Жёлтый цвет

Зелёным облеки себя, сиречь одеждою влюблённых.

Герольд Сицилийский

      В горло Лу забрались кошки и вовсю там резвятся, царапая друг друга и его, Лу, заодно. Во всяком случае, так ему кажется: при попытке открыть рот вырывается жуткий сип, больше похожий на мяуканье. Глаза нещадно слезятся, в носу мерзко хлюпает. Заболеть в Версале — дело нехитрое: бесконечные анфилады комнат в хорошо продуваемых галереях предрасполагают к простудам. И всё же не хочется ему, всегда отличавшемуся выносливостью, укладываться в постель, преклоняя голову на подушку. Вечером обещают новое представление с участием столичных актёров, о чём дорогая сестрица прожужжала Лу все уши, и тем досаднее чувствовать противную, сковавшую члены слабость.       Герцог Роган со стоном смотрит в мутное зеркало, где отражается осунувшееся лицо с поблёкшими веснушками. Предстать пред очами короля в подобном виде решительно невозможно. Судя по подбирающемуся жару, белизна кожи вскоре уступит место лихорадочному румянцу, да такому яркому, что своим раскрасом Лу с лёгкостью затмит придворного шута. Он вновь тихо стонет. Суеверностью Лу не отличается, и всё же как не задуматься о преследующем его невезении. В былые времена звезда Роганов воссияла бы блеском начищенных туфель и чистотой накрахмаленных манжет. Но не теперь, когда о благосклонности Его Величества нечего и мечтать, а предмет его страсти попал в опалу ещё большую, нежели он сам. Их с Рене противостояние лишает Лу возможностей для манёвра и выматывает похлеще ненавистной простуды.       Вдогонку, будто мало ему забот с мадемуазель де Ноай, из Парижа долетают слухи о ведьмах и колдовстве, тенью крадущемся из одного зажиточного дома в другой. Искусной ворожее, чтобы погубить жертву, требуется не больше пары заклинаний и булавок. До столицы путь неблизкий, но всё же... Версальские модники легко могли подхватить интерес к гаданиям в подражание парижанам, а там и до ведовства недолго. Кто знает, не принёс ли мятежный ветер какую-нибудь лукавую ведьму, что, следуя капризу души или чьему-то наущению, изготовила тряпичную рыжую куколку, да и воткнула в неё пару иголок? Уж больно внезапен поразивший его недуг, пусть со стороны он и кажется банальным катаром.       Лу вызванивает слугу, отдаёт распоряжения послать за врачом и приготовить крепкого бульона из молодых каплунов. Голос его не слушается, и больше похож на воронье карканье, чем на человеческую речь. Глотать решительно невозможно: каждая попытка сопровождается яростным царапаньем, словно невидимые Лу кошки затеяли игру в фанты, и теперь носятся по горлу, перебрасывая друг другу колючки. Мягкая перина так и манит, и герцог Роган, презрев светские условности, ложится в постель, натянув одеяло до подбородка. Не проходит и получаса, как он забывается в горячечном полусне, где есть место улыбке прекрасной незнакомки в жёлтом платье, танцам и удивительной, недоступной ныне, беспечности. Черты лица девушки вот-вот обретут ясность, но Лу покидает объятия Морфея. Его чуткое ухо улавливает чью-то лёгкую поступь: так птичка вышагивает по подоконнику в ожидании хлебных крошек. Лу с трудом разлепляет веки. На лоб ложится тёплая узкая ладонь.       — Вам нездоровится?       Мадемуазель де Ноай. Сегодня она в травянисто-зелёном, и цвет этот идёт ей куда больше золотого. Рене сидит на краешке кровати, склонившись над Лу, томатно-рыжие локоны почти касаются подушки. Он приподнимается на постели, откинув покрывало, о чём тут же жалеет: по телу удушливой тряской проходится озноб.       — Вы дрожите! — восклицает Рене озадаченно. — Мне послать за доктором?       — Не стоит беспокоиться, мадемуазель, — сипит Лу, — у меня всего лишь лёгкое недомогание. Негоже волноваться о тех, кто перед вами в долгу и к вам привязан службой.       Колкость достигает своей цели, Рене вспыхивает и отстраняется. Жаль, его триумф неполон: в носу отчаянно щекочет, и Лу, не сдержавшись, чихает. Какое печальное зрелище он, должно быть, сейчас являет. Клубы поднятой пыли оседают на зелёную тафту платья герцогини Марли. Она чуть морщится.       — Как вы только умудрились простудиться в такую жару. — От слов Рене можно замёрзнуть, до того они холодны.       — Едва ли это простуда, мадемуазель, — возражает Лу, сморкаясь. — Есть вероятность, что я по неосторожности выпил чашу с цикутой.       Невинная шутка призвана скрасить то жалкое впечатление, что Роган сейчас производит на мадемуазель де Ноай, и немного отвлечь от необдуманного зубоскальства. Но Рене вдруг вся подбирается, нервически заламывает пальцы своих изящных рук.       — Цикута? — Она всерьёз напугана. — Вас пытались отравить?       — Ну что вы! — Горячая ладонь Лу тут же касается её прохладной кожи. — Кому понадобится покушаться на опального герцога. Право, мадемуазель, я не стою ваших переживаний.       — Вы под моим началом всего несколько дней, — замечает Рене, — для меня большой неудачей была бы ваша безвременная кончина. Да и стоит ли уподобляться Сократу без видимых на то причин.       Она говорит с весёлой небрежностью, но сквозь показную беспечность прорываются нотки неподдельной тревоги. Маска безжалостности ещё не до конца приросла к личику юной герцогини, обнажая мягкость её натуры.       Лу прячет непрошеную улыбку в складках носового платка. Рене искренне за него беспокоится, — быть может… Надежда вспыхивает в Лу так ярко, что просачивается румянцем на и без того малиновые щёки.       — Нет, право, вы весь горите! — Мадемуазель де Ноай вскакивает на ноги. — Я сейчас же позову Валло. Не вздумайте вставать.       Как хороша она в своей тревоге. Он непременно поправится, переживания ни к чему, и всё же сердце млеет при виде взволнованной герцогини, что сейчас мечется по комнате, точно воробушек в западне. Её платье мелькает то там, то тут, и Лу силится вспомнить, что означает зелёный цвет. Сюда бы книгу Нанетты. И ещё поцелуй. Всего одно невесомое прикосновение коралловых губ мадемуазель. Лу воображает, что на вкус ласки Рене слаще самой желанной конфеты, и не замечает, как проваливается в очередное забытьё. Грань между явью и грёзами стирается, да так, что и не отличить. В своём полусне Лу охотится за птицей феникс, а та ускользает, улетает от него всё дальше.       Время для её поимки пока не пришло.