Призрак Консерватории

Мягкие губы, теплый рот, влажный язык. — Чес... Нежные волосы, горячее дыхание, медленные ласки. — Чес! Цепкие руки. Дрожащие бедра. Крепкий жар... — Чес, я с тобой говорю! — Хм? — вырванный из задумчивости, Чес моргнул, снова сосредоточившись на стоящем перед ним очень высоком, очень красивом и очень расстроенном аристократе. Себастиан скрестил руки на груди. Его красивый рот скривился, когда он притопнул ногой по полу оркестровой ямы. — Ты вообще слышал хоть слово из того, что я сказал? — Э-э-э... — Виноватая улыбка Чеса вызвала лишь раздраженный вздох и покачивание головой. Это было правдой, Чес провел большую часть дня как во сне. Физически он сидел за уроками и даже присутствовал на вечерней репетиции концерта, как хороший маленький перкуссионист, которым он и был. Однако его мысли все еще были в логове Глэма, в его постели. Словно дракон со своими богатствами, он наслаждался сокровищницей воспоминаний о прошлой ночи, вновь переживая сладкую симфонию их страсти с захватывающим дух восторгом, который опьянил его от любви. У него не было четких воспоминаний о том, как он когда-либо покидал подземную пещеру, не говоря уже о том, чтобы вырваться из объятий Глэма. Если бы кто-нибудь потом поймал его в коридорах, то наверняка принял бы за привидение. Он скорее парил, чем шел, всю дорогу до своей комнаты, снова и снова прокручивая в голове поцелуй: страстные вздохи Глэма на его губах и стыдную упругость, прижимающуюся к его бедру. Воспоминания все еще были выжжены в его сознании и отпечатались на коже. Даже его губы покалывало от призрачных поцелуев Глэма, и он провел рукой по лицу, чтобы скрыть глупую улыбку, которая не сходила с него. Словно прочитав его распутные мысли, Себастиан сжал губы в тонкую линию, как монахиня, которой поручено отчитать непослушного школьника. — Наше время дорого, и это срочный вопрос. Так что, могу я, пожалуйста, попросить вашего внимания? — Хорошо, хорошо, — Чес пожал плечами, хотя в глубине души радовался приятному сюрпризу. — Чем обязан такой чести? — Прошло много времени с тех пор, как Себастиан вот так добровольно разыскивал его, да еще в разгар репетиционного перерыва, не меньше. Пока маэстро Майкл готовил духовые инструменты к сольному выступлению, Себастиан ускользнул со своего поста первой скрипки, чтобы встретиться с ним в задней части ямы, вдали от посторонних глаз. Это было неожиданно и...странно интимно. Подойдя поближе, Себастиан понизил голос так, чтобы Чес мог слышать только его. — Это насчет вандализма. У меня есть кое-что новенькое. Чес приподнял бровь. — Правда, — Переминаясь с ноги на ногу, он остро осознавал тот факт, что их руки соприкоснулись при этом движении. Всегда ли Себастиан был таким смелым? Он украдкой оглянулся через плечо. — Но, э-э, ты уверен, что это хорошая идея — поговорить со мной? Здесь? — Где все могут видеть? Последний вопрос остался невысказанным, когда он указал на сцену позади них. — Людям может не понравиться, что Цыганский Король устраивает суд. По всей длине рядов сцены выстроился хор вокалистов-первокурсников: мальчики справа, девочки слева. В третий раз подряд их руководитель хора демонстративно отсутствовал, и режиссеры, Ди и Хэви, делали все возможное, чтобы отсрочить бунт, обещая, что мисс Виктория появится всего через несколько минут. Большинство учеников вели себя мирно, разминая голосовые связки или занимаясь праздной болтовней. Однако впереди и в центре были двое самых высокомерных провокаторов в классе, которые всегда искали неприятностей...и в данный момент смотрели прямо в сторону Чеса. Взгляд Лео был готов убить. Стоявшая рядом с ним Лидия была готова стать соучастницей убийства. Чес рефлекторно поморщился, сползая на дюйм ниже по стене за его спиной. Это определенно была игра с огнем. — Не беспокойся о них. — Что? — Чес разинул рот от удивления, обнаружив, что Себастиан смотрит на Лео поверх его головы. Что еще более удивительно, он молча бросал вызов сердитому взгляду Лео. Игра с огнем? Больше похоже на прыжок прямо в пламя. Противостояние продолжалось еще некоторое время, борьба за власть вылилась в долгий, непреклонный обмен взглядами, пока Лео, наконец, не уступил. Он повернулся, чтобы беззаботно поболтать со своим соседом, и на этом угроза была устранена. На данный момент. Чес выдохнул, хотя и не заметил, как задержал дыхание, подумав, что, должно быть, это и есть те самые «хитросплетения высшего общества», которые, по словам Глэма, так трудно постичь. И все же Чес был впечатлен. Это был самый дерзкий поступок Себастиана по отношению к лидеру Золотого братства, банды, которая вот уже несколько недель была занозой в заднице Чеса, и которой Себастиан, по крайней мере до сих пор, беспрекословно подчинялся. Хотя обычно он не следовал примеру Лео в том, что касалось подлости, он держал их взаимодействие в узде. Часть Чеса сомневалась, что это был самый мудрый ход действий. Если бы он был на их дурной стороне, то, естественно, Себастиана отнесли бы к той же категории только по доверенности. Последствия были бы неизбежны. И все же это наглое пренебрежение стандартным протоколом заставило Чеса задуматься, не недооценил ли он голубую кровь. — Это слишком важно, чтобы откладывать еще на минуту, — настаивал Себастиан, снова обращая свое внимание на Чеса. — Послушай, я знаю, что на прошлой неделе был не так откровенен, как следовало бы, но мне нужно многое тебе рассказать. И, честно говоря, мне все равно, что люди думают по этому поводу. Это были громкие слова из уст человека, который регулярно становился объектом школьных сплетен. Действительно ли он был готов совершить социальное самоубийство ради того, что для него было любимым проектом? Угроза, которую неизвестный вандал представлял для Чеса, была очевидна, но что, черт возьми, Себастиан мог выиграть от общения с изгоем консерватории? Внутренняя жизнь аристократа была тайной сама по себе, но Чес любил тайны. Он был заинтригован, и тот скрытый огонек нежности, который он питал к нему, теперь вспыхнул с новой силой. Воодушевленный