Спасение Кацуки - дело рук Хитоши

      «Входит ли это в мои обязанности?»       Айзава - представитель органов опеки, которые рассчитывают присматривать за детьми и вовремя выливать ведро воды на нужды нерадивых родителей. Этим вопросом он задал себя уже дважды - когда взял под опеку Хитоши, а потом, когда к ним присоединился Эйджиро. Два мальчишки с совершенно разными характерами жили вместе благодаря… чистому вдохновению Хизаши? Только его улыбка могла бы привести к тому, что все конфликты в этой семье отсутствуют, и то, если бы при этом Шото не мешался под ногами.       И черт дернул Айзаву заехать по еще одному адресу вместе со старшим сыном. Первые минуты это было удобно - пока Шото общался с Бокуго Мицуки и Масару, сын осматривался в гостиной своим флегматичным взглядом, изучая семейную съемочную пару. И только пара - среди первых рамок с фотографиями не было ни одной, где был снят ребенок. — Он у моей мамы. Мы решили, что перед учебным годом ему будет полезно провести некоторое время на природе, — с милой улыбкой Мицуки показывает фотографии домика своей матери на природе, и Мицуки решительно кивает, обнимая супругу за плечи. На его губах - теплая, чуть заметная улыбка, а в глазах такая безграничная любовь, среди которой Айзава не видит желанного - не видит тоски по сыну, которого отправили к бабушке достаточно давно. — Мне бы посмотреть фотографии. Знаете, это после профилактических обходов, мы не пытаемся сделать никаких выводов, — пожалуй, Айзава выглядит довольно скромно, когда смотрит на Мицуки, но когда мать начинает листать галерею, его взгляд смягчается. Наверное, это хорошая мама - вот как ищет среди сотен фотографий сына минимальное снижение. Просто ему со своего места было не видно, что в галерее ее телефона не было ни одной фотографии ребенка. Она с трудом нашла одну вещь и тут же показала экран Айзаве, который остался более чем довольным. Обычный мальчишка, светящийся от радости в толстовке с изображением Всемогущего. Ничего странного. — Хорошо. Этого достаточно. Мы можем сделать пару фотографий комнаты Кацуки? Для отчета, такое обычно отбивает всякие вопросы. — Дорогой? — Мицуки поворачивается к мужу, и тот кивает, дружелюбно кивая Айзаве в сторону лестницы. — Пойдёмте. Кацуки убрался перед выездом, так что должно быть достаточно чисто. Мицуки немного смущается грязью, представляете? — Да уж. У вас так уютно, сложно представить, что в какой-то комнате неубрано, — тихая уска слетает с губ Шото, и пока он поднимается по ступенькам, то замечает странные ступеньки на ступеньках — едва опережает их, будто бы четыре, и внимательный взгляд Шоты замечает Масару. — Мы перенесли мебель. Наверное, немного поцарапали дерево. — Бывает. Кажется, я видел пару способов, как удалить это с помощью восковых карандашей. — Действительно? Обыкновенные восковыми карандашами? — Масару удивлённо вскидывает брови и открывает дверь в комнату, которая и должна стать впереди Кацуки. — Да, все проще, чем кажется. Вам стоит взять темно-коричневый и слегка нагреть его, а затем провести по царапинам, — Айзава делает образец книжного шкафа, заполненного книжками от пола до самого потолка, снимает мягкую, прекрасную на вид кроватку, на которой стандартно сидит маленький игрушечный ежик. На письменном столе идеально чисто — нет ни следов карандашей, нет клочков цветной бумаги. При этом на полу не валяются кусочки конструктора, игрушки, хотя на полках стоит несколько коробок из набора «Лего». Как ребенку удаётся играть, при этом убирая каждую деталь на место? — Так, восковые карандаши… — Масару шарит по ящикам, и Айзава замечает, что они пустые. Лишь в одном месте обнаружены и раскрыты, и представлены восковые мелкие предметы. Бокуго достаёт из набора коричневый, и Шото замечает, что набор не тронут - на крышке была наклейка до того, как Масару сорвал её. Значит, ребенок не пользовался этим набором. Беглый взгляд по комнате убеждает, что на стене нет ни одного детского рисунка. И это окончательно убеждает Айзаву, что что-то не так. Хитоши не боится и не нервничает, да и это зачем ему, если Мицуки предлагает ему баночку газировки? Он вежливо благодарит, с