TGCF React

— Включай. — вот такие слова услышала Линн, когда вошла в комнату. — Что? — Линн впилась взглядом в говорившего Пэй Мина. — Ты слишком долго лишала меня ответа Собирателя цветов. — проворчал он в ответ. — ...хорошо... — согласилась Линн, понимая, что все с нетерпением ждут продолжения, ведь прошлая серия закончилась на самом интересном, и затем включила экран. Глава 97: На уроке каллиграфии красные рукава привносят благоухание при свете ночи. Принц смутно догадывался, каков будет ответ на его вопрос. Однако предположения совершенно не оправдались. Помолчав немного, Хуа Чэн ответил: — Прошу прощения. Пэй Мин громко рассмеялся. — Ты выглядишь таким смущенным из-за того, что тебя поймали! — Генерал, не стоит смеяться над ним. — защищал его Се Лянь. — Я уверен, что он сделал это из чистых побуждений. — Действительно. — рассмеялся Пэй Мин. "Если ты считаешь любовь и похоть чистыми, то да". — подумал он, прежде чем задуматься. "Он же испытывает вожделение к Его Высочеству?" Пэй Мин побледнел, когда понял: "Черт, он действительно сделал это с чистыми намерениями!" Се Лянь озадаченно спросил: — Что? Он-то полагал, что если «храм Тысячи фонарей» — не какой-то розыгрыш, то наиболее подходящим кандидатом, связанным с этим храмом, является Хуа Чэн. "Я тронут и в то же время опечален", — подумал Хуа Чэн. "Я рад, что я первый, кто пришел на ум Его Высочеству, но грустно, что у него так мало друзей..." И всё же, независимо от того, верны ли предположения принца, у Хуа Чэна не было причин просить у него прощения. — Вот именно, так за что ты извиняешься, Сань Лан? — спросил Се Лянь. — Я сделал это без твоего разрешения, поэтому я приношу извинения. — признался он. — Мне очень жаль. — Все в порядке. — улыбнулся ему Се Лянь. — Я ценю это. Хуа Чэн хотел скрыть румянец от принца, поэтому он с небольшой силой погладил Се Ляня по голове, заставив того слегка наклонить голову. Некоторые, такие как Ши Цинсюань и Пэй Мин, ухмыльнулись. Вместо ответа на свой вопрос Се Лянь получил пригласительный жест пройти куда-то, поэтому направился следом. Они прошли ещё немного, пока не повернули за угол, и тут взору Се Ляня открылся сияющий таинственным светом храм, в спокойном величии представший перед ними. Принц невольно задержал дыхание. Хуа Чэн знал, что Его Высочество не обидится, но все равно нервничал. Кругом царили переплетения иссиня-чёрного и киноварно-красного, как преобладающих цветов в архитектурном ансамбле Призрачных чертогов, однако в таком окружении великолепный храм, сияющий тысячами огней, ещё сильнее походил на островок царства бессмертных божеств. Будто построенный из одного лишь света и ярких лучей, храм уместился в Призрачном городе, прямо посреди всевозможного демонического сброда, и подобный яркий контраст оставлял ещё более сильное потрясение, первый же взгляд на строение отпечатывался глубоко в памяти нестираемым воспоминанием. — Черт возьми, ты действительно приложил много усилий, чтобы построить его. — сказал Хэ Сюань. Он знал о глубокой любви красного бедствия к принцу, но это все равно удивляло его. "Он действительно любит его и знает, как это показать", — подумал он, прежде чем взглянуть на Цинсюаня, который был очарован видом храма. "Я немного завидую". Лишь спустя долгое время Се Лянь смог заговорить: — Это… Они стояли напротив храма, взирая на него снизу вверх. Хуа Чэн, тоже слегка приподняв голову, произнёс: — Пару дней назад праздновали Середину