Жёлтый цвет

      Дофину скучно. С утра мама объявила, что он наказан из-за вчерашней выходки с лодкой, и весь день ему запрещается: 1. покидать комнату 2. есть сладкое 3. играть с Николя и Венсаном. Всё, что ему можно, это: 1. тренироваться читать, писать и считать 2. думать о своём поведении 3. смотреть в окно. Последние два пункта можно совмещать, хотя это и необязательно. Маленький Луи внимательно слушает, кивает, дожидается, пока за мамой закрывается дверь, и идёт играть в солдатиков. О них не было сказано ни слова, а что не запрещено, то разрешено. «Сдавайся, подлый трус! — говорит дофин, двигая крохотные фигурки. — Сдавайся, или я из тебя отбивную сделаю!»       Неприятель, напуганный перспективой превратиться в чей-нибудь обед, тут же признаёт поражение. Луи бросает фигурки на пол. Играть одному, без Николя или Венсана, совсем невесело. Да и какой в том интерес, если никто не запрещает ему возиться с солдатиками и не упрашивает заняться ненавистной грамматикой? Дофин тяжело вздыхает и приникает носом к стеклу. Со стороны улицы приплюснутый нос похож на зефирину, белую, с красной пимпочкой в центре, и маленький Луи корчит рожицы пролетающим мимо окна бабочкам, передразнивая придворного шута. Ему отчаянно хочется, чтобы кто-нибудь: Николя, или Венсан, или Жюль прошли мимо его комнаты и заметили, какую потеху он придумал. Но, как назло, двор пуст, одни только стрекозы с мотыльками летают туда-сюда, как мячики при игре в жё-де-пом.       Жаль, что мама так рассердилась. Луи ведь не сделал ничего плохого! Он мечтал о том, что когда вырастет, то станет пиратом, как месье Франсуа Олоне, о чьих приключениях ему рассказывал Жюль. А какой же пират без своего корабля? Как ему отправляться в дальнее плавание, если Луи даже близко подходить к воде не разрешалось? И стоило ему улучить момент и найти лодку, как пожалуйста — его няньки подняли дикий крик. Ну, подумаешь, судно перевернулось. Все великие мореплаватели терпели кораблекрушения. Какое же путешествие без приключений?       Он и испугаться-то толком не успел, как ему на выручку пришёл герцог Роган. И кто его только просил. Папа ещё слёзно благодарил этого рыжего долговязого франта, а мама так и вовсе задушила в объятиях. Не то чтобы маленький Луи точил зуб на рыжих, совсем нет. У мадемуазель де Ноай, которая покорила дофина своим умением швыряться вазами и залезать в окна с почти мальчишеской ловкостью, волосы тоже были цвета сочной морковки. Просто она не мешала веселью Луи и не пыталась спасти его зазря, в отличие от месье Рогана. Что-то подобное он и сказал маме, когда та хорошенько отругала его за проделки и велела выказать благодарность спасителю. Дофин, как существо сознательное и вежливое, выдавил тихое «спасибо», оставшись, впрочем, при своём мнении. Повторно оповещать об этом взрослых он не решился, у мамы и без того был очень печальный вид.       Когда-то та много смеялась, пела и играла с маленьким Луи. Он засыпал под мамины колыбельные. Он просыпался с её улыбкой. А потом что-то случилось, словно маму заколдовала вредная колдунья, и она сделалась очень грустной. Мадемуазель Жаксон, его гувернантка, частенько злясь на маленького Луи, приговаривала, что он скверный мальчик, и своими поступками огорчает родителей. Но Луи не думал, что причина в нём: от отца проделки отпрыска старались скрывать, чтобы лишний раз не беспокоить, а мама начала грустить ещё задолго до этого.       