Призрак Консерватории

Они спускались. Извилистый туннель вел все ниже и ниже в недра консерватории. Все глубже и глубже в лабиринт бесконечной тьмы. Единственным звуком были их шаги по каменным плитам; единственным источником света был высоко поднятый фонарь; единственным ориентиром была рука Призрака в его руке. Чес уставился на нее, восхищаясь этой белой перчаткой. Мечта. Конечно, это должно быть сон. Ибо как еще он мог оказаться в гримерке в одну минуту, а в следующую — в зазеркалье? Таинственные врата скрылись за ними после десятков поворотов. Он не знал, что тревожило его больше: тот факт, что он не был уверен, будет ли это там по его возвращении, или то, что ему было все равно. Здравый смысл быстро угасал перед лицом этой странной, новой реальности, разворачивающейся вокруг него. Чем дальше они спускались, тем теплее становился воздух, и ноздри Чеса наполнились запахом безжизненного камня и сырости, тайн и забытых вещей. Затхлый, зажатый, знойный — все это путало его мысли и чувства, когда непостижимая тяжесть земли давила со всех сторон, словно намереваясь раздавить его в своих объятиях. Перед глазами у него помутилось, и ряды настенных подсвечников по обе стороны искривились и ожили. Они потянулись к нему, как когтистые звери, цепляясь за его куртку и царапая руки. Охваченный ужасом, он запутался в ногах, но Призрак все равно тащил его вперед, не останавливаясь — хватка, когда-то доверчивая, теперь предательская. У него перехватило дыхание, когда Призрак перевел на него взгляд. Два голубых пламени горели там, где должны были быть его глаза, оставляя за собой две полосы неестественного света, пока Чес смотрел на них в полном ужасе. Они вспыхивали, сливались в призрачный блуждающий огонек: зловещая уловка волшебного мира, призванная ввести в заблуждение неосторожных. И Чес попал прямо в эту ловушку. Они достигли конца туннеля, где обитало гигантское чудовище. Черное, как смоль, и необъятное, как ночное небо, оно заполняло подземную пещеру, слишком большое, чтобы ослабевший разум Чеса мог его постичь. Низкое рычание вырывалось из его горла, когда он раскачивался взад и вперед, его дыхание несло с собой зловоние гниения. В его клыкастой пасти сверкала дюжина золотых глаз. — Нет! — Чес рухнул на колени, тщетно пытаясь освободиться от Призрака. — Это монстр! — Значит, его все-таки заманили на верную смерть. Слуга дьявола, Призрак привел его прямиком к владыкам демонов Ада — Вельзевулу или Асмодею, или даже к самому Сатане! — Монстр... — слабо простонал он. Но его мольбы были проигнорированы, когда Призрак приблизился к нему—Держись от меня подальше!—тот же черный вихрь, что и прежде, поглотил его целиком. Он падал. Падал. Он был близок к тому, чтобы сломаться. И все же он цеплялся за него, отчаянно нуждаясь в чем—то прочном в мире, который по спирали превращался вокруг него в хаос—Я не могу дышать!—зубы стучали, даже когда пот выступил у него на лбу. Его глаза закатились, сознание кружилось опасно далеко от него. Он почувствовал, как его опускают на неровную поверхность, которая поднималась и опускалась, как грудная клетка живого существа. Его голова болталась вместе с ней, дикое вращение постепенно замедлялось, замедлялось, замедлялось... Безумие движение вверх тормашками сменилось ритмичным покачиванием. Двигался, но не двигаясь с места. На каком-то примитивном уровне он узнавал это чувство: это были плавные приливы, волнообразные движения секса, убежище материнской утробы. Мирно. Безопасно. Одна рука висела на открытом воздухе, теплая вода ласкала кончики его пальцев. Он попытался пошевелиться, но его конечности отказывались повиноваться. Он попытался заговорить—Что со мной происходит?—но его язык был тяжелым и неповоротливым. Чья-то рука легла ему на лоб, и кто-то прошептал на ухо.  — Это испарения, — произнес голос, легкий, но уверенный. — На озере они сильнее все. Безвредны, но рисуют в сознании причудливые образы. Они пройдут. А пока отдохни. Сознание покинуло Чеса, и он погрузился в сон. Он переправлялся через реку Стикс. Духи проклятых поднялись подобно туману и окружили его в лодке, которая была гробом, которую перевозил лодочник в черном капюшоне и с черепом вместо лица. Но у меня нет монет. Его жалоба была встречена лишь тихим смешком, поскольку лодочник простил ему долг. Спустя бесчисленные века лодка пристала к скалистому берегу на противоположной стороне. Его подняли и снова предали земле, его душа, наконец, освободилась от бренной оболочки, чтобы провести вечность в Аду. Но ад, как оказалось, был совсем не таким, как он себе представлял. Во-первых, пахло от него... приятно. Очень приятно. Цветочный аромат ударил ему в нос, и он глубже уткнулся щекой в мягкость и тепло, которые окутывали его. Успокаивающий гул скрипки ласкал его уши, и на мгновение ему показалось, что он снова слушает прекрасную игру лучшего ученика консерватории. Но в этом не было никакого смысла. Предполагалось, что он будет гореть в аду. Так как же он смог услышать музыку прямо с Небес? Именно эта мысль разожгла огонь в его вялом сердце и вернула его в реальный мир. Облака. Его приветствовало затянутое дымкой небо с темными клубящимися облаками над головой. Моргнув, он попробовал снова, и на этот раз небо превратилось в балдахин. Балдахин из черного кружева. Он повернул голову в сторону, следуя за звуками скрипки, только чтобы обнаружить, что вокруг него расстелено черное шелковое постельное белье. Оно сдвинулось, как расплавленные чернила, когда он, пошатываясь, сел. Тяжелая ткань упала с того места, где была накинута на его плечи, и он тупо уставился на нее, постепенно осознавая, что его окружает. Он был в