Сонная тропа

– Элис-тян, дорогая, ну, хватит капризничать. Скажи мне что-нибудь! Если бы кто-то сейчас видел директора пансиона, улыбающегося в пустоту и говорящего эти слова той же пустоте кабинета, невольно бы решил, что Огай сошел с ума. Озаки лишь тихо вздохнула, не решаясь нарушать эту идиллию. Конечно, она давно знала, что именно практикует Мори, и для чего ему ученик с даром, но пресечь это не могла. Когда дар работает, Мори может хоть так видеть свою умершую дочь. Пока Мичизу без сознания и под действием препарата, его способность распространяется на других. Если быть точнее, на тех, кто часто с ним контактирует, как уже было не раз выявлено. Если Тачихара в сознании, он умело контролирует дар, насколько возможно. Было что-то ещё, о чём Коё могла только догадываться. Огай так или иначе не скажет всей правды, продолжая отправлять ученика в искусственную агонию, затем в короткую кому, и ставя на нем эксперименты. Озаки всерьез переживала за новичка Накахару, которого, со слов Йосано, утром нашли без сознания. К тому же, в комнате, где была проведена уборка, пол был залит грязной водой, а на руке Накахары четко отпечатался грязный след копоти. Сомнительно, что этот ученик каким-то образом сумел пробраться в заколоченное сгоревшее крыло. Там сутками дежурила охрана и висели массивные замки, которые в одиночку не снять. Даже если чудом обойти охрану и снять замки, не наделав шума, придется ещё и доски отдирать, которыми заколочена дверь. Один ученик точно на такое не способен, а измазаться копотью кроме как в том крыле, больше негде. Всё указывало на то, что и Накахару не миновала участь тех, кто сближался с Мичизу. – Элис-тяааан, ну, порадуй папочку! – взмолился Мори, – Прошу, скажи мне хоть слово! В этот момент Коё шагнула в кабинет, бросив взгляд на светловолосую девчушку, которая пустым взглядом смотрела сквозь Огая, а затем, словно заметив Озаки, улыбнулась черным провалом рта и, махнув рукой, растворилась. – Извини, что отрываю, но его нужно разбудить. Скоро прием лекарств. – оповестила Озаки. Огай повернулся к ней: – Хорошо. Но Элис-тян снова молчит. Наверное, она обиделась, что я так редко её навещаю… – Мори, хватит. Тебе пора отпустить и её, и ученика, которого ты скоро в могилу загонишь своими экспериментами! – Коё тяжело вздохнула, подойдя ближе и погладив Огая по плечу. – Тебе нужно принять, что ты её не вернёшь. Твоей дочери больше нет, а если продолжишь эксперименты, то… – Я не могу их прервать. И, уверяю тебя, Тачихара не умрет: на то есть причина. Ты сама видела, как быстро он регенерирует и как мимо него проходят все заболевания. Даже когда у нас была эпидемия новой разновидности гриппа, госпитализировали треть учеников, а он даже не чихнул. – И что ты собираешься делать? Продолжать всё это дальше? И до каких пор?! – Пока не найду способ избавиться от того, что вынуждает меня продолжать эксперименты. – отчеканил Огай, сверля Озаки ледяным взглядом. – Ты хотела обсудить что-то ещё? – Да. Новичка, который сосед Тачихары, нашли сегодня утром без сознания. В грязи и копоти. Думаю, ты понимаешь… Мори устало вздохнул. Было заметно, что он не спал целую ночь, а может, и не одну. Под глазами залегли огромные круги, щетина на лице отросла настолько, что уже требовала бритвы, да и весь вид говорил о том, что ему необходимы душ, отдых и часов десять нормального сна. – Тело Гин до сих пор не нашли. Я понятия не имею, что с ней. Когда я забирал Дазая, в той палате были другие дети, но его возраста. Гин была в младшей группе. Вытащил только его и Рюноске. Остальных не успел. Ну а потом, сама знаешь, второй пожар. – Малышей не успели вывести? – Не знаю, Коё! Меня там уже не было. Я вытащил только двоих! И что ты предлагаешь делать с Накахарой?! – Переселить куда-нибудь. У нас же оставались места. – Коё метнулась к столу, покопавшись в большой черной папке. – Можно к Накаджиме. Он тихий – проблем не будет. – Я ведь тебе говорил, что лучше никого к Тачихаре не подселять, но ты меня убедила в обратном. – Огай, ты хоть представляешь, каково ему?! Мало того, что ты регулярно ставишь над ним опыты, ему даже поговорить не с кем, зная, что он для всех представляет угрозу. – Ну и зачем тогда было уговаривать меня подселить его… – Мори замер, о чем-то задумавшись, а затем его усталое лицо разрезала слабая улыбка. – Я понял. Накахара же у нас с некоторой особенностью. – Ты сам видел, как он на него смотрел. И подумала, что если Тачихара сможет получить поддержку, как было с Танидзаки, он сумеет лучше контролировать свой дар, который перестанет представлять опасность. Ты же помнишь, как было более двух лет назад, когда Танидзаки-кун… – Конечно помню, особенно как Танидзаки-кун закончил свою жизнь в петле. – мрачно бросил Огай, отвернувшись. – Поступай как знаешь. Я очень устал. И, если не будет выхода, мне придется его убить. Как думаешь, испытав привязанность, Накахара не закончит в петле, как его предшественник? Озаки не ответила, после чего, злобно цыкнув, покинула лабораторию. Было кое-что ещё, о чем она не успела сказать, а сейчас не горела желанием. Джуничиро, как все в пансионе знали, нашли в петле. Вот только Коё сразу поняла, что эта смерть никакого отношения к самоубийству не имела, а Йосано, изучив труп, подтвердила её догадку… *** Эдгара до сих пор мучил всего один вопрос: удивление Гоголя на счет того, что он сосед Эдогавы. Это выглядело слишком странно, учитывая, что Коля одним из первых был в курсе, кто с кем соседствует, и даже заглядывал в их с Рампо комнату, чтобы оповестить о ночной вечеринке у озера. И тут вдруг такое удивление? Может, как подумалось По, от волнения и пережитого в карцере, Гоголь попросту забыл? Создавалось впечатление, что он вообще забыл как кто выглядит, хотя, окажись Эдгар на его месте, наверное, был бы настолько же шокирован и, что не мудрено, собственное имя бы забыл от страха. Подождав, пока Рампо уснет, По бесшумно соскользнул с кровати и, прихватив форменные штаны, босиком просочился в коридор, надев их уже там. Когда он подходил к пятому номеру, противно мигнули дежурные лампы. Повезло, что патруля не было, и он беспрепятственно добрался в пункт назначения. Наверняка, Гоголь уже на месте, и они с Чуей заждались. Ну, что поделать – Эдогава почти каждый шаг контролировал, в особенности, сегодня, когда узнал о том, что произошло с Дзёно в карцере. Правда, рассказывать он ничего не собирался, упорно игнорируя все вопросы и делая вид, что ему всё равно и он без понятия, что там было. Робко постучавшись, Эдгар приоткрыл дверь. Чуя