Безликий пересмешник

«Привет, Энни. Иногда мне кажется, что я забываю, за что вообще сражаюсь. Останавливаюсь посреди выжженного поля, посреди того, что сама натворила, и не понимаю: зачем я вообще это делала? Зачем шла сюда? Ради чего выполняла приказы, которые выполнять не хотела? Было ли это потому, что я боялась чужого гнева? Что я боялась не оправдать их ожиданий? Или просто потому, что в глубине души я всегда думала, что неспособна на что-то, помимо разрушений? Я все думаю, Энни… Могла ли я тогда что-то изменить? В тот вечер, когда я могла все решить совсем иначе, но почему-то не решила?»

***

854 год, лето.

Ветер путался в золотистых волосах. Скидывал липкую отросшую челку на лоб, сглаживал глубоко прорезанные морщины. Рут рассматривала умиротворенное лицо Зика в кровавых закатных лучах. Как всегда спокойный. Как всегда погруженный в мысли. Иногда ей казалось, что внешнего мира для него почти не существовало — только вымышленная утопия, в которой они с братом наводили свои порядки во всей Марлии. Корабль плавно покачивался, пришвартовываясь к берегу. Они с Йегером не произнесли ни слова, когда он вернулся за воинами в порт того городка. Городка, где Рут на короткое время забыла о том, кем она была и кем хотела быть. — Кольт тут обмолвился по пути, — медленно протянул Зик, будто раздумывал над этими словами весь путь. — Сказал, что замкомандира Браун осмелился пригласить тебя на танец, а ты, как ни странно, не отказалась. — Кольту пора научиться думать мозгами, а не доносить на своего командира, — огрызнулась Рут, сдерживая очередной рвотный позыв от покачивания судна. — А мальчишке Брауну надо было пар приспустить, слишком уж он… — Магато, — во вздохе Зика было столько усталости, что Рут прикусила себе язык. В какой момент она стала звучать так жалко? Общаться с Брауном, чтобы подготовить удобную почву. Дружить, чтобы он был предан командиру. Спать — спать для преданности. Для беспрекословного повиновения. Чтобы ему можно было дуло между глаз наставить, а он и не дернулся, если это рука ее, Рут. Дело было только в миссии. Только в плане, который Зик любовно разделил с ней. Ха. Рут в это почти не верила. Йегер так и подавно. — Если ты сейчас начнешь меня убеждать, что жаждешь только высокого звания, а не поразвлекаться с отпрыском Имир… Рут с тихим рыком уткнула острие ножа в деревянный борт. Зик зашипел, когда лезвие резануло по тонкой коже безымянного пальца. — Не забывай, с кем разговариваешь, Йегер. — Несмотря на слабость и недомогание, несмотря на подрагивающие руки, Рут крепко удерживала рукоять. Они долго смотрели друг другу в глаза. Слишком долго для того, чтобы во взгляде Зика не зародилось короткое, молчаливое предупреждение. — Давно хотела себе бусы из твоих пальцев. — Кандидаты смогут прожить долгую жизнь, а воины спокойно насладятся оставшимися годами. — Он аккуратно убрал руку и разжал пальцы Рут, стиснутые до побеления. — Все пройдет гладко, Ру, вот увидишь. Они останутся здесь. Живые, свободные. — Я правда всегда верила твоим словам, а? Вот этим вот бестолковым речам? — Она смотрела на Зика и не понимала, как ему это удалось. Как удалось поставить дочку офицера — теперь уже капитана — рядом с собой? И даже сейчас, когда были сотни доводов против, она ничего не могла с собой поделать. Сейчас, когда он вжимал ее ладонь в борт, она чувствовала себя слабой. Рут ненавидела эту слабость и ровно настолько же была от нее зависима. Что-то в собственном саморазрушении приносило ей облегчение. Что-то в мыслях о том, что Зик тянет ее на дно — ее и всю империю — казалось ей правильным. Заслуженным. — Какой же ты мерзавец, Йегер. Зик только тихо рассмеялся в ответ, и Рут прекрасно знала, почему. Не был бы он таким эгоистичным, целеустремленным ублюдком, она бы никогда за ним не пошла. Берег встретил их запахом протухшей на жаре рыбы. Солеными пряностями и громкими криками продавцов ракушек. Берег встретил их плачем родственников — тех, кто потерял солдат, и тех, к кому вернулись их близкие. Рут угрюмо стояла поодаль, рассматривая хаотичные объятия и рукопожатия. Ее никто не ждал, а она ни к кому не спешила. Это было чем-то настолько привычным, что Рут и забыла, каково это — тосковать по такому мелочному поводу. Всегда были проблемы поважнее. Всегда, вот только столица Альянса была окружена, а жизнь все еще не оборвалась. И чем реже ее скрипящие сапоги становились у взрывных воронок на поле боя, тем сильнее Рут вспоминала, как не умеет жить. Где-то там, на заднем дворе ее дома, наверняка загибались посаженные Брауном цветы. Пустая комната пульсировала тишиной и одиночеством. Холодом. Все брели по порту, потому что им было, куда возвращаться и к кому. К семьям и любимым. А Рут — Рут крохотная, ненавистная часть жизни своих солдат. Очередное напоминание о войне в мирное время. Достойный командир на поле боя и заржавевший механизм в городе без сирен и фосфорных вспышек над горизонтом. Было странно наблюдать, как пару недель тому назад все стояли перед ней по струнке, выслушивая приказы, а сейчас разбредались кто куда. Перед лицом мельтешили только затылки и спины. Все отвернутые как один. Даже Йегер, обнимающий своих стариков. Даже Браун с рыдающей матерью на плече. Быстрее всех сдался Браун. Единственный, скорее. Повернулся, закрутил желтой макушкой, выгоревшей до белизны под палящим солнцем. И, когда встретился с ней взглядом, натянул уголки губ так, что у Рут запекло под ребрами. Иногда ей казалось, что дать ему шагнуть той ночью с дозорной башни было бы правильным решением. Райнер