Безликий пересмешник

«Привет, Энни. Когда тем вечером я зашла к себе домой, я знала, что больше туда не вернусь. Это было странное чувство. Я никогда не любила эту крохотную квартиру. И все же здесь произошло так много. Больше, чем я могла рассчитывать. И меньше, чем мне бы того хотелось. Когда я смотрела на осколки чашки, меня прошибла уверенность, что этот вечер — последний. Последний в той жизни, к которой я привыкла. Последний в том мире, в котором я родилась и жила. Знаешь, Энни… Когда эти письма дойдут до тебя, меня уже, наверное, не будет в живых».

***

854 год, конец лета.

Все изменилось, когда в город приехали Тайберы. Раньше можно было закрыть глаза и на мгновение представить, что в жизни не существовало проблем. Но с приездом гостей у Рут не было возможности даже лишний раз присесть. Каруви казался вечно напряженным — с элдийскими героями у него всегда не складывались отношения. Наверняка именно поэтому он и вызвал Рут к себе. Сказал, чтобы глаз с Тайберов не спускала и держала его в курсе любых перемещений. Любых действий. Любых слов. Рут должна была знать все: начиная от того, какую еду приносят их детям на завтрак, заканчивая предпочтением Вилли в женщинах. Отрекомендоваться элдийской семейке было несложно. Подвиги Рут, как и ее вполне успешное командование отрядом титанов, просочились далеко за пределы столицы. И Вилли как заинтересованное лицо был рад с ней встретиться. Надо было всего-то принести бутылку хорошего рома «от генерала». Улыбнуться учтиво, как вызубрили в академии. Так ей думалось сперва. Но Тайбер был другим. Глядел на нее не так, как смотрели элдийцы. И совершенно не так, как марлийцы. Ром он принял и в дом пустил, улыбнулся одними уголками губ и предложил заокеанских сладостей. — Та самая Магато, к чьей хрупкой ручке привязаны поводки титанов? — Он налил себе чаю и сел в кресло напротив. Рут здесь было не по себе. Она привыкла к казармам, к своему крохотному дому. А свет стеклянных ламп делал ее нахождение здесь лишним. Неуютным. Кабинет генерала был проще. Даже приемный зал для военных торжеств никогда не блестел пышностью. — Не знала, что обо мне так лестно отзываются в ваших краях, — Рут натянуто улыбнулась. — Каруви, кажется, в полном восторге от вас. Если мои источники не лгут. Источники. Как интересно он называл своих шпионов. Рут мысленно прикинула, сколько его людей могло шнырять по военным объектам Марлии. Все считали, что Тайберы отсиживаются в тени, но многолетний опыт и чутье говорили Рут иначе. — Генерал просил передать, что очень чтит вас и ваш визит в столицу, и хотел бы… — Бросьте, — Вилли искренне рассмеялся. — Он недолюбливает меня. Боится. Поэтому и прислал вас, потому что свято верит, что на элдийцев у вас особый нюх. Плевать хотел на меня Каруви, как и я на него. Это особенности дипломатических отношений, визиты и рукопожатия неизбежны. Но вы — не он. Вам необязательно говорить за него. Говорить за себя Рут не умела. Это казалось странным. Через ее уста выходили сотни приказов, ругани и решений, но почти ни одно из них не было ее личным. Она — передатчик, точка связи в войне, которая окончилась для всех, кроме бывших солдат. Рут не сказала бы, что после этих слов Тайбера они подружились, но нашли общий язык определенно. Ее плечи расслабились, колени чуть разъехались в сторону. Вилли не был на чьей-то стороне. Ему вообще оказалось плевать на политические дела столицы. И один этот факт делал его редким в своей честности собеседником. Чего Рут не знала, так это того, что ее нахождение здесь было неслучайным. Это ей казалось, что она застала Вилли врасплох своим визитом для галочки, чтобы Тайберы не оскорбились на молчание генерала. Но на самом деле он ее ждал. Ее и еще одного офицера, которого она окинула сдержанным взглядом, стоило ему переступить порог приемной комнаты. — Тео, — она с неприязнью дернула бровью и отсалютовала ему бокалом