кровати. Большой кровати. Большой кровати с балдахином и таким же кружевным пологом, как и у него, окружающего его со всех сторон. Сквозь черную сетку он мог разглядеть звездный пейзаж из золотого пламени. И за ним... Призрак. Даже смотря на него сзади и без плаща, Чес сразу узнал его. Его худощавая фигура склонилась над письменным столом, мелодичная игра прерывалась периодическим царапаньем пера. Всякий раз, когда он поворачивал голову, в поле зрения появлялась его белая маска. Маска, сказал себе Чес с чувством облегчения. Не череп. Он был жив, а не мертв. И паромщик из его сна был именно сном — хотя и таким, который колебался между фантазией и реальностью. Собирая разрозненные воспоминания, которые лежали вокруг него, как осколки разбитого зеркала, Чес попытался вспомнить череду событий, которые привели его сюда: Всюду был туман,что клубился над зеркальной водой. Чудовище с горящими глазами. До этого - тянущиеся руки по бесконечному туннелю. Еще раньше - зеркало, скрывающее потайной ход. Рука в перчатке, приглашающая его внутрь. Его имя, произнесенное странным и неземным голосом... Чес... — Ты знал мое имя. Его заявление испугало Призрака, который оглянулся туда, где Чес теперь стоял у кровати. Задернутая занавеска была зажата в его кулаке, и он крепко ухватился за нее, чтобы не упасть, его дрожащие ноги изо всех сил пытались удержать его в вертикальном положении. Плащ лежал в луже у его ног. — Чес, ты проснулся. — Отложив перо и скрипку, Призрак поднялся из-за стола. — Тебе лучше? — Он приблизился с взволнованной улыбкой, но был остановлен протянутой рукой Чеса. — Н-не подходи ближе. — Его голос дрожал, а глаза метались по комнате...или, скорее, пещере. Ниша была обрамлена с трех сторон скалистыми стенами, выходящими на черное озеро, у берега которого была привязана маленькая шлюпка, доставившая их сюда. Если бы он только смог дотянуться до ее, он смог бы найти дорогу обратно на поверхность. Но, к сожалению для него, Призрак блокировал его единственный путь к спасению. Неподдельное беспокойство исказило губы Призрака.  — Чес, что тебя беспокоит? — Мое имя. — Чес облизнул губы, не сводя глаз с Призрака. — Я никогда не называл тебе его. Он был слишком потрясен внезапным появлением Призрака в зеркале гардеробной, чтобы заметить это раньше. Но теперь, покопавшись в своей памяти, он с горьким ужасом осознал, что ни разу не произнес своего имени в присутствии Призрака. — Откуда ты его знаешь? — потребовал он, преодолевая тошноту, которая клубилась на краях его сознания. Призрак выпрямился и отвел взгляд.  — Я... я слышал его когда...то, где-то. — Он неопределенно махнул рукой в сторону потолка, указывая на здание над ними. — Я не единственный, у кого есть своя репутация. Ноздри Чеса раздулись, отказываясь поддаваться бесцеремонному смеху Призрака. — Так ты шпионил за мной! Следил за мной, как за букашкой, в то время как всю неделю я изо всех сил старался... — Он покачал головой, в его голосе послышалась истерика. — Ты точно знал, где я, и ни разу не показался? Призрак шагнул ближе, протягивая руку, словно пытаясь успокоить загнанное в угол животное.  — Ты знаешь, я не мог рисковать, что меня увидят. — Значит ты спрятался! — Чес практически выплюнул это, его самолюбие было опалено болью и унижением. Осознание, что его цель все это время была так близка, и все же была вне его досягаемости. Его выставили дураком. Проклятым дураком. — Чего же ты тогда ждал, а? Чтобы заманить меня в свое тайное подземелье, чтобы...чтобы покончить со мной? — Покончить с тобой? — Призрак покачал головой, делая еще один шаг. — Мне нужно было только знать, что ты хочешь найти меня. Что ты придешь по собственной воле. Чес чувствовал себя так, словно его грудь сдавили тисками, ярость поднималась из трясины его паранойи.  — Конечно, я хотел найти тебя! Ты - все, о чем я, черт возьми, мог думать! — Он ударил вслепую, его кулак едва не попал в Фантома, когда инерция послала его вперед. ХРУСТ Он остановился, глядя на свой ботинок. На что он только что... наступил? Это была последняя мысль, которая пришла ему в голову, прежде чем головокружение выбило его из равновесия и он упал в объятия Призрака. — Успокойся. — Голос Призрака был строгим и в тоже время мягким от беспокойства, когда он осторожно вел его обратно к кровати. — Ты не должен двигаться слишком быстро. Испарения, они все еще мучают тебя. У Чеса слишком кружилась голова, чтобы сопротивляться, и он мог только обмякнуть, когда его передвинули, переложили, прислонили к подушкам. Он стонал, возражая, но его сердце не лежало к этому. Одно только то, что он лежал на спине, помогло успокоить расшатанные нервы, когда мир вернулся в нормальное русло. Сжатый кулак в животе разжался, и здравомыслие постепенно возвращалось к нему. — Опять эти испарения. — Чес приложил дрожащую руку к голове, массируя последние остатки головной боли. — Откуда, во имя всего святого, они берутся? — Он покосился на Призрака, который внимательно сидел на скамеечке для ног у кровати. — И почему они не влияют на тебя? — Влияли. Но организм привык к ним. — Призрак повернулся, чтобы посмотреть на озеро. — А что касается их источника, мои подозрения указывают на геотермальный источник. — Чо? — Природная горячая вода, — пояснил он. — Как в ванне. Но под землей. Это то, что нагревает воду, но избыток диоксида карбона, э-э, такой тип газа, иногда может привести к... — Здесь Призрак заколебался, пытаясь подобрать правильные слова. — ...