Подкидной дурак

      Увесистый рюкзак тянул плечи. Мелкий снег задувало в глаза, и от холодного пронизывающего ветра становилось трудно идти. В темноте уходящих сумерек крохотные пылинки снега казались стаей надоедливых мошек, мельтешащих на горизонте. Ноги начинали уставать от долгой ходьбы, мелко дрожали икры. Скорее, от страха, чем от мороза. В животе урчало, а от волнения пересыхало в горле.       Зонтик остановился, ища взглядом место для отдыха. Время было позднее, все кофейни и кафе скоро должны были закрыться, так что он сразу отбросил надежду в ближайшее время где-нибудь согреться. Благо, он взял с собой перекус и воду, поэтому до поиска ночлега о голоде можно было не волноваться. Хотя он и сам не знал, как далеко ещё нужно уйти и как долго он ещё пробудет на морозе, прежде чем снимет какой-нибудь недорогой номер в гостинице. Однако об этом он сейчас не думал. Ему нужно отдохнуть – потом всё остальное.       Заприметив с виду безопасную лавочку под светом фонаря, Зонтик бодрым шагом направился к ней и с облегчением сбросил со спины рюкзак, стряхивая с сиденья снег. Лавочка была ледяной, отчего по телу прошла мелкая неприятная дрожь. Зонтик поджал колени под себя, чтобы сохранить тепло, зубами стянул с руки толстую шерстяную перчатку и стал нащупывать в рюкзаке контейнер и бутылку с водой. Бутерброды с ветчиной, на удивление, были ещё тёплыми. На секунду он замер, смотря на бутерброд, от которого даже шёл едва заметный пар, и, казалось, одновременно его взгляд был направлен никуда. От крупицы домашнего тепла на мгновение помутилось сознание и в мыслях заплясали сомнения, но он быстро отбросил их прочь.       Вечерний город был спокоен. Даже слишком, как казалось Зонтику. Чем ближе он подходил к набережной, чем дальше отходил от дома, тем меньше встречал людей по пути и тем сильнее ощущалась тревога, едва заметная, вероятно, благодаря отдыху, но не менее щипающая. Сейчас же, сидя в тихом тёмном одиночестве среди лёгкой метели, он думал, что, наверное, всё это к лучшему. Долгожданная тишина приятно ворошила мысли, переворачивая всё вверх дном и, в то же время, наводя порядок. Так хотелось надеяться.       От глотка ледяной воды Зонтик зажмурился. Остро закололо в горле, мокрый холод спустился ниже, заставляя сжаться в попытке согреться изнутри. От колючей боли не удавалось сделать вдох. Но стало и лучше: эта боль хорошо взбодрила и прибавила сил.       Потерев покрасневшие руки, Зонтик выпрямился и достал из рюкзака дневник с ручкой, прикреплённой к обложке. Это был блокнот в твёрдом переплёте, плотные листы в котором были исписаны почти от корки до корки, а обложка, обвязанная слабой резинкой, едва удерживала бумагу вместе. Пару раз щёлкнув ручкой, Зонтик несколько секунд смотрел на пустой лист бумаги, думая, а затем, медленно выводя неровные буквы окоченевшими от мороза пальцами, начал писать:              «Пишу уже на улице. Пока что всё идёт замечательно, как я и рассчитывал. У меня получилось тихо собраться и выйти из дома, и меня никто не заметил. Хотя меня быстро хватятся. В прощальной записке я попросил не идти за мной, но они меня не послушают. Вернее, Феликс не послушает. Я люблю его, но он упёртый и всегда всё делает наоборот. Иногда кажется, что это даже назло мне...       Что я не рассчитал – холод. Очень холодно, вчера было намного теплее, хотя и шёл снег. Наверное, мне стоило было уйти ещё вчера, по крайней мере, не пришлось бы отмораживать себе пальцы. Но это ладно. Снега за ночь нападало очень много, даже больше, чем в прошлый раз. Иногда иду и едва различаю дорогу, а ещё на свету всё слепит. Река, наверное, уже вся замёрзла».       Когда пальцы совсем перестали ощущать ручку, Зонтик отложил блокнот в сторону и быстрым движением натянул перчатку обратно на руку. Зажав обе ладони подмышками, он насупился, сжимаясь всем телом, и опустил нос под шарф, исподлобья глядя вперёд. Примерно в сотне метров от него зияла тёмная пропасть. В ночной мгле река казалась неподвижной и мёртвой. Чёрной широкой змеёй она простиралась на многие метры в стороны, разрезая своей тушей город на две части. На том берегу горели огни, но они были такими далёкими, что казались лишь странным миражом... тем не менее, манящим. Вероятно, река действительно замёрзла, и можно было бы перейти по ней на тот берег. Но Зонтику не хотелось проверять.       Снова почувствовав тепло в руках и потерев их друг о друга, подышав для верности, Зонтик продолжил писать:              «Стоит держаться ото льда подальше.       