вина. За последний час бесед о прошедших военных стычках они с Вилли отказались от чая. В конце концов, вспоминать дни и ночи посреди выжженых войной полей было проще под что-то покрепче. Отец даже не ответил. Склонил голову то ли в приветствии, то ли в непонимании. — Моей семье остается только позавидовать вашим теплым отношениям, — Вилли неопределенно хмыкнул. — Присаживайтесь, офицер. Мы как раз вас и дожидаемся. Вот, чего добивался Тайбер. Столкнуть двух псов генерала лицом к лицу и посмотреть, кто из них надежнее. Кто преданнее. Империи или генералу — разница была ощутимой. Они спорили о будущем Марлии до глубокой ночи. Рут не нравился этот разговор. Не нравилось, к чему он вел. Впрочем, услышать, что великая империя, ненавидящая элдийцев, находится под ними же, было забавно. Почти смешно. Может, пару лет назад это изменило бы весь ее мир, заставило бы вскочить и направить вперед пушку. Рассказать Каруви, устроить переворот. Но сейчас она только сидела и топила взгляд в бокале. Думала о том, что ни Вилли, ни половины офицеров скоро не останется в живых. Сейчас ее больше интересовало то, что вино разморило ее мысли, а не история о Геросе, свергнувшем Фрица. Пустышка. Очередная легенда, созданная, чтобы подпитывать веру людей в то, что выгодно верхушке. Рут так и не поняла, какие выводы сделал Вилли после встречи с ней. Может, она была слишком не заинтересована в разговоре с отцом, чтобы удерживать внимание на их перепалке. Но взгляд Тайбера, когда он сердечно провожал их из дома, ей не нравился. Будто он оценивал ее способности. Возможности. Будто размышлял, стоила ли Рут вложений, о которых ей пока было ничего не известно. Как бы там ни было, она понимала, что рано или поздно итог этого разговора всплывет в самое неподходящее время. И в ее интересах было, чтобы это не произошло на ярмарке, на которую Зик делал ставку. На военном совете, который состоялся следующим днем, Рут спала. Не буквально, конечно же, но носом клевала заметно. Бесконечные доклады других звучали бессмысленно. Каруви был параноиком и заставлял всех следить за границами. Патрулировать районы империи, в которых еще не так давно продолжались стычки партизан и миротворцев. Скукота. Совет как совет, ничего нового, вот только когда на него вошел Райнер, все изменилось. Рут напряженно выпрямилась. Выровнялась как струна. Хотела было отчитать его за немыслимое нарушение всех рамок, но Каруви остудил ее одним только взглядом. Дернул бровью, и Рут села обратно, как по команде. В последнее время у нее складывалось впечатление, будто все что-то делали за ее спиной. Оно и неудивительно. Четыре года войны. В два раза больше службы. За это время по-настоящему она не была предана никому. Генерал знал это. Зик знал это. И разведчики, как ни странно, тоже. Рут была удобным солдатом. Верным своему делу и приказам, но все всегда знали, что у нее была своя игра. Каждый, кто полагался на нее, всегда держал пистолет в кармане. Так, на всякий случай. После победы Марлия надеялась выдохнуть. Потери, сожженные города — люди были измотаны. И на фоне общей усталости, на этом контрасте намного ярче проступал Парадиз. Ярким пульсирующим пятном. Гнойником на безупречной репутации империи. Четыре года назад они проиграли, и Марлии было не до реванша. Четыре года назад враг был не за морем, а на их материке. Но теперь Каруви оказалось недостаточно победы на войне. Надо было выше, дальше. Стереть всех, кто представлял угрозу. Четыре года назад он вызывал уважение. Страх. Сейчас же напоминал человека, теряющего любую власть из-за пробуждающегося безумия. Многие его решения стали хаотичными еще в последние месяцы войны, так что офицеры вытягивали победу сами на своих плечах. Никто не просил пиршеств и поздравлений, только покоя. Покоя, который генерал им дать был не готов. Райнер что-то бормотал, склонившись над картой. То ли он всегда был