оставлял после себя странные чувства. Почти ненавистные. Почти недоступные. Рут просто хотелось знать, что ей тоже было, куда прийти. — Офицер Магато, — голос вынырнул откуда-то снизу. Рут не сразу обратила внимание на Габи, мельтешащую где-то у локтей — изнурительное плавание давало о себе знать. — Матушка приготовила утку к нашему приезду! Утку, представляете?! Может, вы поужинаете с нами? Да, мам, мы же можем?.. Мать Габи быстро шикнула на дочку и утянула ее за спину. Кинула на Рут стыдливый взгляд и тут же стушевалась, будто даже смотреть в глаза марлийцам лишний раз не стоило. — Вы уж простите ее, офицер. Девка дурная, совсем не думает, о чем говорит. Мы бы не посмели позвать вас к себе. От покорного тона, почти согнутого в поклоне тела Рут стало не по себе. Противно до дрожи и злости. Ей бы сейчас куда угодно, хоть в хлев к свиньям на убой, но только не домой. Габи поглядывала на нее одним глазом. Мялась неловко, будто и не понимала, что приглашать марлийского офицера на ужин было глупой затеей. Но иногда Рут любила поступать назло. Назло себе. Назло Зику, который недовольно косился в их сторону. Назло отцу, сощуренно наблюдающему за прибытием солдат. Завтра у нее будут сборы и долгая нудная отчетность. Завтра они с Робертсоном наверняка завяжут очередную драку в штабе, но это будет не сегодня. — Почему бы и нет? — Рут сухо улыбнулась, поправляя лямку походной сумки. — Утка, так утка. В доме у семьи Браун было почти уютно. Не так пресно, как могло бы быть. Редкие фотографии, вырезки из газет, детские рисунки. Свет только тусклее, чем обычно. И тени крались из углов, грозясь поглотить Рут. Ей было неловко и чуждо среди людей, которые пытались казаться череcчур идеальными. А впрочем, репутация в гетто у Рут была не из лучших. Может, если бы не пара-тройка публичных казней, ее бы тут и вовсе уважали, а не шептали в спину проклятия. Габи громко вещала о военных подвигах. Хвасталась блестящей медалью, которую получила по прибытии в город, взахлеб перебивала Райнера, будто боялась упустить хоть фрагмент из воспоминаний. — Скорее бы мы покончили с островными отродьями. Рут слушала их спор вполуха. Только чьи-то слова донеслись удивительно четко. Дело было в твердом голосе или опустившейся тишине, Рут не знала. Скосила только глаза на Райнера. На его вмиг посеревший взгляд. Она почти слышала щелчок — автоматический проигрыватель пластинки, всунутой в него когда-то давно, еще до отправления на Парадиз. Все взгляды устремились на него. В очередной раз послушать затертые истории о жизни среди дикарей казалось самым интересным развлечением. Всем, кроме Рут. Он рассказывал, какие разведчики ненормальные, почти нечеловечные звери, а Магато слышала только его тоску. Подумалось вдруг — что, если и вправду рассказать Брауну о плане Зика? Отговорить Леви с его выводком соваться в Марлию. Послать к черту великий план да сбежать с Райнером на Парадиз. Подальше ото всех, кто знал о них хоть что-то. Рут никогда не думала о том, что смогла бы предать чужие интересы. Что смогла бы предать империю. Зика. Предать всех — абсолютно всех на своей проклятой родине и оставить их умирать. Всех, кого она знала и с кем встречалась с самого рождения. Отца, генерала, Робертсона. Райнер продолжал монотонно бубнеть об острове, и Рут стало дурно. Перед глазами плыло от потока мыслей. Слишком много всего — слишком. Дыши, Магато, это всего лишь последствия войны. Она резко встала из-за стола, с противным визгом отодвинув стул. Разведчики, империя, чистота крови. Как же тошно-то было от его слов — склизких, пропитанных въевшейся под корку верой. Он говорил о Парадизе, а его слова медленно перетекали в воспоминания — воспоминания, от которых все в комнате стыдливо потупили взгляд. Будто не имел Райнер права говорить о таком. Не имел права испытывать к элдийцам на острове что-то, кроме утробной ненависти. Мать Райнера испуганно ойкнула. Дернула его за руку с каким-то совершенно пустым взглядом. Так, будто он был куском невыводимой плесени, поселившейся в доме. — Как тебе не стыдно, — она покорно опустила голову, будто еще немного, и Рут выхватит пистолет из кобуры. — Марлия дает нам такой шанс быть почетными марлийцами, а ты позоришь нас перед офицером… — Позорит? — Рут не собиралась ничего говорить. Ничего лишнего. Только коротко поблагодарить за ужин и уйти, а дальше пусть сами разбираются друг с другом. Иногда она даже понимала командование — элдийцы здесь, на материке, часто напоминали ей скот. Держались группами, трусились. Не были годными ни на что, кроме простой работы на убой. Может, в ней говорила усталость. Может, злость. Но сейчас ей бы ничего не стоило вывести мать Райнера на площадь и высечь ее как следует за такие слова. Как она могла? Как ее чертов язык вообще повернулся сказать подобное? Рут медленно подняла взгляд, стараясь не сорваться прямо здесь и сейчас. — Он сражается на войне с двенадцати лет. С двенадцати! Без отдыха, без выходных и поблажек. Он — человек. Ваш родной сын, а не билет в счастливую жизнь! Райнер схватил ее за локоть. Дернул вниз едва заметно, лишь бы не навлечь весь гнев на себя. — Офицер Магато едва отошла от контузии, — пробормотал он сквозь поджатые губы. — У нее такое случается, я проведу ее подышать свежим воздухом. Рут чиркнула зажигалкой, как только вечерний ветер коснулся сухой кожи. Хотелось спалить этот дом и весь гетто заодно к чертовой матери. Хотелось с разбега прыгнуть с пирса, прочесавшись животом о песчаное дно. И дернуть к себе Райнера, кусая его искривленные губы, тоже