иррациональному поведению. Определенно, это был один из способов выразиться. Чес опустил взгляд на свои руки, безвольно лежащие на коленях, вспоминая, как они были сжаты в кулаки. Всего минуту назад он чувствовал себя оправданным, нападая на Призрака, как будто тот был врагом. Как будто Призрак, которого он знал, когда-нибудь сделает что-нибудь, что причинит ему вред. Как будто время, проведенное ими вместе, ничего не значило. Когда остатки бреда покинули его, в его разум вернулась ясность...и новый румянец стыда на щеках. — М... мне жаль, — наконец выдавил он, прижимая ладони к глазам. — Я был не в своем уме. — Нет. Это я должен извиниться. Я должен был знать, что путешествие будет тяжелым для чувств. Чес покачал головой.  — Ты не сделал ничего плохого. Я хотел прийти сюда. Неважно, что говорили другие. — Рассказ Суслика о примадонне, найденной мертвой в своей комнате, нарисовал в его сознании жуткий образ, который стал еще более ужасным из-за временного помешательства, охватившего его. Теперь, однако, сама мысль о том, что Призрак был хладнокровным убийцей, казалась... ну, это было совершенно нелепо. — Я просто...позволил себе попасть в ловушку слухов. — О примадонне? Чеса вырвали из состояния жалости к себе. — Откуда ты знаешь об этом? — В стенах консерватории мало что происходит, что ускользает от моего внимания. До меня тоже доходили слухи. — Призрак болезненно улыбнулся. — Но они, как и многое из того, что говорят обо мне, не соответствуют действительности. — Я мог бы и сам догадаться, — согласился Чес, смущенный тем, что на него повлияло такое нелепое заявление. — Что-то идет не так, и это сразу же фантом-это и фантом-то. Они действительно готовы обвинить тебя в чем угодно. — Это обычная практика среди невежественных и суеверных людей. Они боятся того, чего не понимают, и они не понимают того, чего не знают. — Ну, а что еще они должны были подумать... — Чес оглядел подземное логово, наконец-то как следует оценив обстановку впервые с момента своего прибытия. —... учитывая твою склонность к драматизму. Множество свечей стояло в канделябрах и медных подставках, окрашивая пещеру в золотисто-желтые тона. Они блестели на черной поверхности подземного озера, больше не похожие на глаза ужасного зверя, а безобидные, как светлячки в поле. Повсюду вокруг него стояла беспорядочно расставленная мебель. Комоды были завалены свитками пергамента, похожими на завитые парики, книжные полки с загадочными сокровищами, которые поблескивали на свету, деревянные сундуки, переполненные разноцветными тканями. И, богом клянусь, настоящий трон. Чес не знал, был ли он в логове призрака или все еще за кулисами. Все выглядело так, словно было собрано воедино из старых постановок и разграбленных театральных отделов. И учитывая, что он имел дело с Призраком, так оно, скорее всего, и было. — Верно. — Призрак вздохнул, улыбаясь чему-то, что он держал в руке. — Иногда я задаюсь вопросом, что бы они подумали, если бы знали правду обо мне, хотя бы немного. — Затем он протянул руку Чесу и разжал пальцы. На его ладони уютно устроилась крошечная лодочка. Сделанная из точилки, она была раскрашена в морские цвета, вплоть до красной линии отвеса поперек борта. Мачтой ей служила спичка, теперь сломанная под углом; парус из папиросной бумаги был порван. Это было замечательное маленькое создание, и сердце Чеса сжалось от боли за то, что он раздавил его ногой ранее. Затем его взгляд скользнул мимо него. Загипнотизированный, он соскользнул с кровати, споткнувшись только один раз, когда его потянуло к центру логова.  — Клянусь богами... Перед ним раскинулось все великолепие Лондона. Но это был не тот захватывающий дух вид, который открывался из окна его спальни. Здесь все еще были многоквартирные дома и церкви, величественные правительственные здания и театры, башни с часами и набережные для прогулок — только все это было выполнено в миниатюре. При ближайшем рассмотрении вместо кирпичных стен стояли жестянки из-под кофе, в оконных рамах из спичечных коробков поблескивали осколки стекла, а на крытых черепицей крышах внахлест лежали разномастные пуговицы. Всевозможные мелочи и безделушки были использованы для создания этого оживленного мегаполиса с изысканными деталями, которые доходили ему не выше колен. Плывя вниз по Темзе, которая прокладывала себе путь через разросшуюся застройку, Чес с благоговением оглядывался по сторонам.  — Ты все это сделал? — Да, — ответил Призрак с окраины города. Присев на корточки, чтобы рассмотреть фасад одного из зданий, Чес узнал саму консерваторию Швагенвагенсов, украшенную обрывками ткани для развешивания баннеров.  — Используешь...хлам? — Не хлам, — поспешил поправить Призрак тоном оскорбленного художника. — Только вещи, которые были забыты или выброшены. — Он выпрямил изогнутый шпиль, который был сделан из зубочистки. — Другие больше не находили их полезными, но я все еще вижу в них красоту. Чес посмотрел на него и недоверчиво усмехнулся, вспомнив, сколько раз он слышал слухи о коварном призраке, который приносит несчастье. Если бы только они знали, как они ошибались. — Ты хочешь сказать, что грозный призрак консерватории... проводит время за изготовлением кукольных домиков? Призрак присел на корточки на противоположной стороне консерватории, и хмуро посмотрел на Чеса через окно. — Это макет города, а не кукольный домик. — Ладно. Очень большой кукольный домик. — Чес высунул язык. Ему это действительно очень нравилось. Был ли конец способам, которыми этот мальчик мог его удивить? — Тебе это нравится? — Призрак внимательно изучал его, ожидая реакции. — Нравится? — Чес изумленно хмыкнул. — Это чертовски замечательно! — Он склонил голову набок, чтобы посмотреть на вид, открывающийся из его спальни на верхнем этаже. — Но это немного не так. — Правда? Что же не так? — Призрак поднялся на ноги вслед за Чесом, который присел, чтобы осмотреть церковь с куполом. — Вот эта штука... — Собор Святого Павла, — подсказал Призрак. — Верно. Ну, он должен быть немного… можно? — По быстрому кивку Призрака Чес осторожно поднял церковь и поставил ее на другой берег реки. — Вот, где то здесь. Призрак хмыкнул, задумчиво проводя пальцем по подбородку. — Впечатляет. Я и не подозревал, что ты так хорошо разбираешься в планировке этого города. — Да, что ж. — Чес отряхнул руки, готовый продолжить свое турне по Лондону. — Можно сказать, у меня было много возможностей осмотреть достопримечательности. Удивительно, что можно увидеть с возвышенности. Призрак внезапно хлопнул в ладоши, достаточно громко, чтобы Чес подпрыгнул.  — Возвышенности! Конечно! — Развернувшись на каблуках, он направился прямо к своему столу. — Как я мог об этом не подумать? — Размашистым жестом он обмакнул кончик гусиного пера в чернильницу и начал что-то записывать с сосредоточенностью. — Именно поэтому ты мне и нужен! — сказал он наполовину самому себе, с усмешкой покачав головой. — Не уверен, зачем я тебе нужен, когда, похоже, у тебя уже все под контролем, — задумчиво произнес Чес, разглядывая замысловато смоделированный фонтан на центральной площади. — Вряд ли. — Призрак отмел эту мысль легким движением запястья, взяв скрипку, чтобы взять несколько извилистых нот. — Вот уже несколько месяцев суть моего творения ускользает от меня. Его не должно было удивлять, что Призрак играл на инструменте... и играл хорошо. В конце концов, он жил под консерваторией. Так что он был не только вором и архитектором, но и музыкантом. Гуляя по городу, Чес обнаружил в ногах кровати деревянный сундук, из открытой крышки которого до краев торчали яркие костюмы и реквизит. — В чем суть модели города? Как именно она работает? — спросил он через плечо, уже роясь в сундуке. Сначала он вытащил игрушечную музыкальную шкатулку, увенчанную металлическим петушком. Чудно. Но опять же, это соответствовало теме блеска и гламура логова. Чес предположил, что он мог бы добавить изобретательности в список. Через некоторое время Призрак тихо ответил ему: — Я говорю о своей...опере. Чес оглянулся на него, тихо, восхищенно присвистнув. Еще и композитор! — О чем ты говоришь! Писать оперу в твоем возрасте? Это гениально! — Напротив, ты гений. — Призрак вернулся к своей работе, звук пера почти не скрывал дрожи волнения в его голосе. — Твоя музыка, само твое звучание - это недостающая часть, которую я искал. Это то, что, наконец, оживит мою оперу. — И что же это за опера? — Отложив петуха в сторону, Чес затем взял деревянный меч. — Лихое приключение? Военная эпопея? — История любви. — О, история любви? — Чес достал из сундука красную шаль и драматично накинул ее себе на голову. Хлопая глазами, он проворковал: — Дай-ка угадаю, падающая в обморок девушка проводит первые два акта, строя глазки нашему лихому любовнику...пока жестокий поворот судьбы не обрекает их любовь на гибель. Он отрабатывал каждый шаг в соответствии с избитым клише, прежде чем рухнуть на кровать, герой был убит ударом клинка в грудь. Через мгновение Чес закатил глаза, глядя на Призрака.  — Где я это уже слышал? Призрак нахмурился, даже когда Чес сбросил шаль и снова взялся за меч, рубя воображаемых врагов.  — Героиня моей оперы не такая уж банальная. Она волевое и умное создание. Порядочная женщина. Именно все эти качества должны вызвать восхищение ее дворянина. Чес остановился на полувзмахе, склонив голову набок. В этой истории было что-то странно знакомое. Он видел ее не на сценах оперных театров или уличных представлений, а где-то поближе к дому. Оно вертелось на кончике его языка. Заинтригованный, он заглянул через плечо Призрака на его работу. Торопливо нацарапанные нотные записи заполняли беспорядочную стопку листов, случайные чернильные пятна и перечеркнутые стихи, рассказывающие историю человека в разгар хаотичного творческого процесса. Он не мог понять этого, но подозревал, что, как и во всем, что связано с Призраком, у этого безумия должен был быть какой-то смысл. — А есть ли у этой истории любви название? — Небрежно опершись рукой о стол, он позволил своему телу прижаться к шву на боку Фантома, когда посмотрел на бумагу. — Ну что? Помоги парню. — Он ожидаемо толкнул его локтем, указывая на самый крупный текст, занимавший верхнюю часть страницы. — Что там написано? — О. Перо Призрака замерло над бумагой. — Я назвал это... — Его голос понизился до шепота. — Гламур Цыганки. Пламя рядом замерцало на фитиле, когда слова эхом разнеслись вокруг них. — Гламур...Цыганки? — Задумчиво повторил Чес, пробуя название на вкус. Неудивительно, что идея оперы показалась ему такой знакомой. Это была одна из историй, которые он рассказывал Призраку много ночей назад: История о страстной цыганке и незадачливом аристократе, которых свела воедино музыка. Запретная любовь растет между ними, заставляя их встречаться только под покровом ночи, пока они, в конечном счете, не спасутся от тирании жестокого и властного лорда. С драмой, скрытыми личностями, захватывающий боем на мечах и трагическим финалом, это было любимое произведение цыганской классики. Значит, к его присутствию уделялось больше внимания , чем он думал. Поток лести пробежал у него под ребрами, когда он понял, что именно он был вдохновителем прорыва Призрака. Не говоря уже о том, что это было смелое отклонение от типичных образов его людей на сцене, которых часто изображали в роли жалких воров, шарлатанов или соблазнительниц. Это была безмерная честь, и какое-то время он ничего не говорил, а просто наслаждался значимостью момента. Гордая улыбка, спрятанная за кулаком. Наконец, он оттолкнулся от стола, размахивая мечом рядом.  — Итак, дай-ка я посмотрю, правильно ли я понял. Если я цыган... — Он повернулся и указал кончиком меча прямо на Призрака. — ...тогда это делает тебя гламуром? Призрак оторвался от своей работы, слегка нахмурив уголки губ. — Как ты меня только что назвал? — Признай это, — протянул Чес с игривой бравадой, обходя его кругом, проводя мечом по плечам и спине. — Ты уже сражен моей музыкой, моими историями, моим звучанием. Это имеет над тобой власть, сильную, как любое магическое заклинание. Я бы даже зашел так далеко, что сказал бы, что ты полностью очарован этим. Загламурен. — Конечно, я признаю твой музыкальный талант, Чес, но я не понимаю, как... — Это решает дело! — Резко щелкнув каблуками, Чес поднял меч перед собой. Он торжественно опустил лезвие плашмя на правое плечо Призрака, затем на левое. — Как официальный сотрудник и ромский консультант вышеупомянутой оперы... — Только не говори мне, что ты действительно собираешься... — ...настоящим я нарекаю тебя... Призрак поморщился. — Глэм. На несколько секунд воцарилась тишина, прежде чем Призрак бросил на него недоверчивый взгляд. — Как еще раз? — Это коротко. Это мило. Это подходит. Чес подмигнул ему, прежде чем отвернуться, пожав плечами и бросив меч обратно в сундук. — Кроме того, ты же не думаешь, что я буду называть тебя «Призраком» вечно, не так ли? — Но... — Никаких «но»! Пришло время называть друг друга по имени. Так поступают друзья. — С самодовольной ухмылкой Чес прислонился плечом к одному из столбиков кровати и с вызовом приподнял брови. — Хорошо. — Глэм, наконец, смягчился с печальным смехом. — Если тебя не переубедить. — Он повел плечами, словно примеряя название, как новый предмет одежды, пробуя его на вес и ощущение...и находя, что оно идеально подходит. — Тогда, полагаю, у меня нет другого выбора, кроме как согласиться. — Я расцениваю это как «да». Глэм улыбнулся в знак согласия.  — Да. — Итак, Глэм, теперь, когда мы, наконец, должным образом представились, чем я могу быть полезен? — Чес приложил руку к своей груди. На это у Глэма был готов ответ. — Если я действительно хочу передать твое звучание для своей оперы, тогда я должен научиться воссоздавать его сам. И, учитывая, что ты не принес свою сегодня вечером... — Глэм наклонился, чтобы взять что-то со своего стола. Глаза Чеса загорелись. — Серьезно? Я и не знал, что у тебя есть своя. Это была гитара. Немного старая и потрепанная, но она все еще издавала насыщенный звук, когда Глэм провел пальцами по ее струнам. — Я нашел ее несколько месяцев назад, — признался он. — Но я еще не научился играть. — Так вот оно что? Давай посмотрим. — Присев на край кровати, он жестом пригласил Глэма занять место напротив него на скамеечке для ног. — Ах, вот в чем твоя проблема. Ты неправильно ее держишь. Сначала тебе нужно... — Его руки зависли над гитарой, неловко и неуклюже. — Извини, обычно я делаю это наоборот. Э-э, давай попробуем вот так. Он вскочил и обошел вокруг, чтобы встать на место позади Глэма. Упершись одним коленом в подушку, он осторожно прижался ближе, пока его грудь не оказалась на одном уровне со спиной Глэма, а руки не обхватили его за плечи. Его руки на руках Глэма. — Боже, чувак! — Чес ахнул, как только коснулся его перчаток. — Ты ужасно холодный! — Правда? Прости. — Глэм попытался отстраниться, но Чес усилил хватку, удерживая его на месте. — Нет, нет. Все в порядке. Как говорится, холодные руки, горячее сердце. — Он бросил на него быстрый взгляд, прежде чем покачать головой и принять на себя роль инструктора, весь такой сосредоточенный и прилежный. — Держи ее...вот так, — пробормотал он, маневрируя на месте, пытаясь игнорировать тот факт, что его подсознание уже рисовало элегантную линию шеи Глэма, мягкий изгиб его боков и взбудораженный, неровный стук его сердца, бьющегося о ребра. — Видишь? Утвердительный ответ Глэма в конце перешел в писк. — Я имел в виду, да. — Он хмыкнул, прочищая горло и перекладывая гитару на своих стройных ногах. — Просто...такой тяжелый инструмент. — Еще бы. После скрипки то, — поддразнил Чес. Он еще больше расслабился, и тепло пробежало по каждому дюйму его бедер, где они соприкасались с Глэмом. — Давай начнем с самого начала. Каждый хороший музыкант должен знать основы. Гитара состоит из корпуса, пятки, верхней и нижней деки... Это была самая близкая между ними связь с тех пор, как они вышли на сцену, и страстное желание, длившееся целую неделю разлилась по венам Чеса неудержимым приливом, диким и распутным. Однако, к его чести, его видимость приличия сохранялась, даже когда желание вплетало себя в каждую ласку, когда он направлял руки Глэма к различным частям инструмента. Пока они подкручивали колышки и настраивали потрепанные струны, Чес наслаждался ощущением тела Глэма рядом со своим, звуком каждого задумчивого гудения и робкого смеха. Его запах. Это пробудило воспоминание: как ребенком пробирался по рынку, следуя за непреодолимым запахом к цветочному киоску, срывал один стебель, приносил его матери, царствие ей Небесное, и ждал до ночи, пока распустится ароматный белый цветок. Жасмин. Так вот какой аромат он уловил ранее в складках плаща Глэма. — Значит, первая и шестая - это «Е»? — Ага, — рассеянно ответил Чес. Сильнее всего он ощущался в изгибе за ухом Глэма, чуть ниже края его маски. Зарывшись носом в пряди золотистых волос, он глубоко вдохнул. — Только на две октавы ниже? Интересно, чем, черт возьми, он мыл волосы? — Чем первая, да. — Он облизнул губы, как будто почувствовал вкус жасмина на языке. Возбуждение вспыхнуло внизу его живота, пробуждая к жизни его фантазии, когда его глаза проследили за этими длинными пальцами под своими собственными, желая увидеть их. Желая почувствовать их. — Ты знаешь, Глэм. — Его голос погрузился в знойные глубины, наполненные желанием и дерзостью. — Гитара очень похожа на женщину. — Женщину? — Невинно спросил Глэм, на время убирая руки, чтобы заняться куском пергамента и пером, которые он принес с собой. Он всегда находил, что записать. Бормотание Чеса было похоже на мурлыканье. — По-настоящему она споет для тебя только при правильном обращении. Если ты рассчитываешь добиться от нее достойного звучания...