Противная мадемуазель Жаксон. Каждый раз, когда она своим скрипучим, похожим на звук несмазанного колеса, голосом, начинала читать Луи нотации, он представлял, как однажды вырастет, станет волшебником и превратит гувернантку в жабу. Большую такую, с бородавкой на носу, и выпустит её на берег Сены — пусть там квакает. Он поделился своими фантазиями с Николя, и когда тот заметил, что за подобное могут и наказать, Луи не задумываясь ответил, что волшебника вряд ли кто-то поставит в угол — испугаются. А если всё же посмеют, то он всех заколдует в летучих мышей. На немножко, чтобы подумали над своим поведением, пока Луи будет бороздить моря и океаны в кругосветном плавании (становиться пиратом он не передумал).       План был решительно одобрен, при условии, что Николя отправится вместе с дофином. Брать с собой Венсана Луи отказался: тот много воображал и однажды не захотел отдать Луи найденный во дворе луидор. Николя признал, что за подобное и правда оставляют дома. Дофин вздохнул. На волшебника ещё нужно было выучиться, а пока что приходилось тосковать в четырёх стенах, не представляя, чем заняться. Возможно, если он выйдет из комнаты и погуляет по галерее, скука уйдёт. Никто и не узнает, если не шуметь, а просто пройтись мимо чужих комнат. Он даже на кухню не заглянет, хотя сегодня к ужину на десерт обещали подать его любимые пирожные с шоколадной посыпкой, и если хорошенько попросить кого-нибудь из слуг, можно получить свою порцию раньше остальных.       Дофин покосился на мадемуазель Жаксон. Прислонившись к спинке стула, та дремала, о чём свидетельствовал совершенно немузыкальный храп. Бородавка на её носу, крупная, мясистая, покачивалась в такт дыханию. «Как есть жаба», — подумал дофин и тихонько выскользнул из комнаты. В любое другое время он наткнулся бы на пару-другую гвардейцев, что были призваны денно и нощно охранять Его Светлость, но сейчас большинство из них, в том числе друг дофина Оливье, отправились на войну, потому что они, как говорил учитель, составляли наёмную армию. Наёмники. Это слово дофину почему-то не нравилось, оно казалось ему каким-то склизким и затхлым. «Твой папа платит им деньги, и они его поэтому защищают, — объяснил маленькому Луи Венсан, — как только кто-то предложит им больше, гвардейцы станут защищать уже других». Дофин тогда очень расстроился и даже немного поплакал: кому понравится, что с тобой дружат только из-за денег. После Оливье его успокоил и заверил, что готов отправиться за Его Светлостью хоть на край света, если понадобится, но всё же…       Так или иначе, сейчас комната никем не охранялась из-за нехватки людей, и маленький Луи мог спокойно гулять, не опасаясь быть пойманным. Дофину нравилось фланировать по галереям: западной и восточной, южной и северной. Туда-сюда, как иголка при шитье в руках проворной служанки. Как поплавок на воде. Как стрекозы на берегу Сены. Можно ходить неспешно, вразвалочку. Так передвигался Жак-Бенинь, словно кто-то привесил к его одежде мешочки с песком, и те немилосердно тянули его за щиколотки, вынуждая замедлить шаг. Можно семенить, быстро-быстро перебирая ногами. Так ходили фрейлины из-за пышных юбок, шуршали тяжёлой тканью по полу, задирали нос, будто они важные птицы. А можно шагать уверенно, как месье Бонтан. У него поступь человека, который точно знает, что сказать и что сделать, и у которого нет времени на всякие глупости. Сегодня маленький Луи решает перевоплотиться в королевского камердинера: он идёт по каменным плитам, широко расставляя обтянутые чулками ноги и поминутно исследуя пространство, чтобы не попасться. Он идёт мимо комнаты мадемуазель де Ноай, из которой доносится пение, мимо комнаты принцессы Субизской, где слышен мелодичный, похожий на перезвон колокольчиков, смех, мимо комнаты мадемуазель де Фонтанж (она совсем недавно при дворе, и дофин затрудняется что-то о ней сказать).       