тут же оторвался от изучения дневника и обернулся. – Ты один? А где этот травокур? – спросил он удивленно. Эдгар зашел в комнату и повертел головой по сторонам. – Гоголь? А он не заходил что ли? – Как видишь, – бросил Накахара и закрыл дневник. Честно говоря, он не знал, стоит ли рассказывать об этой находке Эдгару. Тем более, что те подробности, которые он прочел сейчас, были, скажем так, личного плана. Автор дневника рассказывал о том, как сблизился с Тачихарой, а далее что-то почти на уровне свидания на чердаке. – Ты там читал что-то? – Ну… есть кое-что. Конечно, вопрос был ожидаемым, но толкового ответа не пришло в голову. – Нашел что-то из архивов? – По подошёл к столу, заглядывая через плечо Чуи и рассматривая старую тетрадь. – Эммм, вроде того. В голове Накахары все еще стоял вопрос о том, сказать или нет. – Мне кажется, – осторожно начал Эдгар, – тут творится какое-то дерьмо. И если у тебя есть хоть какая-то зацепка, может, поделишься? Обещаю, это только между нами. – Ладно, только Рампо не говори, а то он ещё Тачихаре трепанет. После этих слов По удивленно уставился на Накахару. – Почему трепанет и зачем бы это ему?! – Потому что он тут один из немногих, кто общается с Тачихарой. А тут, – Чуя указал на тетрадь, – про него написано… много всего. – Погоди, про кого? Про Рампо?! – Да нет же, про Тачихару! Это личный дневник его прежнего соседа по комнате. Я слышал, этот парень повесился, – Накахара шумно выдохнул, ощущая, что с души свалился тяжеленный камень. – Откуда ты знаешь, ну… что он… – По не смог договорить, пытаясь переварить услышанное. – Ты не в курсе? Дазай это по всем углам трепал. – Мне он ничего не говорил, да и Рампо тоже. – ответил По, пожав плечами. – В этом дневнике есть подробности? – Не знаю, я еще не дочитал. Можем сейчас пролистать, пока Гоголь не заявился. Кстати, что-то он опаздывает. – Я тоже опоздал и удивился, что его здесь нет. Ладно, давай изучим, что там, – Эдгар указал на дневник. – Может, узнаем хоть немного о том, что здесь произошло. Наверняка тот, кто вел дневник, не просто так это делал. Чуя кивнул и раскрыл тетрадь там, где вместо закладки была скрепка. “Мичи такой классный! Он действительно очень многое знает. Мне нравится его слушать, но ещё больше нравится видеть его сосредоточенным на рисовании. Такие красивые образы, хотя есть и очень пугающие. Но все равно, это круто – уметь рисовать. Я вот совсем не умею, хотя он говорит, что навык вырабатывается постоянной практикой. Вот только никакая практика не поможет, если руки не из того места, а у меня они именно оттуда. Так хочется снова провести время на чердаке – хотя бы полчаса. В прошлый раз мне там очень понравилось, особенно когда мы вылезли на крышу. Оттуда потрясающий вид! Жаль, что здесь пристально следят за учениками, и следующая вылазка будет неизвестно когда” – Опять эти сопли, – проворчал Чуя, поморщившись. – Да ладно, ничего такого. – Эдгар призадумался. – Может, тебе просто обидно, что в отличие от него, – он указал на тетрадь, – ты с Тачихарой никак не поладишь? В этот момент Чуя ощутил, как ему стало жарко, и наверняка покраснел от услышанного комментария. Кто бы мог подумать, что По окажется настолько проницательным. – Нет… с чего ты взял?! – проворчал он, нервно перелистнув страницу, затем, понимая, что и на следующей опять какие-то дифирамбы с соплями, продолжил пролистывать дальше. – С того, что… погоди, там что-то интересное! Вон, смотри! Про браслет какой-то написано. – Эдгар перелистнул обратно и указал на нужную строку, вчитываясь в мелкий почерк. Чуя перевел взгляд на строку и быстро прочел, ощущая, как по телу пробегает табун мурашек. “Это было так… неожиданно. Мичи подарил мне браслет. Конечно, он, как всегда, ничего не сказал, но… Когда я коснулся его ладони, принимая браслет, думал, что у меня сердце остановится и… – Кхххм… так мило, – Эдгар тихо хихикнул в кулак, глядя как Чуя стремительно краснеет. – Что мило? Что вот этому браслет, а мне оплеухи? – о найденном браслете он вспомнил сразу же. Теперь все стало на свои места, вот только рассказывать ли ещё и об этом, он не знал. – Нуу… выглядит будто ревность, – с ехидцей ответил По, – с твоей стороны. Ты так покрас… – Ой, завали уже! – огрызнулся Накахара, понимая, что Эдгар и тут попал в точку. Он впился глазами в строчки, надеясь узнать расшифровку иероглифа на браслете. Но в тексте ничего такого указано не было. Рыкнув от досады, Чуя нервно перелистнул и замер, глядя на оборотную страницу, где прямо посередине был крупно нарисован тот самый иероглиф. Под ним была крохотная подпись, но, к огромному сожалению обоих, не расшифровка, а комментарий автора дневника: “Я хочу помнить об этом всегда. И, конечно, о тебе” Рядом с надписью было нарисовано крохотное кривоватое сердечко, и больше ни единого слова о значении этой чертовой каракули. Чуя тихо выругался, мысленно прокляв автора дневника. Этот засранец наверняка знал расшифровку! Хотя, если учесть ту мелкую подпись, значение у непонятной кракозябры явно подразумевало что-то уж очень личное, если автор дневника не захотел указать это, а предпочел держать в памяти. – Ты что-то знаешь про этот браслет? – осторожно поинтересовался наблюдательный Эдгар, заметив странную реакцию. – Нуу… как тебе сказать. – Чуя понял, что не отвертеться, и о браслете также придется рассказывать. – Я видел этот браслет и даже в руках успел подержать. – Ого! Ты отдал его Тачихаре? – Чтобы он мне голову снес? Тачихара меня терпеть не может, а если бы я ему сказал, то он бы меня в окно выкинул после этого, – даже не сомневаюсь. – Ну, может, и не выкинул бы, – неуверенно ответил По, вспомнив дежурство по столовой и приятного в общении Тачихару, который активно помогал ему и отпускал ехидные комментарии в адрес поваров, которые в тот день По изрядно повеселили. – Ты слишком хорошего об этом засранце мнения, я смотрю. – Ну, мне он ничего плохого не сделал, да и очень помог тогда на дежурстве. – честно ответил По. – Мне кажется, ты преувеличиваешь, делая из него монстра. – А ты, я смотрю, делаешь из него ангела. – скривился Чуя. – Ну, хватит. Не сомневаюсь, что однажды вы сможете…, – Эдгар замер, скользя глазами по строчкам на соседней странице. – Кто такой Эйс?! Бывший препод? Чуя перевел взгляд на строчки, и внутри прошел неприятный холодок. С этой страницей все романтичные очерки заканчивались. То, что писал автор дневника далее, походило на какой-то триллер… *** Дазай плохо помнил о том, что было после того, как в камеру Дзёно вломились. Ближе к утру прибежал Фукучи, отпер