хотелось. Но все, что она могла сейчас сделать, только всунуть сигарету между зубов, жадно глотая колючий воздух. — Не стоило, — тихо сказал Райнер после затянувшегося молчания. — Я привык. — Твоя мать — сука, — прямо сказала Рут. Ей было плевать на тонкую линию губ Райнера. На складку между его бровями, которая изогнулась волной, стоило ему нахмуриться. Хотелось сказать что-то еще. Что-то, способное отвадить его жалкие попытки оправдать скотское поведение. Вот только в убеждении она сильной не была. Вместо слов отлетающие ржавые гильзы. Когда сигарета дотлела в пальцах, так и оставшись почти нетронутой, Рут кинула ее прямо на порог и затерла ногой. Она думала тогда о разном. Отчего-то размышляла о будущем. Если бы Рут знала, что этот вечер, этот разговор будет последним, когда они общаются вот так просто: без чужого вмешательства, без лжи и ненависти... Знай она тогда — сказала бы те же слова? Она думала об их разговоре, когда брела домой, натыкаясь на редких встречных. Думала, когда глядела на львиный зев, прислонившись к поеденному какой-то живностью дверной раме. И даже когда докладывала об успехах генералу. Пока он вешал на ее грудь очередную цветную побрякушку, символизирующую победоносное сражение, Рут вспоминала слова матери Райнера. Еще она вспоминала о Ханджи. О Леви с его выводком. И почему-то об Энни, которая была ее молчаливой слушательницей долгие четыре года. — Мне не нравится эта идея, — Порко надул щеки и мотнул головой. Пара светлых, иссушенных солнцем прядей упали ему на глаза. Он делал вид, будто от его решения что-то зависело. Будто ему просто была неохота никуда ехать, но Рут видела: дело в другом. Он нервно постукивал пяткой по скрипящей половице. Все теребил в руках пачку самокруток, лишь бы никто не заметил дрянной тремор в пальцах. — Все уже решено, — Зик стоял у края стола и невозмутимо потягивал чай. Так, будто все было нормально. Так, словно за его словами не скрывалось намного больше смысла, чем он показывал. Йегер говорил: «К нам приезжают Тайберы». А Рут смотрела на него и ощущала, как паскудно ноют старые раны под ребрами и между лопаток. Она смотрела на него, колупала взглядом светлые глаза в надежде вскрыть мысли Зика, и видела в них только одно. Одну-единственную логическую цепочку, которая выстраивалась сама собой. Фестиваль. Праздник. Скопление людей и военной верхушки. День «Икс». В тот день она пролила горячий чай на стол, потому что руки дрожали даже сильнее, чем у Порко. Много чего стало ломаться после той встречи, где сидели все титаны и обсуждали размытое будущее. Будущее, которое они наконец стали просматривать на светлеющем горизонте. Будущее, которое становилось под вопрос из-за двух братьев, следующих своим безмолвным целям. На самом деле ломаться стало все. Потому что Рут до сих пор наивно надеялась, что вот сейчас Зик предложит операцию на Парадиз и командование покрутит пальцем у виска. Надеялась, что что-то пойдет не так — хоть что-то. Тогда ей не придется плестись за Йегером. Тогда ей не придется выгрызать из себя сомнения, как блох из густой шерсти. Но Каруви одобрительно кивнул. Без особого энтузиазма, конечно, потому что война сожрала остаток его сил и крепких лет. Сейчас генерал больше походил на тень самого себя. Посеревший. Уставший. Неудивительно, что командование неодобрительно перешептывалось. Неудивительно, что отец сверкал глазами на Каруви — наверняка метил на его место. Все дискуссии закончились, когда солнце уже почесывало своим пузом морской горизонт. Рут втекла в кабинет Зика, уныло плюхаясь на диван. Он смотрел на нее не мигая. Знал все. Видел. Догадывался о ее намерениях еще до того, как она приняла решение. Как она смогла сформировать четкий военный запрос. Ей для этого понадобилось четыре года — четыре чертовых года, чтобы наконец вспомнить, что она не мешок с костями. Что она не артиллерийская установка, выполняющая одну и ту же работу, потому что другого в ее механизм не заложили. Четыре года. Ей вдруг стало страшно. Страшно, что, какое бы решение она ни приняла, как бы ни попыталась отвертеться, свернуть с пути уже не выйдет. Даже если она выпалит Зику все, что накопилось. Все, что думает. Ничего не изменится, потому что было слишком поздно. — Дальше без меня, Йегер. Я пас. — Все аргументы испарились по щелчку пальцев. Она смотрела устало. В грязных сапогах, потому что отвыкла их мыть. В помятой рубашке и с перекинутым через плечо плащом. Если приглядеться чуть повнимательнее, можно было рассмотреть, как сильно Зик постарел за эти годы. Как осунулся, обезумев от своих треклятых идей. В желтых волосах седина была почти незаметна, но она была. — Я столько лет шла за тобой, Зик… Он наконец отмер, вздрогнул в плечах и вздохнул, небрежно стряхнув слой пыли со стола. — Это — последнее, о чем я тебя прошу, — тихо пробормотал он. С проклевывающейся тоской. Почти с мольбой — редчайшее явление. На что он только не был готов пойти, лишь бы ни один винтик не выпал из его плана раньше времени. — Ты всегда только просишь. — Рут вскочила с дивана, нервно меряя шагами комнату. — Просишь-просишь-просишь. А я только делаю-делаю-делаю. Что бы ты мне ни загадал. Набери отряд элдийцев? Сделано. Добейся доверия у генерала? Без проблем. Съезди на гребаный остров, вотрись в доверие, привяжись, убей. Йегер, я — твой блядский план «Б» на любой случай жизни. Куда не пролезет твоя умная голова, можно заслать Магато. Она ведь натасканная, справится. — Давай посидим поговорим, Ру. — Он протянул к ней руку. И когда Рут рваным движением откинула