Сонная тропа

Уже прошел час с тех пор, как пришло время отбоя, и все ученики должны быть в своих кроватях, но Тачихара так и не вернулся. Чуя всё ещё косился на дверь и прокручивал в памяти записку, увиденную в тетради. Как бы жутко она ни выглядела, но отчего-то Чуя надеялся, что Мичизу вернется, скорее всего, в том же измученном состоянии, как в прошлый раз. Хрен знает, чем там Мори его пичкает и для чего... В одиночестве в комнате было страшнее, тем более, что свет уже час назад как выключили. Накахара долго не мог уснуть, иногда на какие-то минуты проваливаясь в дурацкую полудрёму. Думал он о многом, вспоминая недавние события. Всё здесь происходящее казалось какой-то фальшивкой, под которой скрыты куда более опасные вещи и события. Да хотя бы этот дурацкий дневник… Стоп, дневник! Чуя подорвался, после чего нашарил выключатель настольной лампы. Та противно заискрила, но свет, в итоге, всё-таки включился. – Блять, по ходу, проводка уже в щепки. Не удивительно, что тут пожар был, – прошипел Чуя, копаясь в рюкзаке в поисках дневника. Когда тот был найден и извлечен, Накахара ещё раз просмотрел страницу, где была вырвана запись, затем, стараясь прислушиваться к звукам из коридора, погрузился в чтение следующей страницы. «Здесь одиноко, и все вокруг будто тени. Даже если я пытаюсь с кем-то пообщаться, почти никто не способен сказать хоть пару слов. Наверное, между соседями тут более дружественное общение. Хотя, Рампо-кун общается со всеми, даже со мной. Может, мне лучше не пытаться? Все равно общение – не мой конёк. Моего соседа тоже часто не видно. Он встает и уходит раньше меня. Но мы вроде как поладили. Пусть он не особо разговорчив, но каждый раз, успевая сделать домашку раньше меня, оставляет свою тетрадь в открытом виде. Это так… мило что ли. Хочется сделать для него что-то хорошее, чтобы показать, что и он мне не безразличен. Но я пока не придумал, что именно.» Далее следовали разномастные знаки вопроса и какой-то недорисованный короткий узор. Под этой всей кривой композицией была приписка: «Придумал! Надеюсь, Тачи поймет, что это мой ответ на его помощь!» Рядом с припиской красовался подмигивающий эмоджи и кривенько нарисованное, едва заметное сердечко. – Кхммм, ну ты и влип, чувак, – усмехнулся Чуя, – ну хоть не я один лопухнулся. Ладно, что там дальше… Стоп! Ведь Тачихара точно так же оставлял тетрадь и сейчас. Это что, жест симпатии? Не верится. Чуя больше поверил бы в то, что это осталось для его соседа привычкой с тех времен, которые описаны в дневнике. Такая версия больше тянула на правду. Перелистнув страницу, он вновь прислушался, но из коридора не было ни звука, так что можно было спокойно продолжать чтение. Следующая запись была, судя по дате, сделана через пять дней. И уже по первым строкам было ясно, что та упомянутая задумка автору дневника удалась. «День сегодня был насыщенным.! Наверное, я не зря старался – эти выходные у меня свободные, т.е. никаких работ и прочего. Тачи хотел показать мне чердак, но чтобы туда попасть, нужно пройти через заброшенное крыло. Есть ещё один выход туда, но он давно замурован – по крайней мере, так говорят. Сегодня у меня дежурство в архиве! Так хочется посмотреть на это место! Наверняка там много интересного, может, сумею найти какие-то записи об истории этого здания. Тачи говорил, что там даже некролог есть. Ну, это и не удивительно – раньше здание было приютом.» Далее запись прерывалась – был довольно большой отступ от строки. Затем уже следовало продолжение. Вторая часть выглядела так, будто автор дневника волновался, или торопился. «Архив такой огромный! Он похож на лабиринт! Наверное, его за несколько дней не обойти. Но я хочу сказать не это. Не понимаю, что со мной. В общем, я… я сам себя не понимаю. Тачи разбирал книги, которые следовало распределить по номерам блоков, а я какого-то черта пялился на него. Даже книги уронил, когда он передал часть мне и попросил поставить в блоке “А”. Он ведь только случайно прикоснулся, а мне будто не хватало воздуха… Черт, все так странно. Кажется, я слетел с катушек. Иначе это и не объяснить. Но он, кажется, ничего не заметил: пошутил что-то про упавшего за шиворот паука и продолжил разбирать подшивки.» На этом запись не заканчивалась – внизу Чуя рассмотрел приписку нарочито мелким почерком: «Почему я постоянно смотрю на него? Почему? Он наверняка заметил, но делает вид, что ему все равно.» – Ничего удивительного тут нет, приятель. Ты запал. – Накахара устало вздохнул, вспомнив, как завис, когда впервые увидел Тачихару. Интересно, где Дзёно маячил, хотя, судя по записям, его тут не было в указанном году. Такого сложно не запомнить и, конечно, не испугаться. Но автор дневника вообще нигде его не упоминал. Чуя не спешил перелистывать страницу. Прочитанные записи разбудили то, что, казалось, удалось забыть. Он искренне считал, что ненавидит соседа по комнате, а сейчас вдруг стало не по себе. Ещё и вспомнилась запись в тетради, нарочито оставленной Мичизу на столе. Его до сих пор не было, а это значит – что-то случилось. Но что именно – узнать невозможно. В голове начали всплывать странные моменты о перемене настроения соседа по комнате. Накахара тогда удивился, что обычно агрессивный Тачихара с ним спокойно разговаривал, пока не ввалилась Хигучи со своими колёсами. И после того, как Мичизу вернулся – по одному его виду было понятно, что на общение он не настроен. Ясно одно: Мори за каким-то чёртом вызывает его каждый вечер. Но зачем и для чего? К приличной горе вопросов добавилось такое же приличное количество новых, а ответа пока нет ни на один. Чуя перелистнул страницу, надеясь, что в дневнике обнаружится хоть какая-то ниточка, которая поможет разобраться во всем происходящем. Однако, малая нужда, напомнив о своем существовании, заставила отвлечься. Походы ночью в туалет были тем ещё развлечением – коридор был еле освещён, да ещё и, если напороться на охрану, придётся потом объясняться. Но естественный позыв организма никуда не денешь. Спрятав дневник под подушку, Чуя медленно направился к выходу из комнаты. Осторожно выглянув за дверь, он осмотрел коридор и, не обнаружив там никого, тихо вышел. Сделав несколько шагов, Накахара замер, заметив, что дежурные лампы противно замигали, как в фильме ужасов. Тихо выругавшись, он ускорил шаг, косясь на лампы под потолком. На какой-то момент они мигнули и вовсе погасли. Чуя замер, чувствуя волну ужаса, прокатившуюся по всему телу. До санузла оставалось меньше ста метров, но ориентироваться в темноте Накахара совершенно не мог. Он вслушивался в тишину тёмного коридора, пока, наконец, снова не мигнули лампы, вернув скудное освещение. До туалета Накахара, в итоге, добежал в два прыжка, едва не протаранив