немногословным, то ли присутствие Рут заставляло его выбирать слова четко и сдержанно. Она ему так и не сказала. Не сказала. Не могла себя заставить. И под дулом пистолета не призналась бы о том, что поведала ей Мия. Карта Парадиза была усеяна точками. Командные пункты, стены, казармы. Райнер помнил все. Это стало для него вторым домом, который он стремился уничтожить. То ли назло Рут, то ли от обиды на самого себя. Мотивации перебить элдийцев у него прибавилось. Они переглянулись с Зиком, и он недовольно покачал головой. Даже если представить, что его план пойдет коту под хвост и Марлия направит войска на Парадиз — им ничего не удастся. Райнер не знал многого. О современном оружии, которое поставляла Азумабито. О детальных планах разведчиков. О том, что все бестолковые титаны за стенами были давным-давно мертвы. Вся жизнь Рут превращалась в танцы с костями. Когда офицеры, вполуха обсуждая планы на Парадиз, вышли из кабинета, солнце уже светило вовсю. Охрана во внутреннем дворе разлеглась под лучами. Отряд Рут, преданно дожидающийся ее с собрания, вяло сидел у стены и враждебно осматривал остальных солдат. Даже после победы они были нежеланной частью общества. Кандидаты бегали наперегонки — от одной стороны двора и до другого. Год назад их закинули в мясорубку. Сегодня они снова были детьми, играющими в салочки. Их мир был неправильным с самого рождения. Может, именно это Зик и пытался исправить. Размытые границы между ними, которые стали почти незаметными во время войны, снова стали обретать плоть и кровь. В полевых условиях они сбивались в кучу и спали друг на друге, чтобы было теплее. Здесь даже за каплю панибратства могли наказать. Рут шагала по дворику в небольшой группе офицеров. «Одна из» марлийского командования. Уже почти на равных. Не только по званию, но и по количеству морщин и седых волосков. Чем ближе она была к ним, тем дальше от своих людей. Тех, с которыми действительно прошла вместе войну. Как-то неправильно все это было. — Магато! — Порко, завидев ее, замахал руками. Тут же выпрямился по струнке, словив недовольные взгляды остальной шайки военных. — Офицер Магато. — уже не так уверенно повторил он. — Фалько перегнал Габи, ты видела?.. — Отлично, Галлиард. Значит, на убой пойдет он, а не девчонка, — вяло огрызнулась Рут, даже не посмотрев в его сторону. Воины мигом посерели. Ощетинились. Может, не стоило ей так реагировать перед командованием. Ворошить тлеющие угли, находить проблем на чужую голову. Но быть часовым механизмом у Рут не получалось. Когда она смотрела на лица своего отряда, ей казалось, что они все уже мертвы. — Да что с тобой в последнее время… — качнул головой Порко. — Она просто вспомнила, какой сукой была всегда, вот и все, — вполголоса выплюнул Райнер. Не сдержался — Рут видела, как у него язык чесался сказать что-то эдакое перед всеми. Офицеры по левое от нее плечо, как по команде, тихо прыснули. Явно были не против понаблюдать за разворачивающейся сценой. Рут вскинула взгляд на террасу, выходящую с кабинета генерала. Каруви показательно приподнял брови и кивнул ей головой. Поступай, мол, как решаешь нужным. Очередная проверка преданности. Он не вмешивался лишь потому, что сомневался. Лишь потому, что ему было жизненно важно убедиться, что Рут не размякла. — Перегибаешь палку, шкет, — она всунула руки в карманы и мазнула по нему взглядом. — Ой перегибаешь. — Я весь в предвкушении марлийской кары, — прошипел Браун, и Рут дернула губой в неприязни. Они молча буравили друг друга взглядами. Райнер почти ухмылялся — понял, бастард элдийский, какую точку давления на нее имел. Понял, насколько отчаянной она была, раз пришла к нему в дом и выцеловывала подбородок. Упивался этим. Рут хотелось его придушить — от обиды и злости на то, что он не понял. Что он не знал, каково ей, и давил пуще прежнего на больные места, подковыривал едва засохшую корочку, лез пальцами в