ее, Зик требовательно надавил ей на плечо. Навис сурово, будто вычитывать ее собирался. — Сядь, черт тебя дери! Он тоже был на грани. Еще немного — и сорвется, Рут видела. Еще она видела в глянцевой поверхности стола свое кривое жалкое отражение. Если она прямо сейчас пойдет к генералу и расскажет о плане Зика, ее повысят. Она могла бы обеспечить себе славную жизнь на пару десятилетий. Могла бы. Но не может. Потому что это — Зик. Потому что он пробыл с ней на дозорной башне до рассвета. Всегда прижимал ее к плечу, когда отец отвергал, и злобно рычал на всех вокруг. Сам натачивал ей зубы и отращивал когти, чтобы Рут не загнулась в том мире, в который ее выкинул Тео. Она могла бы предать кого угодно. Предать всю чертову империю. Но только не Зика. Потому что тогда терялся любой, даже самый жалкий смысл ее существования. Зачем было все это, если отступить сейчас? Зачем эти годы, ювелирно выстроенные Зиком? Он сделал ей одолжение: научил жить, не углубляясь в сложные вопросы и дилеммы. Кто прав, а кто виноват, кто заслуживал смерти, а кто стал случайной жертвой — все это стало неважно. Зик научил ее жить ради мести. А большего Рут и не надо было. Она напряженно сжала потускневшее с годами кольцо на цепочке. — Тебе нужно расслабиться. — Зик никогда не спрашивал, что ей нужно. Он всегда решал за нее сам. Тебе нужно отстаивать свое мнение. Тебе нужно перекинуть батальон ближе к границе. Тебе нужно подружиться с Райнером. В ее жизни все свелось до простого «нужно» от Зика. Он скользнул длинными пальцами по ее плечам, сжал до крохотной боли, пытаясь добраться до окаменелых мышц. Если ему было нужно, Рут могла себе это позволить. Ведь Зик никогда не ошибается. Ведь Зику виднее. Она запрокинула голову назад, стукнувшись затылком о протертую спинку дивана. Вздохнула только, когда жесткая щетина Зика защекотала шею. Дернулась — стоило ему коснуться губами под линией челюсти. — Я знаю, что тебе нужно. Можно было схватить его за шиворот, впутать пальцы в соломенные волосы и дернуть к себе. И Зик бы позволил. Позволил сейчас, год назад и даже тогда, когда только вернулся с Парадиза. Потому что он подчинялся Рут, даже если на деле все было ровно наоборот. Рут хотелось посмотреть, что он сделает. Как поведет себя, когда она приставит кончик ножа к его кадыку — так и останется безмятежным, как утренний океан? Рут бы солгала, сказав, что не понимает намерений Зика. Все она понимала. Ему нужно было удержать ее на своей стороне любой ценой. Рут бы солгала, сказав, что ей не плевать. Причина его прикосновений всегда была неважна, если он не останавливался. Даже если бы Зик обнял ее, чтобы всадить клинок в живот, она бы позволила ему. Потому что без Йегера она была никем. Без Йегера ее просто не существовало. Он очертил пальцами ключицы, будто и сам прощупывал ее с любопытством. Или боялся, что Рут озвереет и отрежет ему пальцы. Но она ничего не говорила. Впилась только в обивку дивана до побелевших костяшек, как сопливая девчонка, будто у нее это впервые. С Зиком всегда все было иначе. Неправильно. Изломанно. — Ты не знаешь, что мне нужно. — Она дернулась в сторону с разрывающим чувством отвращения. Так ей хотелось думать, но Зик видел другое: видел заторможенность движений. Неохоту, с которой Рут поджимала губы. И поэтому он тихо рассмеялся с ее почти обиженного лица. Беззлобно. Такой смех был доступен только ей. Только ей, и никому больше. Он знал это. Знал и использовал в особо запущенных случаях. Зик сел на корточки перед диваном. Уложил подбородок на колено Рут, с интересом глядя на нее. Загнанный в тупик бешеный зверь, не меньше. Форменные штаны обтягивали ее острые колени. Все в Рут было острым. Колючим. Где ни тронь — обожжешься или отравишься. Но Зик знал, как соскребать с нее плотную чешую. Как освежевывать до состояния, когда Рут сидела перед ним, как сейчас. С разведенными коленями, в непозволительно расстегнутой рубашке, обнажающей ложбинку грудей, и почти вспененным дыханием, как у лошади после галопа. С его губ сорвался тихий вздох. Было бы у него чуть больше лет в запасе, был бы он чуть меньше сосредоточен на собственных целях, — Зик отдал бы многое, чтобы Рут Магато сидела перед ним так почаще. Чтобы марлийский офицер подчинялся ему настолько безбожно. Ему — элдийскому бастарду. Он мог бы отдать ей многое. Даже подарить всю Марлию целиком. Но у него не было ни времени, ни пустых ячеек в списке приоритетов. Зик скользнул рукой по колену выше. Главное не дрогнуть, Рут чуяла страх. Главное делать все уверенно и настойчиво, потому что стоит сомнениям коснуться его движений, и Рут очнется. Придет в себя и отпихнет его на пол. Повезет, если не прострелит колено или плечо. В ней странным образом сочетались желание чужой покорности и собственная ведомость. Свою голову она хотела склонять не меньше, чем чужую. Эти крайности всегда встречались в ней разрушающим ураганом, оставляя после себя только пустошь. Прощупать ее намерения всегда было нелегко. — Кто сейчас передо мной? — Он скользнул рукой выше, надавил костяшками между бедер, потер жесткий шов и Рут выгнулась с тихим шипением. — Жестокий офицер Марлии, желающий вдавить меня сапогом в пол, или Рут, трущаяся о мои руки, как ласковая кошка? Он увидел, как ее тело странно дернулось. Будто из нутра скользнул рвотный рефлекс, но до горла так и не добрался. Что же он сделал не так? Где-то все же оступился? Ее взгляд мигом посерел. Она смотрела на него сверху вниз, сливаясь с сумраком комнаты. Сквозняк отводил пряди волос с лица, позволяя глазам впиваться