Непревзойдённый спектакль

Аньлэ был единственным и любимым ребенком... Со стороны Сяоцзина. Со стороны занятых родителей всё происходило не совсем так. Пускай те и старались иногда проявлять внимание, но этого было катастрофически мало жадному наследнику Сянь Ле. Мысли маленького принца были жестоки. Он был искренне счастлив, что большинство "подброшенных" детей задавило камнями, и теперь дядя проводит почти всё время с ним. А других, выживших, отдали бабуле Тянь. Поэтому, когда величественный Сяоцзин не занят волокитой со всякими непотребствами, в виде просьб грязнокровных вне деревни, он проводит время с любимым ребенком. Ох, и точно. За его спиной вновь крепко закреплено Гуань Дао. Принц очень умный, и всегда спешит выпросить похвалу от единственного человека, что мило ему улыбается и целует в лоб. Пускай улыбку можно увидеть только по очертаниям ткани, а поцелуй ощущался из-за неё не столь явственно, но всё же! А ещё красиво плачет. В их поселении не быть грамотным считается позором и поводом назвать мусором, который поклоняется небожителям, помимо благонравного Владыки Ци. Присмыкание пред ними является постыдным и грязным грехом. Аньлэ хороший, он прекрасно считает, играет на пипе и гуцине, сочиняет стихи, грамотно пишет, сражается мечом, разбирается в этикете. Почти каждое достижение он выгрызает ради милостивого дяди, что не спешит лебезить, после почти полностью игнорируя, а ласково гладит по голове. Единственный, кто не против, когда принц приходит не вовремя. Он даже немного откладывает свою работу, в пользу разговору с племянником. И, что ж, никто помимо него этого не делает. Область писателей вместе с прошлой правящей семьёй ввели мысль, что Владыка Ци добросердечный, из-за чего всё обязаны отдавать должное, и работать на совесть. Не отвлекаясь, особенно если род относиться к высшим сословиям, поскольку от них зависит столько жизней, что милый душой правитель может и не выдержать, если с ними что-то случится. Сяоцзин колюч снаружи, но слишком мягок внутри, и единственное, что могут сделать в благодарность за свои жизни жители - не расстроить их величество, стиснуть зубы, и быть благодарными, работая до истошности. Смотря в уставшие ласковые глаза дядюшки, слова отца никак не вязались с настоящим. Тот быстро бросил все свитки на столе, стоило Аньлэ чихнуть за своим заданием по счёту. В тот день, ничем, кроме лежания на кровати Сяоцзина он не занимался. Владыка Ци и впрямь был добросердечен и до крови колюч, стараясь закрыть нутро бранью со случайными тычками в больные места. Но вряд-ли он сам ввёл закон о работе до звона в ушах. А Ци Жун был в скорби. Как бы он не любил любые звуки помимо тишины, от детей пришлось отказаться. Может, это какое-то проклятие? Или он не правильно выбирает пещеры? Да, он обнаружил не естественные трещины на внешней стороне пещеры, но... Может, это просто было землетрясение? За столько лет, можно было и научиться подбирать устойчивые норы. Но покинуть свою же кровь было выше его сил. Янтарь в глазах был до боли родным, пускай и блеклое воспоминание о том, чьи они были изначально сначала отвращало. А ещё улыбка маленького принца была довольно милой. Слегка беззубой, ибо тот постоянно спотыкался о поддолы своих одежд, но милой. Нет, Сяоцзин по прежнему иногда приходил в деревню, нравоучал своих воспитанников и иногда давал им свитки по грамоте. Как оказалось, большинство из них ушли в писательскую гильдию, к бабулям Шао и Ши. Другие же вообще сидят в норах с культиваторами, практикуясь в медитациях в шубках, что больше их самих. Его дети слишком быстро растут... Некоторые уже заложили основу. Он вправду горд ими. Аньлэ пытается как можно реже допускать подобные навещания, стремясь отобрать всё внимание себе. Учитывая то, как ловко дядя в последнее время избегает монаха в белом, у него есть все шансы. Сяоцзин считает, что будет отвергнут даже в плане общения. Благодушный монах уже раз видел его в самом что ни на есть отвратном виде, но никогда до этого он не пожирал целую большую деревню. Губы эфемерно жгло при каждом воспоминании обгрызаных костей. На небесах, после сего случая, он теперь появляется исключительно в вуали на пол лица. . - Цао Сюань, не хотелось бы быть навязчивыми, но для чего тебе это? - с небольшой заинтересованностью спросил Владыка, по привычному разглядывая бывшего принца. - Ранее я не замечал таких повадок среди пантеона, или же ты вступил в секту? - духу