Хоть поел. Стало намного лучше. Бутерброды вкусные, у меня осталось ещё немного, на всякий случай. Я и ребятам сделал. Случайно отрезал слишком много хлеба и подумал, что плохо было бы тратить продукты впустую. Так что на ужин будет как минимум целая тарелка бутербродов. Надеюсь, ребята не сильно обидятся, что я его пропущу. Ещё я только сейчас понял, что забыл свой термос дома. Мой чай, наверное, всё ещё горячий. Интересно, кто-нибудь его выпьет или он так и останется стоять, пока не заплесневеет? Впрочем, возвращаться за ним нет смысла.       Я, наверное, уже довольно далеко от дома. Шёл наугад, буквально куда глаза глядят, хоть и было страшно. Не знаю точно, где я сейчас, но думаю дальше идти вдоль реки – хоть какой-то ориентир. Может, по пути заскочу к Данте, попрощаться…»              Зонтик глубоко вздохнул, выпустив изо рта густое облако пара. Хотелось написать ещё много, но что-то останавливало его. Что-то помимо холода, обволакивающего его тело снаружи. Что-то внутри, ледяная заноза в самом, казалось, сердце, сковывало любые движения тела и мысли. Рвано выдохнув, собрав волю в кулак, Зонтик, мелко дрожа, вывел:              «Напишу ещё, как дойду до гостиницы»              Точку ставить не стал.       Напоследок он достал из кармана куртки небольшой свёрток из салфеток. Данте всегда советовал съесть что-нибудь сладкое, если накатывает тревога, и сейчас, подумал Зонтик, был именно такой случай. Развернув салфетку, он сжал пальцами большой кристалл прозрачной желтоватой карамели и поднёс ко рту. В свете фонаря сладость красиво переливалась и будто бы светилась, но вкус едва ощущался. На момент Зонтику показалось, что он грызёт кусок цветного льда – леденец успел замёрзнуть, и зубы немного ныли, одновременно от едва ощутимой сладости и холода. Но стало действительно лучше.       Зонтик быстро пролистал страницы блокнота в обратном направлении. Дневник подходил к концу. Оставалось лишь несколько страниц, и Зонтик старался всеми силами экономить место, не говорить слишком много. Но говорить хотелось - было о чём. С тех пор, как он начал вести его несколько месяцев назад, дневник стал для Зонтика настоящей отдушиной. Поначалу он коротко записывал различные мелочи, вроде «Сегодня на ужин была гречка с мясом, я приготовил» или «Завтра обещают дождь». Кратко записывал идеи для новых рисунков, мнение по поводу нового сериала, неожиданно удачные рецепты, сны. С каждой новой записью строки становились длиннее, превращались в целые абзацы, обрастали быстрыми чувственными зарисовками, пока однажды не превратились в галерею личных переживаний, самых сокровенных тайн и самых волнующих тревог, которые, казалось, можно было разделить лишь с равнодушным белым листом.       Замёрзшие пальцы будто бы сами остановились на случайной странице, крепко вцепившись в бумагу. Запись была относительно свежей, всего недельной давности. Целый разворот был исписан мелким текстом, между строк практически не оставалось свободного места, отчего запись казалась непрерывным чёрным полотном. Местами буквы были размазаны, чёрные прозрачные ореолы растекались то тут, то там едва заметными тенями. Бумага в этих местах покрыта мелкими волнистыми буграми.       Зонтик машинально начал читать:              «По десятибалльной шкале я бы оценил сегодняшний день на твёрдую пять. С минусом даже, наверное. Эту штуку с оценкой придумал Феликс. Он советует так делать в конце каждого дня, чтобы как бы отслеживать своё состояние, но я не особо понимаю смысл. В последнее время у меня всё на твёрдую пять. Иногда с минусом. Что, я думаю, волне нормальная оценка.       Сегодня на завтрак я приготовил блины с мясом. Получилось довольно вкусно. Ночью я еле уснул и плохо спал и с утра мне так хотелось есть, что я умял несколько блинов сам, не дожидаясь, пока проснутся остальные. Но им тоже досталось много, так что, думаю, никто не в обиде. Хотя чувствую себя немного паршиво, если подумать. Как-то некрасиво с моей стороны.       Позже Феликс начал разглядывать себя в зеркале и мять бока. Он уже долго жалуется, что набрал вес, и, по-моему, он действительно стал будто бы больше. Я ему об этом не сказал. Это не страшная проблема, но загоняться он будет по ней так, что достанется всем. Если у него загорается какая-то идея, то это не остановить вообще никак. К сожалению… Вместо этого я сказал ему, что хорошего человека должно быть много, и он посмеялся.       