его теплом, Чес прижался ближе с заговорщицкой улыбкой на лице. — Тогда ладно. Давай послушаем, что у тебя есть. Себастиан прислонился к стенке ямы рядом с Чесом. Он достал из кармана маленький клочок кальки. — Ключ? — Чес повернул голову в сторону, чтобы лучше разглядеть рисунок. — В кабинет директора, — Себастиан протянул ему рисунок углем. — Ты знаешь, что в то утро, когда произошел инцидент, комната была найдена запертой? Чес вспомнил свой допрос и безжалостные расспросы рыжеволосого констебля о том, как он сюда попал. Он медленно кивнул, переворачивая листок в руках. — Так и думал. Но, забавно, они не упомянули эту маленькую деталь. — И не без оснований. Полиция явно не стремилась разжигать скандал, указывая на вероятность внутреннего заговора. — Что ты имеешь в виду? — Не было никаких признаков взлома. Таким образом, доступ мог иметь только тот, у кого был этот ключ, а копии доступны только нескольким избранным преподавателям консерватории. Мы говорим об административном персонале высокого уровня и доверенных слугах... — Себастиан мысленно подсчитал на пальцах. — Готов поспорить, что всего их было не больше десяти. Мне посчастливилось снять этот перевод с ключа с кальки в кабинете моего отца. — Ну, посмотри на себя, — ухмыльнулся Чес, и в его глазах промелькнуло веселье. — Взлом и проникновение в дом? Кража личного имущества? Я не думал, что ты можешь нарушить правила, Швагенвагенс. — Это заставило его покраснеть. — Ну, по крайней мере, мы можем вычеркнуть всех студентов из списка подозреваемых. — Да, это значительно сужает круг подозреваемых. — Себастиан улыбнулся, выглядя таким довольным собой, что у Чеса едва хватило духу сказать ему. — Но... — добавил он. — Что «но»? — Просто, ну... — Рука Чеса взметнулась в воздух, и он спросил как можно мягче: — Ты когда-нибудь задумывался о том, что где-то могут быть какие-то дополнительные копии? Неучтенные? Озадаченное выражение лица Себастиана ответило на этот вопрос за него. Невинен, как младенец. Пытаясь смягчить удар, Чес объяснил. — Всего два выреза на бородке и неглубокая выемка? — Он указал на простой запирающий механизм на конце ключа, контрастирующий с его богато украшенной головкой. — Не нужно быть мастером, чтобы скопировать этот дизайн. К тому же, ты был бы удивлен, узнав, как легко найти готового это сделать слесаря. Себастиан погрыз ноготь большого пальца, обдумывая это. — Это действительно... усложняет дело, — признал он наконец. — Я вижу, что это потребует дальнейшего расследования. — Тогда хорошо, что у тебя есть я! Чес хлопнул Себастиана по спине. — Давай выясним, кто в этом заведении занимается слесарным делом. Посмотрим, не взяли ли они нового ученика, достаточно отчаянного или просто доверчивого, чтобы оказать услугу вору или вандалу. Или с кем бы мы здесь ни имели дело. Себастиан задумчиво хмыкнул, бросив на Чеса удивленный взгляд. — Я и не подозревал, что ты так много знаешь о безопасности. И ее...уязвимостях. Чес поднял руки в универсальном жесте, означающем капитуляцию. — Ну, скажем так, не всему можно научиться в классе. — Он знал, что уличная смекалка в этих краях не в почете. Правда заключалась в том, что он многое сделал, чтобы выжить, и не всем из этого гордился, и он почти ожидал, что Себастиан сделает ему замечание за его не слишком достойное воспитание. Но Себастиан смотрел на Чеса так, словно созерцал захватывающий шедевр. — Ты... необыкновенный, ты знаешь? — сказал Себастиан с одобрительным рокотом, на его губах играла восхищенная улыбка. — Ты просто необыкновенный. Смех Чеса стал нервным, когда он попытался придумать остроумный ответ. Но он забыл, как пользоваться языком, и запнулся, потерявшись в сладкой улыбке Себастиана. Как знакомо это выглядело... Трогательный момент был бесцеремонно нарушен пронзительным голосом: — Я отказываюсь работать в таких условиях! Эти двое повернулись к сцене. Это была Лидия. Она спускалась по ступенькам, подобрав в руках длинную юбку и задрав нос. Чес обменялся скептическим взглядом с Себастианом. — Что на этот раз ее так расстроило, что она как богом обижена? Репутация Лидии, как человека привередливого была известна всему классу первокурсников. Требовательная и склонная к истерикам при малейшем неудобстве, она воплощала свою роль «примадонны» во всех смыслах этого слова: она никогда не упускала возможности оказаться в центре внимания, особенно когда ей довелось играть трагическую героиню собственной истории. — Мисс Лидия, пожалуйста! — Мастер Хэви споткнулся о свои короткие ножки, когда бежал, чтобы перехватить ее в центре сцены. В этот вечер он, как и подобает актеру, надел комично большой цилиндр и даже монокль. Чес не был уверен, какой образ ему нужен, но он был похож на ребенка, который только что порылся в гардеробе своего отца. — Я уверен, что этому есть вполне разумное объяснение, — заявил Хэви, умоляюще раскинув руки. Но Лидию не остановила бы мелочь. — Такое иногда случается! Вот это ее и остановило. Она набросилась на него. — Такое иногда случается? Такое иногда случается? — Ее глаза пылали яростью, когда она прерывисто фыркала через нос. — О, боже. Теперь он сделал это, — пробормотал Чес себе под нос. — Это уже третий раз, когда мисс Виктория не появляется на репетиции! — Лидия для пущей убедительности подняла три наманикюренных пальца. — Как, по-вашему, мы будем петь на концерте, если у нас даже нет руководителя хора, который сделал бы то же самое? Пока вы не сделаете что-нибудь, чтобы такого не случалось, вот такое здесь, — она драматично указала на себя, — случаться не будет! Хэви отшатнулcя, как будто его ударили ножом, издав тихий испуганный писк, в то время как Лидия умчалась прочь, золотые локоны на голове подпрыгивали при каждом шаге. Прежде чем она зашла слишком далеко, вмешался мастер Ди. Он опустил руку, преграждая сопрано путь к выходу. — Ну-ну, мисс Лидия. Не нужно драматизировать. Возможно, это было из-за твердости его голоса или притягательной внешности, но Лидия в какой—то степени обрела самообладание. В конце концов, она получила именно то