Колыбельная для взрослых

Вечер – понятие расплывчатое. Когда ждать обещанной встречи, Рэвен предполагала лишь смутно. Можно, конечно, ориентироваться на общепринятое понятие: вечер – это когда стемнеет, – но в храме Баала, спрятанном глубоко внизу, в старом городе, это не самый удобный показатель. Избранная Баала не располагала, конечно, такой же разветвленной сетью служителей культа и агентов, как Избранный Бейна. Но последние, очевидно, довольно долгое время готовились к захвату города, наращивали потенциал, силу и влияние. А культу Баала не обязательно располагать сотнями и сотнями поклонников, чтобы держать народ в парализующем, порабощающем страхе. Выгода очевидна – хотя каждому своё, конечно. Многих культистов Баала не то, что на руководящие или исполнительские должности – на улицу днем без проблем не выпустишь… Одной Орин для обоснования этого аргумента хватало с лихвой. Когда-то. Уже в прошлом. Как оказалось, самозванную предводительницу культа рядовые служители тоже не жаловали. Ситуация чем-то напоминала сложившуюся пару месяцев назад в круге друидов. Подчинялись ей из страха, но не по велению души. Возвращению Рэвен – особенно после завораживающего зрелища кровавой дуэли за главенство пред очами Отца – культисты были так счастливы, что разве только строем не побежали на улицы города обагрять свои ножи в честь ее победы. Конечно, это было буквально последнее, что требовалось Вратам Балдура, пострадавшим от нашествия иллитидов, беспредела нелюбимой сестрички и всевозможных гильдейских разборок. Рэвен запретила массовую резню до более значимого повода: «Баал уже доволен нашей кровавой жестокой дуэлью, дошедшей до смертоубийства. Он даст мне знать, когда пожелает большего». Так что культ Баала продолжал жить своей тайной жизнью и почти не доставлял хлопот сверх обычного. Даже если кто-то из служителей был недоволен таким порядком – на их глазах одна Избранная убила другую и, очевидно, была готова сделать то же с любым, кто посмеет бросить ей вызов. Сильнейший хищник в стае. Вожак. За пределами хищнической стаи всё же хотелось порой немного отдохнуть. К сожалению, Энвер такой возможности тоже не давал: от него всё время подспудно приходилось ждать подвоха. Может, когда-то они могли расслабиться друг рядом с другом, и даже вот, недавно, у походного костра, Рэвен удавалось дважды поймать такие эпизоды, когда он спал… Но в нынешние дни им как будто приходилось знакомиться заново. Ей – действительно заново, ему – скорее всего, убеждаться, та ли это Рэвен, которую он помнит. Ту звали как-то иначе, да, но что еще изменилось в ней – в его глазах? Влезть Горташу в голову Рэвен не могла, хотя порой и желала: не хватит умения, чтобы даже со свитка применить магию незаметно для него. Приходилось догадываться обычными способами. Может, сегодня вечером, если удастся остаться наедине… Или, если он сам решит свернуть на тревожащую ее тему… – Госпожа, вы просили уведомить вас, что на город опустилась тьма, – подобострастно кланяясь из-за порога, эльф из культистов проник в покои Избранной не более чем на треть: лишь головой и плечами. – Замечательно. Значит, мне пора. – Слава Баалу, госпожа, и да укроет вас в ночи его непроглядная тень. Как ни крути, во всеобщем обожании и поклонении было что-то безусловно приятное. Когда Рэвен, не привлекая внимания, поднялась на поверхность Врат Балдура в одном из городских закоулков, оказалось, что уже и впрямь совершенно стемнело – а еще идет дождь. От лужи с крышки люка она увернулась, но тут же сообразила: по пути в крепость все равно непременно промокнет. Перебежками, от одной арки к другой, она добралась до крепости на Змеиной скале намного быстрее обычного. По шее за воротник стекали холодные капли, штаны немного забрызгало, но в целом, ничего особенного. В путешествии отряд порою догоняла непогода и похуже. Внизу крепости сразу, едва ее узнав, ей навстречу шагнул тип в клыкастой маске – из железных консулов культа Бейна: – Ты. Ступай наверх, господин ожидает в кабинете. Рэвен покосилась в сторону винтовой лестницы и слегка приуныла. – У тебя есть зонтик? – Что? – Придется меня проводить, а то наслежу, накапаю, тебя же и мыть заставят. Поразительно: спорить он не