показалось, или тот старался шутить? - ... Что вы, Владыка. Просто этот ... Принял обет связанный с браком. А поскольку своего человека у этого нет что в родном доме, что тут, снять её этому небожителю не по силе. - придумал что-то более менее сносное Цао. - Лицо ведь тоже сокровенно..? Что ж. В голове Сяоцзина это звучало в разы лучше. Теперь он напоминает себе же тех дев, которые из высокомерия прячут лицо, считая что никто не достоин его увидеть из-за собственного высокого положения. Это... Смущает. Зал наполнился тихим смехом. Улыбка, что отходит от привычной, более схожа на ухмылку, что чудно с таким лицом. Оно будто бы созданно для формальностей, но совсем крохотные клычки на данный момент показывают себя во всей красе. Ци Жун находит это по странному очаровательным. Улыбался ли когда-нибудь ему монах?... Нет, не важно. - Неужели завлекли в секту богини любви? - сквозь улыбку спросил мужчина, из-за чего клыки чуть кривили губы. Он поспешил прикрыть их рукавом. - Стоит ли ожидать скорых вестей о помолвке? Или ты так прикрываешь обет безбрачия? Ох, нет. Может быть, тот незабываемый удар был частью ухаживаний? Прошу прощения, что прервал. Нет, Ци Жуну не кажется. Владыка правда пытается шутить. При чём, юмор у него достаточно язвителен. Настолько, что даже смог напомнить другого человека, только в белом одеянии. Сердце предательски кольнуло, а из горла вырвались едва слышные смешки. Рука с небывалой скоростью прикрыла итак закрытые тканью губы. - Нет, ха, нет, хах, что вы. - слегка прикусив язык, дух кое-как взял себя в руки. Плечи, вопреки воле хозяина, мелко тряслись. - Этот небожитель и не посмел бы так ухаживать... За девушкой. Особенно за усталой владыкой литературы. Что забавно, говорил это всё тот же Сяоцзин. С темными кругами под глазами, слегка ссутулившимися плечами, до сих пор сжимающего горку свитков, и с пятнами чернил на рукавах. И, поставив его рядом с госпожой дома литературы, сложно было бы сказать, кто именно их них разгребает почти все молитвы и следит за храмами. По сути, несчастного Цао Сюаня без его согласия плиплели к титулу побочного бога литературы, а тот, не заметив этого, разгребает ещё и эти папирусы. Возможно, всё из-за того, что из-под завалов свитков собственных, которые никак не кончались и только множились, не сильно замечается не столь отличающиеся просьбы о вдохновении и отштудирование текста на ошибки. После пары сотен свитков о налогах, денежных махинациях, бракоразводных процессов, пересчёта казны целого княжества и ответов на достаточно громкие молитвы... Что ж, не дивно. Даже если там появятся вопросы на темы про государственные перевороты и рецепты для удачного брака, вероятно, из-за недосыпа, небожитель в цветах Цин ответит и на это. - Что ж. Тогда возьми это. - мужчина вытянул из рукава длинноватую, слегка просвечующуюся ткань. - Ума не приложу, к чему мне это подарили, но коль вы в активном поиске... - слегка издевательская улыбка снова скользнула на лице Цзюнь У. Сукин сын. - Стоит ли этому принимать это в качестве подарка, или же в качестве оскорбления? - М, оскорбление? Нет, что ты. Просто мне показалось, что тебе идут светлые цвета зелёного. - Тогда благодарю великодушного Владыку. В следующую нашу встречу, я подарю вам доспехи с рунами. - также мило ответил дух. Просто он слышал, что кто-то повредил легендарный доспех мужчины, ах, какая же жалость, что того небожителя низвергли. Улыбка Цзюнь У дёрнулась. Ци Жун радостно ушел, подвязав платок к поясу. . Казалось, он никогда не вылазил из пустыни, а тут на него вылилось ведро воды. Аньлэ забирают во дворец, в знак мира. Для Ци Жуна, дворец и мир стыковались так же, как война и безопасность. Блядство. - Ань-эр. - дух редко настолько нежничает, но сейчас он на пределе. Бегает по всей пещере, подбирая всё, что может пригодиться, не выпуская руки двенадцатилетнего мальчика. - Не пей и не ешь всякую хуйню, что приготовил не ты. Всегда находись у всех на виду и держи при себе серебряные чашки – они меняют цвет при наличии яда в жидкости, учись для виду хуже наследника, заведи верных рабов, которые до ебучей агонии будут с тобой. - в голове роились мысли, которые разом старались сформироваться в предложения. - Можешь просто прислужников, но убедись, что они очень крепко привязаны к твоей ноге. Стой... Лучше взять кого-то из селения! Пару раз пробежав комнату с "едой", приговоренной к казни, дядюшка всё же зашёл