в Зика с заядлой периодичностью. — Меня правда так легко купить? — тихо спросила она, сводя колени с приглушенным стуком. Что-то в ее движениях потеряло размеренность и доступность. Сменилось резкими рывками и отчаянием. Будто она вспомнила о чем-то настолько важном, о чем забывать не имела права. — Все, чего я просила от тебя взамен все это время — гребаной честности! Хоть раз в жизни. Хотя бы от кого-то! Она не заметила, как сорвалась на крик. Пальцы судорожно скользнули к рубашке, спеша застегнуть. Будто все это — сброшенные доспехи перед Зиком. Будто он раздевал ее слой за слоем все эти годы, а она даже не замечала. — С чего ты взяла, что… — Не надо меня трахать только потому, что я так и не переросла блядскую привязанность к тебе! — Рут вскинула взгляд слишком резко. Слишком непредсказуемо, ведь смотреть глаза в глаза Рут не любила. Особенно, когда была уязвима. А чаще всего это происходило именно с Зиком. И поэтому, когда ее губы дрогнули, будто она собиралась с мыслями, он устало прикрыл глаза. Не знал, что она планировала сказать, но был уверен, что это ударит ниже пояса. — Если бы тебе не надо было напоминать мне о своем чертовски важном плане, который ты вынашиваешь столько лет, — ты бы касался меня так? Зик не мог увильнуть. Не тогда, когда устало поднял веки и встретился с ее требовательным взглядом. Он не смог бы солгать. И даже не потому, что Рут сейчас легко распознала бы любую ложь, нет. Зик просто не хотел — не мог лгать, когда она смотрела на него так разбито. Они оба знали ответ. И у обоих же он пульсировал одинаковой болью. — Это не значит, что мне не хочется, — он попытался оправдаться в последний раз. — Точно, — глухо процедила она, вставая с места. — Но и что хочется тоже не значит. Зик молчал. Прятал взгляд между половицами. Даже смотреть было необязательно, чтобы видеть: вот Рут пару раз кивает сама себе, вот зажмуривает глаза, чтобы не дать слабину. Он был готов ко многому, но только не к ее слабости. За дверью проснулся какой-то шум. Он и раньше был, просто Рут не замечала, будто жизнь выключила для них мир на время разговора. Все восстанавливалось медленно, почти испуганно, и тишину комнаты разбил неуверенный стук в дверь. — Йегер, там сопляка элдийского в госпиталь отправили. — В кабинет лениво зашел посыльный после короткого дозволения со стороны Зика и тут же вытянулся по струнке, едва заприметив Рут. — Прошу прощения, офицер. — Вольно, — Рут перешагнула через раскиданную по полу документацию. — Галлиард? Опять драка? — Никак нет. Браун, — коротко отчеканил посыльный. — Сказали, странно себя вел, вот и привязали к койке, чтобы не сбежал. Рут переглянулась с Зиком. Гениальный стратег. Конечно. Рассказать мальчишке о том, что пришло время возобновлять операцию на Парадиз. Райнер ведь, наверное, спал и видел, чтобы встретиться с бывшими друзьями. Она недовольно поджала губы и развернулась на пятках. Зик наверняка сказал бы, что она спешит к Брауну. Но на самом деле Рут просто хотела оказаться подальше от этого места. Подальше от Зика. Хотя бы короткое время побыть вне границ его влияния. Пыльный ветер стучал створками треснутого окна, когда Рут добралась до госпиталя. Стекло вздрагивало, пуская едва заметный гул. Она забралась по пожарной лестнице — заполнять сотни бумажек при входе не хотелось — и приткнулась плечом к оконному проему. Все было почти как прежде, как четыре года назад, когда Рут принесла книги в палату Брауну. Только тогда он выглядел здоровее и светлее. Тогда он рассматривал старую фотографию, задумчиво жевал губы. И называл ее дрянью. А сейчас — Рут чиркнула зажигалкой, сделала одну затяжку и тут же выкинула сигарету вниз, — сейчас он смотрел пустым взглядом в потолок. Руки были привязаны какими-то тряпками. Как будто это могло его сдержать, если бы он захотел сбежать. Слышались перешептывания на первом этаже. Говорили, Райнер взбесился. Завязал драку с кем-то из гетто, а потом сел у стены и тупил взгляд, не отвечая на вопросы. Даже приказы проходивших сержантов не слушал. Молчал, да и только. — Тебе надо поспать, шкет, — Рут запрыгнула к нему в палату с напускной бодростью, но Райнер даже не дернулся. Не моргнул. — Слышишь меня? — Что со мной будет там, на Парадизе? Я умру так же, как и Бертольд? — Он повернул на нее голову, когда Рут стала мягко распутывать сдавливающие запястья путы. — Я умру там, офицер? Она молча дергала за ткань, пока не плюнула и не вспорола ее карманным ножом. Плечи повисли. Руки — вывалились из карманов, как ватные. Что она могла ему сказать? Что он не умрет? Что проживет до самой старости и все у него будет хорошо? — Тебе надо поспать, — снова повторила она, прикладывая ладонь к прохладному лбу. — Останься со мной, — прошептал Райнер. Рут показалось, что еще немного — и она не сможет. Рассыплется на части прямо здесь. Она мотнула головой, отступая от кровати, но Браун намертво вцепился в ее запястье. Будто если она уйдет, то он и умрет прямо здесь. Даже до Парадиза не доберется. — Я хоть раз просил тебя о чем-то? Останься… Пожалуйста. И она осталась. Не потому, что он просил. А потому что однажды Браун верно сказал: скот вымывают перед тем, как забить. Потому что лучше сражается тот, у кого все еще есть надежда. А еще потому, что на нее никто не смотрел так, как Райнер. Будто она того стоила. Будто она была всем. Рут забралась с ботинками на его кровать. Проверила только дверь для начала. Подперла ее стулом, чтобы никому не повадно было. Они говорили о дурацких вещах. О невозможных вещах. Райнер попросил рассказать