Я уговорил Вару не шутить на эту тему, потому что чувствовал, что рано или поздно это случится, и он вроде как согласился. Хотя я уверен, что это ненадолго.       Оно так всегда и бывает. Я никогда этого не скажу, потому что последуют проблемы ещё большие, чем те, что уже есть, но недавно я понял, что я ненавижу быть посредником. Вроде как очевидно, что у каждого из нас своя роль: Феликс подаёт идеи, Вару - заводила, Куромаку - мозги компании, Пик - лидер. Данте, Габриэль и Ромео - я бы сказал, они навигаторы, правда тянут в разные стороны. И в этой системе я случайным образом оказался связующим звеном. По какой-то причине никто из них не слышит друг друга, из-за чего любое дело превращается в кошмар. И мириться с этим кошмаром приходится мне.       Сегодня ближе к вечеру привезли комод. Мы решили, что нам нужно заполнить пустое место у телевизора, да ещё и так, чтобы это было практично. С трудом выбрали подходящее место и с ещё большим трудом – сам комод: белый с большими круглыми ручками. Я уже настроился, что он приедет только в четверг, но приехал сегодня. Это застало меня врасплох.       Какое-то время сидел в полнейшем ужасе: у меня совершенно не было времени морально подготовиться. Пока остальные раскрывали коробки с деталями, я, кажется, совсем ничего не соображал. Думаю, я просто сидел всё это время на диване и смотрел в потолок. Было шумно, и шум этот превращался в белый, из которого едва что-либо можно было понять. Не знаю, сколько я так сидел, но очнулся от крика - Куромаку уронили на ногу большую доску. Я подскочил, меня прямо потом обдало. Пока пытался понять, что же делать, Куромаку проскакал до меня и что-то сказал, но я не слышал. Остальные начали ругаться, но и смысла ругани я так и не уловил. Казалось, будто всё в тумане, или ещё хуже – будто я в огромном стеклянном кубе, и стены у него толстые, непробиваемые, и холодные, будто изо льда. Странное сравнение, если подумать.       Комод мы так и не собрали. Остановилось всё на том, что все рассорились. Впрочем, как это всегда и бывает. У меня не было ни сил, ни возможности как-то повлиять на ситуацию, так что я просто наблюдал. Кажется, я заплакал. Куромаку всё время сидел рядом, смотрел на меня как-то тревожно, но ничего не говорил. Когда всё закончилось, Феликс сел на корточки передо мной и что-то сказал, погладив меня по рукам, но я не помню, что именно он сказал. Тем не менее, я насилу улыбнулся ему. Мне не хотелось, чтобы кто-либо беспокоился обо мне, так что пришлось притвориться, что я в порядке».              Зонтик тяжело вздохнул. От наплыва противоречивых эмоций стало дурно, и он почувствовал лёгкую тошноту. Он положил в рот новый сахарный кусочек, свободной рукой снова пролистывая страницы в разные стороны. Раскрытые буйным веером, они проносились перед глазами сплошной чернотой. Местами на мгновения возникали разного размера густые пятна, приобретающие очертания домов, ваз, животных и чьих-то рук. Он и сам не понимал, как могли простые мелочи превратиться в череду, казалось, нескончаемых полотен текста.       От напряжения он слишком сильно сжал зубы, и кусочек карамели раскололся надвое, отдаваясь эхом в ушах. Зонтик очнулся, будто ото сна. Перелистнув обратно, он продолжил читать:              «Правда в том, что мне надоело. Вообще всё. Я давно об этом думал, но сегодня была последняя капля, хотя ничего такого не произошло.       Говорят, как корабль назовёшь – так он и поплывёт. Так вот мои проблемы начались ещё с выбора имени. У меня и выбора-то не было. Все просто почему-то решили, что я Зонтик. Может, я хотел бы быть каким-нибудь Борисом или Джеком, на худой конец, но я – Зонтик. Вещь, по сути.       Я устал быть Зонтиком. Я считаю, что заслужил право, наконец, отойти от своих "обязанностей" и потеряться. Побыть не Зонтиком. Даже если это будет означать покинуть дом».              Зонтик не сразу понял, что замёрз. Ноги онемели от холода, и он почти не чувствовал пальцев. Щёки кусал мороз, и Зонтику на мгновение подумалось, что лицо его испещрено глубокими трещинами. Но так лишь казалось.       Далее в дневнике был расписан план его побега, который он и так уже прекрасно помнил. Нельзя было тратить ещё больше времени, так что он решил двигаться дальше.       Наспех собрав, наконец, свои вещи обратно в рюкзак, Зонтик, вздохнув, взвалил его на спину. Хоть его разрывали сомнения, отступать от планов он не собирался. Маленький кусочек карамели сладко таял у него под языком, успокаивая мысли о предстоящей прогулке.       