Когда Луи приближается к покоям мадам де Грамон, то из-за двери слышится грохот. Как будто уронили что-то тяжёлое. Следом доносится слабый вскрик. Маленький Луи на мгновение колеблется, но потом всё же открывает дверь. Возможно, в комнату Катерины забралась мышь (фрейлины очень боялись грызунов), такое пропустить нельзя. Особо жирную особь можно потом подсунуть под нос Минэтт, кошке мадемуазель де Ноай, и наблюдать, как та в панике прячется под кровать (Минэтт мышей тоже боялась).       В комнате мадам де Грамон грызунов не оказалось. Там вообще было темно, как в склепе, единственный лучик света исходил от одинокой свечи на туалетном столике. Вокруг валялись баночки с каким-то белым порошком. Порошок был везде: покрывал тонким слоем обивку стульев, неряшливой крупкой лежал на подлокотниках кресел, размазывался по ковру неровными дорожками. Поэтому тело он увидел не сразу. Если бы груда одежды под его ногами не застонала, дофин ничего бы и не заметил. Но она застонала, эта куча алого шёлка, и попыталась подняться. Маленький Луи отпрянул к двери, сердце его учащённо забилось. «Воды, — прошелестело существо на полу голосом мадам де Грамон, — молю».       Дрожащими руками Луи подал чашку, что нашлась рядом со свечой, и снова отстранился. Катерина выглядела больной: глаза запали, рука дрожала и с трудом удерживала чашку. Лицо её было удивительно бледным и в неверном свете свечи отливало синевой. Этакий джинн полумрака с блестящей от пота кожей. Верь дофин в привидений, непременно посчитал мадам де Грамон одним из них. Живи во времена правления короля Солнца мистер Диккенс, образ мисс Хэвишем он списал бы с Катерины. Но мистер Диккенс родился в Англии два века спустя, а потому нам остается заметить, что вдохновлялся он явно кем-то другим. Сетка морщин, покрывающих нежную, как остывшую на молоке пенку, кожу Катерины, пришла в движение. Запёкшиеся губы с синей каймой по бокам разжались в благодарности.       — Мне… позвать вашу служанку? — нерешительно спросил Луи.       — Нет. — Катерина жадно осушила чашку и отшвырнула её в сторону. — Она хочет моей смерти. Не дождётся.       — Почему вы так считаете? — Дофин подумал, что у мадам де Грамон, должно быть, каким-то странным образом помутился рассудок. Мари ему нравилась. Решить, что она желала кому-то смерти, было нелепо.       — Я видела, как она что-то хотела подмешать в моё питьё. — Катерина кое-как села, прислонившись головой к спинке кушетки. — Но увидела меня и убежала. Нужно побыстрее рассчитать эту негодницу.       — Я… я позову кого-нибудь из взрослых, — пробормотал дофин и бросился прочь.       Мадам де Грамон изрядно его напугала. Её голос, беспорядок в комнате, полубезумный взгляд кричали о том, что мадам незамедлительно нуждалась в помощи. Не успел дофин пробежать и половину галереи, как чуть не уткнулся в живот мадемуазель де Ноай, что с озабоченным видом направлялась куда-то в сторону зеркального зала.       — Аккуратнее, Ваша Светлость! — воскликнула она. — Так можно и расшибиться.       — Вы должны пойти со мной, — с трудом, переводя дыхание, вымолвил дофин. — Мадам де Грамон… она сошла с ума.       — Что вы такое говорите? — опешила Рене. — Но почему? Как?       — Идёмте! — Дофин в досаде топнул ногой. — Быстрее же!       — Дозвольте с вами, мадемуазель?       Позади Рене возникла фигура герцога Рогана. Мадемуазель что-то невнятно пробормотала и торопливо кивнула. Рассудив, что рыжий франт пригодится хотя бы для того, чтобы поднять с пола мадам де Грамон, дофин не стал возражать, и все трое устремились в комнату Катерины.