Жёлтый цвет

      Когда лёгкое замешательство, вызванное появлением принца де Субиз, проходит, Рене первой после Нанетты устремляется к Франсуа де Рогану в надежде изучить его натуру. Он, пожалуй, низковат ростом, полноват, и, кажется, близорук, поскольку подслеповато щурится, пытаясь рассмотреть собеседника, но манеры его приятны и ненавязчивы, шутки уместны, а непринуждённость, с которой Франсуа подает жене руку и ведёт беседу, по-настоящему подкупает и располагает к себе.       Он говорит о погоде в Париже, сетует на управляющего поместьем, не проявляя, впрочем, сильного недовольства, рассказывает несколько свежих анекдотов, подслушанных в столичных салонах, и смотрит на Нанетту с заботливым участием. Своими повадками принц Субиз напоминает Рене слона, что обучен хитрым трюкам и выставлен на потеху публике. Неторопливо прохаживаясь с натянутой, как тетива, Нанеттой по берегу канала, он приноравливается к шагу супруги, степенно кивая в ответ на её сбивчивый монолог и деликатно поглаживая по руке. В подарок Франсуа привёз жене книгу с золотым обрезом.       — Шекспир, — говорит он, слегка смущаясь, — я слышал, вы находите его сочинения увлекательными.       Бедная Нанетта то краснеет, то бледнеет, но держится на удивление уверенно. Она чинно благодарит супруга, принимая у него из рук подношение, но не может сдержать радостного возгласа, увидев томик сонетов любимого поэта.       — Это прекрасно. — Глаза её затуманиваются от признательности. — Вы угадали, месье. Благодарю вас.       Нанетта запечатлевает робкий поцелуй на щеке супруга, отчего тот вдруг розовеет и опускает взгляд.       — Рад, что сумел угодить вам, мадам, — бормочет он.       Рене кротко вздыхает. До чего милы эти двое, и как же горько и обидно сейчас Оливье. Окажись принц Субизский скверным человеком, симпатии Нанетты были бы не так преступны, но теперь, когда Франсуа приехал и показал себя галантным кавалером, как, наверно, мучительна и ей, и её избраннику собственная нежданная привязанность.       — Что вас гложет, мадемуазель?       Лу. Взволнованный, почему-то растрёпанный, со сбившимся на бок шейным платком. Рене кусает губы, чтобы не рассмеяться: уж больно потешный у её возлюбленного вид.       — Вы участвовали в скачках, месье? — не сдерживается она и по-хозяйски поправляет платок. Вот так гораздо лучше.       На них тут же устремляются любопытные взгляды. Рене самодовольно берёт Лу под руку и отводит в сторону. Не на что тут смотреть.       — Одна из королевских борзых выбежала из загона и отправилась в огороды, — поясняет Лу, охотно следуя за Рене. — Хоть я теперь и не великий ловчий, но попытался поймать эту негодницу.       — И вам это удалось? — с улыбкой уточняет Рене. Взгляд любовно скользит по расстёгнутому жилету Лу.       — Прямо на капустных грядках, — смеётся тот. — Боюсь, что не видать нам теперь урожая.       — Невелика беда. — Рене пожимает плечами. — Я не ценитель капусты.       — В этом мы с вами похожи. Рад, что вам теперь весело. Так о чём же вы печалились?       — Я размышляла о вашей сестре и её супруге. Это, кажется, его второй брак?       — Да. Первая жена, мадам де Лионн, к несчастью, умерла при родах. Ребёнок тоже не прожил и дня.       — Как это грустно. И всё же Нанетта ещё так юна…       — Франсуа — сын брата нашей матушки. Нанетте было пятнадцать, когда они обручились.       — Обручиться, ничего не зная об избраннике! — воскликнула Рене. — Ни его пристрастий, ни недостатков. Доверить свою судьбу тому, кто знаком лишь по куртуазным беседам и танцам. Как это всё же странно.       — Разве браки не заключаются подобным образом? — возразил Лу. — Ваши родители долго знали друг друга до свадьбы?       — О нет. — По лицу Рене скользнула печальная улыбка. — Наоборот, отец влюбился как мальчишка при первой же встрече. Он до сих пор горюет о маме, и толком не оправился от её смерти. Она ушла слишком рано. Папа говорит, что всё равно считает себя редким счастливцем — мама была его сердечным другом.       — Я понимаю его. — Лу кивнул. — Не всем дано найти родственную душу.       Слова повисли между ними в воздухе.       — А мы? — несмело продолжил Лу. — Вы думаете, мы смогли бы… стать друг для друга кем-то важным?       Рене чувствует, как волна удушья сдавливает грудь.       — Возможно. — Она отводит взгляд. — Если попытаться. Мы выяснили, что оба не любим капусты.       Шутка не удаётся, Лу смотрит на неё почти с обидой. Ну что ей стоит признаться в чувствах, ведь они уже были близки. Но внутри нее сидит некто осторожный и пугливый, призывая Рене к молчанию. Герцог Роган дорог ей, и всё же… Как он воспримет приглашение на вечер к принцу Орлеанскому? И что она, Рене, знает о его прошлом, в котором осталось много тайн? Мысль о предстоящем визите к брату короля не даёт покоя, и она решается:       — Шевалье Филипп пригласил меня сегодня на игру в карты вместе с принцем. Он будет рад видеть и вас.       — Весьма польщён, — ухмыляется Лу. — Попасть в круг избранных Месье большая честь. Я вам обязан, мадемуазель.       Прозвище принца колет Рене ядовитой булавкой, и она виновато смотрит на Лу.       — Приглашение можно и отклонить, пусть речь идёт о картах и вине, и только. Мне показалось неуместным, что теперь, когда мы с вами… — Она запнулась. — …Проводим вместе досуг, нас побуждают к участию в подобных развлечениях. В том нет нужды.       — А вам хотелось бы? — мягко спросил Лу. — К чему лишаться удовольствий, если в них есть потребность? Когда-то я и сам был охоч до ласк Его Светлости, и не стыжусь этого. Те времена прошли. Но если вам угодно…       — Ах нет! — воскликнула Рене. — Нисколько. Я и не знала, что вы и монсеньор были связаны чувством. То, что между нами происходит… Мне трудно подобрать слова. И я боюсь разрушить то, что есть. Сошлюсь на головную боль, принц извинит меня.       — Едва ли это можно было назвать чувством, — не согласился Лу. — Мы весьма приятно проводили время вместе, не скрою, но истинной близости между нами не возникло. Утехи для тела не есть отрада для души. С вами всё иначе. Рене, вы мне дороги. Но я не стану мешать вам и лишать того, что мило сердцу.       — Ваше благородство делает вам честь, месье. — Рене совсем смутилась. — И мне чрезвычайно приятна ваша забота. Знайте же, что ваше общество я предпочту любому прочему, и тем самым не поступлюсь своим удовольствием.       — Отрадно это слышать. — Улыбка освещает лицо Лу. — В таком случае не откажите мне в просьбе насладиться вашим обществом на вечерней прогулке на лодках. В прошлый раз нам помешали, если помните.       — Надеюсь, дофину не придёт в голову повторить свою шалость. — Рене задумчиво смотрит на идущих впереди Нанетту с супругом. — Я с удовольствием принимаю ваше приглашение, месье.

***

      Из красной гостиной короля доносится приглушённый девичий смех, похожий на звук колокольчика. Александр чуть поднимает брови и продолжает инспектировать новую партию платьев, что с утра доставили из Парижа для Его Величества. Людовик затеял представление «Сна в летнюю ночь», в котором жаждал принять самое деятельное участие, и в силу жадности своей натуры никак не мог определиться с ролью. Ему хотелось быть то Паком, то Тесеем, то Лизандром, то всеми сразу, и подданные с ног сбивались, заучивая реплики, чтобы через час узнать о том, что роль отдана другому.       Казна трещала по швам, как плохо пришитая подкладка, но королю и горя было мало: в порыве вдохновения он осыпал придворных золотом, желая услышать осанну его актёрской игре. Весьма, надо сказать, скверной игре. Александр со сдержанной иронией наблюдал за потугами Людовика на театральных подмостках: Его Величество превосходно танцевал, но и только. Стоило ему открыть рот, как магия искусства испарялась: Людовик хлопотал лицом, не знал, куда деть руки, и то застывал истуканом, то бестолково мельтешил по сцене, повергая в смятение других актеров. Никто не смел сказать Его Величеству и слова упрёка, тогда как сам он считал себя корифеем в изображении разных персонажей, и полагал, что так думают и другие.       