дверь. Облегчение было двойным, как бы смешно ни звучало. Правда, обратно опять надо пройти коридор, и затем следующий, в конце которого была комната номер пять. От этой мысли хотелось выть, но не ночевать же в туалете, в конце концов. Помыв руки и плеснув себе в лицо водой пару раз, Чуя уставился на свое испуганное бледное отражение в щербатом, старом зеркале. Да уж, как будто призрака увидел. И хорошо, что сейчас все спят, а Дазай и вовсе в карцере, иначе, увидев вот таким, придумал бы новую порцию издевок. Вдохнув и выдохнув, Накахара собирался было уйти, но, бросив быстрый взгляд на свое отражение, вздрогнул и отшатнулся: в отражении прямо за его спиной был силуэт девочки. Той самой, которую он видел возле подсобки. Она не двигалась и ничего не делала – просто стояла прямо за его спиной. Он медленно обернулся, но за спиной никого не было, а когда снова повернулся к зеркалу, его поприветствовало только испуганное отражение. Тихо выматерившись, Накахара поспешил обратно, уже не задумываясь о том, что наделал шума, шарахнув дверью о косяк. Хлопок разнесся гулким эхом по коридорам третьего этажа пансиона, а Чуя уже почти бежал по коридору, намереваясь как можно скорее преодолеть это расстояние. И вот, едва забежав в свой коридор, он резко затормозил – снова погас свет. Накахара замер в нерешительности, не понимая, что делать дальше. Конечно, логичнее всего было рвануть вперед, вот только темноты Чуя боялся до одури, и ринуться в неё лично для него было самоубийством. Какое-то время он ждал, надеясь, что свет снова включится, позволив беспрепятственно добраться до комнаты и улечься в кровать. Черт с ним, с дневником, – можно и позже прочесть. Сейчас не хотелось ничего, кроме как оказаться в своей кровати, с головой завернувшись в одеяло. Однако, свет не спешил включаться, а мертвая тишина вокруг была просто-таки зловещей. “Ну же, соберись, тряпка! Хватит быть таким трусом! Просто погас свет! Шуруй уже давай!!!” – мысленно подгонял себя Чуя, сдвинувшись с места всего на пару шагов. Было все так же темно и тихо. От страха хотелось заорать, но если заорет – загремит в карцер. Может, последовать совету психолога, к которому когда-то водили маленького Чую родители. Тот приятный пожилой дядька советовал посмотреть страху в глаза, а затем мысленно сказать этому страху, что не боишься и действовать. Конечно, психолог был полным олухом и ни черта не помог, но, может, сейчас это сработает? Сжав зубы и стараясь унять дрожь, Накахара сделал еще один неуверенный шаг, затем следующий. Свет мигнул, уступая темноте. Чуя сделал еще три неуверенных шага вперед, постепенно успокаиваясь. “Вот видишь, ничего страшного. Всё хо…” Мысли замерли, сердце тоже замерло, когда он ощутил на своём запястье ледяное прикосновение маленькой ладошки, а затем услышал тонкий детский голосок, перекрываемый кашлем: – Помоги найти братика.. кх-кхх.... Я ищу, ищу, но не могу найти…кха..кх–кхх.. В этот момент включились дежурные лампы, осветив коридор противным бледно-жёлтым светом. Чуя перевел взгляд в ту сторону, откуда слышал голос, созерцая маленькую девочку с длинными черными волосами ниже пояса. Она была одета в покрытую плесенью серую пижаму, кожа была мертвенного синеватого оттенка, а глаза покрыты желтовато-белой мутной пленкой. Сине-фиолетовые растрескавшиеся губы продолжали шептать: – Помоги найти братика…кх–кхх, я никак не найду… а он здесь…кха..кхх-кхх… Я так замёрзла… кх..кха… Чуя дёрнулся, но девочка крепко сжала его руку в том самом месте, где во время посвящения мертвец из озера оставил свой след. – Ты поможешь мне его найти! – прошипела она, до боли сжав запястье. Накахара ощутил смрад гниющей плоти и плесени с сыростью, а после заметил, как изо рта девочки посыпались толстые белые опарыши, падая прямо на его ноги, облаченные в шлепанцы-вьетнамки. Девчонка улыбнулась, позволяя новой партии червей свободно падать вниз, после чего еще сильнее сжала запястье Накахары, словно угрожая сломать. Чуя заорал во всю мощь легких… *** Эта ночь выдалась особенно холодной. Дзёно никак не мог согреться, не говоря о том, чтобы спать. Понятно, что не он один сейчас страдал, будучи запертым в карцере. Вопли Гоголя с пустыми угрозами и сейчас долетали до его слуха. Кажется, Николай грозился то ли моргалы повыкалывать, то ли пасти всем порвать. Но какой толк вопить, если эти угрозы так или иначе неосуществимы? Чтобы спастись от холода – сидеть на заднице ровно и вопить ни коим образом не поможет. Сделав примерно двадцать отжиманий и несколько повторов основных боевых приемов, Сайгику вернулся на скамью и завернулся в плед. Теперь было хоть сколько-то теплее. Пытаясь улечься поудобнее на жесткой скамье, Дзёно едва не сшиб термос, который мог бы наделать много шума, и после этого наверняка бы ввалился Фукучи с проверкой. – Твою мать, как это осточертело! Как только выйду отсюда, клянусь, я… Мысль в пустоту он не успел договорить, потому что её, словно ветром, изгнал знакомый свистящий шепот: – Дзё-о-но… Сайгику начал тревожно прислушиваться. Шёпот повторился еще дважды – с теми же противно растянутыми звуками. Пытаясь понять, откуда исходит источник звука, Дзёно сделал вывод, что этот источник либо на улице, либо у правой стены, где был соседний карцер. Стены тут толстые и непробиваемые, и кричать через них в попытке пообщаться с сокамерником никак бы не получилось, тем более, шёпотом. Однако, мелькнула догадка и, чтобы убедиться, Сайгику, забив на холод, соскочил со скамьи и начал обшаривать стену на предмет полых отверстий. Тачихара упоминал, что где-то через все стены карцера проходит то ли труба, то ли небольшое сквозное отверстие в каждой стене. Раньше, когда это здание было военным госпиталем, а в карцере содержали пленных, те как-то связывались между собой. Догадка, к радости и облегчению Сайгику, подтвердилась. Чтобы обнаружить это самое круглое маленькое отверстие, пришлось лечь на пол и ползти, обшаривая основание стены. Отверстие было не более четырех сантиметров в диаметре – разве что записку какую подбросить. Раскорячившись на холодном полу и шипя сквозь зубы проклятия, Дзёно как сумел, приник ухом к отверстию – никаких звуков, кроме едва слышного шума ветра, гуляющего туда-сюда по помещениям карцера. Если не изменяет память, как раз в соседней камере сейчас временно поселился Дазай. Небось ржет там, радуясь, что его идиотская шутка сработала. Скрипнув зубами от злости и поднявшись на ноги, Дзёно отряхнулся от пыли и подошел к зарешеченному окну. Несмотря на холод, злость была сильнее. Подтянувшись к краю окна и ухватившись толстые металлические решетки, Сайгику заорал в темноту: – Дазай, как только я отсюда выйду, ты костей не соберешь, ясно?! Уж это я тебе