Подкидной дурак

      Букет был огромным и довольно тяжёлым. Жёлтые пышные розы, завёрнутые в шуршащий целофан и любезно обвязанные блестящей ленточкой. Тридцать пять штук. Пахли они прекрасно. Их сладким ароматом пропиталась моя рубашка.       Пришлось несколько раз смять и надломать стебли, чтобы уместить букет в мусорку. Совсем туда не лез, ещё и крышка мешала. Кажется, я всё же порезался о шипы. Ну, что ж.       Я грузно повалился на лавочку рядом и положил руки за голову. На улице было довольно тепло, хоть от прохлады и валил пар изо рта, так что я расстегнул пуговицы пальто и распахнул воротник. Грудь приятно обдало свежим воздухом, отчего я даже поёжился. Я положил ногу на ногу, широко растянул руки на спинке лавочки и запрокинул голову. Шумно выдохнул и закрыл глаза. На улице ни души, абсолютно тихо. Лишь изредка слышно, как гудят вдалеке машины и как кто-то разговаривает на кухне в доме напротив. Прохладный воздух щекотал нос, пахло сыростью. Я склонил голову вправо: на плече остался отчётливый запах её духов, кисло-сладких, похожих на апельсин. Тут же почувствовал жжение на щеке, еле ощутимое. От воспоминаний о хлёсткой пощёчине я даже улыбнулся. У неё тяжёлая рука. Жалко только денег за цветы. Ну, что ж.       Слева потянуло горьким табачным дымом. Запах заставил поморщиться. Я открыл глаза и повернул голову в сторону его источника. Рядом со мной на лавочке сидела девушка, укутанная в широкую дутую куртку. На шее – длинный тёплый шарф с объёмными кисточками, один его край небрежно лежал на земле, а второй она зажала между ног, замотав в него руку. Свободной рукой она держала сигарету, медленно вдыхая, а затем так же медленно, смакуя, выдыхая дым. На вид девушка была совсем небольшая: точно на полторы головы ниже меня. Скованная зажатая поза делала её ещё меньше. В перерывах между вдохами и выдохами она сбивала пепел и нервно поправляла спадающую на очки рыжую чёлку. Рыженькие всегда такие нервные.       – Персик, покурить можно и в другом месте, – сказал я.       Девушка хмуро посмотрела на меня. За толстыми линзами очков её глаза казались особенно большими. Красивые карие глаза. Жаль, что в остальном она выглядела настолько несуразно и блекло, что при иных обстоятельствах я бы даже не обратил внимания на такую серую мышку. Она недовольно вздёрнула брови и выдохнула густой чёрный дым через нос.       – Чего? – голос у неё дрожал, но звучал строго и твёрдо.       – Не хочу пропитаться запахом, – пояснил я.       – Тогда уйди отсюда. В чём проблема? – она снова поднесла сигарету к губам.       – Я пришёл сюда раньше, – ответил я. – И потом, курить вредно. Тебе я бы точно не советовал.       – Нашёлся советчик, – она наигранно улыбнулась, на щёках появились ямочки. – Я, пожалуй, сама разберусь, спасибо.       Несколько секунд она продолжала тянуть дым из сигареты и демонстративно выдыхала его, смотря на меня немигающим лисьим взглядом, будто чтобы позлить. Только в этот момент я заметил, что глаза у неё были красноватые – возможно, от слёз.       Затянувшись в последний раз, она потушила сигарету о землю и, плотно зажав её между пальцами и запрокинув ногу на лавочку, направила руку в мою сторону. Окурок ещё немного дымился.       – Двинься, – тихо сказала она.       Я послушался: прижался к спинке лавочки. На несколько секунд она застыла в такой позе, прищурив один глаз и потрясывая вытянутой рукой, а после быстрым щелчком запустила окурок в мусорку. Попала.       – А что, – она ехидно улыбнулась, – затянувшийся конфетно-букетный?       Она кивнула на букет. Поломанные стебли кривым веником торчали из бака. Не дожидаясь моего ответа, она продолжила:       – Ты ей всё даёшь – а ей всё мало, да? – она закинула вторую ногу на лавочку и обхватила колени руками. – А на следующий день она опять пустая.       Я невольно ухмыльнулся. Шутка не была смешной сама по себе, но я оценил попытку. На самом деле, доля правды в этом была.       – Типа того, – ответил я.       – И дай угадаю, – она приосанилась и сделала наигранно печальный голос, – вам с ней «не суждено быть вместе»?       Секунду я молчал. Ей определённо нравилось, что она смогла найти «уязвимую точку». Я не хотел лишать её этой иллюзии. Пусть и дальше думает, что нащупала самую мякотку. В своих попытках задеть меня она лишь забавляла.       – Типа того.       – Ну прям Ромэ-эо, – протянула она, – только без Джульетты. О, а ты тоже только «Каштанку» читал?       Внезапно она взорвалась смехом. Он был звонкий, дразнящий. На вдохе она случайно хрюкнула и от этого стала смеяться ещё сильнее. Она прикрыла лицо рукой и пальцами надавила на уголки глаз, крепко сожмурившись. Смех стал больше напоминать истеричный: тихий и наигранный, идущий будто на импульсе. Она замолчала, потирая глаза. Улыбка быстро пропала с лица. Она поджала губы, подбородок дрожал.       – Ну да, – сказал я наконец, – меня так и зовут. Я Ромео.       Она подняла на меня недоумённый взгляд. Секунду назад она была странно подавлена, но стоило ей услышать моё имя, как тут же она переменилась в лице. На щеках снова появились ямочки.       – Что, серьёзно?       Я пожал плечами. Девушка вздёрнула брови и округлила глаза. Сквозь линзы очков это казалось особенно забавным. Она опустила ноги на землю.       – Ясно всё с тобой, – сказала она, вставая. Голос её звучал заметно мягче, чем раньше, но всё так же издевательски. – Hasta la vista, baby.       Девушка подобрала руками края шарфа и приподняла их, будто подол платья, сделав вид, что кланяется. Развенувшись, она закинула на одно плечо рюкзак и направилась прочь.       – А тебя-то как звать? – не удержался, всё же спросил.       Она остановилась и посмотрела в мою сторону, сделав бровки домиком.       – Как обозвал - так и зови, – ответила она, будто готовилась к вопросу заранее. – Как там оно было? Персик? Ну вот.       Она пожала плечами, несколько раз согнула указательный палец «червячком», как бы прощаясь, и, усмехнувшись сама себе, ушла. Я некоторое время смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду. Ну и чудачка. Персик...              На следующий день мы встретились снова.       Я сидел на той же лавочке, отдыхая после рабочего дня. Домой торопиться не хотелось. В будний день людей на улице было заметно больше. Среди проходящих мимо в толпе я заметил Персик. Она шла в мою сторону, кажется, не видя меня, и разговарилава с кем-то по телефону, нахмурившись и активно жестикулируя. «Да, – я слышал её слова лишь урывками. – Да... Нет... Нет, а что?.. Нет... Окей, ты меня заберёшь? Через сколько!?»       Я был прав, она действительно намного ниже меня. На ней была всё та же коричневая дутая куртка, вчерашние чёрные джинсы с крупными дырками на коленях, нелепо высоко задраные, открывающие ноги в цветастых носках. На шеё висел, незавязанный, всё тот же шарф с ромбиками. Кисточками он едва не касался земли. Ворот куртки был распахнут и под ней виднелся белый мятый халат.       Она остановилась на месте, осматриваясь по сторонам. Второй рукой она хлопала себя по карманам, видимо, ища сигареты. «Ладно, жду», – сказала она, наконец найдя пачку. Она положила телефон в карман и собиралась открыть сигареты, как вдруг подняла голову и посмотрела на меня. Заметила наконец-то. Персик вздёрнула брови и подошла ко мне.       – О, это ты, – сказала она, присаживаясь рядом. – Как там тебя... Каштанка.       Она хмыкнула, открывая пачку. Быстрым движением она зажала одну сигарету между губами.       – А ты – Персик.       – Да-да, я помню, – она внезапно нахмурилась и посмотрела на меня. – Ах да, извините, пожалуйста.       Последние слова она протянула с сарказмом. Персик закрыла пачку и положила её обратно в карман. Оставшуюся сигарету она разместила за ухом, прибрав волосы.       – Какими судьбами тут снова?       – Просто отдыхаю. А ты? – из вежливости спросил я.       Она кивнула в сторону. Через дорогу от нас находилось здание университета. Оказалось, я случайно наткнулся на студентку.       – Какой курс? – всё так же из вежливости поинтересовался я.       – Второй, – ответила она, не задумываясь, а затем добавила: – Биофак.       – То есть тебе девятнадцать? – мысль о том, что мы могли оказаться ещё и ровесниками, поазалась мне забавной. Двойная удача.       – Нельзя у девушек о возрасте спрашивать, ты не знал? – она помотала пальцем.       – И всё же?       – Двадцать два, – её не пришлось долго уговаривать. – Поступила позже двугих на курсе, теперь там самая старая.       Я поджал губы. Она была на три года старше меня – это открытие удивило, и я немного опешил. С виду она больше напоминала старшую школьницу. Воображать сейчас её студенткой казалось совершенно неправильным. С другой стороны, меня начало затягивать азартом.       – Могу задать нескромный вопрос?       Она посмотрела на меня исподлобья, отвлекаясь от разглядывания узоров на шарфе.       – Уже задал, – ответила она. – Ну, давай.       – Что случилось вчера? – Персик вздрогнула. – Не мог не заметить, ты ведь плакала до нашей встречи, так?       – Это два нескромных вопроса, – она нахмурилась и отвернулась.       Какое-то время мы сидели молча. Я дал ей время подумать; она явно хотела что-то сказать: глаза метались из стороны в сторону, руки машинально тянулись к карману с зажигалкой, и я заметил, как на её веках начали блестеть маленькие прозрачные капельки. Персик быстро смахнула слёзы и вздохнула, мельком глядя на наручные часы.       – Экзамен случился, – всё же ответила она сухо, понизив голос.       Я двинулся корпусом вперёд, как бы намекая, что хочу слышать продолжение. Персик закусила нижнюю губу, подбородок снова мелко задрожал. Она не смотрела в мою сторону, но я знал, чувствовал, что она хотела обо всём рассказать, но изо всех сил сдерживалась.       Подул лёгкий холодный ветерок. От прохлады Персик вздрогнула, запахнула ворот куртки и съёжилась. Шарфом она обмотала шею.       – Ну, не сдала я, – продолжила она, сильнее укутываясь в куртку. – Уже второй раз не сдала. Эта ботаника, чтоб её за ногу. Не даётся мне и всё тут, понимаешь?       Я кивнул. Конечно, я мало что понимал, но ей это знать было необязательно. Что-то о растениях я, может, и знал, но полноценно поддержать разговор не мог. Оставалось только кивать и говорить «угу».       – И препод валит, – она засунула руки под мышки и насупилась. – Будто ему так сложно хотя бы тройку влепить. Нет, блин, помучить хочется. Говорит, приходи пересдавай теперь с комиссией в пятницу.       Персик зажала переносицу пальцами и потёрла её. Голос начинал дрожать.       – А если не сдам – отчислят. Это точно – отчислят. Я эту вашу ботанику...       Она поджала ноги к груди и уткнулась лбом в колени. В таком положении она продолжала что-то бормотать, но слов разобрать я почти не мог – голос её сделался вдруг слишком тихим, но было отчётливо слышно, как она едва держится, чтоб не зареветь. «Нельзя мне отчисляться», – последнее, что я услышал, прежде чем её бормотание перешло в набор бессвязных звуков.       Тоненькими пальцами она крепко сжимала и разжимала плечи куртки, оставляя на ткани следы складок. На секунду я испугался, что она вот-вот порвёт куртку по швам. Смотреть на неё стало неожиданно больно, но я совершенно не знал, что сказать. В глубине души зародилось желание оставить её и уйти, но что-то не позволяло этого сделать. Мне оставалось только бессильно ждать, пока она сама успокоится.       Спустя минуту тишины Персик выпрямилась и посмотрела на меня. Лицо её было красным, линзы очков запотели и на них отчётливо были видны прозрачные озёрца слёз. Она сняла очки и, вытянув из-под края куртки мятый халат, стала протирать их. Персик сильно щурилась, морща нос и хмурясь.       – А ты-то, – начала она, не отрываясь от дела, – что у тебя случилось? Мусорка сказала «нет»?       Я улыбнулся. Меня забавляло то, как быстро она может переключаться между темами. С чувством юмора, конечно, беда, но тут уж ничего не поделать.       Я не видел смысла скрывать правду. Особенно после её признания.       – Решил расстаться с девушкой, – сказал я, облокачиваясь на спинку лавочки. – Назначил встречу. Объяснил, мол, так и так, дело не во мне и всё такое. Букет ей целый прикупил, из роз, а она мне – пощёчину и в слёзы. А дальше ты знаешь.       – Долго встречались? – спросила она сочувственно и, мне показалось, искренне.       – Пять дней.       Она прыснула и зажмурилась. От беззвучного смеха её всю мелко затрясло, а на лице засияла улыбка. Я тоже засмеялся, её смех был заразителен.       Новые девушки и расставания не были для меня чем-то особенным. Скорее, закономерным событием, «обычным вторником», как любит говорить Феликс. На самом деле я давно перестал испытывать по отношению к девушкам хоть какие-либо чувства. Мне нравилось представлять, что новые ухаживания – это своего рода игра, в которой я сам устанавливаю правила. И нет разницы между победой и проигрышем, ведь в любом случае я остаюсь в плюсе. Победа – мне достаётся девушка, которая мне нравится, но самое главное, что это я ей нравлюсь. Проигрыш – никаких обязательств ни перед кем. Всё просто и понятно. Другое дело, что становилось скучно.       В какой-то степени меня даже радовало, что Персик нашла эту историю забавной.       – Тоже мне, Ромео, – сказала она, закончив смеяться. – Целых пять дней. От горя умираешь, наверное?       – Точно, – усмехнулся я, – умираю.       С минуту сидели молча. Персик периодически поглядывала на часы. Её глаза всё ещё блестели от слёз.       – Знаешь, – сказал я, – мы ведь можем помочь друг другу.       – Как это?       – Тебе нужно сдать экзамен, – я загнул палец, правда номер один, – иначе ты вылетишь из универа. А я жить не могу без Джульетты, – второй палец, ложь номер один, – и быстрее умру от одиночества.       Она смотрела на меня недоумённо. Возможно, где-то в глубине души она уже догадывалась о моём предложении, и я будто бы нутром почувствовал её нарастающее недовольство.       – Я помогу сдать тебе экзамен, – продолжил я. – И если ты сдашь его, то в благодарность за помощь станешь моей девушкой.       