Зонтик запрокинул голову – на нос и глаза, засыпая ресницы, упало несколько крупных хлопьев снега. Ему показалось, что на лавочке прошла целая вечность. Снег на тонких досках растаял от тепла его тела, и казалось, будто на лавочке вместо него теперь сидел человек-невидимка. Ростом как Зонтик, с таким же большим рюкзаком и с такой же странной привычкой подгибать ноги под себя. Зонтик улыбнулся своим мыслям. Отчего-то идея о человеке-невидимке рядом с ним взбодрила его. Он, тихо усмехаясь самому себе, на прощание поклонился незримому незнакомцу, как бы понимающе, и отправился дальше вдоль реки.       Он неплохо знал это место. С набережной открывался замечательный вид на остров, особенно осенью, и Зонтик часто приходил сюда, чтобы быстренько набросать небольшой этюд. Походы эти были довольно короткими, он старался не задерживаться на улице дольше пары часов. Зарисовки получались в большинстве своём смазанные, сделанные на скорую руку, будто в спешке или под дулом пистолета. Сейчас, думал Зонтик, даже обидно, что с собой не было ни этюдника, ни даже какого-нибудь худого уголька. Только парочка ещё пустых страниц в дневнике, тратить которые совсем не хотелось.       За длинным плавным поворотом начинал виднеться мост. Он нависал над рекой тёмной грозной тенью, едва различимой через снежную завесу, и в свете его фонарей Зонтик не видел никакого движения на водной глади. Река, в самом деле, встала. Поверхность воды была покрыта слоем льда, отражающим свет, как огромное мутное зеркало. Зонтик вздрогнул. Никогда раньше он не видел реку во льду, и отчего-то мысль об этом встревожила его. Несколько секунд он простоял у железного ограждения, смотря то на мост, то на реку под собой. Со стороны лёд казался довольно крепким, хотя наверняка сказать было нельзя. Река сильно обмелела, а огромные пластины льда, будто осколки стекла, то тут, то там складывались друг на друга внахлёст, образуя ледяные частоколы. Под этими частоколами всё ещё виднелась промёрзшая вода. На фоне бело-голубого льда проруби проступали глубокими тёмными впадинами, и невольно появлялась мысль – а есть ли там вообще дно?       Зонтик крепче вцепился в железные балки, будто боясь упасть на ровном месте, и затаил дыхание. В ночной тишине он не слышал практически ничего, кроме едва различимого гула машин где-то вдалеке и стука собственного сердца, заходящегося постепенно в трепетном ритме. Потребовались усилия, чтобы разжать пальцы.       Здесь за поворотом, вспоминал Зонтик, в паре кварталов от реки, работал Данте. Это был скромный паб с развязным названием «Голодранец», спрятанный глубоко в домах. Уютный и тихий, он часто становился неким убежищем для Зонтика. Обычно он ничего не ел и тем более не пил там. Время от времени появлялась идея попробовать какой-нибудь коктейль с вызывающим названием или опрокинуть большую кружку пива, заманчиво шипящего пеной, но стойкий запах спирта всякий раз вызывал лёгкое головокружение. И тем не менее, там подавали замечательную картошку с рыбой. Иногда Зонтик приходил туда, чтобы отвлечься и порисовать. За работой Данте редко начинал разговор с ним, но всегда заботливо предлагал место и еду. Зонтику было достаточно лишь его молчаливого присутствия, чтобы собраться с мыслями и успокоиться. Сейчас же он считал своим долгом перед уходом в последний раз наведаться в паб.       Свернув от реки, Зонтик медленно побрёл по пустой длинной улице. Время от времени мимо него проносились машины, сверкая фарами и слепя глаза. Яркий белый свет сильнее рассеивался на снегу, и Зонтику приходилось сильно щуриться, чтобы хоть что-то разглядеть впереди. Подниматься в гору было намного сложнее. Под ногами то и дело скользил снег, с каждым новым шагом открывая под собой коварно спрятавшийся лёд. И с каждым новым шагом «Голодранец» становился всё более желанным.       Прошло около десяти минут, прежде чем Зонтик дошёл, наконец, до заветного угла. Осталось лишь повернуть налево и…       Сердце Зонтика ледяной громадой рухнуло в низ живота. Из открытых дверей паба вышел Феликс. На выходе он недовольно скривил лицо и резким движением засунул руки в карманы белого пальто, насупившись. Зонтик поспешил спрятаться за поворотом, чуть не упав от резкой тревоги. В голове жужжащим роем единовременно загудели сотни тревожных мыслей и сотни вариантов отступления, пока он краем глаза продолжал наблюдать за дверьми. Спустя пару секунд из паба вышел Вару, прыгая и сжимая плечи от холода, а за ним – Пик. Последний что-то неразборчиво крикнул внутрь, прежде чем закрыть дверь.       