Безликий пересмешник

«Привет, Энни. Ты веришь в судьбу? Веришь в то, что она кидает нас снова и снова в собственное дерьмо, чтобы тыкнуть носом в свои ошибки? Как будто я и без ее напоминаний не знаю, где оступилась. Вся моя жизнь — череда встреч с не теми людьми и принятие не тех решений. Измени хоть одно из них, хоть два, даже половину — все останется как прежде. Потому что мне, кажется, нравится ошибаться. Нравится идти на дно. Вот только я никогда не хотела утягивать за собой тех, кто этого не заслужил. Как ты думаешь, Энни… У меня мог бы быть шанс? Знаешь, если бы вы не поехали на Парадиз. Если бы не погиб Марсель. Если бы…»

***

854 год, конец лета.

Взятие командных центров Альянса казалось игрушечным. Ненастоящим. Солдаты, пробирающиеся в почти обугленный город. Смог, застилающий небо. Крики жителей, которые сгорали заживо, лишь бы не попадаться в руки Марлии. Командование сдалось добровольно — конечно, если у горла их семей держали автоматы. Они ровно вышагивали в строю. Побежденные, но все равно с гордо вскинутыми головами. Будто добились хоть чего-то этой бездарной войной. Рут без эмоций глядела, как по бывшему прифронтовому городку маршировали шеренги пленных. Все смешалось в единую массу без различий. Или это она стала безразличной, Рут не была уверена. Сейчас, когда война оставляла последние кляксы в истории, Рут вписывала свое имя наравне с героями империи. Отправить новых элдийцев в гетто, разобраться с мелкими сошками, получить похвалу от командования. И так по кругу. Райнер перестал отвечать на ее вопросы, если они не были связаны со службой. Выглядел так, будто только и ждал, как при очередном сражении отхватит артиллерией себе по шее. И при каждом взгляде на него Рут вспоминала последний разговор с Йегером. — Мы скоро выступаем на остров, приведи его в норму, — шипел он. И где-то между регулярными порывами дать Зику по лицу у Рут все чаще проскальзывала усталость. — Все шло по плану, — с плохо скрытой неприязнью огрызалась она, — пока ты не решил посвятить его в чертов план. Доволен теперь, а?! — Ты начинала забывать, для чего вообще все затевалось. Когда Эрен разнесет командование, когда все вдруг узнают, что верная собачонка Магато не такая уж и преданная империи, тебе придется затянуть на нем ошейник. Ты сможешь? — он внимательно смотрел на Рут, и у нее не оставалось ни единой возможности сказать хоть что-то. — Ты сможешь, Магато?! — Ты мог бы дать мне пару лет жизни, черт возьми, — хрипло говорила она, щелкая крышкой зажигалки. Лишь бы хоть как-то двигаться. Если застынет — умрет на месте. — Пару лет иллюзии, что все не катится к чертям. Чтобы я могла забыть, что через пару чертовых месяцев ты подохнешь. Забыть, что у меня больше никого — никого не останется! — Ты принадлежала мне! — он неосознанно повысил голос. — Мне! Мы никогда не питали иллюзий насчет друг друга, разве не так? Но Браун вернулся с острова, и ты исчезла. Я слепой, может? Ты исчезла в тот же чертов год, потому что окружила себя кандидатами. — Они — все, что у меня было! Все, чего я сама себя лишу, потому что ты блядский эгоист! Потому что я тебе почему-то верю! Потому что… — Они умрут, — ровно прервал ее Зик. — Ты знала это. Знаешь это. Кто-то из них так или иначе погибнет от твоей руки, воины — от отведенных им лет. И чем раньше ты перестанешь себя обманывать, тем лучше! Рут сплюнула на землю, устало протирая глаза. Хоть в чем-то Зик был прав. Чем раньше, тем лучше. Пока Рут об этом не думала, ей удавалось представить, что она почти что нормальный человек. Живой. Верящий в цель и перешагивающий любые преграды. Они с Робертсоном брели вдоль западной стены городка. Топот солдат было слышно даже здесь. Если бы ее решили казнить за какой-либо из грехов перед империей, которых она набрала целую горсть, Рут