Внутри меня загорелся азарт. Мне снова хотелось играть, и на этот раз все условия совпали идеально, чтобы хоть немного разнообразить привычный ход вещей. Реальные ставки с реальными шансами на победу. И с равными – на проигрыш. При любом раскладе я ничего не теряю.       Персик переменилась во взгляде. Глаза её заметно округлились, брови подскочили вверх, а рот скривился в недоумённой полуулыбке.       – Да ты шутишь!       – Абсолютно серьёзно.       – Да ну нет! Как ты собираешься помогать вообще?       – Я работаю в цветочном, немного в растениях разбираюсь. Да и потом, две головы лучше одной. Если ты в одиночку не смогла сдать за столько времени, то, возможно, получится вместе.       Она закусила губу. Видно было, что она серьёзно обдумывает предложение. Глаза снова забегали из стороны в сторону, ища, за что бы зацепиться. Она надела очки и почесала затылок.       – На пять дней? – спросила она.       – Кто знает. На сколько получится.       Она вздохнула.       – Ладно, давай.       Я не ожидал, что она примет решение так быстро. Даже не предполагал, что ради экзамена она готова будет стать чьей-то девушкой. Всё-таки чудачка.       Она протянула мне руку. Я пожал её в знак заключения договора. Её рука была холодной и такой маленькой, что я почти полностью обхатил её своей. Подержав её чуть дольше, я ощутил еле заметную дрожь. Очевидно было её волнение, однако Персик старалась не подавать виду. Её лицо сделалось серьёзным, будто она только что продала душу дьяволу, рыжие тёмные брови сурово нахмурены. Она не смотрела на меня – на секунды её взгляд был прикован к нашим рукам. От её вида я ощутил странное покалывание где-то внизу живота, и только спустя мгновения заметил, что задержал дыхание. Никто больше не сказал ни слова.       Тишину нарушил гудок машины. Мы оба посмотрели в сторону звука: у обочины дороги стояла старенькая серая Лада. На боковом стекле – наклейка с картинкой обезьянки и надписью «Ребёнок в машине!» Как ни старался, я не мог разглядеть водителя. Гудок раздался ещё раз.       – Это за мной, – Персик быстро поднялась с лавочки и закинула рюкзак на плечи.       – Какой план?       – Ты меня спрашиваешь? Давай, думай, как репетировать собираешься.       – Здесь в парке неподалёку есть беседки, – я пытался соображать быстро. – Там тихо. Можем приходить туда и учить материал.       – Отлично, – она встрепенулась, её куртка распахнулась, – значит, завтра в парке, в это же время.       Снова загудел сигнал машины, на этот раз очень протяжный и громкий. Кем бы ни был водитель, терпением он не отличался.       – Всё, пока, – Персик показала «червячка» и убежала в сторону машины, на ходу запахивая куртку и оборачивая шарф вокруг шеи.       Дверь машины громко хлопнула, и какое-то время из салона доносились женские голоса, но расслышать их разговора я не смог. Машина резво тронулась с места, взревев, и какое-то время я провожал её взглядом.       Только когда машина окончательно исчезла за поворотом, я осознал, на что подписался.              На следующий день мы встретились, как и договаривались, в парке в беседке. Моросило, но под навесом беседки было сухо и тепло.       Она опоздала на пару минут, прибежала запыханная – видно, бежала. Шарф был накинут на голову на манер широкого платка, чтобы спастись от мороси. Взъерошенные волосы торчали из-под него ярким одуванчиком. Куртка была расстёгнута и от ветра раздувалась, словно плащ.       Не здороваясь, лишь устало пыхтя, Персик вогрузила на стол увесистый рюкзак с множеством брелоков и значков и вытащила из него большую папку на застёжке.       – Это билеты, – пояснила она, взмахивая папкой передо мной. – И ответы на них.       – Привет, – невозмутимо сказал я.       – Да, привет.       Папка действительно была тяжёлой. Когда я взял её в руки, то почувствовал, как она пухнет от количества бумаги внутри. Ещё чуть-чуть и папка затрещала бы по швам, но каким-то чудом она всё ещё держалась, хоть и была заметно потрёпанной. Внутри была аккуратно сложена толстая стопка листов, пропечатанных с двух сторон. На одной стороне находились сами вопросы из билета, на другой – ответы на них. Листы были больше похожи на пёстрое конфетти – каждый из них был расчерчен разноцетными яркими линиями текстовыделителя. Шрифт был настолько мелкий, что я с трудом понимал, что там написано.       – Ты подготовилась, – с ноткой удивления сказал я, читая случайный билет.       – Ответы найти не трудно, – сказала Персик, – выучить это всё – кошмар.       – Справимся.       