обе… Слова застряли в горле, когда он ощутил, как поверх его правой кисти, сжимающей прут решетки, легли чьи-то холодные скользкие пальцы. – Какого… Сайгику хотел одёрнуть руку, но то, что к нему прикоснулось, сжало его ладонь вокруг прута с такой силой, что он не выдержал и заорал. Видимо, тренированное за годы тело соображало быстрее головы в критические моменты: успев оторвать от решетки левую руку, Сайгику сквозь прутья ударил, не особенно понимая, куда бьёт. Мышцы от висения на одной руке и без того ныли, а кисть, казалось, вот-вот раздробит. Левая словно ударила в заполненный водой презерватив: кулак вошел во что-то мягкое и скользкое, отчего было мерзко до тошноты. Но от этого был хоть какой-то результат – хватка на правой немного ослабла, ввиду чего Сайгику удалось её освободить и отлипнуть от решетки, упав на пол. Боль от падения была ерундовой по сравнению с тем, как горела кисть правой руки. Повернуть её и подвигать пальцами было мучительно, но, к счастью, возможно. Хотя бы перелома нет – и на том спасибо. Дзёно в один прыжок вскочил на скамью и, шипя от боли в поврежденной руке, завернулся в плед. Ни согреться, ни успокоиться это не помогло, но так, хотя бы, было безопаснее. Он некоторое время слышал, как кто-то шарит по решетке, как будто пытается пролезть, но мешает узкое расстояние между прутьями. Забившись в угол скамьи, Дзёно лишь тихо шептал: – Вали… проваливай отсюда… Он не соображал, кому это говорит, и что вообще за чертовщина происходит. Его била крупная дрожь, а собственное сердцебиение заглушало звуки извне. Дзёно как мог, старался успокоиться, пытаясь в собственных пока ещё бессвязных мыслях выстроить логическую цепочку всего произошедшего. Но ничего связного не выстраивалось, а пугающие звуки то резко исчезали, то снова слышались, при том, более настойчиво. Затишье наступило также внезапно. По подсчетам Сайгику до рассвета оставалось примерно около трёх часов. Что ж, не так и долго. Может, с рассветом эта хрень уберется отсюда, а там можно хотя бы Тэтчо попросить замолвить за него, чтобы выпустили из чёртовой камеры. Дзёно мысленно поклялся себе, что готов быть примерным учеником до тех пор, пока отсюда не сбежит, а затем вновь прислушался. Тишина стояла уже приблизительно около получаса, значит, всё позади. Вот только спать сегодня он точно не будет – после такого хрен уснешь. Понемногу успокаиваясь, он всё ещё неверяще озирался, стараясь уловить хоть какие-то посторонние звуки, но ничего, кроме шелеста листьев, которые гонял ветер за окном, слышно не было. Сейчас бы Сайгику от любого звука заорал: даже этот противный шелест листвы настораживал, заставляя сильнее кутаться в тонкий плед. Тишина никуда не спешила уходить, но где-то в подсознании всё ещё шевелилось странное предчувствие, что ничего не закончилось. Отогнав его, Дзёно свернулся в клубок и улегся на скамье, подтащив и прижав к себе пустой термос. Как никогда хотелось свободы. Да чего угодно, только бы не ощущать эти четыре холодные стены и всю эту жуть вокруг. Сайгику пытался думать о побеге, а ещё о том, как искупить свою вину за то, что он сделал однажды. До сих пор было непонятно, как Тачихара его простил, и простил ли. На этот вопрос сможет ответить только Мичизу, пообщаться с которым не удастся в ближайшее время. Все эти тревожные неприятные мысли начали постепенно погружать в вязкий и какой-то болезненный сон, больше похожий на пограничное состояние. Почти как между жизнью и смертью – где-то посередине, когда все еще ощущаешь себя, но осознаешь, что не вернешься назад… – Дзёно… Сайгику распахнул невидящие глаза и мгновенно подорвался, задев пострадавшей рукой край скамьи, после чего выматерился от боли. Вот что значит – ослабил бдительность. Почти уснул, чего ни в коем случае нельзя было делать. Не этой ночью, да и следующими тем более. Сколько там человек сможет прожить без сна? Да какая разница. Если он задержится здесь, то вряд ли долго протянет. Неизвестно даже, есть ли тут дежурные. Если и есть, небось, в карты режутся в подсобке на первом этаже, откуда никак из карцера не докричаться. Однако, противный шепот больше о себе не напоминал, и Дзёно снова затягивало в сон. Он изо всех сил старался отогнать сонливость, будучи уверенным, что если уснет – не проснется уже никогда. Пережитое за эту ночь наложило свой отпечаток. Усталость постепенно сковывала тело, а противно ноющая кисть наконец-то стала болеть чуть меньше. Поудобнее устроившись и вытянув правую руку, чтобы случайно не задеть чего, если вдруг опять услышит этот зловещий шепот, Дзёно прислушивался, изо всех сил заставляя себя не засыпать. Шепота не было – снова наступила тишина, и Сайгику сам не заметил, как начал дремать. Он не сразу понял, что происходит, когда из привычной темноты его выдернуло в другую – с продуваемыми каменными стенами карцера, а головы коснулась та самая холодная ладонь, смазано скользнув по лицу и оставляя мерзкий мокрый след. Громко выматерившись, Дзёно упал с койки, отползая затем в угол, где была дверь в камеру. Упал и термос – с оглушающим грохотом, а затем откатился куда-то под скамью. – Не… не подходи! Не трогай меня! Те же слова, которые однажды он услышал от Тачихары, когда… Лучше не вспоминать об этом. Он продолжал пятиться, пока не достиг того самого угла. Дальше отступать было некуда. Он был в ловушке, где вокруг только темнота и холод, понимая, что никаких путей к отступлению не осталось. – Дзёно-о… – Отв-ва-ли-и… Он слышал со стороны собственный голос, который больше был похож на стон или писк. Между тем, ледяные скользкие ладони словно изучали его. Дзёно продолжал в полном оцепенении сидеть в углу, не реагируя на то, как по его лицу и волосам елозит эта мерзость. Через какое-то время это прекратилось, а затем вполне отчетливый голос прозвучал в самое ухо: – Я. Тебя. Нашел. После этого Сайгику схватили за поврежденное запястье и швырнули. Отлетев в противоположную стену у окна, он ощутил болезненную вспышку от удара спиной. Тело снова соображало быстрее. Перекатившись, он сумел увернуться, уже не полагаясь на слух, а доверяя ощущениям. Это спасло от очередного выпада неведомого чудовища. Но от следующего уйти не удалось. Он снова был схвачен, и голос был еще более недовольным: – Некуда бежать. Ты это сделал! И ты заплатишь! Только сейчас Дзёно узнал этот голос. Но такого не могло быть – он принадлежал давно умершему человеку. Последний сосед Тачихары, который искал свою младшую сестру, пропавшую во времена, когда лет десять назад здесь вновь функционировал приют. – Ты. Ответишь. За всё. – прозвучало будто в голове, а затем Сайгику уловил отвратительный смрад разлагающегося тела, а холод вокруг уже начал пробираться под кожу, будто намереваясь