гнойник. Она не могла дать ему второго шанса раскрошить ее. Не могла. Наверняка Райнер был уверен, что сейчас она поведет его в карцер. Для виду пнет перед лицом командования, пригрозит пальцем, а как за угол заведет, так и отпустит на все четыре стороны. — Робертсон, не сочтешь за милость? — бросила она, разворачиваясь к выходу. Вот, чего от нее ждал генерал. Не потакания. Не злости, которая кричала бы о ее эмоциях громче остального. А о безразличии. О доказательстве того, что ей было плевать. Того, что у нее не чешутся руки выместить свою злость. Солдаты — всего лишь расходный материал. Они не должны были вызывать никаких личных эмоций, даже злости. — У меня сейчас катастрофически нет времени на это дерьмо. — Все, что скажешь, крошка Магато, — плотоядно усмехнулся Томас, не отводя довольного взгляда от Брауна — он задолжал ему с пару едких словечек в свой адрес. — В карцер его. — На доли секунды она встретилась с растерянным взглядом Брауна. Вот, каким было ее наказание. Видеть в отражениях чужих глаз, каким чудовищем она стала. — И поубавь его спесь, будь так добр. Рут вжала голову в плечи и поспешила вон. Больше смотреть на воинов и кандидатов сил не было. Потому что в их лицах она теперь видела только себя.

***

В преддверии ярмарки город был расслаблен. Настолько, что даже патрульные по всему городу ходили без военных нашивок. Винтовки наперевес, незаряженные, едва ли не пыльные. Город был расслаблен, и именно это вызывало у Рут тревогу. Что-то было не так. Может, у нее просто сдавали нервы. Может, она забыла, как выглядят мирные времена. Ей все время казалось, что кто-то дал команду: «Отставить». Прекратить жить в паранойе, что придет очередная плохая весть с севера. Кто-то хотел празднества и всеобщего воодушевления, и Рут не могла себе представить никого, кому это было бы выгодно. Никого, кроме Тайбера. Он присылал гуманитарную помощь в Ребелио, устраивал благотворительные торги и вел себя так, как должен вести правитель Марлии после победы. Все были от него без ума. Рут же с каждой такой выходкой напрягалась все сильнее. И все бы ничего, если бы не количество встреч, которые Рут наблюдала между Вилли и ее отцом. То в городе, то возле временного жилища Тайберов, то прямо посреди военной академии. Тайбер искал надежное лицо, которое сменит генерала. Которому можно будет передать командование. Который останется его верной правой рукой, если что-то в Марлии пойдет не так. И выбор пал не на Рут. По какой-то причине, послушав ее былые рассказы о войне, Вилли засомневался. Отдал предпочтение ее отцу. Может, его напугали темные образы в ее глазах, стоило ей вспомнить о бойне. Улыбка, вшитая в лицо, когда она думала о приставленном ноже к горлу пленников, об их криках. О том, как сладко было смотреть на боль, которой были пропитаны другие. Это помогало ей заглушать собственную. И если здравая ее часть не была удивлена союзом Тайбера с отцом, то та Рут, которая хотела доказать всему миру свою значимость, кусалась и царапалась где-то внутри от глубокой обиды. Как расчетливый командир она бы поступила так же. В конце концов, Тео был псом старой закалки, а Рут всего лишь щенком средней паршивости. Но если предположить, что Тайбер за спиной генерала отдал командование армией Тео… Ее обида терялась за нервным тиком. Их с Зиком план — точнее, его собственный план — не был на это рассчитан. «Сделаем все по-тихому, Ру», — так он ей говорил. Но если во время ярмарки разгульными солдатами займется отец, а не какой-то ленивый старший офицер, плевавший на безопасность во время праздника, все могло пойти наперекосяк. Что, если ей придется сражаться? Стрелять? Рут не хотела публичного побоища. Она вообще больше ничего не хотела. Залечь на дно. Сбежать в какое-то далекое поле, может, найти пристанище на востоке у Азумабито. Ей больше не хотелось воевать, потому что война и так осталась в ней навсегда.