В свободное время я всё же занялся некоторой подготовкой к предстоящему занятию, так что частично уже был в курсе. Конечно, я не собирался учить всё это вместе с ней, тем более что до сдачи оставалось всего два дня. Вместо этого моим планом было пробуждение в ней всех этих знаний. Мне нужно было сделать так, чтобы она в кратчайшие сроки запомнила весь материал, который – и я был в этом уверен – она точно знала, но не могла рассказать.       – Так, два вопроса по теории, – сверялся я с бумагами. – Это понятно. А что делать с практической частью?       – Там я сама как-нибудь, – ответила она, махнув рукой и устроившись напротив меня за столом. – Если отвечу правильно на первые два вопроса, то это уже «удовлетворительно». Мне большего и не надо.       – Справедливо, – скорее машинально ответил я, переворачивая лист билета. Обратная сторона пестрила ядовитыми оранжевыми и розовыми линиями. – Много же бумаги у тебя на это ушло.       – После экзамена сразу же сожгу, – резко бросила она.       Я пожал плечами.       Поначалу я по порядку зачитывал вопросы. Ей требовалось какое-то время подумать, но в целом отвечала она по теме и кратко, отчеканивая, точно как есть, формулировки из ответов. Создавалось впечатление, что она знает тему лишь поверхностно, что на поверку оказывалось не так: при наводящих вопросах она прекрасно справлялась. Полагаю, в этом и заключалась проблема со сдачей: преподавателю надоело тянуть из неё ответы щипцами. В этом я могу его понять.       Я с облегчением понял, что работа предстояла непыльная: всего лишь посидеть пару деньков с Персик да постоянно прогонять её по одним и тем же билетам. Проще некуда. На минуту я даже расстроился: я ожидал хоть какого-то вызова, а на деле наше пари оказалось обычной прогулкой в парке.       Быстро выяснилось, однако, что проблема куда серьёзнее, чем мне казалось сначала. Чем дальше мы заходили, тем более становилось очевидно, что она знала лишь половину из всех билетов. Чем больше вопросов я задавал, тем больше она начинала путаться и тем больше злилась. Мне приходилось постоянно сверяться с ответами на обратной стороне и каждый раз поправлять Персик, когда она в очередной раз ошибалась. Вскоре мне это надоело.       – Так не пойдёт, – сказал я, двигая уже замёрзшими руками.       – Я знаю. Я же говорила, выучить это – ад.       – Как ты вообще учишь? Просто зубришь, что ли, бездумно?       – Ну... – Персик отвела взгляд, – Да. А как по другому-то?       – Что если мы попробуем «оживить» твои знания?       Я поймал на себе недоумённый взгляд.       – Смотри, – я взял из папки случайный билет. – Билет №13. Семейство Бобовые. Характеристика, особенности строения. Основные представители. Я слушаю.       Персик начала рассказ с небольшой заминкой. Очевидно, это был тот самый билет, который она знала плохо. Она делала большие паузы между предложенями, вспоминая, что нужно сказать. Я слушал, параллельно читая её записи. Я старался на ходу сообразить, как бы облегчить нам процесс. Должно было быть что-то такое, что поможет ей лучше запомнить все эти полотна текста. Это не должна была быть зубрёжка. В каком-то смысле я хотел, чтобы она сама, своим умом могла без заучивания рассказать всё то, что здесь написано. Идея, хоть и глупая, пришла сама собой.       – Семейство Бобовые, Fabaceae, или Leguminosae, рассматривается либо как одно единое, либо как семейство с четырьмя подсемействами, – протараторила она зазубренный текст.       Я показал ей три пальца и скривил лицо, высунув язык и скосив глаза.       – Ты чего? – она звучала напуганно.       – Три подсемейства, – поправил её я. – Это чтобы ты запомнила лучше. Будешь рассказывать и вспоминать меня.       – С чего ты взял, что оно так сработает?       – Ну, ты же обратила на это внимание, – пояснил я. – И к тому же, разве ты не запомнишь лучше, если увидишь? Ты постоянно что-то глазами ищешь, даже сейчас.       Это правда. Во время разговора она постоянно искала, за что бы зацепиться взглядом.       – А ещё, – продолжил я, – ты постоянно пытаешься шутить. Подумал, если покажу тебе что-нибудь смешное, то ты запомнишь.       – Это было страшно, а не смешно.       – И ты, тем не менее, улыбаешься.              –...цезальпиниевые – Caesalpinioideae, мотыльковые, или Papilionoideae, и мимозовые – Mimosoideae, – Персик держалась намного увереннее.       Я загремел связой ключей с плюшевым мишкой и, повернув нужным в замке, одним движением поднял роллет наверх. Он загрохотал так громко, что Персик запнулась.       – Продолжай.       В тот день я работал. Это был последний день перед пересдачей, и чтобы не подводить Персик, я решил пригласить её к себе в магазин. По дороге сюда ей снова попался триннадцатый билет.       