осени, и я подумал, что гэгэ, наверное, примет участие в той нелепой игре, которую они устраивают каждый год, вот и выдумал такой способ. Просто хотел, чтобы гэгэ немного повеселился на пиру, разогнал тоску. — … В комнате, точно так же как и на экране, воцарилась тишина. — Сань Лан... — окликнул Се Лянь. — Это слишком, не пытайся сделать это в нашем мире, пожалуйста. — Если для тебя - то это не "слишком", гэгэ. — тут же ответил он. — Они слишком сладкие. — съежился Ши Уду. — Я буквально вижу, как на заднем плане распускаются розы. — Ну что ж, по крайней мере, мы знаем, что он серьезен по отношению к Его Высочеству. — сказала Линвэнь. — Он заслужил это после всего, что пережил, согласен? — Да. — неохотно согласился Ши Уду. — Но меня все равно от них тошнит. — Тогда найди себе любовника. — сказал Пэй Мин, но в итоге получил удар веером по голове. Его способ «разогнать тоску» неизбежно заставлял любого вытаращить глаза от удивления. Чтобы Се Лянь «немного повеселился», он выстроил целый храм, да ещё запустил в небо три тысячи фонарей негасимого света! — Ты прав. — согласился Хуа Чэн, но прежде чем Се Лянь успел улыбнуться и порадоваться, что тот, наконец, понял его точку зрения, Хуа Чэн продолжил. — Мне не следовало делать его слишком маленьким и уродливым, этого едва хватит, чтобы развлечь тебя, гэгэ. Не волнуйся, я обязательно запомню это. О, и я увеличу количество фонарей в четыре раза. — Сань Лан... — Се Лянь мог только недоверчиво вздохнуть, в который раз задаваясь вопросом, чем же он заслужил такого замечательного друга. Хуа Чэн чуть опустил голову, оправил рукава и прибавил: — Вообще-то я не хотел, чтобы ты узнал о нём, поскольку я построил храм для гэгэ самовольно, да ещё в столь беспорядочном месте… Надеюсь, гэгэ не останется на меня в обиде. Се Лянь в спешке замотал головой. Оказывается, Хуа Чэн посчитал, что таким образом добавит ему хлопот, и потому не хотел, чтобы принц узнал о храме. Се Лянь прямо-таки не находился с ответом. — Поблагодарите его. — предложила Линвэнь. — Обнимите его. — ответил Цинсюань. — Поцелуй его в губы! — вмешался Пэй Мин, но его прервала рука Фэн Синя, зажавшая ему рот. Се Лянь выглядел взволнованным, прежде чем обнять Хуа Чэна примерно на пять секунд, после чего отпустил, на его лице появился сильный румянец. — Спасибо, Сань Лан. Хуа Чэну пришлось прикрыть лицо, иначе он напугал бы Его Высочество. — П-пожалуйста, гэ-гэгэ. — Это было на пять секунд дольше, чем нужно. — Му Цин нахмурился, и Фэн Синь кивнул в знак согласия. Но в подобной ситуации благодарности прозвучали бы совершенно бессмысленно, поэтому принц немного привёл мысли в порядок, сделал глубокий вдох и занялся старательным созерцанием «храма Тысячи фонарей». Насладившись зрелищем, он повернулся к Хуа Чэну и произнёс: — Храм поражает необыкновенной красотой и размахом, это истинный шедевр высокого мастерства, который не создашь за пару дней. Сань Лан, ты ведь не мог возвести его недавно? Хуа Чэн улыбнулся: — Конечно, нет. Гэгэ, ты верно заметил. Это место построено довольно давно, только никак не выпадало случая, чтобы оно пригодилось. Поэтому я всё время прятал его от лишних взоров и никому не позволял заходить внутрь. Должен поблагодарить гэгэ за то, что храму наконец нашлось применение и он увидел свет. Его слова заставили Се Ляня вздохнуть с облегчением. — Ложь. — объявила Баньюэ. — Действительно, молодец, что заметила это, девочка. — похвалил Пэй