***

В день ярмарки все было не так с самого утра. Холодный душ, хмурое утро. Пригоревший кофе, разбитая от злости чашка. Рут чувствовала, как теряет контроль над всем, что не так давно оставалось полностью в ее власти. О чем могла быть речь, если у Рут не было контроля даже над собой? Над своим будущим. Над страхами, которые сгущались над ней, грызли за кожу, врывались во сны, стоило ей выйти от Мии после осмотра. Весь день, где бы она ни ходила, какие улицы ни патрулировала, ей казалось, что все на нее смотрят. Тыкают пальцами. Весь план — от начала и до конца — очевиден. Может, ей стоило перестать дергаться от любых звуков и откликов. Может, тогда бы люди и перестали смотреть на нее с деланным сочувствием — как смотрят на всех контуженных после войны. — Эй, крошка, — Робертсон перехватил ее локоть, когда Рут, прижавшись боком к дозорной стене, загнанно осматривала идущих на ярмарку гостей. Они все мертвы. Они еще этого не знают, но Рут видела лишь мертвецов. Даже если Зик обещал, что ничего не случится. Даже если потери должны были оказаться минимальными. Рут всегда знала, что так будет. Что два брата, делящих на двоих одно безумие, не остановятся ни перед чем. — Порядок? Ты будто призрака увидела. — Отвяжись, — Рут грубо стряхнула его руку и покрепче перехватила винтовку. — Тебе бы дома отсидеться, Магато, — он недовольно покачал головой. — Отдохни, а? Народ только пугаешь. — Я сказала, отвали! — она хлестко ударила его по руке, когда Томас потянулся, чтобы коснуться ее лба. Может, если бы Робертсон отдал приказ, она смогла бы уйти. Вернуться в квартиру, собрать осколки чашки, достать из запасов что-то покрепче. Сидеть бы в темноте квартиры и хлестать это «покрепче», пока Зик приводит свой план в исполнение. Рут хотелось винить в этом Робертсона. Да хоть кого-то, кто первым попадется под руку. Ведь если бы он пнул ее недовольно с дежурства, может, она могла бы потом оправдать себя. Но он смотрел со своей въевшейся под веки военной усталостью. Жалостью. Пониманием. Будто он мог знать, что у нее на душе. В его глазах она — девчонка, вернувшаяся с войны и не нашедшая себе места, как и он. В его глазах она не спит по ночам и закрывает голову руками от каждого громкого звука. К тишине привыкаешь быстро. — Робертсон, — она вдруг вцепилась ему в рукав. В глаза глянула так, что он попятился. Рут боялась, что уже совсем потеряла себя. — Ты мне веришь? — Магато, да что с тобой, черт возьми? — Откажись от дежурства, — взмолилась Рут и крепче впилась ему в руку. Как будто, если она спасет хоть одну жизнь, даже такого паршивца, как Робертсон, это сделает ее существование более значимым. — Хочешь жить? Иди домой. Он так и остался стоять у стены, удивленно глядя ей в след. Кажется, крикнул вслед что-то о том, что она последние мозги себе отшибла. Парой крепких слов обозвал, да и махнул рукой на нее. Рут смотрела за его удаляющейся спиной, пытаясь поджечь сигарету дрожащими пальцами. Что ж, может, это зачтется ей на последнем суде. Надо было взять себя в руки и дать пару звонких пощечин. Чтобы мутный туман в голове отошел на задний план. Чтобы мысли, вот уже четвертый год въедающиеся в нее коррозией, исчезли. Растворились среди сотен тысяч слов, которые говорил ей Зик. Забавно, как много может измениться за четыре года, если они длиннее целой жизни. Рут на самом деле была ребенком. Тогда, когда встретила Зика на дозорной башне. Потерянным ребенком, которому просто нужен был отец. Тот, кто возьмет за руку и покажет выход из темной комнаты. Тот, кто расскажет, как жить, и научит всему, что умеет сам. Рут нужен был отец. А Зику — собака. Щенок, которого