стал. Отошел к своим, о чем-то посовещался, и от маленькой группы отделилась длинноухая женщина в такой же маске, скрывающей большую часть лица. – Пойдем, сахарная, – грубовато, но без явной враждебности в тоне сказала она. – Я тебе коридор наколдую, не промокнешь. Зонтов не держим. Они поднялись на крышу, и там, очертив перед собой широкий жест руками, женщина произнесла формулу и энергично встряхнула кистями, точно сбрасывая с них что-то мелкое, необходимое для заклинания. Рэвен глянула вверх, потом уставилась себе под ноги. Вода в мелких лужицах, скопившихся на крыше, перестала рябить: капли больше не падали. Однако в отдалении дождь продолжал шуметь, мерно разбиваясь о брусчатку и черепицу. Рэвен удовлетворенно кивнула и зашагала в направлении кабинета. Стоило ей войти, как Горташ, судя по всему, только что вышагивавший из стороны в сторону, порывисто качнулся ей навстречу: – Вот и ты. Пойдем, разговор будет не для чужих ушей и глаз. – Куда пойдем? – Даже в моем собственном кабинете за мной могут следить. Даже если это не так, рисковать я не могу, – Горташ, не тратя время, вышел наружу и тут же с любопытством уставился на черное беззвездное небо: – Ты с Кэсс, м? – Нет, я одна. С чего ты взял? – А кто тогда… А, переманиваешь паству, – он хихикнул, заметив у выхода на крышу служительницу Бейна с воздетыми к небу в концентрации руками. Проходя мимо, он что-то коротко ей бросил, но Рэвен не успела разобрать слова. Тем не менее, женщина осталась на месте и вроде как даже не утратила концентрацию. Подойдя к спуску и вновь оказавшись рядом с ней, Рэвен заметила, как близко та стоит от края крыши. Интересно, как она полетит? А как рухнет? Сперва переломает ноги – или сначала размозжит голову о камни? Плеснет кровь – или разлетятся кусочки черепа и мозга? – Рэвен! – окликнул Горташ. Он дернулась и оглянулась на него. Он остановился совсем рядом, примерно на таком же расстоянии от края, что и они обе, но на несколько мгновений она совершенно о нем забыла. Значит, уже игнорировала, не воспринимала как возможную добычу. Хорошо? – Я знаю этот взгляд слишком хорошо, – сказал он. – Напоминаю о нашей договоренности. Мы не лезем в дела чужого культа. И не убиваем чужих служителей. – Да я просто… Э-э-эм… Ладно, поймал. Дурные мысли так и бродят, – Рэвен подняла перед собой пустые ладони, стараясь не задумываться о том, как легко сейчас наотмашь хлестнуть культистку по лицу, сразу за этим – подсечь ноги и сбросить вниз. Нет, нет; попалась. В другой раз. – Ночью зов сильнее. Но я себя контролирую. Иду за тобой. – Она отвернулась и последовала за ним по винтовой лестнице, оставив культистку, живую и невредимую, не знающую своей удачи, позади. Энвер провел ее знакомыми коридорами, лестницами, галереями – и, открыв дверь, впустил вперед себя в комнату, которую она уже знала. Про которую не так давно отпустила провокационную шутку. Зайдя в собственные покои следом за ней, Горташ запер за ними дверь. Ключ он оставил в замке, хотя Рэвен заметила, что секунду он колебался, доставать ли его из скважины. Но не стал. Причин тому могло быть как минимум две: он оставляет себе шанс от нее сбежать – либо не оставляет шанса кому-то третьему подглядеть или взломать замок снаружи. С ключом в замке такой конструкции это практически невозможно. – От кого мы прячемся? – Рэвен огляделась по сторонам. Она уже бывала здесь раньше, и интерьер вроде как значительно не изменился, но «нежилые» покои, лишившиеся хозяина, выглядели в чем-то неуловимо иначе. Хотя, возможно, дело сейчас лишь в физическом присутствии хозяина. – «Мы». Очень правильно сказано, – подчеркнул Энвер. Он подошел к плотно занавешенному окну, каким-то… ненужным жестом потеребил кисть подхвата тяжелой портьеры и отпустил. Обернулся; бесстрашно и даже невозмутимо встретил ее взгляд. Пауза затянулась, и Рэвен отвела глаза первой. – Что-то личное, значит. Между нами. Хорошо, – и, признаться, она была рада своему выводу. Горташ кивнул: – Проходи. Не стой, садись, разговор будет долгий. Осмотревшись, Рэвен слегка пожала плечами и села на краешек его постели, застеленной покрывалом, а поверх него – большой шкурой какого-то сизого животного. Энвер сел с другой стороны, боком, но повернутый