интересом слушая рассказ о том, как Кацуки активен из-за сахара, и какие игры у него любимые. — Думаю, он пойдёт в какую-нибудь спортивную секцию, — мечтательная улыбка на губах Мицуки выглядит прекрасно, будто её можно в любую секунду сфотографировать для обложки какого-нибудь журнала. Для подростка это достаточно красиво, чтобы он мог заглянуть. Он не слишком осторожно открывает банку, и сладкая газировка оказывается на его светлой толстовке и на руках. Шинсо тут же подскакивает и поднимает неловкий взгляд на Мицуки, но та, мгновенно подавив недовольство, граничит с яростью, улыбается и подсказывает, как проходит в ванную. Хитоши беззвучно ругается себе под нос на самого себя, и проходит в ванную, граничащую с дверью, замок на которой почему-то расположился на внешней стороне двери. И любопытство оказывается достаточно значительным, чтобы вместо приведения себя в порядок Хитоши тихо щелкнул замком и приоткрыл дверь, как оказалось, подвал. Он бросает взгляд в сторону кухни, где Мицуки уже присоединились к ней уж и Айзава, а потом делает смелый шаг в темноте, правда сразу же включает фонарик на телефоне, с любопытством мальчишки шестнадцати лет и что-то интересное среди коробок, сложной мебели, несколько тряпок, брошенных прямота пол. А потом он замечет собачью миску - пластиковую, бледно-зеленую, выцветшую от времени, но идеально чистую. Разве в доме был друг? Зачем тогда иметь миску в подвале? В коробках что-то шевелится, а Шинсо уже морщится от брезгливости, решив, что в подвале мышки, но из коробок показывается маленькая темно-синяя ручка, пальцы на которой Хитоши с самого начала даже не берётся за солнечную. А потом светлые, растрепанные волосы на макушке появляются из-за той же коробки. В глаза Шинсо смотрят перепуганные рыжие глаза с последствиями, буквально незаметными зрачками. Ребенок тут же прячется за картон, и Шинсо отмирает. Черт возьми, это ведь настоящий ребенок. Маленький настоящий человек! — Привет. Меня зовут Хитоши, — он срабатывает и садится на корточки на картоне, зная, что за ней кто-то точно есть. Малыш очень умело скрывается, потому что Хитоши не слышит даже движения крохи. Малыш не торопится показываться, и тогда Шинсо отворачивает фонарик, чтобы свет не ударил малыша в глаза, а потом протягивает руку так, чтобы ребенок, в теории, мог увидеть. — Я просто хочу познакомиться с тобой. Не сделай тебе больно. Обещаю.       Он почти разочаровывается в своей идее, когда ребенок снова выглядывает из-за картонки и осторожно переодевается в четвереньки, одергивая длинную майку, будто его внешний вид сейчас может смутить Хитоши из-за одной своей одежды. Только Шинсо видит отсутствие грязной ткани, повреждения в кровяных губах со старыми ранками, темные подтеки под носом, синяк на виске и под глазом, и, кажется, бесчисленное количество синих, бледно-желтых, фиолетовых следов на всем теле малыша. А ручки... Хитоши начинает тошнить, когда он видит, что кожа отекла и посинела, и это точно, определенно точно - это. Перелом, который никто не прикрыл даже повязкой. Малыш что-то беззвучно шепчет сухими губами, и Хитоши пытается улыбнуться дружелюбно, но у него получается паршиво из-за шока и страха. Господи, ребенок вообще питается? Его ключицы видно так, как точно не должно быть у ребенка. Коленки представляют собой самое большое место на ножках. — Что, прости?       Малыш снова шевели губами, но не издает ни звука. Шинсо существует лишь некоторые, которые малыш хотел бы произнести, и эти черты появляются на «Кацуки», и озадаченность на лице Шинсо меняется паникой, когда он видит, что шею малыша туго перетягивает веревка. Окончание ее предписаний к металлической трубе, под которой собирается небольшая лужа воды. Хитоши плохо. Он не знает, что делать, но малышка дёргается, как только Хитоши поднимает руку, чтобы прикрыть рот. Кроха закрывает голову руками, но Шинсо отодвигается от него, чтобы не пугать. Ни себя, ни малыша.       А потом дверь открывается, и их левую руку заставляют прищуриться незабываемый свет. Малыш же тут юркает за картон, а Шинсо изо всех сил кричит, зная, что это лучшее, что он может сделать. — Папа!