Там, в беседке, мы прошлись по всем вопросам, используя мою «клоунскую методику», как это назвала Персик, и, как мне показалось, ей стало намного проще ориентироваться в материале. Она всё ещё путалась и запиналась местами, но с помощью нашей техники быстро всё вспоминала. Её также было легко отвлечь от темы, стоило только пошуметь, скажем, кашлянуть, или сдвинуться с места – она тут же замолкала и заново собиралась с мыслями, поэтому я старался подбирать всё более новые способы запоминания.       Сама собой в тот день разработалась особая система. Мы запоминали латинские названия растений, придумывая к ним какие-то забавные ассоциации-рифмы или намеренно читая названия неправильно. Благо, рассмешить её было несложно. Пока я пыхтел и чесал голову, пытаясь придумать рифму, она на ходу выдавала что-то такое, отчего мгновенно взрывалась смехом, заставляя и меня хохотать тоже, хотя я даже не успевал осмыслить сказанное. Не говоря уже о филипендулах или лохах, хотя, признаться честно, это мне искренне казалось забавным. Тем не менее, это, кажется, помогало.       Там, в беседке, я внезапно поймал себя на мысли, что мне нравится быть с ней. Это чувство приходило и раньше с девушками, но в тот день оно казалось каким-то новым, но в то же время знакомым. Это было похоже на дежа вю, природу которого я, как ни старался, не мог объяснить сам для себя.       В магазине было много растений, помимо обычных подарочных букетов, так что я подумал, что было бы хорошей идеей провести ей небольшой экзамен прямо здесь. Пока я готовил магазин к открытию и ждал чайник в подсобке, она с интересом рассматривала цветы. Зал был небольшим, поэтому стоя в центре комнаты можно было увидеть сразу всё, что было в магазине. Она медленно крутилась на месте, переводя взгляд с холодильника, где хранились готовые букеты, на полки с комнатными растениями в горшках.       – Выбери что-нибудь и опиши, как учили, – крикнул я, выглянув из подсобки. Чайник уже закипел, и я искал вторую кружку для Персик среди кучи коробок.       Она ничего не ответила. Спустя пару минут я вышел в зал с двумя кружками чая и поставил их на стойку. Персик сидела на корточках у полки с растениями в горшках. Расстёгнутый рюкзак валялся рядом, а шарфик волочился по полу. Я подошёл к ней и опёрся руками о колени.       – На что смотришь?       На её коленях лежала увесистая большая тетрадь. В ней было так много записей, что листы хрустели при прикосновении. Из-под обложки выпадало парочка листов. Она что-то старательно записывала кривым почерком.       – На мимозу, – ответила она, оторвавшись от письма и посмотрев на меня. – Это же мимоза стыдливая, так?       – Всё верно, она.       Это был небольшой кустик в непримечательном сером горшочке. Стебли мимозы были тонкими и её листья, хоть и пышные, едва закрывали эту худобу. Она вот-вот готовилась зацвести.       – Mimosa pudica, – сказала Персик, – или Mimosa hispidula, декоративное растение семейства Бобовые...       Она продолжала что-то записывать вместе с тем повторяя билет. Тетрадь хрустела от каждого штриха ручкой, а листы складывались, как подушка. Я так и не мог разобрать её почерк.       – Не видела её раньше, – сказала она, отвлекаясь от писанины.       – Смотри, – я протянул руку к мимозе.       Я легонько дёрнул за самый кончик листка. Зелёное пёрышко, листик за листиком, стало медленно закрываться, пока не стало походить больше на сушёную веточку. Я повторил то же самое с другим листиком.       Персик округлила глаза.       – Ой, – пискнула она.       – Не страшно, – сказал я, – это нормальная реакция.       – Я знаю. Никогда не видела этого в реальной жизни.       Мы сели за стойку пить чай. Посетителей не было. Персик потребовалось некоторое время, чтобы закончить записи. Пока мы пили чай, она закончила писать и, достав из рюкзака большой пенал, принялась зарисовывать мимозу. Я сразу понял, что делать конспекты ей нравилось больше зубрёжки. Она старательно и, тем не менее, быстро выводила линии, вырисовывая стебли и листья и периодически подписывая разные части растения. Она закончила примерно через десять минут и, вытащив из рюкзака папку, начала что-то в ней искать.       Персик, наконец, взяла в руки нужный билет – один из тех, что мы пометили красным маркером, что означало «срочно доучить» – и хотела что-то сказать, но со стороны двери раздался звон колокольчика. В магазин вошёл крепко сбитый мужчина лет сорока. Я жестом попросил Персик подождать, улыбнулся ей, и поприветствовал покупателя.       