камеру и сказал проваливать, толкнув к охранникам, которые сразу же взяли под конвой и заперли вместе с Гоголем в своей пропахшей куревом и перегаром каптёрке. Чуть позже ввалились Мори и Йосано. Докторша заставила глотать дурацкие колеса, а директор пристально следил за этим, и вышел лишь тогда, когда убедился, что оба приняли лекарства. Гоголь, едва захлопнулась дверь, показательно харкнул в угол, а Осаму показал двери неприличный жест, решив поддержать отношение ко всему этому. Дальше была сплошная скука, которую Дазай на пару с шебутным Колей коротали за игрой в карты, которые здесь бросили охранники. День полз как больная черепаха, к тому же, выпустили их двоих только к вечеру, а еду приносили в эту каптёрку, не пуская даже в столовую. Состояние всё больше становилось каким-то вялым. Ужасно хотелось взбодриться, ввиду чего пробирала зависть к Гоголю, у которого энергии хватило бы на роту солдат. Даже закралась мысль покурить травы, которую одногруппник каким-то образом ухитряется добывать. Мысли были затуманены, а недавние воспоминания о карцере будто стёрлись из памяти, зато те, оставшиеся после случайной прогулки по подземелью, всё ещё были чёткими. Скорее всего, как предположил Дазай, дурацкие таблетки, которыми пичкает Мори, воздействуют на память. При всём том, что он совершенно не помнил, что было в ночь посвящения, но подсознание орало, что там действительно что-то произошло. Тряхнув головой и отгоняя рой мыслей, Осаму осторожно выглянул из коридора и, заметив, что препятствий нет, съехал по перилам на второй этаж, быстро спрятался за колонну, мимо которой прошла Озаки-сенсей, и затем забежал в уже знакомый коридор, ведущий к медблоку. Добравшись до него, Дазай приник к двери и едва не получил ей по лбу, успев отскочить и спрятаться. – Я зайду и проверю. Помни, у тебя всё ещё постельный режим до полного выздоровления. Тебе повезло, что отделался простудой. – читала нотации Йосано в спину Фёдору, который был не особенно рад тому, что его так быстро спровадили из медблока, учитывая, что он ещё не долечился. Спасибо, хоть постельный режим эта коза оставила до конца недели. Какая-никакая, а отсрочка от кошмарной местной физкультуры. – Хорошо, я понял, – пробубнил Достоевский, проверив спрятанные в карман брюк листы из дневника. Очень повезло, что никто ничего не заметил. Было еще более досадно, что он не успел полностью изучить эти записи, а его сосед по комнате и подавно не даст это сделать. Вздохнув, Достоевский медленно поплелся по коридору, думая, как всё провернуть. – О, тебя уже выпустили! – Дазай смачно хлопнул его по спине, отчего Фёдор вздрогнул и тихо прошипел ругательство на родном языке. – Придурок! Так и до инфаркта, знаешь ли, можно довести. Тебе, я вижу, моего утопления мало было? – процедил он, прищурив аметистовые глаза. – Да ладно тебе. Ну, поплавал чуток, – хихикнул Осаму. – Мозги освежил, ахаха. – Это тебе надо мозги… освежевать. В этот момент по лицу Фёдора скользнула какая-то коварная улыбка, вот только Дазая это ни в коей мере не смутило и даже не заставило задуматься о том, что он играет с огнём. Делая вид, что ему совершенно наплевать на все вокруг, Достоевский незаметно подставил подножку, после чего Осаму звездой шлепнулся на пол. – Эээй, так не честно! – с показательной обидой в голосе воскликнул он, поднимаясь с пола. – Я же говорил, что лезть ко мне – плохая идея. Советую об этом не забывать, иначе может быть и хуже. Оказавшись в комнате, Достоевский упал на свою кровать и поморщился: после медблока она казалась ещё более неудобной, чем раньше. Да и постельное белье оставляло желать лучшего. – Что, отвык от казарменных условий? – тут же решил поддеть Дазай, заметив его реакцию. – Я к ним и не привыкал, – мрачно бросил Фёдор. – Хотя, в российских психбольницах, скорее всего, условия ещё хуже. – Ты там бывал что ли? – в кофейных глазах Осаму зажегся огонек живого интереса. О государстве Российская Федерация он был наслышан из интернета и новостей, но, в любом случае, интереснее услышать информацию из прямого источника. – А по мне так заметно? – усмехнулся Достоевский и потянулся к недочитанной книге. – Эй, ты опять собрался книжки читать? А как же я?! – Отвали. – Мне очень скучно, а ты заставляешь меня страдать от скуки ещё больше. О, слушай… – Отвали, последний раз повторяю. Иди со своими бредовыми идеями к своему дружку приставай. Как его там… – Гоголь. – подсказал Дазай. – Не-е, мне его общества хватило в карцере и после. Воздержусь. Насупившись, Осаму начал копаться в карманах, одновременно думая о том, как бы переключить внимание Фёдора на себя. Глаза его радостно загорелись, когда он нашарил в кармане колоду карт, сворованную из каптёрки охранников. Вытащив карты, а затем лихо подбросив и поймав колоду, умудрившись не рассыпать, он вкрадчиво поинтересовался, глядя на удивленного Достоевского: – Не хочешь сыграть пару-тройку партий? – Ну, если заинтересуешь меня тем, на что будем играть. – Фёдор одарил его снисходительной улыбкой, полагая, что такой дурак, как Дазай, ничего путного предложить не сможет, и по итогу будет тихо сидеть в углу и раскладывать пасьянс, оставив его в покое. Хотя, будучи честным с собой, сыграть в карты Достоевский был не против. Тут он даже был мысленно солидарен с Дазаем, соглашаясь, что игра хоть как-то поможет разбавить скуку и убить время до отбоя. – Если я выиграю, – Дазай нарочито сделал паузу и посмотрел прямо в глаза, – ты мне отсосешь! От такого наглого заявления у Фёдора на секунду глаза расширились, а затем его пробрало на смех. Вот уж действительно – необычная ставка. Что ж, игра должна быть нескучной. Заключенные в тюрьмах делали подобную в карточных играх разве что на новичка, и то это было, скорее, исключением из общих правил ставок в азартных играх. – Кхммм, ладно. Но если проиграешь ты – эта участь ждет тебя. – он хищно улыбнулся и добавил почти шепотом. – Всю неделю. Согласен? – Ахахаха, ещё бы! Уже жду с нетерпением твоей, ахах, ежедневной дополнительной процедуры! – весело воскликнул Осаму и, высмеявшись, перетасовал карты, затем раздав их. – Играем в подкидного, согласен? – Хорошо, – ответил Фёдор, в аметистовых глазах которого мелькнули искры неподдельного интереса. Ах да… В случае своего проигрыша помимо того, что ты обязан выполнить, будешь просить у меня прощения на коленях. – Э-эй, обойдешься! И будет тебе известно: я не умею извиняться. – Осаму поудобнее перехватил свои карты, распластав их веером. – Правда? А тогда в медблоке у тебя очень даже неплохо получалось, смею