ее об учебе в академии, и Рут рассказывала. Она долго говорила о выездах в горы, о тренировках до потери пульса. Даже об отце она почему-то заговорила. О том, как он выставил ее за двери, когда она не прошла первый отбор на курс. О том, как она получила только короткий кивок, когда окончила академию с отличием. Райнер все лежал на спине. Теребил край ее рубашки с иссохшим пятном крови. Слушал. Много молчал и почти так же много говорил, пока глаза вдруг не стали слипаться ото сна. Рут вдруг показалось, что он знал. Знал обо всем с самого начала, просто разрешил себе поверить, что у него есть шанс на короткие осколки обычной человеческой жизни. Чудилось, будто он мог заглянуть в будущее, оттого и говорил такие несуразные вещи. — Давай сбежим, — прошептал он. Почти неслышно. Будто бы этих слов и вовсе не существовало. — Далеко. Туда, где нас никто не найдет. — Никто не найдет, — тихо согласилась Рут. Что угодно, лишь бы он заснул от препаратов, которые она всучила ему сквозь плотно сжатые губы. Что угодно ради безмятежного сна, которого у него не было последние годы. Ему бы поспать хотя бы ночь, а то круги под глазами сливались с сумрачным небом. — Ты бы вышла за меня? — он приподнял голову, глядя на ее худые щеки — до глаз даже не дотягивался. Поэтому и не видел ее взгляда. Только губы, вздрогнувшие в горькой улыбке. — Если бы все было иначе. Если бы… Он так и не окончил свои слова. И Рут так и не узнала, что же он хотел сказать. Если бы что? Не родился элдийцем? Не стал титаном? Не поехал на Парадиз? Она не узнала, только смотрела, как медленно вздымается его грудь от размеренного дыхания. Не заметила, как и сама глаза прикрыла. На минутку. Всего на мгновение. Приложить ухо к чужой коже, вслушаться в биение сердца. Напомнить себе о жизни за пределами Марлии со своими погаными правилами. Рут не заметила, как заснула. Смотрела то на окно, то на сминающиеся во сне губы Брауна, будто он долго и упорно бормотал что-то. А потом палата размылась — свет выключили во всем госпитале. И Рут тоже отключилась вместе с электричеством. Казалось, на секунду вздремнула и не заметила, как переплелась руками и ногами с Райнером. Именно в такой позиции их ранним утром нашел Зик. Когда дверь снаружи не открылась, он нахмурился. Подумал о том, что Рут наверняка побывала тут еще с вечера, да и ушла с концами. А когда он поднялся по пожарной лестнице, замер на долгие молчаливые минуты. Рут жалась к Райнеру так, будто ночь была по-зимнему ледяной. Будто он был единственным источником тепла на далекие километры вокруг. — Подъем, солдат, — рявкнул он. Будить ее сейчас за плечо — дело гиблое. Всунет пушку на автомате да спустит курок. Рут подскочила на месте. Запнулась о скомкавшуюся простыню, встала по стойке смирно, даже не разлепив глаз. Инстинкты работали быстрее едва пробудившегося мозга. Удивительно, как это она еще упор лежа не приняла по привычке. В ее сонных глазах отражался испуг — явно все еще не соображала, где она. Наверняка думала, что заснула на посту и получает нагоняй от командира. — Зик. — Райнер вскочил следом за Рут. В отличие от нее, взгляд Брауна прояснился куда быстрее. И куда четче в его глазах отразился животный страх. — Я все объясню, Зик. Это не то, что ты подумал, — сбивчиво начал Райнер. — Это я виноват, слышишь? Я, а не офицер Магато. Хочешь донести — говори про меня. Йегер тихо хмыкнул. Репутация у него была такой, что поделать. Если он сдал родных родителей, то чего ему стоило донести на офицера Марлии, обжимающегося с элдийцем? Пока Райнер все продолжал бормотать сбивчивые объяснения, у Рут прояснялся взгляд. И Зик, пришедший сюда под раннее утро, ей совсем не нравился. Даже Браун, верящий, что Зик собирается испортить им жизнь, не нравился. Потому что в груди паскудно щемило — вот, как сильно Райнер пытался защитить ее от всего, с чем мог сражаться: от Зика, от командования, от наказания. — Необязательно было затаскивать мальчишку в кровать, — Зик неободрительно дернул уголком губ. — План был не таким, Магато. Рут знала, что это случится. Что рано или поздно Зику надоест. Что рано или поздно ему станет обидно, потому что офицер Марлии, принадлежавший ему бескомпромиссно, начал брыкаться. — Какого черта ты творишь? — прошипела Рут, делая шаг к Зику. — Не сейчас, Йегер. — Нет, сейчас, черт возьми. — Они оба тяжело дышали. Раздували ноздри, будто пытались переиграть друг друга в ярости. — Он должен знать. — Знать о чем? — вопрос Райнера стал точкой отсчета. Пиковым моментом, после которого натянуто улыбнуться и махнуть рукой уже не вышло бы. Как бы Рут ни цеплялась за эту возможность. Как бы ни кричала Зику одними глазами: «Не смей». И пока ее взгляд бешено метался по стенам палаты, Райнер видел в ней это. Видел, как на его глазах Рут менялась. Рут, которую он иногда знал — редкими ночами или вечерами. Она растворялась между пальцев. Ощетинивалась, покрывалась серым ракушечником, шипами и наростами. Он даже на мгновение отдернул от нее руку. Казалось, будто еще немного — и поранится. — Мы четыре года ведем дипломатические отношения с элдийцами на Парадизе, — отчеканил Зик. — Организовываем торговые пути с теми частями империи, которые против власти Марлии. Обучаем их нашим технологиям, даем оружие. План прост: Эрен и пара колоссальных титанов должны припугнуть Марлию, чтобы на Парадиз никто не совался, а остров процветал в добром здравии. Так, по крайней мере, думают разведчики. На деле нам с Эреном нужно всего лишь коснуться друг друга, чтобы исправить все проблемы. Сделать так, чтобы