была бы и не против. Не из чувства самопожертвования, а потому что мертвецам лишние мысли ни к чему. Они не думают, не переживают, не боятся. Им оставалось только позавидовать. Копоть осела на город черной пеленой. Кто бы спросил ее мнения, Рут сквозь зубы назвала бы командира очистки города отбросом, не думающим о солдатах. Завтра все слягут с хриплым кашлем. Марлии не терпелось обозначить свою победу, и даже если пара взводов задохнутся от дыма, выискивая последних партизан в руинах, всем было наплевать. Это неизбежные жертвы. Вот только их бюсты не высекут из камня и не поставят в ряд с героями, павшими в бою. Скрип горящей балки врезался в раздраженные мысли запоздалым поездом. Где-то сбоку непривычно глухо застонал Робертсон, и Рут чертыхнулась, пробираясь к нему на коленях и вытирая глаза от пелены дыма. Дерево вошло где-то между ребер. Томас едва хватал ртом воздух, пытаясь выдернуть деревяную щепку. — Не тронь, — Рут откинула его руки, тихо рыча себе под нос. Ракетница в ее руках вздрогнула, когда она выпустила сигнальный огонь. — Подохнуть хочешь? Не трогай, я сказала! Рут приткнулась к камню и поджала губы. Из карманов подоставала оставшиеся бинты и какие-то тряпки, пытаясь прижать рану. Главное было не думать. Это просто один из последних дней на войне. Это просто обычный солдат. Правда Робертсон как-то уныло глядел на нее, медленно моргая. Будто уже сдался. Будто, как и она, не отказался бы от плахи. Интересно, его тоже преследует вой убитых по ночам? Его палатка давно пустовала. Робертсон перестал глушить свои грехи в женщинах, что-то в этом мире было не так. — Ты ж нормальная баба, — прохрипел он вдруг. — Лицом не блещешь, это ладно, но в целом-то? Чего носишься с этими сраными элдийцами? Эти поганые разговоры. Рут слышала их не раз. Так прощались. Вот только сегодня был не его счастливый день, если он надеялся подохнуть здесь и оставить ее одну разбираться со всем послевоенным дерьмом. Нет. Томас ей задолжал. — Ты бы силы поберег. — Она упрямо сжала пропитавшуюся кровью ткань. — Да брось, — он закашлялся с гадкой ухмылкой. — Мы же оба знаем, что я не жилец. — Тебе что, не хочется увидеть, как на меня повесят лавры героя войны? — изо рта на автомате вылетали дурные шутки. Уж лучше так, чем давать ему подзатыльники от злости. Уж лучше заставить его хоть на мгновение забыть о боли, чем оставить в тишине. От страха хочется говорить. Но Робертсон болтал без умолку всегда. — Я думала, смотреть мне в спину — твое любимое занятие. — Ну и сука же ты, Магато, — сплюнул он кровь и рассмеялся. — Погано как-то. Сдохну, так и не узнав, что у младшей Магато на душе… — Закрыл бы ты рот, а, — покачала она головой. Нащупала в кармане кровоостанавливающее и щедро обсыпала торчащую из его бока щепку. — Не хочу… Умирать… — вдруг проговорил он, замерев. — Никогда об этом не думал. Нам с тобой думать не положено. Если выживешь и вернешься с победой — можешь отдыхать до конца жизни, а если нет… Об этом нас думать не учили. Не давали времени размышлять, не показывали, что так бывает: что почетные марлийские командиры могут подохнуть в каком-то осыпающемся окопе. Рут не ответила. Осмотрела только бегло, как его лицо исказилось от боли. Как от пыли морщины стали ярче. Ему едва стукнуло тридцать, а сейчас он казался ей стариком. Томас всегда вскидывал нос и разговаривал с характерной горделивостью, но сейчас только смотрел куда-то за ее плечо и тихо бормотал глупости. Пришлось отвести взгляд, лишь бы не думать, что она может запомнить его таким — слабым, жалким, потерянным. —Ты не оставишь меня? — вдруг спросил он, пытаясь нащупать ее руку. — Не хочу умирать в одиночестве. Он тыкнул ей в пальцы свои военные жетоны, но Рут со злостью оттолкнула его руку, вслушиваясь в гул за спиной — видимо, Бронированный наконец