заморозить все внутренние органы. Прежде, чем Дзёно успел что-то предпринять, его вновь швырнули с нечеловеческой силой. Он ударился о скамью и стёк на пол, уловив, как что-то отчетливо хрустнуло. Кажется, минимум одно ребро сломано. Боль растекалась по телу горячими волнами, затмевая рассудок. Во рту явственно ощущался металлический привкус. Сайгику еле сумел приподняться и вновь попытался отползти, одновременно пытаясь позвать на помощь. Но, кажется, он не ошибся тогда в предположениях – охранники резались в карты, забив на чертов карцер и тех, кто там отбывает наказание. Шлепающие шаги мокрых ног по каменному полу приближались. Это означало, что если в ближайшее время никто не появится – жить осталось всего ничего. Снова эта вязкая тишина, сквозь которую были слышны разве что всхлипы Сайгику, уже шёпотом просящего о помощи. Шлепающие шаги вернулись. Дзёно слышал, как они все ближе, а затем холодные скользкие пальцы сомкнулись на его шее. – Никогда. Не. Прощу… Дазай давно знал о проходящей снизу сквозной дыре между камерами. Скука здесь просто убивала. Единственная радость – переписываться с Гоголем, который аналогично томился от скуки за стеной. Огрызок карандаша и несколько листов бумаги Осаму по привычке припрятал под одеждой. Поначалу Гоголь предложил играть в крестики-нолики, чем они и занимались примерно часа два. На клочке тетрадного листа было коряво нарисовано поле, где Осаму поставил крестик, а затем, свернув в трубочку записку, просунул её в отверстие в стене и подул, чтобы записка долетела до соседней камеры. Гоголь, хихикнув в отверстие, принял записку, черканул нолик и отправил Дазаю записку аналогичным образом. Иногда они даже пытались разговаривать через это отверстие в стене, но слышно было так себе, что изрядно веселило, поскольку долетающие слова весьма искажались. По крайней мере, хоть какое-то развлечение. Принимать в свои игры Дзёно никто не собирался. Со слепого толку ноль, да и говорить с этим больным садистом, как сделали вывод оба, – не о чем. Когда игра надоела и оба временно умолкли, Николай прильнул к решётке, любуясь яркой полной луной, освещающей часть площадки и лес. Он бы ещё долго любовался видом из окна, тем более, что температура воздуха ночью не сильно отличалась от дневной. В такое время бы по лесу побегать, или ввалиться в окно к Сигме, напугав того до чертиков… Воспоминания о лучшем друге, с которым Гоголь был теперь разлучён ненавистной тюрьмой, причиняли боль. Ну вот что такого в курении травки, за что сразу в паршивый пансион, а теперь еще и в карцере торчать две недели?! И вообще, насколько Гоголь знал, в некоторых странах трава была вполне себе легальной. Нашли из-за чего преступником делать, нелюди… Услышав шорох, Николай мягко отцепился от окна и затем метнулся к стене. Так и есть – новая записка от Дазая. Он надеялся, что не снова крестики-нолики, в которые играть порядком наскучило. Но записка была иного содержания: “Ты это слышал?!” Гоголь ничего не слышал, кроме ночной тишины и легкого шелеста осенних листьев, о чём и написал соседу, отправив записку в отверстие в стене. Пожав плечами, он снова вернулся к наблюдательному пункту. Вроде ничего не происходило – просто красота ночной “Сонной тропы”, которая завораживала, напоминая живые обои в телефоне. Гоголь даже расстроился, вспомнив, как сдал смартфон на КПП у пансиона. Был бы телефон – написал бы Сигме. Хотя, его правильный друг нынче уже десятый сон видит, но зато его ворчание от пробуждения сообщением изрядно бы повеселило. Решив ещё немного позависать у окна, а затем пойти спать, Гоголь снова всматривался в висящую в небе луну, стараясь разглядеть пятна на ней, напоминающие образы каких-то животных. Шуршание вновь отвлекло. – Дазай, да угомонись уже! – шикнул Гоголь, нехотя отрываясь от своего занятия и возвращаясь к стене с отверстием. Как и ожидалось – новая записка, все с тем же странным содержанием: “Ты разве не слышишь, как Дзёно орет? Там что-то просиходит, я тебе говорю!” Подавив тяжелый вздох, Николай быстро начиркал в записке: “Что он там орет? Если это шутка, то устарела и мне скучно!” После этого отправил записку в соседнюю камеру, смачно дунув на неё так, что она улетела стрелой. Ответ себя ждать не заставил – пришел через минуту: “Он орёт о помощи, а еще там что-то загремело. Он опять орёт, как будто его там убивают. И ещё…” Текст был написан очень быстро, словно Дазай торопился и даже не все успел сообщить. “Да что там ещё? Осаму, хватит прикалываться!” – ответил Гоголь, отправляя записку обратно. Совершенно ничего не понимая, он прильнул к окну и попытался, насколько возможно, посмотреть в ту сторону, где были окна остальных камер. Возле камеры Дазая было пусто, а вот возле следующей, где обитал Дзёно, виднелся темный силуэт. Гоголь приглядывался изо всех сил и, наконец, с трудом рассмотрел пятно грязной белой рубашки, чёрные брюки и, кажется, черный разорванный плащ… Кто-то из учащихся?! Но кого могли выпустить, или не заметить побега в комендантский час?! Раздумывать было некогда, потому что снова прилетела записка от Дазая. Развернув её, Николай забегал глазами по строчкам. Кажется, Осаму не шутил: “Там кто-то есть, и я, кажется, узнаю этот голос. Он вернулся? Но зачем? Почему?” Гоголь, шлепнувшись на пол, быстро настрочил: “Кто вернулся? Я там видел кого-то в школьной форме. Он торчал у камеры Дзёно. Ты про него?” Быстро отправив записку, Гоголь вновь вернулся к наблюдательному пункту, но, к его разочарованию, там уже никого не было. Он изо всех сил напрягал зрение, пытаясь разглядеть хоть что-то, но заметил только черную тряпочку, болтающуюся на пруте камеры Сайгику. Вернувшись к трубе, Николай прислушался, приникнув к ней ухом. Дазай больше не писал записок – он орал в отверстие в стене, стараясь, чтобы Гоголь его расслышал: – Дзёно убивают! Я слышу удары, он орёт и, кажется… Гоголь, ты меня слышишь?! – Слышу я, слышу! – заорал Гоголь со своей стороны. – Убивают?! – Да, он орет “Помогите!” И там удары, я слышу! Прислушайся! Дазай резко замолчал, а Николай приник ухом к отверстию. До него едва слышно донеслись отдаленные крики. Это было не похоже на шутку, или что-то такое. Непонятно, что там с Дзёно, но явно ничего хорошего, хотя расслышать что-то через камеру Дазая, которая была посередине, удавалось с трудом. – Надо позвать кого! – проорал Николай в отверстие, а затем подбежал к двери и завопил, колотя в неё кулаками, – Э-ээй! Помогите!!! Кто-нибудь!!! Сюда!!! Скорееее!!!! *** Утро добрым не бывает. Это же более всего напоминало утро в аду. С самого утра этаж общежития оккупировала охрана, а учеников сопровождали и в санузел, и на первый урок под конвоем. Фукучи был бледным, нервным и бормотал что-то