Тем комичней было видеть досаду партнёров короля по пьесе, когда им в первый раз доводилось играть с Людовиком. Досада, впрочем, быстро сменялась опасением: Его Величество в экстатическом порыве так размахивал руками, что мог запросто отвесить пощёчину зазевавшемуся актеру и этого не заметить. Государева оплеуха, при всей её случайности, не отличалась лёгкостью, а потому те, кому случалось подыгрывать Людовику, предпочитали держаться от короля на почтительном расстоянии, подавая реплики чуть ли не из-за кулис. Его Величество, казалось, ничего не видел, и часто просил придворных помочь ему с той или иной сценой, дабы лучше вжиться в роль.       Александр быстро научился распознавать порывы государя к искусству, и старался исчезнуть из поля зрения правителя до того, как Людовика охватывало горячее желание в очередной раз услужить Мельпомене. Сейчас же, судя по звукам, доносившимся из красной комнаты, в качестве жертвы Людовик избрал мадемуазель де Фонтанж.       — До того, как я увидела Лизандра, Афины казались мне раем, — произнесла Анжелика за стеной. — О, тогда какие милости в моей любви, что он превратил рай в ад.       Мадемуазель де Фонтанж верно интонировала, и Александр остановился, очарованный проникновенностью её голоса. Говорила ли она теперь о Лизандре или о самом Людовике? Насладиться игрой Анжелики, однако, не удалось: двери залы распахнулись, и в комнату вошла Мария Терезия.       — Моя королева. — Александр поспешно склонил голову. Произнёс он это достаточно громко, в надежде быть услышанным Людовиком и его новой фавориткой. Но тщетно: увлечённые сюжетом Его Величество и Анжелика и не подумали оборвать игру.       Людовик, нервно: Любовь моя, давайте сразу перейдём ко второй сцене второго акта. Мне кажется, она требует проработки.       Анжелика, покорно: Как скажете, сир. Я готова.       Людовик, с чрезмерной страстью: Любовь моя! Устала ты блуждать, но признаюсь, что сбился я с дороги. Не хочешь ли поцеловать…       Людовик останавливается, слышен шелест страниц: Так, погодите, там не так. Где же оно… А, вот. (Прочищает горло, настраивается): Не хочешь ли прилечь и подождать, чтоб новый день рассеял все тревоги?       Анжелика, с выражением: Ну что ж, тогда найди себе приют, а я на мшистый склон прилягу тут.       Слышен скрип отодвигаемой мебели.       Людовик, с вожделением: На тот же мох и я прилягу тоже: одно в нас сердце, пусть одно и ложе!       Мария Терезия со страданием в глазах смотрит на Александра.       Александр, громко: Чем могу быть вам полезен, МОЯ КОРОЛЕВА?       За стенкой слышны испуганные восклицания и недовольный возглас Людовика.       Мария Терезия, с мольбой в голосе: Я хотела бы переговорить с Его Величеством с глазу на глаз.       Александр, невозмутимо: Конечно, мадам. Прошу подождать вас, я извещу Его Величество о вашем визите.       С каменным выражением лица Александр стучится в красную гостиную.       — Войдите! — отрывисто говорит Людовик, прежде чем его камердинер произносит хоть слово.       В комнате душно от расставленных повсюду свечей при плотно задернутых шторах. Анжелика де Фонтаж в распущенном корсете с виноватым видом вжимается в кресло. Людовик поспешно поднимается с колен возле её ног и недовольно взирает на Александра.       — Бонтан! — В голосе Людовика гремят громы и молнии. — Что за срочность?       — Ваша супруга хочет беседовать с вами, — делая ударение на слово «супруга», отвечает Александр.       — Как все некстати. — Людовик морщится. — А нельзя её как-нибудь задержать? Мы с мадемуазель (он кивает на стушевавшуюся Анжелику) репетируем.       — Боюсь, что дело не терпит отлагательств, сир, — твёрдо произносит Александр.       Король с обречённым видом вздыхает.       — Я так устал, — сообщает он в пространство, — так измучился… Уведите мадемуазель, Бонтан.       — Да, сир. — Александр подходит к Анжелике и с поклоном протягивает ей руку. — Следуйте за мной, мадемуазель.       На одной из стен красной гостиной, прямо за креслом, где расположилась мадемуазель Фонтанж, была резная выемка. При аккуратном нажатии на неё стенная панель сдвинулась, открыв секретный проход, из которого тут же пахнуло холодом и затхлостью.       — Прошу вас, — бесстрастно произнёс Александр ошеломлённой Анжелике, беря свечу, — обопритесь на меня, мадемуазель, здесь довольно темно.       Стенная панель захлопнулась, отделяя камердинера и новую фаворитку короля от Людовика и Марии Терезии.