добрался до сигнального огня. Неужели им правда понадобилось так много времени, чтобы добраться сюда? Балки затрещали, посыпались трухой, когда Браун одним движением поднял их и откинул в сторону. — Засунь их себе в зад, Робертсон, — прошипела она, наматывая жетоны обратно на шею Томасу. Он едва заметно усмехнулся и вновь надрывно закашлял. У Рут немели руки от силы, с которой приходилось вжимать в него бинты. Она уткнулась лбом ему в плечо, сопя гарью и кровью. Прикрыла глаза всего на мгновение и очнулась, когда кто-то оттащил ее в сторону и пощелкал пальцами возле уха. Она с раздражением отмахнулась от медика, жестом прося закурить, и полностью открыла глаза только тогда, когда во рту оказалась чья-то сигарета. Медбратья и солдаты сновали недалеко, расчищали завалы. Чуть дальше тихо ругался Робертсон, шипя и обливая грязью какого-то дрожащего медбрата. Отлично. Орет — значит жив. Голова все еще кружилась от резкого прилива кислорода. Она сидела на земле, посреди полусожженного и разрушенного города. Где-то на фоне разбирал камни Бронированный. Хоть бы побеспокоился о том, жива ли она. А нет. Кажется, в нем выключили все, что до недавнего времени Рут почти что нравилось. Снова удобная машина для разрушений. Пик заслонила ей обзор, с тревогой осматривая с головы до пят. Сложно было представить, как Рут сейчас выглядела: в потрепанной одежде, покрытой копотью, с чумазым лицом, обгоревшими кончиками волос и ожогами по всем предплечьям. Чертов Робертсон. Надо было бросить его там и сматываться. Все равно он даже «спасибо» не скажет. Будет делать вид, будто ничего и не было. Будто он не был готов подохнуть на ее руках. За что ей это все… — Как же я блядски устала… — пробормотала Рут, скашивая глаза на тлеющую сигарету. Отвечать на расспросы Пик совершенно не хотелось. А девчонка-то стала на редкость внимательной. Впрочем, всегда такой была. Смотрела на нее подолгу. Неотрывно. Будто пыталась рассмотреть там что-то. Вот только это «что-то» растворилось в пепле вместе в тем утром, когда Зик завалился к Брауну в палату. — У тебя все в порядке? — тихо спросила Пик, переминаясь с ноги на ногу. Помощь даже не предлагала. Знала, что ее пошлют куда подальше со своими предложениями. Рут хотела всего пару минут тишины. Досидеть, прийти в себя и пойти дальше вершить свои героические подвиги. Пересчитывать трупы и пинать зазевавшихся солдат. Пример для гордости, не иначе. — Я просто заметила, знаешь… Райнер совсем без лица в последнее время. Может, что-то… — Райнер Браун, владелец Бронированного титана — элдиец в моем подчинении, — Рут вскинула резкий взгляд. — Ты, верно, забылась, Фингер. Вольно. Рут махнула рукой, надеясь, что та считает неприкрытый намек отвязаться и поспешит уйти. Не нарываться же на неблагосклонность командира?    — Я же видела, Рут. Видела, как ты смотришь на него. Если бы это был кто-то другой… Я бы… Но это ты. Смотрела так, словно готова сжечь весь мир ради него. — В голосе Пик слышался укор. Не выдуманный, не слабый, а такой, который словами бьет по лицу, и Рут сжала челюсть. — Ты когда-нибудь хотела чего-то так сильно, что готова была лечь костьми ради этого? Отдать жизнь сейчас, зная, что этот помысел сбудется спустя годы. Ты умрешь, а он воплотится, потому что ты погибла ради этого? Хоть раз в жизни тебе хотелось чего-то так сильно? — Рут вскинула взгляд и сплюнула пепел от сигареты, встречая растерянное выражение лица Пик. — А мне хочется. Сильнее, чем сожженный ради кого-то мир. Сильнее, чем победы на войне. Сильнее, чем что-либо еще. И ни Браун, ни его проблемы не сместят меня с этого желания. Ей хотелось сказать что-то еще, но перед глазами снова помутнело. Гарь, по ощущениям, забилась во все клеточки тела. Запах стоял такой, что глаза безостановочно слезились. Рут склонилась на