особое внимание, которого хотела, и на виду у целой аудитории. Но это не означало, что она собиралась сдаться без боя. — Кто может беспокоиться о драматических событиях, когда такие прогулы инструктора допускаются? Этого достаточно, чтобы вызвать серьезные вопросы о компетентности вашего руководства. Обычно такое вопиющее неуважение к начальству было бы основанием для выговора, но Лидия знала, что ее статус невесты следующего владельца консерватории дает ей определенные привилегии, которыми она без зазрения совести злоупотребляет. Себастиан, должно быть, тоже это понял, потому что его лицо сморщилось, как будто он надкусил лимон. — Мы уже ясно дали понять, что эти вечерние репетиции требуют от мисс Виктории много времени для ее заранее запланированных выступлений, но она по—прежнему полна решимости довести их до конца, — сказал Ди, прежде чем его голос стал мягче. — Но, пожалуйста, как первая леди на сцене, вы слишком важны, чтобы уходить сейчас, — Он преклонил колени прямо перед ней, жестом приглашая Хэви сделать то же самое. — Ваши поклонники на коленях умоляют вас. Лидия покраснела. Себастиан нахмурился. Все студентки завистливо вздохнули. Чес скрыл улыбку. — Вы нужны своей публике, — пропел Ди. — Вы нужны нам. Итак, «темный принц» снова взялся за свое. Чес должен был отдать ему должное, Ди знал, как расположить к себе самых вспыльчивых стерв, умел разрядить любую ситуацию с помощью хорошо поставленной лести и небольшой хитрости. Затем Чес вспомнил, что это все еще невеста Себастиана, с которой флиртовали, и он постарался вести себя более учтиво, пока они наблюдали за разворачивающейся драмой. Отказываясь поддаваться очарованию, Лидия отвернулась. — Как бы то ни было! Я начинаю сомневаться в вашем выборе руководителя хора. Ди усмехнулся, и его улыбка стала еще более подобострастной, когда он снова встал. — Позвольте мне смиренно не согласиться. Мисс Виктория выступала при аншлагах в концертных залах всех крупных городов Европы, от Москвы до Парижа. Теперь все, кто находился в пределах слышимости, были увлечены, им не терпелось услышать о таинственной легенде. — На самом деле, именно в Париже наш собственный хореограф кордебалета, мисс Анна, впервые встретилась с ней во время своего творческого отпуска в прошлом году. Мисс Виктория — женщина, с которой довольно сложно связаться. Она невероятно независима и пользуется большим спросом благодаря своим талантам, — Ди склонил голову. — Несмотря на ее скромное происхождение, есть причина, по которой ее называют валькирией Старого Света. На Лидию это не произвело впечатления. — Я полагаю, что вы хотели сказать «ведьма». — усмехнулась она, и ее самые преданные подписчики захихикали над ее колкостью. — Что бы вы ни говорили о ее нетрадиционном подходе. Но ее владение сценой поистине невероятно. — Я действительно нахожу это невероятным, — огрызнулась Лидия, — когда мы еще даже не слышали, как она поет. Звенящая нота пронзила воздух. Завораживающая и величественная, она прогремела по залу, как будто ее пели тысячи голосов, а не один. Головы повернулись, пытаясь определить источник звука: богатое, темное контральто, звучащее раскатистой итальянской трелью «Р», то поднимаясь, то опускаясь сквозь восторженные ноты... — «Травиата». — хором произнесли Чес и Себастиан, узнав фирменную арию из оперы. Они обменялись понимающими взглядами. Чес мог только догадываться, при каких совершенно разных обстоятельствах они смотрели это представление, но он был поражен тем, что, несмотря на это, послание Sempre libera о радости и свободе все равно задело их за живое. Затем появилась сама примадонна. Мисс Виктория была настоящей женщиной-оперой, величественнее, чем сама жизнь, когда она с важным видом шествовала по центральному проходу концертного зала, покачивая пышными бедрами и широко раскинув руки. Под консервативным покроем ее платья скрывалась женщина крепкого телосложения, широкоплечая, с пышной грудью. Но больше всего поражали ее огненно-рыжие волосы, которые пылали ярко, как пламя. Все смотрели на нее с благоговением. Даже у Хэви отвисла челюсть, а монокль выпал из того места, где он сидел на носу. Поднимаясь по ступенькам на сцену, Виктория достигла холмистой кульминации арии, ни разу не сбившись с шага. Ее голос, как и внешность, не был «красивым» в классическом смысле этого слова, но за ним скрывалась неистовая страсть, которая требовала восхищения. Дерзкая и непримиримая, она скорее кричала, чем пела, как человек, не знающий стеснения, свободный от всяких ожиданий. В отличие от «респектабельных» молодых женщин Лондона, Чес сразу же нашел ее очаровательной. — Она идеально подошла бы для роли в Гламуре Цыганки, — прошептал он почти про себя, настолько очарованный, что едва не пропустил небрежный ответ Себастиана. — Да, она могла бы подойти. — А? Ты что-то сказал? — Он рассеянно обернулся и увидел, что Себастиан пялится на Викторию, как влюбленный щенок. У него был такой милый вид. — Только не говори мне, — Чес ткнул его в бок, нежно поддразнивая, — что кто-то питает слабость к учителю? Себастиан вздрогнул, словно его вырвали из транса. Румянец окрасил его щеки, когда он пролепетал: — Н-не говори глупостей. Из всех неуместных... Она, должно быть, по крайней мере на десять лет старше меня! — Как будто это кого-то останавливало раньше, — Чес подпер подбородок рукой, подмигивая. — Лично я думаю, что вы были бы милой парой. Себастиан просто шикнул на него, оттолкнув лицо Чеса рукой, прежде чем снова повернулся, чтобы посмотреть на Викторию. Когда песня достигла кульминации, она заняла центральное место на сцене, и ее голос эхом разнесся по всему залу. Оно нарастало в судорожном крещендо, которое опускалось и поднималось, как полет бабочки, поднимаясь все выше и выше, пока не достигло люстры. Набрав полную грудь воздуха, она произнесла заключительную ноту. Она длилась, казалось, невероятно долго, разносясь в воздухе с такой силой и напором, что Чес почувствовал, как дрожь пробирает его до костей. Монокль Хэви с громким хлопком треснул на конце цепочки. Студент, стоявший