элдийцы не смогли давать потомство. Нет титанов — нет войн и распрей. Вот только время операции неумолимо приближается, и меня очень напрягает, — Зик кинул короткий взгляд на Рут, — что Браун об этом ничего не знает. Ты заигралась в героя-любовника, Магато. — Это было не твое собачье дело, Йегер! — со злостью прошипела Рут. Выпрямилась на короткое мгновение, чтобы кинуть на него фирменный убийственный взгляд. Тот, которым можно было приструнить разбушевавшихся капралов или воинов. Но Зик тоже был не в духе. Навис над ней горой, и Рут тут же сдала позиции. Он давил. Взглядом, прибивающим гвоздями к полу. Дыханием, утяжеляющим ее собственное. Настолько паршиво, что Рут хотелось прижать уши, припасть к ногам и вымаливать прощение. Даже не зная, за что именно. Рут отступила. Опустила голову, не в силах выдержать его взгляд. Как провинившийся солдат, сорвавший свою операцию. Только не Зик. Она могла бы с твердостью встречать неодобрение, даже разочарование в глазах кого угодно: офицеров, генерала, даже отца. Но Зик — последний, чей гнев она готова была выдержать. Лишь бы не подвести его — того, кто принимал ее любой вот уже который год. Всегда и везде. Рут не имела права подвести его только потому, что ей вдруг захотелось урвать кусок счастья. Потому что она вдруг посчитала себя достойной даже такого мимолетного тепла. Зик ведь тоже потерял всех. Не Рут было с ним тягаться в вопросе лишений. — Я сказал подружиться с Райнером, потому что нам нужен его титан! А не спать с ним и продолжать взращивать ранимого мальчишку! У Рут немели десны. Все тело покрывалось липким потом. Хотелось дать Зику по лицу. Отрезать язык и наслаждаться тем, как он корчится — может, хотя бы так Зик смог бы почувствовать ее паскудную боль. И она, наверное, так и сделала бы. Даже к ножу потянулась, когда вдруг вспомнила, что они не одни. Когда Браун тихо выдохнул, будто держал легкие наполненными до предела. — Он лжет? — Райнер не выглядел удивленным. Не выглядел рассерженным. Просто смотрел на нее и ждал ответа. Потому что даже если Зик предоставит любые доказательства, даже если за окном вдруг выглянет сам Эрен, — когда Рут скажет, что Зик лжет, Райнер поверит ей. Поверит, как ни во что и никогда. Любой лжи, любым попыткам объясниться. Но Рут молчала. Могла сказать хоть что-то в эти последние секунды, пока еще был шанс. Но язык намертво прилип к небу. И чем дольше она молчала, тем ниже опускались плечи Брауна. Рут молчала всегда. Проще закрыть руками голову и подставлять живот для пинков ногами, чем защищаться. Это Рут выучила еще с академии. У таких, как она, никогда не было вариантов получше. Зик сцепил зубы. Дернул галстук на шее и развернулся обратно к пожарной лестнице. Можно было бы наставить ему пистолет прямо в спину. В верхние позвонки шеи. Раз и навсегда. Но у нее наверняка дрогнул бы палец. Легче было сунуть дуло себе в рот, чем направить его на Зика. И когда звук его шагов по железным ступеням перестал отливать эхом, только тогда тишина в палате снова нарушилась. — Я все думал, — медленно проговорил Райнер. — Знаешь, часто размышлял о том, что чувствовал Эрен после нашего побега? Вспоминал ли разговоры? Прокручивал ли в голове все время, проведенное плечом к плечу? Переосмысливал его, как что-то ненастоящее? Я думал, что хотел бы все это знать, а сейчас понимаю, что вовсе мне и не хочется. Но, наверное, так и должно быть. Я все четыре года ждал: когда же? Когда в моей жизни все пойдет иначе — так, как я заслуживаю? — Он встретился с ней взглядом. — И как давно? Как давно я стал частью вашего плана? Рут беззвучно двинула губами. Она ожидала электрических искр вокруг. Разбушевавшегося титана. Слез. Но Райнер выглядел растерянно — как ребенок, которому сообщили о смерти матери. — Через три дня, как мы вернулись с Парадиза. Райнер замер. Не поверил даже, кажется. Все смотрел на нее, ждал, пока она рассмеется над его доверчивостью. Но ничего не происходило, и Райнер предпочел не думать о том, что, когда Рут пришла к нему принести книги, она уже была передатчиком между Зиком и их планами. — Зачем? — Потому что Марлия двигалась в неправильную сторону. Потому что у Зика есть план, — она говорила заученной скороговоркой. Так, будто сама в это верила. Так, словно будущее элдийской нации хоть каплю ее волновало. — Потому что Марлия слишком долго угнетала... — Рут Магато живет войной! — перебил ее Райнер. — Офицер Магато дышит фронтом и пропитана звуком артиллерии в каждом вдохе. Ты — и против войны? Ты считаешь, что Марлия — святая Марлия, которая избрала кровавый путь, — неправа? — Он горько усмехнулся. — Ложь! Тебе всегда было плевать на долю элдийцев. Скажи мне правду. Хоть раз! Зачем тебе это?! Рут заметалась по палате загнанной рысью. Растрепанная, взлохмаченная. Со все еще отпечатанным, почти уютным следом подушки на лице. Как будто она могла бы сейчас вспомнить. Как будто она сама точно могла ответить на вопрос «Зачем?». — Четыре года… — хрипло сказал он. — С самого возвращения. Я только и слышал от тебя об элдийских бастардах. Об ублюдках, которые не должны были появляться на свет. На каждой тренировке. На каждом задании. Кандидаты росли с понимаем, что ты ненавидишь весь их род. И равнялись на тебя. Хотели ненавидеть элдийцев — на острове или за его пределами — так же сильно. А теперь, выходит, ты с ними все это время дружбу водила? С этими… Животными, убившими Бертольда?! — Ты же так не считаешь! — Рут сорвалась на нервный крик. — Я же, черт возьми, знаю. Знаю тебя как облупленного, Браун! — Ни черта ты не