четвереньки, выворачивая желудок. Горло паскудно першило. Пик дернулась, пытаясь помочь, но Рут с неприязнью отпихнула ее. Силы совсем сошли на нет. Пальцы, нырнувшие в землю, беспорядочно тряслись. С губ стекала желчь. — Что за вонь-то такая, — вытирая рот рукавом, пробормотала Рут. Казалось, где-то неподалеку сложили гору протухшего скота и подпалили. Она прислонилась спиной к какой-то шаткой постройке, зажимая нос пальцами. — Обычная гарь, всегда так после… — Пик запнулась. Замерла с озадаченным выражением лица, когда Рут снова упала на колени, стараясь сдержать рвотные позывы. Какая-то крохотная, едва различимая мысль затрепыхалась в ее глазах. Еще недостаточно точная, чтобы сформироваться в догадку. Но уже наделенная плотью, чтобы взблеснуть между ними искрой. Гадким, глупым предположением. До такой степени невозможным, что даже пальцем в небо было бы и то точнее. Это глупо. Глупо-глупо-глупо. Рут застыла, глядя на Пик нечитаемым взором. Дернулась, как змея на жертву, когда Фингер вдруг спохватилась и попыталась сделать пару неловких шагов назад. Схватила ее слабой рукой за воротник, дергая к себе. На фоне кто-то заметушился — это ребята из танковогно отряда Пик преданно засеменили к ней. Остановились только, когда Рут кинула на них прожигающий взгляд и отдала приказ ретироваться. Ишь какие. Даже послушались не с первого раза. Как щенки на привязи. В одном взгляде на двоих проскользнуло понимание. Страшное. Судорожное. И Рут сильнее сжала чужой воротник. — Попробуй только пискнуть об этом вслух, Фингер. — Она даже не предупреждала — в глазах застыла прямая угроза, и у Пик дернулись брови. — И я запрячу твоего отца далеко и надолго — туда, откуда тебе его доставать придется до конца своей короткой жизни. Это всего лишь твоя разыгравшаяся фантазия, не больше. Поняла меня? — Рут чувствовала, как на лбу проступал холодный пот. Если она разболтает, если заикнется хоть кому-то — Рут повесят. Половина офицеров и так точат на нее клык. Они еще и показательное побоище устроят. А за ней наказание придет отцу. Брауну. Зику. Всем, до кого дотянется марлийская рука. А ведь был бы это мужлан-лейтенант, всем было бы плевать, скольких бастардов он наплодил. Даже если какая-то несчастная элдийка глотку порвет, убеждая всех, что именно тот марлиец ее соблазнил. Кто ей поверит? Какого ж черта она не родилась мужиком… Пик только коротко кивнула в ответ, но Рут этого было недостаточно. Она снова встряхнула ее, рявкая: — Я спрашиваю: поняла?! — Да, офицер Магато, — Пик с трудом выровнялась по струнке, и Рут встряхнула рукой, отпуская ее. Все это не могло быть еще хуже. Куда уж хуже? Рут обессиленно сползла по стене, плюхаясь обратно на землю. Сейчас бы вздремнуть часок-другой в безмятежной тишине, так не было ни времени, ни возможности. Надо было завершить обход без Робертсона. Нашел, когда умирать. Пик все еще стояла рядом, будто без официального дозволения боялась даже шаг сделать. Но дело было не в этом. Даже не поднимая взгляда, Рут могла ощутить, как много крутилось на языке у той. А ведь Пик могла бы превратиться в титана и раздавить Рут одной ногой. И никто бы не узнал. Никто бы не подтвердил. Как проще им наверняка жилось бы без Рут. — Что же с тобой стало? — это был единственный вопрос, который Пик разрешила себе озвучить. — В кого ты превратилась? — Я всегда такой была, — огрызнулась Рут. — Просто у меня хватило глупости надеяться, что я могла изменить это хотя бы временно. Могла бы побыть не тем, кем я родилась. Но сколько маску ни занашивай, она все равно сгорит до углей. А там уже и видно будет, кто под ней на самом деле. Она снова согнулась над землей, опустошая желудок. На этот раз Пик не дернулась. Смотрела только сверху вниз, прежде чем откланяться и удалиться маршевым шагом в сторону танкового отряда.