на заднем ряду, потерял сознание. Ваау... Последовавшая за этим тишина длилась целую минуту, прежде чем Ди начал медленно и размеренно хлопать в ладоши. Несмотря на их первоначальные сомнения, другие присоединились к ним, пока весь концертный зал не наполнился оглушительным ревом аплодисментов. Виктория только кивнула в ответ, с довольной ухмылкой на губах и самоуверенно уперев кулак в бедро. Лидия, с другой стороны, была в ярости. Ее бледное лицо казалось еще бледнее на фоне вишнево-красного румянца на щеках, в то время как вокруг нее валялись жалкие остатки ее эго. — Хорошее представление, мисс Виктория! — воскликнул Хэви, сияя сквозь теперь уже пустое металлическое кольцо своего монокля, одновременно хлопая в ладоши и отдавая распоряжения доставить упавшего студента в лазарет. — Очень хорошее представление! Виктория погладила его по голове на удивление по—матерински, что вызвало у него радостный визг, прежде чем повернуться к Лидии. — Итак, мисси. Может быть, это научит тебя немного больше верить, а? Чес отметил, что у нее был грубоватый акцент сельской жительницы северной страны, глубокий и хрипловатый. Вблизи он мог разглядеть россыпь веснушек на ее вздернутом носике, которые говорили о детстве, проведенном на свежем воздухе под летним солнцем. Он не думал, что она может понравиться ему еще больше, чем уже понравилась. Спокойный, как шелк, Ди вклинился в разговор, чувствуя, что Лидия снова вспылит, ведь ей явно не понравилось, что ее поставили на место. — Я полагаю, уважаемая мисс Виктория пытается сказать, что... — Я сказала то, что сказала! — прогудела Виктория, и Чес начал подозревать, что это был ее обычный голос. Выражение ее лица внезапно изменилось, а глаза расширились. — Черт бы побрал Христа на небесах и всех святых! — выругалась она, вызвав волну потрясенных возгласов среди студентов. — Ты что, специально пытаешься сорвать концерт, так разодетая? Лидия отшатнулась. — О-о чем ты вообще говоришь? — спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал раздраженно, хотя все равно украдкой поглядывала на свое платье, проверяя, нет ли на нем неприличных пятен. — Это из-за повязки, дурочка! — Виктория протянула руку и сорвала с головы Лидии оскорбительный аксессуар, не обращая внимания на ее протесты. Она сжала повязку в кулаке. — Голубая? На сцене?! — Прошу прощения? — Лидия вскипела. — Да будет вам известно, что это подарок от моего будущего свекра... эй! — Она возмутилась, когда Виктория выбросила повязку со сцены. Вытирая руки, Виктория окинула собрание студентов проницательным взглядом. — Я подозреваю, что за последние несколько недель вы упустили что-то важное из своего образования, — Она начала расхаживать по сцене, читая лекцию. — Как Вы можете рассчитывать на успешное выступление, если не соблюдаете правила поведения на сцене? — Мадам, студенты уже были проинструктированы о надлежащем сценическом этикете и расстановке... — начал Ди, но Виктория перебила его. — Я говорю об уважении к духам! Если вы будете насмехаться над призраками театра, то в итоге не только получите отвратительное представление, но и станете жертвой чудовищной трагедии. Потрошение! Обезглавливание! Вас даже могло затянуть в такелаж и превратить в кровавое месиво! — Она ткнула пальцем то в одну, то в другую ничего не подозревающую жертву. Словно по сигналу, еще один вокалист на заднем басу тут же согнулся пополам, и его вырвало. Его соседи отшатнулись, чтобы не подхватить его проклятия, их восприятие уже было подогрето разговорами Виктории о привидениях и трагедиях. Когда его уводили, он все время жаловался на головокружение и настаивал на том, что видел привидение, Виктория умоляюще развела руками, обращаясь к своей аудитории. — Видишь? Зараза уже на нас обрушилась! Тебе следовало бы уже знать, потому что призрак консерватории уже разгуливает на свободе. Чес навострил уши. Конечно, это было нелепо. Он знал, кем был призрак на самом деле, и Глэм не мог и не стал бы причиной внезапного заболевания. Вероятно, за этим стояла веская причина. Но в театре свирепствовали суеверия, и они обладали коварной способностью доводить здравомыслящие умы до иррационального исступления. Тем не менее, то, что двое студентов заболели во время одной репетиции, вызывало тревогу. Себастиан, стоявший рядом с ним, напряженно наблюдал за происходящим, и на его лбу пролегли морщины беспокойства. Что-то в этой ситуации ему не понравилось, и у Чеса возникло ощущение, что это связано не только с духами сцены или суевериями. Тем временем, студенты взволнованно перешептывались, словно рой растревоженных пчел. Чувствуя, что они вот—вот потеряют контроль над репетицией, Ди повысил голос, чтобы его услышали. — Возможно, мисс Виктория, Вы были бы так любезны вкратце рассказать классу об основах, — дипломатично предложил он, прижимая ко рту шелковый носовой платок. — Я уверен, что ваша мудрость пошла бы нам всем на пользу. Виктория кивнула, ее голос слышался отчетливо. — Да, мы еще можем изменить эту ситуацию! — Согнув палец, она указала на музыкантов. — Это касается всех, даже вас, маленьких ребят, сидящих в яме! — Она указала на Чеса и Себастиана. — А теперь поднимайтесь. — Вы слышали ее, добрый сэр. Чес отвесил преувеличенный поклон, жестом приглашая Себастиана на сцену. — Ваша дама ждет. Все собрались на сцене без особых фанфар, то ли из искреннего уважения к театральным призракам, то ли просто в надежде поскорее покончить с этим. Чес и Себастиан подошли одними из последних, и их посадили за задние кулисы, заставив вытягивать шеи, или, в случае Чеса, вставать на цыпочки, чтобы наблюдать за презентацией Виктории. — Смотрите, — Она начала с того, что извлекла череп, казалось бы, из ниоткуда. Она подняла его, чтобы все могли видеть. — Это Фергус. Вырезанный мной собственноручно из священной сосны, он будет нашим личным тотемом. — Пламя, пламя, ярко, жарко,— прокричал Лео своим самым убедительным ведьмовским голосом, в сочетании с когтистыми лапами, заставившими стайку девушек завизжать от ужаса. Диана, стоявшая рядом с