можно было взрастить с нуля, научить отличать лишь свой запах и следовать в любое пекло, куда только заведет жизнь. Четыре года войны подарили Рут иллюзию свободы. Иллюзию выбора. Оторванный поводок и возможность бродить по улочкам мира, как дворовый пес. Без хозяина и нужды кому-то служить. Но Зик вернулся. Вернулся и его запах. И инстинкты Рут заработали с новой силой, соскучившись по возможности отдавать кому-то всю себя — так, как научила ее академия. Так, как выжгла в ней империя. Так, как надо было Зику. К обеду ярмарка достигла своего пика. Столько голосов, смеха, танцев и музыки Рут не наблюдала уже давно. Будто это была вовсе не Марлия. Другая империя и другое время. Чем веселее казались люди вокруг, тем паршивее чувствовала себя Рут. Это было несправедливо. Все, что планировал Зик, было несправедливым. Его обида и ненависть, поселившиеся в самом детстве, прорастали долго и тщательно. Он ненавидел всех: элдийцев, марлийцев, взрослых и детей. И считал, что каждый виноват в его личном горе. Рут хотелось верить, что он планировал сделать все незаметно. Но теперь она понимала: это была месть. Даже если Зик убеждал сам себя в обратном, он ждал, что все услышат о нем. Все узнают о нем. Все будут страдать так, как страдал он, когда его мир разрушился у него на глазах. Зик ненавидел себя за выбор, сделанный в детстве, но никогда бы не признался себе в этом. Его вынудили. Он был просто ребенком, которого заставили поверить, что он спасает империю. Теперь он заставлял поверить в это и Рут. Когда рядом с тобой есть кто-то настолько же паршивый, как и ты, верить в свою правду гораздо легче. Встретить компанию воинов и кандидатов, расхаживающих между рядов со сладостями, было тяжелее, чем она могла представить. Что-то в ней рвалось к ним. Пройтись мимо лавок, набить их карманы всем, чем вздумается. Рут надеялась, что война закончилась. Но ее война только начиналась. Она наблюдала за ними издалека. Шагала поодаль, вслушивалась в безмятежные разговоры, кивала встречавшимся на пути патрульным. Возможно, в ее жизни больше не будет ничего настолько же настоящего. Наверное, Рут надеялась, что кто-то ее заметит. Вскинет голову, почуяв чужое присутствие. Встретится взглядом и увидит, что ей на самом деле не плевать. Что, будь у нее выбор, она бы кинула винтовку прямо на землю и присоединилась к ним. Может, заметь ее улыбчивая Габи или Пик, это можно было бы воплотить. Может, у Рут был шанс. Ей хотелось думать, что неудачно сложившиеся обстоятельства не дали ей этого сделать. Но на самом деле весь ее день был соткан из возможностей. Остановить. Сбежать. Отказаться. Но она не воспользовалась ни одной. С поля боя бежит только слабый. Ей не повезло встретиться взглядом именно с Райнером. Хотя, кому из них не повезло больше, сказать было сложно. Он выглядел помятым после карцера. Выцветшим. Даже не дернулся, когда увидел ее, — проскользнул взглядом дальше, будто Рут была последним, что его интересовало. Может, это и вправду было так. Зик отыскал ее, когда солнце стало клониться к горизонту. Пробормотал что-то раздраженное и вырвал из ее рук едва пригубленную флягу. Шлепнул по ладоням и ухом не повел, когда Рут кинула на него хмурый взгляд. — Ты совсем рехнулась, Магато? — прошипел он. — Ты нужна мне трезвой! — А ты мне нужен между ног, и что теперь? — огрызнулась она вяло, без особой надежды глядя, как он выливает содержимое на брусчатку. — Приди в себя! — Зик сунул ей в руку пустую флягу. Очевидно, ему было не до шуток. — Тайбер скоро начнет свою речь. Не подведи меня. Рут выставила ему в спину средний палец. Огляделась на исчезающих в