***

Львиный зев засох. Съежился, посерел и осыпался за время ее отсутствия. Ни свежих следов на земле, ничего. Если что и было показателем презрения Брауна, то засохшие цветы, за которыми он больше не ухаживал. Не пробирался по ночам к ней в дом. Не сидел у ее порога. Рут забежала домой всего на четверть часа. Смыть грязь, натянуть залежавшуюся гражданскую одежду и нырнуть в толпу на улочках, будто она — обычный смертный без связей со штабом. Столичный госпиталь встретил ее отголосками военного хаоса. Ранеными, у которых даже были шансы выжить. Госпиталь встретил ее громким шумом в одних отделениях и глухой тишиной в других. Она не могла пойти к кому угодно. Она вообще не могла пойти ни к кому, не приставив пистолет к виску. Сжав кобуру за рубашкой посильнее, Рут ступила в тускло освещенный кабинет. Отпихнула коробку, нагроможденную медицинскими картами, и защелкнула замок на двери. Удивленный вздох Рут предпочла проигнорировать. Многочисленное покашливание тоже. Уткнулась только лбом в стеклянное окошко на двери, притупляя желание сбежать отсюда. — Что ты здесь… — Мне нужна твоя помощь, Мия, — бессильно выдохнула Рут, даже не поворачиваясь к ней. — Знаю, мы не в лучших отношениях после… — После того, как ты заставила меня диктовать вслух правила о связях с элдийцами на весь госпиталь? — перебила ее Мия. Не совсем холодно, но вполне жестко. Справедливо. Рут могла бы высказать ей за неуважение к старшей по званию, но какой был толк, если этот кабинет был единственным местом, куда она могла прийти? — Я знаю, что я дерьмовый человек, — повернулась Рут и наткнулась на скептичный взгляд. Она не привыкла признавать такое вслух. Особенно перед своими же. Ведь перед элдийцами изливать душу оказалось на удивление просто. — Он ведь мне правда нравился. Браун. Не раз отлеживался в госпитале, байки травил, разбавлял наши кровавые будни. У нас, вечно загнанных медсестер, другого развлечения-то и не было. — Нравился? Мне тоже, — дернула уголком губ Рут. Ничего уже не имело смысла. Ничего. Никакие откровения, никакая правда, тщательно скрываемая на протяжении последних лет. Судьба Марлии и Элдии должна была решиться вот-вот. Казалось, что с минуты на минуту. Смысла что-то скрывать не было. Хотелось поделиться. Вывалить все свои беды человеку, не имевшему к ним отношения. — Но я, в отличие от тебя, просто не смогла с этим смириться. Не сумела. Вот и поступала как свинья. — Ты всегда поступала как свинья, Магато, — Мия откинулась на стуле, качая головой. Спохватилась только через пару затянувшихся мгновений, видимо, переварив смысл слов только погодя. — Погоди, ты не шутишь? Тебе? Браун? — Представь себе, у собачонки генерала тоже могут быть увлечения, — без сил огрызнулась Рут и съехала по двери прямо на пол. — Увлечения элдийцами?.. — пробормотала Мия себе под нос. — У Магато, первой в списке на ненависть к народу Имир? Кажется, однажды в академии ты пошутила, что ешь элдийских детей на завтрак. После этого к тебе мало кто отваживался подойти. Они встретились взглядами. Уставшими. Побитыми. Военными. Тихо рассмеялись. Скорее, от усталости, чем от веселья. На грани беззвучного плача, потому что так беззаботно, как в далекой юности, которая была, кажется, пару веков назад, уже никогда не будет. — Так что тебе нужно? — спросила Мия после недолгого молчания, разглядывая, как тревога расползается тенями на лице Рут. Как она мнется, не желая говорить чего-то. Растягивает момент. Будто стоит словам сорваться с уст — и ее страхи обретут плоть и кровь. Обретут форму и станут реальны. Будто, когда она ответит ей на вопрос, вернуться назад уже не выйдет. И в ней изменится что-то важное. Что-то, чего она менять не хочет. Ее редко удавалось застать такой обреченной. — Мне нужно… — запнулась Рут, пытаясь подобрать слова, с помощью которых обычно просят о помощи. — Нужно кое-что проверить. Долгие минуты прошли в молчании. Шорох перчаток, медсестринского