Мужчина долго не мог определиться. Мы простояли в холодильнике уже пятнадцать минут, когда он наконец выбрал букет. Всё это время он жаловался мне, какая его жена привередливая и как он не может угадать с цветами, но я лишь поддакивал, делая вид, что очень обеспокоен его проблемой. Я мельком смотрел на Персик при удобном случае: она сидела за стойкой, согнувшись и сложив руки на животе, и внимательно читала билет. Иногда на её лице появлялась улыбка – работала «клоунская методика». В холодильнике не было слышно, но, возможно, она даже тихо смеялась.       Мужчина ушёл с огромным букетом хризантем. Услышав снова звон колокольчика, на этот раз прощальный, я сел рядом с Персик и взял в руки случайный билет.       Последующие часа три мы провели в подготовке. Время от времени в магазин заходили люди, и в качестве практики я просил Персик назвать и описать те растения, что я им продавал. Chrysanthemum morifolium, Gypsophila paniculata, Lavandula angustifolia, Sansevieria, Spathiphyllum... С этой задачей она справлялась отлично. Я поймал себя на мысли, что мне искренне приятно видеть, как она расцветает.       Одна женщина заказала большой смешанный букет. Я собирал его за стойкой, бережно упаковывая в плёнку. Было совершенно тихо: после нескольких часов болтови Персик устала и теперь сидела молча, прижавшись к стене и смотря в одну точку. Со скуки я мурлыкал под нос неслышную мелодию. Уставшими глазами персик смотрела в сторону мимозы.       – Как думаешь, – тихо сказала она, – у меня получится?       Я глянул на неё, не поворачивая головы.       – Ну конечно, – я локтём отмерил нужное количество ленты, – мы же так много с тобой наверстали. И у тебя здорово получается.       Я улыбнулся ей. Она не отреагировала, лишь устало и как-то грустно вздохнула. Персик приподнялась на месте и начала стягивать с плеч куртку и шарфом. Лишь сейчас я заметил, что под этой несуразно большой курткой скрывалось маленькое худое тело, спрятанное за выцветшей от старости чёрной футболкой и мятым халатом. На тонких ключицах виднелся шрам от ожога. У меня внезапно кольнуло в груди.       – Это сейчас здорово получается, – сказала она, складывая куртку на коленях. – Завтра так не будет. Я же знаю себя. Вечно что-то не так делаю.       Я промолчал. Именно в этот момент я почувствовал какую-то подлую ответственность, разъедающую грудь. Именно тогда, когда она решила мне открыться, но я совершенно не могу найти слов.       – Почему ты решил помочь мне? – спросила она, точно бросая спасательный круг.       – Ну, – хоть и оттаяв, я замешкал, – у нас же уговор.       – Да, но почему? Это же ты предложил.       От воспоминаний о нашем договоре почему-то пробежали мурашки по спине. Я прекрасно помнил, что предложил ей взамен на помощь, но теперь по какой-то причине от одной мысли об это начинал покалывать в груди, будто кто-то с силой дёргает за корни больного растения.       Я не нашёл, что ответить, и просто пожал плечами. В душе похолодело, но я не хотел показывать это ей.       – Ну ясно всё с тобой, – она ухмыльнулась. – Знаешь, а я из вредности, даже если не сдам, всё же стану твоей девушкой, – я почувствовал, как в груди всё замерло. От слова «девушка» меня пробила мелкая дрожь, – Джульеттой я ещё не была. Только яд пить я не буду, ты как-нибудь сам.       Я протянул ей пышную жёлтую розу. Персик переменилась в лице.       – Rosa foetida, – сказала она монотонно, – хотя не совсем, там немного другое...       – Нет, – я вздёрнул рукой с цветком, – это тебе.       Рабочий день закончился, и мы направились домой. Уже стемнело, на улице было довольно холодно. Персик закуталась обратно в куртку и обмотала лицо шарфом. От её дыхания очки тут же запотели. Всю дорогу назад она рассматривала розу, нежно вертя её из стороны в сторону.       Мы дошли до места нашей первой встречи – нашу лавочку занесло дождём, и она вся блестела от влаги.       – Сегодня буду спать на конспектах, – сказала Персик, выдыхая клубы дыма. – Я и раньше спала, но как-то неправильно, видимо.       – Хорошая идея, – я старался звучать непринуждённо. – Встретимся завтра тут?       – Ты хочешь?       – Да. Хочу первым узнать, как всё пройдёт.       – Ну ты жук нетерпеливый, – она протянула раскрытую ладонь вперёд. – Тогда я приглашаю вас, Ромео, на церемонию женатикосочетания, – она хихикнула. – Ну то есть сжигать будем всё это безобразие, как и обещала. И пусть запах дыма не разлучит нас.       Она снова притворилась, будто кланяется. Я через силу улыбнулся и пожал руку. Мысль о предстоящем дне тревожила. Я пожал ей руку: она держалась уверенно и ровно, точно железная статуя, пока я мелко трясся, как осиновый лист.       Мы оба резко вздрогнули, когда тишину ночи прорезал громкий звон бьющейся посуды со стороны моего двора.              