Мин. — Это правда? — спросил Се Лянь, обеспокоенно глядя на Сань Лана. — Не беспокойся об этом. — Хуа Чэн не ответил на вопрос. — Хорошо. — согласился Се Лянь, зная, что тот больше ничего не скажет. Ну что ж, он доверял ему, и это все, что имеет значение. Если он сказал, что это не было проблемой, он поверит в это. Ведь если храм построен уже давно, просто ему не находилось применения, значит, первоначально у него существовало иное назначение, а теперь он лишь удачно подвернулся для свершения замысла. Иначе, если бы Хуа Чэн действительно построил целый храм специально для принца, тот пришёл бы в ещё большее беспокойство. Разумеется, памятуя о характере Хуа Чэна, он вполне мог поступить подобным образом исключительно ради веселья. "Надо изменить его мнение обо мне" — подумал Хуа Чэн, которому не нравилось, что Се Лянь сомневался в том, что он сделает для него что-то настолько важное. "И показать гэгэ, что его любят". И хотя Се Ляня снедало любопытство, для чего же именно Хуа Чэн когда-то выстроил подобное здание, как небо и земля разнящееся с Призрачным городом, принц всё-таки сдержал порыв. Задавать слишком много вопросов — не слишком хорошая привычка. Ведь кто знает, а вдруг когда-нибудь спросишь о том, о чём спрашивать не следует? "Потому что он предназначен для тебя!" - внутренне кричали многие. На самом деле, принц был настолько рассеян в любви, что это настораживало. Хуа Чэн предложил: — Хочешь войти посмотреть? Се Лянь охотно согласился: — Конечно. И они плечом к плечу неторопливо вошли в храм, ступая по вымощенному нефритом полу. Оглядев убранство просторного светлого зала, принц, впрочем, не увидел ни статуи божества, ни подушек, на которых последователи могли бы преклонить колени. Хуа Чэн произнёс: — Последние штрихи делались в спешке, многие недочёты ещё предстоит исправить, прошу гэгэ отнестись снисходительно. — Тебе действительно не стоит беспокоиться о том, что мне он не понравится, Сань Лан, я могу заверить тебя, что храм очень красивый. — сказал ему Се Лянь с улыбкой. — Я рад. — призрак улыбнулся в ответ. Се Лянь расплылся в улыбке: — Ничего подобного. Мне кажется, всё очень хорошо, даже замечательно. И прекрасно, что нет ни статуи, ни подушек для преклонения. Лучше всего, если их и впредь не будет. Но только… почему же нет даже таблички с названием? — ...Ваше Высочество, это храм, и наличие всех атрибутов обязательно. — сказала ему Линвэнь. — И все же. — возразил Се Лянь. — Никто не войдет, так зачем беспокоиться? — ...поставь пару в храме, Хуа Чэн. — приказал Му Цин. — Если это для Его Высочества, то он заслуживает только самого лучшего. Хуа Чэн кивнул - он может и не ладил с этими двумя, но когда дело доходит до Его Высочества, он знает, что они втроем заботятся о нем, поэтому он согласился с предложением Му Цина. Принц ни в коем случае не желал, чтобы его вопрос прозвучал как упрёк. Всё дело лишь в том, что в храме даже на нескольких напольных нефритовых плитах, украшенных узорами трав и цветов, угадывались искусно выгравированные иероглифы «храм Тысячи фонарей», тогда как над главным входом место таблички с названием храма пустовало. Разумеется, спешка не могла послужить тому причиной, поэтому принцу и стало любопытно. Хуа Чэн с улыбкой ответил: — Ничего не поделаешь. У меня здесь нет никого, кто мог бы изобразить табличку. Ты же видел эту толпу, найти среди них хоть одного, умеющего читать, уже большая удача. Может, у гэгэ есть излюбленный