халата и скрип койки звучали оглушительно громко. Холодный пот прочертил себе узор от виска и до подбородка Рут, прежде чем Мие довелось наблюдать приступ отчаяния. Она смела приборы со стола. Облокотилась на самый край и залилась хриплым, истеричным смехом. Пока воздуха в легких стало предательски не хватать. Мия вздрогнула, когда Рут замахнулась и пнула ногой тумбу. Снова и снова. Заколотила до посинения. — Блядство, блядство, блядство! — на выдохе рычала Рут. Глаза дикие, бешеные, на грани какого-то отдаленного безумия. — Что ж, я разную реакцию видела, ты не первая… — пробормотала Мия, бережно протирая прибор и откладывая в сторону. Скрип перчаток и звон пробирок слегка пробудил Рут от собственного ритуала. Она глянула в узкую оконную створку, не мельтешит ли кто за дверью. — Неужели все так плохо? — Не знала, что у судьбы до такой степени искаженное чувство юмора, — Рут откинула челку, затравленным взглядом впиваясь куда-то в пол. — Но знала, что эта сука ненавидит меня сильнее, чем кого бы то ни было. — И кто этот счастливчик? — без особой надежды спросила Мия, смутно догадываясь, что ответа все равно не дождется. Вот только Рут молчала и качала головой, будто не хотела даже слышать этого вопроса. Магато была в безысходности. В такой, от которой у нее вставали волосы дыбом, а глаза метались, как у загнанного зверя. Все не могло быть настолько паршиво. Не могло. Только не у идеальной Рут. Вот только та самая брешь в идеальности, о которой Мия сегодня непроизвольно узнала, и давала все необходимые ответы. — Только не говори мне, что... — Я у тебя в должниках, — все, что смогла выдавить из себя Рут. Даже не глядя наверх. Сутулясь, как пес, пристыженно поджимающий хвост. — Бога ради, никому не слова. — Это же элдийцы, — Мия сказала не подумав. Только губой дернула, когда Рут замерла. Будто только сейчас осознание стало накатывать первыми волнами. — Сама знаешь: плодовитые, как кролики. Повышенная фертильность, в отличие от нас и… Хотя кому я говорю, ты лекции в академии всегда прогуливала на полигоне. — Еще ведь, — хрипло начала Рут, ухватившись за запоздалую мысль. — Еще ведь не поздно?.. — Нет, — отрезала Мия и с раздражением хлопнула ладонью по столу. — За этим не ко мне. Мне плевать на твои проблемы, Магато, но это не только твое дело. Хоть раз поступи не эгоистично, подумай о ком-то другом. О ком-то, кто тоже к этому причастен. Я не буду даже пытаться строить догадки, так что будь добра, — она указала рукой на выход. — Дверь там. Если ты не в состоянии отвечать за свои гулянки, то и в последствия меня не впутывай. Мия была на нее зла. Это казалось очевидным. Пару лет назад она была влюблена в Райнера. Рут же пришла к ней сейчас и кинула в лицо комок грязи. Как будто бы у нее был другой выбор. Рут брела к гетто, натянув на голову капюшон и запрятав руки в карманы. Она бы лучше еще раз вернулась в начало войны и пережила ее заново, чем это. Поговорить бы с Брауном, да что она ему скажет? Решения все равно не было. Ни единого. А вешать на него еще один неизбежный груз осознания Рут готова не была. Хватит с него. И с нее хватит. Дом Райнера встретил почти привычной тишиной и пустотой. Только тихий шорох да мягкое клацанье оконных створок. Дверь открыта, ни души на кухне и в коридоре. Браун отыскался в дальней комнате. Картина как почти невозможный осколок прошлого, размазанного по снам. Скрип двери, ружье у рта. Только на этот раз, в отличие ото сна, в глазах Брауна поселилось спокойствие. Принятие. Усталость, которую хотелось прекратить одним щелчком. Рут резким движением выбила ружье из его рук. Никогда бы не подумала, что сможет среагировать так быстро, когда силы были на нуле. Острый металл царапнул Брауна по щеке, оставляя после себя неглубокий порез. Кровь просочилась крохотной каплей, стекла к подбородку и сорвалась вниз. Рут помнила эту картину. Знала. Как в размытом сне где-то трехлетней