Лидией, ловко парировала, накручивая прядь волос на палец. — Череп, очевидно, из «Гамлета». Ты думаешь о «Макбете». — Тихо! — взревела Виктория, и все они отступили на шаг. — Вы никогда не должны произносить название этой пьесы на этой сцене! Это приведет к царству невезения, подобного которому вы и представить себе не можете! Отныне это Шотландская пьеса! Диана съежилась от такого порицания и отступила, чтобы зализать свою уязвленную гордость рядом с надутой Лидией, в то время как Виктория невозмутимо продолжала: Зная, что теперь все внимание приковано к ней, она направилась к небольшому стенду в правом крыле, где поставила деревянный череп. — Фергюс приносил мне только удачу на всех моих выступлениях, и он сделает то же самое для вас, если вы будете хорошо с ним обращаться. Каждый из вас должен погладить его по голове, прося о защите, прежде чем выйти на сцену. Еще не поздно исправить старые ошибки, так что выстраивайтесь в очередь. Лучше всего познакомиться сейчас. Когда студенты сделали, как им было сказано, выстроившись в неопределенную очередь, чтобы прикоснуться к статуе, Чес был поражен их готовностью подчиниться. Лондонцы так часто ведут себя так, будто они выше влияния духов, и он подумал, что то, что они проявили немного благоразумия, было полезным изменением. То, что призрак консерватории оказался мифом, вовсе не означает, что можно быть слишком осторожным, когда речь заходит о суевериях. В конце концов, в них часто была доля правды. Театр, как выяснилось, был капризной девчонкой, которую легко обидеть длинным списком нарушений: букеты перед выступлением, синий цвет и даже павлиньи перья были строго запрещены к проносу на сцену. Хотя Чес подозревал, что они, скорее всего, были придуманы экономными режиссерами-постановщиками в далеком прошлом. Страстная речь Виктории, однако, была, пожалуй, слишком убедительной. Пока она красноречиво рассказывала о том, что можно и чего нельзя делать в театре, многие из его одноклассников казались более пугливыми, чем обычно. Они озирались по сторонам, как встревоженная добыча, словно пытаясь краем глаза уловить какую-то невидимую угрозу. Когда Чес подошел к Фергусу и протянул руку, он сам почувствовал, как по руке и затылку пробежал необъяснимый холодок. Он резко повернул голову, чтобы посмотреть, кто это над ним подшучивает. Но там никого не было, кроме других студентов, ожидавших своей очереди и выглядевших с каждой минутой все более встревоженными. Так почему же у него возникло странное чувство, что за ним наблюдают?.. — Чес, — Себастиан внезапно возник рядом с ним, прервав ход его мыслей. — Ты хорошо себя чувствуешь? — Он нахмурился. — Ты вспотел. — Он приложил тыльную сторону ладони ко лбу Чеса, и в его прикосновении сочетались опыт клинициста и, что еще более поразительно, нежность. — Я... я в порядке! — Чес отмахнулся от этого немного грубовато, отстраняясь от Себастиана, в то время как его сердце рвалось вперед, стремясь проникнуть на запретную территорию. Больше всего на свете ему хотелось прижаться к этому прикосновению и прошептать тихим, страстным голосом, что что-то действительно не так. Если кто-то и должен был понять, так это он. Он покачал головой. Но нет, он вел себя глупо. И, кроме того, это было неподходящее место для такой несдержанности. И уж точно не с Себастианом. То, что должно было быть простой констатацией факта, казалось ему предательством из-за того, что он вообще допускал такую возможность. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Его разум создавал фантазии, которых на самом деле не было. Возможно, желание прошлой ночи все еще жаждало выхода, рассуждал он. Это объяснило бы его странные мысли. — Должно быть, из-за всех этих свечей на сцене, — Он выдавил из себя смешок и поправил галстук, чтобы выглядеть более убедительно. — Мне просто нужно подышать свежим воздухом. — Отбросив ноющее чувство неправильности, Чес быстро провел рукой по черепу и отвернулся. Студенты были измотаны и нервничали до конца репетиции, без сомнения, предупреждения Виктории заставили их подумать, что они обречены на провал еще до того, как начали. Даже Чеса охватила меланхолия, но его настроение восстановилось почти сразу, как только он покинул сцену. Казалось, что пелена спала, и когда первокурсники хлынули в залы, он снова стал таким, как обычно, бодрым. Себастиан, хотя и не был затронут миазмами, казался рассеянным, и в качестве причины своего беспокойства он сослался на неизвестное заболевание, постигшее некоторых студентов. — Ах, что такого чтобы время от времени испытывать небольшой страх перед сценой? — Чес ухмыльнулся, переход от мрачного настроения к ликующему поднял его настроение почти до безумия. — Концерт не за горами, и некоторые начинают чувствовать напряжение. Это случается с лучшими из нас, в том числе и с вашим покорным слугой. — Я бы не был так уверен, — сказал Себастиан, приняв позу, которую Чес уже давно распознал как «позу размышлений». — Эти вокалисты не новички. — Возможно, это просто из-за погоды, — предположил Чес, заложив руки за голову, пока они неторопливо шли по коридору. Он намеренно замедлил шаг, позволив остальным пройти вперед, чтобы они могли поговорить наедине. Несмотря на то, что Себастиан говорил о том, что ему все равно, что подумают люди, Чесу было не все равно, и он решил, что лучше проявлять некоторую осторожность, когда дело доходит до общения на публике. Лорди, Глэм, а теперь еще и Себастиан... Почему ему всегда приходилось скрывать, что он знаком с теми, с кем был близок? Чес пожал плечами. — Расстройство желудка — неприятная часть природы в это время года. И, кстати, об этом… природа зовет, — Он ткнул большим пальцем в вывеску мужского туалета. — Не хочешь присоединиться ко мне? — Заманчивое предложение, но нет, спасибо, — Себастиан закатил глаза, но Чес заметил робкую улыбку в уголках его рта, когда тот отмахивался от него. — Просто найди меня, как только выйдешь. Нам все еще нужно разобраться с ключом. Мне бы не помешал твой опыт в этой области. В этот поздний час в ванной на первом