матерное. Никто из учащихся не понимал, что вообще происходит. Чуя до сих пор пребывал в прострации. Спасибо Эдгару, который заволновался и подбил Рампо зайти в комнату номер пять. Там они и обнаружили Накахару без сознания, лежащего на полу. Естественно, примчалась Йосано со своим нашатырём. И, когда, Чуя пришел в себя, его бесцеремонно выпнули на уроки, не вдаваясь в объяснения. Он и сам общаться был не настроен совершенно, учитывая события прошлой ночи. Куникида тоже был взволнован и, к счастью, забыл проверить домашку, зато тут же оповестил, что Тачихары не будет на уроках два дня ввиду проблем с самочувствием. “Ага, как же. Мори там небось его добил своими опытами” – подумал Накахара, сверля взглядом нервного математика. Доппо старался держать себя в руках, но его состояние то и дело выдавали то дрожащая в пальцах ручка, то слишком крепко сжатый мел, которым он писал на доске, то падение учебника со стола. – Эй, Чу, – шепотом позвал Эдгар. – Что с тобой произошло утром? – Я не… – Ты там читал что-то. Я спрятал это у тебя под подушкой. Это же твое было, да? – Ты про что го… – договорить Чуя не успел, потому что Куникида соизволил обратить своё внимание на галёрку. – А ну тихо! Всё внимание на меня! Не усвоите материал – пеняйте на себя! Экзамен вы не сдадите и будете отрабатывать! В карцере! Всем ясно?! В кабинете тут же установилась тишина, а ученики, не смея больше переговариваться, склонились над тетрадями. Чуя на автопилоте записывал что-то за объяснениями Куникиды, а затем бросил взгляд на здоровяка Тэтчо, который, на этот раз, сидел с совершенно убитым видом, а сидящий рядом с ним веснушчатый Кенджи неловко погладил по спине и зашептал что-то, похоже, ободряющее, после чего на безэмоциональном лице Суэхиро мелькнуло некое подобие вымученной улыбки. До обеда было не продохнуть: преподаватели нарочито загружали так, чтобы не было возможности отвлечься. Чую ещё и химик Мотоджиро вызвал помогать проводить какие-то эксперименты. Химию Чуя любил со времен обычной школы, а с местным химиком предмет был в разы интереснее. Но сегодня состояние было подавленным, потому Каджи то и дело цыкал и качал головой, а Накахара извинялся и спешил исправить оплошность. Так что, благодаря рассеянности Чуи, урок вышел смазанным и пустым. Каджи поохал, влепил тройку и отпустил класс восвояси. Лишь в столовой удалось поговорить. Чуя то и дело бросал взгляд в сторону столика, где обычно сидел Тачихара, но теперь там было пусто. – Сказали же, его не будет два дня. – холодно бросил Рампо, заметив это. – И никто не сказал, что с ним. – проворчал Чуя, силком запихивая в себя еду. Он и тогда-то переживал, а сейчас видеть место за столиком пустым было даже как-то жутко. – Ты тоже не знаешь, что с ним? – Понятия не имею. – Эдогава расслабленно откинулся на спинку стула. – Тебе-то какое дело? Вы же не ладите. – Такое. Если бы ты пропал, я бы тоже волновался. – встрял Эдгар. – Так ты за меня волнуешься? – усмехнулся Рампо, – приятно знать. – Да не в этом дело. Это нормально, что Чу переживает за Тачи. И пусть они не поладили, я думаю, время всё исправит. Рампо ничего не ответил, скептически посмотрев на него и Чую, а затем молча вернулся к своему обеду, который, похоже, представлял для него куда больший интерес. Чуя и Эдгар лишь переглянулись, молча пожав плечами. После обеда По специально отстал от Рампо, чтобы поговорить с Чуей. – Завтра у тебя дежурство по столовой с Тэтчо. Попробуй разговорить его. Видел же, как он нервничает? Я догадываюсь, что с Дзёно что-то случилось, но не знаю, что именно. – Он какой-то… – Чуя подвис, пытаясь подобрать слово, – напряжный, и молчит все время. Уверен, что удастся? Может, лучше с этим его дружбаном поговорить? Кенджи вроде общительный. – Не знаю, – вздохнул Эдгар. – О, у меня идея! Давай ты попробуешь разговорить Тэтчо, а я возьму на себя Кенджи?! Глядишь, что-то и удастся выяснить! – Да ты прям профессиональный детектив! – восхитился Накахара. – Ещё бы, я же их пишу! – усмехнулся По, усаживаясь за своим столом в кабинете астрономии. Озаки словно озверела, гоняя по пройденному материалу и вызывая к доске всех, кого ни попадя. Ну и, конечно же, незаслуженно занижая оценки. Чуя был в шоке, вернее, в полном ахуе, что его лютая ахинея, которую он мямлил у доски, вяло тыкая то в огромную карту звёздного неба, то на доску, пришлась преподавательнице по душе. Он был единственным, кто получил в этот день четвёрку вместо двойки. Эдгар же, схлопотавший двояк, судя по виду, совершенно раскис, да и Рампо был в самом мрачном настроении, получив от Озаки такую же, как у его соседа, оценку. Но самое главное – никто не понимал, какого чёрта вместо исправительных работ внезапно была дурацкая астрономия. Впрочем, после этого адового урока, длившегося почти два часа, всех отпустили. Чуя заметил, как всё такой же бледный и уставший Фукучи подошел к Коё, и они долго о чем-то разговаривали. Но о чем именно – уловить не удалось. Видимо, за Дзёно переживает. Кстати, что там с Дзёно, так до сих пор и неизвестно, а самому Чуе не давал покоя кошмар в коридоре. И он хорошо помнил, как заорал, а очнулся какого-то чёрта у себя в комнате на полу под гневные вопли докторши. Нужно было разобраться, что за дерьмо здесь происходит, и чем скорее, тем лучше. – Сигмаааааа!!!! – вопль выдернул Накахару из размышлений. Чуя даже икнул от шока, видя, как слетев по перилам к уже знакомому длинноволосому пареньку, метнулся ворвавшийся неведомо откуда Гоголь, который должен был мотать срок в карцере. Накахара ещё минуты так две наблюдал, как Николай что-то тараторил, а затем поволок товарища куда-то в правый коридор первого этажа. Решив, что это поможет расследованию, Чуя осторожно последовал за ними. *** Тэтчо слышал и помнил всё. Сначала он подорвался от криков о помощи. И плевать, что он находился в комнате на третьем этаже. Как он сам считал, у них с Дзёно есть ментальная связь. И если Сайгику плохо – Суэхиро это почувствует даже на расстоянии. Вот и сейчас эти крики он слышал отчетливо, но когда проснулся – вокруг была противная тишина, которую ничто не нарушало. Быстро одевшись, Суэхиро бесшумно спустился на первый этаж и, конечно, заглянул в подсобку охраны. Тем ни до чего не было дела. Судя по стоящим на столе и валяющимся на полу бутылкам, охранники хорошо поддали и были увлечены игрой в подкидного на мелочь, которая у каждого из них завалялась в карманах. Брезгливо сплюнув и мысленно посетовав на бестолковость этой кучки придурков в форме, Тэтчо спустился в карцер. Нет, сердце никогда не обманывало. Не обмануло и в этот раз. Крики Сайгику он слышал отчетливо и, помимо, вопли кого-то ещё, – вроде бы Гоголя, который также орал во всю мощь легких, колотя, при