давности на Парадизе. В деревянном домике на ферме, где они с разведчиками пережидали ночную грозу. — Ты умом тронулся, солдат?! — она надеялась, что ее слова пробудят в Брауне хоть что-то. Заставят протрезветь. Пожалеть о том, что он едва не натворил. Но в его взгляде осталось только раздражение тем, что его прервали. — Я устал, — это все, что сорвалось с губ Райнера. Устал. Устал. Как будто бы она не устала. Как будто сама не вытягивала происходящее на последнем издыхании. — Не смей, мать твою, — прошипела она, отпихивая ногой ружье. — У тебя нет права на усталость! — Это приказ, офицер? — он смотрел на нее смиренно. Даже не делал попыток оттолкнуть ее, ничего. Ждал своей участи, будто ему и впрямь было уже наплевать. Рут дернула его за воротник. Со стула Брауна не сдвинешь, конечно, но встряхнуть попыталась. — Приказ? — ее голос дрогнул в бессильной ярости, и только тогда Рут словила первый отголосок хоть чего-то. Эмоций, легкого удивления. Будто он не сразу понял, не сразу сложил два и два, что вот она, пришла к нему в дом. Вот она стоит перед ним, дрожит от страха, потому что он едва не прошиб себе мозги. — Райнер, посмотри, что ты делаешь со мной! Посмотри, черт возьми! Какой к черту приказ?! — Это, наверное, чертовски обидно, да? — складки на его лице разгладились, обнажая едва заметную улыбку. Еще не насмешливую, но уже не добрую. С отголосками довольства, что он, простой элдиец, отплачивает Рут за все страдания элдийцев одним нежеланием жить. — У тебя ведь есть все. Все. Привилегии. Связи. Уважение командования. Власть. Столько, сколько нет ни у меня, ни у всех элдийцев вместе взятых. Но даже ты не властна над тем, что я хочу сунуть дуло себе в рот. Ты можешь хоть из кожи вон вылезти, хоть распять себя на площади, но ничего не изменишь. Досадно, когда твоя власть бессильна? Досадно, когда на твоих руках погибает кто-то важный, а твоя власть ничего не может исправить? Не может изменить, потому что все это просто иллюзия? Вы, марлийцы, думаете, что властны над нами, но это не так. Что ты делала, когда твоему жениху стреляли в голову? Стояла и смотрела? Рут впилась ногтями ему в щеки. Вот как он заговорил. Понял, поганец, что делает с ней. Знает, что и пальца на него не поднимет. — Замолчи! Ты ничего не знаешь, ясно?! Ничего! — Рут хотелось вытрясти из него все, о чем он молчал. Браун едва рот успел открыть, чтобы отгавкнуться ей о чем-то, как Рут всунула дуло своего пистолета ему между зубов. Он клацнул клыками об металл. Слюна окрасилась в цвет его повязки на рукаве. — Что, так хочется подохнуть? Так сильно?! Я же могу тебе это устроить, солдат! Примерно это она ему предлагала на дозорной башне, когда Браун набрел туда, помышляя прыгнуть вниз, к скалам. Вот только тогда Рут не лукавила. Могла бы скормить его Порко, например, и глазом не моргнуть. А сейчас ее рука дрожала. Она бы дрожала, даже будь это единственным способом избавить Брауна от любых невзгод. Стрелять в элдийцев, которые были ей дороги, она разучилась. Ей не хватало привычного тепла под боком. Знания, что Браун будет у ноги в любой момент дня и ночи, стоит ей только захотеть. Она уже потеряла контроль над Йегером, а теперь и Райнер ускользал между пальцев. Рут медленно высунула дуло, размазывая слюну ему по щеке. Осмотрела мутнеющим взглядом эту картину. Когда-то Райнер со злости впечатал ее в стену, а сейчас смотрел так, словно хотел сбежать как можно скорее. Закрыть глаза и больше никогда не видеть ее. Не прикасаться к ней, потому что она — яд. Рут выронила пистолет из рук и склонилась вперед, покрывая сухими лихорадочными поцелуями свежий порез на его щеке, челюсть, виски. Остановилась на челке, все еще торчащей колючим ежом. Райнер не пошевелился. Даже когда она вскарабкалась ему на колени. Даже когда с силой разомкнула его плотно сжатые губы, как собаке, у которой надо достать из зубов кость. Все было без толку. Это же чертов Браун, почему