этаже было почти пусто, когда Чес плечом распахнул дверь. Обычно у него вошло в привычку никогда не заходить в незанятую комнату в одиночку, безопасность в большом количестве и все такое, но сегодня у него слишком кружилась голова, чтобы задумываться об этом. Он был неприкасаем, возвышался над обычными жизненными заботами. Теперь у него было свидание с аристократом и живущим в подвале композитором! И все это в одну ночь! Он не мог поверить своей удаче. Ему действительно казалось, что сегодня он и Себастиан повернули за угол: встретились на равных, вместе провели мозговой штурм по этому делу и провели репетицию в уютной атмосфере товарищества. Чес миновал ряд кабинок с дверями из полированного дуба, направляясь к ряду фарфоровых писсуаров, и веселый свист эхом отразился от белых кафельных стен и сводчатых потолков. Запоминающаяся ария из «Гламура Цыганки» засела у него в голове, как ушной червь, и он покачивал бедрами в такт мелодии, расстегивая брюки перед писсуаром. Его мысли обратились к мисс Виктории с ее впечатляющим объемом легких...и не стоит забывать о ее впечатляющем телосложении. Улыбка появилась на его лице, когда он вспомнил, как Себастиан разволновался из-за его поддразнивания. Кто бы мог подумать, что под этой каменной внешностью скрывается настоящий человек из плоти и крови? Он лениво рисовал круги вокруг сливного отверстия, когда позади него со скрипом открылась дверь в ванную. Значит, Себастиан все-таки решил присоединиться к нему, подумал он с усмешкой. — Подойди поближе, — бросил Чес через плечо. — Здесь достаточно места для... Внезапно, без предупреждения, его схватили и грубо развернули к себе. Трусы были еще на бедрах, а член все еще торчал наружу, и он в замешательстве вскинул голову. — Привет, приятель. Этот мелодичный голос ледяным лезвием прошелся по его позвоночнику. Лео. Лидер Золотого братства сверкал ослепительной улыбкой, когда навис над ним, засунув руки в карманы и с жестоким озорством в глазах. Остальные его лакеи — Феликс, Кларенс и Юджин — стояли по бокам от него, и по выражению их лиц было ясно, что визит был отнюдь не дружеским. Презрение сочилось из них, как грязь, когда они скрежетали зубами, желая вонзить в него свои клыки. И Чес с тошнотворным ужасом осознал, что это вполне может быть их шансом: в меньшинстве, в одиночестве, когда никто не слышит его криков о помощи, он в их власти. Нервирующая ухмылка Лео сменилась хмурым выражением, когда он поднял ногу. Его губы скривились в усмешке. — Ты, мерзкий маленький слизистый щенок, ты испачкал мои новые туфли. Чес невольно сделал шаг назад, сжав плечи в оборонительной позе. Но ему некуда было идти, и он ударился каблуком о край писсуара. — П-позвольте мне уйти. Я не собираюсь с вами ссориться. — Несмотря на все его усилия, его голос все еще дрожал, и он стиснул зубы, чтобы они не дрожали. — О, напротив, мы уже давно этого ждали. Разве не так, ребята? — спросил Лео у остальных, и они кивнули в знак согласия. Самый крепкий на вид из всей компании, Юджин, снял галстук и намотал его на костяшки пальцев. — Мы не могли не заметить, что вы стали очень близки с нашим дорогим другом. Этого достаточно, чтобы заставить парня ревновать. Так вот в чем дело. Недавнее оскорбление Себастиана не могло остаться безнаказанным, и Чес должен был стать мальчиком для битья. Поддергивая штаны, чтобы сохранить остатки гордости, он возразил: — Когда Себастиан услышит об этом, он... Лео нанес удар прежде, чем он успел договорить. Сильный удар в грудь отбросил Чеса назад, к писсуару, и он ударился головой о плитку. Перед глазами у него засверкали звезды. Мозги запрыгали, как игральные кости в стаканчике, и он рухнул на задницу, приземлившись в лужу собственной мочи. Прежде чем он успел выпрямиться, Лео придавил его ногой к плечу, безжалостно вонзив каблук в нежную плоть под суставом. — Держи его имя подальше от своих шлюшьих уст, — разозлился на него Лео. — Если ты думаешь, что ему есть до тебя дело, то ты еще глупее, чем я думал. — Он наклонился вперед, наваливаясь на него всем своим весом. Крик боли Чеса был встречен взрывом безумного смеха, когда другие мальчики столпились поближе, привлеченные обещанием крови. — Похоже, у тебя такая же плохая память, как и у всех остальных, — Тон Лео стал непринужденным, когда он медленно расстегнул манжеты. — Помнишь, что я говорил тебе о том, что здесь должен быть надлежащий порядок? Что ж, ты забыл свое место, — оттолкнув Чеса, он отступил назад, позволяя своим приспешникам занять его место. — Но не волнуйся, — По его лицу скользнула змеиная усмешка. — Мы здесь, чтобы напомнить тебе. По его сигналу мальчики набросились на Чеса, как собаки, выпущенные на охоту. На него обрушился шквал ударов кулаками и ногами. Накопившаяся за несколько недель обида дала о себе знать, и она вырвалась наружу, как вскрытый гнойник. Живот, ребра, руки, спина...их издевательство было неизбирательными и совершалось с единственной целью — причинить боль. Чесу ничего не оставалось, как свернуться в клубок, пытаясь защитить голову от самых сильных ударов. Основной удар пришелся на его руки, израненные и ноющие. Кто-то рванул на нем куртку, пуговицы разлетелись в разные стороны, а плечевой шов, который был поврежден из-за грубого обращения констебля, полностью разошелся. Громкий звук разрыва, казалось, только раззадорил его мучителей, потому что они избили его еще сильнее. Остальное было как в тумане. Он не мог ни думать, ни двигаться. Его мозг метался в черепе, как зверь в клетке, никогда не зная, куда обрушится следующий удар. Кричать было бесполезно, молить о пощаде — бессмысленно, сопротивляться — равносильно самоубийству. Единственное, что имело значение — это выживание. В какой-то момент кто-то дернул за цепочку спуска в писсуаре, и на него обрушился поток ледяной воды, мгновенно промочив его насквозь. Холод вырвал у него еще один крик, но вскоре он был заглушен быстрым ударом по голове сбоку. Он обмяк. Их поток оскорблений и клеветы был заглушен шумом крови в его ушах, пока он лежал, пытаясь понять, что привело его к такому состоянию. Ему следовало знать, что все так обернется, несмотря на все его усилия сделать наоборот. — Ползи обратно в свою нору, кровососущий паразит! Если бы только он стал меньше ростом. — Сделай нам одолжение, свернись калачиком и умри! Опустил голову и оставил свои мысли при себе. — Ты никому не нужен! Ничего не сказал. — Ты...