мастер каллиграфии? Я приглашу его, чтобы написал для тебя табличку. Или же, как по мне, наилучший способ — если гэгэ сам её изобразит, чтобы повесить над входом. Было бы просто замечательно. — Это... это огромная честь для меня, Сань Лан. — сказал Се Лянь. — Но почему бы тебе не сделать это самому? Хуа Чэн выглядел смущенным. — Экран покажет тебе! — весело сказала Линн, игнорируя брошенный на нее взгляд. С такими словами он указал на стол для подношений в главном зале, сделанный из нефрита, широкий и длинный. На нём в положенном порядке разместились подношения и курильница для благовоний, а также предусматривалось место для письменных принадлежностей, что придавало обстановке атмосферу учёности и сдержанности. Они подошли к столу, и Се Лянь предложил: — Может быть, всё же лучше Сань Лан поможет мне изобразить табличку? Хуа Чэн в ответ слегка округлил глаза, будто никак не ожидал услышать от принца подобного предложения: — Я? — Ага. Хуа Чэн указал на себя: — Ты правда хочешь, чтобы я написал? Се Лянь, что-то заподозрив, спросил: — Сань Лан, неужели для тебя это затруднительно? Хуа Чэн приподнял бровь: — Вовсе не затруднительно, только… Видя, что Се Лянь ждёт его ответа, он завёл руки за спину и, будто смиряясь с неизбежным, произнёс: — Ладно. Но хочу предупредить, что из меня плохой каллиграф. — Все в порядке, Сань Лан, я могу тебе помочь. — Се Лянь улыбнулся. — Спасибо, гэгэ. — Хуа Чэн был рад, что тот больше ничего не сказал. Он и так был достаточно смущен. — Ха-ха, ты не умеешь хорошо писать?! — рассмеялся Ци Жун. — Ты тоже не так уж и хорош, так что заткнись. — Се Лянь слегка сверкнул глазами. — Разоблачили. — пробормотал Пэй Су с легким смешком. А вот это уже удивительно. Се Лянь поистине не мог представить, что Хуа Чэн хоть в чём-то плох, потому с улыбкой переспросил: — О? В самом деле? Напишешь что-нибудь, чтобы я мог оценить? Хуа Чэн повторил вопрос: — Ты правда хочешь, чтобы я написал? Се Лянь взял несколько листов белой бумаги, разложил на нефритовой столешнице и заботливо разгладил ладонью. Затем выбрал подходящую на его взгляд кисть из заячьей шерсти и вложил в руку Хуа Чэна: — Прошу. Увидев, что принц уже всё приготовил, Хуа Чэн произнёс: — Ладно, так и быть. Но… только не смейся. Се Лянь кивнул: — Ну разумеется. Многие подались вперед, желая увидеть, насколько плохо пишет призрак. Им хотелось оскорбить его еще больше, но они не хотели нарваться на гнев Его Высочества. Таким образом, Хуа Чэн взял кисть и со всей серьёзностью принялся за работу. Се Лянь наблюдал со стороны, но чем дольше смотрел, тем более непредсказуемые перемены проявлялись на его лице. Се Лянь сразу же почувствовал себя неловко. — Не обращай внимания на мое будущее "я", Сань Лан, он ничего не понимает. — Гэгэ... — Хуа Чэн просто беспомощно улыбнулся, зная, что его почерк был достаточно плохим, чтобы принц среагировал именно так. Он на самом деле всей душой хотел сдержаться, но так и не смог. Хуа Чэн, вырисовывая на бумаге мазню, напоминающую бессмысленные росчерки слепого сумасшедшего, как бы предостерегая, и при этом шутя, произнёс: — Гэгэ. Се Лянь немедля принял серьёзный вид: — Виноват. Он и сам не хотел бы смеяться, но что поделать, ведь иероглифы, написанные Хуа Чэном, поистине вызывали неконтролируемый смех!!! — Я уверен, что все не так уж плохо. — заверил Се Лянь, хотя и выглядел взволнованным. Самая безумная «дикая скоропись», которую приходилось когда-либо