всем корпусом в ее сторону: – Полагаю, я должен извиниться за свою вспышку. Ты не должна была этого видеть. Впредь я буду более сдержанным. – А, ты об этом… А в честь чего праздник признания вины? – Между нами не должно быть никаких разногласий и недопониманий. Я не обещаю быть откровенным с тобой во всем, но недоверие и ссоры обходятся нам слишком дорого. Ты уже видела, к чему это может привести. Ни моя смерть, ни твое исчезновение не должны повториться. Поэтому мы должны быть ближе, чем когда бы то ни было. – Я с тобой согласна. Доверие важнее всего. Но… мне кажется странным… контекст, – Рэвен выразительно огляделась. – О, не обращай внимания, – Горташ дернул уголком губ, махнул рукой, но глаза хитро блеснули. – Это всего лишь единственное место в крепости, где проследить за мной невозможно. Я знаю наверняка. Меня беспокоит только окно, но если держать его занавешенным… – Ассасины на соседних крышах? Дай посмотрю. – Сиди где сидишь. В темноте не разберут, по кому стреляют, – его тон звучал шутливо, но не похоже, чтобы это была стопроцентная шутка: взгляд Энвера стал сосредоточенным и слегка тревожным, едва Рэвен дернулась в направлении окна. Что-то странное… смутный образ проступил в темном омуте памяти, когда она повнимательнее пригляделась к оконной раме и портьере. Кажется, она много раз беспрепятственно выскальзывала наружу через это окно – и знала снаружи от карниза и до земли каждый выступ шершавого камня… Она потерла висок, отбрасывая неясный образ, и сменила тему: – Ладно. Я… о чем мы? О. Я принимаю твои извинения. Теперь другой вопрос: скажи мне, я та же, что раньше? – Полагаю, раньше ты была более… эгоистичной. Ты всегда заботилась только о себе. – У меня не было выбора, даже если я хотела бы иначе. Одна я не прошла бы этот путь до конца. Да и теперь… Как считаешь, я стала слабее, чем раньше? – Нет, я так не думаю. Просто ты забыла, на что ты способна. Судя по его спокойствию, он нисколько не лгал. – Я и про тебя забыла. Но надеюсь, что ты меня не обманываешь. – Рэвен, я никогда тебе не лгал. Ты знаешь, я умею уходить от темы, откупаться полуправдой, но всё, что я тебе говорю, всегда было правдивым. Скажи, что заставляет тебя все еще сомневаться во мне? – Наверное, это всё первое впечатление. Знаешь, как я впервые услышала твое имя? Тебя с ненавистью упомянула Карлах. – Рэвен усмехнулась, скосив глаза в сторону. – Я имею в виду, впервые после того, как сбежала от иллитидов. У меня в голове дыра, в которой сидел червяк, мне простительно чего-то не помнить. – Карлах, старая неблагодарная подруга. Злиться за такую силу, хм-м? Мне жаль ее. – Она сгорает заживо, стоит ей вернуться из Аверно в Фаэрун. Ты мог бы ей помочь. Твоя Стальная Стража доказывает, что ты на это способен. – Там другое, живая плоть. Другие температуры и нагрузки… Даже если бы я попытался, Карлах никогда не поймет, – выражение его лица стало снисходительным, практически до открытого презрения: – Извини, но я не думаю, что помочь ей возможно. Она отказывается от невероятного могущества, потому что хочет вернуть то, чего уже никогда не получит – свое сердце. Ее проблема – исключительно в ее голове. – Энвер, я ее успокою. Ты возьмешься? – Так ты хочешь, чтобы я уплатил тебе свой жизненный долг? – он осклабился. – Отдал кому-то другому? – Теперь мы торгуемся? – Я задолжал тебе и хочу понять, что нужно сделать, чтобы мы были квиты, – он с невинным выражением лица развел руками. – Желай осторожно. – Сомневаюсь, что подобный долг возможно когда-нибудь выплатить сполна. – Рэвен решила включиться в игру, раз уж он так хотел пойти привычным путем взаимной выгоды и расчета. Стало любопытно, в какой момент он поймет, что в данном вопросе это заведет в тупик. – Ах вот ты какая… – Горташ с кривой усмешкой скрестил руки на груди и подался немного ближе в ее сторону. – И что же ты хочешь, Рэвен, за мою жизнь? – Я хочу весь мир. Ты здесь, чтобы помочь мне получить его, но как ты сможешь сделать это, если так себя не бережешь? Посмотри на себя в зеркало. Ты устал. – Я полон сил, как никогда. Некогда бездельничать. И это мое обычное лицо. Ты разве не помнишь? Она-то помнила. Помнила, как сильно он походил на свои льстивые изображения, расклеенные