заметить. Так что порадуй меня снова. – Фёдор усмехнулся и посмотрел в свои карты. Так себе расклад: всего один козырь, но выкрутиться вполне возможно, если повезет. Ну а если везти не будет, всегда можно сделать хитрый ход… Три партии подряд была ничья. Фёдор ловко мухлевал, но, к его удивлению, Осаму ему ни в чем не уступал, с той же ловкостью стараясь подбросить лишние карты. Чем тоньше становилась колода, тем больше оба участника входили в азарт. Достоевский решил, что пора это дело заканчивать, и провернул хитрый ход, дав таким образом Дазаю почувствовать себя приближающимся к победе и забирая несколько подброшенных карт. – Оо, мне начинает нравиться! Готовься радовать меня неделю, смазливчик. – хихикнул Осаму, свободной рукой дотянувшись до головы Достоевского и взъерошив ему волосы. – Руки убери, – проворчал тот, всем своим видом показывая недовольство и обеспокоенность, но на самом деле ликуя в глубине души: рыбка попалась на крючок! Он снова забрал ещё несколько карт, стараясь максимально усыпить бдительность противника. Кажется, это действовало идеально, потому что Осаму развеселился не на шутку, отпуская едкие комментарии. – Ну что, красавчик, я жажду увидеть тебя на коленях! – почти пропел он, готовясь избавиться от последних карт и замечая, что колода давно иссякла, а бита похожа на Эверест. – На колени только перед Богом, а ты даже до его самого грязного слуги не дотягиваешь, – хмыкнул Достоевский, ловко подбросив козырную даму поверх отбитых карт. – Чёооорт, – с притворной обидой протянул Дазай, сгребая карты. – Если уж речь о Боге, то он тебя оставил с тех пор, как ты оказался здесь. Так что придётся довольствоваться мной, смирись. – Бог везде, и он даже не думал меня оставлять, поверь. Для Господа нашего Иисуса Христа нет преград, – хмыкнул Достоевский, выбросив несколько карт и триумфально глядя на расширившиеся глаза Дазая. – А это тебе привет от моего Господа, чтобы не усомнился в нём. – с тихим смешком добавил он, влепив козырного туза в Осаму в лоб. – Э-эй, так не честно! И вообще, этот туз должен быть в бите! Я помню! – воскликнул Дазай, понимая, что дело нечисто, и не желая мириться со своим проигрышем. – Не отвирайся. Договор есть договор. – язвительно напомнил Достоевский, и в этот момент свет противно мигнул. – Это что сейчас было? Вроде рано для отбоя, – протянул Дазай, глядя на тонкую лампу под потолком. – Не заговаривай мне зубы и выполняй условия договора. Я жду. – Фёдор неспешно поднялся и теперь стоял над Осаму, глядя сверху вниз и уперев руки в бока, ощущая своё превосходство. Словно решив поддакнуть, свет снова мигнул – несколько раз. – Мне долго еще ждать? – Нуу, знаешь ли, меня освещение смущает, ахаха. Было бы здесь… Свет снова противно мигнул, чуть помельтешив, и погас вовсе. Смех Достоевского в полной темноте в этот момент прозвучал особенно зловеще. – Видишь, Господь оказал тебе особую услугу, чтобы ты не стеснялся. Теперь можешь убедиться в его существовании. – Ты мухлевал, так что выигрыш не засчитан! – отчеканил Дазай, пытаясь привыкнуть к темноте. Он дотянулся до Достоевского и дёрнул за рукав рубашки, позволив пуговице расстегнуться. В этот же момент освещение замельтешило и, наконец, стабилизировалось. Осаму посмотрел на пол рядом с Фёдором и чуть не взвыл от радости: рядом лежало несколько карт, которые тот прятал в рукаве. – И что теперь скажешь? – усмехнулся Дазай, вставая. – То же, что и ты, – хищно улыбнулся Фёдор, дернув его за торчащий бинт на левой руке. После этого из рукава Дазая также выпали несколько карт, которые этот самый бинт придерживал. – Но ты все равно проиграл! – С тем же счетом, что ты выиграл. – Ну и что ты предлагаешь? – Достоевский, чуть прищурив глаза, посмотрел на него. – Давай еще партию. Только играть будем на другое. – Например? – Например, заставить этого рыжего шкета отсосать выигравшему! – воскликнул Осаму. – При свидетелях. – припечатал Фёдор, после чего, переглянувшись и захохотав, оба снова уселись на пол. Достоевский взял в руки колоду и перетасовал, затем раздал карты. Выиграет он или нет, было всё равно. К тому же, насиловать кого-то было не в его интересах. Но если дать выиграть Дазаю, будет вполне себе интересное развлечение как для зрителя. Ну и, наверняка, после такого у Осаму окончательно развяжется язык, а это значит, можно почерпнуть куда больше интересной и даже полезной информации, на что и был расчёт. Кроме того, учитывая год постройки пансиона, если порыться в нем как следует, можно найти какие-нибудь ценности и перепрятать. По достижению совершеннолетия можно забрать и продать, обеспечив себе свободу действий и спокойную жизнь на время, пока не закончит университет. Ну и, пока выигравший Дазай будет вылавливать того рыжего, появится дополнительное время, чтобы изучить найденные записи. Так что эта ставка была самым настоящим золотым шансом. Усмехнувшись, Фёдор выбросил первую карту, которую Дазай тут же отбил. У Осаму на эту ставку были свои планы. Конечно, унизить этого рыжего придурка – потрясающее развлечение, но оно же послужит отвлекающим маневром, чтобы сделать ещё одну вылазку на разведку. Наверняка уже скоро всё утрясётся с комендантским часом к тому времени. Более того, теперь преподам никак не до Гоголя с его плохо спрятанным косяком, учитывая недавнее происшествие с Дзёно. Даже Фукучи ослабит бдительность, периодически навещая своего психа-любимчика. Это значит, можно спокойно удрать и ещё раз слазить в ту палату, где наверняка есть нечто более интересное. Конечно, одному туда лезть страшно, но ничего не стоит подбить на это Достоевского, рассказав ему обо всём, опуская подробности, и затем снова предложить сыграть в карты с интересной ставкой. Усмехнувшись про себя, Осаму отбил очередную карту, намереваясь закончить карточный поединок до отбоя. Как он будет гоняться за рыжим и собирать аудиторию, даже думать не хотелось. На это, в любом случае, времени будет более чем достаточно. *** … Эйс был в бешенстве. Я впервые облажался, уронив ведро с краской. В тот момент мне было чертовски страшно, а когда он двинул мне ногой – потемнело в глазах. Я не знаю, что он собирался сделать, потому что на секунду ослеп от боли, пытаясь вдохнуть воздух от удара в солнечное сплетение… но дальше ничего не произошло. Вернее, произошло. Мичи… он заступился за меня! Он ударил Эйса! Не знаю, насколько сильно, но у него кровь шла из носа. И вот тогда мне стало страшно по-настоящему, когда Эйс в ответ ударил Мичи – очень сильно, а затем… затем вытащил нож и полоснул ему дважды по