с этими перчатками придется расстаться. Он не был уверен, показалось ли ему, что Глэм сглотнул от его откровенного намека, но он определенно почувствовал это в тот момент, когда напрягся. — Чес, — медленно начал Глэм, нервно облизывая тонкую линию губ. — Не считай меня плохим. Будь все иначе... Понимая, что допустил грубую ошибку, Чес поднял руки в знак капитуляции, проклиная себя за свою наглость. — Больше ни слова! Забудь, что я что-то сказал! — Напустив на себя самое застенчивое выражение лица, он быстро встал и отступил на свое место на краю кровати, стремясь как можно больше отдалиться от своей оплошности, как в переносном, так и в буквальном смысле. Конечно, Глэм не стал бы делать ничего, что могло бы его выдать. Под поверхностью этой зарождающейся дружбы он все еще оставался Призраком. И Чес лучше большинства людей знал ценность тщательной маскировки. Он сам пришел в консерваторию, готовый скрываться под вымышленным именем, чтобы избежать пристального внимания. Мог ли он действительно ожидать, что Глэм поступит по-другому? — Итак! Двигаемся вперед, что дальше? — Не имея гитары, которую можно было бы держать, Чес сложил пальцы в воздухе как будто держит гриф. — О, да! Ноты грифа, — сказал он, возможно, немного чересчур бодро. Сидящий напротив него Глэм молчал, опустив лицо. — Пожалуйста, пойми, Чес. Обстоятельства моего положения диктуют, что я не должен раскрывать свою личность. Последствия могут быть слишком велики, и слишком многое поставлено на карту. — Он сделал паузу, тщательно подбирая слова. — Я бы не хотел рисковать тем, что у нас есть. Тем, что у нас... могло бы быть. Могло бы быть? Уши Чеса навострились от тонко завуалированного намека. — Возможно, когда-нибудь. Но сейчас... — Его голос был еще тише, чем обычно, как будто он не был уверен, хочет ли он, чтобы Чес вообще его слышал. — Я очень рад...рад, что ты здесь. Чес неуверенно улыбнулся ему, в то время как его сердце праздновало победу.  — Я тоже. Я имею в виду, что я здесь. С тобой, — неуклюже закончил он, жалея, что не может прибегнуть к своему обычному обаянию. Когда дело доходило до Глэма, он почему-то всегда становился таким неуклюжим. — Я просто... я надеялся, что ты хочешь... — Я хочу. Чес резко остановился, подняв глаза. — Правда? Все еще лениво перебирая струны гитары, Глэм ответил: — Конечно. Иначе я бы не привел тебя сюда. Ты первый, если уж на то пошло. И единственный. Это было сказано так просто, так открыто, как будто он просто комментировал погоду. И все же это зажгло фейерверк в сердце Чеса, каждый взрыв был наполнен эмоциями и возможностями. Удивительно, как много можно сказать так коротко. Большинству их разговор показался бы неполным и неясным, что потребовало бы только новых вопросов. Но для Чеса смысл был ясен: Глэм ответил ему тем же интересом. Каким бы маленьким и невинным он ни был, его корни прочно укоренились в плодородной почве их дружбы, готовые перерасти во что-то большее. Если бы только им дали время. И Чес мог с этим смириться. В маске или без маски. Он потер переносицу. — Ну, как бы там ни было, если ты прячешь под этим какие-то ужасные шрамы или уродство, я не возражаю. Не может быть ничего хуже, чем эта уродливая рожа. — Он указал на свое собственное лицо, для пущей убедительности пошевелив языком. — Уверяю тебя, Чес, у меня нет такого недуга. — Тон Глэма был ровным, но искорка веселья дрогнула в уголках его рта. Чес улыбнулся, радуясь, что Глэм снова перешел к игривой шутке. — Тогда будь по-твоему. — Он пожал плечами. — Если ты собираешься играть в перчатках, то обязательно согни указательный палец так, чтобы он не задевал соседние струны. Обрати внимание. — Он продемонстрировал на своей невидимой гитаре. — И зажми шестую струну на первом ладу... Но Глэм опередил его, сыграв мажорную гамму из семи нот от самой низкой до самой высокой. Звук был чистым. Он одарил Чеса дерзкой ухмылкой, как бы говоря «видишь»? — Отлично, ты прирожденный музыкант. — Он закатил глаза. Умный мерзавец. — Ну, да, — коротко сказал Глэм, делая еще одну пометку в своей статье. — Это довольно простой инструмент. — Еще бы. После скрипки то. — Чес поджал ногу под себя и покачивал свободной ступней. — Настолько просто что, я вижу, у тебя даже есть свободное время, чтобы что-нибудь написать. — Он кивнул в сторону бумаги, испещренной символами. — Это тоже имеет отношение к твоей опере? — Не совсем. — Объяснение пришло в виде другой гаммы, Глэм медленно повторял каждую ноту: — Эй, би, си, Ди, и, эфф, джи. Чес моргнул, удивленно изогнув брови. — Чего? — Он фыркнул. — Ты случаем парами там не надышался? — Чес, — осторожно сказал Глэм. — Это названия нот. — Он снова повторил гамму, затем остановился и посмотрел на Чеса в ожидании. — Да, и что? — Чес не сводил глаз с какой-то точки на полу, пытаясь сохранить нейтральное выражение лица. — Так значит, у них есть названия. — Это также первые буквы алфавита. Он ничего не сказал в ответ, только еще возбужденнее задвигал ногой. — Чес. — Что?! — Он рявкнул в ответ, наконец-то встретившись взглядом с Глэмом. — Эй-би-си-Ди-и-эфф-джи! Ну