с ним больше ничего не работало? Рут уткнулась губами ему в горло. Прикусила под кадыком, отчаянно заелозила на коленях. В течение месяца Зик наверняка приведет свой план в действие. С вероятностью пятидесяти процентов один из них — или Райнер, или сама Рут — умрет. Ей это было нужно здесь и сейчас. Она в отчаянии схватила его за волосы, запрокидывая голову. Впилась умоляющим взглядом. Ей так хотелось, чтобы Браун вдруг раскололся на мелкие части. Оттаял, как утренняя изморозь под теплыми пальцами. Что угодно могла бы сделать ради этого, но Райнер только сидел с повисшими вдоль стула руками и смотрел так, будто Рут в его мире уже не существовало. — Это приказ, офицер? — спросил он, когда губы Рут сжались в требовательную полоску. Вот, как это было. Никаких глубоко скрытых желаний. Никаких порывов. Рут хотелось замотать головой. Ударить его посильнее по лицу. Хотелось верить, что еще немного, и он сдастся. Что он просто не имеет права быть таким. Но Райнер был искренним настолько, что сводило челюсть, и скрип зубов отдавался болезненным эхом в голове. — Приказ, — выдохнула Рут. Тогда и только тогда Райнер ответил. Обхватил ее за талию с такой силой, что у Рут потемнело в глазах от боли. Раньше он бы побоялся навредить ей, сейчас это было его единственным утешением, хоть какой-то наградой, которую он мог себе позволить. Райнер ответил жадно, почти разгоряченно, вот только этот жар мгновенно остывал под кожей. Как касание льда к раскаленному железу. Он встал, встряхивая с себя Рут. Прижал щекой к каменной, холодной стене, стянул с нее брюки до колен. Райнеру хотелось выжать ее насквозь. Разрушить точно так же, как она разрушила его хрупкий мир — все, что у него оставалось. Единственное, не разбитое после Парадиза. Злость затапливала его и ослепляла короткими вспышками, чтобы потом охлаждаться и отступать, как прибойные волны. Его руки замерли на ремне, когда Рут стало пробивать крупной дрожью. Не от предвкушения, а от беззвучных содроганий. На мгновение, всего на короткое мгновение Райнеру захотелось прижать ее к себе. Сгрести в один большой ком, укрыть собой от всего мира. Аккуратно — одну за одной — стереть слезы, которых он не видел, но мог себе вообразить. Но это же Рут. Позволить вырваться из горла хоть одному писку для нее равно казни. Она пришла сюда не потому, что хотела его близости. Даже такой искусственной. Даже механической. Она пришла, чтобы наказать себя. Почти все, что Рут делала в своей жизни, было наказанием за что-то, чего Райнер не понимал. Он отшатнулся, не в силах выдержать этого изломанного подобия человека перед собой. Отдышался рвано и коротко, не понимая, зачем вообще позволил ей все это. Почему решил, что увидеть Рут вот такой будет приятно. Она молчала, и в этой тишине ему стало страшно от того, куда завели их жалкие жизни. Райнер неуверенно выпростался по струнке. Все с момента ее прихода было дурной затеей. — Я могу быть свободен, офицер? — Райнеру не хотелось выдавать голосом хоть каплю эмоций, но звук все равно был пропитан честностью вдоль и поперек. Он никогда не умел скрывать от Рут всего того, что переливалось и бушевало внутри. Вот только она, кажется, даже не слышала его. Рут молча, почти бесшумно натянула брюки обратно. Со спины можно было и не заметить ее изломанности. Но дрожащие руки выдавали с головой. Райнер смотрел на выступающие позвонки под криво стриженным затылком, а видел ее всю. Ее ссутуленную фигуру. Ее убийственное молчание. И только когда его посетила предательская мысль сорвать с языка то, что не умещалось в голове, она заговорила. Твердо и резко, как выстрел ружья. Так, словно не трусилась всего пару мгновений назад. Словно не замечала, что он едва придушил в себе порыв втянуть ее привычно терпкий, почти мужской запах в легкие. До самой последней частицы, чтобы больше самой Рут нигде не осталось, кроме как в нем самом. До самого последнего рубежа. — Вольно, солдат.