лицу. До сих пор в голове его слова: “Это послужит тебе уроком. Будет напоминанием всякий раз, когда будешь смотреть на свое отражение в зеркале”. После этого Эйс ударил его еще несколько раз, а затем утащил в карцер. Я очень боюсь и пишу это, находясь в комнате один. Мне некому больше рассказать, кроме как этому дневнику. Никто не станет слушать, и у меня нет доказательств. Другие ученики боятся и не станут давать показания. Хоть бы Эйс ничего хуже не сделал. Он реально монстр. Я очень боюсь и волнуюсь за Мичи. Пожалуйста, пусть он вернется! Пусть всё будет хорошо… Далее шли какие-то штрихи из линий, что объясняло – автор дневника сильно нервничал. Чуя сразу же вспомнил тонкий шрам у Тачихары над бровью, слегка её пересекающий. Вот второго не видел, или, может, не заметил. – Так вот почему он пластырь носит, – вздохнул Эдгар, коснувшись в этот момент собственной переносицы. – Точно! Я никак не мог вспомнить, где второй шрам, или думал, что что-то упустил. И да, у Тачихары эти шрамы не единственные. – выпалил Чуя и резко замолчал. – Ты их… видел да? Накахара молча кивнул, пытаясь представить, что тут творилось. Судя по тому, что о Фукучи ни слова не мелькало, скорее всего, этот психопат Эйс был надзирателем до него. – Представляю, что тут до Фукучи творилось. Он строгий, но хотя бы не избивает и не творит вот такое. – По нервно сглотнул и отвёл взгляд от дневника. После прочитанного было не по себе. – Тут ещё записи есть. Дочитаем? – Чуя вопросительно посмотрел на Эдгара и затем покосился на дверь. – Даже не знаю. Надо про этого Эйса спросить у кого-нибудь, кто тут давно. Дочитать надо, конечно, но мне и после этого уже не уснуть. Слишком все жутко. – Ладно. Но Тачихара сам нарвался, если уж по-честному. – Ты шутишь?! Он же за него засту… Договорить Эдгар не успел, потому что дверь в комнату распахнулась, после чего почти кубарем влетел Гоголь. – Извиняйте за опозда… А что вы там делаете?! – он тут же подскочил к столу. – Эд мне с домашкой помогал. – быстро ответил Чуя, успев вовремя закрыть тетрадь. Правда, скрепкой не заложил, да плевать. Делиться такими подробностями с Гоголем не хотелось, учитывая, что он то ещё трепло. – Ааа, ботанили, пока меня ждали? Лучше б в карты поиграли – больше б толку было, – хихикнул Коля, плюхнувшись на пустующую кровать Тачихары. – Чёоорт, у Тачи кровать удобнее! Моя просела совсем. – Ты не мельтеши и притихни, а то нас спалят ещё по твоей милости. – цыкнул Чуя, передавая дневник Эдгару. Тот понимающе кивнул, думая, куда бы его припрятать от чужих глаз подальше, а затем, зацепившись взглядом за стоящий неподалеку рюкзак Чуи, незаметно бросил тетрадь туда. – Ты хотел рассказать подробнее, что там в карцере было. – мягко начал По. – Мы сами видим, что тут что-то происходит, но чёрт его знает, что именно. – А… да, ну да. В карцере… ну мы там с Дазаем в “крестики-нолики” играли, все тихо было. Потом надоело. Я своей ерундой страдал, и тут от Дазая записка прилетает. И в ней про то, что что-то там у Дзёно неладное в камере. Я подумал, что он прикалывается так. Осаму любит закошмарить своими байками, но я сам не промах. – Гоголь гордо приосанился после этих слов. – Ладно, а дальше? – Чуе не очень верилось в то, что он рассказывал, а ещё заинтересовало то, как он там играл с Дазаем в эти “крестики-нолики” и эти записки передавал. – Я в окно выглянул, значит. Там подтянуться надо – оно высоко достаточно. Где окно Дзёно, кто-то стоял, я вам отвечаю! И он был невысокого роста и в плаще. Я плохо рассмотрел – из моей камеры обзор был так себе. Но я его точно видел. Потом опять записка от Дазая, что там Дзёно, кажется, убивают. – А дальше что? – поторопил Накахара, все больше склоняясь к тому, что Гоголь и в карцере дунуть ухитрился. – Дальше… Ну, я прислушался. Там через все камеры проходят небольшие сквозные отверстия в соединительных стенах. Если ухо приложить – можно услышать, что в соседней камере происходит. Мне плохо слышно было, конечно, через камеру Дазая, но я вам отвечаю, Дзёно и правда орал, и ещё были звуки такие… будто его об стену швырял кто-то, или… я не знаю, в футбол им играли. – сообщив всё это, Николай позволил себе выдохнуть. – Ну и-ии? – Ну, я снова к окну, смотрю, а там уже никого. Только на решетке камеры Дзёно тряпка какая-то черная болтается. Тот, кто к нему пролез… я не уверен, но… но я его знаю. Это Акутагава. Он пропал в прошлом году. Они не ладили, нуу, он и Дзёно. Эдгар и Чуя переглянулись после того, как Гоголь замолчал. – А с Тачихарой этот Акутагава как? В смысле, ладил? – осторожно поинтересовался Эдгар после паузы. – Не знаю…тоже не очень, – Коля, словно пытаясь найти ответ, уставился в потолок. – Или нормально они… Я не помню, блин! – Ладно, но, предполагаю, они не особо общались, хоть и соседствовали, – продолжил По, подводя к волнующему его вопросу. – Бывает такое, что ты прям совсем чего-то не помнишь? У Чуи в этот момент глаза расширились от удивления. Он пытался понять, к чему этот вопрос, не имеющий отношения к теме. – Ага, бывало, – Гоголь невесело усмехнулся, – пока не допер, что это колеса дурацкие, которые Мори пить заставляет. После этого ответа оба приятеля уставились на него. – То есть, ты не помнишь, что было на посвящении? – спросил Чуя, мысленно прокляв Мори с его терапией. – Неа. Ну, я просто надрался, видимо, ахах… – Но почему ты помнишь про карцер? – Эдгар начал догадываться о причине, но хотел убедиться, услышав ответ напрямую. – Потому что я эту дрянь прятал под языком, а потом выплюнул. – захихикал Гоголь. – Прям в угол выхаркнул! Я давно понял, что что-то не так. И дело не в траве. Она такого эффекта не дает. Блин, пацаны, спасибо, что поверили мне! – Ну, мы сами замечали некоторые… странности. Хорошо, что теперь нас таких уже трое. – в голосе Эдгара слышалось облегчение. – Свалить бы отсюда нахрен, – вздохнул Гоголь, бросив взгляд в окно. – Ага, аж два раза, – фыркнул Чуя. – Тут как в тюрьме: колючка, охрана и собаки. Так тебе и дадут свалить. Пристрелят, едва покинешь периметр. – Пусть лучше пристрелят, чем вот это всё. – пробурчал Гоголь, опустив взгляд и рассматривая свои колени. Снова повисла тяжелая пауза, которую затем нарушил Эдгар неожиданным вопросом: – Слушай, а ты знал Эйса? Гоголь полными ужаса глазами уставился на него, а затем злобно прошипел: – Нашел, кого на ночь глядя упоминать… – Ты… его застал?! – вклинился Чуя. – Н-нет, но… мне рассказывали. И я видел его эту… пыточную. – Пожалуйста, расскажи, что знаешь, – попросил По, мысленно приходя в ужас от полученной информации. – А