толпе воинов и поплелась за ними. Ее жизнь — та, в которой еще можно было отыскать мизерный смысл, — отсчитывала свои последние часы. Браун вытянул ее из толпы мгновением позже. Схватил за ворот рубашки и встряхнул так, что у Рут зазвенело в ушах. Тусклый переулок, мимо которого люди двигались плотной толпой, пах сыростью и гарью. Отходы лавок, обрывки праздничной бумаги — все это набивало любое пустое место, скрытое от чужих глаз. — Что происходит? — У Райнера дергалась бровь. Синяк на щеке казался кроваво-красным в свете мигающего фонаря. — Руки не распускай, шкет. — Рут звучала жалко. Как бы сильно ей ни хотелось, чтобы ухмылка не сходила с ее губ, как бы отчаянно она ни коверкала слова в нахальные шутки, ничего не помогало. Не выходило. Райнер откопал ее среди грязи и пепла. Очистил скомканное нутро. Вытащил ключ, который позволял ему видеть Рут насквозь в любое время дня и ночи. Она сама дала ему это право. Она сама сдалась ему. Еще давно, еще в первые годы войны. Рут подняла белый флаг и рухнула перед ним на колени, потому что умирать потом, спустя время, от его рук — было бы лучшим, на что она могла рассчитывать. — Что вы задумали? — Райнер выглядел так, будто его воротило от нее. Будто он сдерживался из последних сил, чтобы не проломить ей череп прямо здесь. — Это произойдет сегодня, — проговорила она. Хватанула ртом воздух, когда он отпустил ее. — Ты нам нужен, Браун. — Нет, — он рвано дышал, будто сдерживал истеричный смех. — Я нужен Зику. А тебе нужно все, о чем бы он тебя ни попросил. Вот и все. Вот и все, чем на самом деле является Рут Магато. Я ведь… — Он нервным жестом прошелся рукой по волосам и слабо одернул себя — чтобы чего-то не сказать. Чтобы промолчать о важном. — Я ведь спрашивал тебя. Спрашивал, что у вас с ним. Ты вообще хоть раз за все время сказала мне правду? — Я никогда не обещала тебе звезд с неба, — Рут ткнула в него дрожащим пальцем. Хотелось оправдать себя. Но на самом деле — показать, что это все, на что она была способна. На правду, прикрытую ложью. На правду, которую она заворачивала в чужие приказы. — Но я не лгала! Ты был мне небезразличен! — Она сглотнула вставший в горле ком. — Ты сейчас мне небезразличен. Но есть вещи важнее, как ты не понимаешь? Важнее тебя, меня, разведчиков и войны. Райнер только тихо рассмеялся в ответ. Не сдержал все же хрипотцы, царапающей горло и просящейся наружу. Лучше бы он разрыдался. Лучше бы наорал на нее. Сорвал голос до шепота, до беззвучной ненависти. Потому что смех звучал приговором. Смех был намного хуже, потому что Райнер уже не был в отчаянии. Он смирился. Не смирилась только Рут. — Не становись от меня по другую сторону баррикад… — едва слышно прошептала она. — Я, оказывается, всегда был по другую сторону, просто не замечал этого. На. — Он полез в карман и кинул ей что-то под ноги. Что-то, блеснувшее в свете, прежде чем увязнуть в пыли. — Добавь в свою коллекцию от ненавистных элдийцев. Он оставил ее наедине с паршивой собой. Наедине с мигающим фонарем и кольцом, на которое Рут смотрела, не решаясь поднять. Центральная площадь была забита, не протолкнешься. Гражданские, военные, элдийцы и марлийцы — в сумраке не было видно даже повязок. Чертов Зик. Это же надо было подгадать под такой день. День, когда над столицей нависло подобие радости. Рут внимательно рассматривала патрульных. По паре возле углов. Отряд возле сцены. На земле их было немного, но вот чуть выше… Она до боли прикусила себе язык, едва завидев отца. Выступление Тайбера было слишком лакомым кусочком для всех, кто питал ненависть к верхушке Марлии. Не мудрено, что Тео перестраховался. Вот только