он сдержал порыв. Его гримаса недовольства (Как будто в базовых настройках медика стояла жирная галочка в пункте «покер фейс») постепенно оттаивала, пока не превратилась в подобие расслабленного выражения лица. Облегчение. — Я дома, — растерянно огласил Чуя, откуда-то из глубины квартиры. Сёхэй наконец позволил себе хмыкнуть. — Правда? Поздравляю. Сарказм в чистом виде, за который Сёхэй поплатился приступом кашля, выдавшим его дислокацию с концами. Чуя бодрым шагом пересёк всю квартиру, уже через пару секунд оказываясь напротив Ооки. — Что, энергетический вампир, всё ещё «так себе»? Сёхэй бросил на него обиженный взгляд. — Ой, умолкни. Нормально всё. Чуя только закатил глаза. Он успел приметить кружку с чаем и опустошённую наполовину пластинку с обезболом. Сёхэй — упрямый. Худший тип упрямых людей, когда упрямство совокупляется с похуизмом и перемножается на гордость. Сёхэй легко запускает себя. Он болеет долго, со всеми стадиями: начиная соплями и температурой, заканчивая кашлем и больным горлом. В отличие от Накахары, Оока не может болеть на ногах. Чуя никогда не придавал своим болезням большого значения, предпочитая оставлять их на самотек. Благо, его иммунитет и крепкое здоровье делали свое дело в девяти из десяти случаях. Максимум, что он мог сделать, чтобы облегчить себе жизнь — нарыть в волшебном чемоданчике с медикаментами в их тумбе таблетку противовируски. — … — Сёхэй бросил на Чую недовольный выжидающий взгляд. Здесь, где их двое, Чуе не пришлось сталкиваться с «холодным плечом» и игрой в молчанку. Оока становился куда более покладистым. А сейчас — и вовсе — выглядел просто надувшимся. — Что? — Чуя вскинул одну бровь, замечая на себя подозрительно пристальный взгляд. — Что «Что»? Ничего. Не могу посмотреть? — … Я принёс. Чуя закатил глаза и кивнул куда-то туда, в сторону входной двери и вешалки, на которую обронил пальто. В кармане. — Локсонин? — Да. — Две пачки??? Сёхэй с большей вероятностью выбрал бы быть забитым ногами, чем признать, что ему хотелось, чтобы ему заваривали чай, закутывали в три слоя одеял и… Что ж, чтобы за ним бегали. Чуя снова закатил глаза, хотя это был конёк именно Сёхэя. — Оставалась только одна. Сказал бы Накахаре кто-нибудь пару лет назад, когда он ещё был подростком с самоуверенностью по масштабом сравнимой с Бурдж-Халифой, что он будет так стелиться перед кем-то, и этот «кто-нибудь» получил бы апперкот за наглый пиздёж. Потому что Чуя никогда бы не стал чьей-то собакой. Он блядский исполнитель Портовой Мафии, а не словившая резкую влюблённость школьница. Это не его почерк: носить в зубах тапки, вылизывать ботинки и радостно вилять хвостом, встречая с работы. И всё-таки, это ощущалось правильно: мерить температуру касанием губ, расчёсывать беспорядок из осветлённых, ломких волос, которые без должного ухода становятся похожими на сено, — в конце концов И Сёхэю, и Чуе повезло оказаться кудрявыми, — заваривать чай для двоих и распивать его перед телевизором, обернувшись в плед и друг-друга — тоже. Сначала это казалось странным. Неловким. Неправильным даже. Сколько им тогда было? Едва ли больше семнадцати, когда всё начиналось. Сухое «Выходи» вместо нормального приглашения на прогулку. Просто бессмысленное петляние по улицам вечерней Йокогамы, чаще всего — на мотоцикле. Медленно «Выходи» переросло в «Жду в пять, удобно?». Это уже были полноценные встречи в квартире. К тому времени Чуя успел обустроить свою комнатушку чуть лучше, чем «голые стены и одинокие стол и стул в углу рядом с кроватью.» А потом… Наверное, потом они просто оказались здесь. Чуя изредка бросал взгляды на Сёхэя, который наглым образом закинул босые ступни на его колени, расположившись поперёк дивана. Шоу — гул на фоне — напоминало ситком. Или мелодраму. Говоря начистоту, Чуе было похуй. Он пытался вникнуть только первые двадцать минут, но вместо бомбического сюжета, обещанного громким названием, получил нудный сторителлинг в одной и той же локации. Его рука лениво нашла холодную ступню Сёхэя, чтобы сжать, сигналя переключить дерьмище на ТВ. Сёхэй, кажется, тоже не был слишком заинтересован. Когда его терпение кончилось, он принялся беспорядочно скакать по каналам, аки блоха, в поисках чего-то стóящего. Не осталось и следа от подростковой неловкости из-за повисшего молчания. — Пиздец, — усмехнулся Чуя, когда понял, что Сёхэй остановился на канале с сомнительным шоу экстрасенсов и не планировал переключать каналы больше. — Рот закрой. Я не жаловался, когда ты заставил меня пересматривать Хатико. Они почти одновременно закатили глаза. — Ладно, тебе сойдёт это с рук сегодня. Только потому что ты калечный, а я добрый. — Je t'aime aussi, homme-chien.