тебе зачем? – ужас в глазах Николая нарастал. – Нуу, мы тут обнаружили… – Не знаю, что вы обнаружили, но этот псих сдох как раз за месяц до моего прибытия. – Мы слышали, что исчез, – поправил Чуя. – Сдох, исчез, да похер! Главное, чтобы сюда не вернулся. Этот гад тут такое творил… Я отвечаю, в его комнате в карцере были кандалы, ошейник, железки страшные для пыток, ну и всякое… такое. Я не застал его – тут уже Фукучи был. Он отправил нас с Дазаем на штрафной ту жуткую комнату прибирать. На все вопросы отвечал, что это бывшая допросная, но мне Дазай рассказал правду, что это особая комната Эйса. – Пиздец, – вырвалось у Чуи. – А сам что об этом думаешь? Гоголь насупленно молчал, похоже, не желая продолжать неприятный разговор. – Ты же слышал про Танидзаки? Нуу… он... повесился. – Вы в это верите? – Николай вдруг захохотал. – Тут само по себе ничего не бывает! Ничего он не сам… – То есть?! – спросили хором оба. – Убили его, как и остальных. – Это Эйс сделал? – недоверчиво спросил По. – Мне почем знать? Я не хочу так же закончить и, думаю, вы тоже. – Как ду… – начал было Чуя, но тут свет настольной лампы противно замигал, а затем наступила темнота. *** Уже давно погасили свет, а карточная игра, как и хотел Фёдор, закончилась победой Дазая. Осаму ещё какое-то время радостно бушевал, но потом, к счастью, угомонился. Включив настольную лампу, Достоевский, которому спать совершенно не хотелось, дотянулся до книги. – Эй, ты опять ботанить собрался? – хихикнул Дазай со своей кровати. – Тебе какое дело? – Мне скучно! – Это твои трудности, – отчеканил Фёдор, ища нужную страницу, которую не успел ничем заложить. Читать, если честно, не особенно хотелось. Куда больше хотелось изучить страницы из дневника, которые он случайно нашел за батареей. Вот только не при Дазае – сразу полезет с тупыми вопросами, или, что ещё хуже, отберет и порвет эти листы на клочки, чтобы побесить. Потому, показательно вздохнув, Фёдор сделал вид, что ему ни до чего дела нет, кроме книги перед ним. Но, конечно же, Дазая это не остановило. Желая позлить и, заодно, привлечь внимание, Осаму резко дернул книгу на себя. Достоевский, злобно прошипев какое-то ругательство, наклонился, чтобы её поднять. В этот момент из кармана его брюк выпали сложенные в несколько раз страницы. – Ооо, а это что! – Дазай подскочил было к ним, но Фёдор успел на секунду раньше, упав прямо на эти страницы и не давая их забрать. – Не твоё… Свет настольной лампы замигал, затем противно замельтешил и погас вовсе. В комнате воцарилась полная темнота. – Федь! Эй, Федь! Там интересное что-то, раз ты так это прячешь? – Отвянь! – Достоевский попытался встать и нашарить выпавшие страницы. – Наверняка что-то важное, да? – Тебе какое дело? – Мне очень интересно, – в этот момент Фёдор снова упал на пол стараниями Осаму, а затем ощутил, как тот уселся ему на спину, придавив к полу. – Давай колись. Я не встану, пока не расскажешь. – Можешь рассказать мне страшилку на ночь – свет, думаю, не включится до утра, – хмыкнул Достоевский. – При условии, если расскажешь, что ты там прятал, – глумливо хихикнул Дазай. – Обойдешься. – Тогда, – промурлыкал Осаму, – мне придется выбить это из тебя другим способом. Достоевский ощутил его горячее дыхание на своем лице и хотел было брезгливо отвернуться, но ему это не удалось. Дазай навалился всем весом, придавив к полу и, заломив одну руку за спину, опустил вторую на шею. – Чего тебе нужно? – всё тем же безэмоциональным тоном спросил Достоевский, лихорадочно соображая, как выкрутиться. – Ты знаешь чего. – пальцы Дазая скользнули по шее, а затем бесстыдно нырнули под рубашку, коснувшись цепочки с крестиком, слегка ее натягивая. – Т-ты… – Я же говорил, что твой Бог тебя оставил, – промурлыкал Дазай в самое ухо и почти касаясь его губами. *** – Думаю, пора заканчивать и расходиться по комнатам, – вздохнул Эдгар, нервничая, что в такой темноте ноги переломает, хотя до седьмой комнаты отсюда было недалеко. – Тебе бы жаловаться. Мне до соседнего коридора переть, – пробурчал Гоголь. – Слушай, мелкий, можно я тут заночую? Тачи все равно… – Нет! – Тебе жалко что ли? – Я не хочу с утра огребать от Тачихары в двойном размере. – цыкнул Чуя, представляя, в какую ярость придет сосед по комнате, увидев весь этот бардак и, особенно, Гоголя, развалившегося на чужой кровати. – Успокойся, его раньше обе… – Тихо! Вы это слышали?! – оборвал Эдгар, находясь у приоткрытой входной и прислушиваясь. – Эд, отойди от двери, – пробормотал Накахара, ощущая нарастающую панику и также прислушиваясь. – И лучше закрой её. Он готов был поклясться, что слышал звук шагов, но не привычных строевых, как у охраны. Обычно такой звук происходит, если идти босиком по мокрому полу… Эдгар отпрянул от двери, толкнув её вперед, и отошел на несколько шагов, после чего, прислушавшись, взлетел на кровать Чуи, поджав под себя ноги. – Вы же тоже слышите, да?! Шлепающие шаги мокрых ног, словно в подтверждение его слов, приближались к пятому номеру. – Я лучше в окно, чем через дверь, – прошептал Гоголь, вжавшись в подушку. – Видите, я не врал. Мы же не укурились тут все и… – Тихо ты! – синхронно зашипели оба. В комнате вновь воцарилась тишина, а затем шаги стали слышны у самой двери, где и замерли. Вся троица уставилась на дверь, насколько позволяли постепенно привыкшие к темноте глаза. Ничего не произошло и даже пришло какое-то облегчение от того, что всё это было не более чем обманом слуха из-за внезапно отключившегося электричества. – Н-надо все же расходиться, – выдавил из себя По, с опаской косясь на дверь. – Ты уверен? – шепотом спросил Чуя, продолжая прислушиваться. Молчал только Гоголь, видимо, думая, как ему добраться в такую темень до своего номера. Через какое-то время настольная лампа мигнула, противно помельтешив, а затем слабо осветила часть комнаты. Все трое одновременно выдохнули. Эдгар соскочил с кровати и подбежал к двери, приоткрыв её и выглянув наружу. Перед ним предстала только видимая из закутка часть пустого коридора, слабо освещенная дежурными лампами. – Ладно, до завтра, – тихо бросил он, махнув приятелям на прощание, и выскользнул за дверь. Гоголь и Чуя помахали в ответ, боясь нарушать тишину. Буквально через несколько секунд свет снова мигнул и погас. – Черт, там же Эд! Надеюсь, он… – договорить Чуя не успел, услышав противный скрип несмазанных петель. Видимо, Эдгар решил вернуться. – Уфф, ну ты и напугал! Заходи давай! Посидим до… – Дебил полуторный! – проскулил Гоголь с соседней кровати, указывая на дверь, – ты зачем… зачем ты ЭТО впустил?! – добавил он дрожащим голосом. Накахара хотел было выругаться в ответ, но сперва посмотрел в ту сторону, куда указывал Николай, и слова застряли в горле. Вместо Эдгара у открытой двери стояла та самая девочка, которую он видел у подсобки, а затем в коридоре. Под ней растекалась лужа из грязи и копоти. Неестественно повернув голову на звук, девчонка рваными шагами направилась к его источнику, оставляя хлюпающий звук мокрых ног. – Отче наш, Иже еси… на небесе́х! Да святится имя… Твое, да прии́дет Царствие Твое, да будет во…ля Тво..