Пик выглядел особенно странно, не похоже на себя. Всё его тело, поза и жесты, как и прежде, были полны твёрдости и хладнокровности, но вместе с тем, даже издалека, Зонтику казалось, что тот чем-то сильно обеспокоен. Было ли дело в поджатых руках или попытках спрятать лицо и отвести взгляд от товарищей, Зонтик не знал, но ясно было одно – это связано с ним. Его ищут.       Его ищут! В любой другой ситуации он бы воспринял это как спасение, но сейчас он был в ужасе. Если его найдут, то плакали все его планы. Придётся окунуться обратно в ежедневные тревогу и хаос, от которых он только что улизнул. Нужно немедленно уходить.       Зонтик решил в последний раз глянуть на друзей, чтобы продумать своё отступление. Вару и Феликс о чём-то негромко разговаривали. Зонтик едва улавливал суть разговора, но всё так или иначе сводилось к очередной ссоре. Послышался негромкий шлепок по затылку – от Феликса, а затем достаточно громкое и злое «Ай, блин» – от Вару. Сердце Зонтика забилось всё сильнее и беспокойнее. Он подался плечом вперёд, чтобы лучше видеть, что происходит, когда поймал на себе удивлённый взгляд Пика. По телу прошлись тысячи мурашек, а в горле встал ком. Зонтик на мгновение застыл, не зная, что делать. Пик почему-то тоже не двигался.       Спустя мучительные доли секунды Феликс недоумённо повернулся в его сторону, следуя взгляду Пика, и Зонтик сразу понял, что это конец.       Засверкав от радости, Феликс помчался навстречу Зонтику, крепко обнимая его. От объятий сбилось дыхание. Феликс что-то радостно лепетал, вжимаясь крепче в грудь друга, но тот его почти не слышал. Это конец.       – Где ты был? Что значит «Я ушёл, не ищите меня»? Ещё и с «пожалуйста»! Если хотел прогуляться, то мог бы и не так драматично об этом заявить, – голос Феликса казался Зонтику будто доносящимся из поломанного радио.       Это конец.       – Ты чего молчишь? – Феликс подхватил Зонтика за руку и медленным шагом повёл к остальным. – Мы вообще-то переживаем все.       Это конец. Зонтик опустил голову, послушно идя с Феликсом. Горькая обида разъедала душу, и вместе с тем страшная беспомощность и бессилие косили замёрзшие ноги. Его попытка освободиться хоть на пару дней от вечного стресса и тревоги теперь казалась Зонтику настолько нелепой и жалкой, что на глазах невольно наворачивались слёзы. На что он вообще рассчитывал?       – А может, ты потерялся? – продолжал Феликс. – Не волнуйся, сейчас придём домой, ты там отогреешься и…       – Отвянь от него, а, – перебил его Вару. – Не видишь, он не хочет говорить?       – Сам отвянь, – огрызнулся Феликс, – если б не ты, то, может, мы бы его раньше нашли.       – О, опять я виноват, да?       – Так а кто, я, что ли? Ты еле плетёшься!       Дальнейшая словесная перепалка казалась Зонтику туманной, неразборчивой болтовнёй, будто на неизвестном языке. В ушах одновременно с сердцебиением раздавались звонкие, режущие ноты их голосов, становясь всё громче и громче. Зонтик не смел поднимать головы, он просто не мог. Он смотрел, как крупные снежинки разбиваются о его сапоги и тут же тают и как из носа рваными клочками вылетают прозрачные облака пара. Он не сразу заметил, что Феликс уже давно отпустил его руку, оставив в едва ощутимой невесомости. Зонтик крепко, до тряски и лёгкой боли, сжал кулаки. Всё его тело напряжено, словно пружина, готовая вот-вот резко распрямиться.       Зонтика пробила дрожь, когда крепкая широкая ладонь опустилась на его плечо. До сих пор молчавший Пик, словно призрак, напугал Зонтика. Он резко, будто проснувшись от кошмара, поднял голову и широко раскрытыми глазами бросил взгляд на Пика. Тот выглядел спокойно. С некоторым сочувствием, теперь для Зонтика достаточно очевидным, он смотрел на него, как волк на ягнёнка.       Вару и Феликс продолжали о чём-то громко спорить. Бросив смазанное «Да иди ты» в сторону оппонента, Феликс направился к Зонтику и хотел было подхватить того за руку, дружелюбно улыбаясь, но не смог – Зонтик отшатнулся назад. Пригибаясь, чтобы освободиться от руки Пика, он мелкими шажками пятился в сторону дороги. Если не сейчас, то больше никогда – так он решил.       Ощутив под ногами достаточно ровную землю для толчка, поймав на себе недоумённые взгляды друзей, он одним резким рывком бросился прочь. Обратно – в сторону реки. По прямой вниз с горы, только бы не повалиться кубарем. Бежал со всех ног, несмотря на усталость, боль в ногах и холод. За дребезжанием рюкзака он едва различал их крики и сбивчивый бег. Естественно, они помчались за ним.       