наблюдать Се Ляню, не шла ни в какое сравнение в дикости со стилем Хуа Чэна, который, кроме прочего, содержал в себе нотки дурного поветрия, бьющего прямо в лицо при одном взгляде на сей шедевр. Некоторые расхохотались, не веря, что кто-то мог писать так плохо (судя по тому, как это описал Се Лянь), поскольку Се Лянь изо всех сил старался поддерживать серьезный вид, особенно когда они, наконец, смогли увидеть результат. Окажись на месте Се Ляня истинные мастера каллиграфии, их бы так обдуло этим поветрием, что несчастные потеряли бы сознание и упали замертво, закатив глаза. Се Ляню пришлось очень долго всматриваться в написанное, чтобы наконец с огромным трудом разгадать его смысл. По нескольким каракулям, смутно напоминающим слова «море», «воды», «гора Ушань» и «облако», принц предположил, что Хуа Чэн написал стихотворные строки «Кто раз познал безбрежность моря, того иные воды уж не удивят. И никакие облака не назову я облаками, помимо тех, что над горой Ушань парят». — Прежде всего, я удивлен, что Вы это поняли, Ваше Высочество. — сказал Пэй Мин. — Во-вторых, ха-ха! Сань Лан не обращал внимания на смех, глядя на Се Ляня с надеждой в глазах. — Все не так плохо, Сань Лан. — с улыбкой сказал Се Лянь. — Тебе просто нужно немного попрактиковаться. Не волнуйся, я помогу тебе. — ...спасибо, гэгэ... — было его единственным ответом. В конце концов, он увидел шок и разочарование в глазах Се Ляня. (Был только шок, разочарование же он вообразил себе). Подумав о том, что Хуа Чэн, Князь мира Демонов, которого страшатся и небожители, и вся нечистая сила, предстал ему с подобным выражением лица за таким занятием как написание иероглифов, Се Лянь столь сильно захотел рассмеяться, что ему судорогой свело мышцы живота в попытке сдержать смех. Хуа Чэн слегка надулся. Вот почему он не хотел писать, особенно в присутствии Се Ляня, своего возлюбленного. Он обеими руками взял работу кисти Хуа Чэна, которую тот завершил одним взмахом. Затем с усилием нацепил маску совершенного спокойствия и заключил: — Хм. Весьма индивидуально. Самобытно. Присутствует «стиль». — Верно. — согласился Се Лянь со своим вторым "я". — Ты знаешь, люди говорят, что твое письмо может помочь определить, что ты за человек, верно? Это показывает, что у тебя есть индивидуальность и ты ничего не боишься делать. Сань Лан лишь мягко улыбнулся ему. Хуа Чэн положил кисть на подставку, сохраняя при этом подобающий вид, искоса взглянул на принца и с улыбкой спросил: — Ты хотел сказать «безумие»? Се Лянь притворился, что не расслышал, продолжая со всей серьёзностью оценивать произведение: — На самом деле, написать красиво несложно, гораздо труднее натренировать собственный «стиль». Произведение, написанное красиво, но при этом однообразно — обыкновенная посредственность. Сань Лан избрал отличное направление, схожее со стилем школ великих мастеров, размах его велик… — фраза могла бы завершиться так: «настолько, что рухнут горы и войска обернутся в бегство». Но что поделать, выдумывать хвалебные речи — занятие тоже не из лёгких. Се Лянь покраснел, задаваясь вопросом, почему экран предал его, и повернулся к опечаленному Сань Лану. — Мое второе "я" не знает, о чем говорит, Сань Лан. — настаивал он. Хуа Чэн слушал принца, при этом всё выше поднимая бровь, затем с сомнением спросил: — Серьёзно? Се Лянь: — Я когда-нибудь обманывал Сань Лана? — Сейчас, очевидно. — заметил Цюань Ичжэнь. Хуа Чэн неторопливо возжёг несколько