я, яко на… небеси́ и на зем… – бормотал что-то непонятное Гоголь, вжимаясь в угол. Чуя понятия не имел, что за абракадабру бубнит Николай, но хотелось шикнуть на него, чтобы замолчал. Но не успел: мертвячка, среагировав на звук и подойдя к кровати, где продолжал бубнить Гоголь, наклонилась под неестественным углом, и начала принюхиваться, как оголодавшая собака. Гоголь резко замолчал и замер, зажмурив глаза и уже забив на молитву, которую вспомнил от страха, а затем от того же страха забыл. Он успел рассмотреть изуродованное разложением и плесенью лицо и даже что-то вроде многоножки, мелькнувшее в пустой глазнице. Издав тихий всхлип, Николай вытащил цепочку с крестиком, направив его в сторону незванной гостьи. – И-и-изы..д-ди… Кажется, то, чему в детстве бабушка учила, всё-таки работало. Девчонка, склонив голову на бок и, улыбнувшись провалом рта с черными осколками оставшихся зубов, повернулась и направилась к кровати Чуи. Молитв Накахара, естественно, не знал, а ещё понятия не имел, что ему делать. Среди всех этих тревожных мыслей мелькнуло и беспокойство за Эдгара, который, неизвестно, добрался ли до своего номера. В ушах отдавался мерзкий хлюпающий звук шагов, а вонь разложения, казалось, ещё месяц не выветрится из носа. Хотелось, чтобы всё это было дурным сном, и ещё больше хотелось проснуться. Сейчас ненавистный будильник, звук которого он проклинал каждое утро, был нужнее воздуха. Накахара сжался, ощущая спиной холодную поверхность стены с облупившейся краской. Почувствовав, как на его запястье в месте пореза легла скользкая холодная ладошка, он лишь сжал зубы и сильнее зажмурился, повторяя про себя, что это всего лишь сон. Вдохнув отвратительные миазмы разложения, которые, казалось, через нос в самый мозг пробрались, он пытался не зареветь от страха, понимая, что бежать некуда и выкрутиться – тоже. – Уй–д-ди… я не..знаю.. где твой… брат… Не знаю! Спро…си у Тачи…хары… мать твою! Смрад становился невыносимым, к горлу подкатила тошнота, а холодные мертвые пальцы сильнее сжимались на запястье. В этот момент мигнул свет настольной лампы, а затем она стала светить ровно и ярко. Хватка исчезла вместе с тошнотворным запахом разложения. Чуя успел увидеть мёртвую девочку лишь краем глаза, но готов был поклясться, что в этот миг, освещаемая лампой, она выглядела не как оживший труп, а как обычный ребёнок. Лампа в момент исчезновения призрака слегка замерцала, и затем свет стал ровным и относительно ярким. Всё закончилось, по крайней мере, на какое-то время. Чуя и Николай, приходя в себя, молча уставились друг на друга, а затем, не сговариваясь, спрятались каждый под свое одеяло. Выключать свет никто не стал. – Надеюсь… Эд успел. – тихо сказал Чуя, даже не собираясь выгонять Гоголя из комнаты. Вдвоем, хотя бы, не так страшно. – Надеюсь… увидим его утром. Я очень на это надеюсь. – также тихо ответил тот, укрывшись одеялом с головой. – Слушай… а что ты там бубнил? – Молитву… только хреново она работает, – тяжело вздохнул Николай, плотнее завернувшись в одеяло и отворачиваясь лицом к стене. *** Эдгар едва успел выбежать из закутка, где располагался пятый номер, когда свет снова погас. Обернувшись и увидев странный силуэт у двери пятой комнаты, По, чудом сдерживая вопль, стартанул по коридору. За всю жизнь он не бегал с такой скоростью, как сейчас, оказавшись у своего седьмого за считанные секунды. Отдышавшись и поглядывая в сторону закутка с пятым номером, Эдгар пытался убедить себя, что никакой девочки там не было, и что это просто расшалившееся в темноте воображение жестоко с ним пошутило. Но отчего-то мельком увиденный образ девочки в грязной пижаме не желал уходить из памяти. Тряхнув головой, По осторожно открыл дверь, стараясь не наделать шума, а затем, заперев её, быстро юркнул в кровать. – Блин! Это ты! – воскликнул, затем выдохнув, Рампо. – Ты где был?! – Я…нигде, – быстро отмазался По, не понимая, какого черта Рампо занял его кровать, и радуясь, что не видно в темноте, как от смущения горят щёки. – А чего ты… в моей кровати делаешь? – Это ты мне скажи, – хмыкнул Эдогава, – как ты умудрился перепутать свою кровать с моей. – с иронией добавил он, дотянувшись до выключателя настольной лампы. – Что?! Ой! – только сейчас, когда лампа осветила часть кровати, до Эдгара дошло, что он действительно ошибся в темноте, спутав расположение с комнатой Чуи. – Извини, я не… – Да ладно, могу подвинуться, – хихикнул Рампо, – но все же, скажи, куда ты носился среди ночи? И не надо врать. Ты холодный как труп, да еще и трясешься как осиновый лист. – он сел на кровати, скрестив руки на груди в ожидании ответа. Стало понятно, что отпираться – глупая затея. По также сел на кровати, пытаясь согреться одеялом, сохранившим тепло. – Ну, Чуя попросил немного с ним побыть. Ему… после вчерашнего, сам понимаешь… Говорить всю правду он не собирался. Неизвестно, чего от Рампо можно ожидать. Мало ли, сдаст Мори, и тот напичкает своими таблетками, вызывающими амнезию. – Ну, мне бы сказал. Вместе бы к нему зашли. А чего трясешься так? – Эдогава понимал, что Эдгар что-то не договаривает, но сейчас не собирался донимать вопросами. Утром контрольная по математике, и надо бы поспать им двоим хоть сколько-то. – Резко свет выключился, я…поскользнулся и упал. Испугался... – пробормотал По, вытягиваясь на кровати и зарываясь лицом в подушку. Надо было возвращаться в свою, но этого сейчас ужасно не хотелось. Рядом с Рампо было спокойно и тепло. Хотелось ещё минуту вот так полежать, чтобы согреться и успокоиться. Он закрыл глаза, стараясь отогнать тревожные мысли. – Будем считать, я тебе поверил. – шепотом ответил Рампо, выключая свет. Естественно, он ни на секунду не поверил во все эти отмазки, но спросить время ещё будет. Отодвинувшись подальше к стене и мысленно проклиная узкую кровать, Рампо укрыл мгновенно уснувшего Эдгара одеялом. *** Когда Мичизу открыл глаза, в лаборатории было практически темно, не считая света красной аварийной лампы. От стола его, судя по свободным