знаешь! — его грудь тяжело вздымалась. — Ну и как, сработал твой план?! Удобный сломленный титан под боком оказался недостаточно ведомым?! Рут схватила его за воротник, встряхнула со всей силы. И даже этого не хватило, чтобы сдвинуть Райнера с места хоть на дюйм. — Посмотри на меня и скажи, что я лгала тебе! —  Она приблизилась к его лицу так, чтобы он через дыхание ощутил ее слова. Чтобы впитал их в себя через кожу. Ни на мгновение не усомнился в том, что она хотела ему сейчас донести. —  Посмотри в глаза и скажи, что я притворялась! Ты же не слепой, ты же знаешь. Ты же понимаешь, что я… Мне было хорошо, Браун! Чертовски хорошо, и плевать мне было на чьи-то приказы. На риски. Я просто хотела побыть немного человеком! Не элдийкой, не марлийкой, не солдатом, а просто собой! Райнер замер. По его подрагивающим ресницам было видно, как отчаянно он пытался ухватиться за последний шанс. За слова, которые удерживали какой-то хаос позади него последней баррикадой. — Тогда давай уйдем, — выдохнул он. —  Уйдем отсюда. На восток, на Парадиз, за море — да куда угодно. Оставим их разбираться без нас. — Я не могу… — покачала головой Рут. Хотела сказать: «Ради Кая». Хотела сказать: «Ради мести», — но Райнер и так все, кажется, понимал. Давно понимал, но только сейчас окончательно продрал глаза. — Не могу. — Потому что живешь только ради призраков в своей голове? Я здесь! Я живой и стою прямо перед тобой! — Я предлагаю тебе спасение, как ты не понимаешь?! — Она тяжело дышала. — Никаких обязательств перед Марлией. Без титанов вы никому тут не будете нужны! Вы будете свободны! Я хочу исправить… — Ты не в праве решать за тысячи других жизней! Не вправе решать, кому рождаться, а кому нет! Думаешь, смысл жизни только в том, чтобы прожить ее и ничего не оставить после себя? Буквально ничего? Думаешь, я буду радоваться этому и благодарить тебя?! Рут хотела бы его остановить. Уткнуть руки в грудь, дать ему отдышаться. Но она чувствовала на себя такую злость, такую ярость. За то, что ничего не могла сделать: ни вернуть, ни исправить. Весь контроль, который она выстраивала много лет, рассыпался в руках прахом. Почему он не понимал? Как мог не понимать этого?! Еще вчера Рут думала о том, что не готова убивать будущее элдийцев ради пары лет с Райнером. Сейчас же она смотрела на него и понимала, что превращалась в Эрена. Она поедет на Парадиз. Засадит генералу пулю в лоб. Она вернется обратно в Марлию с победой, где ее будет ждать Браун. И Рут сделает все, чтобы оставшиеся ему годы он жил. Не с ней рядом, не с ней под боком — пусть в утробной ненависти к ней, лучше уж так. Лучше, чем Марлия пошлет его на Парадиз, где он встретит свою смерть. — Ты же знал, что так будет, — разочарованно выдохнула Рут, совершенно не сдерживая горького обречения. — Ты элдийец, черт возьми! — С языка почти сорвалось что-то привычное, вроде «бастард или ублюдок», но Райнер и так прекрасно считал эти дополнения по губам. — Чего ты ожидал, Браун? На что надеялся? — На что надеялся?! — В его глазах на мгновение отразилась ее собственная злость. Он подошел так близко, что Рут успела рассмотреть, как шевелились волосинки на его лице от дыхания. Успела рассмотреть, прежде чем ощутила, как самой не хватило воздуха. Рука Райнера непроизвольно дернулась, сжала ее шею. Впервые так сладостно. Райнер приподнял ее над землей, встряхивая ощутимо. Рут Магато — его командир, офицер марлийской армии — может подохнуть только потому, что он так захочет. Она хрипела. Больно царапала его руки, пыталась достать до него ногами, но Райнер даже не замечал, сдавливал все сильнее. Подумал, как ему, наверное, станет легче, когда услышит долгожданный хруст. Он очнулся, когда по ее белкам поползли красные сетки лопнувших сосудов. Он вдруг понял, что творил. Перед глазами всплыла другая Рут. Та, которая держала его за плечо на полигоне. Которая привела его в спрятанную от чужих глаз бухту. Рут, которая краснела, когда сидела возле костра с бывшими сокурсниками. Он резко отстранился, роняя Рут на пол. Со страхом, детским ужасом в глазах. Райнер даже не глядел, как надрывно она кашляла и терла потемневшую шею. Как жадно глотала воздух. В голову вдруг ударило осознание: действительно, на что он надеялся? Сбежать, оставив родных расплачиваться за свое преступление? Или, может, жить с Рут бок о бок в Марлии долго и счастливо? Вот только долго — не про жизнь воина, а счастливо — не для элдийца. — И впрямь… — наконец протянул он. — Неужели я правда настолько наивный, чтобы надеяться хоть на каплю искренности от поганых марлийцев? Глупый доверчивый Райнер Браун. — Его слова выплевывались по отдельности рваными клочьями. — Слишком падок на каплю тепла, которого даже недостоин. Кто бы мог подумать, что воспользоваться этим будет настолько просто. Он взъерошил волосы и развернулся к двери. — Не смей, солдат, — прохрипела Рут с пола и снова зашлась в надрывном кашле. — Ты не посмеешь нарушить приказ командира и уйти, пока я не дам дозволения. — Командира? — он замер, зло оборачиваясь через плечо. — Что же будет с этим командиром, если я сдам его за государственную измену? У Рут не было ответа. Ничего — абсолютно ничего из того, что она могла сказать вслух, уже не вернуло бы прежнего Райнера. Как-то странно все выходило. Даже смешно. В попытках исправить поганые ошибки прошлого на пару с Зиком она не заметила, как натворила еще больше новых. Рут смеялась, прислонившись спиной к стене палаты, пока ее голос не сорвался на тихий хрип. И только тогда она вдруг поняла, что пути назад нет.