Персик несколько раз постучала пяткой о землю, перемещая пятак точно под пятку. Она ощупала себя: куртка с пустыми карманами, шарф, завязанный теперь плотно на шее, рюкзак – всё было на месте. Она в последний раз взглянула на меня, её светлое лицо искрилось уверенностью. Я сказал ей пару слов напутствия – она послала меня к чёрту – и проводил взглядом, показывая вслед «червячка».       Оставалось только ждать. Я снова сел на лавочку.       Как только она исчезла за поворотом, сердце бешено заколотилось. Я всё думал о предстоящей «церемонии женатикосочетания» и не мог поверить в то, что это действительно происходит. Подписывая себя на это, я не предполагал, что всё обернётся так. Как и раньше, я остаюсь в плюсе при любом исходе, но почему-то на этот раз вкус победы ощущался горьким. Я поймал себя на мысли, что не хочу, чтобы она выходила из университета и оглашала мне результаты. Не потому что я уже заранее знал, а потому что не хотел, чтобы всё подтверждалось.       За время, проведённое с ней, я не раз почувствовал, как активно начинает стучать сердце, но каждый раз это был новый, ранее неизвестный мне ритм. От этого становилось странно.       Я совершенно не видел её как девушку. Не представлял, что могу её ласково назвать, приласкать, поцеловать. Не представлял, но всё же чувствовал – любовь. Абсолютно новая и неизвестная, эта новая любовь отталкивала и манила одновременно. Я хотел быть с ней, но не как её парень – как друг. Я хотел быть с ней, хотел быть рядом и показывать, как раскрываются и складываются обратно листья мимозы стыдливой. Играться с её чувствами, как мне хотелось раньше, теперь казалось абсолютно отвратительным.       Я твёрдо решил – как только она выйдет из университета, я во всём сознаюсь. Признаюсь, какие были реальные планы, признаюсь, что хотел договора лишь ради забавы. Признаюсь, что люблю её. Что искренне хочу быть ей другом.       Прошло пару часов. Всё это время я сидел на лавочке в раздумьях, выглядывая в толпах проходящих людей рыжую макушку, но её всё не было. Я и сам не заметил, как от волнения стал расхаживать перед лавочкой взад и вперёд.       Сердце кольнуло, когда я наконец увидел её. Она шла среди студентов, опустив голову и шоркая ногами. Она подошла ко мне молча и посмотрела мне прямо в глаза, не говоря ни слова. Её лицо казалось пугающе безжизненным. Из-под приопущенных век на меня смотрели два блестящих карих глаза, уголки губ были опущены, а сами губы поджаты, подбородок дрожал. В руках она теребила кисточки шарфа.       Я не успел просить, как всё прошло. Она взяла меня за руку и быстрым шагом направилась куда-то во дворы. Я хотел было сказать, что задумал, но почти на бегу не мог подобрать слова. Сердце неприятно трепетало.       Мы остановились в случайном дворе спустя несколько минут. Здесь было тихо и пусто. Начинало смеркаться. Осмотрев окрестности, она собрала несколько сухих палок и сложила их домиком в центре пустой заросшей клумбы. Я сделал то же самое, собрав ещё несколько веток и сложив их в общую кучу. Я пытался уловить её взгляд, но она будто специально пряталась от меня.       Когда всё было готово, Персик присела на одно колено и достала из рюкзака папку. Вытащив из неё все бумаги, она бросила папку на землю под собой и встала. Несколько секунд она смотрела на разрисованные билеты в руках. Лицо её сделалось суровым и грустным. Она разорвала первый билет, уронив остальные бумаги, скомкала кусочки и положила их под кучку палок. Чиркнула зажгалка. Бумага быстро зажглась и стала, чернея, медленно сгорать. Персик сделала то же самое с остальными бумагами: разорвала напополам и бросила в заходящийся огонь. Дойдя до тринадцатого билета, она остановилась. Несколько секунд Персик смотрела на него пустым взглядом, а после сложила напополам и убрала за пазуху.       Мы стояли и смотрели на уже разгоревшийся костёр. Пошёл дым, но мы не двинулись с места. Ветки трещали в огне, бумаги медленно таяли, превращаясь в пепел. От ветра некоторые кусочки разлетались чёрными хлопьями.       Персик всхлипнула. Она обхватила себя руками и рухнула на колени, сильнее сжимаясь в клубок. Её тело дрожало от частых рваных всхлипов. Она сильно, до еле слышного скрипа, сжала руками плечи куртки. Из заднего кармана штанов на землю выпала роза.       Я почувствовал бессилие, от которого хотелось взреветь. Я не находил слов, чтобы утешить Персик, и снова ощутил на груди огромного веса камень, давящий любые ростки надежды. Я не мог обещать, что всё будет хорошо, потому что это было бы неправдой.       Всё, что я мог сделать – быть с ней рядом. Всё остальное успется.       Я нужен ей здесь – всё равно, парень или друг.       Спустя время я услышал, уже спокойный, вздох. Краем шарфа Персик протирала глаза.       С неба мелкими хлопьями срывался первый снег.