этом, по двери. Правда, Гоголь его не волновал. Суэхиро бежал к нужной ему двери. Ключи были только у охраны, а дверь, что логично, была заперта. Но что остановит от цели кого-то вроде Суэхиро? Он стоически сражался с дверью, слыша крики за ней, намереваясь выломать. Те остолопы даже не восприняли бы всерьёз его слова и послали бы подальше. Или, что ещё хуже, пожаловались бы Мори, что какой-то малолетка поганит им ночной досуг. Тэтчо привык быть и действовать в одиночку, ни на кого более не полагаясь, и потому стоически сражался с тяжелой дверью, пока, наконец, она не поддалась. Когда дверь пошатнулась, он едва не засмеялся от облегчения, но когда услышал сдавленный хрип Дзёно, реальность вернулась туда, где ей положено быть. Вывалившаяся тяжелая дверь с грохотом упала на пол, после чего Тэтчо вошел внутрь. То, что он увидел, едва ли не заставило его закричать. Вокруг были заметны следы борьбы и, как подтверждение, – кровь на стенах. Дзёно лежал на полу ближе к двери. Правая рука его была неестественно вывернута, а на шее видны следы удушения. Бросившись к нему, Тэтчо уловил слабый, едва пробивающийся пульс. Не раздумывая, он подхватил Дзёно на руки и помчался в медблок. Пробегая мимо пункта охраны, Суэхиро заметил, что тем все также было наплевать. Большая часть охранников, наклюкавшись, клевала носом, а те, кто еще оставался в более-менее трезвом состоянии, пьяно гоготали, швыряясь друг в друга картами. – Мрази. – прошипел Тэтчо, продолжая бежать. На втором этаже он остановился – Дзёно начал приходить в себя и закашлял, затем, крепко сжав плечо Суэхиро здоровой рукой. Правая все еще висела плетью и наверняка была сломана в двух местах, судя по её виду. – Тише, тише. Сейчас будем в медблоке. Потерпи. – ободряюще сказал Тэтчо, ускоряя шаг. Дзёно ничего не ответил и лишь прижался сильнее. Тэтчо слышал его угасающее сердцебиение и больше всего боялся, что будет поздно. Сайгику напоминал ему умирающего кота, сбитого автомобилем. От этого сравнения сердце болезненно сжалось, но сейчас было не до сентиментов… В дверь медблока Суэхиро уже бил ногой, поскольку руки были заняты. Заспанная и очень злая Йосано, готовая разразиться матерной тирадой, увидев его с изувеченным Дзёно на руках, ойкнула и нажала кнопку тревоги, оповещающую директора. Мори мгновенно примчался к медблоку, а затем сказал Суэхиро следовать за ним. Тэтчо делал так, как говорит директор, идя с Сайгику на руках до его кабинета, а затем следуя по коридору, открывшемуся в стене, до лаборатории. Еще более удивительным было то, что когда Мори приказал уложить Дзёно на операционный стол, на соседствующем Суэхиро увидел… Тачихару. Он не решился задавать вопросы. В голове вяло копошились тревожная мысль, что лучше молчать, как он всегда привык делать. Потому что такие вот вопросы имеют очень опасные последствия. Молча повиновавшись, Суэхиро выполнил требование, но уходить не собирался, продолжая стоять возле Дзёно и незаметно поглаживая здоровую ладонь его руки. – Ты молодец, Тэтчо. Можешь быть свободен. Я сообщу, что тебе полагается отдых на выходных. – Мне не нужен отдых. – привычно безэмоциональным тоном ответил Суэхиро. – Правда? Исправительных работ хочешь? – язвительно усмехнулся Огай. – Мне все равно. Если пообещаете… – Что? – Что с Дзёно все будет хорошо и он выздоровеет. – Непременно. – хмыкнул Мори, а затем опешил, ощутив ледяную хватку на правом запястье. Лицо Суэхиро не выражало ничего. Только какой-то ледяной блеск в глазах говорил о том, что Тэтчо взбешен и не верит ни единому его слову. – Поклянитесь! – Да как ты… – Иначе я сломаю Вам руку. Мне нечего терять, Мори-сенсей. – всё тем же безэмоциональным голосом ответил Суэхиро и еще сильнее сжал запястье, отчего Огай поморщился, ощущая тупую неприятную боль. – Клянусь, твой драгоценный Дзёно выйдет отсюда целым и почти невредимым. В гипсе. У него переломы, если что. Так что придется ему таким ходить какое-то время. Доволен?! – Да. Спасибо. После этого Тэтчо, отпустив запястье Мори, полностью переключил внимание на Дзёно, игнорируя и директора, и сам факт, где находится, и что недавно сделал. Огай же вернулся к своему журналу, надеясь, что Суэхиро скоро покинет лабораторию. – Дзёно, обещаю, ты выздоровеешь. И вернешься. – красиво говорить Тэтчо не умел, но этого сейчас и не требовалось. Он не умел излагать чувства, но искренне надеялся, что Сайгику сумеет их услышать. – Я вытащу нас отсюда. Даже если придется поубивать их всех – преподов, директора, охрану. Я никому не дам тебя в обиду. Надеюсь, ты слышишь… Суэхиро замолчал, разглядывая изувеченного соседа по комнате и продолжая нежно гладить серебристо-белые волосы того. Казалось, на какой-то момент Тэтчо задремал, но тут же встрепенулся, потому что Дзёно, приоткрыв невидящие глаза, слабо прошептал: – Спа…спаси…бо.. Затем он вновь отключился, а Суэхиро молча ушел, понуро бредя сперва по коридору из лаборатории, а затем по уже знакомому коридору второго этажа и поднимаясь на третий. Оказавшись в комнате, он пытался уснуть, свернувшись в клубок на своей кровати. Страшно, безумно страшно было доверять Дзёно кому-то вроде Мори, но иного выбора не было. И всё, чего желал сейчас Тэтчо – чтобы Сайгику выздоровел и вернулся в эту комнату. Чтобы всё было как раньше. Он не заметил, как начал дремать, и даже не среагировал на легкий укол, вяло отмахиваясь, как от укуса комара. Мори знал, что новое выведенное им средство для стирания памяти работает идеально. Но ему было невдомек, что оно не работает против очень сильных чувств, и, конечно же, против Суэхиро. Тэтчо было плевать на всё, и он легко всё забывал. Но если не хотел что-то забыть, устранить это никаким способом было невозможно. Уже утром, проснувшись, Суэхиро помнил все события ночи, но теперь, как он осознавал, ему придется играть по чужим правилам, делая вид, что память стёрта. Ради здоровья Дзёно не такая и большая плата… *** Гоголь не зря поднял шум. Кажется, кто-то услышал и выломал дверь в камеру Дзёно. Далее начался самый настоящий хаос. Сначала шаги того бегущего, затем шум, поднятый охраной, ор Фукучи, что он собирался поувольнять дармоедов, и ещё что-то, чего Гоголь не успел уловить. Но ему было плевать – главное, что не с ним этот пиздец случился, и что он сумел что-то предотвратить, хотя и не понимал, что именно. Но хотя бы от этого на душе становилось немного легче. Ещё большим шоком для него стало то, что по утру Фукучи выпустил из карцера, толком ничего не объяснив, и добавив, что отработают полезным способом, нежели протиранием штанов. Ну, это тем более не могло не радовать. В конце концов, куда как лучше, чем в карцере торчать, перебрасываясь с Дазаем записками. Правда, на уроки ни его, ни Дазая не