ничто, — голос Лео проник ему в ухо, как кислота. Никогда не пытался стать чем-то большим. Это ничего не изменило; они все равно набросились бы на него, как только он переступил черту. Он нигде не мог быть в безопасности, пока был тем, кем был. Обремененный своим терновым венцом. Израненный до бесчувствия, Чес уже давно перестал защищаться, и удары падали без сопротивления. Он приоткрыл один глаз. За лесом отглаженных брюк он смог разглядеть небольшую часть двери. Выход. Его единственная надежда на спасение. Но сейчас это казалось неважным, просто символическим убежищем от пыток... пыток, которые закончатся только тогда, когда нападавшие устанут или он потеряет сознание. Возможно, даже умрет. Когда черный туман беспамятства начал окутывать края поля зрения, дверь распахнулась, и в комнату вошла новая пара ботинок. Все, к счастью, прекратилось. Боль, насмешки, избиение. В ванной воцарилась тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием трех головорезов и сдавленными стонами самого Чеса. — Ну-ну, легок на помине, — поприветствовал Лео их посетителя. — Похоже, ваш рыцарь в сияющих доспехах все-таки появился. Чес приподнялся на локтях. Он поднял взгляд. Это был Себастиан. Он стоял, застыв на месте, глядя на Чеса сверху вниз, и на его лице отражались ужас и отвращение. Затем Чес вспомнил, каким он, должно быть, показался ему сейчас: одежда испорчена, лицо в крови и синяках, промокший с головы до ног, он был жалкой развалиной. От унижения у него скрутило внутренности, и он открыл рот, чтобы что-то сказать, но ничего не вышло. Конечно же, Себастиан пришел ему на помощь. Он восстанет против своих угнетателей и исправит эту несправедливость! Он уже делал это раньше, стоя лицом к лицу с целой комнатой констеблей, так что же такое мелкая банда хулиганов? Верно? Вместо этого Себастиан отступил на шаг. Сердце Чеса упало, как камень. — Себ, хороший мой! — Лео подошел к нему бочком, весь такой самоуверенный и эффектный. — Мы только что говорили о тебе. Похоже, этот болван немного свихнулся, — Положив локоть Себастиану на плечо, он покрутил пальцем у виска. — Думает, что вы с ним теперь лучшие друзья, да? — Он с сожалением прищелкнул языком. — Только представь. — Что... — голос Себастиана сорвался, взгляд метался между Чесом и его противниками. — Что ты... — О, перестань, Себ! — Лео хрипло рассмеялся, оттолкнулся от него и принялся расхаживать перед ним, размахивая руками. — Не валяй дурака. Ты такой же участник этого, как и все мы. Мы просто преподаем ему ценный урок. Нельзя позволять цыгану думать, что ему здесь действительно рады. — Я думаю... Я думаю... Лео удивленно приподнял бровь. Проглотив комок в горле, Себастиан попытался снова: — Я думаю, тебе следует п-прекратить это... В мгновение ока Лео оказался у него перед носом, прижавшись почти вплотную, и прорычал низко и угрожающе: — Я бы тщательно обдумал твои следующие слова, Себ. Очень тщательно. Этого цыганского подонка нужно поставить на место, — Ярость кипела под внешней невозмутимостью Лео, как красная краска, проступающая сквозь слой побелки. — И, похоже, ты тоже. Ты же не хотел бы, чтобы твой отец узнал, что ты относишься к своим обязанностям его личного опекуна слишком...лично, не так ли? Себастиан побледнел от этой угрозы, и Чес понял, что потерял его. — Но сначала! Где мои манеры? — Резко спросил Лео, поворачиваясь к Чесу. — Мы не можем допустить, чтобы наш уважаемый король цыган принимал гостей в таком виде. Ребята? — Он кивнул им. — Давайте устроим Его величеству королевский прием. За этим последовал безошибочный звук расстегиваемых трех пар брюк. Первая струя мочи ударила Чесу прямо в лицо. Он, задыхаясь, неуклюже отскочил в сторону, но тут же был встречен другой струей слева. Отплевываясь и ругаясь, он попятился назад, но ему преградил путь писсуар позади него. Третья струя попала ему на грудь, промочив рубашку насквозь, горячая и вонючая. Все попытки защититься были тщетны, и он мог только склонить голову в знак поражения. Он был в ловушке. — У тебя не может быть двух вариантов, Себ, — голос Лео перекрывал звуки капающей мочи и злобный смех. — Сейчас самое время выбрать сторону и доказать всем нам, чего ты стоишь, — Он кружил вокруг Себастиана, как пес, охраняющий сочную кость. — Либо ты с нами... — Его пальцы скользнули по брюкам Себастиана спереди. С ловкой легкостью он расстегнул две верхние пуговицы. Его руки легли на бедра Себастиана, когда он встал прямо позади него, сверля взглядом Чеса, и прошипел ему на ухо: — Или ты против нас. Сквозь пелену мочи, стекавшую с его волос, Чес осмелился встретиться взглядом с Себастианом, все еще лелея слабую надежду, что тот вмешается и положит конец этому садистскому представлению. — Выбирай с умом, — прозвучало последнее предупреждение Лео. Себастиан стоял перед ним, прижав к бокам дрожащие кулаки, на его лице отражалось отвращение. Отвращение к Чесу? Отвращение к самому себе? В любом случае, он был безнадежен. Глаза его увлажнились слезами, из горла вырвался жалобный стон, и он поднял взгляд к небу, словно ища помощи у высших сил. Но было уже слишком поздно. Лео уже добился того, чего хотел. Чес увидел, как решимость Себастиана покинула его. Казалось, все в нем увяло, лишившись воли к сопротивлению. И с его уходом судьба Чеса была решена. Не говоря ни слова, он сунул руку себе в штаны. — Молодец, Себ. Я знал, что ты сделаешь правильный выбор, — Лео заворковал, извиваясь от возбуждения. — Готовься, целься... Чес больше не мог смотреть. Он опустил голову, как человек на плахе, когда его собственный друг держит топор. Он даже не вздрогнул, когда на него ударила свежая струйка.