Дыхание сбилось уже на первом повороте, но Зонтик будто на импульсе продолжал бежать. Поскальзываясь и то и дело чертыхаясь о лёд и снег, он судорожно перебирал варианты, где ему спрятаться и куда бежать. Он бы мог забежать за ближайший угол и запутать следы. Да! Вот и угол, ещё пара метров и… Зонтик упал. Резкая боль пронзила колени. На скорости, он ещё несколько раз кувыркнулся на снегу, ушибая плечи. Сзади нагоняли. Зонтик обернулся: Пик бежал впереди всех. Казалось, для него совсем не существует преград – по мокрому снежному асфальту он бежал легко и быстро, стремительно приближаясь. На мгновение Зонтик по-настоящему почувствовал себя загнанным в угол ягнёнком, гонимым стаей волков. И он не собирался быть лёгкой добычей.       Наспех поднявшись и застонав от боли, он снова бросился вперёд, едва ускользая из-под вытянутых к нему рук. Пик смог зацепиться лишь за лямку его рюкзака, но не достаточно крепко, чтобы остановить Зонтика. Последний лишь краем уха слышал его тяжёлое сбивчивое дыхание, отдаляющееся с каждым новым шагом – Пик, видимо, остановился.       Гонимый страхом и адреналином, Зонтик совсем не разбирал пути. Сердце бешено колотилось в груди, заглушая призывы остановиться, а ноги будто сами несли его вперёд. «Стой! Остановись!» – кричали все трое сзади, но он не слышал. Вернее, не хотел слышать. В полном безумии он не заметил, как уже выбежал на набережную. Не заметил, как, минуя старые заборы-плиты, бежал уже по замёрзшей твёрдой грязи. Не заметил, как, закрыв лицо руками, выбежал на лёд. И остановился.       Осознание пришло почти мгновенно. Стоя на льду, в нескольких метрах от берега, он не мог больше пошевелиться. Страх сковал всё его тело. Ноги предательски подкашивало, и он из последних сил держался, чтобы не упасть. Под ногами, за мутной ледяной толщей, проглядывала глубокая темнота. По щекам покатились крупные капли слёз. Зажав рот ладонями, чтобы только не закричать от ужаса, он посмотрел в сторону берега.        – Не шевелись! – крикнул нечеловеческим голосом Пик. – Не смей шевелиться, слышишь?       Зонтик и думать не мог пошевелиться. Тем не менее, внутри него животный страх боролся с невыносимым ужасом.       Пик мелкими неторопливыми шагами, едва отрывая ноги ото льда, стал медленно приближаться к Зонтику, вытянув руки вперёд – то ли для безопасности, то ли чтобы успокоить Зонта. Позади него, на берегу, Вару, истошно крича, пытался удержать за руки Феликса, рвавшегося вперёд за Пиком и что-то вопя. Парой случайных взмахов руками ему даже удалось сбить с лица Вару очки.       Зонтик не слышал собственных мыслей. Где-то глубоко внутри он хотел поскорее оказаться на берегу любой ценой, но это спасение влекло бы за собой новое заточение.       Пик обернулся и свирепо рявкнул на Вару и Феликса, утихомиривая их крепким словом. Нет, Зонтик никуда не идёт.       Пик продолжил медленно красться. Он уже был близко. Зонтик замер, боясь дышать.       – Всё в порядке, – Пик медленно вытянул руку вперёд, обхватывая запястье Зонтика. – Идём.       – Нет, не надо! – вскричал Зонтик, испугавшись собственного голоса.       Пик резко дёрнул его за руку, потянув тело на себя. Сдавленно жалобно пискнув, Зонтик чуть было не упал ему на грудь, но одним резким рывком откинулся назад. Чертыхнувшись, Пик рефлекторно схватился второй рукой за его плечо. Зонтик затрепыхался в его руках, пытаясь освободиться.       Началась суматоха, ноги скользили. Потеряв равновесие, Зонтик рухнул на лёд. Пик навис над ним, едва стоя на ногах. В обезумевшем взгляде друга Зонтик увидел также и дикий страх и ужас. От сжимающих плечи рук боль проходилась по всему телу. Почувствовав, что его поднимают, Зонтик в панике задёргал ногами.       – Не надо! Отстань! Пожалуйста, отстань! – вскричал он, зажмурившись и резко подавшись вперёд.       Удар. Острая боль пронзила лоб. Взревев, Пик, наконец, отпустил его и отшатнулся. Зонтик обмяк, падая на колени. В голове эхом раздавался гулкий стук, боль пульсировала. Открыв глаза, он ужаснулся: Пик, едва стоя на ногах, скрючившись, закрыл лицо руками. По запястью вниз стекала кровь. Открыв лицо, Пик злобно глянул на Зонтика. Смесь злости, страха и обиды застыла на его лице в виде страшной, искажённой болью гримасы.       – Беги, – шипя, проговорил он.       Зонтик не двинулся.       – Беги, ты не понял? – повторил Пик. – Уходи. Раз уж начал.       Вытирая ушибленный нос, Пик едва заметно грустно улыбнулся, тут же нахмурившись.       Не поверив сначала своим ушам, Зонтик с трудом поднялся на ноги. Колени дрожали. Его тело, не доверяя разуму, медленно поволоклось к Пику.       – Ты оглох? – вскричал Пик. – Я сказал, брысь отсюда!       Его голос едва слышно дрогнул. Пик быстро обернулся, будто опасаясь, что это услышали Вару и Феликс. Те лежали на снегу друг на друге, заворожённо наблюдая. Вытирая кровь с подбородка, Пик аккуратно кивнул головой на противоположный берег.       – Вали! – гаркнул он.       Крик заставил Зонтика очнуться. Он попятился назад сначала медленно, а после, развернувшись, пустился к берегу. Сердце забилось ещё сильнее, к горлу подступил твёрдый ком. Слёзы дрожали на глазах, из-за них он едва различал дорогу, но продолжал бежать, пытаясь удерживать равновесие.       Лёд под ногами затрещал. От страха сердце до колющей боли сжалось, конечности окоченели, но Зонтик продолжил бежать. Лёд стал заметно тоньше, он трещал всё громче. Собравшись с духом, Зонтик из последних сил сделал длинный прыжок вперёд, обрушиваясь грудью на заснеженный обрывистый берег. Всё было кончено.       Зонтик тяжело дышал. Лёжа на животе, он жадно хватал холодный воздух, приподнявшись на локтях. Всё тело била крупная дрожь, а с глаз не переставая катились слёзы. Страшная мысль, громом прогремевшая в затуманенном сознании, заставила его резко обернуться: за ним от центра реки тянулась ширящаяся к берегу ледяная пропасть. К той стороне, прижавшись ко льду, подползал Пик. Ребята в четыре руки затянули его обратно на берег, и Зонтик облегчённо вздохнул. Пик в последний раз бросил суровый взгляд в его сторону, долго не отворачиваясь, а затем, уводя за собой остальных, скрылся в темноте ночного города. Зонтик остался один.       От сбитого быстрого дыхания в груди остро закололо. Зонтик упал на землю, схватившись за куртку. Крупные снежинки медленно покрывали его тело, заслоняя собой чёрное небо. Он старался успокоиться, но пережитый ужас не отпускал. В глубине души он молился, чтобы всё это было лишь дурным сном. Зонтик пару раз крепко ущипнул себя за руки и щёки, но он не просыпался. К его ужасу, это не был сон.       Резко поднявшись, он быстрым движением достал дневник. Нужно было срочно избавиться от эмоций. Трясущимися руками он начал выводить буквы на последней странице, но страх быстро сковал его. Он более не мог пошевелиться. Слёзы крупными каплями стекали по подбородку и падали на белые страницы. От отчаяния из груди Зонтика вырвались сдавленные всхлипы и стоны, срывающиеся местами в кашель.       Его переполнила ненависть: к себе, к его дурацким порывам, ко всему плану. Из-за него одного пострадали дорогие ему люди. А что было бы, если… Он не мог вынести этих мыслей. Терзаемый обидой, он крепче обхватил руками страницы дневника.       Послышался громкий треск. Затем ещё один. И ещё. Вырванные страницы разлетались вокруг него и утопали в снегу. Каждый новый лист вылетал под злобный утробный крик, полный ярости. Пока от дневника не осталась одна лишь корочка.       Обессилев, Зонтик упал на колени. Сжавшись так сильно, что стриженые волосы едва касались кончиками земли, он закрыл лицо руками, и горько зарыдал. От слёз лицо замёрзло и онемело, но он не мог остановиться. Между громкими всхлипами слышались тихие, шёпотом, проклятия и извинения, которые никто не мог услышать.       Уже перевалило за полночь.       Ноги, казалось, сами привели Зонтика в «Голодранца». Лицо его было совершенно лишено жизни – бледное, красные глаза едва различимы под опущенными слипшимися ресницами. Колени джинс мокрые от снега, всё его тело покрыто мелкими снежинками, путающимися в волосах. Он шатался, едва дышал. В руках он крепко сжимал мокрые страницы дневника, сложенные беспорядочной кипой. Войдя в тёплое, почти безлюдное помещение паба, он не нашёл слов для приветствия. Голос сел, и Зонтик не знал, может ли он сказать вообще что-либо.       Данте был за стойкой. Его волосы были заплетены в тугой бублик, заколотый длинной спицей, а белая рубашка за плотным фартуком придавала ему ощущение уюта и безопасности. Он поприветствовал Зонтика жестом, взглядом вопрошая, что произошло, но не получая ответа. Зонт взвалился на высокий табурет, ложась на стойку. Данте молчал. Зонтик что-то беспорядочно и неразборчиво мычал себе под нос, надеясь, что Данте его услышит и поймёт. Зная это, точнее. Данте, будто по волшебному наитию, всё понял. И продолжал молчать.       – И куда мне теперь идти? – простонал Зонтик.       В ответ он услышал лишь звонкий стук у своей руки.       – За счёт заведения, – ласково сказал Данте.       Поднявшись, Зонтик увидел лишь гранёный стакан, наполовину полный какой-то желтоватой жидкостью. Он шмыгнул носом, недоумевающе переводя взгляд со стакана на Данте.       – Не бойся, – Данте махнул рукой, – это сок. Яблочный.       Объяснение не звучало обнадёживающе. Зонтик аккуратно, будто вот-вот сломает, взял стакан в руки и повертел. Жидкость переливалась на свету желтоватым цветом и будто бы светилась. Будто его растаявший леденец, подумал Зонтик. Он собирался уже отхлебнуть, но воспоминания о сегодняшнем вечере нахлынули с новой силой, и из глаз вновь покатились крупные слёзы. Он закрыл лицо руками.       – Да ты пей, – голос Данте звучал строго, но в то же время ласково. – Промочи горло. Столько плачешь – иссохнешь весь скоро.       Простонав, Зонтик с трудом открыл лицо и всё же поднёс стакан к губам. Данте был прав. Сладкое должно помочь отвлечься.       Язык прожёг терпкий острый вкус алкоголя. Зонтик мгновенно скривился, по его телу прошлось тысячи мурашек.       – Данте, это не сок! – вырвалось у него через хрип и кашель.       – Извини, – Данте ласково улыбнулся, – должно быть, глупость сделал?       – Ещё какую!       Лишь спустя несколько секунд после первого шока, Зонтик понял, зачем это было. Алкоголь в самом деле мгновенно очистил сознание и немного прояснил мысли, будто шоковая терапия. Данте будто выдернул его из непроглядной бездны, резко и бескомпромиссно. Растекающееся по телу тепло от капель спирта неожиданно приятно согревало и будто придавало сил.       – И всё же, что мне делать? – Зонтик умоляюще посмотрел на Данте. Тот молчал, сверля его взглядом, – Да не молчи же! – раззадоренному теперь, Зонтику казалась мучительной тишина.       Но Данте молчал. Долго. Достаточно долго, чтобы Зонтик начал потихоньку терять надежду выпутаться из этого проклятого порочного клубка, в котором сам увяз.        – Делай, что считаешь нужным, – в душе Зонтика похолодело от равнодушного ответа.       Зонт притих. Он представлял, однако, такое отношение заслуженным, после всего произошедшего. Наивно было надеяться на какую-то поддержку. Сдержав очередной поток слёз, Зонтик приподнялся на стуле, готовый уходить.       – Это будет долгий, трудный путь, – неожиданно для него, Данте нагнулся к нему ближе, чуть ли не шепча, – но все мучения рано или поздно заканчиваются. Per aspera ad astra .       Зонтик не знал, что сказать. От слов Данте тело снова пробила неприятная дрожь, а сердце заныло. Не от страха или боли. Зонтик и не подозревал, что сердце может болеть от счастья. Как и не подозревал, что счастье может быть таким горьким на вкус.       В нежном порыве он перегнулся через барную стойку, обхватывая Данте за плечи, стараясь уместить в тонких руках всю его душу. Данте лишь шумно выдохнул, опуская тёплые ладони ему на спину. Уткнувшись лбом в его плечи, Зонтик снова тихо заплакал.              «Привет, новый дневник. Данте дал мне свой рабочий блокнот, чтобы я продолжал записи. Он сказал, что всё равно в нём ничего не пишет, так что почему бы не писать мне. Позже я, конечно, перенесу всё в какую-нибудь приличную тетрадь, ну а пока буду стараться экономить место.       Моё первое утро не дома. Ночевал в гостинице, хотя ночёвкой это сложно назвать – я почти не спал. Всё думаю о том, что произошло ночью. Я очень виноват. Перед Пиком, перед Вару. Перед Феликсом... Мне очень жаль. Надеюсь, они в порядке. И надеюсь, Пику не очень больно. Лишь спустя время я понял, насколько тяжело ему было меня отпустить. Он старался не подавать виду, но я представляю, как ему было страшно. Мне жаль, что я заставил его пройти через этот ужас. И я обязательно извинюсь.       Извиниться стоило бы перед всеми. Боюсь представить, что там сейчас дома. Данте сказал не беспокоиться об этом, и я стараюсь, но…       Сейчас на улице так хорошо. Ночью выпало много снега, а сейчас там светит солнышко, и всё так сияет. Думаю прогуляться на другой конец города и посмотреть, что там. Может, наберусь идей для новых рисунков. А вечером вернусь в гостиницу.       Я не проведу здесь вечность, конечно. Я всё ещё очень люблю ребят, думаю о них каждую минуту. Жаль, что всё так обернулось. Когда приду домой, обниму и расцелую всех и каждого.       А я обязательно вернусь».