пустили, а держали в каптёрке охранников под надзором человек пяти. Даже в туалет, прости господи, чуть ли не за ручку водили. Отпустили же только после обеда. Гоголь поднимался на второй этаж и, словно ощущая взгляд, обернулся. На пороге у входной стоял Сигма. – Сигмаааааа!!!! – завопил Николай, съехав обратно по перилам и ринулся к главному входу. Кажется, охранники реагировали вяло, даже не сказали ничего, лениво проводив взглядом. Николай же, подлетев к Сигме, сгреб того в охапку. – Тише, задушишь же! – проворчал Сигма, отстраняясь. – Ой, я тебе сейчас расскажу, че тут было! – затараторил Гоголь, но Сигма его одёрнул. – Господи, ты когда мылся последний раз?! Тебя что, только из карцера выпустили?! – Ага! – Гоголь крутнулся на месте, а затем вновь облапил лучшего друга. – Да ладно тебе, ты и то так не морщился, когда я свалился в сточную канаву! – он захохотал, уволакивая Сигму подальше от входа и затем затащил в один из неприметных коридоров справа. Когда они оказались в полутемном закутке, Николай снизил децибелы и начал говорить серьезно. – Сигма, не думай, что я обдолбался опять, или что-то такое… Я говорю о том, что сам видел и слышал. – И? – длинноволосый блондин недовольно нахмурился, предполагая, что друг опять успел дунуть где-то за углом. – Я же говорю – я видел! Видел, понимаешь?! Этот силуэт, который торчал у камеры Дзёно, и слышал крики. В карцере есть… есть отверстия между стенами и… Гоголь говорил торопливо, словно боясь, что кто-то сможет их подслушать. – Коль, погоди. Ещё раз и не так спешно, что ты там видел и слышал. – Ну ёлки! Сначала мы с Дазаем в крестики-нолики играли. Сам понимаешь, никакой травы в карцер ни-ни. – Николай даже карманы вывернул, показав тем самым, что не врет. Сигма лишь покачал головой, а затем вновь пристально посмотрел в глаза другу, теперь уже несколько сомневаясь во лжи того. – Дазай отправил мне записку, что с Дзёно неладное что-то. И потом я присмотрелся. Видно было так себе, но я видел. Видел этого чувака. Невысокий, в форме и плаще. Он у камеры Дзёно стоял, понимаешь? А у нас комендантский час, и никто там стоять не мог! – Ладно, и? – Ничего не ладно! – взвился Гоголь. – Потом я лег на пол и прислушался. – Ты лежал на холодном полу?! Нафига?! Коль, простудишься же?! Ну где твои мозги?! – воскликнул Сигма. – Ой, да не корчи из себя бабку мою! – отмахнулся Николай. – Я слышал как Дзёно кричал. Он так кричал… господи, Сигма, если бы ты это слышал. Я стал в дверь колотить, ждал помощи и… и… его вроде спасли, я не знаю… не знаю… – Тише, все позади. – Сигма беспомощно оглядывался по сторонам, обнимая явно испуганного Гоголя и неловко поглаживая того по спине. – Я придумаю, как тебя вытащить. – Ага, я помню… ты… обещал… – Обещал и сделаю. Не сомневайся. Только хватит уже курить траву. Ради меня хотя бы. – Да не курил я!!! – выкрикнул Гоголь, собираясь стартануть куда-нибудь, но Сигма успел схватить его за руку и, тем самым, удержать. – Я его даже вспомнил. Того, кто у камеры Дзёно был. Он пропал в прошлом году. Что, не веришь, да?! – Я тебе верю. – Что-то не похоже. Ты всё, что я рассказываю, спихиваешь на то, что я обкурился. Но это не так! Мне никто не верит! А я не хочу здесь сдохнуть, как те трое. Да хотя бы как тот Акутагава, который пришел поквитаться с Дзёно. Я понятия не имел, что это Дзёно его… он его… я думал, он пропал. И никто, даже ты… никто не… Гоголь присел, оперевшись спиной на стену и скрывая слезы упавшей на лицо растрепанной челкой и ладонями. – Я верю, правда. И постараюсь тебя вытащить. – Нет, ты не веришь мне. Как и никто здесь. Думаешь, я обкурился. – голубые глаза Гоголя сверкали гневом. – Не курил я, ясно тебе?! Вот вообще ни сколечко! Но ты все равно не поверишь! – он вяло отмахнулся. – Я не хочу тут закончить. Я жить хочу, понимаешь?! – Акутагава? – переспросил Сигма. – тот парень, что пропал? – Ага, только он не пропал. Его Дзёно грохнул по ходу. Я его по плащу узнал. И Дазай подтвердил. Он лучше слышал, потому что его камера с Дзёно соседствует, и голос узнал. Сигма всматривался в испуганные глаза лучшего друга, сам не понимая, чему верить. Когда-то он и Коля были просто лучшими друзьями, постоянно проводили время вместе, пока не настал тот самый период, когда друга потянуло на сомнительные приключения. И, что ужаснее всего, Гоголь находил их с пугающей скоростью и регулярностью. Конечно, Сигма понимал, что Гоголю досталось куда больше. Если он твердо знал, что отца у него нет, то Гоголь… несчастный Коля всё ещё верил, что родители где-то на гастролях, несмотря на то, что похоронку после крушения самолёта выслали ещё три года назад. Растила его одна бабушка, которая, совсем отчаявшись, когда внука взяли на краже, дала добро на его обучение в “Сонной тропе”. Признаться, и сам Сигма был на стороне бабушки, полагая, что, возможно, с Колей поработают врачи, и он сумеет принять смерть родителей как неизбежную реальность, переварить, и жить дальше. Но вместо этого Гоголь пристрастился к травке и регулярно нарушал порядок даже в этой школе, попадая в карцер. Было из-за чего беспокоиться… – Коль, я правда верю. Но не верю в призраков. Почему ты решил, что это тот Акутагава? Может, это был кто-то другой? – А кто ещё?! – Николай полным отчаяния взглядом смотрел на лучшего друга, понимая, что даже он не доверяет и не сможет помочь, и, тем более, не сможет отсюда вытащить. – Может, тебе показалось? – Ага, как же. Аку сложно не узнать. Мы же вместе поступили. Он нелюдимый и всегда в плаще своем. Правда, плащ в реале так и остался в шкафу, но на призрачном Аку… он на нем был! Я тебе отвечаю! – Нуу.. я бы не спешил с выводами. – осторожно ответил Сигма. Вот уж во что, а призраки – это то, во что он и пьяным не поверил бы. – Да ты тут не варился. И вообще мне не веришь – я же вижу! – насупился Гоголь. – Я хочу тебе верить… Эдгар, случайно оказавшись свидетелем этого диалога, замер в закутке напротив, за пожарным щитом, молясь, что его не заметят. Он вообще хотел побыть где угодно, но в тишине и от всех подальше. И, если честно, устал от того, что Рампо его везде пасёт. Так что пожарный закуток оказался наилучшим местом, как он думал, но зря. И вот, теперь он услышал то, что не следовало. Не хватало еще ссор или, не дай бог, драки. Однако, увидев, как друзья попрощались, он рискнул высунуться, когда Гоголь остался один, растерянно озираясь и шмыгая носом. – Коль? – робко позвал он. Гоголь резко обернулся. – Тьфу! Ну ты прям чёрт из табакерки! – ответил он, быстро нацепив на себя маску клоуна и улыбаясь во все зубы. – Откуда вылез?! – Коль, не думай, что я издеваюсь, или что-то такое… Гоголь завис, в недоумении глядя на почти незнакомого одногруппника и пытаясь уловить в его