вот, теперь доволен? Я сам никогда не учился ни по одной книге! — Признание вырвалось прежде, чем он смог сдержаться, щеки запылали. Как будто недостаточно было беспокоиться о том, что эти снобы наверху узнают, теперь это должно последовать за ним сюда? — Но какое это имеет значение? Я уже знаю, как играть, Глэм. Ты меня слышал! — Да, и это невероятно. Действительно. Это то, что впервые привлекло меня к тебе. — Голос Глэма стал еще мягче, он потянулся и положил руку на колено Чеса, которое замерло от его прикосновения. — Но ты сам сказал: хороший музыкант должен знать основы. Все основы. Рот Чеса открылся, чтобы возразить, раздосадованный тем, что ему бросили в лицо его собственные слова. Но при виде умоляющей улыбки Глэма он придержал язык. — Пожалуйста. — Глэм попросил еще раз, ободряюще сжав его ногу. — Если ты помогаешь мне с моей оперой, тогда позволь мне помочь тебе в ответ. Именно это сжатие больше, чем что-либо другое, в конце концов заставило Чеса ослабить свою защиту. Скорее это было медленное оттаивание, чем сокрушительный удар, его закаленная льдом гордость наконец уступила и растаяла. Вместо этого страстное желание установить контакт с другом заставило его прислушаться. Позволь ему, это побуждало его. Именно этого мать, царствие ей Небесное, хотела бы, вспомнил он. Чем это могло навредить? рассуждал он. Если это будет означать нечто большее, это пообещало ему в приливе жара, который вырвался оттуда, где лежала рука Глэма. Чес позволил себе немного усмехнуться. — О, какого черта. Ты заключил сделку. Я не знаю, зачем тебе захотелось учить меня грамоте, но если ты действительно готов к этому... Скептицизм Глэма был ясно написан на его лице. — Для начала, это могло бы немного облегчить обмен записками, не так ли? Секретность требует некоторой осмотрительности. — Туше. — Чес кивнул, потирая руки, довольный, что вопрос улажен. — Итак, тогда. На чем мы остановились? Улыбка облегчения появилась на губах Глэма, его благодарность осталась невысказанной. — Мы остановились здесь. — Он развернул лист лицом к Чесу. Чес взял листок, заинтригованный, но немного напуганный внезапной сменой ролей. Однако, под терпеливым руководством Глэма, ему удалось проследить за каждым символом на листе, когда он играл по гамме. Семь нот. Семь букв. A, B, C, D, E, F, G. Достаточно просто. — Каждая буква также имеет свой собственный звук, — объяснил далее Глэм. — Нет, не звучание ноты, а звук, который она издает при произнесении. Ах-ах-ах, бух-бух-бух... — Он сделал паузу, чтобы легонько шлепнуть Чеса по голове, когда тот разразился приступом смеха. — Это важно. — Прости, прости. — Он вежливо кашлянул в кулак. — Пожалуйста, продолжай. Как только Чес освоил искусство подбора звука к буквам, Глэм затем извлек серию из трех нот из гаммы. — Точно так же, как вы складываете ноты вместе, чтобы сформировать песню, вы складываете буквы вместе, чтобы сформировать слова. Часто остается только озвучить их. — Он снова сыграл короткий припев, на этот раз произнося вслух: — Бух-бух-бух. Эх-эх-эх. Дух-дух-дух. Сосредоточенно нахмурив брови, пока он просматривал бумагу, Чес повторил в ответ:  — Бух, эх, дух. — Написанные буквы неуверенно качались, пока три из них, казалось, не выпучились в его поле зрения. B-E-D. Он похлопал по матрасу рядом с собой, недоверчиво усмехнувшись. — Bed... Кровать? — Очень хорошо. — Глэм наградил его теплой улыбкой. Это был своеобразный способ мышления: связать музыкальную ноту с буквой, букву обратно со звуком, а затем звук со словом. Каким-то образом, однако, это имело смысл. Уши Чеса уже были настроены на то, чтобы уловить мелодию, когда он услышал ее в первый раз, и воспроизвести ее с идеальной точностью. Значит нужно просто добавить что-то, чтобы он тоже запомнил визуальный символ. — Попробуй еще раз. Глэм сыграл еще одно арпеджио из трезвучий. На этот раз буквы выскакивали с большей готовностью, и Чес быстро затараторил:  — Бух-эх-гух. Beg... Молить! Затем последовала тетрада. Он наклонился ближе, как будто хотел выхватить буквы со страницы в ту же минуту, как услышал их.  — Ку-а-фу-э. Café... Кафе! — На самом деле это было довольно весело, и его соревновательная жилка разгорелась, ему не терпелось играть в эту игру еще. — Слишком просто. На этот раз что-нибудь посложнее. — Тогда ладно. — Глэм немного подумал, прежде чем остановиться на другой мелодии из четырех нот. — Эта может быть немного сложнее. Он повторил ее еще несколько раз, пока Чес обдумывал ее. — Фу-а-ку-и... fucky? — Он скептически приподнял бровь. — Глэм, я и не знал, что у тебя такое пошлое чувство юмора. — О, э-э-э! — Глэм побледнел, поспешно поясняя. — На этот раз C мягкое, а Е беззвучное. Таким образом, даже у букв были свои хитрые вариации, концепция похожа на поднимают или опускают ноты до диеза или бемоля. Чес изучал буквы дольше, чем раньше, пытаясь расшифровать их значение. Наконец его осенило. — У меня получилось! — сияя от волнения, он потянулся вперед и обхватил ладонями щеки Глэм. — Face! Лицо! Сквозь прорези для глаз в маске взад-вперед промелькнул сапфировый отблеск, с его губ сорвалось потрясенное дыхание, и только тогда Чес осознал, насколько близко они были. Он отпустил его в тот же момент, когда Глэм отвернулся, поправляя маску, чтобы убедиться, что она все еще на месте. Прежде чем он успел произнести хотя бы извинение, Глэм заговорил первым. — Твой прогресс впечатляет, — сказал он громче, чем было необходимо, учитывая, что здесь были только они двое. — Я должен был догадаться, что ты легко с этим справишься. Ты, как ты выразился, прирожденный. — Что ж. — Чес рассмеялся, опираясь на руки и чувствуя себя вполне