туда. Пробежавшись глазами по подобии комнаты, он помотал головой. Нет, лучше брать кого-то, умеющего служить без всяких "но". - А-Лэ, хочешь кого-то в услужение? Желательно из Сяньцзы. - Хочу взять с собой брата по оружию Бань Чана. Он почти всегда молчит. - без особого интереса разглядывал сидящих в заключении принц. Сами виноваты. - А ещё он умеет готовить. - Хорошо... Баобэй. - выйдя оттуда, бывший принц тихо произнес такое нелепое обращение. Жаль только не заметил, как тот к кому обращались крепче сжал его руку, смотря на старшего с неприкрытым обожанием. Ци Жун не мог сдерживаться. Его почти что трясло при мысли о дворце, где будет только маленький Аньлэ. Гнойные доски, яды, верёвки, мешок, речки, стрелы... Объятия стали утешением со стороны Сяоцзина, но видимо, он больше пытался оказать его себе же. Руки немного потряхивало. Аньлэ был более спокоен, чем дух. Его с детства учили, что все юньановцы это грязные псы, не достойные ни то что сострадания, а даже человеческих похорон и веры. Если его отправляют во дворец, а причина смерти его дяди как раз таки из-за этих псов, то он сделает всё, чтобы разжечь в дяде былую ярость к ним, что так любят упоминать старики. Пусть ненавидит, пусть презирает, пусть вспомнит почему. Аньлэ в душе не чает, почему когда-то Сяоцзин переменил гнев на терпимость, но он напомнит почему это не удачная идея. - Всё будет хорошо, дядя. - небольшая улыбка тронула лицо мальчика. Он выглядел как маленький небожитель из сказок. Не дивно, что все разом верили в столь очаровательный образ. - Да блять, знаю я. Только не забывай, что я тебе сказал, понял?! - Ци Жун схватил принца за щёки, слегка их сжимая. - Не забывать, ясно?! - на угуканье тот лишь в последний раз сжал его щёки пальцами, и резко убрал руки. - Сука, ну что за пиздец? Каждое пятилетие должно произойти какое-то дерьмо. - уже скорее себе жаловался дух. - Мелкий, пиши мне письма, понял? Только отправляй их в деревню, потому что мою пещеру в горах хрен кто найдет. О Владыка... Мелкая дрожь продолжала бить, не давая нормально расслабиться. Перед тем, как отпустить маленького принца в сопровождении до дворца, Сяоцзин подарил ему набор заколок. Да, возможно, это вообще не подходит Аньлэ, но это может когда нибудь ему помочь. Ци Жун привык даже в косу аккуратно вставлять заколки, уже скорее по привычке, ежели нечто иное, но его племянник более прямой. Вероятней, он просто обрубит человеку голову мечом, чем будит ждать удачного момента для манёвра. О небожители, как Ци Жун хочет к монаху. Клыки уже к чертям разодрали щёки, от волнения то немного удлиняясь, то возвращаясь в исходное положение. Хотелось снова слушать насмехающиеся подбадривания, и получать поглаживание по голове. Хотелось загрызть того к чертям, потому что другого такого, боле извращенного в моральных понятиях, у Ци Жуна нет. И вряд-ли появится. Но монах заслужил жить с иллюзией того, что лазурный демон не столь безумный, коим является на самом деле. Ци Жун очень хреново справляется с самообманом. Каждый чертов миг вне работы он думает о том, чтобы наплевать на собственные же установки, и свалить в лесные дали, оставаясь надолго в полном одиночестве. Как правило, именно в такие моменты приходил его друг в белом. Тот вечно норовил неожиданно подёргать принца за волосы, дать чёрт знает откуда взявшуюся живую утку, которая станет очередной посыльной, рассказать несуразец, да посмеяться над чужими оплошностями. Очаровательный эгоист, сказал бы Сяоцзин ранее. Да вот только ни черта. Эгоистом его можно было назвать с натяжкой, он вечно откапывал Ци Жуна из-под завалов свитков и камней, кутал в, опять-таки, хрен пойми откуда взявшиеся накидки, с ёпт твою- опять утками, и постоянно дарил всякую ерунду. Из-за своего давящего чувства справедливости, принц тоже старался одаривать чем-то в ответ. Еда, пледа, музыка, иногда он старался вышивать хоть и выходило из рук вон плохо платки, пытался быть интересным собеседником, пускай и манера речи монаха не давала понять, выходит ли у него. И что ж. Из-за собственных дилемм, теперь он сидит с Линвэнь. На приличном расстоянии, но тем не менее, оба под завалами молитв с просьбами. Как оказалось, чем больше ты нагружен и готов каким-то образом упасть в обморок - тем меньше в твоей голове мыслей. - Ещё столетие... И возьму отпуск. - задушевно прохрипела владыка литературы, под новой прибавкой в сто тридцать четыре свитка. Да. Так точно лучше.