палочек благовоний в маленьком золочёном треножнике. По воздуху побежали струйки лёгкого дымка с ненавязчивым ароматом. Надев на себя маску совершенного безразличия, Хуа Чэн произнёс: — Я бы очень хотел научиться писать красиво. Но у меня нет подходящего наставника. Существуют ли какие-то особые секреты постижения искусства каллиграфии? С этим вопросом он обратился по адресу. Се Лянь задумчиво произнёс: — В общем-то, никаких секретов нет, всё дело лишь… — поразмыслив, принц всё-таки решил, что одними словами ничего не объяснить, — Показывать эффективнее, чем говорить. — согласилась Линвэнь. поэтому приблизился к столу, сам взялся за кисть и рядом со стихотворением, написанным на бумаге Хуа Чэном, единым порывом изобразил две конечные строки. Затем всмотрелся в них на мгновение и, улыбаясь, вздохнул: — К своему стыду, у меня многие годы не было возможности практиковаться в каллиграфии, теперь мой навык совсем не тот, что прежде. — Если это плохо, то я больше не хочу писать. — сказала Юйши Хуан, слегка вспотев, увидев перед собой удивительный почерк. — То же самое. — согласились некоторые, когда Се Лянь покраснел от смущения. — Это не так уж хорошо. — слабым голосом произнес он. Хуа Чэн внимательно вгляделся в четыре строки стихотворения, две половины которого отличались стилем написания как небо и земля. Особенно надолго его взгляд задержался на строках, добавленных Се Лянем: «Пройду сквозь заросли других цветов, не обернувшись, не интересна мне их красота. Подмогой в том мне твёрдость духа лишь наполовину, а остальное — ты, любовь моя». Он всё смотрел и смотрел на получившееся стихотворение, перечитывая его вновь и вновь, будто бы не в силах оторваться. "Оно прекрасно", — подумал Хуа Чэн. "Прямо как Его Высочество". Затем наконец перевёл взгляд на принца: — Изволишь обучить меня? Се Лянь ответил: — Не осмелюсь взять на себя роль наставника. Так принц разъяснил Хуа Чэну основы базовых каллиграфических техник, а затем без утайки поведал о своих измышлениях во время обучения искусству каллиграфии в юности. — Спасибо, что ускорили, я не хочу слушать такие лекции. — сказал Пэй Мин. — Это не было плохо. — Хуа Чэн нахмурился. — Потому что тот, кто их читает - твой самый дорогой человек. — пробормотал Пэй Мин. В воздухе разливался аромат струящегося дымка благовоний, мягко мерцали свечи, Се Лянь добросовестно вещал, а Хуа Чэн внимательно слушал. В просторном зале их неторопливая беседа звучала тихо и мягко, создавая такую же атмосферу вокруг. "Они так прекрасно смотрятся вместе", — подумал Цинсюань с сияющей улыбкой. "Я должен поставить перед собой цель сделать их парой. Естественно, я попрошу Мин И помочь мне". Хэ Сюаня пробрала дрожь. Спустя некоторое время Се Лянь спросил: — Попробуешь ещё раз? Хуа Чэн согласно кивнул и взял кисть, затем старательно, по крайней мере, так казалось, написал несколько иероглифов. Се Лянь стоял рядом и наблюдал за процессом. Скрестив руки на груди и чуть склонив голову, он ответил: — Уже немного интереснее. Только… Только манера письма Хуа Чэна всё время казалась ему немного странной, но принц никак не мог понять, в чём дело. Он пару мгновений хмурился, затем вдруг заметил, что же именно не так. Хуа Чэн совершенно неправильно держал кисть. Если держать кисть как попало, манера письма, разумеется, будет неверной! — Разве? — Хуа Чэн задумался, вспомнив движение руки Се Ляня некоторое время назад и осознав, что они двое держат кисть