словах подвох или скрытую насмешку. – Я тебе верю. Про Дзёно, этого Акутагаву и остальное. Мне тоже никто бы не поверил, потому что я… вижу слишком странные сны. Но ты поверишь. Я надеюсь… Эдгар сильно рисковал. Таких вещей он не осмеливался сказать даже Рампо, потому что слишком явным был скептицизм того. Но Гоголь – жизнерадостный и открытый, на самом деле был таким же испуганным мальчишкой как и сам По. И сейчас Эдгар напрягся, ожидая, стоила ли игра свеч, или всё же нет. – Ты мне веришь?! – шепотом воскликнул Николай, в момент оказавшись вплотную. – Неужели хоть ты… – Ещё как верю. С тех пор как я здесь, вижу странные сны, даже страшные. Но травкой я не балуюсь, – По усмехнулся. – Хотя, учитывая, что я вижу, наверное, надо было бы. – Как-нибудь угощу! – Гоголь тут же засветился от радости. – Давай словимся где-нибудь перед отбоем. Я действительно дофига видел и слышал в карцере, но до сих пор не знаю, что с Дзёно. Он говнюк, конечно, но не до такой степени, чтобы желать ему смерти. – Давай. Но мне надо что-то соврать Рампо, а то он меня как мамочка пасёт. – Ого, так ты сосед Эдогавы?! – Ну… да. – Бля, тяжко будет. О, соври ему, что тебя Мори вызывает… хотя, не! О, придумал! Скажи, что хочешь этого рыжего навестить, который в пятом, сосед Тачи. Вы с ним вроде контачите, я замечал. Словимся в комнате рыжих. Тачи только завтра объявится, так что… – А что мы Чуе скажем?! – Как что? Правду! Не думаю, что он не замечает дерьма, которое тут происходит. А если и замечает, то рассказать ему об этом, как и мне, больше некому. – Ладно. Надеюсь, он нас не попрет к чертям. – А чего попрет? Он темноты боится. Ему, наоборот, будет с нами спокойнее. – заверил Гоголь, подмигнув. – Можете не ссаться – не попру. Только ведите себя тихо, – Чуя вышел из неприметной выемки, почти такой же, в которой прятался Эдгар, став свидетелем чужого разговора. – Особенно ты, – указал он на Гоголя. Вместо воплей и привычных своих манер поведения, Гоголь кивнул, а затем, махнув рукой, убежал в ту сторону, куда недавно ушел Сигма. – Надеюсь, он сумеет держать язык за зубами, – вздохнул По. – Даже если и не сумеет, ему все равно никто не поверит. Кроме нас. И лично я в этом чертовом пансионе уже во что угодно поверить готов. – выдохнул Чуя, ощущая, как навалившийся груз наконец-то свалился с плеч. *** Мичизу наконец-то пришел в себя, распахнув глаза и созерцая белые стены лаборатории. Он слабо помнил, что было после того, как Мори ввел ему препарат. Дальше была только боль, приближающаяся к агонии, и после неё полная темнота. Он вяло обвел взглядом палату, а затем взгляд сфокусировался на соседнем столе, который ранее пустовал. Теперь он не был пуст. На нем лежал Дзёно, также, как и ранее Тачихара, зафиксированный ремнями, видимо, в целях безопасности. Рассматривая Сайгику, Мичизу отметил, что тот явно подвергся жестокому обращению: об этом свидетельствовали синяки и лиловые кровоподтеки в области шеи. Не иначе как Дзёно кто-то пытался задушить. Тело было всё ещё слабым, но Мичизу удалось, хоть и не без труда, дотянуться до свисающей с кровати руки Сайгику и взять его ладонь в свою. – Дзёно… прости, этого не должно было случиться. Чем старше я, тем сильнее… это дерьмо. Точнее, дурацкий дар. Я ничего не могу… и я не хотел, чтобы… Тачихару душили эмоции, он даже не заметил поначалу, что уже готов вот-вот дать им волю. Как долго всё это, и в который раз из-за его дара страдают другие. Никто не должен этого видеть и, тем более, страдать. Ни его сосед по комнате, ни, тем более Сайгику, который, пусть и причинил ему боль, но не заслуживал сейчас такого состояния на больничной койке. Мичизу не просил этот дар. Помимо совершенного иммунитета он родился с особенностью видеть души умерших. Именно поэтому он был изгоем в своей семье, а также изгоем среди всех. И даже в этом чертовом пансионе его боялись и сторонились. Мори видел в этом даре свою выгоду, а Танидзаки… он был его лучшим другом, принимал его таким, какой он есть. Даже не так. Джуничиро его любил вот таким. До последнего. Затем Дзёно, который сперва пытался отравить жизнь всеми возможными способами и даже сумел это сделать, неожиданно изменился и стал почти тем, кем раньше был для него Танидзаки. Про нового соседа по комнате и говорить не стоит. Мичизу был вынужден держать его от себя подальше, заразить ненавистью к себе, только бы Накахара не повторил судьбу Джуничиро. – Тачихара…кун… Сайгику приоткрыл незрячие глаза, ответно сжимая ладонь Тачихары. – Обещаю, мы сбежим… – Дзёно, тебе надо выздороветь. Какой тут побег, пока ты в таком состоянии? – Тачихара, который уже пришел в себя, сумел повернуться на бок и теперь рассматривал пострадавшего Сайгику, мысленно ненавидя себя за случившееся. – Нормально, и похуже было. Клянусь, я выздоровлю, и тогда мы… – Дзёно, отдыхай пока. Сейчас не время о таком думать. Мичизу с трудом сумел сесть на столе, отпустив руку Дзёно. Глянув вниз, он обнаружил, что эти столы на колесиках, а значит, можно подвинуть свой поближе безо всяких усилий. Собравшись с силами, Тачихара осторожно слез со стола и подкатил его поближе, чтобы больше не тянуться к Дзёно которому сейчас было как никогда плохо. Затем, улегшись, он уже без труда взял бледную ладонь Сайгику в свою, переплетая пальцы. – Дзёно, когда выздоровеешь, обещаю, мы уйдём вместе. Верил ли он сам в то, что говорит, Мичизу не знал. Знал он только одно – это успокоит Дзёно, а значит, ему так станет лучше гораздо быстрее. – А ты сам хочешь? – вдруг спросил Дзёно, высвободив свою ладонь и теперь ласково поглаживая ладонь Мичизу, положив свою поверх. – Я… я не знаю. Боюсь загадывать. На самом деле Мичизу знал, что живым ему отсюда уйти не суждено. Но так хотелось жить и, особенно, увидеть другую жизнь, совершенно отличную от этой. – Тачихара-кун, клянусь, я освобожу нас. Мы сбежим и никогда сюда не вернемся. Ни ты, ни я. Позволь мне искупить содеянное. – Ладно. – Пообещай. – Обещаю, мы уйдем вместе, как только ты выздоровеешь. На самом деле Мичизу не верил ни одному своему сказанному слову. У него давно не было уверенности ни в чем. Но в эти слова верил Дзёно, а значит, пусть хотя бы он верит – ему и в него. От этого становилось немного легче. Они оба так и уснули, держа друг друга за руку. Вернувшийся в лабораторию Мори, взглянув на это, тихо хмыкнул. Да, и в его жизни однажды было что-то подобное, еще в те времена, когда “Сонная тропа” была приютом. Там же был его близкий друг, которому он доверял как себе. Но сейчас Огай сам не знал, чему верить – результату экспериментов, кошмарному дару, нереальному иммунитету, которого не должно быть у среднестатистического человека, или собственному сердцу, которое отчаянно орало не делать ошибок…