по всему городу, едва заклинание друидов сделало своё дело. Но привычки взяли своё, и так скоро. – Сомневаюсь, что художников били палками, чтобы изобразили тебя повыгоднее. – Били? Ха-ха! Да они сами всегда только и хотят тебе угодить. Удачный ракурс и хороший свет. Вот и всё. – Это ты сейчас мне врешь или себе?.. Знаешь что? – ответила она на его вызывающий взгляд: – Ты раздражаешь. – Я знаю, – он широко улыбнулся, как будто искренне наслаждаясь полученным ответом. А может, и всей ситуацией в целом. Внезапно до Рэвен… кажется, дошло… откуда он может знать наверняка, что за его покоями никто не наблюдает. Никто кругом ведь понятия не имел, что двое Избранных достаточно хорошо ладят, чтобы сотрудничать, верно? Никто, кроме нечестивой сестры, которая не так давно с такой ненавистью отчитывала ее, мол, Горташ снова задурил ей голову… но и она едва ли имела доступ в крепость. Скорее, тут в приоткрытии тайны была некая вина прежней не-Рэвен. Но думать об этом – и, тем более, вспоминать, – совсем не хотелось. – Я собираюсь остаться здесь, – быстрее, чем успела обдумать, сказала она вслух. – Кто-то должен следить за тем, чтобы ты отдыхал. Значит, буду я. Сколько ты спишь? – Достаточно. У меня нет возможности терять время сейчас. – Потом может и не наступить. Я не хочу, чтобы мои усилия пропали впустую. – Да, раньше тебя это не заботило… Но, если ты собираешься спать прямо здесь, я, так и быть, тебе не откажу. Пожалуйста, – он кивнул. – А ты? Он хохотнул: – Никак зверь Баала вознамерился выгнать меня из собственной спальни? Ну уж нет! Я остаюсь. По-твоему, я похож на человека достаточно глупого, чтобы без спросу вторгаться в твое личное пространство? – С ума сойти, как дипломатично ты называешь посягательство на мою честь. – Моя дорогая, нельзя забрать одно и то же дважды. Рэвен округлила глаза, но тут же себя одернула: а разве она всерьез ожидала чего-то другого? Разве только та вылазка к Мефистофелю могла быть единственным оправданием ее необъяснимой тяге к нему? Она забыла, но тело помнит. Возможно, именно это он когда-то имел в виду. Перевести язык тела в слова практически невозможно. – Скажи, а та прежняя я часто била тебя по лицу? А то сейчас так захотелось. – Сцены никогда не были в твоем стиле. Обычно ты уходила в переулки и вымещала гнев на ком-то, помимо меня. Я смотрел из окна, когда ты оставалась в поле зрения. Такая безудержно прекрасная. – Говорить ты умеешь… – Я много чего умею, если позволишь помочь твоей памяти... ничего чрезмерного, пока сама не попросишь. Ничего, помимо твоей доброй воли. – М-м… Сейчас мы отправляемся спать. А там посмотрим. Я дам тебе знать, если что. – Я не сомневаюсь, – негромко ответил он. И, похоже, он единственный из двоих точно знал, о чем говорил. Оказавшись с ним вплотную, Рэвен поняла, что, во-первых, это совсем не то же, что спать рядом по очереди, вдыхая запах чужой кожи вперемешку с дымом костра, а во-вторых, что это… всё уже было. Что он уже умел читать по ее губам, когда от волнения у нее пропадал голос. Что она уже наперед знала, – нет, чувствовала, – куда двинутся по ее плечам, рукам, спине, животу его ладони. Что в этом… обычае нет для нее ничего нового – но это отнюдь не означает, что всё бессмысленно. Что иногда дитя Баала жаждет власти не только над смертью – и даже к беззащитному, доверившемуся, открытому руки не тянутся сомкнуться на горле. Что уязвимые части тела – те, которые, как знает каждый член культа Баала, нужно всегда беречь, держать подальше от кого бы то ни было, – еще и самые чувствительные, и, намеренно открывая их, допуская, что это не приведет к смерти, получаешь особое удовольствие. Что она действительно помнит больше теперь. И что подобная близость – это не клятва любви, но обещание быть рядом, принимать как есть и отдавать что возможно. А в некоторых, безвыходных случаях – подменять один соблазн другим. Убийцу Баала, конечно, так легко не обманешь… но иногда для Рэвен, которая таит его в себе, может оказаться достаточно и власти над живым. А лучше – над кем-то определенным. Кем-то, кто ждал ее возвращения. Даже когда он сам убежден, что правит над всем. Пусть так и считает впредь… Несколько часов сна промелькнули как миг. Рэвен