по разному. — Похоже на то. Се Лянь, желая не то улыбнуться, не то расстроиться, подошёл ближе, без лишних раздумий протянул руку и исправил положение ладони Хуа Чэна: — Ты неправильно держишь кисть, вот как надо… Но уже в процессе исправления принц почувствовал, что совершает что-то не слишком подобающее. Они ведь не являлись взрослым наставником и юным учеником, и подобный жест, когда один направлял ладонь другого своей, неизбежно казался излишне интимным. Му Цин и Фэн Синь кивнули в знак согласия, молча приказывая будущему Се Ляню отступить, в то время как Хуа Чэн почувствовал себя опечаленным. Но раз уж принц уже приступил к делу, то явно не мог внезапно убрать ладонь, ведь подобная реакция стала бы, напротив, слишком нарочитой. Поэтому, секунду поколебавшись, Се Лянь всё-таки не отступил. Ведь если вспомнить, в тот раз в Призрачном игорном доме Хуа Чэн точно так же обучал принца бросать кости, положив ладони поверх его рук. И хотя Се Ляню казалось, что тогда он так ничему и не научился, а впоследствии его даже посетило смутное ощущение, что его просто обвели вокруг пальца, — Так и было. — согласились некоторые. сейчас принц совершенно искренне пытался обучить Хуа Чэна. Поэтому мягко прикоснулся тёплой ладонью к ледяной руке, чуть сжал пальцы и принялся танцевать по бумаге, управляя движениями кисти. — Вот так… — тихо произнёс он. Хуа Чэн надеялся, что его будущее "я" не сделает ничего постыдного, он бы не смог этого вынести, только не тогда, когда он сидел рядом с Его Высочеством. Се Лянь почувствовал, что кисть в руках Хуа Чэна вновь начинает бесноваться, поэтому приложил небольшое усилие, чтобы исправить положение. Однако не прошло и пары мгновений, когда дикий нрав вновь вырвался наружу, не подчиняясь контролю, и тогда принцу пришлось сжать ладонь ещё сильнее. "Он нервничал?" — подумали некоторые, в то время как Хуа Чэн понял, что его будущее "я" делает - он писал криво, чтобы Се Лянь не заметил, как он на самом деле взволнован. Он поаплодировал себе за то, что легко справился с этой ситуацией. Получившиеся в результате их совместного творчества иероглифы вышли кривыми и косыми, больно взглянуть. И чем дальше, тем сильнее Се Лянь чувствовал подвох. Не выдержав, принц пробормотал: — Что… Хуа Чэн издал тихий смешок, будто ознаменовав, что шалость удалась. Бумага была исписана беспорядочными кривыми линиями. Се Лянь беспомощно произнёс: — Сань Лан… не надо так. Учись как следует и пиши старательно. — Сань Лан. — Се Лянь посмотрел на него. — Не волнуйся, я обещаю уделять больше внимания и учиться должным образом. — с улыбкой сказал Сань Лан. Се Лянь удовлетворенно улыбнулся. Хуа Чэн ответил: — О. С первого взгляда угадывалось его ложное старание. Се Лянь покачал головой, поистине не зная, что сказать. — Он - это он, а я - это я. — сказал Хуа Чэн в качестве оправдания. — Верно, гэгэ? Зная, что он использовал то же самое оправдание раньше, он мог только согласиться. — Да. Рука Хуа Чэна была холодной, но Се Ляню почему-то показалось, что он прикасается к раскалённому железу. Принц больше не осмелился прикладывать силу. — Хо-хо. — ухмыльнулся Пэй Мин. В следующий миг взгляд Се Ляня нечаянно скользнул по краю стола, отчего тут же застыл. В самом углу на нефритовой поверхности принц увидел одинокий маленький цветок. — Почему только один? — спросил Лан Цяньцю. Хуа Чэн пожал плечами, не потрудившись ответить, поскольку был слишком занят общением с Се Лянем.