запястьям, уже отстегнули, что не могло не радовать. Приняв сидячее положение, Тачихара огляделся. Кроме него, больше никого в лаборатории не было. Соседний стол, на котором до недавнего времени лежал Дзёно, теперь пустовал. Самым рациональным объяснением было, что Сайгику перевели в медблок, где ворчливая Йосано наверняка успела вынести ему мозги за полученные травмы. Впрочем, Мори тоже не наблюдалось. Дверь в его кабинет, соседствующий с лабораторией, была приоткрыта, и за ней всё та же темнота, что и вокруг, не считая упомянутого дежурного освещения. Свои кроссовки и жилет Тачихара нашел там же, где и оставил, что не могло не радовать. В лаборатории было достаточно прохладно. Одевшись, он осторожно зашел в кабинет. Благодаря тусклой дежурной лампе видимость, все же, была хоть какая-то. О присутствии директора напоминали заваленный документами стол с микроскопом и чашка с остатками кофе. Даже легкий кофейный аромат всё ещё витал в воздухе, свидетельствуя о том, что директор покинул лабораторию относительно недавно. То, что Мичизу проснулся слишком рано, скорее всего, было по причине того, что Озаки, разбудив до этого, выдала слабую дозу снотворного. Заняться было совершенно нечем, а вернуться в общежитие и напугать тем самым до смерти соседа по комнате – самая тупая идея, как и вообще уйти, не предупредив о том Мори. Проще дождаться утра, отчитаться перед директором и свалить с чистой совестью. Ну а пока сна ни в одном глазу, можно изучить кабинет. Правда, здесь было мало чего интересного, однако, взгляд Тачихары приковал длинный ряд маленьких выдвижных ящиков, напоминающих библиотечные, у дальней стены. Самые нижние были опечатаны. Видимо, то, что хранилось там, директор собирался отправить в архив. Один из этих выдвижных ящиков заманчиво дразнил сорванной печатью. Присев и осторожно отодвинув её, Мичизу заметил выгравированную на деревянной плашке дату, вернее, только год. – Семь лет назад… Кажется, тогда был второй пожар? – высказал он мысль вслух, выдвинув ящик. Там обнаружились карточки, похожие на библиотечные абонементы. Вот только к этим самым абонементами они никакого отношения не имели. К каждой карточке было прикреплено фото ребёнка, ниже значились данные, включая рост, вес, группу крови и метки о перенесенных заболеваниях. Быстро просматривая черно-белые фото незнакомых ему детей, Тачихара замер, разглядывая фото растрепанного мальчишки со знакомым взглядом, полным любопытства. – Дазай?! Какого черта?! Мичизу снова пролистал карточки, периодически поглядывая на входную дверь. На этот раз попалось кое-что ещё более странное. Карточка его последнего соседа по комнате, пропавшего в прошлом году. – Твою мать, ещё и Рюноске… Он и Дазай были здесь ещё со времен приюта?! Сравнив карточки, где совпадал год пребывания под старым названием “Частное заведение для детей-сирот “Сонная Тропа”, Тачихара отложил в сторону карточки Дазая и Акутагавы. Ещё раз перепроверив остальные, которые были в ящике, он заметил одну особенность. Некоторые карточки были помечены чёрным крестиком. В голову пришла самая ужасная догадка о том, что те, на чьей карточке был крестик, погибли в приюте во время пожара, но Акутагава и Дазай сумели выжить. Ну и ещё те, на чьих карточках крестика не было. Таким же, как и те двое, везунчиком, оказался Ацуши Накаджима – тихий пугливый парнишка, который, кажется, до сих пор проживал без соседа и лечился от нервного срыва с прошлого года. Не найдя больше ничего интересного, Мичизу вновь просмотрел все три карточки, думая, что делать теперь с этой информацией и как поступить. Карточка Рюноске, которую он снова повертел в руках, показалась плотнее, чем две другие. Присмотревшись, Тачихара понял, что она склеилась с чьей-то ещё. Осторожно отсоединив карточки, он бросил взгляд на четвертую. С затёртого старого фото застенчиво улыбалась малышка лет шести со светлыми глазами и длинными черными волосами. Пробежав глазами по данным в карточке, он сжал ее в руке и тяжело вздохнул: – Гин… вот, значит, как тебя зовут. Эту девочку он начал видеть очень давно, с разной периодичностью. И только спустя почти три года ему в руки попала информация о ней. Он слышал от своего последнего соседа, что его сестра пропала, и он целенаправленно попал в “Сонную тропу”, чтобы отыскать её. Что ещё более странно – на карточке Гин вместо крестика был знак вопроса. Получается, её так и не нашли. Зато теперь понятно, почему… Внезапный скрип за спиной заставил Мичизу обернуться и замереть. У маркерной доски на стене кабинета, едва дотягиваясь, стояла маленькая Гин, и выглядела она будто только что сошла с фото на карточке. Девочка заинтересованно посмотрела на Тачихару, затем улыбнулась и вывела стрелку чёрным маркером, который издавал жалобный скрип от нажатия. За ней появилась следующая стрелка, затем ещё одна. – Вниз, вниз, влево… затем вправо и снова влево… – Тачихара подскочил, принимая вертикальное положение. – Как я раньше не понял, когда ты мне их показывала. – приблизившись к доске, он взял маркер и схематично начертил план здания, который был на каждом этаже, а затем провел линию, как указывали стрелки. – Ты говоришь про ходы под пансионом?! Малышка кивнула, затем снова провела стрелку и нарисовала крестик. Так помечали пункт назначения на картах. – Надо пройти через карцер и эту чертову комнату… верно? Она снова кивнула. – Ты… ты была там? Это Эйс тебя… Маленькая Гин отрицательно покачала головой, не дав договорить и, взяв за запястье, тихонько дёрнула за руку, указав направление ко входной двери. – Ты хочешь, чтобы мы пошли туда сейчас? Опять кивок вместо ответа. Дверь из кабинета открылась с характерным щелчком, открывая вид на коридор. Затем малышка снова нетерпеливо дёрнула за руку. Мичизу молча повиновался, идя за ней следом. Гин вела не к выходу в пансион, а в противоположную сторону – к закрытой его части, если вспомнить план здания, которая заканчивалась тупиком. У этого тупика малышка стала тянуться к побитой временем табличке с номером сектора, прикрепленной слева к стене. Тачихара коснулся таблички, ощутив, что она еле держится. Повернув её, он затем отпрянул: глухая стена тупика, с гулом, подбросив вверх облако пыли, отошла в сторону, открывая спуск. – Черт… как ты там оказалась?! Девочка не ответила, спустившись на несколько ступеней и требуя следовать за ней. – Ладно, терять мне нечего. Давно пора было тебя найти. После этого Мичизу шагнул в темноту вслед за маленькой Гин, услышав, как стена с глухим шорохом закрылась за спиной, погрузив в полную темноту.