проснулась – как всегда, толчком, легко и быстро возвращаясь в полноценное осознание реальности – и поняла, что, хотя тело уже не спит, разум еще немного притушен, словно короткий, еле горящий фитиль газовой лампы. А над ним – головной болью, предвкушением жестокости, крови, упоения смертью, – сгустились черные тучи. Непреодолимое желание убивать. Она медленно и тихо села на постели, затем, с любопытством склонив голову чуть набок, медленно и тихо склонилась над спящим (и беспомощным, беззащитным, так глупо открытым для возмездия Баала) рядом… В одно мгновение мир в глазах полетел кувырком. Рэвен опомнилась лежащей на животе, со скрученными за спиной руками. Еще и придавленной сверху; кажется, коленом поперек бедер, чтобы не могла пинаться. Она дернулась, но бесполезно: в рукопашной схватке против Горташа у нее не было шансов. – Только не говори, что собиралась меня разбудить, мы это уже проходили, – хрипловатый спросонья голос над ухом добавил раздражения, но одновременно помог немного прийти в себя. – Отвяжись, слезь с меня! – Рэвен дернулась еще раз, но опять – тщетно. – Нет. Сначала возьми себя в руки. – Я честно не хотела тебя убить, ты чего вообще не спишь? – возмутилась она. Она не могла видеть ничего, кроме подушки, в которую ее ткнули лицом, но кожей ощутила, что Горташ улыбается: – Я думал. Впереди длинный день. Он продолжал удерживать ее, к чему-то прислушиваясь, то и дело затаивая дыхание. Рэвен постаралась успокоиться: прислушавшись тоже, она осознала, что все это время на вдохе тихо шипела, а на выдохе низко рычала, как недовольный зверь. В груди вибрировало. Но, стоило ей выровнять дыхание и вновь сделать его спокойным, человеческим, как стальная хватка разомкнулась. – Наконец-то успокоился, – буркнула Рэвен, переворачиваясь на бок, и тут же звонко чихнула: от перьевой пыли отчаянно щекотало в носу. С покаянным видом она утерла нос: – И что, часто я пыталась тебя убить наутро? – Примерно один к пяти, но со временем всё реже. Когда-то я проснулся от того, что ты пытаешься меня задушить. – Да? Извини. – Я прощаю. Легче сказать, кто не хотел бы меня убить, – он пожал плечами, да и умиротворенно-довольный вид лица, с которого, нет, еще не сошли, но стали менее заметными темные круги, давал понять, что этого человека подобные недостатки нимало не смущают. – Если бы мне позволили выбрать, не худшая смерть. Точно лучше предыдущей. – Я не хотела. Ночью это часто бываю не я. – Ты, Рэвен. Не отрицай, это часть тебя. Это делает тебя такой могущественной. Я не вправе давать тебе советы, потому что никогда не был отродьем Баала, но тебе действительно нужно просто научиться жить с этим. Он не договорил, но между строк определенно звучало: «Как я научился – с тобой». Пожалуй, он прав… – Ладно… Последний вопрос: а кто такая Мореина? – Рэвен невольно вслушалась в звуки, скатившиеся с ее языка, и они отдались в памяти чем-то мучительно знакомым, почти узнанным. Роднее даже, наверное, чем когда-то – имя Горташа. По меньшей мере – точно так же. В ответ на это, впервые за последнее время, Горташ заметно растерялся: – Я говорил это вслух? – Угу. Так это… – Это ты. Твое имя. – Что, серьезно? Правда? Я так и подумала... но… – Не нравится? Я же говорил, что новое тебе подходит лучше. – Я… мне нужно подумать. Интересно. Мореина. Звучит так привычно и знакомо… – Думай на здоровье, но смотри не переусердствуй. Думаю здесь за обоих я. Поначалу за подобное его снова и снова хотелось толкнуть в плечо, но с течением времени – и даже так скоро! – Рэвен (Мореине?) становилось всё более очевидным, что ее это скорее забавляло, чем злило, а Энверу явно нравилось производить такое впечатление: позитивное, легкомысленное, порой дурашливо-вызывающее, но под бархатным платком – стальная перчатка. И, когда приходит нужный момент, хватка становится внезапной и от того парализующей. Словом, замечательная пара отродью Баала: в равной степени милой молодой женщине, не чуждой сентиментальности, непосредственности и даже робости, и безжалостной убийце, находящей избыточным смывать с себя кровь после стычки или с мимолетной ностальгией вспоминающей гниющий труп в расшитых золотом одеждах. Ну кому еще они подойдут, помимо друг друга?