Je suis avec toi.

      Мафия гнила изнутри, источая зловоние пролитой старым боссом мафии крови и своих горлодёров, и простых гражданских, забывшем о всяких порядках, нормах, рациональности, триумфально поднявшем копьё первенства и всевластия. Беспощадный ночной тиран и его смертоносная армия – так люди отзывались о Портовой мафии. Кровавая тирания погрузила Йокогаму в пучину насилия и террора, и трагедии, произошедшие при правлении того человека, всё ещё оставались свежи в памяти каждого.       Настолько всё было благополучно, что никто не вызывал доверия. И не зря, ведь в конце концов свихнувшийся старик скончался от болезни, приковавшей его к постели. Наконец старуха-Смерть забрала его туда, откуда он пришёл – в глубины ада. В Портовой Мафии настала эпоха реформ. Сначала небольшие перемены, одним из которых стало повышение простого рядового – Рандо. Вечно мерзнущий, не шибко эмоциональный, странновато говорящий с неясным акцентом, но преданный новому Боссу. Для кого-то безбрежно благородный раб, для других – умалишённый чудак, он пользовался расположением Огая к себе, смакуя вкус “жизни” на языке. При прошлом управленце он жил хуже церковной крысы: крохотная плата, если она вообще была, за самую грязную, уничижительную работу и полное отсутствие уважения к себе и своей жалкой жизни со стороны всех членов организации и, наверное, даже себя самого. Теперь, когда власть мафии перешла в руки доктора Мори, Рандо резко взлетел по карьерной лестнице, оказываясь при солидной должности с деньгами, амбициями, а главное – ничтожными, но такими дурманящими разум возможностями.       Но однажды вместе с Рандо на порог мафии заявился пацан “новый потенциальный член организации”. Худющий, как скелет, бледный, как смерть, по-мальчишески нескладный, с острыми плечами, впалыми щеками, копной чёрных волос, отросших по плечи, которые должны были быть кудрявыми, но оказались засаленными и спутанными, и пустым взглядом. Глядя на это несчастное создание, напрашивалось на ум только одно – резонный вопрос: “Каким хуем ты вообще выжил, доходяга?” На вопрос, как зовут это недоразумение городских улиц, Рандо не смог ответить сходу. Странно, но он никогда раньше не обращался к мальчику по имени. Не помнил как. Спустя момент тихий и сиплый юношеский голос нарушил тишину: “Сёхэй. Сёхэй…Оока” Сказал он с акцентом, запинаясь, словно сам не знал, что сказать дальше. Имя он, очевидно, придумал на ходу.       На кой чёрт мафии нужен ребёнок? Выглядел парниша как живой мертвец, а Порт – место меньше всего подходящее под описание благотворительной организации для помощи сиротам и обделённым. Хотя тенденция подбирать беспризорников у Мафии точно была – живым доказательством стал он. ‘Демонический Вундеркинд’, безжалостный и кровожадный пока-не-мафиози Дазай Осаму. На кой чёрт эта жертва острого пубертата сдалась Мори? Оба вопроса Огай оставил без ответа       Портовая мафия не прощает ошибок, особенно такой фатальной, как спутаться с Дазаем. Дазай – человек с напрочь отсутствующим инстинктом самосохранения, двойными стандартами, перевёрнутой серой моралью и обострённым чувством нужды в избавлении от мирской скуки – нашёл для себя потеху в лице забитого уличного комка нервов – Сёхэе, стоило только Мори обмолвиться, что им придётся сработаться.       “Не бойтесь, это ненадолго.” – заверял бывший доктор, клятвенно поднимая одну ладонь       Сёхэй всегда идентифицировал себя, как человека терпеливого, безропотно смиряющегося со всем, что ему подсовывала жизнь, будь то пресное варево, которое Рандо называл “полезной едой” или использование его в качестве бочки с живительным красным вином. По крайней мере, так было до момента, пока Сёхэй не был приставлен к нему. Дазай Осаму, пока-что-не-мафиози, но уже на голову больной придурок. Сёхэй сразу окрестил его “Créature folle” Подросток, приказывающий убить десяток людей тем же тоном, каким заказал бы себе напиток в баре, с рассудком, не затуманенным здравым смыслом, и лишенный таких простых чувств, как жалость или стыд.       Сёхэй, на самом деле, на это клал: И на сотрудничество с до жути и неприятных мурашек странным подростком – как оказалось, ровесником –, и на работу, которую им поручили. Во-первых, он здесь только из-за Рандо, поэтому у него не было собственных мотивов, как и хоть чего-нибудь ещё своего, которым могли бы помешать приказы Мори. Во-вторых, для Сёхэя любой день вне здания Мафии, вне стен её “госпиталя” – был благословением, и совсем не важно даже если там бушевала какофония из криков и выстрелов. То, что творилось внутри стен, которые становились молчаливыми зрителями его мучений, в чьём присутствии Сёхэй всегда слышал безмолвное «panem et circenses», было хуже.       Сёхэй оставался безучастен ко всем событиям, что были связаны с “королём Овец” и инцидентом с восставшим из пучин ада старым боссом. Всё, что он делал – улавливал клочки информации и наблюдал, пристально следил за ситуацией, напряжённый каждой клеточкой тела.

Арахабаки.

Сначала Сёхэй не придавал этому слову значения. Он не знал, что это и, честно, не стремился узнавать. Осознание пришло только пару лет назад, когда он оказался единственным найденным ‘жителем’ казино. он попал в руки Рембо. И он начал ненавидеть это. Арахабаки, да? Если бы не это существо, у Сёхэя был бы шанс остаться во Франции. Попал бы в какой-нибудь забытый Богом приют на отшибе, получил бы льготы, да и стал бы работягой. Арахабаки стал для Сёхэя проклятием, по воле которого он из одного плена попал в другой, испытав эфемерное чувство свободы, тут же заземляясь о реальность, смертным приговором, но в то же время – счастливым билетом, обещавшим шанс на отправку в новую жизнь, где может быть не будет ни Верлена, ни Рембо, ни Легера. Только он и его собственная воля.