довольным собой. — Хороший ученик настолько хорош, насколько хорош его учитель. Глэм, казалось, никак не отреагировал, его пальцы танцевали по струнам. Но от Чеса не ускользнуло, как порозовела его кожа чуть выше воротника. Остаток вечера между ними царила приятная непринужденность, перемежаемая легким подшучиванием и нахальным остроумием, когда они обменивались мнениями в этом тандемном обучении. Глэм быстро освоил основы игры на гитаре, освоил тему аккордов и даже придумал новые, прежде чем у Чеса появилась возможность их объяснить. Чес, со своей стороны, описал набор слов, которые можно составить из семи простых букв: «AGED» возраст, «BADGE» значок, «CAGE» клетка, «DEAF» глухой, «FACADE» фасад, «GAFF» багор. И когда у Чеса закончились доступные комбинации, Глэм с радостью присвоил буквам еще больше нот. Их, безусловно, было достаточно, чтобы обойти их, заимствуя из более высоких октав, пока они не завершат остальную часть алфавита. Вскоре Чес уже мысленно видел слова в тот момент, когда Глэм их проигрывал, некоторые длиннее, некоторые короче, некоторые, мелодию которых было так же приятно слушать, как и читать вслух: совершенно новый мир общения стал возможен благодаря музыкальной композиции. С немалой гордостью он вывел по трафарету свое первое шаткое слово: чЕс По восторженному настоянию Глэма он добавил под этим: ГлЭм Их время подошло к концу только тогда, когда часы на письменном столе пробили час, короткая стрелка упрямо указывала на 5. Позже, чем хотелось бы Чесу, но, с другой стороны, ему бы хотелось, чтобы ночь длилась вечно. Уставший, но бодрый, он покинул подземный лабиринт почти таким же образом, как и пришел: с головокружением, опьяненный и убежденный, что все еще видит сон. Глэму снова пришлось тащить его за собой, чтобы добраться до выхода. Но на этот раз Чес не возражал. Эйфория была своего рода опиатом, и эти двое не могли перестать хихикать, пока, спотыкаясь, пробирались обратно по туннелю при свете фонарей, где подсвечники были просто подсвечниками, а зеркало снова было просто зеркалом. Было практически больно смотреть в печальную маленькую гримерку, такую унылую и безжизненную по сравнению с тем ярким временем, которое они провели вместе. Чес завис на границе, разделявшей их миры, отчаянно пытаясь отсрочить расставание хотя бы на секунду дольше. — Обещай мне, что мы повторим это, хорошо? — Он тяжело привалился к Глэму в притворном изнеможении. — Да. Конечно. — Глэм осторожно перенес его через порог, их руки все еще были сцеплены. — Завтра ночью? Глэм кивнул. — Я ни за что не хочу пропускать это. Трудно было сказать, кому больше не хотелось уходить, и они молча смотрели друг на друга, ни один не хотел прощаться первым. — Я полагаю, мне следует... — Чес неопределенно махнул рукой себе за спину. — Да? — Глэм выдохнул, прижимаясь ближе. Свет фонаря скользнул по гладким контурам его маски, осветил тени под подбородком и заблестел на его языке, когда он высунулся, чтобы облизать губы. Он выглядел почти...полным надежды. Для чего, Чес не мог сказать, но Глэм не сопротивлялся, когда он сократил расстояние между ними. Не сводя с него глаз, он поднес руку в перчатке к губам и запечатлел нежный поцелуй на тыльной стороне ладони. Это охладило его губы, но сердце запылало, как в печи. — До следующей встречи. — С этими словами он отступил назад, наблюдая, как стекло зеркала встает на место, и последнее, что он увидел, прежде чем исчезнуть из поля зрения, было очень удивленное, но очень довольное лицо Глэма. Путь в спальное крыло прошел как в тумане, когда он проплыл мимо ряда гримерных, через зрительный зал и вышел из дверей концертного зала. Пасмурный лондонский рассвет уже начал окрашивать коридоры консерватории в жемчужные тона, когда реальность ночи, наконец, дошла до него. Он только что провел весь вечер с Призраком—нет, Глэмом! Был дерзкий поход в секретное подземелье, логово, сверкающее чудесными творениями, оживленные разговоры о музыке и ромских легендах, опера, которая связала все это воедино, интимность урока игры на гитаре, которая все еще ощущалась под его кожей, и ноты Глэма, которые говорили с ним совершенно по-новому. Язык, который он мог бы назвать своим собственным. И, что лучше всего, обещание встретиться снова! Желание закричать от радости застряло у него в горле. Но сейчас было не время. Даже когда остальные в консерватории еще спали, прислуга уже суетилась внизу, на кухне. Как бы то ни было, он прижал руку к своему колотящемуся сердцу, ощущая сложенный лист пергамента, на котором он написал их имена. Неуклюжие и некрасивые, но они были началом чего-то нового. Он проходил мимо административного крыла, когда до его ушей донесся звук голосов. У двери в кабинет директора стоял мистер Ровд, и он был не один. Казалось, он был вовлечен в жаркую дискуссию с несколькими джентльменами. Джентльмены были при всех регалиях. И потрясающими дубинками. Если бы Чес соображал здраво, он бы выбрал альтернативный маршрут, когда мог. Но не в себе, поэтому не стал этого делать. А к тому времени было уже слишком поздно. — А вот и он! — Ровд указал скрюченным пальцем на Чеса в тот момент, когда увидел его. — Он преступник! — Что? — Чес едва успел произнести это слово, как два дюжих констебля бросились прямо на него. — Эй! Что это значит? — Его руки грубо дернули перед собой, и пара тяжелых наручников защелкнулась на запястьях. Двое мужчин провели его вперед, чтобы он предстал перед импозантным офицером в шлеме с шипами и отвратительным поведением. — Попался, бродяга! — Седеющие усы мужчины приподнялись в усмешке, когда он презрительно посмотрел на Чеса сверху вниз и проревел: — Ты арестован!