***

Чес не знал, сколько времени он пролежал, скорчившись, на полу ванной, после того как Золотое братство покинуло его. После этого могли пройти часы. Или минуты. Время не имело значения. На какое-то время он был убежден, что отделился от своего тела. Плавал. Мог смотреть на себя сверху вниз с высоты потолка. С этого безопасного расстояния он мог наблюдать за происходящим объективно, без эмоций: Там был мальчик, взъерошенный и потрепанный, вяло смотревший на свои руки, сложенные на коленях, как у марионетки с оборванными ниточками. Внутри самым примитивным мыслям был присвоен ярлык: Обида. Боль. Предательство. Еще больнее. Только когда моча на его коже стала липкой, он очнулся от оцепенения и пришел в себя. Он медленно поднялся на ноги и начал долгий путь в свою спальню. Когда Чес вернулся, было уже совсем темно. Каждый тяжелый шаг по шаткой лестнице отдавался громким хлюпаньем, и когда он толкнул дверь, то некоторое время стоял в темноте, не потрудившись зажечь свечу. Он не хотел видеть себя таким. Он не хотел ничего видеть. При скудном свете луны, проникавшем сквозь закрытые ставни, он стянул с себя одежду. Они упали на пол, одна за другой, с влажным шлепком. Затем он намочил тряпку в тазу с водой и вымылся, как мог, стуча зубами когда его раны пульсировали. Раздевшись догола, он забрался в постель и рухнул на бок, повторяя позу, в которой лежал на полу в ванной. У него едва хватило сил накинуть на себя тонкую простыню, но она мало защищала от холодного ночного воздуха, и он сильно задрожал, кутаясь в нее. Он не увидит Глэма сегодня вечером. Он не мог, не в таком состоянии, не после того, как... Рыдание подступило к горлу, прежде чем он смог закончить эту мысль. В груди не осталось ничего, кроме мрачной черной дыры на том месте, где когда-то было его сердце. Унижение давно уступило место отчаянию и какой-то общей апатии. Он не мог заставить себя возненавидеть кого-то конкретно за то, что с ним сделали; причина была слишком всеобъемлющей, чтобы назвать ее по имени или в лицо. Кроме того, никакая ненависть не могла изменить обстоятельств, в которых он родился. Это клеймо было такой же неотъемлемой частью его жизни, как и его собственная кожа, что-то, что до самой смерти может клеймить его как аутсайдера, никчемного и презираемого. Уткнувшись лицом в подушку, он заплакал. Должно быть, в какой-то момент он заснул, потому что, когда в следующий раз открыл глаза, в комнате было светлее. Но не было слышно ни пения птиц, ни шума оживленного города за окном. Значит, еще слишком рано для рассвета. Свернувшись калачиком на боку, он медленно моргнул, вглядываясь в серебристый блеск луны. В этом было что-то... странное, что-то, что не совсем имело смысл. Но его разум был слишком перегружен болью и усталостью, чтобы понять причину. Решив не обращать на это внимания, он попытался перевернуться на другой бок и отложить бодрствование еще на несколько часов, но боль в мышцах заставила его зашипеть, еще больше выводя из сна. Его тело пульсировало, как огромная рана, в то время как мозг плескался в мутной воде. И все же это неумолимое беспокойство щекотало его, как прикосновение паутины: нематериальное, но цепляющееся. Луна, подумал он, как в тумане. Это было как-то связано с луной... И тут он вспомнил. Перед тем как лечь спать, он оставил ставни плотно закрытыми. Его взгляд скользнул к окну. И он резко выпрямился, ахнув, забыв обо всех своих болях. На подоконнике скорчилась темная фигура, похожая на гигантского ворона. Но Чес узнал этот силуэт, от длинной, ниспадающей мантии до облака светлых волос. В центре его сияла белая, как кость, маска, когда фигура вошла в комнату, безмолвная, как Ангел Смерти. — Глэм, — Его голос прозвучал громко в тишине. Он сглотнул, не зная, что сказать, его разум все еще пытался осмыслить эту сцену. Глэм? В его комнате? Сейчас? Как он узнал, что он здесь, и как он думал найти его? Впрочем, он не должен был удивляться. Глэм уже дал понять, что у него повсюду есть глаза и уши. В стенах консерватории мало что происходит, что ускользает от моего внимания. И если это правда, то... Новая волна стыда обожгла щеки Чеса, несмотря на холод. — П-привет, Глэм. — Он выдавил смешок, внезапно осознав свою непристойность, и прижал простыню к груди. Затем он вспомнил о плачевном состоянии своей комнаты: голая лачуга с грязной одеждой, разбросанной по всему полу, и только самые необходимые принадлежности. Она не подходила для таракана. Чес опустил взгляд. — Слушай, извини, что не смог прийти к тебе сегодня вечером. Надеюсь, тебе не пришлось ждать слишком долго! Кое-что произошло, и... — Я знаю, что они сделали, Чес. Его сердце перестало биться, и все, что он собирался сказать, вылетело у него из головы. Он поднял глаза. Глэм теперь стоял рядом с его кроватью, бесшумно скользнув через комнату. На краткий миг Чесу вспомнилась их первая встреча на подиуме, когда Глэм был всего лишь призраком, и его сердце сжалось от того же беспочвенного страха, что и раньше. — Я знаю, что они сделали, — повторил Глэм. — Что он сделал. И я... — Его обычно беззаботный голос задрожал под ужасной тяжестью, и в горле что-то щелкнуло, когда он сглотнул. Он...плакал? — Глэм? В следующее мгновение Глэм бросился на колени и уткнулся лицом в колени Чеса, крепко обхватив его руками за талию. — Мне так жаль, Чес! — зарыдал он, уткнувшись в простыни. Чес просто сидел и смотрел. Как будто эта сцена не могла стать еще более загадочной. Глэм был подвержен приступам страсти, как и любой другой безумный гений, но это... — П-прости меня! Сострадание, сожаление и глубокое понимание подчеркивали его приглушенные, но душераздирающие крики. Медленно Чес нежно положил руку на голову Глэма, в то время как его сердце забилось где-то в горле, с каждым ударом причиняя себе боль. Но Глэм только сильнее заплакал, его плечи сотрясались от рыданий. — Прости меня! Улыбка Чеса дрогнула, голос стал напряженным от переполнявших его эмоций. — За что ты извиняешься, Глэм? Ты не сделал ничего плохого. Новые слезы покатились по его щекам, когда он погладил Глэма по волосам. — Ты не сделал ничего плохого.