как далеко продвинется план, если солдаты отца будут расстреливать всех, кто выглядит подозрительно? Надо было что-то предпринимать. Поэтому она сделала то, что умела лучше всего — вернулась домой, бросила на кровать винтовку. Окинула унылым взглядом разбитую чашку и свое жилище, в котором она бывала не так часто. И все же это было подобием дома. Уродливым, холодным, но отголоском пристанища. Что, если она сюда больше никогда не вернется? Что, если она в последний раз смотрит на место, где однажды сидели воины и кандидаты и смеялись так, что Рут чувствовала себя человеком? Она погладила пальцами снайперскую винтовку и убрала в чехол. Когда ее дорога темными улочками вновь вернулась к площади, Тайбер уже стоял на сцене. Рут пробралась на крышу чуть дальше отца. Дом был напротив. Если бы она только захотела, могла бы прострелить ему затылок одним нажатием на спусковой крючок. Мысли всплывали в голове в неподходящее время. Так было намного проще себя успокоить. Она прислонилась спиной к трубе, ноги неприятно скользили по черепице. Рут готовилась к этому четыре года и все равно оказалась не готова. Воины исчезли с поля зрения, и Тео заметно зашевелился. Отдал молчаливые приказы — Рут внимательно следила за его руками. По дюжине солдат по периметру. С десяток снайперов. Либо ей должно было чертовски повезти, либо она труп. Рут в удачу не верила. Только в свои навыки и дрессировку. Даже если в прицеле видишь направленное на тебя дуло — стреляй. Иногда это вопрос времени. Чаще — страха. Она закинула голову назад и достала помятую пачку сигарет. Интересно, где сейчас был Райнер? А Зик? Он не посвящал ее в подробности. Только сказал, что сделает все как надо. А Рут была простой и лишние вопросы задавала редко. Сейчас от этого было противнее некуда. Райнер как-то сказал ей об одном из марлийских офицеров: «Он общался с тобой как со скотом!». Неужели и вправду? Неужели так с ней общались все, даже Зик? История Тайбера подходила к концу. Перед глазами застыл Райнер с дулом во рту. Размазанный алый след на его подбородке. Перед глазами застыл Кай. Такой же светловолосый статный элдиец. Она сжала ружье. Так было нужно. Со сцены донесся глухой рев Эрена. Треск дерева. Пыль заполонила обзор. Рут сунула кольцо на цепочке в рот и закусила его между зубов, укладываясь на живот. Лбом уткнулась к прикладу, пытаясь совладать с дыханием. Ну что за ирония. Вся ее жизнь — сплошное лицемерие. Она сражалась за то, что ненавидела. Боролась против того, что хотела сохранить. Четыре года идти по плану Зика, чтобы поганые элдийцы перестали плодить свою поганую кровь по всему миру. Чтобы что? Чтобы потом носить в себе еще одного бастарда с такой же поганой кровью? Было странным осознавать, что цели Зика стали идти вразрез с ее желаниями. Просто раньше ни целей, ни личных помыслов у нее и не было. «Я просто солдат, Ханджи, — вот, как она сказала тогда. — Бесцветный, безвкусный, безликий. Спусковым псам цели не нужны». Все верно. Не нужны. Не нужны. Убеждать себя в этом больше не выходило, но давать заднюю было страшно. Страшнее некуда. Вся дорога в четыре года была пройдена, оставалось сделать последний рывок. И совершить его было намного легче, чем идти на попятную. Рут всегда выбирала легкий путь. Руки задрожали от несдержанной ярости на саму себя — она не умела сохранять самое ценное в своей жизни. Не было важным, испытывала ли Рут вину, боль, горечь, поступая так, как поступала. Она совершала плохие вещи — даже если и колебалась, вот только эти колебания не имели никакой значимости, если в конечном счете она спускала курок. —И придет кара на землю проклятых…